Спадари дотащил Энди до машины; перед тем, как потерять сознание, Энди успел запомнить кровавую полосу между ног.
      Когда он пришел в себя, жесточайшая боль раздирала его тело. Он горел от жара, изнемогал от жажды. Подняв голову, он чуть не вырубился снова. Кровать под ним пропиталась кровью, вокруг него валялись окровавленные полотенца.
      Спадари склонился над своим напарником.
      - Этот подонок пырнул тебя.
      - Я умираю?
      - Дела плохи. Я попытался заклеить рану пластырем.
      - Вызови врача...
      - Не могу. Он сдаст нас легавым...
      - Брагна?
      - Он говорит, что не может ничего сделать. Нас ищут, в каждой газете - статья об убийстве мексиканца. Никто не станет рисковать. Я привез тебя ко мне домой. Это все, что мне пришло в голову.
      Голос Спадари звучал неуверенно.
      - Позвони Мэри. Скажи ей, что мне пришлось уехать из города.
      - У неё возникнут подозрения.
      - Будет хуже, если она узнает.
      Весь этот день и следующий Энди Джелло сходил с ума от боли, несвязно бредил. Спадари протирал его лицо платком, смоченным в холодной воде, давал ему аспирин, поил бульоном. Когда в дверь постучала домовладелица, он резким тоном велел ей убраться и не беспокоить его.
      Энди лежал на спине, стараясь не двигаться; даже находясь в полузабытьи, он сознавал, что движения могут убить его. Рана могла открыться. На следующее утро, будучи в полном сознании, но испытывая невероятную слабость, он покрылся потом. Спадари посмотрел на него и позвонил Брагне. Энди не знал, что сказал его напарник, но через несколько часов пришел человек в пальто и белых штанах; он принес с собой медицинский чемоданчик.
      - Он не врач, - пояснил Спадари, - но работает в больнице. В отделении скорой помощи. Он разбирается в ранах.
      - Дайте-ка мне посмотреть.
      Подняв окровавленную простыню, человек тихо свистнул.
      - Тебя следовало бы чем-нибудь усыпить, но это слишком опасно. Извини.
      Спадари заставил Энди стиснуть зубами свернутую салфетку. Энди стал ждать, что с ним теперь будет. Боль оказалась ещё более сильной, чем он предполагал. Он сжал салфетку зубами так сильно, что прокусил и её, и губу. Он ударил кулаком в стену за головой и разбил костяшки пальцев. Затем он потерял сознание.
      Позже он пришел в себя; в комнате пахло дезинфицирующим средством. Человек, работавший в больнице, уже ушел.
      - Как ты себя чувствуешь? - обеспокоенно спросил Спадари.
      Энди качнул головой. Ему пришло в голову, что комната похожа на старомодный похоронный зал - с темно-серыми или темно-зелеными стенами, шторами из выцветшего пурпурного бархата, потерявшим от грязи и копоти цвет ковром.
      Он продержался день и ночь. Безжалостная варварская хирургия не помогла, температура снова подскочила. Страдая от боли, периодически впадая в забытье, он почти не заметил подошедшего поздно ночью к кровати Спадари. "Удачи тебе, Энди", - прошептал он. Когда прибыли полицейские, Спадари уже не было. Их вызвали анонимным телефонным звонком. Полицейская машина "скорой помощи" доставила Энди в хирургическое отделение.
      В конце недели он вышел из критического состояния. Доктор сказал ему, что он был на волоске от смерти, и что человек, позвонивший в полицию, спас ему жизнь. Он назвал Энди везучим парнем.
      Он не чувствовал себя везучим парнем спустя три месяца, когда его дело слушалось в суде. Брагна нанял ему адвоката, который сказал, что наилучший выход - признать себя виновным. Хозяин сигарной лавки выжил; он ошибочно опознал Энди как человека, застрелившего его сына. Адвокат считал, что Энди отделается не очень большим сроком, поскольку его судили впервые. Энди последовал полученному совету, признал себя виновным, и судья назначил ему срок от двадцати до сорока лет.
      После оглашения приговора клерк предложил ему, как обычно, назвать свою фамилию, место рождения, возраст, день и месяц рождения. Когда Энди произнес: "Двадцать пятое декабря", клерк посмотрел на него.
      - Рождество, - сказал клерк и подмигнул. - Мир на земле.
      На рождество Энди исполнилось двадцать два года.
      Энди вылез из ванны гостиничного номера, оделся и спустился вниз в казино. Он выбрал стол, возле которого собралась группа модно одетых людей. При первой возможности он взял кости и начал играть. Он проиграл два раза подряд, потом недобрал нужное количество очков, но не сдвинулся с места, чтобы уступить его другому игроку. Поколебавшись и заметив, что никто не протестует, крупье снова подвинул кости к Энди. Выпала девятка. В следующий раз кости отскочили от бортика. Семерка. Крупье забрал фишки.
      - Если бы я не знал, что нахожусь в приличном заведении, я бы подумал, что кто-то баловался с костями.
      Лицо крупье осталось бесстрастным.
      - Вы хотите их проверить, сэр?
      Энди взял кости и обвел взглядом собравшихся возле стола.
      - Я буду испытывать мое везение. Если никто не хочет забрать у меня кости.
      Желающих не нашлось. Он выкинул шестерку, потом семерку. Высокая блондинка в простом мини-платье за четыреста долларов и норковом манто делала небольшие ставки. Энди понял, что она - сотрудница казино, в чьи обязанности входило развлекать игроков. Сейчас она играла на деньги заведения. Она была весьма сообразительной девушка, и ей удавалось периодически прятать несколько фишек из своей стопки в специальные маленькие карманы манто. Ей приходилось быть осторожной, чтобы наблюдательный крупье ничего не заметил.
      - Пусть твоя удача поработает на меня, - сказал Энди, протягивая ей кости.
      Она искоса посмотрела на него из-под великолепных искусственных ресниц. Еле заметно улыбнулась. Непринужденно тряхнула рукой и бросила красные кости на зеленое сукно. Пятерка и тройка. Энди передвинул стопку фишек на квадрат с цифрой восемь.
      Девушка снова бросила кости. Шестерка и четверка. Тройка и единица. Затем две четверки.
      - Вот как надо это делать, - сказал Энди.
      Она выбросила одиннадцать. Потом выиграла три раза подряд. Каждый раз Энди увеличивал свою ставку. Последняя игра принесла ему свыше тысячи долларов.
      - Мы откроем наше собственное казино и разорим это заведение, сказал он девушке.
      На лестнице, ведущей в казино, появился высокий человек с пурпурным пятном на щеке.
      Энди отдал блондинке стопку десятидолларовых фишек.
      - Продолжай в том же духе. Еще увидимся.
      Он подошел к Пурпурному Пятну, и они вдвоем направились к кабинету управляющего по коридору, который тянулся от многолюдного вестибюля. Справа находилось маленькое фойе, слева - стальная дверь кассы.
      Управляющий удивленно посмотрел на вошедших, поправил очки без ободков на своем длинном носе.
      - Что вам надо?
      - Томас Хемм? - сказал Энди.
      - Кто вы?
      - Мы пришли, чтобы показать тебе, что случается с теми, кто слишком много болтает.
      - Очевидно, произошла какая-то ошибка.
      - Конечно. Ты сам её совершил.
      У Хемма задрожали руки.
      - Я ничего не делал. Я...
      Внезапно он вытащил ящик стола. Протянул руку к спрятанному там пистолету. Пурпурное Пятно схватил Хемма за пиджак, дернул на себя и ударил кулаком в ухо. Хемм рухнул на стол, потом скатился на пол.
      Пурпурное Пятно забрал пистолет из ящика стола.
      Энди пнул ногой тело Хемма.
      - Вставай.
      Хемм не пошевелился. Энди кивнул Пурпурному Пятну, который наклонился и поднял Хемма. Когда управляющий оказался в вертикальном положении, Пурпурное Пятно ударил его ногой в пах.
      - Вы ошиблись, - проскулил Хемм.
      Очки слетели с его лица.
      - Не знаю, кто вам это сказал, но я ни с кем не разговаривал. Тот, кто донес на меня, - лжец.
      - Побереги свои голосовые связки.
      Энди стянул руки Хемма за спиной коротким куском веревки. Слезы текли по глубоким впадинам на щеках управляющего; гримаса боли искажала черты его лица.
      - Тот человек приходил ко мне по другому делу. У меня проблемы с государством. Мы говорили об этом. Я клянусь...
      - Эй, не клянись, - сказал Энди. - Кто-то может услышать.
      Пурпурное Пятно усмехнулся.
      - Мы можем договориться, - сказал Хемм. - Я могу взять большую сумму денег.
      - Где?
      - Они здесь, в кабинете.
      - Оставь их себе, - сказал Энди. - Они пригодятся тебе в старости.
      - Ради Бога, - произнес Хемм, прежде чем Энди засунул ему в рот платок.
      Теперь он мог умолять только глазами.
      Пурпурное Пятно заклеил рот Хэмма пластырем. Они вытолкали управляющего из кабинета и провели через фойе к двери, которая вела к автостоянке. "Додж-дарт" стоял рядом. Энди опустил противосолнечный козырек и достал оставленный для них ключ. Приказал Пурпурному Пятну сесть за руль. "Додж" с фальшивыми номерами был угнанным. Из-за разреженности воздуха в горной местности автомобиль завелся не сразу. Они отъехали от отеля и в нескольких милях от Инклайн-виллидж свернули на узкую дорогу, которая шла через густой сосновый лес.
      - Приехали, - сказал Энди.
      Они вытащили Хемма из машины; Пурпурное пятно держал его. Под ногами трещали сосновые шишки. Хемм дрожал от холода и страха.
      Пурпурное Пятно расстегнул пряжку ремня, и брюки Хемма соскользнули вниз. Затем Пурпурное Пятно стянул с Хемма трусы. Из-под закрывавшего рот пластыря доносилось мычание.
      Энди достал нож, нажал на кнопку, потрогал пальцем семидюймовое лезвие. Оно было острым, очень острым.
      Пурпурное Пятно прижал Хемма к бамперу машины, заставив выставить вперед член. Хемм трепыхался, как пойманная курица.
      - Действуй, - сказал Пурпурное Пятно.
      Энди опустил нож.
      Вернувшись в час ночи в отель, Энди Джелло невозмутимо осмотрелся по сторонам. До следующего шоу оставался час, но из гостиной доносилась музыка. Луч прожектора выхватывал из синего полумрака фигуру женщины, которая пела на маленькой сцене. Впереди, внизу, находилось казино. Вокруг обтянутых зеленым сукном столов мелькали яркие огни игральных автоматов.
      Когда Энди вошел в казино, к нему устремилась блондинка.
      - Я искала вас везде, - сказала она и беспомощно пожала плечами. Удача отвернулась от меня. Я потеряла все фишки, которые вы мне дали. И свои тоже.
      - Такое случается.
      - Вы будете играть еще?
      - Я ухожу.
      - Я вас понимаю, - с пафосом сказала она. - Здесь вас просто грабят.
      Швейцар открыл дверь такси.
      - Вы меня не подбросите? - спросила девушка Энди.
      Он дал швейцару чаевые и сел в такси. Окно с его стороны было открыто; блондинка наклонилась к Энди.
      - Я так злюсь на себя за то, что потеряла все эти деньги. Мне нужно с кем-то поговорить, чтобы забыть об этом.
      - Отстань, - прорычал Энди. - Я женатый человек.
      Такси быстро отъехало от отеля.
      Утренние газеты сообщили о том, что из казино "Озеро Тахо" исчезли управляющий Томас Хемм и дневная выручка в сто тысяч долларов. Большинство читателей не нуждалось в объяснениях. Он просто удрал с деньгами. Никто не обнаружит лежащий в глубокой лесной могиле труп с гениталиями во рту. Традиционная смерть доносчика.
      Избирательная кампания Алана Кардуэла проходила не лучшим образом. Его опору - городской и пригородный средний класс - смущал скандал, связанный с партией Алана. Санта-Барбара, Оушиенсайд и Ла-Джолла встретили его с благосклонностью, однако и там на ясном небе появлялись тучи. Никто не упрекал Алана за грехи предшественника, но избиратели ждали от него объяснений. Что-то отсутствовало в их энтузиазме.
      Главный соперник Алана, бывший спикер легислатуры, начал свою кампанию массовым пикником в дни ежегодной ярмарки в округе Аламеда; он назвал "систему, не заботящуюся о бедных, жителях гетто, больных, не борющуюся с дискриминацией и произволом полиции", обреченной, партию Алана - "нашим самым заметным загрязнением cреды", а его самого "аристократом, который считает, что бедняки должны довольствоваться даже не хлебом, а конституцией и биллем о правах."
      На такое красноречие Алан, стоя на раскаленных улицах больших и малых городов, отвечал изложением своих идеалов. Он верил в трудный, изнуряющий государственный процесс, обремененный досадными ошибками и неудачами - в процесс, переживший два столетия и известный под названием "американская демократия". В его основе лежало глубокое понимание справедливости. Этот процесс с годами менялся, принимал новые формы, отходил от канонов, заданных отцами-основателями, но это главное понимание сохранялось. За недостойными махинациями корыстных людей, лживыми обещаниям и неработающими законами скрывалась, точно бриллиант под слоем углерода, неистребимая высшая цель.
      Ежедневно он преодолевал сотни миль, говорил с тысячами людей. Но ни в ком не пробудил настоящего энтузиазма.
      - Во мне крепнет подозрение, что я проиграю выборы, - сказал он Бену Хадсону, встретившись с ним на ленче финансового комитета.
      Оптимизм Бена питался из источников, неведомых более слабым людям.
      - Кампания только начинается. Официально она закончится лишь в католический День Труда на торжественном завтраке в Билтморе. Разжигай в людях злость. Атакуй надоедливого дурака из Белого Дома.
      - Я не очень-то умею изрыгать огонь.
      - Ты должен просто убедить людей в том, что ты - честный парень со своей точкой зрения.
      Громкий, безапелляционный тон Бена сменился доверительным шепотом.
      - Нам нужен энтузиазм тех, кто финансирует кампанию. Любой финансовый координатор скажет тебе, как одерживаются победы на выборах. Деньги - это голоса.
      В Сан-Франциско Алан выступал перед многочисленной толпой людей, прошедших шесть миль по пыльной дороге, чтобы услышать его. На площади перед "Кау-паласом" враждебные демонстранты держали в руках плакаты. ГОЛОСУЙТЕ ЗА КАРДУЭЛА В 1879! ПОМНИТЕ О БОЙНЕ В КОЛОМА! В Сан-Диего его слушали рабочие с фабрики, производившей экологически чистые паровые двигатели. Пикетчики обвиняли Алана в том, что он - орудие в руках нефтяных королей. Он поехал в Пало-Альто и выступил в Мемориальном зале стэнфордского университета. Его речь перебивалась криками недовольных; кто-то бросил дымовую шашку, и аудитории пришлось разойтись.
      Позже в тот же день он подъехал к мраморным ступеням кардуэловского особняка. Событие было весьма значительным: девяносто четвертый день рождения его деда. Собрание клана. Присутствовали все восемь детей. Это были дети дяди Кларенса и его жены, тети Уилмы и её мужа. У Алана детей не было. Это отсутствие потомства иногда порождало зависть к более везучим мужчинам. Он испытывал чувство одиночества, душевной пустоты. Происходит ли подобное с Аделью?
      Он познакомился с Аделью МакАдам через год после возвращения из Вьетнама. Она принадлежала к классу людей, которые заканчивали лучшие школы, принадлежали к лучшим клубам, посещали лучшие курорты. Единственной её странностью была тяга к сочинению стихов - порой сомнительного качества, но это лишь подтверждало своеобразие личности Адели. У Джозефа Эндрью были его лошади, у Адели - её стихи. Обоих можно было понять.
      Алану трудно было вспомнить радость, которую он испытал, когда она согласилась выйти за него замуж. Годы мягко, но неуклонно убивали страсть; оставалась лишь инерция. Они продолжали жить в браке, как многие супруги, ставшие далекими друг другу духовно, умственно, физически.
      В холле Алана встретил Мокни, дворецкий. Все та же полная фигура, те же серебристые волосы. Только голос стал более скрипучим.
      - Все в библиотеке... сэр.
      Неуверенная пауза перед обращением "сэр" была вызвана тем, что когда-то Мокни знал Алана исключительно как "Младшего". Это имя сохранялось за ним в школьные годы; старшие члены семьи называли так Алана, даже когда он учился в Стенфорде. После возвращения Алана из Вьетнама это прозвище стало неуместным. Безупречность вкуса заставляла Мокни понимать это, однако ему приходилось бороться с многолетней привычкой.
      Холл был полон памятных предметов - там находились картина Тинторетто в массивной позолоченной раме, серебряный поднос для визитных карточек, портрет Джозефа Эндрью, на котором Дед был изображен шестидесятилетним, бледным, с холодными глазами.
      Алан смотрел на портрет, когда в холл вошла Адель. Она протянула обе руки, он поцеловал её в щеку.
      - Как приятно снова оказаться здесь, - сказала она. - Почему мы так редко приезжаем сюда?
      Похоже, Адель всегда чувствовала себя здесь, как дома. У неё было больше общего с семьей Адама, чем у него самого.
      - Где Джозеф Эндрью?
      - Спит перед обедом. Льюиса также ещё нет. У него какие-то дела.
      Льюис был мужем Уилмы, он руководил страховой компанией, контрольный пакет акций которой принадлежал Кардуэлам.
      - А кузен Генри позвонил и сказал, что сможет приехать только после обеда.
      - Тогда у нас есть время выпить.
      Они встретились с Уилмой у бара, расположенного возле столовой. Его тетя, дочь Джозефа Эндрью, была высокой женщиной с большим бюстом. Она излучала ледяное достоинство. Они поболтали о её семье; она пожаловалась на то, как трудно найти хорошего садовника. Ее общество всегда действовало успокаивающе; она проявляла интерес к пустякам.
      Льюис прибыл с извинениями, и они отправились в столовую.
      За обедом Алан сидел между Кларенсом и его старшей дочерью. Адель сидела напротив мужа между Эвереттом и Барри, сыновьями Кларенса - холеными юношами из колледжа, разговаривавшими на своем почти непонятном постороннему жаргоне.
      Когда в столовой появилась согбенная фигура Джозефа Эндрью, Кларенс и его жена Рут встали и зааплодировали; остальные последовали их примеру. Старик добрался до своего места во главе стола и на мгновение замер возле стула. Его лицо было столь сморщенным, что оно казалось не отражающим никакие чувства.
      - Приступайте к обеду, - сказал он. - Мы теряем время, а время - это деньги.
      После трапезы слуга принес большую плетеную корзину с сотнями поздравительных телеграмм из разных стран мира. Члены семьи по очереди зачитывали телеграммы усохшему старику, который с ликованием выслушивал послания от ведущих бизнесменов, политиков, людей искусства, а также многочисленных благотворительных организаций.
      Когда чтение телеграмм завершилось, молодежь отправилась смотреть предварительно отобранные видеокассеты, а Джозеф Эндрью повел остальных родственников в библиотеку. Усевшись в свое любимое кресло у камина, он накрыл колени пледом. Он напоминал древнего, сморщенного индейского вождя.
      - Ну, Алан, как проходит кампания? - спросил дядя Кларенс.
      Алан честно ответил, что положение неважное, и что особенно его осложняет миллионная взятка, полученная Полом Берри.
      - Мы все знаем, что государственные чиновники коррумпированы - на то они и чиновники.
      - Считается, что губернаторы не должны продаваться.
      Губы Джозефа Эндрью сложились в морщинистый круг, словно он собирался проглотить ложку супа.
      - Я покупал целые легислатуры, конгрессы, почти целые суды.
      В тонком голосе звучало торжество.
      - Тогда мы давали взятки золотом.
      - Это было давно, дедушка.
      - С тех пор ничего не изменилось.
      - Абсолютно ничего, - сказал дядя Кларенс, посмотрев на старика с теплотой и одобрением.
      На пороге появился Мокни.
      - Кажется, прибыл мистер Бланкеншип, сэр.
      Они увидели сквозь высокое окно, как на западную лужайку медленно опустился вертолет, шевеля мощным воздушным потоком листву деревьев; его белые и красные огни мигали в сумерках.
      Через несколько минут худощавая фигура Бланкеншипа появилась в библиотеке. Он поморгал, неуверенно осмотрелся по сторонам, затем ответил застенчивой улыбкой на бурное приветствие Кларенса Кардуэла. Его тихий смущенный голос растворился в громогласном красноречии дяди Кларенса; все потянулись к Бланкеншипу, как металлические опилки - к магниту. Только Алан с Аделью остались стоять чуть поодаль.
      - Генри выглядит хорошо, правда? - сказала Адель.
      - Да, - ответил Алан. - По-моему, да.
      Он чувствовал себя посторонним на тайном собрании. Его мать умерла в этом доме среди Кардуэлов. Вернувшись из Вьетнама, он застал рассеянную и сломленную женщину, тщетно пытающуюся привести в порядок свои эмоции. Говорили, что она пьет - почему нет, ведь она была из этих "сумасшедших Бойнтонов". Перед самой смертью, будучи не в силах произнести даже слово, она указала костлявым морщинистым пальцем на столик возле кровати. В ящике Алан нашел вырезку из газеты о его назначении членом комиссии по равенству прав. Он решил, что таким образом она советует ему продолжать общественную карьеру.
      Генри Бланкеншип оставил группу родственников у камина и пересек комнату, чтобы поздороваться с ним - как ни странно, Алана это обрадовало; своеобразное обаяние кузина Генри проявлялось в способности пробуждать благодарность незначительными любезностями.
      - Я рад, что тебе удалось прилететь, Генри, - сказал Алан. - Я знаю, как ты занят.
      Вблизи худое умное лицо казалось хрупким - это впечатление усиливали толстые линзы очков. Во многих отношениях, подумал Алан, Генри - сын своей матери. Эми Кардуэл была бледной и бесплотной, как привидение, женщиной, которую часто приковывали к постели загадочные недомогания. В молодости хрупкая, но излучавшая какое-то недолгое сияние Эми очаровала Джорджа Бланкеншипа. Никто не знал, как ей это удалось. Возможно, свою роль сыграли её мягкость и изящество, или в Джордже пробудили страсть мысли о приданом.
      Выражение лица кузина Генри вернуло Алана к теперешней беседе. О чем говорил Генри? Он как всегда вежливо объяснял, что пошел бы на любые жертвы, чтобы принять участие в праздновании дня рождения своего деда.
      Легкое изменение тона обозначило конец ритуального ответа.
      - Жаль, что мы так редко общаемся, Алан, - сказал Генри. - Однако я слежу за тобой. Думаю, ты славно потрудишься на посту губернатора этого штата.
      - Если меня выберут.
      - Выберут. Я в этом твердо уверен. Я поддержу тебя деньгами в любом необходимом размере.
      - Я бы хотел, чтобы все было так просто.
      - Все действительно так просто. Мы не можем терять таких людей, как ты. Тебе предстоит сыграть важную роль в грядущие трудные времена. Нам нужны люди, занимающие правильную позицию.
      - Ты уверен, что знаешь ее?
      - Конечно.
      Похоже, этот вопрос удивил Генри.
      - Между прочим, я хочу попросить тебя об одной услуге. Твой человек вмешивается в дела моего друга.
      - О ком ты говоришь?
      - Это мой деловой партнер. Харри МакКаффри. Я хорошо знаю Харри и его жену Тину. К сожалению, твой человек беспокоит их. Я бы хотел, чтобы ты его убрал.
      За пять лет Харри МакКаффри постоянно поднимался в иерархии кузина Генри. Многие люди, считавшие себя близкими к Генри в деловом отношении (никто не претендовал на личную близость), находили странным этот рабочий тандем застенчивого мультимиллиардера и надменного, безжалостного человека, родители которого были сборщиками фруктов без постоянного места жительства. Алан подозревал, что правда заключалась в следующем: кузин Генри закрывает глаза на жестокость МакКаффри, потому что уверен в его абсолютной преданности.
      - Что именно происходит?
      - Он допрашивал МакКаффри и его жену. Насколько мне известно, в связи с подкупом Пола Берри. Я могу поручиться за Харри. Я обещал ему, что ты снимешь эту проблему.
      Мягкий голос содержал следующее послание: я прошу об очень маленьком одолжении, сущем пустяке. Алана возмутило, что Генри не сомневался в его содействии.
      - Я разберусь в этом и посмотрю, что я могу сделать, - суховатым тоном ответил Алан.
      В камине полыхало полено. Все собрались, чтобы спеть "С днем рождения". Джозеф Эндрью слушал, положив одну руку на вставленный в ухо слуховой аппарат и довольно причмокивая губами. Вскоре его голова начала клониться вниз, глаза стали невидящими, и ему помогли добраться до кровати.
      В одиннадцать Алан сказал, что пора возвращаться домой. Подъехав к большим железным воротам, он спросил Адель:
      - Ты хорошо провела время?
      - Это был прекрасный день рождения. Таких праздников осталось не много.
      Она оглянулась назад и посмотрела на аллею, ведущую к родовому поместью.
      - Через несколько лет такие дома исчезнут.
      - Я не считаю это ужасной потерей.
      - Неужели? - с искренним упреком в голосе сказала она.
      Ему не хотелось быть предателем, он лишь искал другой путь, и поэтому он сказал:
      - Ты слышала о бойне в Колома?
      - По-моему, да.
      - Это произошло во времена деда. Забастовка на железной дороге задержала доставку ценных товаров, которые он отправлял на рынок. Он заставил губернатора послать гвардию. Поезда снова поехали - ценою восьмидесяти двух жизней. Большинство убитых были женщинами и детьми. Бойня в Колома. Это описано в учебниках истории.
      - Ты этого стыдишься.
      - По-твоему, напрасно?
      - Дорогой, тебя мучают благие порывы и то, что ты считаешь дурным наследием.
      Каждый человек по-своему разрушает свой душевный покой. Он поверяет себя собственными представлениями о добре и зле, пытается понять свои пределы. В критической ситуации нестойкая добродетель терпит поражение. Я не вижу оружия, капитан. Это не солдат.
      - Те люди имели право на жизнь.
      - Твой дед не убивал их. Он сделал то, что считал правильным.
      - И это его оправдывает?
      - Другого выхода не было. И вообще нельзя судить людей прошлого сегодняшними мерками. Я убеждена, что ты стремишься к тому же, к чему стремился Джозеф Эндрью. Просто ты называешь это иначе.
      - Как?
      - Слава.
      Ее ответ удивил его.
      - Слава?
      - Я имею в виду славу в понимании крестоносцев. Ты хочешь служить делу, только не уверен, какому именно.
      Он испытал раздражение.
      - Почему я должен быть заинтересован в приумножении их богатства? Оно и так уже выглядит неприлично.
      - Видишь? Ты действительно стыдишься.
      Он не ответил. Его поразило то, что в последние годы даже их ссоры стали бесстрастными.
      Фрэнк Кенни обсуждал со своим слугой Сато приготовления к важному обеду. Салфетки должны быть безупречно белыми и мягкими, свечи - высокими, серебро - сверкающим. Поскольку гостем будет Винсент Папаньо, Фрэнк выбрал итальянскую кухню. Холодный угорь на льду, горячее скампи на подогретом блюде, ароматное антипасто. Фрэнк выбрал вино "Лакрима дель Арно", произведенное на заводе возле города, где родился Винсент Папаньо.
      До одиннадцати часов утра он мог заняться проблемами, привлекавшими его внимание в последние недели. Одна такая проблема была связана с героином, который всегда являлся нелегким товаром. В организации имелись противники этого бизнеса, потому что он не мог в будущем трансформироваться в законный. Но он приносил невероятные доходы. Опиум стоимостью в тысячу долларов в конце длинного пути превращался в полумиллионную партию героина. Синдикат имел соответствующие связи в странах Среднего Востока, где опиум производился и перерабатывался в морфин. Затем сырье отправляли в лаборатории и превращали в героин, который тайно ввозился в Мексику французскими моряками с роскошных лайнеров и торговых судов. Частично зелье продавалось туристам в Мексике, частично перемещалось через границу с помощью курьеров. Громадная прибыль порождала конкуренцию. Группа нью-йоркских дельцов, имевших связи с торговцами одеждой, обнаружила, что уксусный ангидрид, используемый при изготовлении искусственного шелка, может также успешно применяться при превращении опиума в морфин и затем в героин. Заказы на уксусный ангидрид значительно превысили обычные нормы его потребления.
      Фрэнк Кенни открыл папку и сделал шифрованную запись. Ее следствием станет смерть двух человек, которая, по официальной версии, произойдет в результате случайного взрыва химических веществ на крупном предприятии по окраске тканей.
      Другая проблема была связана с телеграфным агентством, которое называлось "Интерконтинентал Пресс". Оперативная передача новостей с ипподромов и стадионов была необходима для букмекерского бизнеса. "Интерконтинентал Пресс" стала монополистом в своей области. Ее глава, превосходный менеджер, отдавал оговоренную часть прибыли Синдикату. Теперь появились свидетельства того, что он использовал свое положение монополиста для чрезмерного повышения расценок. Поступали многочисленные жалобы. Кенни считал, что этот человек, проявляя жадность, поступает глупо, поскольку даже скромная плата, умноженная на число клиентов, превращалась в миллионы долларов ежегодного дохода. Он позвонил человеку и посоветовал ему умерить свою алчность. Управляющий вежливо извинился, признал, что положение монополиста вскружило ему голову, и обещал исправиться.
      Во Флориде развивалась опасная ситуация. Под угрозой оказались доходы от болиты. Болита была разновидностью лотереи. Люди делали ставки на любые числа от единицы до сотни. Угадавшим выплачивали от одной до шестидесяти ставок. Наплыв полумиллиона кубинских эмигрантов превратил болиту в индустрию с годовым оборотом около ста миллионов долларов. Кубинских эмигрантов привлекало в этой игре то, что двухзначные числа, обеспечивавшие выигрыш, определялись как две последние цифры из номера счастливого билета кубинской национальной лотереи, результаты которой гаванское радио сообщало по субботам в два часа дня. Синдикат создал сложный механизм для функционирования болиты: бланки продавались на улицах, ставки регистрировались в конторах, служащие которых говорили на испанском.
      Теперь ФБР взялось за этот бизнес. По распоряжению энергичного нового директора Мервина Уэйли агенты собрали доказательства и нашли прокурора, готового предъявить их расширенному суду присяжных. Если состоится судебное разбирательство, несколько ключевых фигур неизбежно окажутся за решеткой. Некоторое время Фрэнк Кенни ломал голову над оптимальным решением этой проблемы. Сейчас он приступит к действиям. Через несколько дней в результате предпринятых им шагов губернатор попросит законодательное собрание штата легализовать болиту в качестве лотереи - и законодатели удовлетворят эту просьбу. Весь механизм останется в целости и сохранности, Синдикату только придется отдавать штату десять процентов выручки. Кенни счел такое соглашение весьма выгодным.