На вид он был худощавым, застенчивым, приятным молодым человеком с редкими волосами, выглядевшими так, будто их увлажнили и причесали. Он был в помятом костюме и рубашке с расстегнутым воротничком, без галстука; он ещё не оправился полностью от длительной пневмонии, несколько месяцев тому назад едва не закончившейся летальным исходом. Ее щеки западали, кожа лица казалась восковой, но в живых глазах светился интеллект.
      Он приехал к своему деду, потому что нуждался в дополнительном капитале для приобретения авиакомпании. Он торговался настороженно и сдержанно, но Джозеф Эндрью проявил убийственную разговорчивость, давая внуку доброжелательные, хитрые и мудрые советы. Бланкеншип оставался вежливым, застенчивым и непоколебимым. Они довольно быстро выработали основные условия соглашения, в котором шла речь о десятках миллионов долларов. Они договорились о том, что деталями контракта займутся их юристы, к которым они, похоже, относились к тем же презрением, с каким воины относятся к тем, кто хоронит убитых и уносит раненых.
      Последовавшая беседа до сих пор жила в памяти Стивена. Она казалась не совсем реальной. Они коснулись погоды в Северной Калифорнии, гольфа (дядя Кларенс был страстным гольфистом), охотничьей вылазки (Бланкеншип любил охоту, несмотря на плохое зрение) и, конечно, лошадей. Лошади были страстью Джозефа Эндрью Кардуэла. Он любил всяких лошадей - беговых, племенных, скаковых, выставочных. В его конюшне стояли два победителя дерби в Кентукки и бесчисленное количество обладателей Голубой Ленты. Говорили, что он не продал ни единой лошади, но это было неправдой. Несколько лет тому назад он продал своего самого знаменитого скакуна, Бивокса, после того, как его старший сын, Джон Эверетт, разбился насмерть, сидя на этой лошади. После этого трагического случая Джозеф Эндрью больше не садился в седло, его никогда уже не видели в костюме для верховой езды и высоких сапогах. Он даже убрал свой висевший в холле портрет, на котором был изображен в костюме наездника. Однако он обожал говорить о знаменитых скачках и выставках, на которых его лошади завоевывали призы.
      В этот час в аэропорте было мало пассажиров. Билетеры перекусывали и болтали за ярко освещенными стойками. Расчетное время посадки почти наступило. Услышав свое имя, донесшееся из громкоговорителя, Стивен встал.
      - Мистер Стивен Гиффорд, пожалуйста, подойдите к семнадцатому выходу.
      Он подождал возле прохода, ощущая легкую прохладу вечернего воздуха. На темном летном поле снопы желтого и голубого света обозначали взлетно-посадочные полосы. Стивен видел лишь стоявший в полумиле от него огромный "Боинг-747".
      Внезапно к Стивену стремительно подкатила легкая моторизованная тележка.
      - Мистер Гиффорд?
      За рулем сидел молодой человек в коричневой ветровке.
      Стивен кивнул и сел в тележку рядом с молодым человеком. Они помчались по полю, повернули и остановились под гигантским крылом "747".
      У задней двери самолета Стивена поприветствовал другой молодой человек в строгом костюме в полоску. Он провел Стивена в салон, оборудованный под офис. Там находились шкафы, телетайп, телефонный пульт; несколько красивых девушек деловито печатали за столами. Никто не поднял головы, когда мужчины прошли через главный отсек самолета, обставленный, как гостиная, с яркими красными коврами, обитыми джутом стенами и массивной мебелью в стиле "чиппендель", прикрученной винтами к полу.
      На резном столике, стоявшем возле кресла с высокой спинкой, на которое сел Стивен, лежали журналы. Молодой человек спросил Стивена, не хочет ли он выпить. Стивен попросил тоник. Бокал подали на серебряном подносе.
      Окна были закрыты шторами; здесь царила абсолютная тишина. Из заднего отсека не доносился перестук пишущих машинок. На передней, обшитой красным деревом стене висели полотна, написанные маслом; они создавали эффект присутствия в картинной галерее. Слева находилась закрытая дверь, которая вела в соседний отсек.
      Листая Нейшнл Ревью, Стивен почувствовал, что дверь бесшумно открылась. В полутьме появился худощавый мужчина в рубашке с расстегнутым воротничком и помятых слаксах. Эта картинка наложилась на образ того Генри Бланкеншипа, которого он видел двадцать лет тому назад. Изменения были вполне естественными: нынешний Бланкеншип был человеком средних лет, к его манерам добавилась некоторая усталость, он носил очки с толстыми стеклами. Осторожно пройдя вперед, он остановился возле Стивена.
      - Мистер Гиффорд? Майер Осборн сказал, что вы готовы отдать мне доклад.
      - Да, сэр.
      Бланкеншип нащупал подлокотник кресла, определил его местонахождение и сел.
      - Ну?
      Стивен отпер кейс. Бланкеншип сделал нетерпеливый жест.
      - Изложите мне суть.
      Стивен обрисовал юридические аспекты ситуации, связанной с претензиями к "Видео Комьюникейшнс Инкорпорейтид" - одной из многих корпораций, контролируемых центральной холдинговой компанией Генри Бланкеншипа. "Видео Комьюникейшнс" владела телевизионными станциями и газетами главным образом в маленьких городах по всей стране. Государство в соответствии с новым антимонопольным законом добивалось через суд разделения телевизионной и газетной империи. Бланкеншипа могли заставить продать его телестанции или газеты для восстановления свободной конкуренции. Стивен перечислил различные юридические прецеденты, поддерживавшие позицию государства, затем приступил к перечислению исключений, которые можно было использовать в судебной схватке.
      Бланкеншип сидел неподвижно, его живые глаза, увеличенные стеклами очков, время от времени возмущенно вспыхивали.
      Когда Стивен закончил свой доклад, Бланкеншип язвительно произнес:
      - Ни один суд и ни одно государственное учреждение не способны работать так, как работаю я. Но это не мешает им пытаться диктовать мне.
      Потом он добавил голосом, окрепшим от глубокого гнева:
      - Истинную угрозу для нашей страны представляют люди вроде нашего президента.
      Требовался какой-то ответ; Стивену казалось, что он пробирается в больших резиновых сапогах по болотной зыби.
      - Я уверен, что многие люди согласны с вами.
      - Мой дед, Джозеф Эндрью, был первопроходцем. Люди, пришедшие вслед за ним, лишь асфальтировали дороги, которые он проложил сквозь дебри. Теперь я должен обеспечить, чтобы движение по ним продолжалось.
      Пылкая убежденность в собственной правоте избавила Бланкеншипа от его обычной застенчивости.
      - Под лозунгом сохранения свободной конкуренции государство создало массу законов, обходить которые нелегко даже моим изобретательным юристам. И дело не только в президенте. Конгресс прислушивается к мнениям профсоюзов, ассоциаций потребителей, мелким фермерам и бизнесменам, экологам. Он голосует за ужесточение штрафных санкций и удушающие налоги, затем растрачивает средства на социальные пособия и пенсионные программы, бесплатное медицинское обслуживание и так называемые программы обеспечения занятости.
      Его восковые щеки порозовели от возмущения.
      Стивен слушал, периодически кивая. Его согласие не было очевидным, потому что, замолчав, Бланкеншип посмотрел на Стивена так, словно увидел его впервые.
      - Вы согласны?
      Стивен ответил осторожно:
      - Я не вижу, что можно предпринять по этому поводу.
      - Нам нужна новая стратегия, соответствующая новой ситуации. Нынешняя тенденция в случае её продолжения приведет страну к гибели.
      Блеск глаз выдавал одержимость крестоносца.
      - Мы должны думать о фундаментальных изменениях в работе нашего правительства.
      - Я не знаю, захотел ли бы я пойти так далеко. Мы весьма неплохо функционируем по старым правилам.
      Бланкеншип, похоже, серьезно задумался над этим возражением. Потом он пожал плечами.
      - Я предлагаю всего лишь изменить систему, чтобы мы могли и дальше функционировать в её рамках. Только это. Если эти изменения произойдут эволюционным путем, что тут плохого?
      - Ничего, - ответил Стивен, испытав облегчение, поскольку конфронтации удалось избежать.
      - Все нации претерпевают изменения, - продолжил Бланкеншип. - В том числе и Соединенные Штаты Америки. Господь не делает исключения из своих вечных законов для нашей современной формы демократии.
      Он застенчиво улыбнулся.
      - И я не думаю, что за Каменным, Бронзовым и Железным веками обязательно должен последовать век народовластия.
      Стивен усмехнулся.
      - Вы выразили свою позицию очень точно.
      На узком лбу Бланкеншипа образовались складки; это свидетельствовало о том, что он готов перейти от глобальных вопросов к конкретным, сиюминутным проблемам.
      - Итак, что мы можем предпринять, чтобы избежать неприятностей, связанных с антимонопольным иском?
      Стивен не упомянул подписание соглашения с государством. Он указал на то, что в подобных случаях другие корпорации Бланкеншипа сохраняли мелкие компании на одном рынке, финансируя их через контролируемые банки, и тем самым поддерживали иллюзию конкуренции.
      - Однако я не думаю, что это пройдет в данном случае. Правительство внимательно следит за всеми средствами информации. Можно создать благотворительные фонды и отдать им различные компании, входящие в корпорацию. Это снизит налоги. Но есть опасность, что вы потеряете некоторую долю влияния.
      - Я только что столкнулся с такой проблемой. Не хочу повторения.
      Совсем недавно глава корпорации, принадлежавшей благотворительному фонду Бланкеншипа, попытался обрести подлинную независимость. Он быстро обнаружил пределы своей власти. В мгновение ока он лишился ценных рынков, важных банковских кредитов; старые дружественные покупатели занесли его в черный список; на компанию обрушились проблемы, связанные с профсоюзами, транспортировкой товаров, она испытала даже "политическое" вмешательство. Прежде чем глава корпорации понял, что лучше заниматься бизнесом под эгидой Генри Бланкеншипа, чем лишиться его, этого человека единогласно выбросили из совета директоров. Пресса освещала злобный обмен взаимными обвинениями.
      Стивен произнес с максимальной убежденностью, которую он мог изобразить:
      - Тогда, если вы хотите знать мое мнение, остается только оспорить иск.
      - Я рад, что вы так считаете. И я не удивлюсь, если нам удастся найти судью, который благосклонно отнесется к нашим пожеланиям.
      Увеличенные глаза за мощными стеклами очков таили в себе насмешку.
      - У нас есть друзья в судейском корпусе.
      Дверь в передней части салона открылась, и оттуда вышла женщина. Это лицо, эти формы, обтянутые вечерним платьем, пробуждали тайные мечты у миллионов мужчин.
      Стоя у двери, она сказала:
      - Ну? Как долго ты ещё будешь занят?
      - Одну минуту.
      Бланкеншип повернулся к Стивену.
      - Мы будем бороться. Пойдем в суд.
      - Я подготовлю необходимые документы. Мистер Бланкеншип?
      - Да?
      - Я вам ещё понадоблюсь для чего-то?
      - Например?
      - Я буду в вашем распоряжении, если вы захотите встретиться, попросить или выяснить что-то.
      - Теперь это дело полностью находится в ваших и Майера руках.
      Они обменялись рукопожатиями.
      - Было приятно снова встретиться с вами, мистер Гиффорд. Последний раз мы виделись у моего деда, верно? Спасибо за визит.
      Он зашагал по гостиной, которая на самом деле была отсеком самолета; женщина ждала его у двери с легкой улыбкой на лице. Стивену показалось, что она излучает почти фосфорическое сияние.
      Спустя мгновение после ухода Бланкеншипа молодой человек в строгом костюме проводил Стивена через задний офис к двери самолета.
      - Надолго прибыли в Сакраменто? - вежливо спросил Стивен.
      - Если погода не испортится, мы улетим утром.
      Садясь в моторизованную тележку, Стивен заметил первые клочья опускающегося на поле густого тумана. Утром он позвонит Алану и скажет ему, что готов заняться расследованием. Приступит к собеседованиям с будущими членами его группы.
      Почему-то ему стало лучше от этих мыслей.
      Утром в пятницу Майер Осборн торопливо готовил документы в кабинете своей юридической конторы. В три часа вся почта отправится на ранчо возле Амарильо, и Генри Бланкеншип сможет изучить бумаги за уик-энд. За все время работы Майера на Генри Бланкеншипа его ни разу не приглашали на ранчо; Майер редко встречался со своим клиентом. Непритязательный, полуслепой, болезненно застенчивый Бланкеншип стал живой легендой с неисчислимым состоянием, но явно не научился наслаждаться обществом других мужчин.
      Майер хотел закончить все дела, потому что планировал провести уик-энд в отеле "Эвани", популярном месте свиданий. Он уже видел себя мчащимся в "ягуаре" в сторону Иосемита со скоростью девяносто миль в час. Норма боялась такой быстрой езды, но ещё сильнее она боялась вступать с ним в конфликт, и эта мысль забавляла его.
      Потребность увидеть её стала сильной, и он щелкнул клавишей переговорного устройства.
      - Норма, зайди ко мне. Возьми блокнот для стенографирования.
      Она работала у него секретаршей меньше года; он воспринимал её исключительно как сотрудницу до того вечера, когда они заработались допоздна, поужинали, и он отвез девушку в её маленькую квартиру. Он не был готов к её чувственности. Он не мог просто занести этот вечер в скучный список своих побед. Настойчивость, с которой она соблазняла его, готовность терпеть изобретаемые им маленькие пытки - все это было именно тем, о чем он давно мечтал.
      На следующий день в офисе, увидев Норму одетой, он начал сходить с ума, представляя её обнаженной. Он наблюдал, как играют мышцы на её ягодицах при ходьбе, пожирал взглядом поднимающиеся при вдохе округлые торчащие груди. Каждый час оборачивался пыткой. Он отменил ранее назначенный на вечер обед, чтобы провести время с Нормой. Это свидание прошло ещё лучше, чем первое. Норма позволяла делать все. Прежде чисто физический акт быстро надоедал ему. С Нормой он мог заниматься любовью часами.
      Это было четыре месяца тому назад; сейчас близость с другими женщинами казалась ему почти фарсом.
      Открыв дверь, Норма вошла в кабинет с блокнотом и ручкой. Он посмотрел на нее, лишь когда она приблизилась к столу.
      - Мы должны разделаться со всем этим до конца рабочего дня.
      Она села и закинула ногу на ногу, положила блокнот на бедро; пока он диктовал, её ручка выводила на блокноте петли, крючки, завитки. Его взгляд был прикован к её чулкам, блестевшим выше колена; он улыбался, думая о предстоящем уик-энде.
      В этот момент зазвонил телефон.
      Норма встала, чтобы ответить.
      - Мистер Джонас Сильверман, - объявила она.
      Норма снова села. В офисе она соблюдала формальности, потому что это нравилось Майеру, но перекладывала обязанности на других секретарш, её рабочий день сократился, она стала появляться на работе около половины одиннадцатого, незадолго до прихода шефа. Положение давало определенные привилегии.
      - Если у вас есть доказательства, мистер Сильверман, вы обязаны представить их, - с некоторой резкостью в голосе произнес Майер.
      Норма с интересом подняла глаза и стала внимательно наблюдать за Майером. Его лицо побелело; все его внимание было приковано к телефону.
      - Я бы охотно прочитал это сам; тогда я смог бы сказать, есть ли там что-то, представляющее интерес для властей... Да, я понимаю ваше положение душеприказчика.
      Майер достал из нагрудного кармана платок и протер им лоб.
      Норма подумала о том, не нарушит ли телефонный звонок их планы на уик-энд.
      После обеда Стивен отправился в дом Берри. Он предварительно позвонил, чтобы получить разрешение; Мэриэн Берри держалась суховато, но вежливо.
      - Я, конечно, хочу вам помочь, но...
      В восемь часов, когда Стивен прибыл в дом Берри, там уже находился Джонас Сильверман. Седой, с бородкой, полный достоинства, он напоминал профессора. Стивен объяснил, что он действует по просьбе губернатора Кардуэла.
      В ходе беседы со вдовой Пола Берри Стивен не узнал ничего нового. Она повторила свое прежнее заявление с незначительными вариациями, что подтверждало правдивость её показаний. Слишком точное повторение истории свидетельствовало бы о том, что её отрепетировали.
      - Нам необходимо ответить на несколько вопросов насчет денег в сундучке, - сказал Стивен. - Как они попали туда? Почему в течение длительного времени никто не обнаружил их?
      - Миссис Берри считала, что там хранятся сувениры её мужа, оставшиеся от Второй Мировой войны, - ответил Джонас Сильверман. - У неё не было причин изучать их.
      - Вы когда-нибудь видели эти сувениры, миссис Берри?
      - О, да. Много лет назад.
      - Что они из себя представляли?
      - О, разные вещи... его старая куртка пилота... немецкий штык... шлем... фотография В-17, на котором он летал.
      - Где они сейчас?
      - Не могу сказать.
      - Ну, они, вероятно, где-нибудь найдутся.
      Стивен положил свою большую руку на колено и повернулся к Джонасу Сильверману.
      - Вы имеете приблизительное представление о величине состояния?
      - Не считая денег из сундучка?
      - Да.
      - Я могу дать приблизительную оценку. С облигациями, остатками на счетах, накоплениями, страховыми полисами, акциями сумма составит примерно от трех до четырех сотен тысяч долларов.
      - В последние годы он делал вложения, которые могли принести доход в миллион долларов?
      - Определенно нет. Наибольшую сумму он вложил в канадскую корпорацию "Магна Индастриз". Он владел примерно двенадцатью тысячами акций; сейчас биржевая стоимость одной такой акции доходит до двадцати долларов. Поскольку изначально акции продавались по цене один доллар за штуку, это вложение оказалось очень хорошим. Но общая прибыль от этой операции не могла превысить малую долю от миллиона.
      - Вы проверяли банковские сейфы?
      Джонас Сильверман слегка нахмурился.
      - Есть только один банковский сейф, и он, естественно, был сразу же опечатан. Вскрыть его теперь можно только в присутствии уполномоченных лиц и представителя банка. Но я уверен, что там нет ничего важного.
      - Он мог сказать кому-то об этих деньгах?
      - Не представляю, кому, - ответил Джонас Сильверман.
      - Как насчет личных бумаг? Может быть, там объясняется, как он получил эти деньги.
      Глаза Мэриэн Берри были широко раскрытыми и немного испуганными.
      - У него есть кабинет на втором этаже, где он хранил большую часть бумаг. Я - я не была там с момента его смерти. Он был... там... вечером перед днем отлета. Почти до утра. Я пыталась дать ему снотворное... но он сказал, что хочет... иметь ясную голову.
      - Он казался обеспокоенным?
      - Он был... нервным. Я не могла уснуть из-за того, что он расхаживал наверху по комнате. Я пыталась писать письма и шить. В три часа утра я подошла к двери, она была приоткрыта. Он, кажется, собирал бумаги.
      - Вам известно, что он делал с ними?
      - Нет.
      - Давайте посмотрим, - сказал Стивен.
      Джонас Сильверман отправился с ним в кабинет на втором этаже маленькую скромно обставленную комнату с потертым бежевым ковром, небольшим коричневым диваном и белыми стенами. На них висели различные награды, почетные степени, фотография новоиспеченного конгрессмена Пола Берри в кругу других конгрессменов во время посещения Белого Дома. На столе стояло папье-маше, письменный прибор, увядающий цветок с загнувшимися пожелтевшими листками.
      Ящики шкафа были заполнены альбомами с газетными вырезками о карьере Пола Берри - члена законодательного собрания штата, конгрессмена, губернатора. Ящики стола, со скрипом двигавшиеся по ссохшимся направляющим, содержали пожелтевшие бумаги - черновики речей, официальные письма в легислатуру, личную переписку, достопамятные вещи, остающиеся после внезапной кончины человека.
      - Если он взял с собой какие-то бумаги, ключа к их содержанию нет, сказал Стивен.
      - Он был не слишком аккуратным человеком.
      - Как душеприказчик вы должны просмотреть все его бумаги. Если вы найдете где-то объяснение тому, как он получил этот миллион...
      Они продолжили обыск комнаты.
      - Вы были его лучшим другом, - сказал Стивен. - Откуда, по-вашему, у него появились эти деньги?
      - Я думал об этом, - устало произнес Джонас. - Пол был честным человеком, немного страдавшим болезнью, которую немцы называют Weltverbesserungswahn. Это значит - маниакальное стремление улучшить мир. Он верил в то, что государство может изменить жизнь людей. Поэтому он посвятил себя политике. Он хотел улучшить мир. Глупое занятие.
      - Вы не думаете, что он взял взятку?
      - Этого я не говорил. Я лишь сказал, что он был честным, а честность - понятие относительное. Мы все честны - до определенного момента. Но в каком-то месте наша способность сопротивляться соблазну заканчивается, верно?
      Джонас перестал рыться в ящике и выпрямился.
      - Мистер Гиффорд, в годы Депрессии я был ребенком. Я ходил по дорогам в поисках пустых бутылок из-под содовой, которые можно было сдать. За гроши. Я научился уважать деньги. Миллион долларов заслуживают большого уважения.
      Стивен подумал о том, как он изменил доклад для Генри Бланкеншипа, чтобы не рисковать своей работой. И смог отнестись с пониманием к цинизму Джонаса Сильвермана - во всяком случае, с некоторой долей понимания.
      - Как его жена относится к этому?
      - Мэриэн?
      Джонас поднял брови.
      - Я не уверен в том, что она сознает всю возможную подоплеку. Я пытался подготовить её немного на всякий случай. Моя жизнь была тесно связана с семьей Бэрри. Вы, вероятно, удивитесь, узнав, что когда-то я и Мэриэн были помолвлены. Еще до появления Пола. Он был очень обаятельным человеком. Очень обаятельным. Они исповедовали одну веру. Мэриэн - весьма религиозная женщина.
      - Как, по-вашему, она отреагирует, узнав, что муж получил деньги незаконно?
      - Ей это покажется... непростительным. Ее совесть не допускает компромиссов - даже ради миллиона долларов.
      - Там было меньше миллиона, - сказал Стивен. - Есть соображения по этому поводу?
      - Думаю, за годы часть суммы была истрачена таким образом, что отследить это непросто. На мелкие предметы роскоши, хорошие вина, еду, одежду, подарки друзьям, Мэриэн - скромное кольцо с бриллиантом, браслет, шуба. Кажется, я вспоминаю несколько таких вещей. Конечно, это выглядело естественно - такие покупки можно было сделать на губернаторское жалованье. Путешествие, несколько лишних сотен долларов в виде аккредитивов. Эти деньги можно истратить незаметно.
      Джонас пожал плечами.
      - Проще было положить их на номерной счет в швейцарском банке. Но Пол Берри питал слабость к наличным.
      Обыск, произведенный в комнате, не принес результатов. Спускаясь вниз, Стивен ломал голову над одним вопросом: какие бумаги Пол Берри собирал в спешке в последнюю ночь своей жизни?
      Мэри Джонсон выбросила кусок мяса в ведро для отходов, сполоснула тарелку и поставила её в посудомоечную машину. Внезапно зазвонил телефон.
      - Деймон Джонсон дома?
      Она подумала, что доктор Мора хочет справиться о здоровье отца. Но она не узнала этот голос.
      - Это его дочь, Мэри.
      - Кажется, мы не знакомы, - произнес человек. - Меня зовут Харри МакКаффри.
      Сначала эта фамилия ничего ей не сказала, потом она вспомнила. Один из деловых партнеров отца.
      - Отец говорил о вас, - сказала она.
      - Я не знал, что он серьезно болен, иначе позвонил бы раньше. Как он себя чувствует?
      - Сносно. Болей больше нет.
      - Это хорошо. Я бы хотел навестить его.
      Она заколебалась.
      - Когда?
      - Прямо сейчас. Я нахожусь неподалеку.
      - Хорошо. Я скажу отцу.
      Разделавшись с тарелками, она услышала, что перед домом остановился автомобиль. Выглянув из окна, она увидела у тротуара большой блестящий "кадиллак". Она успела вытереть руки к тому моменту, когда зазвонил дверной звонок.
      - Я не знал, что он серьезно болен, иначе бы позвонил раньше. Как он себя чувствует?
      - Сносно. Болей нет.
      - Это хорошо. Я бы хотел навестить его.
      Она заколебалась.
      - Когда?
      - Прямо сейчас. Я нахожусь неподалеку.
      - Хорошо. Я скажу отцу.
      Она заканчивала возиться с тарелками, когда перед домом остановился автомобиль. Выглянув из окна, Мэри увидела у тротуара длинный блестящий "кадиллак". Она успела вытереть руки к тому моменту, когда зазвонил дверной звонок.
      - Мистер МакКаффри?
      Ему было около пятидесяти. Выступающий вперед нос и дерзкие черты придавали его лицу надменное выражение.
      - Я сказала отцу, и он обрадовался.
      Она не сказала, что отец также испытал явное удивление.
      - Я попрошу вас не задерживаться надолго. Он ещё слаб.
      - Положитесь на меня. Я знаю, как надо обращаться с вашим отцом, Мэри.
      Они прошли в заднюю часть дома, где находились закрытые двери, которые вели в комнаты. Мэри остановилась возле двери отцовской спальни; МакКаффри взял девушку за руку.
      - Я бы хотел побыть с ним наедине.
      Она открыла дверь и сказала:
      - Отец, к тебе пришел мистер МакКаффри.
      Мэри удалилась.
      Спальня была превращена в больничную палату.
      Кровать была из тех, что складываются посредине; человек лежал на ней в приподнятом положении. Ночной столик был уставлен пузырьками, в углу комнаты стоял переносной кислородный аппарат. Здесь пахло больницей мазями, обезболивающими и дезинфицирующими средствами.
      Скулы Деймона Джонсона выпирали из-под кожи, глаза запали. Лицо было мертвенно-бледным, из-под пижамы торчала грудная клетка скелета.
      - Харри? - прошептал он.
      - Как себя чувствуешь, старина?
      - Пока держусь.
      Деймон наблюдал своими водянистыми глазами, как МакКаффри придвигает стул к кровати.
      - Немного полегчало.
      - Я узнал о твоей болезни только вчера. Иначе приехал бы раньше.
      - Я знаю, как ты занят.
      - Я всегда могу найти время, чтобы навестить старого друга.
      Он подвинул стул ещё ближе к кровати.
      - Два года прошло, да? Ты начинал строить дорогу. Большое дело для штата. Ты всегда можешь этим гордиться.
      Деймон бессильно откинул голову на подушку.
      - Я бы не справился без твоей помощи.
      - Для этого и существуют друзья. Деймон, по правде говоря, я приехал к тебе, чтобы попросить о маленьком одолжении.
      Деймон попытался улыбнуться.
      - Я был бы рад, Харри. Но я... очень болен.
      - Именно поэтому ты можешь помочь.
      Тяжелые веки удивленно поднялись.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Сейчас объясню. Мне надо отчитаться за миллион долларов, который причиняет некоторое неудобство моим друзьям. Ты знаешь, кому. Они подкидывали тебе жирные контракты. Я понимаю, что это большие деньги, но твой бизнес позволяет списывать их.
      - Зачем я стал бы так поступать?
      - Чтобы расплатиться с губернатором за контракт на строительство той дороги.
      Совершив неимоверное усилие, Деймон Джонсон приподнялся. Казалось, он задыхается.
      - Я гарантирую, что ты ничего не потеряешь, если скажешь это. Даже кое-что получишь.
      - Я не могу... впутываться в такие дела.
      - Ты долго болел, расходы были большими. Если ты умрешь через несколько недель, твоим близким останется сущая малость.
      - Как только я встану на ноги...
      - Перестань обманывать себя. Это всего лишь вопрос времени. И его осталось немного.
      Голос МакКаффри стал более твердым.
      - Я - твой друг. Я прослежу за тем, чтобы ты покинул сей мир в хорошем финансовом положении, но ты должен сделать это для меня.
      Слабые руки Деймона сжали простынь.
      - Доктор Мора говорит, что я поправляюсь.
      - Я говорил с доктором Морой перед тем, как прийти сюда.
      Безмолвный шок отразился на осунувшемся лице больного.
      - Меньше месяца, - сказал МакКаффри. - Мне жаль, что именно я вынужден сказать тебе это. Но ты не смог бы сделать мне то одолжение, о котором я прошу, если бы у тебя было будущее. Тебе повезло. Тебя никогда не вытащат в суд.
      - Мэри...! - Деймон Джонсон попытался натянуть на себя простыню.
      - Я скажу тебе, что надо сделать. Все очень просто. Сделав это, ты сможешь уйти, зная, что Мэри обеспечена. С легким сердцем. Немногие получают такой шанс.
      Больной человек смотрел на него испуганным, очарованным взглядом. В его горле родились слова протеста, но они не дошли до губ.
      Майер Осборн спустился вниз из своего офиса и сел в лимузин, доставивший его в аэропорт. Вскоре он уже летел в Детройт на встречу с Генри Бланкеншипом. Он взял с собой лишь галлон чистой воды. Он всегда пил только воду, дистиллированную на небольшом предприятии с соблюдением строжайших санитарных мер. Его больная мочевая система плохо реагировала на воду из обычных кранов, очищенную химическим путем.
      В самолете он все же проделал некоторую работу, связанную с грядущим судебным разбирательством, на котором предстояло защищать один из наиболее ценных патентов Бланкеншипа. В последнее время правительство, похоже, проявляло пристальный интерес к предприятиям Генри Бланкеншипа. Майер гадал, не было ли это вызвано какими-то особыми причинами. На первый взгляд дело казалось сложным, потому что имитатор был также изобретателем, значительно усовершенствовавшим исходное устройство. Бланкеншип заявлял, что даже если имело место усовершенствование, имитатор воспользовался оригинальным патентом, что является незаконным деянием. Этот аргумент уже многократно отвергался в судах низших инстанций, когда речь шла о других корпорациях, но Майер не сомневался в победе Бланкеншипа.
      Впервые он встретился с Бланкеншипом на совещании, в ходе которого несколько юристов обсуждали стратегию апелляции. Во время беседы худощавый человек без галстука, с толстыми очками, вошел в комнату и сел. Майер тотчас понял, кто это, но, следуя примеру присутствовавших, не попытался представиться.
      Бланкеншип безмолвно слушал в течение часа, потом удалился. Еще через несколько минут в комнату вошел молодой человек. Он шепнул Майеру на ухо, что мистер Бланкеншип хотел бы поговорить с ним наедине.