Верно? Так вот - завтра мы с доктором докладываем в генштабе. Попробуйте их не убедить со всеми кассетами. Я полюбил СТРАНУ МОЕГО ДРУГА ФРИДМАНА, в которой вы и жить-то не достойны. И я не дам её уничтожить." Ни слова не говоря, генерал, съёжившись и не решаясь поднять глаза, встал и молча подал руку Фридману. Мухин от его руки отвернулся. Марина, которая в течение всего разговора только подавала кофе в своем слишком коротком и узком в груди халатике, приводящем генерала в трепет, ласково, за плечи, проводила его до двери, шепнув душистым дыханием в горящую от непривычных оскоблений, словно исхлёстанную щеку невысокого рядом с ней Шайзера: "Будьте осторожны, генерал. Князь - не шутит..." "Он сделает всё, уверенно сказал Мухин. - Во всяком случае, всё, что он может."
      ***
      Генерал сделал всё. Генштаб слушал Мухина в полной тишине. Согласился на все его предложения. Особенно понравилось, что затрат не предвиделось никаких: князь Андрей сам купит два "таракана" для демонстрации силы в Ливане. Купит у третьих лиц, тайно, во Франции для вроде бы Аргентины. Контейнеры с бронепехотой доставят в Хайфу. Сделка будет оформлена по интернету, как только Мухин с Фридманом на несколько минут сублимируются в Британской Палестине. Сегодня же сверхскоростное судно на воздушной подушке вылетит из Марселя, чтобы уже завтра выгрузить контейнеры в погружённой в полную темноту Хайфе - с иммитацией аварии на силовых сетях. Военные тягачи на спаренных транспортёрах по зараннее освобождённым трассам доставят ночью "тараканов" на фронт, где к новому году намечается крупномасштабная провокация Хисбаллы с возможным широкомасштабным участием сирийских войск и одновременной активизацией арабского спецназа, именуемого полицией Арафата. В Генштабе были поражены оперативностью нового благодетеля Израиля. Впервые они видели и слушали именитого богатого иностранца, который был целиком на стороне Израиля. Несчастных израильских генералов уже приучили к тому, что весь мир обращается с ними, как с опасными сумасшедшими, урезонивает, уговаривает не обижать ни в чем не повинных арабов и предлагает, причем отнюдь не бескорыстно, посредничество в уступках и без того крохотных израильских территорий его бесчисленным врагам на "наилучших для него же условиях"... Все было сделано немедленно. Мухин и Фридман вышли в море на скоростном израильском военном катере, встретили французское судно ночью вблизи Хайфы, для чего сначала сублимировался в другое измерение катер, а потом оба судна вернулись в измерение Израиля. Наблюдавший эти манипуляции из космоса британский оператор слёг с нервным стрессом. Французский экипаж, привыкший к всевозможным тайным операциям с незаконной продажой оружия третьим странам, даже не удивился входу в совершенно темный порт вблизи совершенно темного большого города и выгрузке в свете прожекторов огромных контейнеров. Тем более, что за тайный рейс было щедро заплачено самой надежной в мире Мухина валютой - золотыми рублями. Уже через полчаса судно было на обратном пути в Марсель, сопровождаемое тем же катером до какого-то помрачнения звёзд и луны на те мгновения, когда исчез катер. Мощные транспортеры на предельной для них скорости отвезли контейнеры на север. У самой границы тайный груз распаковали. В свете звезд и луны, без единого огонька израильтяне впервые увидели невообразимые черные чудовища. Любое насекомое хотя бы и вдвое больше обычного вызывает у человека дрожь. Фридман как-то рассказывал Мухину, какое мерзкое впечатление произвел на него израильский таракан, который всего вчетверо больше привычного российского. Тут же, пока на поджатых ногах, появились тараканы величиной с воинский грузовик. Когда же пожилой смешливый французский профессионал-наёмник поднял одного из них на пятиметровых чёрных блестящих в свете луны суставчатых ногах, видавшие виды израильские десантники попятились с криками "ДЖУК! ДЖУК!" и едва на обратились в паническое бегство, хотя знали, что это уже их, ЕВРЕЙСКИЙ МОНСТР. Наёмник, искренне изумляясь, что он представляет свое оружие еврейским военным (как жаль, что по контракту ему категорически запрещено об этом говорить, старина Поль умер бы от смеха!), шустро пояснял умным еврейским парням в давно забытых в его мире тонких очках, как управлять компьютером. Те мгновенно освоили нехитрую, "в расчете на дурака" , схему и тут же на плоских ночных холмах стали гонять на тараканах по бездорожью со скоростью птиц. Один из танков попытался было за ними угнаться, но тотчас вернулся с позором обратно. "На пути к их базе всё тщательно заминировано, - сказал полковник-десантник наёмнику, когда коммандос были уже внутри машины. - Не стал бы твой таракан нашей братской могилой." "Мины! - захохотал француз, широко разевая рот. - Грош была бы цена моей машине, если бы она боялась мин. Она и создана-то потому, что вытаптывает один процент своей тени против сорока процентов колесной или гусеничной бронетехники. Ваши арабы минируют дороги, а я бегаю не по дорогам." "А если это мина с дистанционным управлением? - не унимался полковник. - Или противотанковая бронебойная ракета? Наши арабы отнюдь не пальцем деланные, месье." "А я тоже не жидовским поцем, - нашелся наёмник. - Не дрейфь, месье, ты же, хоть и еврей, но все-таки военный..." Изготовившиеся к атаке террористы уткнулись головами в свои коврики задницей к небу в последней молитве о ниспослании рая в случае гибели в священном джихаде. На позициях Хисбаллы тоже действовал приказ о затемнении. Яхудам готовился достойный их привычного коварства сюрприз. Арабы не скрывали, что всему учатся у непобедимых пока евреев. К границе "зоны безопасности" были подтянуты не "катюши" на частных машинах, а недавно купленные Сирией в России и замаскированные под трейлеры установки ГРАД. Они должны были впервые показать яхудам истинную мощь воинов Аллаха. Помимо того, каждый боевик имел по наплечной ракетной установке для стрельбы по израильским вертолетам или танкам, как только те предпримут ответную атаку. Спящий в бомбоубежищах многострадальный городок Кирьят Шмона должен быть сегодня ночью сметен с лица земли. После отступления Израиля из Галилеи в результате сегодняшней победы арабского оружия яхудам не понадобится разрушать самим этот город, как когда-то на Синае они при отступленни из Египта снесли свой город Ямит... В час икс Сирия поднимет в воздух свою авиацию, а Арафат задействует свои силы для предотвращения мобилизации еврейских резервистов. Перерезав основные магистрали, его легкая пехота должна парализовать сионистского врага. До первого выстрела, сразу со всех установок ГРАД, оставалось семь минут, когда в пустыне раздался стремительно нарастающий дробный топот. Такой звук производил бы кавалерийский полк в атаке лавой, но этот топот был чудовищно сильным: под арабами задрожала земля. Вытянув шеи и сжимая автоматы и гранатометы, воины Аллаха со страхом вглядывались в холмы, за которыми происходило что-то совершенно непривычное. Этот топот в ночи наводил на них такой же мистический ужас, как галоп собаки Баскервилей, в ожидании появления которой бесстрашные Шерлок Холмс и доктор Ватсон с тревой вглядывались в девонширский туман. Но те, в конце концов, увидели хоть и необычную, светящуюся, но все-таки всего лишь собаку, а эти увидели нечто совершенно невообразимое. На холмы стремительно вылетели на фоне лунного неба два чёрных чудовищно огромных таракана. "ЦАРЦУР, ЦАРЦУР!!!" в ужасе заорали бесстрашные фанатики, кто падая ниц, кто кидаясь прочь, бросая оружие. Чудовища, замерли на мгновение, поводя блестящим в свете луны суставчатыми семиметровыми черными усами, а потом стремительно понеслись с топотом в сторону базы. Две-три мины, растоптанные их неуязвимыми огромными подошвами, своими вспышками и грохотом напоминали как бы искры из-под копыт. Несколько особо стойких стражей Аллаха все-таки посмели открыть огонь по монстрам. Две ультрасовременные и сверхбронебойные российские противотанковые ракеты попали прямо в брюхо набегающего чудовища, но оно только подскочило на своих упругих ногах, рявкнуло и принялось носиться по позициям врага с неслыханной скоростью и маневренностью, вытаптывая установки ГРАД, беспощадно давило террористов как тараканов. Одновременно оно полыхало из извивающихся усов по бетонированной базе фиолетовыми спиралями, то скручивающимися в нестерпимо яркую точку, заставлющую камни пылать как солома, то расходящимися на сотни метров. Через несколько минут после начала атаки от базы Хисбаллы остался оплавленный огромный единный блин с бездонными оплавленными колодцами на месте подземных бункеров, а тараканы унеслись в сторону сирийских позиций, распуская из устремлённых ввысь усов яркие спирали, от которых фейерверком исчезали в небе идущие в атаку сирийские самолеты... *** Пьяный Лейканд не сразу после вызова поднёс к глазам экран мобильного видеотелефона и вздрогнул, опрокинув бокал на деревянный стол парижского винного подвала. На экране ему ласково улыбалась Марина. "Вячеслав Абрамович, я по вас соскучилась, - мило и звонко смеялась она. - Как вы там, где? Я уже знаю, что наша картина оправдала ваши ожидания. Да и мне кое-то досталось... Вы даже не представляете, как вы нам с князем Андреем дороги, милый вы наш..." Тотчас появился Мухин. Оба они были на фоне какого-то нелепого пустыря и хилых пальм. "Где вы, куда исчезли, подлецы? - радостно орал Лейканд, будя бесчисленных собутыльников в штольнях. Когда я вас увижу? Вас этот Фридман чертов хоть когда-нибудь выпустит их своего дурацкого Израиля?" "Ты и представить не можешь, как тут интересно, я тебе такое расскажу! - Мухин задыхался от волнения. - Ты даже не представляешь, что такое евреи, если им дать ацмаут..." "Что, что дать? хохотал счастливый Лейканд. - Вы на какой язык перешли, идиоты?" "Как на какой? - Марина просто скисала от смеха. - На наш, еврейский, на иврит! А ты, гой, помалкивай, если не знаешь, как по-нашему будет независимость..." "Я теперь буду вам, сионистам, активно помогать и в Петрограде, торопливо говорил князь Андрей. - Британская Палестина - позор по сравнению со свободным Израилем. Фридман обещал и тебе показать все." "Когда вы вернетесь домой?" "А что мы там забыли? - Марина своим милым движением провела тонкими пальцами по глазам. - Мы тут купаемся в море, у нас полно новых друзей, мы теперь просто национальные герои Израиля. Завтра у князя встреча с премьер-министром." "А где это вы сейчас?" "Около Иерусалима. Нам дали довольно допотопный, но по их понятиям наилучший лимузин, покатаемся по городу, проведем шабат в святом городе, а там видно будет, что дальше." "Что-то пейзаж непривлекательный." "Так это мы для беседы с тобой на несколько минут сублимировались в Палестину. Поговорим и вернемся в Израиль. Ты бы посмотрел, какие у них тут города!" "Я безумно рад, что вы нашлись. Я просто чувствую себя обезглавленным - такую натурщицу увели!.." "Еще не вечер, - покраснев тихо сказала Марина. - Если князь позволит, я могу и позировать." "А что теперь-то терять? - резонно заметил Мухин. - Лувр десятки тысяч ежедневно посещают, не говоря об интернете. Мы в первый же час в Палестине напоролись на этот же портрет в доме губернатора. Так что князь разрешает. Но, естественно, никаких альковных отношений. Я человек теперь южный, горячий. Убью и не замечу даже." Изображение друзей исчезло. На фоне выгоревшей редкой травы паслись черные козы - любимое арабское домашнее животное, способное удивительно ловко выискивать и пожирать все зеленые побеги, оставляя пустыню пустыней... *** Счастливые и влюбленные Мухины катили по притихшей в ожидании субботы роскошной столице Израиля. Марина назло зимнему сезону одела открытую кофточку - ну и пусть, что декабрь, что мы, не в Африке что ли! Перебивая друг друга, они ехидничали по поводу освещения газетами последних событий. Левые, естественно всю победу и заключенные мирные договоры с соседями приписали начатому их покойным кумиром мирному процессу. Правые, в свою очередь, считали, что только их многолетняя неуступчивость сломила арабский экстремизм. Народ все заслуги в достижении победы над агрессорами приписал славному ЦАХАЛу, неподражаемой израильской военной науке и промышленности, создавшим такие шагающие боевые машины. Естественно, ни о Фридмане, ни, тем более, о Мухине, в газетах не было и речи. В главных героях ходил тот самый генерал Бени Шайзер, которого едва не пришиб у Фридманов князь Андрей. Сам Мухин нисколько не обижался - дело сделано, полюбившаяся ему страна и ее такой славный и добрый народ спасены. Мир установлен надолго: кто же посмеет обидеть хозяина таких несекомых! По дороге к Стене плача Мухин, сверяясь с картой, чуть заблудился. "По-моему, - сказал он, - вот этот путь самый короткий." "А там есть проезд? засомневалась Марина. - Смотри, полицейские какое-то заграждение тащат." "Так ведь пока-то заслона нету." И он нажал на газ, убедившись по табличке на английском, что шоссе Бар-Илан - кратчайший путь к цели. Неожиданно, сразу с трех сторон к их машине высыпали странные личности в длинных черных плащах и шляпах, поперек дороги упал деревянный столб, а сгущающаяся черная толпа, яростно тряся в окна пейсами и скаля зубы, что-то злобно кричала, повторяя с визгом слово "Шабес!" Мухин приоткрыл окно, пытаясь объясниться по-английски, но слова были бесполезны: вокруг орали. Кто-то сунул неправдоподобно бледную, но удивительно цепкую руку в щель окна, схватив князя за волосы. Андрей ударил по этой бесплотной руке, она выскользнула, щель удалось закрыть, но по крыше уже колотили чем-то тяжелым. На ветровое стекло сыпали какой-то мусор, вокруг было столько ярости и лихорадочного возбуждения, что прижавшаяся к Мухину Марина прошептала: "Они сейчас просто растерзают нас... Как плотоядно этот святоша смотрит на мою грудь, прямо как тот бандит в Лениграде... У тебя спираль наготове?" "Нельзя, это же те самые евреи, ради которых я потратил двести миллионов... Надо обяснить... это же набожные люди... Кто-то из них должен понимать по-английски!.." Но никто и не собирался их выслушивать. Они не понимали ни на одном человеческом языке. Никто ни о чем и не собирался спрашивать. Им и так с Мухиными было ясно... Едет в шабат, да еще с какой-то полуголой гойкой по нашему кварталу, бей! Типичная психология погромщика... Машину начали раскачивать все сильнее, пытаясь опрокинуть. Марина ударилась лбом о зеркало. Кровь на лице юной прекрасной жены убедила Мухина мгновенно. Он приоткрыл окно, вмазал пудовым кулаком между яростно качающимися пейсами. Хилый ортодокс упал на руки толпы и мгновенно испустил свой высокий дух. Тотчас по стеклам и крыше загрохотали камни, внутрь салона посыпались стекла. По открытой руке Марины потекла струйка крови. Отбросив последние сомнения, Мухин нажал курок спирали... *** "Господи, да как же вы попали в Иерусалим? И кто на вас напал? - причитала миссис Джеферсон, пока генерал по телефону распекал свою службу безопасности, а Мэгги квалифицированно накладывала пластырь на лоб и руку Марины. - Говорил же вам сэр Артур, что эти арабы очень опасны." "Да все обошлось, - криво улыбалась украшенная шишкой и ссадиной на лбу Марина. Просто князь жить не может без острых ощущений..." "Позвольте, - бушевал генерал. - Вы должны подробно рассказать об этом нападении. Вы запомнили хоть одного араба?" "Почему вы решили, что это были арабы, - так же криво улыбнулся Мухин с вырванным надо лбом клоком волос. - А если это были евреи?" "Что?! - побагровел губернатор . - Ж-жиды? Быть того не может! Вы слышали когда-нибудь в России, чтобы жиды хоть на кого-нибудь нападали? Впрочем... Позвольте, позвольте, ваша светлость, а где ваш сионист, этот странный облезлый субъект в идиотских очках? Да уж не он ли на вас своих жидов натравил?.." "Ну, что вы, - испугалась Марина. - Он сам едва унёс ноги. Мы даже не знаем, где он теперь." "Я узнаю, - зловеще произнес сэр Джеферсон. - Уж его-то я точно найду. И он мне расскажет всё... Если это евреи, то это были его люди. Бело-голубые националисты. Вы же помните, он мне с самого начала не понравился!" "Ваше превосходительство, - тихо сказал Мухин. - Успокойтесь. Мистер Фридман ни в чем не виноват. А я нипочем не отличу вашего еврея от вашего араба. Вот вы можете отличить чеченца от осетина? Даже я не могу, хотя и тот и другой - жители Кавказа. И с любым из них лучше на этом русском вроде бы Кавказе не встречаться на узкой горной тропе. А вам за все спасибо. Дела мои в Палестине закончены. Найдёте доктора Фридмана - помогите добраться до Петрограда. Позвольте ручку, миссис Джеферсон. И вы мисс. Честь имею, генерал." "Нет уж, нет. Никаких такси больше. Я сам отвезу вас на базу, - генерал поправил жесткие рыжие усы и добавил: - Прошу, господа, в мою машину." Мухин закрыл окна авиетки, морщась и крутя головой отгоняя недобрые воспоминания, постучал по клавишам и откинулся на сидение рядом с вжавшейся в его плечо Мариной. "Прости меня, дорогая. Наш медовый месяц мы продолжим только в цивилизованных странах, обещаю..." Она молча крепко поцеловала мужа. Авиетка, оставив на земле стремительно уменьшающегося генерала, потом Тель-Авив, потом Палестину, вышла в космос и понеслась на север. Через час, приняв ванну, Мухины вкусно обедали у камина. За окнами кружила балтийская сырая декабрьская метель. Сияла огнями рождественская елка. "По-моему, - тихо сказала мужу в ухо Марина, - нам как раз пора во-он туда," - она показала на спальню и медленно, как шубу на витрине, сняла купальный халат... "Что это ты без конца смеешься? - спросил он, когда они в очередной раз обессиленно откинулись на подушки. - Заметно нарушение прически?" "Да нет, просто как раз в самый интересный момент ты вдруг мне то лоб, то руку заденешь, я, естественно, дергаюсь, а ты так неправильно мило это воспринимаешь, что мне жаль, что на мне только две ранки." "Это поправимо, - серьезно сказал Мухин. - Знаешь, в начале века был такой остроумный журнал "Сатирикон." И вот начинающая поэтесса пишет туда стихи: "Я хочу мучений беспощадных, я хочу... каких-то там побоев, я хочу когтей на теле жадных..." "Напечатали?" "Нет, но зато пригласили: приходите в редакцию что сможем - сделаем!.." Марина звонко хохотала прямо ему в лицо, перебирая волосы около вырванной пряди. Потом лицо ее как-то сразу, что всегда неприятно удивляло Мухина, вдруг помрачнело: "Андрей, а что теперь они сделают с Ароном?" "Он-то при чем, он был в Хайфе, пока мы отбивались от погромщиков в Иерусалиме. И мы поступили правильно! Весь цивилизованный всегда мир физически уничтожал погромщиков. Иного пути их обуздания нет. И наша русская полиция перевоспитывала наследственных погромщиков в Малороссии именно пулеметами. Да у нас и не было выбора. Не мог же я отдать тебя им на растерзание и самому отдаться на их волю! Хорошо хоть, что они сразу отпрянули от нас, и я задел спиралью одного-двух, что были с поднятыми камнями, а не десяток, как в Ленинграде." "Я вообще ничего до сих пор понять не могу. Ну, нарушили мы какие-то границы и обычаи. Объясните. Оштрафуйте, наконец. Мы же не дикари. Извинились бы, заплатили и уехали. А нас за это едва не убили. И кто - религиозные евреи! Да их у нас в петроградском еврейском квартале тысяч двести. Мы с папой к ним дважды ездили. Такие, знаешь, интересные люди. Ученые, сдержанные, умные, вполне достойные." "Я дважды был в музее Пикассо в Париже, - заметил Мухин. - А жил маэстро в еврейском квартале. Та же нелепая черная одежда у всех не улицах, те же пейсы, но тамошних жителей и вообразить невозможно в роли погромщиков. Бред какой-то - пришлось убивать тех, кого я приехал защищать..." "И, главное, защитил, - поцеловала его Марина и снова захохотала: - А теперь, защищайтесь вы, сударь. Да, где, кстати, ваша шпага?.. Что-то я ее давно не видела и в руках не держала. Уж не струсили ли вы? Кто вам дал команду "шпагу в ножны"? Во всяком случае, не я! От меня вы такого не дождетесь! Поединок продолжается. Сегодня я определяю, когда и кому быть поверженным, сударь!" "Охотно принимаю ваш вызов, сударыня. Залогом является моя обнаженная шпага." "Я в восторге, князь. Ваша шпага вам к лицу, я ее просто обожаю... твою эту... шпагу, дорогой..."
      ***
      "Какой ужас!! - повторяла Жанна, сжав виски. - Арон, нас теперь арестуют?" На экране без конца повторяли сцены странного эпизода на шоссе Бар-Илан. О Мухине не было сказано ни слова. Упирали на идентичность ситуаций в Иерусалиме и в Санкт-Петербурге: какие-то не то иностранцы, не то вообще инопланетяне применили какие-то спирали против хулиганов, защищая свою жизнь. Акцента на сходство внешности инопланетян не было. Израильские СМИ почти откровенно злорадствовали. Полиция сбилась с ног, разыскивая тех, кто сидел в разбитой ортодоксами машине и тяжело ранил двоих экстремистов. Газеты высказывали опасения, что стрелявшие были убиты, а х трупы спрятаны. Ведь чтобы уйти после такого живыми надо было перебить чуть не весь квартал! Свидетели же в черных шляпах растерянно уверяли, что преступники (иначе они Мухиных и не называли) словно растворились в воздухе внутри машины. Как хорошо, что я снабдил их капсулой, думал Фридман с тревогой ожидая звонка от следователей. Но позвонил только их недавний гость - молодой генерал Бени. Он явно был доволен вторым боем Мухина на святой земле много даже больше, чем первым. Он просил Фридманов не беспокоиться. Все улажено, пейсатые получили по заслугам. Улица Бар-Илан отныне открыта для круглосуточного и круглогодичного движения, кроме Йом Кипур - Судного дня. "Вам отправлен чек, доктор Фридман, - важно сказал генерал, - чтобы вы с семьёй поскорее посетили Мухина в Петрограде и извинились от имени Правительства Израиля. Вам заказать билет до Санкт-Петербурга?" "Нет! - в один голос крикнули Арон и Жанна. - Только не через Петербург!" "Тогда до Парижа?" Жанна и Кира пришли в восторг. Арон связался с Лейкандом, и тот охотно взялся через барона Шустера подготовить все необходимые документы. "Остановитесь у меня, - любезно предложил художник. - Я сам с вами отправлюсь в Петроград. Вы даже не представляете, какие важные дела меня там ждут..."
      ***
      Эйфелева башня на фоне ночного неба Парижа казалась раскаленной добела. Эффект достигался умелой подсветкой и металлическим характером удивительного символа Франции. Жанна и Кира стояли на фоне башни, позируя Арону, который приседал на снег с видеокамерой, чтобы вошла вся башня. За спинами израильтянок искрилась Сена, по которой спешил ослепительно освещенный речной туристический теплоход. Третий день они до полного изнеможения ходили по великому городу, не торопясь в ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ Париж, настолько невообразимо хорош был для них этот город. После Хайфы и Израиля в целом Париж и Франция были как бы возвращением в милый Ленинград их молодости, до всех этих застоев, прозрений, перестроек, гласностей и свободы зла, вытолкнувшей их с родины в эмиграцию. Здесь, как когда-то в Москве, все чувствовали себя дома. Предстоящей встречи с Мухиными Фридманы побаивались после гнусной сцены погрома, в которой их благородные друзья чуть не погибли. Причем от рук евреев... Арон оттягивал как мог звонок Андрею и Марине. Кто знает, как они восприняли такое еврейское предательство? Как можно в принципе им объяснить, что фанатизм не имеет национальности, что дикие аятоллы Ирана - двойники израильских мракобесов от религии: дай последним волю - будут забивать камнями влюбленных, в строгом соответствии со своими догмами... Лучше ни о чем не думать. Париж прямо создан для этого. Тут не вспоминается никакая родина - он просто не терпит конкуренции. Любовь Парижа ко всем его посетителями без взаимности просто немыслима. Каждая улица, площадь, сквер, собор, парк, набережная, мост заставляли замирать всех троих от восторга. Но надо было произвести конверсию в ТОТ Париж, звонить Лейканду. Надо было отвечать за мерзости своих соплеменников, чем всю свою историю вынуждены были заниматься лучшие из евреев... Вячеслав Абрамович встретил их у точно такой же Мулен Руж, от которой они несколько минут назад поднялись по узким улицам к безлюдным зарослям у фуникулера для незаметной конверсии и к которой еще через несколько минут тем же путем спустились с Монмартра. Художник вез их по СВОЕМУ Парижу, еще более прекрасному, но как-то совсем не такому родному, как только что оставленный. И здесь были Нотр Дам и Эйфелева башня, Елисейские поля с арками у входа и выхода, но исчез какой-то шарм. И на Киру, таявшую во всеобщем внимании молодых парижан до сублимации, здесь решительно никто не обращал внимания. И Лейканд Жанне ужасно не понравился. "Совершеннейший жид", - шепнула она мужу, когда художник принимал их с присущей ему оскорбительной небрежностью в своем небольшом старинном замке. На Киру он вообще едва взглянул, Жанне поцеловал руку почти брезгливо, обед велел подать в комнаты, которые выделил Фридманам, пока сам весело и шумно обедал со СВОИМИ ГОСТЯМИ в просторной гостиной. Разговаривал он с израильтянами как-то вполоборота, старясь не смотреть на них и не приближаться к их, по его мнению, смрадному дыханию. "А что если и Мухины так нас встретят? - шепнула Арону на ухо поражённая Жанна. - У него больше оснований нас не любить..." Впрочем, откровенное хамство не помешало Лейканду искренне удивиться, что гости наотрез отказались задержаться в его Париже и попросили как можно быстрее выполнить необходимые формальности, как он обещал, для их легализации в новом мире. Лейканд холодно кивнул, тотчас вызвал барона Шустера. Так же брезгливо морщась, тот вручил Фридманам их фальшивые российские паспорта ("Лучше настоящих" успокоил он Жанну) и тут же повез Лейканда и израильтян на один из бесчисленных парижских аэровокзалов. Здесь они, проведя карточкой у входа, просто сели в кресла в просторном "вагоне", как назвала его Жанна. Но это все-таки был самолет, потому что он стремительно вертикально поднялся, как давешняя авиетка, чуть ли не в космос, ускорился, замедлился, пробыв в полёте минут двадцать, чтобы так же стремительно и плавно опуститься во дворе Адмиралтейства. Около Медного всадник Кира обалдело смотрела на удивительным образом подсвеченный Исаакиевский собор, когда на нее жарко налетела Марина, одетая в роскошное меховое манто, сползающее от волнения с её обнаженных плеч. Обдавая всех троих своим душистым дыханием и заливаясь счастливыми слезами, она обнимала и целовала их. Андрей целовал руки дам элегантно, как истиный князь, а Фридмана даже троекратно по-русски расцеловал. И только после этого чета Мухиных обратилась к побелевшему от гнева Лейканду, лицо которого мгновенно приобрело цвет его шевелюры, когда Марина удостоила и его поцелуя в щеку. Художник категорически отказался ехать в Рощино и тут же укатил на поданном к его приезду "бюике" с совершенно надутой физиономией.
      *** Петроград заиграл за окнами "путятина" своими уносящимися назад прямыми строгими проспектами и улицами, поражая гостей чистотой и ухоженностью, которой мог позавидовать даже и только что оставленный "второй" респектабельный Париж. Фридманы и узнавали не узнавали родной город. Было удивительно много явно старинных, но им совершенно не знакомых соборов и церквей, появились совершенно им неведомые огромные парки и просторные площади. Не было общественного транспорта, всех этих просторных и длинных ленинградских трамваев и синих спаренных троллейбусов. Было непривычно мало людей на улицах. Машина нырнула в туннель под Большой Невой вместо проезда по мосту, который они знали под именем революционного лейтенанта, пронеслась через Малую Неву над тёмной с паром водой и совершенно ленинградскими уточками, но по незнакомому им широкому мосту с золотыми конями на черного мрамора колоннадах входа и выхода. Потом потянулись ярко освещенные бесконечные туннели, за которыми сразу возникла многоярусная эстакада над лесами вдоль залива и, наконец, машина прошуршала по гравиевой дорожке к изящному, в английском духе, дому в усадьбе Мухина. Дог испугал Киру досмерти, она никогда не видела таких животных и не сразу поняла, что это вообще собака, а не циклопический паук. Но дог ухитрился так ласково облизать всех троих, что сомнений в его собачьей душе больше не было. Мухин, обняв за талии, повел Киру и Жанну в гостиную, пока Марина, прижимаясь к Арону, вела его под руку туда же. Здесь уже был накрыт стол с разнообразными яствами. "Арончик может не беспокоится, продолжала смущать и его и Жанну Марина не так своими белыми округлыми плечами, как подчеркнуто по-женски ласковым отношением к Фридману. - Наш повар специально консультировался насчет этого обеда с раввином Петроградской хоральной синагоги: все блюда - кошер, лучше, чем в Иерусалиме, который нам так и не удалось повидать, черт бы побрал ваших фанатиков..." "За избавление! - поднял первый тост князь Андрей. - Я имею в виду, прежде всего, ваше избавление. Вы не представляете, как мы тут переволновались за вас, пока Арон нам не позвонил. Предполагали все, что угодно: арест, суд... Ведь это вы привезли в Израиль эту бандитку. Ведь если бы не она, я бы вряд ли решился стрелять. Как я понял, нас всех простили? Спустили инцидент на тормозах?" "Нас выручил тот, помнишь, молодой генерал, которого ты у нас в Хайфе как-то перевоспитывал. Он прямо крутился как уж, но нас не подставил." "Боится, - хохотала Марина. - Это я ему тогда сказала, - она перешла на бас: - Предупреждаю, генерал, князь не шутит!" "Да нет, - резонно заметил Арон. - Сами посудите, зачем им раскрывать свои контакты с таким могучим миром до поры до времени. И так в военных кругах всего мира до сих пор шок. Пентагон прямо в истерике: какие, мол, вы, к чертям, стратегические союзники, если столько лет скрывали разработки этих тараканов? А российская дума вообще требует приравнять спирали к оружию массового уничтожения и создать международный суд над Израилем за его применение против арабов. Причем, они уверяют, что и в Ленинграде и в Иерусалиме действовал Мосад." "Кто? - переспросил Мухин. - Известный гангстер?" "В какой-то мере, - захохотала уже захмелевшая от первой же рюмки Кира. - Только очень умный и интеллигентный гангстер." Ничего не понявшая Марина на всякий случай тоже звонко захохотала. Её, как всегда, не разбирая причин, басом поддержал Мухин, без конца вытирая слезы. Все приняли по второй. Эпизод в Иерусалиме преподносился теперь, под винными парами и отличное настроение, как забавное происшествие, хотя едва заметный шрам на чистом белом лбу княгини был не следствием каких-то милых шуток... И искалеченным несчастным наивным ортодоксам было сейчас не до шуток. Но кто же просил этих бледных хилых очкариков реагировать так неадекватно на безобидное нарушение правил уличного движения дружественными иностранцами? И вести себя в конце двадцатого века как погромщики конца девятнадцатого?.. Совершенно захмелевшая Кира вдруг решила наябедничать на Лейканда и унизительный приём, оказанный им в Париже. "Да он же вообще хам, - вдруг снова весело рассмеялась Марина.