" "Не спорю." "И эти секреты имеют практическое значение?" "Еще бы!" "А сионисты могут твой проект продать или подарить своим друзьям-американцам?" "Почему нет?" "А с его помощью легче топить в мировом океане наших мальчиков на подводных лодках?" "А как же!" "Ну, и кем ты будешь себя считать, с твоим обостренным чувством чести и совести, когда с твоей помощью сотни наших подводников окажутся в душной ледяной могиле Баренцева моря?" "А что, идет война? Кто-то топит наши подводные лодки? Да если бы Союз не натравливал на Штаты своих придурков по всему миру, не было и холодной войны." "А все-таки?" "Все-таки? Если я решусь уехать в Израиль и там приму его гражданство, то для меня будут существовать интересы только Израиля..." "...и его стратегических союзников, врагов твоей реальной родины? Врагов тех, с кем ты появилась на свет, росла, училась?" "Да." "Так кто ты после этого - друг или враг нашей страны? И есть ли логика в ограничениях на выезд подобным тебе евреям - носителям наших военных тайн?"
      "Таня! - вдруг вскочил Януш. - Что же ты молчишь? Ты же нам рассказывала... Ты же сама, сама, а не в порядке служебного задания изобрела то, что может кому-то за кордоном пригодиться. И предложила это только нашей стране, и работала на износ, чтобы все это сделать для нашего, а не для американского флота! А тебя грубо выгнали с работы не за то, что ты передала свой проект врагам, а только потому, что ты защищала право евреев на оборону от открыто объявленного гено-цида. Я не представляю, кто может после всего этого бросить камень в тебя." "Кто? Вот эта дурная белка, что свихнулась от патриотизма, - обняла меня Таня. - Белочка, а белочка, ну что ты так раскипятилась? На тебе же лица нет. Ну, хочешь я ничего сионистам не расскажу? Скрою, а?" "Это не смешно, - бушевал Януш. - В этой истории предатель не Танька, а те, кто лишил ее, кораблестроителя такого калибра, допуска, гебешники проклятые. Вот кому плевать на всех наших парней на подводных лодках, было бы чисто в отчетах - в таком-то институте сионистов нет. Вот кто истинные враги нашего народа, вот уж кого я бы давил без пощады... И их будут уничтожать, как бешенных собак. Я уверен, что жировать им осталось от силы лет пять-десять. Народ уже просыпается. Спросят, ой, за все с них спро-сят. И с тех евреев, что промолчали, когда Таню при них выгоняли. Я-то знаю, что все евреи тайком в сто раз больше говорят о сионизме и Израиле, чем она, и что, как только их всех выпустят, первыми туда уедут именно те, кто бросил Таню на съедение. Никто из них тогда не пострадал - только эта чистая душа. Свинья ты, а не белка!" "Янек, ошеломленно произнесла я. - Ты что-то совсем оборзел..."
      "Подходим к ледовому полю, - постучал старпом в нашу дверь. - Вы просили сообщить. Толщина шестьдесят сантиметров. Посмотрите, как "Святск" пройдет."
      3.
      Это стоило посмотреть.
      Погода была ясная, безветренная, но на носовой оконечности "Святска", где мы склонились над фальшбортом, сильно дуло в лицо. Судно шло, разрезая голубые ровные волны со скоростью шестнадцать узлов, а это около тридцати километров в час, между прочим! Ослепительно белые льдины, попадая под мощный черный форштевень, раскалывались, отлетали, с шипением переворачивались, становясь на глубине изумрудными. Льдин становилось все больше, от грохота столкновений их с судном мы не слышали друг друга. А поле было все ближе, бескрайнее, слепящее безиной, сплошное твердое пространство, на которое мы неслись для намеренного столкновения! И вот палубу слегка тряхнуло, грохот стал сильнее, вспоротый лед крошился, проваливался под округлые черные борта, заливаясь зеленой водой, которая пенилась вокруг многометровых обломков, встающих на-попа и оседающих в воду. Каждая новая льдина, словно танцуя под балеро Равеля, не повторяла движений предыдущей. От их праздничного блеска замирало сердце. Уже был различим берег с унылыми постройками на заснеженных коричневатых сопках. Просторная бухта казалась бесконечной, а город на ее дальнем берегу угадывался сплошным серым облаком. Палочки труб теплоэлектростанции били вправо-вверх упругим белым дымом.
      Короче говоря, стоял впереди Магадан - столица Колымского края...
      Спор совершенно измотал меня. Куда девалось мое хваленое хладнокровие?
      Впрочем, нет худа без добра. Я лично никогда бы не заподозрила подобную мне крикуху. Ну никакого профессионализма! Мне бы поддакивать, подначивать и посмеиваться, а я на них наскакивала, как Паниковский: "А ты кто такой?" Неудивительно, что Таня даже и не обиделась на меня, вон как сияют ее глазки в мою сторону! А Янек-то... Какой оказался! Мне бы радоваться творческому успеху - не только разговорила "сионюгу", а еще выявила врага куда серьезнее. Но я могла только горько анализировать свою планиду - никаких у меня друзей нет и быть не может. Кой веки понравилась изумительная компания, а записано такое, что уж Янеку-то мало не будет... А за что? Ведь замечательный же парень... Парень? С таким мыслями? А он-то меня разгадал или нет? Вряд ли. Сначала-то как перетрусил, а потом разговорился всерьез. Значит, ничего не подозревает...
      А пока что Янек с Таней что-то кричали, показывая пальцем на черную точку на льду - какое-то животное поспешно убегало от встречи с нами.
      Показались суда на рейде, портовые краны, городские кварталы на сопках, идущий поперек нашего пути ледокол. Бухта как бы вдруг замкнулась, окружив нас удивительно неуютным берегом. Лед здесь был много толще, и ход "Святска" замедлился. Одновременно ударил сильный мороз.
      "Штабу выгрузочной операции срочно собраться у капитана!" - передали по внешней трансляции.
      В салоне были уже все, кроме получателей груза - рыбаков. Таня разложила чертежи трюмов и твиндеков. Мы с ней все там излазили и промерили. Теперь отшлифовывали ситуацию, держа радиосвязь с берегом.
      Там нашлось немало своих ретроградов. Они потребовали выгружать, как обычно - трюм-сани-берег. Таня горячилась, перебивала капитана, говорящего по радио в свой микрофон. Впервые я с неприязнью подумала, что у "сионюги" уже и манеры негативно-еврейские. Ну и пусть убирается в свой Израиль, старалась я себя разозлить.
      После обеда мы стали напротив рыбного порта с намертво вмерзшими в лед ржавыми судами у оледенелых причалов. "Святск" вообще выглядел на этом рейде гостем из будущего.
      От берега мчались по льду две "волги". В салоне капитана сразу стало тесно от зашитых в меха громкоголосых раскованных северян. Трое были за эксперимент, а трое - против. Последние опасались, что груженные автомашины провалятся под лед вместе с водителями, если давление от аппарели не соответствует расчетам уважаемой Татьяны Алексеевны. А всякими расчетами они сыты по горло, сходите на местное кладбище, если не верите, мы вам расскажем. И по каждому случаю покажем исчерпывающие расчеты... Таня горячилась, доказывала, что в этом случае нечего было гонять сюда такое дорогое судно.
      "Вот именно, - заметил главный технолог порта, потрясая радиограммой, Вот мнение начальника службы рейдовых операций товарища Цесаревича. Следовало держать бочки во Владивостоке до навигации, погрузить на наши суда и нормально выгрузить у причала, а "Святск" послать за зерном в Канаду."
      На него тут же набросились наши сторонники, которым бочки нужны здесь и немедленно, поднялся крик.
      "Прекратить базар, - тихо сказал Макар Павлович, а потому все тут же замолкли. - Промеры показали, что лед действительно не нарос до нужной толщины. То есть по расчетам товарища Бергер выгружать можно, но без хотя бы двойного запаса прочности. О Ванкувере спорить не будем, коль скоро мы уже здесь, в Магадане. Высылайте бригады грузчиков и сани. Открываем трюма. Будем работать кранами. Прогноз на ночь - за сорок. Лед должен подрасти. Тогда и поэкспериментируем. А пока не будем терять времени. Сутки нашей стоянки - трое "жигулей". Все, Татьяна Алексеевна. На борту командую только я."
      4.
      Так вот что значит мороз за сорок! Неподвижное марево вокруг мертвенно сизых лучей прожекторов в первый трюм, там заиндевелые спины сгорбленных людей в огромных рукавицах. Кран выдергивает сетку с бочками, укладывает ее на поддон на льду у борта судна, а там еще более замерзающие люди перегружают бочки на сани с нарощенными бортами. Крик, взмах рукавицы - и автомашина срывает сани с места и, буксуя на льду, волочит их по уже расчищенной от снега дороге к мерцающим в ночи огням порта. А к поддону становятся новые сани. Рутина каторжного труда, Магадану ли привыкать?..
      "Я их завтра же отучу, - горячится Таня, глядя на все это. - Я уже завтра начну проектную выгрузку. Если не переломить их консерватизм, - уйдем на десять суток позже, а то и больше..." "А прочность льда? - уже сомневаюсь и я. - Кладбище жертв смелых экспериментаторов? Живых и поныне, между прочим. Полных сил и энтузиазма." "Да пойми ты! Та же машина тут гоняет. Вон они и на нее бочки грузят." "А аппарель?" "Она же широкая. Удельное давление на лед ниже, чем у этого поддона на том же льду." "А вместе с груженной машиной? А динамическая нагрузка при сходе машины на лед?" "Все это в пределах расчетного запаса прочности льда." "Ты уверена?" "Уверена не я, а физика с математикой."
      Утром Таня стала одеваться, собирать свои расчеты. Вид у нее был решительный.
      "Ты куда? А завтрак?" "В городе позавтракую." "В... каком городе?" "В столице Колымского края. Я в обком партии. Ты со мной?" "Конечно. Но как мы доберемся?" "Тут всего четыре километра. Час ходу по льду. Тоже мне проблема." "Так мороз же..." "А мы пойдем побыстрее, согреемся."
      "Святск" остался далеко позади, светя в ночи своими белыми огнями. Там что-то звякало, ревели машины, перекрикивались люди, поблескивали краны.
      Мороз шутить не собирался. Спасибо хоть ветра не было. И еще спасибо, что мы с Таней вчера, смотавшись с одной из машин на берег, купили по паре торбазов - оленьих сапожек. Хоть ноги не мерзли.
      "Таня, - решила я продолжить давешний разговор, привычно включив диктофон под моим шарфом. - А как ты мыслишь будущее нашей страны, если Януш прав в своих прогнозах, и Союз перестанет существовать, как соцстрана? Что, по-твоему взамен?" "Как что? Демократия, расцвет частного предпринимательства, изобилие товаров и услуг, свобода слова и печати, право на поездки за рубеж и выезд куда угодно. Ты против?" "А негативные явления? Или все хорошо, как у прекрасной маркизы, не считая того, что усадьба сгорела дотла?" "Какие еще явления?" "Ну, скажем, свобода эксплуатации человека человеком, безработица, криминал, мафия, наркомания, национализм в Прибалтике и кровавые этнические разборки на юге. Вот уж где от ваших экспериментов будут кладбища, на миллионы могил." "Миллионы загубленных жизней это по ведомству других экспериментаторов. Николай Кровавый положил несколько сотен человек, а Владимир Ульянов-Ленин и его банда - десятки миллионов." "При Николае была свобода слова?" "А то не было? При ком же тогда долбанный Ильич издавал свою "Правду"? При товарище Андропове?" "А Андропов-то тебе чем не угодил? По-моему, стало лучше, чем было до него." "И очень жаль. При лядском бровеносце все шло к революции. А этот создал иллюзию порядка и перспективы." "И чем плохо?" "А тем плохо, что это не более, чем иллюзия. Ты же умнющая девка, белочка ты моя. Неужели до тебя не доходит, что империя прогнила насквозь, что она уже осыпается по всем углам, как трухлявое прогнившее здание. Малейший толчок - и все рухнет." "Вот Юрий Владимирович и не позволит..." "Со своей охотой за прогульщиками по баням? Не смеши меня. На поверку такой же идиот оказался, как и все партийные бонзы. У них же мозговая ткань с младых ногтей переродилась в языковую." "Андропов из другого теста." "Ты имеешь в виду КГБ? Брось. Чистые руки, горячее сердце - все это для меня давно в прошлом." "Я имею в виду другое. Эти люди, разведчики, прежде всего политические аналитики. Если страна так плоха, как тебе кажется, только они и способны выправить положение." "Поздно. Это будут делать без них." "А их надо подвесить вверх ногами?" "Зачем? Я бы их даже не увольняла. Где взять других профессионалов? Знаешь, меня как-то в 1967 году допрашивал один симпатичный гебешник. И пожалел, не подставил. Звать его... дай Бог памяти... Андрей Сергеевич. Не знаешь такого?" "И что?" "А то, что если таких парней как он кто-то будет вешать вверх ногами, то я тут же перейду на сторону КГБ!"
      Я просто ликовала, что она произнесла такое! Вот это Танечка... Сионюша моя!
      "Так ты согласна, что именно таким симпатягам и можно поручить вытянуть воз из дерьма?" "Ага, с дерьмом ты уже согласна. Живо же я тебя перевоспитала... Только, что бы я ни думала, подруга, но воз будут вытягивать другие. Вернее, как ни странно, те же партийцы, но перекрашенные в демократов. Почему? Да потому, что у всех прочих за годы ленинско-сталинской тирании политические инстинкты напрочь атрофированы." "А диссиденты? Соженицын вернется, Зиновьев... Вот уж у кого политические инстинкты гипертрофированы. Или ты их не читала?" "Ты бы еще Войновича упомянула с его коктейлем из говна. Нет, эти способны только разваливать. Созидать будут более деловые ребята." "Так кто же?" "Кто-то из политбюро." "Тогда почему не нынешний генсек?" "Потому, что он не то смертельно больной, как трещат "голоса", не то рохля. Замах на сто рублей - удар на копейку. И не удивительно - вокруг одни старые пердуны. Впрочем, и слава Богу. Хуже, если бы среди них была хоть одна личность типа Сталина." "Сталин войну выиграл." "Дура ты, а не белка! Он ее едва не проиграл, твой дристалин, а выиграли маршалы. И народ, беззаветный русский мужик, доставшийся монстру в наследство от царей."
      "Как приятно поговорить с человеком, который все знает. Я бы за тебя, Танечка голосовала, если бы объявили выборы." "И голосуй. В Израиле." "Поворотик! А почему не в свободной демократической России или как вы там назовете нашу родину после прихода к власти?" "Да потому, что я этой страной в любом ее облике сыта по уши! Да потому, что я все это ела всю жизнь, с детства и хочу хоть пару лет пожить не здесь! Да потому, что тут никогда и ни при какой власти не будет хорошо. Будет иначе, но не менее паскудно. Я даже не исключаю, что стократ паскуднее. Это такой рок над этой страной. И, главное, потому, что я уже много лет, с тех пор, как полюбила Феликса, в душе не русская, а еврейка. И хочу, чтобы мои дети и внуки были евреями и израильтянами. Чего, кстати, и вам с Зямкой, Ромкой и Семкой от всей души желаю. А пока что, по-моему, мы за спорами дошагали до самого берега. Ничего себе! Смотри, это же пляж. Неужели в Магадане летом купаются, как в Одессе?" "А что? Вода морская. Точно. Грибки, раздевалки, краны для мытья ног. Нормальный городской пляж. А вот и лестница в город. Слушай, неужели мы все это прошли? "Святска" почти не видно. И все ночь, ночь. Хотя уже девятый час."
      5.
      В импозантном здании обкома партии была тревожная суета. Бежали куда-то люди, похожие друг на друга и на таких же людей в подобных зданиях по всей стране. Только там никто никуда никогда на моей памяти не бегал. "Белка, горячо зашептала Таня. - А ведь мы с тобой докаркались. Свершилось. Пора нам поднимать якоря и прямо с бочками выходить на "Святске" в море под "веселым Роджером". Меня выберете капитаном. По такому случаю я даже согласна ходить с черной повязкой на глазу. Ты - квартирмейстер, Янек - бомбардир, Макар Палыч - мой зам по навигации. Без него я могу увести "Святск" к чертям свинячим." "А первого помощника куда?" "Первого? - задумалась она. - За борт выкинуть жалко, а на моем пиратском бриге ему делать нечего. А, придумала! Бывшего первого помощника назначаю юнгой - вторым помощником кока."
      Пока мы с ней дурачились, к нам спешил милиционер-вахтер с опрокинутым лицом. Уже тот факт, что его не было у входа, и мы запросто могли проникнуть и возникнуть где не следует, было для подобных заведений невероятным.
      "Мы с теплохода "Святск" - затараторила Таня, включив свою неотразимую улыбку и голубые искры из глаз. Нам надо срочно встретиться с Первым. Дело государственной важности."
      "Сегодня это невоможно, - протухшим голосом произнес страж. - Товарищ такой-то не принимает. Сами должны понимать... такие события..." "Что я тебе сказала? - восторженно ткнула меня пальцем в бок счастливая "сионюга". Тикать надо. А то сейчас придут наши и нас же под шумок придушат. Поди докажи, что мы тут оказались впервые..." "Да что случилось-то? представляю, что у меня светилось в глубине черепа от всех этих мистификаций. Даже вахтер попятился. - Мы с судна, с рейда. Пришли по льду пешком." "А, так вы радио не слушали?" "Нет, конечно. Так что же стряслось?"
      "Сегодня, - загробным голосом произнес он, - умер Генеральный секретарь... - он не поленился назвать все титулы и прочая, и прочая... товарищ Андропов Юрий Владимирович!" "Наконец-то! - горячо шепнула мне в ухо Таня. - Слава тебе, Господи. Смерть взяла к себе злодея. Его там как раз в спецпсихушку волокут..."
      Тяжелое предчувствие толкнуло меня в сердце.
      "И кто теперь во главе нашей страны?"
      "Товарищ Константин Устинович Черненко."
      Все, решила я. Пленки - стереть! Андрея Сергеевича и всю его контору нах!.. Таньку - в лучшие подруги. Белку, Зямку, Ромку и Семку - в Израиль. Если возглавить страну может только это старое говно, то Таня права - у нас ни настоящего, ни будущего нет. Черненко непременно подохнет, незаметно для себя перешла я на язык "сионюги", через каких-то пять-шесть месяцев. Он уже год еле шевелится и не может связно произнести двух слов. Но в очереди на должность вершителя наших судеб по дороге к кладбищу на Красной площади стоит весь этот гнусный дом престарелых...
      "Товарищ, - между тем неприлично громко звенел в холле Танин голос. Вы должны понимать, что в эти скорбные дни мы все как один, рыбаки, моряки и партийные работники, должны еще тесней сплотиться вокруг родной партии и советского правительства и досрочно разгрузить бочки с нашего теплохода для трудового подвига магаданских рыбаков по прянному засолу лучшей в мире тихоокеанской сельди. Пусть не думают наши враги, что невосполнимая утрата, смерть Юрия Владимироваича Андропова, - прорыдала она, - остановят нас на пути к построению светлого будущего всего человечества. С соленой рыбой для трудящихся всех стран!.." "Ур-ря!" - едва не сказала я.
      А к нам уже спешила партийная дама в строгом черном костюме с юбкой до чуть ниже колен. Она явно слышала выступление "сионюги".
      "Откуда вы, товарищи? - скорбно вопросила она. - Прошу ко мне."
      6.
      Таня стояла в проезде между воротами четвертого твиндека и пятым, с которого уже была вывалена на лед аппарель-рампа. Люк был закрыт. Грузчики весело загружали бочками первую автомашину. По сравнению с открытыми трюмами, тут было тепло. Люди даже сняли сковывющие движения тулупы и работали в телогрейках, а то и в одних свитерах. Груженная машина двинулась к аппарели, следуя командам настырной ленинградки. У самой аппарели она вскочила на ступеньку. "Куда? - перепугался и без того бледный водитель. Прочь! Тебя тут нехватало!" "Не сцы, - оскалилась на него Таня. - Я это все породила, мне и рисковать вместе с тобой. Стой, я еще к тебе в кабину пересяду, чтобы уравнять шансы. Вперед! За родину, за Черненко!" "Помирать за это говно? - откликнулся явно повеселевший шофер. - Тебя как звать-то, красавица? Ага, вот это разговор. "За родину!" временно похерим... За Татьяну!" И он дал такой газ, что машина вылетела из судна по аппарели, едва не сбив комиссию, возглавляемую партийной дамой, тормознула высадить Таню и на бешенной скорости понеслась по льду к берегу. Скользя по оледенелой стальной аппарели, я тоже вышла на лед, а по ней с разгона, чтобы не забуксовать, влетела в пятый твиндек вторая машина, лихо развернулась, попятилась в проезд и стала под погрузку.
      ***
      Через три дня "И с победой возвращались наши ястребы домой", как пропела Таня. В качестве встречного плана Макар Павлович еще зашел в торговый порт, принял на борт три сотни порожних контейнеров, но это было уже за пределами нашей творческой биографии. Пока Таня с Янушем ходили из порта в кино в городе, я прослушала пленки, стерла весь компромат, оставив теплые слова Тани о моем кураторе. Вольно было ему отправлять меня в рейс с такой убедительной открытой "сионюгой"! Теперь он получил ее близнеца, но гораздо более опасного, тайного, умелого.
      7.
      Андрей Сергеевич никогда не прослушивал мои пленки при мне. Где и с кем это делается, я не знала. Поэтому наша с ним первая встреча после моей конверсии была самой обычной. Я написала отчет-донесение о рейсе, отметила, что Бергер не проявила никаких негативных настроений, а при активизации споров произнесла то-то и то-то, смотри или там слушай прилагаемые записи. Он прочитал, покивал со своей обычной умной улыбкой, и мы расстались.
      На следующем служебном свидании он вдруг спросил:
      "А как вы, Изабелла Витальевна, относитесь к смене руководства страны?" Я так и не набралась еще Таниного духа сказать все, что я об этом думаю. Да и глупости ее у меня не было. Я пожала плечами: "Партии виднее." "Моложе никого не было? - он что, подумала я, меня разговорить взялся? Ну-ну... - Я имею в виду, что могли выбрать генсеком Гришина или Горбачева." "Всему свое время..."
      Он подумал, постучав по своему обыкновению пальцами по столу и сказал: "Так говорите, личные отношения с Таней не сложились? А вот первый помощник уверяет, что вы были просто неразлучны. Неужели я могу теперь сомневаться в вашей искренности, Изабелла Витальевна?" "Мы же поселились в одной каюте, так что, естественно, мы были неразлучны. Но это не основание для теплой дружбы, Андрей Сергеевич, как вы понимаете." "Неужели ничего интересного, кроме того, что я послушал, нельзя было записать?" "Я же говорю, мы совсем разные люди. Она любит рассказывать о своих мужчинах, а у меня в этой жизни был только один, и тот мой муж." "И что эти ее... мужчины не представляют для нас никакого интереса?" "Мне неудобно и скучно было все записывать.. Решительно ничего интересного в нашем плане." "А о своих отношениях с органами - больше ничего?" "Ни слова." "А кто-нибудь из экипажа высказал что-нибудь интересное?" "Что вы! Это же не каботажный экипаж. Все дрожат за свою визу. Ни слова негатива." "Ни слова... Никто ничего, включая третьего в вашей компании?" "Третьего?" "Я имею в виду судового врача Януша Ковача." "Я ничего интересующего нас от него не услышала." Он встал и отошел к окну, как всегда, не отодвигая штор. "А о чем вы говорили, когда провожали Бергер в аэропорту Озерные Ключи? Тоже о мужчинах?" "Я пыталась..." "И - ничего?" "Увы." "И какие же были ее последние слова, не помните?" "Последние слова? Что-то непонятное." "А вы хоть знаете перевод этого "непонятного" с иврита и кому они это "непонятное" говорят?" "Нет, а что?" "Вы скажете еще, что и "Мастера и Маргариту" никогда не читали?" "Читала, конечно." "И в каком городе там происходит действие?" "Как в каком? В Москве. На Патриарших прудах, на Садовой, какой-то там дом номер и бис." "Изабелла Витальевна, сказал он с такой болью в голосе и обидой в глазах, что мне стало стыдно и жаль моего многолетнего собеседника. - Я вам больше не верю." "Ваше дело..." "И ваше, уверяю вас. И вашего мужа. Не следует думать, что у нас нет других глаз и ушей, кроме ваших." "И что же услышали ваши чуткие уши?" "Вот послушайте сами, - дал он мне наушники. - И не пытайтесь мне больше врать!"
      "Ну прощай, белочка. Даже не верится, что расстаемся, - услышала я удивительно живой голос Тани, словно она стояла сейчас за спиной. Аппаратура у них была импортная, классная. Вся мировая наука и техника на них работала... - Я так рада, что встретила тебя. Жду в Ленинграде." "Таня, уже все прошли." "Ну, тогда, как говорится, ба шана хабаа бэ-Ерушалаим!"
      Я повторила ей эту фразу слово в слово.
      "Все прослушали? - от его любезности не осталось и следа. - Теперь вспомнили, в каком еще городе происходит действие в романе Булгакова и где вы должны встретиться со Смирновой-Бергер?" "Не в следующем году, оставалось мне только нагличать. - Но очень-очень скоро - в Иерусалиме. Нынешнее поколенье советских евреев и их семей будет жить при сионизме..."
      Надо уметь проигрывать, недавно учил меня он сам. Ты думала, что хитрее их, белочка? Теперь тебе придется жить в другом внутреннем и внешнем мире...
      "Вот это другой разговор. А теперь подробно, день за днем, час за часом, минута за минутой - что, где и при ком говорила вам Бергер? И что при этом говорили вы и, главное, Ковач. Я вам очень советую со мной в кошки-мышки не играть." "С вами? Я вообще ни с кем в наши с вами игры играть больше не собираюсь." "Я вам настоятельно советую... Пока никто, кроме меня, вас ни в чем не заподозрил, рассказать все сначала мне..."
      ***
      Для меня начиналась новая биография. На эту тему столько рассказано другими "сионюгами", что мне остается добавить только одно. Наша встреча с Таней сос-тоялась не в Ленинграде через месяц после описанных событий, как мы с ней пред-полагали, а через семь лет в Иерусалиме. Она к тому времени уже полгода жила с семьей в Хайфе, а мы с Зямой и ребятами в поселении за "зеленой чертой".
      И снова мы с ней шли рядом, теперь уже по нарядной улице Бен-Иегуды. И встре-чные мужчины оборачивались нам вслед. Говорили же мы с ней о чем угодно, кроме сионизма... Это стало данностью. Нынешнее и все последующие поколенья советских евреев будут жить при сионизме.
      17.05.01