– Спокойно! – зашипел он ей в самое ухо. – Доверяйте ему. Козимо знает, что делает. Если вы сейчас совершите глупость, наместник уйдет, и мы не узнаем, где и по какой причине он держит Рашида. Вам ясно?

Анна взглянула на Ансельмо. Несмотря на темноту, она отчетливо видела его горевшие от злости глаза и прекрасно понимала, что он прав. Ей же стоило неимоверных усилий сохранять спокойствие.

– Ну так как? – прошептал он. – Будете вести себя разумно или мне связать вас и заткнуть рот в наказание за ваше упрямство?

Анна поперхнулась. Ансельмо явно был настроен решительно.

– Хорошо, – прошептала она обреченно.

– ... Ничтожно, – как раз произнес Козимо.

– О чем это они? – спросила Анна Ансельмо, злясь, что была вынуждена пропустить часть разговора. Тот лишь метнул на нее свирепый взгляд и опять приложил палец к губам.

– Ибрагим – мастер суповой миски. Это означает, что все янычары Иерусалима подчиняются ему. Кроме того, еще существуют так называемые мастера поварешки, то есть офицеры, командующие отрядами примерно в пятьдесят человек. Рашид, так он по крайней мере утверждает, три дня назад ночью подслушал разговор между Ибрагимом и одним из мастеров поварешки, речь в котором шла о моем убийстве и захвате власти в Иерусалиме янычарами.

Козимо удивленно смотрел на наместника:

– Но вы не верите Рашиду? Считаете, что он обманул вас?

Эздемир шумно вздохнул:

– Могу вас заверить, что ничего я не желаю так страстно. Но у меня есть все основания верить ему. К сожалению. Ибо он всего лишь подтвердил то, о чем я сам стал догадываться некоторое время назад. Янычары стали чересчур мощной силой в этом городе. Они теперь больше, чем простые стражники Иерусалима. Они стали самостоятельной политической силой, которая рассматривает Иерусалим как свое достояние и преследует свои собственные цели. В прошлом мы наградили их большим количеством прав и привилегий. Мы исходили из того, что они в любой момент готовы доказать свою безоговорочную преданность султану и считаются с его волей. Теперь же мне кажется, что мы ошиблись. – Наместник отпил глоток воды и закашлялся. – В атмосфере полной секретности я распорядился собрать сведения об янычарах. При этом мне бросились в глаза некоторые незаконные действия. Чтобы вам было понятнее, скажу, что янычары в значительной степени обеспечивают себя сами. Они хотя и получают от меня продукты питания, руду и шерсть, но сами изготавливают оружие, одежду и все прочие необходимые вещи. И вот мы обратили внимание, что в течение двух последних лет значительно возросла их потребность в железной руде, что следовало из их бесчисленных прошений и заказов. Помимо этого, два последних года у них был занят не один, а два оружейных мастера. При этом в Иерусалиме за все это время не было ни одного восстания, да и численность янычар не возрастала. За три последних месяца также резко возросло потребление зерна, муки и чечевицы. И это наводит лишь на одну мысль.

Козимо неторопливо кивнул.

– Вы полагаете, что янычары пополняют свои запасы оружия и зерна, готовясь к длительной осаде или к боевым действиям? – спросил Козимо.

– Верно, – кивнул Эздемир. – Но из Стамбула таких приказов не поступало. К счастью, в империи сейчас царит мир – хвала Аллаху. Даже воинственные бедуины, время от времени совершавшие набеги на Иерусалим, в последние годы ведут себя очень спокойно. После укрепления и обновления городской стены число их нападений резко сократилось. Допустим, сейчас нам на голову свалился этот христианский проповедник, патер Джакомо, или как он там себя называет. По моим сведениям, он планирует по меньшей мере новый крестовый поход. Но, во-первых, эти инсинуации сильно напоминают разбушевавшуюся фантазию сумасшедшего, а во-вторых, янычары никак не могли знать о его появлении в городе два года назад.

– Тут вы, несомненно, правы. Но одного я все же не понимаю. – Козимо склонил голову набок и посмотрел на наместника. – Если вы убеждены в том, что Рашид сказал вам правду, почему тогда вы держите его за решеткой? И какое отношение имею ко всей этой истории я? – Он улыбнулся своей странной, неподражаемой улыбкой, за которую Анне уже не раз хотелось дать ему пощечину. – Не сочтите, что я не чувствую себя польщенным вашим доверием, Эздемир. Нет, совсем напротив. И тем не менее я спрашиваю себя...

– Мне пришлось заточить Рашида, – перебил его наместник, – ради его же безопасности. Ибрагим вместе со своим мастером поварешки каким-то образом прознали, что янычар хотел поговорить со мной. Они явились ко мне тем же утром, пока Рашид еще был у меня. И утверждали, что предатель не кто иной, как он, и к тому же сторонник таинственного христианского проповедника. Я абсолютно уверен, что они солгали, а в действительности хотели избавиться от неудобного свидетеля. Ибрагим убил бы Рашида прямо на моих глазах, в моем зале для аудиенций, если бы в последний момент мне не удалось это пресечь.

– Вот подонки, – прошептал Ансельмо, и Анна почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Между тем наместник продолжал:

– Чтобы ввести их в заблуждение, я сделал вид, будто поверил их словам. Моим аргументом была идея, что, будучи сторонником проповедника, Рашид владеет ценным сведениями и его нельзя сейчас убивать. На это Ибрагим, разумеется, не мог ничего возразить, не рискуя навлечь на себя подозрение. И поскольку я якобы хотел оградить изменника Рашида от праведного гнева его товарищей, я поместил его в свою темницу, вместо того чтобы отправить в тюрьму янычар.

– А что было потом? – сухо спросил Козимо. – Это случилось три дня назад. Где теперь Рашид?

– Все еще в темнице. Точное местонахождение знаю только я и мой зять. Я спросил Рашида, где он мог бы скрыться, пока Сулейман не пришлет нам подкрепление. И он назвал мне ваше имя и ваш дом.

– Та-ак, – протянул Козимо. – Что ж, это очень мило с его стороны.

– Я... – Наместник начал немного нервничать. – Я послал Сулейману весть о грозящем заговоре. Пока затребованные мною войска прибудут сюда, пройдет, конечно, несколько дней. Это время мы должны использовать, чтобы собрать доказательства вины Ибрагима. – И как вы себе это представляете?

– Мы должны найти тайник, где они хранят оружие и продукты. Для того количества, которое им наверняка удалось собрать за последнее время, казарма чересчур мала.

– Ну хорошо, а что ждет Рашида? Ведь Ибрагим вряд ли будет терпеливо дожидаться суда. У него земля горит под ногами, и чем дольше Рашид остается в живых, тем выше опасность его разоблачения. Лишь мертвому свидетелю нельзя задать неприятные вопросы.

– Да, знаю. Но я понятия не имею, каким образом мы можем обезопасить Рашида, не возбудив у Ибрагима подозрений. Из моей темницы за все время ее существования самостоятельно еще не удалось выбраться ни одному узнику. Поэтому я надеялся...

– Дайте подумать. – Козимо сомкнул кончики пальцев и наморщил лоб. Потом вдруг щелкнул языком, и глаза его загорелись. – Ибрагим хочет, чтобы Рашид умер? Тогда пусть Рашид умрет.

– Умрет? – переспросил наместник.

У Анны замерло сердце. Неужели Козимо совсем лишился рассудка? Окончательно свихнулся? Не может же он всерьез планировать убийство Рашида?

– Умрет? Что это ему взбрело...

– Тихо! – щикнул на нее Ансельмо. – Я же сказал вам, доверьтесь ему.

Легко сказать «доверьтесь»! Ансельмо отпускал шуточки, смеяться над которыми у нее не было сил. Как можно доверять человеку, который только что сказал, что собирается убить Рашида?

– Именно так, Эздемир, пусть Рашид умрет.

– У меня тоже возникала мысль инсценировать его смерть, – отозвался гость. – Но Ибрагим пожелает увидеть труп, чтобы собственными глазами убедиться в его смерти.

– Исходя из этих соображений, пусть Рашид сгорит в своей камере. Самоубийство, чтобы избежать вашего допроса и не выболтать тайны проповедника, – вот ваша официальная версия. И Ибрагиму останется думать о смерти Рашида все, что ему заблагорассудится. Может, он решит, что янычара заставил замолчать кто-то из его доверенных. Дайте Ибрагиму спокойно осмотреть выгоревшую камеру и обуглившийся труп. А к тому времени Рашид изменит свою внешность и будет находиться в безопасности у меня.

Ансельмо метнул на Анну торжествующий взгляд, словно говорящий: «Ну что, разве я не прав, что Козимо можно доверять?»

– Откуда же прикажете взять труп? Наверняка Ибрагим что-то заподозрит и пожелает ощупать каждую косточку.

Козимо равнодушно пожал плечами:

– Думаю, это не составит проблемы. Разве на городских улицах каждый день не умирает куча безымянных и неимущих?

Наместник помолчал, после чего согласно кивнул головой:

– Похоже, это неплохой план. И когда мы приведем его в исполнение?

– Чем раньше, тем лучше, – серьезно ответил Козимо, и душа Анны возликовала. Перед ее глазами возникли картины темных, тесных камер без окон, кишевших крысами, паразитами и возбудителями всевозможных болезней. Сама мысль о том, что Рашида держали в одном из таких мрачных застенков, какими бы благородными ни были мотивы, заставляла ее сердце сжиматься. – Нам понадобится какое-то время для подготовки. К тому же днем огонь в одной из камер вашей темницы был бы обнаружен слишком быстро, а мы не можем себе позволить, чтобы пожар был потушен, прежде чем труп станет неузнаваемым. Поэтому я предлагаю завтрашнюю ночь. Посвятите Рашида в наш план. Он будет знать, что ему делать, чтобы все выглядело как можно правдоподобнее. А потом вы привезете его сюда.

– Вы не хотите присутствовать при этом?

Козимо покачал головой:

– Нет, это было бы чересчур опасно. Если вы считаете нужным посетить одного из заключенных вашей тюрьмы, это ни у кого не вызовет подозрений. Если же я или мой сын попадемся на глаза стражникам, неизбежно возникнет вопрос, что мы там делаем.

– И тут вы правы, – проговорил наместник, и в голосе его прозвучало удивление. – Хорошо, стало быть, завтра ночью я доставлю Рашида к вам. – Он допил свой кубок. – Я благодарю вас от всего сердца. Ваша поддержка в этом деле принесла мне огромное облегчение, хотя я не сомневался в ней, услышав то, что рассказал мне о вас Рашид.

– Да? И что же он рассказал?

В уголках рта наместника заиграла улыбка, и лицо его мгновенно помолодело лет на десять.

– Вы действительно хотите это знать? Так вот, он сказал, что вы самый странный человек из всех, кого он встречал в своей жизни. Немного жутковатый. Со старыми глазами, никак не сочетающимися с вашим молодым лицом. Но при этом вы искренний человек и к тому же враг проповедника Джакомо.

Козимо улыбнулся:

– Он мне льстит. Во всяком случае, последнее соответствует истине.

– Тут все правда, до самого последнего слова. – Наместник поднялся. – Мне пора идти, Козимо ди Медичи. Я не могу отсутствовать бесконечно долго во дворце, ибо не знаю, кому можно доверять, кроме моего зятя. – Он пожал руку хозяину. – Я шел к вам с тяжелым сердцем, а ухожу с легким. Благодарю вас.

– Я сам провожу вас до двери. И не забудьте про ваше маскарадное одеяние.

Не успели мужчины скрыться за дверью библиотеки, как Ансельмо привел в движение невидимый механизм и открыл потайную дверцу. Анна вздохнула с облегчением, и не столько потому, что наконец покинула душную тесную каморку, сколько радуясь, что скоро Рашид будет в безопасности.

Юсуф пересек казарменный двор. Он как раз завершил свою вахту на воротах, остаток дня был для него свободен. Но перспектива пробездельничать полдня мало радовала его. Как убить это бесконечное время до начала следующего дежурства? Хасан с Джамалом приглашали его в баню, но он отказался. На это у него было так же мало охоты, как и на партию в шахматы, которую ему предложил Кемал. Был один-единственный товарищ, с которым он любил играть в шахматы, ходить в баню или просто сидеть на стене, болтать о чем угодно или молча наблюдать за заходящим солнцем. Он даже представить себе не мог, как ему будет недоставать Рашида. За несколько дней его отсутствия Юсуф уже испытал адские муки, а впереди его ожидало еще немыслимое количество дней без друга.

Между тем все уже знали, что Рашид – предатель и сейчас томится в тюрьме наместника в ожидании приговора и казни. Мастер суповой миски рассказал им об этом во время специального построения. Теперь многие янычары сплевывали на пол, когда речь заходила о Рашид е. Хасан и Джамал в том числе. А ему его ужасно не хватало. Пусть даже Рашид был отъявленным подлецом и негодяем, изменником, собравшимся предать своего лучшего друга, и к тому же сторонником этого ужасного проповедника, Юсуфу было плохо без него. Он тосковал по нему утром, просыпаясь и видя пустую кровать рядом со своей. Тосковал, когда умывался и ел, во время молитв и упражнений с оружием и верхом. Тосковал во время долгого стояния на посту. Но больше всего ему не хватало друга в свободные часы. Как бы ему хотелось повернуть время вспять! Лучше бы он никогда не говорил с Ибрагимом и Омаром про Рашида!

Юсуф на ходу отстегнул саблю и снял высокую шапку. Чем заняться? Как провести часы до вечернего намаза? Гяуры, те по крайней мере могли в свободные часы одурманивать себя вином, пусть даже это было мимолетное, обманчивое утешение. А что делать ему? Голова его была пуста и напоминала полый барабан.

Неожиданно налетевший порыв ветра вырвал у него из рук шапку и погнал ее по двору. Юсуф кинулся за ней вдогонку, как пес за отброшенной костью. Он знал, что представлял потешное зрелище, способное уморить товарищей и заставить смеяться до слез. Должно быть, они стояли сейчас на дозорных башнях, наблюдали сверху за ним и хохотали до упаду над его тщетными попытками поймать шапку. Может, ему вообще стоит попросить увольнения и в будущем развлекать своим балаганом зевак на базаре? Но какое ему до всего этого дело, если он выдал тайну своего лучшего друга? Тайну, которая еще неизвестно – существовала она или нет. Может, все это не более чем плод его собственной черной фантазии? И неважно, соответствовали его предположения истине или нет, но он сам себе нанес смертельный удар. Какая теперь разница, выглядел ли он при этом смешным в глазах товарищей или нет.

Ветер продолжал гнать перед ним шапку, будто небесные силы решили поиграть с ним. Каждый раз, как только он добегал до нее и уже протягивал руку, чтобы схватить, шапка катилась дальше. Она то откатывалась назад, то вперед, то вправо, то влево, до самого здания, где были расквартированы офицеры. Там она и осталась лежать, неподвижно ожидая, как и положено шапке, когда он наклонится и поднимет ее. Юсуф уже собрался было выпрямиться, как тут изнутри здания до него донеслись голоса. Окно над его головой было открыто, и он отчетливо слышал каждое слово.

– Это правда, я ведь видел его собственными глазами, – произнес Омар. – Он мертв.

У Юсуфа не было намерения подслушивать. Он сам не знал, почему не убрался потихоньку восвояси, а остался сидеть скрючившись под окошком.

– Что именно ты видел, Омар? Опиши мне подробно.

Омар шумно выпустил воздух:

– Я же тебе сказал, что видел его камеру. Потолок, стены – все было черно от копоти, и вонь стояла ужасная от дыма и горелого мяса. Он лежал в углу, вернее – то, что от него осталось.

– Да-да, – нетерпеливо перебил его Ибрагим. – Все это ты мне уже подробно описывал. Но почему никто не заметил ни дыма, ни огня? Не слышал криков Рашида, а?..

– Ну, это было трудно. В его камере не было ни окошка, ни даже щели для проветривания во внешней кладке, так что дым не мог вырваться наружу. Остальные камеры в этом проходе пустуют, а тюрьма ночью охраняется лишь двумя стражниками, которые все время просидели в караульной. Поздно вечером Эздемир ходил к нему, чтобы снова допросить. Вероятно, он сделал это вскоре после его ухода.

– Все равно я отказываюсь понимать, почему он это совершил. Почему он вдруг покончил с собой? И почему таким способом?

– Откуда я знаю. Эздемир считает, что Рашид хотел избежать следующего допроса. – Омар расхохотался. – Он был жутко взволнован. На полном серьезе думает, что Рашид боялся расколоться под пыткой и выдать местонахождение проповедника. Вот глупец!

– Нам его глупость только на руку. Но почему парень сделал это на самом деле? Мы-то с тобой прекрасно знаем, что это не могло служить настоящей причиной.

– Может, кто-то из наших решил покарать его за мнимое предательство? Ты ведь помнишь, в какую ярость пришли все они, когда ты им обо всем рассказал. Или же у него была другая причина? Несчастная любовь, игорные долги, которые он не мог заплатить, страх перед палачом... Нет, это я хватил чересчур. Из страха перед палачом никакой дурак не будет сжигать себя заживо. Или он просто сошел с ума. Нет, серьезно, Ибрагим, – что ты переживаешь? Рашид уже больше ничего не расскажет Эздемиру. Парень мертвее мертвого!

– Так ли это на самом деле, Омар? Вот что не дает мне покоя. Покажи мне кучку костей и скажи: «Это Эздемир!» – и я не смогу доказать тебе обратное, пока не увижу стоящего рядом живого Эздемира. Почему мы должны быть уверены, что сгоревший труп, который ты видел в тюрьме, действительно труп Рашида? Имя его едва ли было нацарапано на костях, а?

– Нет, этого не было, но... Погоди! Вот узелок с вещами Рашида, которые уцелели в огне. – Юсуф услышал какое-то бренчание. – Видишь? Пара монет. Обугленный кусок шахматной фигуры без головы. Кусок шапки. И пара кремней. – Юсуф услышал, как об пол стукнулось что-то тяжелое. – Эздемир особенно ругает себя за кремни. Говорит, что во время обыска обратил на них внимание, но решил, что это безобидные камушки, которыми стражники часто играют в шахматы или в другие игры, чтобы скоротать время. Потому и не отобрал их.

– Король. Голова отвалилась, когда мы проводили большую инспекцию, помнишь? – Ибрагим вздохнул. – Да, похоже, ты прав. Все говорит о том, что Рашид мертв. И все же мне было бы спокойнее, если бы ты увидел его лицо. Ладно, Омар, пойдем в баню.

– Да, стоит отпраздновать этот счастливый поворот. Мы избавились от своих тревог, не пошевельнув и пальцем. Такое не каждый день...

Голоса удалились, и Юсуф услышал, как щелкнул дверной замок. Янычар не мог двинуться с места. Сердце стучало в груди громко и неровно. Он никак не мог осмыслить услышанное, находился в каком-то ступоре. И лишь когда его ноги окончательно затекли, он медленно и с трудом поднялся с корточек. Юсуф отправился в спальню и растянулся на кровати. Неотрывно глядя в одну точку на потолке, он неотступно думал о разговоре между Ибрагимом и Омаром, о том, что они рассказали товарищам о Рашиде, о том вечере, когда он в последний раз видел друга, и о собственных роковых выводах.

Юсуф был довольно большим тугодумом. Спальня заполнялась, янычары приходили и укладывались спать. Наконец лампы были погашены, и воцарилась тишина, а он по-прежнему неподвижно лежал на кровати и смотрел в потолок. Уже началось очередное дежурство, когда его наконец осенило. Он пошел по ложному пути и совершил чудовищную, непоправимую ошибку. Ибрагим с Омаром использовали его, чтобы убрать с дороги Рашида и отвлечь внимание от собственных козней. Поэтому Рашид был мертв. Его самый лучший друг сгорел заживо в гнусном застенке. А настоящие негодяи разгуливают на свободе и распространяют о нем отвратительную ложь. Товарищи проклинали его имя. По щекам Юсуфа хлынули слезы. Рашид! Он был виноват в его смерти. Но он искупит свою вину и понесет наказание за свое преступление. Он вернет Рашиду честное имя. А Ибрагима и Омара покарает. Им никогда больше не удастся марать имя его друга. Никогда!

Юсуф беззвучно поднялся с постели и вышел из спальни.

Анна сидела за низким столиком, служившим ей письменным столом. Перед ней лежали перо, чернила и пустая раскрытая книга для записей. Собственно говоря, она собиралась кое-что записать и привести в порядок свои мысли. Вместо этого она сидела и наблюдала, как тень от ветвей смоковницы двигалась по ее комнате. Уму непостижимо! Она была одна в комнате с Рашидом, снаружи светило солнце, а ей было вовсе нерадостно. Рашид нервничал и был раздражен, временами ей самой казалось, что ее нервы обнажены. Анна захлопнула книгу и посмотрела на Рашида, беспокойно бегавшего туда-сюда по комнате – от кровати к камину, от камина к двери, от двери снова к кровати. Когда она что-нибудь говорила ему, он почти не слушал и ничего не отвечал. Лишь молча сновал по комнате, словно тигр в клетке. Ей стало страшно за него.

– Я не могу больше! – воскликнул он так внезапно, что Анна вздрогнула и чуть не опрокинула чернильницу. – Я больше не выдержу. Я должен выйти отсюда!

– Это невозможно, Рашид, – ответила Анна, пытаясь собрать остатки своего терпения. По крайней мере он хоть что-то сказал, уже прогресс. – И ты знаешь это не хуже меня. Пока войска султана не прибудут в Иерусалим, пока Омар и Ибрагим разгуливают на свободе, тебе опасно появляться в городе.

– Ах, это ведь...

– Смешно? Ты это хотел сказать? – Анна встала и подошла к нему. – Все янычары считают, что ты мертв. Представляешь, что произойдет, если ты попадешься кому-нибудь на глаза на площади или на базаре?

Ничего не отвечая, он барабанил пальцами по каминной плите. Нервный, как скаковая лошадь, всю зиму простоявшая в конюшне.

– Я... Я буду внимателен. Переоденусь. Я...

– Это невозможно, Рашид. Ты не сможешь быть настолько осторожен, чтобы никто...

– Проклятье! – заорал он и с такой силой ударил по выступу камина, что отбил кусок лепнины. – Все могут что-то делать. Ты вместе с Козимо пытаешься разгадать тайну этого пергамента. Ансельмо позволено узнать, где скрывается отец Джакомо. И только я сижу пригвожденный и таращусь на стены. Знаешь, сколько трещин на штукатурке потолка? Шестьдесят семь. Я все сосчитал. И не один раз. Я начинаю сходить здесь с ума!

Он оперся о каминную плиту и провел рукой по лицу. Гнев Анны улетучился, не успев толком разгореться. Она прекрасно понимала, как тяжело давалось молодому парню праздное бездействие. Он не привык оставаться без задания больше чем на пару часов. Сейчас же он был лишен возможности даже сходить в баню или с кем-то пообщаться. Он даже ел в этой комнате, а когда приходила Эстер, чтобы прибрать постель или принести свежее белье, Рашиду приходилось прятаться в узком венецианском шкафу, стоявшем в углу. Хотя ее покои, несомненно, были приятнее, чем камера в тюрьме наместника, но по сути в его положении ничего не изменилось. Он продолжал оставаться пленником, сидевшим взаперти. И никто не мог сказать, как долго продлится такое состояние.

– Извини, Анна, – тихо произнес он. – Я не хотел кричать на тебя, но...

Рашид сжал губы и закрыл глаза. Из-под опущенного века показалась слеза, покатившаяся по щеке.

– Поверь мне, я знаю, как тебе тяжело, – сказала она, гладя руками его по лицу. – Зато ты жив. И мы вместе. Разве этого мало?

– Об этом я как-то не задумывался. – Он обнял ее и так крепко прижал к себе, словно боялся без нее утонуть.

– Осталось всего несколько дней, Рашид. Пара дней – и войска султана будут здесь.

– Да, несколько дней. Если у меня раньше не сдадут нервы и я не поскачу вприпрыжку по улице как умалишенный.

Анна невольно улыбнулась:

– Покажи мне свою руку. Ну вот, кисть опухает. Ты ободрал себе кожу о камин и сам не заметил. Сейчас принесу воды и промою тебе рану. – Она чмокнула его в щеку. – Я быстро вернусь. Если тебе тем временем захочется выместить на чем-нибудь свою злость, возьми, пожалуйста, подушку и разорви ее. По крайней мере, не покалечишься.

Анна отправилась на кухню. К счастью, там никого не было. Элизабет, должно быть, ушла на базар за продуктами к ужину. Когда Анна проходила с миской и кувшином мимо двери библиотеки, ее окликнул Козимо.

– Зайдите ко мне, – позвал он, махнув ей рукой от письменного стола. – И закройте, пожалуйста, за собой дверь. Я хотел бы немного поговорить с вами. Присядьте, я сейчас закончу.

Анна поставила миску и кувшин на низкий столик и села в кресло. Ей действительно не пришлось долго ждать. Козимо с глубоким вздохом вскоре захлопнул книгу в скромном темном переплете.

– Ненавижу вести деловые книги, – с улыбкой произнес он. – Но от них никуда не денешься. В конце концов, этим мы оплачиваем свое пребывание в этом городе. – Он показал на миску с кувшином. – А это для чего?

– Для Рашида. Он в порыве ярости отбил кусок от каминной лепнины и поранил себе руку. – Она тоже глубоко вздохнула и убрала прядь со лба. Ею вдруг овладели усталость и изнеможение. – Я сама себе напоминаю укротительницу хищных зверей.

Козимо понимающе кивнул:

– Да, представляю, как ему сейчас нелегко. Это бездействие противоречит его натуре, это тот демон, с которым он борется. Он напоминает мне охотничью собаку, которая не желает ждать и наблюдать, как другие загоняют дичь, он хочет охотиться сам. Однако вы можете его утешить. Кажется, Рашиду осталось ждать недолго. – Козимо показал на кусок пергамента, лежавший перед ним на столе. – Я получил послание. Наместник Эздемир просит меня сегодня пожаловать на ужин. При этом намекает, что у него есть новости в деле янычар, и, похоже, хорошие новости, ибо он пишет, что мы отпразднуем «первый успех в деловых отношениях между Флоренцией и Иерусалимом». Ансельмо тоже может похвастаться первыми достижениями. Этой ночью он будет сопровождать Элизабет на собрание к Джакомо.

– Это замечательно!

– Да, больше всего радуется сам Ансельмо. Его весьма тяготит роль, которую он вынужден сейчас играть. Надеюсь, скоро закончится и это. – Козимо помолчал. – Если нам немного повезет, то завтра утром мы узнаем, где прячется Джакомо. А затем нам понадобится помощь Рашида. Он знает город лучше, чем мы. К тому же он солдат. Если мы в конце концов окажемся один на один с Джакомо, я бы предпочел иметь на своей стороне мужчину, в случае необходимости умеющего обращаться с мечом.

Анна почувствовала, как у нее задрожали руки. Это и в самом деле были добрые вести – скоро они, возможно, отыщут Джакомо, и тогда она увидит своего сына Стефано. Однако от этого ей стало не по себе. Похоже, Козимо был настроен на бой. Это означало опасность. С Козимо и Ансельмо ничего не случится, не зря ведь она повстречается с ними спустя почти пять столетий на маскараде во Флоренции. А что будет с Рашидом? И с ее сыном? И с нею самой? Если ей предстоит сделать выбор – решится ли она на то, чтобы ее сыну причинили зло? Или она предпочла бы, чтобы Джакомо ушел от возмездия? Неожиданно ее пронзила еще одна мысль, едва ли не более пугающая, чем все остальные. Скоро заканчивается срок ее пребывания в Иерусалиме. Вначале Козимо вел речь об одном месяце. Она пробыла здесь уже гораздо больше двадцати дней, в какой-то момент она потеряла счет времени и... В лучшем случае у нее осталось всего пара дней. Еще пара дней – и она покинет этот город и 1530 год, а тем самым и Рашида.

– Вам нехорошо? – участливо поинтересовался Козимо и внимательно посмотрел на нее. – Вы вдруг сильно побледнели.

– Нет, ничего, – быстро ответила она. – Всего лишь временное недомогание. – Она встала. – Мне пора идти... Я...

– Идите-идите, не тратьте попусту время на старика, – усмехнулся Козимо и посмотрел на нее красноречивым взглядом, позволявшим предположить, что он прекрасно знал, о чем она сейчас думала и с какими демонами боролась сама. – Рашид уже наверняка вас заждался. У бедняги сейчас и впрямь немного развлечений. Хотя погодите еще минутку. – Он поднялся, подошел к книжной полке, где находился тайник, и открыл его. – Покажите ему рисунок и переведите письмо. Он сообразительный, к тому же ориентируется в городе лучше, чем все мы вместе взятые. Быть может, у него появится идея, в каком месте нам следует искать пергамент. К тому же это хотя бы ненадолго отвлечет его от грустных мыслей. Кстати, и вас тоже.

Анна взяла в руки пергамент, поблагодарила Козимо, на ее глаза навернулись слезы. С каким бы удовольствием она сейчас обняла бы его, но не посмела. Вне всякого сомнения, они были друзьями. Быть может, в Козимо ди Медичи она даже обрела своего лучшего друга. И все же их разделяла некая дистанция, не позволявшая ей подобные изъявления чувств. Козимо был аристократом до мозга костей, холодным и неприступным, меньше всего похожим на человека, которого вот так запросто можно было бы обнять.

Стефано стоял рядом с хижиной и наслаждался видом города, раскинувшегося на горе, словно драгоценная, переливающаяся на солнце жемчужина на шелковой подушке. Иерусалим, «Дщерь Сиона», Священный Город. Как же он был великолепен! Настолько красив, что при его созерцании Стефано всякий раз от умиления хотелось плакать. Чуть прищурившись, он еще немного посмотрел на слепящий солнечный свет, отвернулся и пошел в хижину, чтобы выполнить возложенное на него задание. Ему надо было упаковать ризу, которую этим вечером наденет отец Джакомо во время проповеди. Свою работу он выполнял тщательно и аккуратно, выравнивая каждую складку, чтобы ни единый кусочек ткани не помялся и не нарушил благолепия. Он любил эту работу. Когда его пальцы скользили по пурпурной ткани с вышитым золотыми нитями крестом, ему казалось, что он молится. Он хорошо помнил слова, которые любил повторять аббат из монастыря в горах Умбрии: «Благословляй Господа в неприметных делах, Стефано. Благословляй Его, когда с усердием нарезаешь хлеб, поливаешь цветы в саду или моешь посуду. Взыскуй Господа в малых вещах и обрящешь Его: в пении птиц, в журчании ручья, в свисте ветра». И в складках ризы, добавил он про себя, аккуратно упаковывая одеяние удобным свертком, который легко поместится в его кожаной суме. Потом он в целости и сохранности доставит его по извилистым, а местами почти непроходимым штольням.

На закате они отправятся в путь, чтобы вовремя прибыть к потаенному месту собраний, скрытому под городскими стенами. Секретный вход в подземные штольни находился неподалеку от их хижины. Если выйти из двери, то чуть пониже, на склоне, можно было увидеть куст, маскировавший вход от посторонних взглядов путников и пастухов. Впрочем, сюда редко забредал кто-либо. Пастухи, похоже, избегали этого места. Быть может, причина крылась в тех слухах, которыми была овеяна эта хижина.