На следующее утро Беатриче рано разбудили. Ей, как всегда, казалось, что она только что легла, когда новая служанка легонько тронула ее за плечо и принялась стягивать с нее одеяло. «Никогда я не привыкну к такому раннему пробуждению…» – потягиваясь, думала Беатриче.
      – Доброе утро, госпожа, пожалуйста, вставайте. – Девушка приготовила ее одежду. – В любую минуту может прийти господин.
      Беатриче вздохнула и медленно поднялась с постели. В Бухаре она научилась не прекословить служанкам – те знали расписание хозяев лучше, чем они сами.
      Через полчаса, уже одетая и причесанная, она сама удивилась, как споро управлялась с помощью новой служанки, – куда быстрее, чем со старой Минг. Эта девушка такая милая, приятная – никакой раздражительности, вечного недовольства, как у ее предшественницы. Даже расчесывание волос прошло безболезненно – не как прежде. Только она собралась сказать все это Йен, как в дверь, соединяющую ее с покоями Маффео, раздался стук и вошел он сам.
      – Доброе утро, Беатриче. Хорошо выспалась? Довольна ли служанкой?
      – Да, от души благодарна тебе за все. А что с Минг?
      Легкая улыбка пробежала по усталому, осунувшемуся лицу Маффео.
      – Я сделал ее старшей среди моих слуг. Поняла, конечно, что ее хотят изолировать от всех. Но должность у нее теперь более высокая – нет причин жаловаться.
      – Надеюсь, она не будет срывать свою злость на молодых девушках?
      – Я предупредил: будет слишком зарываться, обломаю ей крылышки. Только вряд ли она послушается. – Посмотрел на Беатриче. – Хорошо, что ты уже готова. Ло Ханчен и Ли Мубай очень рано начинают прием в лечебнице. Сейчас придет и Джинким.
      – Джинким… Зачем?
      – Хочет проводить тебя лично.
      – Но почему?
      – Не знаю. Вероятно, чтобы быть уверенным, что все идет соответственно воле императора. Китайцы строго выполняют его указания, в лечебнице…
      – Чтобы следить за нами – вот что!
      – Ну… вряд ли.
      Беатриче повела бровями.
      – Ты всегда защищаешь его. Зачем контролировать все, что происходит в больнице? Может быть, он подозревает меня, что я вместе с другими врачами участвую в заговоре против его брата?
      – Никого лично он не подозревает. Джинким все-таки брат императора… Кроме того, он недоверчив. Безопасность Хубилая для него на первом месте.
      – Да, конечно. Слышала много раз, и это начинает действовать мне на нервы. Мне кажется, он не столько заботливый брат, сколько предмет внимания психиатра. Может быть, с него и начнем?
      Не успела она произнести последние слова, как увидела Джинкима – стоит в дверях. Хотела уже заметить ему, что вошел без стука. Но он так мрачно посмотрел на нее, что она из предосторожности решила промолчать.
      Что означает его взгляд? Может быть, он не одобряет идею сотрудничества с местными эскулапами, предложенную Хубилаем? Или его оскорбили ее последние слова? Вряд ли ему что-то говорит слово «психиатр», но Джинким отнюдь не дурак.
      – Готова? – сурово спросил он.
      И Беатриче твердо решила: Джинким все слышал и все понял. Она почувствовала, что воротник стал ей тесен…
      – Тогда идем!
 
      Больница располагалась прямо при дворце хана, в противоположной северной стороне, так что у Беатриче была возможность осмотреть весь дом.
      Они прошли по пустым, великолепно спланированным площадям, которым позавидовал бы любой немецкий городок. Все бесчисленные постройки, объяснил Маффео, имеют свое предназначение. В одних домах будут устраиваться обеды – в зависимости от времени года, другие предназначаются для послеобеденного сна детей императорской семьи. Вот эти – для наложниц хана, а эти – для его сыновей и дочерей.
      Дворец представлял собой не отдельное здание, а целый ансамбль, обнесенный стеной со сторожевыми башнями. В центре его возвышались личные покои императора. Повсюду сновали слуги – распаковывали ящики, тащили мебель… Однако в целом все уже завершено, значит, ночью здесь кипела работа.
      Джинким шел быстрой, размашистой походкой, словно от того, когда он попадет в лечебницу, зависела чья-то жизнь. Беатриче старалась не отставать – и очень скоро выдохлась. Искоса взглянув на Маффео, поняла, что ему еще хуже, хотя он и старается не подавать виду. Кряхтит, задыхается, лоб покрылся испариной… Время от времени украдкой хватается за сердце и на лице появляется страдальческое выражение.
      «Надеюсь, когда-нибудь мы достигнем цели», – думала она. Чем бы помочь Маффео?.. И вдруг в голову пришла спасительная мысль.
      – Эй, Джинким! – крикнула она стремительно мчащемуся впереди монголу.
      Он остановился и обернулся в ее сторону. Даже издали заметно, какое угрюмое у него лицо.
      Боже, неужели у этого человека всегда такое дурное настроение?..
      – В чем дело? – осведомился он.
      – Нельзя ли помедленнее?
      На сей раз она не думала о вежливости – он всегда недоволен. Другого он не заслуживает. Разве не понимает, что она как-никак женщина, а не солдат, к тому же ждет ребенка. Не мешало бы считаться с ней – что если по дороге начнутся схватки?..
      Слова эти подействовали на него – он покраснел.
      – Хорошо, если надо, я пойду медленнее. – И снова повернулся к ней спиной.
      Беатриче вздохнула. Конечно, она не ждала его извинений, хотя в таких случаях воспитанные люди обычно просят их простить. Что же, с воспитанием здесь, видимо, не все благополучно.
      – Спасибо! – шепнул Маффео ей на ухо. – Как ты догадалась?
      Они продолжили свой путь, но уже в умеренном темпе.
      – Ты, кажется, забыл, что я врач? Кстати, Маффео, тебе надо вплотную заняться своим здоровьем. Ты болен и…
      – Ничего, – возразил он, – я просто устал после долгой дороги. А еще мне пришлось уладить кое-какие дела, поэтому прошлой ночью почти не спал.
      Он помолчал немного.
      – Как ни грустно признаваться, но я уже немолод. Большие нагрузки теперь не для меня, мне нужен отдых. Когда будешь заниматься здесь с врачами, я, пожалуй, выйду в сад, вздремну немного. А когда закончишь и будем возвращаться назад, посмотришь – я обгоню Джинкима. – И улыбнулся.
      Улыбка, однако, получилась вымученной, а лицо приобрело серый, нездоровый цвет. «Меня не обманешь, друг ты мой, могу поклясться – это сердце!» – озабоченно думала Беатриче.
      По всем признакам у Маффео приступ angina pectoris, а может быть, и предынфарктное состояние. Но как убедить его, что необходимо лечение? И как она может ему помочь? В Бухаре все обстояло проще. Там она знала, что у Али в шкафу с целебными травами всегда есть боярышник, а из него можно приготовить отвар или мазь, чтобы хоть немного снять боль. Но какими средствами пользуются китайцы?
      Надо поговорить с Ли Мубаем, Маффео ему доверяет, и тот уговорит его полечиться. Пусть иглы помогут снять боль, даже не излечивая болезнь полностью, – все-таки лучше, чем совсем ничего.
 
      Вскоре они дошли до больницы – низкого прямоугольного здания, покрытого красной блестящей черепицей, какой кроют пагоды. Это единственная красная крыша – все остальные крыши дворцового ансамбля голубого цвета. Стены и колонны здания тоже выкрашены пурпурной краской, под коньком крыши и у колонн входной двери цветные фризы. Разноцветные фигуры – в голубых, зеленых и ярко-оранжевых тонах – изображали типичных для Поднебесной драконов, а еще фрукты и замысловатых насекомых с узкими крылышками и длинными щупальцами.
      – Это плоды персика, – пояснил Маффео. – Персики и цикады для китайцев испокон века символизируют долголетие и здоровье.
      В больнице их явно ждали: едва переступили порог, как навстречу им поспешил худенький мальчик, лет двенадцати; одежда болтается на нем как на чучеле. Он сложил руки на груди и поклонился.
      – Добро пожаловать, благородный Джинким, брат и престолонаследник великого Хубилай-хана! – молвил он на ломаном монгольском, так что даже Беатриче это заметила. – Да благословят вас боги и ниспошлют вам долгую жизнь!
      – Хорошо-хорошо, – Джинким угрюмо взглянул на него, словно у мальчика под широкой рубахой спрятан кинжал. – Беатриче, женщина из Страны заходящего солнца, прибыла к нам, чтобы по настоянию повелителя, всемогущего Хубилай-хана, научить своему искусству врачевания китайских целителей. Веди нас к ним!
      – Повинуюсь. – Мальчик отвесил поклон. – Высокочтимый Ло Ханчен и мудрый Ли Мубай ожидают вас в зале Утренней зари.
      – Если позволите, благородный Джинким, – поклонился Маффео, словно обычный слуга, а не близкий друг мрачного монгола, – я выйду в сад и подожду вас там.
      Джинким снисходительно кивнул:
      – Разрешаю тебе удалиться, – произнес он.
      Беатриче почудилось, что он с трудом сохраняет серьезный вид, – уголки его губ предательски задергались.
      – Только не засни там – может случиться, что ты понадобишься.
      – Повинуюсь, господин.
      Маффео снова поклонился, потом не распрямляясь, пятясь назад, сделал несколько шагов и лишь после этого повернулся и исчез между колоннами. Беатриче не поняла, зачем разыгран этот спектакль. Обычно Маффео и Джинким разговаривали на равных, как друзья.
      Мальчик спрятал руки под длинными рукавами рубахи и быстро засеменил перед ними. Так они дошли до двери, украшенной искусной резьбой.
      – Прошу извинить меня, но в зал Утренней зари может войти только женщина, а вас попрошу подождать здесь…
      – Что такое? – зарычал Джинким так, что мальчик испуганно отскочил назад. – Ты что, забыл, болван безмозглый, кто стоит перед тобой?! Я – Джинким, брат хана! Ни один червяк не может запретить мне войти в зал Утренней зари! Выбирай: или ты впустишь меня – или утром завтрашнего дня твоя голова будет торчать на зубцах вон той башни!
      – Но, господин, я…
      Джинким выхватил из ножен саблю и вплотную подступил к мальчику.
      – Сперва думай, а потом открывай рот! – И приставил к его шее острие клинка. – Не испытывай моего терпения!
      – Но Ло Ханчен и…
      – Их головы будут торчать рядом с твоей, если станешь меня задерживать!
      Тот побелел как полотно.
      – Слушаюсь, господин… если вы так желаете… Но прежде я должен сказать высокочтимому Ло Ханчену…
      – О моем прибытии? – снова перебил его Джинким. – Зачем?! Ему есть что скрывать?! Он что-то замышляет, чего я не должен знать?!
      Ребенка била дрожь, от страха он совсем растерялся, не зная, что ему дальше делать.
      – Нет, господин, конечно нет, я…
      – Тогда поторопись! Живо открывай дверь и дай нам войти в зал Утренней зари!
      – Да-да, конечно, господин!
      И дрожащими руками мальчик стал снимать тяжелый кованый засов двери. Джинким вложил кривую саблю в кожаные ножны. Беатриче с изумлением смотрела на него: он улыбается… Поразительно, как изменилось его лицо – это сразу превратило его в привлекательного мужчину. Когда взгляды их встретились, его зеленые глаза засияли от удовольствия, как у кошки, играющей с шерстяным клубком.
      Мальчик наконец открыл дверь, и они вошли. Беатриче не имела ни малейшего представления о зале Утренней зари, но никак не ожидала, что окажется в настоящей больнице.
      Помещение оказалось величиной с гимнастический зал. Больные лежат на низких топчанах с соломенными матрацами, покрытых тонкими простынями. Стоят они вплотную друг к другу, в пять длинных рядов.
      Недалеко от двери – примерно дюжина мужчин, их взгляды устремлены на пришедших. Все в серых китайских блузах и такого же цвета штанах, поверх накинуты длинные балахоны без рукавов. На головах ни шляп, ни чепцов.
      «Наверное, это и есть врачи», – подумала Беатриче. Но почему их так много? Может быть, пришли из любопытства – посмотреть на женщину из Страны заходящего солнца?
      Врачи взирали на них с неподвижными лицами, но у Беатриче возникло ощущение, что они смотрят на нее с неодобрением и неприязнью. До этих людей, пожалуй, нелегко донести основы современной западной медицины, как того хочет Хубилай.
      Она выпрямилась, решительно выдвинула вперед подбородок. Эта привычка, выработанная за годы работы хирургом, помогала, когда иной раз назревали женоненавистнические выпады со стороны коллег мужского пола.
      Между тем мальчик сделал несколько шагов и низко поклонился врачам – видимо, хотел продемонстрировать Джинкиму, кто здесь, с его точки зрения, заслуживает наибольшего почтения. Беатриче бросила на Джинкима взгляд, который не ускользнул от него. Глаза его налились злобой, и Беатриче поняла, в каком он состоянии. Со стороны мальчика это дерзость. Почему же Джинким на этот раз воздержался от резкого замечания?
      – Добро пожаловать в зал Утренней зари, Беатриче, женщина из Страны заходящего солнца! – Ли Мубай приблизился к ней. – Приветствуем и вас, Джинким, брат и престолонаследник нашего высокочтимого императора Хубилай-хана. Ваше присутствие в зале Утренней зари – приятная неожиданность и большое событие для нас.
      Наголо остриженный, небольшого роста монах низко поклонился. Одетый в оранжевое платье, радостным пятном он выделялся среди остальных – серых бородачей. Он единственный приветствовал ее, все другие молчали, застыв в неподвижных позах и не отрывая от нее глаз.
      – В честь вашего прихода сегодня собрались все врачи, чтобы совершить совместный обход больных и начать столь желанный для нашего высокочтимого императора обмен знаниями, – продолжал Ли Мубай.
      Беатриче почувствовала, что за словами вежливости скрывается любопытство.
      – Но прежде позвольте представить вам наших уважаемых и благородных целителей.
      Ли Мубай провел Беатриче и Джинкима мимо выстроившихся в ряд врачей, поочередно называя их имена. Для нее все они на одно лицо, а имена… не запомнила бы, даже если бы заучивала несколько лет.
      В голове вертелись обрывки китайских слов. Только одно имя врезалось в память, вероятно, самое важное, – Ло Ханчен. Он кто-то вроде главного врача больницы. Пожилой человек, лет около семидесяти, с седой свисающей на грудь бородой так худ, что реденькие торчащие из подбородка волоски напоминали паутинку.
      Кто остальные – сыновья, племянники или просто целители-коллеги, – она не поняла.
      – Что ж, давайте осмотрим первого больного, – предложил Ли Мубай.
      В его приветливости больше сдержанности, чем доброжелательства. Он подвел Беатриче к топчану в начале ряда. Пожилой, исхудавший до костей человек, кроме учащенного дыхания и легкого подрагивания век, не подавал никаких признаков жизни.
      – Что скажешь?
      Беатриче почувствовала, как на нее уставилась дюжина пар глаз – любопытствующих, скептических, недружелюбных.
      Явно ждут, что сейчас она – варвар в женском обличье, посмевший переступить порог зала Утренней зари, – с треском опозорится.
      «Только не допусти ошибки! – говорила она себе. – Это экзамен не только для тебя, но и для всей современной медицины и западно-европейской цивилизации».
      – С каких признаков началась болезнь? – задала она вопрос, стараясь унять дрожь в голосе.
      Вообще-то она ненавидела экзамены, пожалуй, даже больше, чем пауков.
      Ли Мубай слегка наклонил голову.
      – Если ты хочешь знать, я расскажу.
      Беатриче пыталась понять, почему китайские врачи не опрашивают больного перед осмотром. Может быть, считают это лишним?
      – Все началось летом, – продолжал Ли Мутбай. – Он перестал принимать пищу, каждый кусок выходил обратно.
      – Была ли слизь или кровь? – спросила она и сразу прикусила губу: почему не дослушала до конца? Такие вот ошибки непростительны!
      – Хороший вопрос, – ответил Ли Мубай; если ему и не понравилось, что его перебивают, то вида он не подал, на лице нарисовалась улыбка, как у статуи Будды. – Они наблюдались позже. А вначале…
      В этот момент снова появился китайский мальчик – слуга.
      – Простите, что потревожил вас, – низко поклонился он Ли-Мубаю и другим лекарям. – В саду ждет человек. Он просит нижайшего разрешения поговорить с мудрым Ли Мубаем.
      Маленький монах, снова опустив голову, сдержанно ответил:
      – Передай ему, что я подойду, как только освобожусь. Пусть он немного потерпит.
      – Простите, господин, но он говорит, что это дело величайшей важности и он не может ждать. – Мальчик переминался с ноги на ногу. – Он просит тысячу раз извинить его и просит также о возможности немедленно поговорить с вами.
      Ли Мубай наморщил лоб:
      – Что же, придется выйти к нему.
      Бросив на Беатриче взгляд как бы в знак того, что тоже просит его извинить, он поспешил к выходу.
      Беатриче с тоской смотрела ему вслед – у нее возникло чувство, что с его уходом исчезнут последние следы доброжелательства. Однако она и не представляла, какой пыткой окажутся для нее ближайшие три часа.
      Беатриче надеялась, что кто-нибудь из врачей продолжит рассказ, начатый Ли Мубаем. Проходили минуты, но в зале стояла долгая мучительная тишина: никто не проронил ни слова. На Беатриче по-прежнему устремлены неподвижные взгляды, и от них, ей казалось, исходит какая-то леденящая сила, сковывающая рассудок. Может быть, у китайских врачей не принято опрашивать больных? Чтобы разрядить тягостную атмосферу, она опустилась на колени перед стариком и взяла его руку: холодную, влажную и безжизненную.
      – Добрый день, меня зовут Беатриче. Где у вас болит? – с трудом выдавила она несколько известных ей монгольских слов.
      Может быть, старик китаец и не понимает по-монгольски? Или болезнь зашла так далеко, что он ничего не соображает, находясь уже в коме? Пульс на тонком запястье почти не прослушивается… Беатриче откинула простыню: кожа и кости, только живот взбух, как воздушный шар. Она еле-еле дотронулась до него, но старик взвыл от боли. Живот твердый, как доска.
      Возможно, это напряжение – защитная реакция организма. Она перебирала варианты диагнозов при таких симптомах. В хирургии брюшной полости почти все болезни, начиная с аппендицита и кончая раком, в конечной стадии имеют сходные признаки. В своей гамбургской клинике она прежде всего сделала бы развернутый анализ крови, УЗИ брюшной полости и рентгеноскопию – тогда спустя короткое время поставила бы точный диагноз и провела операцию. Правда, она сомневалась, что даже в условиях современной хирургической клиники с интенсивной терапией спасла бы больного в таком состоянии. Самое лучшее – дать старику спокойно умереть, в крайнем случае снять боли, например, с помощью опия.
      Китайцы ждали, что она скажет. Не ударить бы лицом в грязь, поставить хотя бы предварительный диагноз… Она ощупывала пальцами живот, пытаясь определить, воздух там или жидкость.
      Больной вскрикнул и скорчился от боли. Оттолкнул вдруг ее руку, изо всех сил пытаясь подняться, и что-то выкрикнул ей в лицо. Беатриче в ужасе отшатнулась. Китайские коллеги как один наморщили лбы.
      – Ну? – В глазах Ло Ханчена Беатриче прочла скрытое злорадство. – Что скажешь?
      На языке вертелся ответ, но она взяла себя в руки, чтобы не осложнять ситуацию.
      – Здесь может быть несколько причин. Чтобы правильнее понять, – надо больше узнать о больном. – И снова взглянула на старика: лежит теперь на боку и тихо стонет. – Он скоро умрет.
      – Неужели? – воскликнул Ло Ханчен, насмешливо поведя бровью. – Это мы и без тебя знаем. Но мы учим своих врачей не причинять больному дополнительных страданий.
      Он шепнул что-то на ухо одному из врачей, покачал головой и сделал знак молодому сотоварищу. Тот сразу подскочил к постели старика, поставил ему иголки, и уже через несколько минут больной затих.