I

Доктор Беатриче Хельмер сидела в ординаторской приемного покоя хирургического отделения больницы за письменным столом и просматривала результаты обследования пациентов, недавно полученные из лаборатории. Через открытую дверь доносился шум отделения – шаги врачей и сестер, стон какого-то пострадавшего, голос скандалящего больного, грубо разговаривавшего с сестрой.

Беатриче откинулась на спинку стула и на мгновение закрыла глаза. Был вечер пятницы. К концу недели в отделении обычно всегда много работы, но эта пятница выдалась особенно напряженной. С семи часов утра пациенты и санитары скорой помощи без конца хлопали входной дверью. Беатриче с коллегами целый день метались между смотровыми и процедурными, умудряясь при этом не натыкаться на пациентов, заполнивших проходы в ожидании рентгенографического обследования или врачебной помощи. Между тем дело шло к полуночи. Беатриче работала без отдыха вот уже семнадцать часов. Она устала, силы ее иссякли, и единственное, чего ей хотелось, – это принять горячую ванну и лечь спать. Мечтам, к сожалению, пока не суждено было сбыться: впереди еще восемь часов работы. Но чувствовала она себя так, что, казалось, не вынесет в больнице и четверти часа. Такие кризисные состояния случались с Беатриче каждое ночное дежурство. Оставалось только взять себя в руки и не сдаваться усталости…

Беатриче выпрямилась, одну руку положила на живот и сконцентрировалась на дыхании – так, как недавно ее научили в фитнес-клубе: «Выдохните из себя напряжение». Это было название целого курса обучения. Техника, которая срабатывала везде – даже на рабочем месте или в метро. При каждом вдохе она считала до десяти, стараясь не обращать внимания на пьяного, который громко протестовал против того, чтобы у него брали кровь на анализ. Похоже, он считал врачей и сестер сотрудниками КГБ. Она открыла глаза и прислушалась к своим ощущениям. Стала ли она вновь бодрой и отдохнувшей? Может быть, чуть-чуть. Вероятно, разработчики техники снятия напряжения не учли того, в каких условиях приходится работать людям в приемном покое больницы.

Беатриче вновь вернулась к результатам обследования. Они были неутешительны и принадлежали девятнадцатилетней девушке, в героиновом угаре оступившейся на лестнице Центрального железнодорожного вокзала и сломавшей при падении руку. Беатриче сама накладывала ей гипс. Но могла ли она по-настоящему помочь этой девушке? Она ужаснулась, вспомнив ее глаза на узком мертвенно-бледном лице со склеротическими жилками цвета спелых апельсинов. Несомненно, молодая женщина срочно нуждалась в лечении в условиях клиники, но ее невозможно было уговорить остаться. Еще не успел высохнуть как следует гипс, а она уже выписалась. И конечно же, под расписку. В конце концов больница не может отвечать за последствия. Беатриче разочарованно покачала головой. Согласно законам Германии, она сделала для этой молодой наркоманки все что смогла. И тем не менее неприятное ощущение того, что она спасовала перед трудностями, осталось. Любой житель Гамбурга знал, что в районе Центрального вокзала клиентов поджидает как минимум две дюжины наркоторговцев.

Судя по всему, печень молодой женщины может вынести еще две или три дозы героина. И кто знает, доживет ли она до того момента, когда ей нужно будет снимать гипсовую повязку.

– Мне кажется, тебе это не повредит, Беа.

Как с небес, перед ней появилась вдруг чашка с дымящимся кофе. С удивлением и благодарностью она взглянула на Сюзанну. Молодая сестра всегда была готова помочь в трудную минуту, и сейчас это оказалось как нельзя кстати. Глоток горячего кофе ей бы не повредил. А так как добрые отношения между врачами и сестрами давно уже стали редкостью, Беатриче особенно оценила этот поступок.

Она закрыла глаза, вдохнула аромат и осторожно пригубила кофе. Он был горячим и крепким, и хотя какого-то дешевого сорта и сварен на старой больничной кофеварке, подействовал намного эффективнее, чем упражнения для снятия напряжения.

Сюзанна уселась на вращающийся стул, что стоял рядом с Беатриче, и взглянула на результаты обследования.

– Это анализы малышки?

– Да. Ее печень никуда не годится. И сказать тебе еще кое-что? Она беременна. – Беатриче убрала результаты анализов в коробку для хранения бумаг. – Мы абсолютно уверены в том, что эта девушка скоро умрет – у нее откажет печень, но что мы можем сделать против ее воли? Могу поспорить, что в состоянии комы она вновь попадет к нам или сразу окажется в клинике судебной медицины.

– Да, это горько, – сказала Сюзанна. – Но знаешь, порой…

В этот момент открылись раздвижные двери и несколько человек ворвались в приемный покой. Воздух наполнился резкими голосами одетых в чадру женщин. Беатриче и Сюзанна одновременно вскочили со своих мест, героиновая наркоманка была тут же забыта.

«Поножовщина? Пулевые ранения? Тяжелораненые?» – промелькнуло в голове Беатриче. Пока она лихорадочно вспоминала, есть ли места в палатах интенсивной терапии, вошел мужчина с пожилой женщиной на руках. В тот же миг ей стало стыдно за свои предубеждения. Лучше бы она получила оплеуху!

Беатриче подхватила единственную пока еще свободную каталку и направилась к плачущим и кричащим людям.

– Положите ее сюда, – сказала она и, взяв руку пожилой женщины, стала нащупывать пульс. Он был частым и слабым. – Что произошло?

Вокруг нее гудели голоса. Беатриче казалось, что она находится на базаре Багдада, Каира или Туниса, однако вразумительного ответа так и не дождалась.

Если бы пожилая женщина причитала, кричала, плакала, Беатриче не так бы волновалась. Но она, бледная и испуганная, тихо лежала на каталке и, несмотря на суету вокруг нее, не подавала признаков жизни. Она не реагировала даже тогда, когда Беатриче ощупывала ее худое маленькое тело под широкими восточными одеждами, а Сюзанна измеряла кровяное давление.

– Восемьдесят на сорок пять, – сказала сестра и протянула Беатриче иглу. – Будем делать вливание?

Беатриче кивнула, и Сюзанна стала пробираться сквозь толпу сопровождающих, плачущих и стенающих так, будто пожилая женщина уже умерла. Впрочем, Беатриче и сама не была уверена в том, что это в ближайшее время не произойдет.

– Говорит кто-нибудь из вас по-немецки? – спросила Беатриче, нащупывая вену на худой руке. По испуганному взгляду сорокалетней женщины она поняла, насколько недружелюбно прозвучал ее голос. Но что она могла сделать? Время уходило, а она все еще не знала, что случилось с женщиной. Рядом не было даже санитаров скорой помощи, ведь больную доставили в отделение родственники. С ней могло быть все что угодно – от инфаркта до заворота кишок или черепно-мозговой травмы, а она не понимала ни единого слова.

– Пожалуйста, – сказала Беатриче, пытаясь придать своему голосу спокойный и дружеский тон, – если мы с вами хотим помочь больной, нам необходимо знать, что произошло. Итак, спрашиваю еще раз: говорит кто-нибудь из вас по-немецки?

– Да, я, – отозвался мужчина, который принес пожилую женщину на руках.

«Вот и хорошо», – с облегчением подумала Беатриче и повернулась к пациентке. Она нашла вену и ввела в нее иглу.

– Так что же случилось?

Пока она брала у больной кровь на анализ, мужчина, запинаясь, рассказал, что после праздничного вечера он хотел отвезти мать домой, но возле машины та неожиданно поскользнулась и упала. А так как подняться не смогла, они посадили ее в машину и привезли в больницу.

– Надо сделать все необходимые анализы, – обратилась Беатриче к Сюзанне, подошедшей с капельницей, и вручила ей пробирку с кровью. Потом подсоединила капельницу с физиологическим раствором и вздохнула с облегчением. Наконец-то ей стало ясно, какого характера повреждения могут быть у женщины.

– Перелом шейки бедра? – тихо спросила Сюзанна.

Беатриче кивнула.

– По всей вероятности. – Она обратилась к мужчине. – Есть подозрения, что ваша мать сломала ногу. Кроме того, она испытала болевой шок. Поэтому мы поставили ей капельницу. Необходимо сделать еще кое-какие клинические анализы, например крови, снять показания ЭКГ, провести рентгеновское обследование. Страдает ли ваша мать какими-либо заболеваниями? Астмой? Диабетом? Повышенным давлением?

– Нет. Она здорова.

В этот момент пожилая женщина сделала несколько едва заметных движений и застонала от боли. Сюзанна вновь измерила ей давление.

– Сто десять на шестьдесят.

Было видно, что состояние больной значительно улучшилось, и у Беатриче отлегло сердца. Кризис миновал.

– Имя вашей матери? – спросила Беатриче.

– Ализаде, Махтаб Ализаде. Но она ни слова не знает по-немецки.

– Тогда переведите ей, пожалуйста, мои слова. Фрау Ализаде!

Пожилая женщина открыла глаза и посмотрела на врача помутневшим от боли взглядом. Беатриче взяла руку пожилой женщины.

– Фрау Ализаде! Я доктор Хельмер. Скажите, что с вами произошло?

Пока ее сын переводил, она смотрела то на него, то на Беатриче. Голос женщины был тихим, и хотя Беатриче ничего не поняла, у нее сложилось впечатление, что ответ был ясным и понятным.

– Она говорит, что поскользнулась и больше не смогла встать. У нее болит нога.

– Спросите, болит ли у нее еще что-нибудь?

– Нет, только нога.

– Пока будут делать рентгеновские снимки, я дам вашей матери болеутоляющие таблетки. Надеюсь, ждать придется недолго.

Беатриче пожала руку пожилой женщины и кивнула Сюзанне.

– Ты можешь записать анкетные данные? Я отнесу их в рентгенкабинет.

Беатриче подвезла каталку к кабинету, находящемуся через три двери, заполнила направление и закрепила его в изголовье лежащей больной. Потом вернулась в ординаторскую, где ее дожидался Генрих. Он был студентом медицинского вуза и проходил практику в хирургическом отделении. За год он набрался опыта и даже в некоторых сложных случаях мог уже оперировать самостоятельно. Во время таких напряженных дежурств, как нынешнее, он ей здорово помогал. Беатриче искренне надеялась на то, что Генрих по окончании института станет ее полноправным коллегой. Во всяком случае, он это заслужил.

– Ну, что еще?

Беатриче опустилась на стул и сделала глоток чуть теплого кофе.

– Пациент тридцати пяти лет. Падение. Обширная рана головы и ушиб. С неврологией, кажется, все нормально. Помутненное сознание, должно быть, вызвано падением или чрезмерным употреблением алкоголя.

– Думаешь, он пьян? – с усмешкой спросила Беатриче. Генрих всегда говорил так, будто зачитывал медицинский отчет. – Ты уже направил его на рентген?

– Да. – Он поместил два снимка на световой экран. – Череп в двух плоскостях. Но я не знаю…

Взглянув на рентгеновские снимки, Беатриче догадалась о причине неуверенности Генриха. Череп был пронизан многочисленными прямыми линиями, неизвестно откуда появившимися. Вероятно, в данном случае имеют место старые переломы. Беатриче взглянула на фамилию на снимках – А. Бауэр. И тут же поняла, почему они показались ей знакомыми.

Андреас Бауэр, бездомный, вот уже несколько лет считался завсегдатаем больницы. Он поступал сюда с ранами головы, переломами костей, травмами суставов, разрывами связок и т. д. Когда Беатриче заявила, что его хитрость в клинике ни для кого не секрет, и спросила, не жалко ли ему причинять себе боль, он ответил: «Ах, фрау доктор, окажись я сейчас на улице, непременно бы умер от обморожения. Что по сравнению с этим какая-то боль? Тем более я знаю, что работу свою вы выполняете хорошо и в ваших руках я в полной безопасности».

Вспомнив об этом, она объяснила Генриху, как можно отличить старый перелом от свежего. За окном еще не очень холодно, но метеослужба прогнозировала в последующие дни дождливую погоду и даже бурю. Не самое лучшее время для сна на свежем воздухе.

Беатриче и Генрих направились к Андреасу, чтобы осмотреть его. Беатриче сама хотела убедиться в том, что у больного нет никаких неврологических отклонений, которые бы свидетельствовали о внутричерепном кровоизлиянии. Как только они зашли за ширму смотрового кабинета, в нос им ударил запах алкоголя и грязной, неделями ношенной, нестираной одежды. Андреас Бауэр лежал на боку и храпел. Всякий раз, когда Беатриче смотрела на него, ей трудно было поверить в то, что он всего лишь на три года старше ее.

– Привет, Андреас! Слышишь меня? – прокричала Беатриче, натягивая резиновые перчатки и поворачивая бездомного на спину. – Андреас!

Он что-то грубо пробурчал себе под нос, когда Беатриче, приподнимая его веки, посветила ему в глаза лампой. Потом она осмотрела рану.

– Реакция зрачков на свет нормальная, края раны ровные. Как только освободится процедурная, можешь промыть и зашить рану. Но на всякий случай давай оставим его на ночь и понаблюдаем. Может быть, дело в алкогольном опьянении. Странно, что он так здорово набрался. Возможно, даже не понадобится местный наркоз.

Беатриче и Генрих вышли из-за ширмы.

Беатриче стянула перчатки, бросила их в мусорное ведро и вернулась в ординаторскую. Доктор Бурман, один из дежуривших анестезиологов, стоял перед световым экраном. Его короткие темные волосы торчали в разные стороны, на носу отпечаталась вмятина от операционной маски. Дымя сигаретой, он рассматривал, чуть наклонив голову набок, рентгеновские снимки тазобедренного сустава.

– Это твоя пациентка, Беа? – спросил он, быстро взглянув через плечо. – Классический перелом шейки бедра.

Беатриче встала рядом и начала рассматривать рентгеновские снимки. Перелом и в самом деле был огромен.

– И что? – спросила она и откинула со лба белые волосы. – Эндопротезы? Ей шестьдесят девять лет, она и так на грани.

Стефан почесал голову и еще больше взъерошил волосы.

– Она активна в быту?

– Достаточна бодра. Ведет хозяйство сына, готовит на всю семью, ходит в магазины за покупками, присматривает за внуками, нянчит правнуков – это рассказал мне ее сын. Поэтому протезирование бедра, как мне кажется, не совсем подойдет. Она не беспомощная старушка. Но… Я не могу это объяснить, посмотри сам.

Стефан пожал плечами.

– Никаких кардиологических и пульмонологических проблем? Диабет?

Беатриче покачала головой.

– Ничего такого. Надеюсь, она из тех людей, которые четко следуют предписаниям врача.

Я думаю, что мы сможем отказаться от эндопротеза. Но операцию необходимо сделать срочно, не откладывая даже на утро. Есть свободная операционная?

Стефан пустил дым в потолок.

– Первая еще будет некоторое время занята, а во второй только начали работать. Аппендэктомия. Насколько мне известно, больше ничего не запланировано. Можешь начинать.

– Хочешь ассистировать?

Стефан кивнул, улыбаясь.

– Разумеется. Я давно хотел поработать с тобой на операции.

Беатриче допила кофе.

– Пойду проинформирую родных.

Тщательно, быстрыми, заученными движениями Беатриче зашивала рану. Операционная сестра проверяла инструменты, сменная сестра убирала белье, Стефан готовился выводить пациентку из наркоза. Операция была закончена, она прошла гладко, без осложнений. Состояние пожилой женщины не вызывало опасений, шурупы аккуратно вошли в кость и точно зафиксировали ее фрагменты, так, как это было описано в учебнике.

Беатриче сняла перчатки и попросила приготовить марлевый компресс и пластырь для перевязки. Было немного грустно, что все закончилось. Она любила оперировать, ей нравилась атмосфера в операционной. Яркий белый свет ламп, которые никогда не ослепляли, шум дыхательного аппарата и прибора ЭКГ, резкий запах средств дезинфекции – все это было частью другого, особого мира, который не имел ничего общего с буднями приемного покоя. Операционный блок был сердцем больницы, святая святых. Таким его видели, во всяком случае, те, кто работал в хирургическом отделении. Здесь действовали строгие правила, которых неукоснительно придерживались все, от вспомогательного персонала до главного врача.

Один санитар однажды сравнил операционную с храмом: вход разрешен только верующим, готовым придерживаться всех ритуалов, носить подобающую одежду, закрывать голову и лицо, совершать омовение и ни при каких обстоятельствах не нарушать законов церковной иерархии. Если же непосвященные осмелятся не подчиниться этим правилам, они сразу же становятся изгоями и навсегда покидают святилище. Тогда Беатриче посмеялась над этим сравнением. Но сейчас ей казалось, что санитар прав.

Она отошла от операционного стола, сняла забрызганный кровью фартук и бросила в мешок для грязного белья.

– Всем спокойной ночи! – крикнула она сестрам. – И удачного дежурства!

– Разве мы сегодня больше не увидимся с вами, фрау Хельмер? – спросила операционная сестра.

– Хочу надеяться, – смеясь, ответила Беатриче. В любом случае она предпочла бы три часа работы в операционной одному часу в приемном покое.

Она подошла к маленькому столу, на котором лежал диктофон. Запись сообщения о прошедшей операции не заняла и пяти минут. Это была одна из тех обязанностей, которую неукоснительно приходилось выполнять после работы в операционной.

Беатриче неторопливо шла по тихому, слабо освещенному коридору и через окна смотрела на улицу. Тяжелые капли повисли на стеклах и, как маленькие кристаллы, отражали свет электрических ламп. Когда начался этот дождь? В восемь утра? В обед? Она так и не нашла ответа на свой вопрос. Кажется, сейчас дождь прекратился, но ночное небо все еще закрывали облака, сквозь которые посверкивали редкие звезды. Беатриче зябко поежилась. Без видимых на то причин ей вдруг стало холодно. Она открыла дверь предоперационной и скрылась за ней.

Неоновый свет ослепил ее, и на мгновение Беатриче остановилась, чтобы привыкнуть к яркому освещению. Потом сняла бахилы, поставила их на полку рядом с прочей обувью, стянула с ног чулки и бросила их вместе с повязкой и операционной шапочкой в мусорное ведро. Когда она через голову снимала широкую голубую рубашку, из бокового кармана что-то выпало и сильно ударилось о кафельный пол. Беатриче вздрогнула и едва не закричала от страха. На полу лежал небольшой голубой камень. Она была уверена, что он принадлежал не ей. Она никогда не видела его раньше. И потом, у нее не было привычки рассовывать что-либо по карманам операционной одежды. Она отвыкла от такой привычки еще будучи практиканткой, когда однажды забыла в кармане халата дорогие часы.

Беатриче подняла камень и с любопытством стала рассматривать его. Он был величиной с грецкий орех, удивительно тяжелый для своего размера и излучал яркий голубой свет. Одна сторона камня была гладкая, другая – шероховатая, рассеченная трещинами, как будто расколотая. Беатриче поискала на полу, но никаких осколков не обнаружила. Интересно, как он мог попасть в ее карман? Перед началом операции Беатриче говорила с фрау Ализаде. Конечно, та не поняла ни слова, но Беатриче по опыту знала, что даже дружелюбный тон, улыбка и пожатие руки всегда успокаивали пациента.

Ализаде тогда, на каталке, выглядела потерянной. Но когда Беатриче говорила с ней, пожилая женщина улыбалась, гладила ее руку и что-то шептала на арабском языке. Беатриче ничего не понимала, но чувствовала ее расположение и благодарность. Вот за эти несколько минут фрау Ализаде и могла подложить камень. Может быть, на счастье?

В раздумьях Беатриче не сразу заметила, что неоновый свет начал мерцать. Она не испугалась, но стоять в половине третьего утра одной в мрачном коридоре не доставляло особого удовольствия. Через несколько секунд мерцание прекратилось. Она с облегчением вздохнула и вновь стала рассматривать камень. Он был великолепен. И когда лежал прямо на середине ладони, напомнил ей… руку Фатимы! Эта догадка оглушила Беатриче. В то же мгновение мерцание возобновилось, становясь все сильнее и быстрее, и, наконец, все помещение погрузилось в необычный, искаженный свет. Камень вспыхнул изнутри, будто чья-то невидимая рука зажгла в нем свечу.

В испуге Беатриче хотела бросить его, но ее движения представились ей спазматическими конвульсиями сумасшедшего, и она не сделала этого. Не двигаясь, молодая женщина стояла посреди комнаты в дикой пляске световых отблесков, надеясь, что все это скоро закончится. Для нее было бы даже лучше, если бы свет совсем погас. Сердце билось как овечий хвост, в ушах шумела кровь, и она чувствовала, как страх сжимает горло. Эпилептик при таком свете не выдержал бы и тридцати секунд. Да и здоровый человек вряд ли без последствий для себя способен пережить поток столь сильного визуального раздражения – возможны судороги. Прочь отсюда! И как можно быстрее.

Беатриче лихорадочно оглянулась. Где выключатель? Где дверь? К своему ужасу, она поняла, что совершенно не ориентируется в пространстве предоперационной, где день за днем работала последние пять лет. Комната стала неузнаваемой, превратилась в запутанный лабиринт. Мерцающий свет, отражаясь на гладком кафеле, искажал размеры помещения: площадь в восемь квадратных метров казалась величиной со спортивный зал. Полки и мешки с бельем приняли причудливые очертания фантастической мебели и аксессуаров иного мира.

Беатриче изо всех сил старалась сохранять спокойствие, подавляя тошноту и постепенно усиливающееся головокружение. Надо лишь найти выключатель и дверную ручку – и с этими призраками будет покончено.

Но на подсознательном уровне она понимала, что выключатель окажется неисправным, дверь не откроется, а ее обнаружат только наутро со сведенными в судорогах конечностями и пеной у рта… Такая перспектива ввергла Беатриче в паническое состояние. Она бросилась бежать, больно ударившись коленкой о полку, опрокинув мешок, упала, запутавшись в рассыпавшемся операционном белье, которое в мерцающем свете тоже казалось страшным, живым и призрачным. С трудом подавив в себе желание дико закричать от охватившего ее ужаса, она вырвалась из холодного объятия операционной рубашки. Бросилась изо всех сил вперед. Тошнота становилась непереносимой. Все вокруг стало вращаться быстрее и быстрее, пока не слилось в одну линию. Беатриче ползла. Она больше не различала, где пол, где потолок, ей было трудно понять, где находится ее тело. Скорчившись на полу, она протянула руку за голубым камнем, который во всей этой круговерти единственный имел четкую форму и спокойно лежал на месте. Беатриче увидела, как неожиданно открылась дверь, которой, она могла в этом поклясться, раньше никогда не было.

Слепящий свет ворвался мощным потоком, и вращение стало замедляться. Но до того как оно прекратилось совсем, Беатриче потеряла сознание.

II

Тихий, непонятный гул множества голосов откуда-то издалека проник в сознание Беатриче. На мгновение ей показалось, что в ушах у нее вата. Но этого не могло быть! Она никогда не пользовалась берушами и прочими подобными приспособлениями. Она даже не носила серьги. Тогда почему голоса вокруг звучат так неотчетливо, глухо? И почему она лежит на спине с закрытыми глазами? Ее дежурство заканчивается еще не скоро. Может быть, это сон? Возможно, она дома, в своей мягкой постели, а приглушенный шум – всего лишь семейные разборки ее соседей, выясняющих отношения с шестнадцатилетним сыном? Потом она вспомнила, что произошло с ней в предоперационной, и поняла, что пришла в сознание после обморока. Во всяком случае, она уже не лежала на холодном, жестком кафельном полу. Значит, коллеги обнаружили ее и перенесли в какое-то другое место. Но куда? У Беатриче не было никакого желания открыть глаза и осмотреться. Она наслаждалась отдыхом после долгого и напряженного дежурства. Потом начала анализировать.

То, на чем она лежала, не было мягким ложем и при каждом, даже незначительном, движении шуршало под ней, будто матрас, набитый соломой. Пустяки. Наверное, коллеги перенесли ее на кушетку в приемный покой.

Это заставило подумать о главном: что же все-таки с ней случилось? Был ли это приступ эпилепсии или она просто упала в обморок? Беатриче обследовала себя – и вздохнула с облегчением: ничего не болело. По всей вероятности, ей ввели болеутоляющее. Странным было то, что она не чувствовала отпечатка манжеты тонометра и не обнаружила следов от электродов аппарата ЭКГ и следа от иглы, который остается после введения обезболивающего. Почему коллеги ничего не сделали? А может, она всего лишь несколько секунд лежит в приемном покое? И приглушенные голоса не что иное, как распоряжения коллег, которые они дают сестрам? Беатриче пыталась сконцентрировать внимание на голосах, тем более что их стало лучше слышно. Она удивилась, что все они были женскими. Это казалось странным, потому что в приемном отделении Беатриче была единственной женщиной-врачом. И вот что ее еще поразило: она хорошо различала слова, но не понимала их смысла.

Как только Беатриче это осознала, ее сердце заколотилось и у нее пересохло во рту. Вдруг это симптомы расстройства речи, вызванные кровоизлиянием в мозг? Она не особенно разбиралась в неврологии, но из общего курса медицинского института помнила, что переизбыток ощущений, подобный тому, какой она испытала в предоперационной, при определенных обстоятельствах может спровоцировать инсульт головного мозга. Может быть, она находится в неврологическом отделении, а женские голоса – это голоса пациенток, которые лежат вместе с ней в одной палате? Как бы то ни было, Беатриче хотелось знать, что произошло. Но она не отваживалась открыть глаза, потому что боялась действительности. И все же попыталась сконцентрироваться на голосах. Уже через несколько минут ей стало ясно, что говорили на иностранном языке, и похоже, на арабском.

– Слава богу! У меня не инсульт! – произнесла Беатриче и вдохнула полной грудью. Потом открыла глаза – и онемела.

Слабый красноватый свет освещал с полдюжины лиц, склонившихся над ней и с любопытством разглядывавших ее. Это были, вне всякого сомнения, женщины. Но как они выглядели! Их волосы были похожи на струпья и пахли так, будто их давно не мыли. Сразу бросалось в глаза то, что у всех них плохие зубы. У одних кривые, у других сильно выдавались вперед, у некоторых совсем отсутствовали. Складывалось впечатление, что дамы никогда не слышали о существовании зубных врачей и ортопедов. Беатриче обратила внимание на женщину с бактериальным конъюнктивитом. Один глаз у нее гноился, а другой сильно покраснел. Если ей срочно не оказать медицинскую помощь, то она, без сомнения, ослепнет. Беатриче удивилась: разве трудно было назначить этому бедному существу капли-антибиотики? Кроме того, в помещении так ужасно пахло потом, помоями и мочой, что Беатриче едва сдерживала приступы тошноты. Господи, где она очутилась? Кто эти женщины? Казалось, они попали сюда из Средневековья. Но вряд ли это могло оказаться реальностью. Так где же она была? Может, в специализированной психиатрической лечебнице, которую организовал в подвальном помещении один из профессоров для собственного развлечения? Нет, это, конечно, чепуха. Плод трусливого разума с богатым воображением. Может быть, разгадка совсем проста: Беатриче дома в своей кровати. Через несколько минут зазвонит будильник. Она проснется отдохнувшей и посмеется над собой. Но разве есть такие сны, в которых звуки, краски и запахи настолько реальны?

Пока Беатриче размышляла над этим, женщины тихо переговаривались, не зная, как подступиться к ней. Они казались испуганными, словно опасались чего-то. И только одна из них, женщина лет пятидесяти, самая неряшливая, казалось, не испытывала боязни. Своим отвратительным резким голосом она что-то говорила остальным. Она настолько приблизилась к Беатриче, что та почувствовала ее гнилое дыхание. Не в состоянии шевельнуться, Беатриче с чувством отвращения и оцепенения смотрела на черные, изъеденные кариесом зубы во рту старухи, от которых исходило зловоние. Как удается человеку жевать такими осколками? Не голодает же она… Или питается одними кашами и супами?

И только когда бабка начала лапать ее своими грязными руками, Беатриче вновь пришла в себя. Чувствовать, как по твоему телу шарят мозолистые пальцы с обломанными ногтями, было уж слишком даже для сна.

Беатриче громко вскрикнула от отвращения и ужаса и вскочила в надежде на то, что сейчас проснется и сядет в кровати. Но чуда не произошло. Какой страшный сон! Женщины, которые поначалу в страхе отпрянули, как будто Беатриче восстала из мертвых, вновь кольцом окружили ее. Беатриче стала отползать назад, пока не уперлась спиной во что-то твердое, к чему можно было прислониться. Дрожь пробежала по ее телу, когда они приблизились к ней, как стая голодных львов к загнанной газели. Сердце Беатриче стучало как паровой молот. А вдруг они сейчас набросятся? В отчаянии она посмотрела на пол, ища хоть что-нибудь, чем можно было обороняться. Но ничего, кроме соломы, не нашла. Что делать? Может, умереть во сне?

Неожиданно раздался громкий мужской голос. Короткой плеткой мужчина без разбора раздавал удары налево и направо, продвигаясь вперед. С воем и причитаниями женщины отскакивали в стороны, освобождая ему дорогу, пока тот не приблизился к Беатриче. Мужчина был маленьким и толстым, в шароварах грязно-белого цвета. Половину его головы составляла лысина, темная борода выглядела более-менее ухоженной, в мочках ушей красовались широкие золотые кольца. Он был похож на работорговца из фильма о Синдбаде-мореходе, снятого в пятидесятых годах.

– Хорошо, что вы пришли, – сказала ему Беатриче и вздохнула с облегчением. Кто знает, что могли бы сделать с ней женщины, если бы не он. – Объясните мне, что здесь происходит? Я вообще ничего не понимаю…

Сильный удар по ребрам заставил ее замолчать, от дикой боли перехватило дыхание. Впервые она усомнилась в том, что это сон. Со слезами на глазах Беатриче взглянула на толстяка, стоявшего перед ней, широко расставив ноги, и кричавшего на чужом, непонятном языке, угрожая плеткой. Казалось, он что-то требует от нее, с каждой секундой все больше свирепея. Его лоснящийся от жира живот трясся, как студень, когда он подскакивал от ярости. Однако ей было не до смеха. Глядя на кровавые рубцы от плетки на руках и лицах других женщин, Беатриче сочла за благо молчать и ждать, что будет дальше.

Уже через несколько секунд толстяк грубо схватил ее за плечо и заставил встать. Его мясистые пальцы были на удивление сильными и буквально вонзились в кожу. Похоже, теперь можно будет без труда установить истину. Если это явь, а не сон, – на руке останется синяк.