Глава 24

На следующее утро ровно в одиннадцать часов мы с Гарри подъехали к штаб-квартире жокейского клуба в Ньюмаркете. В комнате, куда нас проводил сэр Чарльз, сильно пахло кожей, лошадьми и собаками, и мне пришло в голову, что я, возможно, первая женщина, переступившая ее порог.

Войдя, я бегло взглянула на суровые и торжественные лица восьми находившихся тут мужчин. Надо сказать, что их взгляды, устремленные на меня, вряд ли можно было назвать дружелюбными.

— Моя дорогая леди Грейстоун, — послышался сзади чей-то голос, и я, обернувшись, увидела приближающегося ко мне мистера Круика. С любезной улыбкой он поздоровался со мной, затем пожал руку Гарри. Его появление в этом враждебно настроенном мужском бастионе несколько подняло мне настроение.

Сэр Чарльз попросил всех рассесться вокруг большого стола из красного дерева. Я села рядом с Гарри, стул по другую сторону от меня занял Пэдди. Разместились и все остальные присутствующие. Оставалось дождаться лишь появления обвиняемого, и сидящие за столом, чтобы не превращать и без того напряженную атмосферу в комнате в совершенно невыносимую, принялись вполголоса разговаривать между собой.

Пять минут спустя появился лорд Стейд. Я со злорадным удовольствием отметила, что его самоуверенности несколько поубавилось, когда он заметил меня. Тем не менее он сделал все, чтобы не подать вида, что встревожен, и молча облил презрением «ирландских недоносков», которые, по всей видимости, вознамерились лишить его выигранного собственной лошадью приза. Затем Стейд в короткой тираде выразил сочувствие «бедной девушке, у которой, по всей видимости, от горя помутился разум», и, наконец, назвал Гарри «наивным простофилей».

Не кто иной, как мистер Круик предложил обратиться к аргументам, которые, как мне было хорошо известно, имеют наибольший вес в глазах представителей жокейского клуба, а именно к записям в Книге родословных. Все присутствовавшие в комнате прекрасно разбирались в лошадях, в том числе в вопросах разведения, и очень хорошо понимали огромное значение наследственности. «Скрещивать следует только лучших с лучшими». Эти слова были для них нерушимым законом.

Родословная Финна Мак-Кула говорила сама за себя. Достав соответствующий том, сэр Чарльз надел очки и нашел сведения об интересующем всех нас жеребце. Когда он начал зачитывать вслух содержащиеся в книге записи, в комнате наступила полная тишина.

— Отец — Скайларк.

По комнате прошелестел шепот удивления: Скайларк был английским жеребцом, принадлежавшим графу Эгремонтскому, который был одинаково удачлив и как владелец лошадей, выставлявший своих питомцев на скачках, и как конезаводчик.

От моего внимания не укрылось, что, увидев реакцию представителей жокейского клуба на имя Скайларка, Стейд крепче сжал челюсти и заиграл желваками.

— Мать — Ройал Маив, — зачитал сэр Чарльз. Это имя ничего не говорило собравшимся в комнате специалистам, поскольку кобыла была из Ирландии, однако, когда сэр Чарльз огласил результаты, показанные Ройал Маив на скачках, они были признаны весьма впечатляющими.

Наконец сэр Барбери дошел до записей, касающихся самого Финна Мак-Кула. Он стал сухим, бесстрастным голосом оглашать статистические данные. Вся жизнь Финна Мак-Кула состояла из бесконечной череды побед. Он проиграл лишь один забег, да и то по причине травмы, из-за которой его пришлось снять с соревнований.

Когда сэр Чарльз закончил, наступила полная тишина. Представителям клуба не надо было даже искать в Книге родословных записи, посвященные Алькасару: его весьма посредственный генофонд и отнюдь не выдающиеся спортивные показатели были хорошо известны всем присутствующим.

Сэр Барбери медленно закрыл Книгу родословных и, сняв очки с носа, отложил их в сторону. Внезапно в комнате раздался голос Пэдди:

— Наша единственная просьба к представителям жокейского клуба состоит в том, чтобы кто-нибудь из них съездил на Инишфри-Фарм и взглянул на лошадей, которые получены от Финна Мак-Кула. Именно с этой просьбой обратился бы к вам мистер Фитцджеральд, если бы его не убили.

Лица сидящих за столом людей становились все более мрачными. Полные ненависти немигающие глаза Стейда так и сверлили Пэдди.

— Вы, ирландские подонки, всегда друг за друга горой, — процедил он.

Бледно-голубые глаза Пэдди, однако, без труда выдержали злобный взгляд маркиза.

— Должен вам сказать, сэр, — с мягким ирландским акцентом протянул он голосом, который так любили лошади, — что вы лжец, вор и убийца.

Стейд грубо выругался и начал подниматься со своего места, пригнув массивную голову на бычьей шее.

— Сядьте, Стейд, — прозвучал в комнате чей-то властный голос.

Я оглянулась на дверь, ожидая увидеть в ее проеме Адриана, но оказалось, что она закрыта. Лишь через несколько секунд я поняла, что это было сказано не Адрианом, а Гарри.

Стейд снова опустился на стул. Все с немым изумлением уставились на Гарри, ангельское лицо которого в эту минуту было поистине великолепно.

— Это не тот вопрос, который можно урегулировать взаимными оскорблениями, сэр Чарльз, — снова заговорил он. — Здесь все должны решать доказательства. — Гарри обвел присутствующих холодным взглядом. — Джентльмены, если позволите, мне бы хотелось резюмировать все то, о чем вы узнали сегодня утром.

Сэр Чарльз с мрачным видом кивнул, давая понять, что разрешает Гарри продолжать.

Сцепив пальцы, младший брат Адриана начал свое выступление.

— Вы выслушали показания Шона Мак-Брайда, конюха, в прошлом ухаживавшего за Финном Мак-Кулом, — сказал он. — Он рассказал вам, что лошадь, которую лорд Стейд выдает за Алькасара, на самом деле является Финном Мак-Кулом. Вы все разбираетесь в лошадях, джентльмены, и потому понимаете, что никто не знает лошадь лучше, чем ее конюх. Это первое.

Второе. Вы сами изучили записи в Книге родословных. Все вы знаете толк в разведении лошадей и потому понимаете, что генетические линии и спортивные результаты двух интересующих нас жеребцов говорят сами за себя.

При этих словах Гарри сидящий напротив него за столом лорд Суссекс одобрительно кивнул.

— Вы узнали от Шона Мак-Брайда, — продолжал Гарри тем же бесстрастным голосом, — что маркиз Стейдский уже пытался купить Финна Мак-Кула, а после того как ему было в этом отказано, на конюшне, где содержался Финн Мак-Кул, при весьма подозрительных обстоятельствах возник пожар.

Представитель жокейского клуба, сидевший рядом с маркизом, бросил на Стейда взгляд, в котором ясно читалось отвращение.

— Вам рассказали, — продолжал гнуть свое Гарри, — о странном исчезновении Финна Мак-Кула и указали на совпавшее по времени с этим событием удивительное улучшение в племенной линии на конюшне лорда Стейда. — Гарри еще раз обвел взглядом присутствующих. — И наконец, еще один любопытный факт: сразу же после пожара на Инишфри-Фарм все конюхи, присматривавшие на конюшне лорда Стейда за Алькасаром, были уволены.

Мертвая, именно мертвая тишина стояла в комнате. Все до единого представители жокейского клуба, любой из которых был намного старше Гарри, слушали его с уважением и вниманием. Оперевшись ладонями на стол, он бросил на меня сочувственный взгляд и сказал:

— А теперь поговорим о гибели Дэниэла Фитцджеральда.

Собравшиеся в комнате мужчины, которые до этого сидели наклонившись вперед и положив локти на стол, разом откинулись на спинки стульев. Похоже, никому из них не хотелось обсуждать смерть моего отца, но Гарри не намерен был идти у них на поводу.

— Мистер Фитцджеральд был ранен неподалеку от поместья маркиза Стейдского, — продолжал он. — Человека, который в него стрелял, так и не нашли, и местный магистрат пришел к выводу, что это был несчастный случай. Однако все вы, джентльмены, должно быть, прекрасно знаете, что подобных несчастных случаев со стрельбой в окрестностях Ньюмаркета не было уже лет сто.

Я заметила, что при этих словах Гарри у Стейда задергался уголок левого глаза.

— Вы либо приказали убить мистера Фитцджеральда, лорд Стейд, — сказал Гарри, глядя на маркиза, — либо застрелили его сами.

Угрожающий взгляд карих глаз Стейда уперся в Гарри.

— Вы не сможете этого доказать, — сказал он.

— Пожалуй, нет, — с сожалением ответил Гарри. — Но мы в состоянии доказать, что вы подменили одного жеребца другим.

Стейд знал, что Гарри прав, — это было видно по его лицу, и не только мне, но и всем участникам заседания.

В комнате, освещенной косыми лучами полуденного солнца, проникавшими сквозь кружевные венецианские занавески, в очередной раз наступила тишина. После долгой паузы лорд Марч негромко кашлянул, затем кто-то еще покашлял, прочищая горло. Сидевший рядом со мной Пэдди беспокойно задвигался, но тут же снова затих. Все мы смотрели в бесстрастное, с правильными чертами лицо сэра Чарльза и ждали.

Сэр Барбери взял в руки очки и принялся протирать линзы носовым платком. Мои руки с переплетенными пальцами лежали на коленях. «Он должен нам поверить, — твердила я про себя, — он обязательно должен нам поверить».

Наконец сэр Чарльз водрузил очки на стол прямо перед собой и отложил в сторону платок. Затем он посмотрел на Гарри и сказал:

— Мистер Вудроу, в соответствии с вашей просьбой мы отправим одного из наших представителей в Голуэй. Мы также займемся розыском конюхов, которые ранее ухаживали за Алькасаром.

Мне показалось, что в комнате все разом выдохнули, словно до этого сидели, задержав дыхание.

Сэр Чарльз поднял глаза и посмотрел прямо в перекошенное от ненависти лицо маркиза Стейдского.

— У меня, однако, нет почти никаких сомнений относительно того, какие результаты даст наше расследование, — сказал он. — Если мы в самом деле обнаружим, что то, о чем здесь сегодня говорилось, правда, то я официально заявляю вам, лорд Стейд: если вы когда-либо еще попытаетесь выставить свою лошадь на скачках, в какой бы части Англии они ни проводились, все остальные джентльмены своих лошадей с соревнований снимут.

Пэдди накрыл мои пальцы своей жесткой, мозолистой рукой. Мы одержали победу!

После того как закончился скандал, устроенный Стейдом, комната, в которой проходило заседание, быстро опустела. Уже в коридоре завладевший моим вниманием мистер Круик заставил меня еще раз прослушать историю о том, как однажды лорд Стейд надул его на скачках. Чуть поодаль от нас Пэдди и Шон разговаривали с сэром Чарльзом, и я почти наверняка знала, что они говорят о возвращении Финна Мак-Кула своему законному владельцу. Большинство же участников заседания обступили Гарри.

Я посочувствовала мистеру Круику, затем приняла соболезнования от нескольких джентльменов по поводу гибели моего отца.

— Следовало бы привлечь этого скандалиста к суду, — сказал мистер Круик, имея в виду лорда Стейда.

— Ну, я думаю, не следует ворошить грязное белье на глазах у всего мира, — заметил лорд Генри Гротон. — Стейду теперь закрыт вход не только на ипподром, но и вообще в приличное общество. Я думаю, это достаточное наказание. — Гротон потрепал меня по плечу. — В конце концов, вполне возможно, что ваш отец в самом деле погиб в результате несчастного случая, леди Грейстоун.

Стоящие вокруг мужчины согласно закивали.

— Это не так, — возразила я.

По виду лорда Генри я поняла, что он недоволен моей последней репликой: я нарушила правила игры. «Аристократы, — как только что сказал лорд Гротон, — не ворошили грязное белье на людях». Даже будь у меня на руках больше доказательств, джентльменам из жокейского клуба пришлось бы не по вкусу, если человек, обладающий титулом маркиза, предстал бы перед судом по обвинению в убийстве ирландца, торговавшего лошадьми.

— Боюсь, мы никогда этого не узнаем, — торжественно произнес лорд Генри.

— Это действительно так, — согласился мистер Джон Плимптон, который хорошо знал отца. — Нужно радоваться, что вам с успехом удалось завершить расследование, начатое вашим отцом, леди Грейстоун. Финна Мак-Кула вернут в Ирландию, а Стейду будет запрещено участвовать в скачках, проводимых на территории Англии. Я знаю, что Дэниэл добивался именно этого.

— Да, — вяло проговорила я.

В этот момент Гарри обернулся в мою сторону и спросил:

— Ну что, Кейт, поедем?

— Да, — ответила я.

Джентльмены из жокейского клуба вежливо мне поклонились, наверняка гадая про себя, зачем я вообще приехала на заседание.

Гарри направил фаэтон в сторону Харли-Холла, а я, прислушиваясь к себе, поняла, что не ощущаю в душе торжества, которым, по идее, должна была бы сопровождаться победа над Стейдом. Вместо этого я чувствовала внутри какую-то странную пустоту.

— Что-то вы чересчур спокойны, — встревожился Гарри.

— А что тут можно сказать, Гарри, — вздохнула я и посмотрела на него. — Замечу лишь, что вы были просто великолепны. Ваше выступление произвело на меня огромное впечатление. Да и на представителей жокейского клуба тоже. Вы говорили прямо как Цицерон, Гарри!

Щеки Гарри порозовели от удовольствия.

— Пожалуй, вам надо баллотироваться в парламент, — продолжила я. — Такой оратор, как вы, пришелся бы очень кстати в палате общин.

— Нет уж, — покачал головой Гарри, — хватит и того, что Адриан вращается в высших сферах. Одного политика на семью вполне достаточно, Кейт.

Прямо перед нами на дорогу вышло стадо овец, и Гарри пришлось придержать лошадей.

— Вот глупые создания, — с отвращением в голосе пробормотал он.

— Но ведь Адриан заседает в палате лордов, — возразила я. — Это вовсе не мешает вам сделать блестящую карьеру в палате общин.

В это время овцы, решив, как видно, что им не следует спешить возвращаться на пастбище, повернули и засеменили вдоль дороги. Гарри крикнул, но они не обратили на него никакого внимания. В то же время выкрик встревожил наших лошадей, и ему пришлось их успокаивать. Когда они наконец перестали нервничать, Гарри снова повернулся ко мне.

— Вы в самом деле так думаете? — спросил он.

— Да, — решительно кивнула я. — Я в самом деле так думаю. Вы только вспомните, каким авторитетом пользовался в палате общин Чарльз Джеймс Фокс. И Эдмунд Бэрк, и…

— Хватит, Кейт! — Гарри предостерегающе поднял руку, но по его голосу я почувствовала, что мои слова задели какие-то струны в его душе. — Я вас понял.

Он цокнул языком, посылая лошадей вперед в надежде, что это наконец заставит овец свернуть в сторону и освободить дорогу.

— Вы просто переиграли этих людей из жокейского клуба, — сказала я. — Вы говорили так спокойно и так логично, Гарри. Разве вы не заметили, что все эти влиятельные люди, находившиеся в комнате, буквально ловили каждое ваше слово?

В это время овцы заметили лошадей и с отчаянным блеянием кинулись врассыпную, словно подтверждая слова Гарри насчет их глупости.

— Мне еще надо окончить Оксфорд, — сказал Гарри.

— Да, но после этого вы вполне можете обзавестись семейным местом в палате общин.

— Да, конечно.

По закону членов палаты общин должно было выбирать население, но в соответствии со сложившейся практикой жители той или иной местности частенько голосовали в соответствии с указаниями лорда, на земле которого они обитали.

— Я поговорю об этом с Адрианом, — сказал Гарри, и я почувствовала по его голосу, что он взволнован. — Думаю, я в самом деле с удовольствием попробовал бы себя в палате общин.

Мы наконец-то обогнали овец, и лошади пошли ровной рысью. Я стала вспоминать выражение, которое было на лице у Адриана утром, когда мы с Гарри уезжали, и вдруг поняла, что именно оно было причиной моего уныния. Даже одержав победу над своим врагом, я не могла быть счастлива, пока что-то омрачало наши отношения с Адрианом.

Когда мы вернулись, Адриана в Харли-Холле не было. Мистер Беллертон сказал мне, что он с еще несколькими джентльменами уехал осматривать одну из находящихся неподалеку ферм по разведению лошадей. Я думала, что он вскоре вернется, полагая, что нескольких часов созерцания чистокровных кобыл и их жеребят ему будет вполне достаточно для того, чтобы восстановить хорошее настроение. Мне очень хотелось рассказать ему обо всем, что произошло в штаб-квартире жокейского клуба. Однако время шло, а Адриан все не появлялся.

Вечером леди Барбери пригласила на танцы огромное количество людей, собравшихся на вечеринку в одном из домов неподалеку от Харли-Холла, и когда Адриан наконец приехал, я уже сидела перед туалетным столиком и, глядя в зеркало, наблюдала за тем, как мне делают прическу.

Обернувшись, я посмотрела на мужа. Не ожидавшая этого движения Жанетта довольно сильно дернула прядь волос. Я охнула, а девушка принялась извиняться.

— Ничего, — успокоила ее я. — Это я виновата.

— Извини, что я поздно, — сказал Адриан. — но мы задержались несколько дольше, чем рассчитывали. Переодевание не займет у меня много времени.

Он исчез в своей гардеробной, где его уже целый час дожидался камердинер.

Адриан не улыбнулся мне, а выражение его лица было по-прежнему холодным, из чего я сделала вывод, что он все еще сердится. Чертыхнувшись про себя, я снова уставилась в зеркало и стала следить за работой Жанетты.

«Я сама виновата, — думала я. — Я обидела его тем, что не доверилась ему».

В этот момент я совершенно забыла о собственной гордости. Самым важным теперь было добиться, чтобы Адриан снова мне улыбнулся, и потому я решила, что при первой же возможности скажу мужу, что люблю его.

Глава 25

В шесть тридцать на вечер, устраиваемый сэром Чарльзом, прибыла небольшая новая партия гостей. Все уселись за стол обедать. Те, кто получил приглашение пожаловать на танцы, должны были появиться не раньше девяти часов. Меня посадили по левую руку от сэра Чарльза, прямо напротив герцогини Уорхэмской, которая, как наиболее знатная из приглашенных женщин, заняла место по правую руку от хозяина дома. Надо сказать, что герцогиня и на этот раз была со мной не слишком любезна, однако уже не бросала убийственных взглядов, как раньше. Привязанность, возникшая между леди Мэри и мистером Беллертоном, явно примирила герцогиню с тем фактом, что у ее дочери ничего не вышло с Адрианом.

Мы с сэром Чарльзом обсуждали прошедшие скачки, его лошадей и гончих псов, говорили о погоде. По взаимному негласному соглашению мы держались в стороне от такой малоприятной темы, как утреннее заседание в жокейском клубе и гнусные проделки маркиза Стейдского. Когда сэр Чарльз, дабы не показаться невежливым, переключил свое внимание на сидящую по другую сторону от него герцогиню, я повернулась к джентльмену, расположившемуся слева от меня, и мы с ним заговорили о том же: о скачках, о его лошадях, о погоде и, наконец, о политическом будущем Адриана. Что касается первых трех тем, то их я обсуждала с удовольствием, однако, говоря о политической карьере мужа, предпочла высказываться как можно уклончивее.

— Об этом вам лучше побеседовать с моим супругом, лорд Денэм, — сладким голосом пропела я. — Боюсь, я не могу сообщить вам ничего заслуживающего внимания.

— Он придает слишком большое значение нынешним шагам кабинета, — совершенно искренне заверил меня виконт Денэм, занимавший в правительстве пост министра внутренних дел. — Просто нас очень заботит проблема общественной безопасности.

Я с трудом удержалась, чтобы не скривить губы в циничной ухмылке.

«Общественная безопасность — как бы не так! — подумала я. — Вас заботят только ваши собственные привилегии, милорд».

— Насколько мне известно, мой муж очень беспокоится о благоденствии ветеранов войны, которые в условиях мира, за что они так героически сражались, оказались в весьма тяжелом положении, — сказала я с улыбкой, сделав невинные глаза.

Лорд Денэм, которого можно было бы назвать мужчиной приятной наружности, если бы не полное отсутствие подбородка, грустно покачал головой.

— Боюсь, — сказал он, — что многие из бывших солдат и матросов превратились в опасную толпу, не признающую никаких законов, леди Грейстоун.

— Человеку трудно быть законопослушным гражданином, если, живя по закону, он вынужден голодать, — заметила я.

Сделав над собой заметное усилие, лорд Денэм выдавил из себя покровительственную улыбку.

— Я всегда надеялся, что вы, используя свое влияние на мужа, уговорите его присоединиться к правительству лорда Ливерпуля, леди Грейстоун, — заявил он. — Было бы естественно, что такой авторитетный и талантливый человек, как лорд Грейстоун, займет в нем достойное место. — Тут лорд Денэм слегка наклонился в мою сторону и многозначительно добавил:

— В конце концов, лорд Ливерпуль не вечно будет премьер-министром.

Я уставилась на него в немом удивлении, он же в ответ послал мне веселый и одновременно с этим снисходительный взгляд.

— Я знаю, что, по вашему мнению, естественным преемником лорда Ливерпуля должен стать герцог Веллингтонский, но кое-кто из нас считает, что было бы гораздо лучше, если бы кресло премьер-министра занял лорд Грейстоун.

Собственно говоря, меня не так уж и удивила возможность того, что Адриан в один прекрасный день может стать главой правительства. Пожалуй, я не удивилась бы, даже если бы лорд Денэм сообщил мне, что в скором времени мой супруг займет королевский трон. Меня поразило другое.

— Почему вы решили, что я имею какое-либо влияние на лорда Грейстоуна в подобных делах, лорд Денэм? — изумленно спросила я.

Улыбка моего соседа стала еще более снисходительной.

— Молодые красивые жены всегда имеют влияние на своих мужей, леди Грейстоун, — заявил он.

Решив не торопиться с ответом, я сделала паузу и отрезала кусочек лежавшей у меня на тарелке порции фаршированной оленины. Лорд Денэм тем временем отхлебнул несколько глотков вина и бросил на меня взгляд поверх бокала. Проглотив оленину, я мягко сказала:

— Единственный голос, к которому прислушивается мой супруг, лорд Денэм, — это голос совести. И вы можете быть совершенно уверены в том, что ему он будет повиноваться беспрекословно.

Судя по всему, виконту мой ответ пришелся совсем не по вкусу.

После обеда женщины отправились освежить свои туалеты. К тому времени когда я снова спустилась вниз, в дом сэра Барбери начали прибывать новые гости. Внезапно мне пришла в голову одна мысль. Повернувшись к стоящей около меня леди Мэри Уэстон, я спросила:

— Вы не знаете, кого пригласили на танцевальный вечер, леди Мэри?

— Отчего же, знаю, — несколько суховато ответила моя недавняя соперница. — Мы с мамой помогали леди Барбери писать и рассылать приглашения.

Последняя фраза, разумеется, была не без подтекста. Леди Мэри хотела подчеркнуть, что они с ее матерью были примерными гостями и помогали, чем могли, хозяевам, в то время как я целыми днями пропадала на ипподроме. Я хотела было возразить, что меня, собственно говоря, и приглашали сюда для того, чтобы я могла посмотреть на скачки, но в последний момент решила этого не делать и задала новый вопрос:

— А маркизу Стейдскому приглашение посылалось?

— Да, — ответила леди Мэри. — В его поместье остановились Марлоны и Стонингтоны — они тоже должны приехать.

Я, однако, позволила себе, разумеется не вслух, предположить, что в доме леди Барбери появятся не все приглашенные. «Вряд ли даже такой наглец, как Стейд, — подумала я, — сможет заявиться сюда после того, что произошло утром этого же дня в штаб-квартире жокейского клуба».

Танцевальный вечер не относился к разряду официальных мероприятий, поэтому все было обставлено довольно просто, без затей: в гостиной убрали с пола ковры, отставили к стенам стулья и усадили перед камином трех музыкантов. Атмосфера была куда более веселая и непринужденная, чем на любом из балов, на которых мне довелось бывать в Лондоне, в отличие от, скажем, Алмакс-Эссэмбли-Румз, здесь не было никаких патронесс с их пронзительными взглядами, которые только мешали тем, кто собрался от души повеселиться.

Я заметила, что Адриан избегает меня. Правда, он старался, чтобы это не бросалось в глаза, и даже потанцевал со мной один раз. Я знала, что мой муж никогда не станет унижать меня на глазах у других людей, но тем не менее было ясно, что он старается свести общение до минимума.

Я попыталась не обращать на это внимания, внушая себе, что поведение Адриана объясняется тем, что он очень расстроился, узнав, что я не посвящаю его в свои секреты. Кроме того, я успокаивала себя еще и тем, что, даже если мне не удастся помириться с ним во время вечеринки, у меня будет возможность добиться примирения ночью, в постели, когда мы с ним останемся одни.

В десять тридцать музыканты заиграли вальс. Предыдущий танец я от начала до конца просидела на стуле рядом с мистером Беллертоном, который весь вечер вообще не танцевал. Услышав первые такты вальса, я спросила:

— Мистер Беллертон, а не потанцевать ли нам?

Он улыбнулся и покачал головой:

— Боюсь, из-за Наполеона мне теперь придется навсегда забыть о танцах, леди Грейстоун. Но не обращайте на меня внимания — в этом зале присутствует по меньшей мере дюжина мужчин, которые с удовольствием вас пригласят.

Однако, что бы ни говорил Беллертон, я еще раньше заметила завистливые взгляды, которые он бросал в сторону танцевальной площадки, и потому решила настоять на своем.

— Если вы наступите мне на ногу, я вам ни слова не скажу, — пообещала я. — А движения в вальсе такие, что никто даже не заметит вашей хромоты.

Он засмеялся, делая еще одну попытку вежливо отказаться.

— А вы вообще-то умеете танцевать вальс, мистер Беллертон? — осведомилась я.

— Да, леди Грейстоун, умею. — Мистер Беллертон крепко сжал челюсти и слегка вскинул подбородок. — В последний раз я вальсировал в Брюсселе, в ночь перед битвой при Ватерлоо.

— Мне кажется, что вы слишком легко сдаетесь. Я же видела, с какой тоской вы смотрели сегодня вечером на танцующих. Более того, я думаю, что если человек из-за хромоты лишает себя того, от чего он получает удовольствие, то тем самым он проявляет своеобразную трусость.

Я заметила, что Беллертон начал сердиться. Мне уже давно было известно, что, назвав мужчину трусом, женщина всегда получает именно этот результат.

— Здесь идеальное место для вашего возвращения на танцевальную площадку, — продолжала я с раздражающей настойчивостью. — Подумайте сами: неформальная атмосфера, приглашен достаточно узкий круг ваших хороших знакомых — что может быть лучше?

Бедный мистер Беллертон не знал куда деваться. С одной стороны, он не мог послать меня ко всем чертям, хотя ему явно очень хотелось это сделать; с другой стороны, ему никак не удавалось от меня отвязаться.

— Ну хорошо, леди Грейстоун, — мрачно сказал он наконец, — я попытаюсь станцевать вальс. Но вы должны пообещать мне, что, если у меня ничего не получится, мы вернемся сюда и снова сядем.

— Договорились, — ответила я и, взяв его за руку, почти силой потащила на площадку для танцев, боясь, как бы он не передумал.

Поначалу мистер Беллертон держался довольно скованно и неуверенно, но он отлично чувствовал музыку, и мне не составило никакого труда приноровиться к его движениям. Мы провальсировали вдоль одной стены зала, довольно искусно повернули и закружились вдоль другой стены. Несколько мужчин, увидев Беллертона танцующим, улыбнулись и послали ему ободряющие замечания вроде «неплохо, неплохо», и я заметила, что мистер Беллертон не обнаруживает никаких признаков того, что ему хочется снова усесться на стул. Более того, на губах его появилась улыбка.

Когда танец закончился, мы постояли еще некоторое время у края площадки. Беллертон, улыбаясь, смотрел на меня. Я улыбнулась ему в ответ и заметила:

— Я же вам говорила, что все будет хорошо.

Он радостно засмеялся.

— Ричард! — раздался рядом с нами голос леди Мэри. — Ты танцевал!

Это было сказано таким тоном, будто леди Мэри Уэстон сделала некое важное открытие.

Когда мы повернулись в ее сторону, я обратила внимание, что выражение лица у леди Мэри весьма недовольное.

— Это леди Грейстоун меня уговорила, — сказал мистер Беллертон, и глаза его весело сверкнули. — Вы всегда знаете, как сделать человека счастливым, леди Грейстоун?

— Ну, пожалуй, все же не всегда, — ответила я.

Беллертон снова рассмеялся, а леди Мэри подарила мне весьма и весьма неприязненный взгляд. Затем она посмотрела на своего кавалера и жалобным тоном заявила:

— А со мной ты никогда не танцевал!

— Он и со мной не стал бы танцевать, если бы я его не заставила, — заметила я. — Мужчины вечно озабочены тем, как они выглядят со стороны.

— Благодарю вас, леди Грейстоун, — сказал Беллертон, которого мои слова явно позабавили.

Взглянув еще раз на лицо леди Мэри, я поняла, что в эту минуту ей, по всей вероятности, было несладко. В самом деле, она так старалась не травмировать чувства мистера Беллертона, так сочувствовала его страхам показаться смешным, что примирилась с его отказом от танцев. И вдруг после всего этого она обнаруживает его танцующим со мной, да еще получающим от этого удовольствие. Когда леди Мэри снова бросила на меня злобный взгляд, я невольно признала про себя, что у нее есть для этого основания.

Откуда-то из другого конца комнаты до нас донесся взрыв смеха, и, посмотрев в том направлении, я увидела что хохочут мужчины, окружившие Адриана неподалеку от дверей, ведущих на террасу. Лицо моего мужа дышало весельем, и мне ужасно захотелось подойти к нему, но в это время рядом со мной возник мистер Круик и предложил мне поужинать в его компании. Подавив недовольный вздох, я согласилась.