Джин Вульф
      РУХЛЯДЬ
      Перевод с англ. Л. Терехиной, А. Молокана
      [* В оригинале "mathom" - слово, придуманное Дж. Р. Р. Толкиеном и обозначающее "то, что войбще-то не нужно, а выбросить жалко".]
      ИЗ КЛАДОВОЙ ВРЕМЕНИ
      1. Рассказ Робота
      Ночь холодная, пронизывающий ветер. Кажется, что нет никакого внутреннего пространства, а есть только два внешних - одно там, ще он беснуется над рекой, а другое здесь - немного более укрытое, чуть-чуть согретое нашим дыханием. Плакат с изображением Ши[Хо-Ши-Мин.] трепещет на стене, как будто сам Ши пытается что-то сказать, дети сказали бы "поговорить по душам".
      Дети - это и старшие, что скрестив ноги сидят на матрасе Кэнди (таких, как Чиликат Кэнди на улице Калхун-стрит, можно найти еще полсотни).
      Это и младшие-две девчушки-подростка (девственницы или вроде того) и тощий печальный мальчик, который всегда молчит. Это и Робот, который находился в зале, где работает, а сейчас входит, медленно переставляя ноги и обдумывая каждый шаг.
      Я беседовал с Роботом больше, чем с кем-нибудь из остальных, на мой взгляд, он самый искренний и дружелюбный. Роботу 19 лет, он очень высокий, с круглой маленькой головкой и черной шевелюрой. Робота изготовили, по его же словам, в XXXIII веке для выполнения обязанностей слуги у одной ужасной женщины, дом которой неизвестно на чем держался. Когда у Робота депрессия, он обычно говорит:
      "Я не знаю, насколько добротно меня сделали. Может быть, я буду функционировать тысячу лет, а может, уже наполовину износился".
      Он здесь уже пять лет. Он удрал, по крайней мере, он сам так говорит, раскрутив циферблаты в кладовой времени той отвратительной женщины и шагнув в кладовую, пока те находились в движении.
      Он сделал это для того, чтобы о его местонахождении не знал никто (на последнем слове он сделал особое ударение). Тем не менее он надеялся попасть в XIII век до нашей эры. Этот период был для него волшебным образом притягателен.
      Кэнди и два ее парня не обращают на него никакого внимания, так, мельком взглянули и садятся на пол рядом с подростками/юношей с печальным лицом и мной. Юноша почти спит. Чтобы разговорить Робота, я спрашиваю:
      -Робот, а ты не хочешь вернуться? Прямо сейчас?
      Он качает головой:
      - Нет, здесь лучше. Там была скучища. - На какое-то мгновение он задумывается, потом спрашивает: - Хочешь, я расскажу историю?
      Я хочу. Подростки меня искренне поддерживают, но он некоторое время колеблется, потом поясняет:
      - Я запрограммирован, чтобы рассказывать истории, а там некому слушать, поэтому я никогда их не рассказывал. Рассказанная история как бы отмечается галочкой, понимаете? Задание выполнено. А так я испытываю состояние вроде запора.
      Печальный юноша говорит:
      - Продолжайте.
      Робот будто только того и ждал.
      - Это волшебная история, - начинает он. - Она началась в те дни, когда маленькие одноместные исследовательские корабли отправились отсюда в разные стороны в поисках районов, пригодных для заселения. Они расплылись подобно выброшенной в море сперме.
      Раньше я не замечал за Роботом таких талантов рассказчика и поэтому с интересом за ним наблюдал. Он смотрел прямо перед собой, рот округлился подобно букве "О", он всегда так делал, когда хотел показать, что в его горло вставлен громкоговоритель.
      - Вы должны понимать, что это продолжалось много-много лет. И каждый год корабли летели вверх, к Полярной звезде, десятками и сотнями, и тогда они были похожи на сверкающие спицы вокруг солнца, или вниз, в сторону Южного Креста,-Именно туда держал путь один из кораблей.
      Он падал несколько лет, но не вел счет годам. Пилот спал, за сто лет он сделал три вдоха. Где-то через год он пытался перевернуться, но из стены появились пластмассовые руки и вернули его в прежнее положение. Корабль разбудил его, когда они куда-то прилетели.
      Он проснулся, и корабль знал, что он все забыл, помнил только то, что ему снилось. Поэтому корабль ему все объяснилпока растирал и кормил. Когда все было закончено, он подумал: "Что я за путе-шественник, если позволил себя уговорить полететь сюда?"
      Потом он встал и решил посмотреть, что же это за мир, куда он попал. Ничего особенного там не было. Повсюду, насколько хватало взгляда, росла высокая - выше головы - трава. Он открыл люк, воздух был нормальным, и он вышел из корабля и сделал все необходимое. Вокруг действительно ничего не было, кроме этой травы.
      (Я думал над тем, что именно Робот подразумевал в своем рассказе под словом "трава" - то ли это была неосознанная трансформация детского названия марихуаны, или же для Робота, как и для верующего человека, это был символ забвения.)
      - И когда он собирался уходить, из травы появилась эта воистину потрясающая герла. Бесшумно, вы представляете? Ни барабанной дроби, ни фанфар. Она просто раздвинула траву, так же, как девушка откинула бы волосы, и вышла.
      Увидев ее, он сразу на ней зациклился, и они заключили тайное соглашение.
      Он не мог взять ее с собой в корабль, а она не могла улететь с ним. Но она пообещала, что будет жить с ним там, если он выполнит три условия, в заставила записать эти условия кровью. Во-первых, он должен был поклясться, что будет выполнять всю работу сам и никогда не попросит ее что-нибудь сделать. Что он ни о чем не расскажет людям, если они прилетят, и что он не будет задавать никаких вопросов.
      Он все это записал и поставил подпись. Потом она заставила его строить дом из дерна, травы и кусков корабельной обшивки. Он выкопал водоем и посадил несколько семян, найденных у себя на корабле, тем самым положил начало колонии людей, которые должны были. прилететь вслед за ним. Этим они и питались, разве что иногда она ловила маленьких зверьков, живших в траве, и ела их. Ему она их никогда не давала, а он никогда не просил. Сам он поймать ниодного не мог, потому что они очень быстро бегали.
      Он старел, а они нет. Он считал, что это прекрасно. Он становился старым, а его молодая жена оставалась прекрасной, как юная девушка.
      Он, как и договаривались, должен был выполнять всю работу, но зато она оставалась красавицей. Она часто пела без слов, играла на чем-то вроде флейты и не уставала повторять, что он отличный парень.
      И вот однажды сразу после захода солнца, когда он мотыжил посевы и уже собирался идти домой, он заметил среди звезх новую светящуюся точку. Он долго вглядывался в нее, пытаясь распрямить спину и теребя белую бороду. После этого в течение трех ночей он наблюдал, как она перемещалась по небу. На четвертый день, когда он нес воду из пруда, в воздухе раздался свист и что-то большое ударилось о землю где-то далеко. Он начал было об этом размышлять, когда увидел, что по тропинке идет его жена. Она ничего не пела и выглядела как всегда, но на ней не было одежды и тело ее светилось, словно она дольше обычного расчесывала волосы или, может быть, умывшись, сильнее растерлась полотенцем. Она прошла мимо, совсем близко от него, ничего не сказав.
      Он смотрел, как она подошла к траве, развела ее руками, вступила в нее, и крикнул:
      - Куда ты идешь?
      Она даже не повернула головы, только прокричала в ответ:
      - Иду за новым дурачком!
      - И это все? - спрашивает один из подростков.
      Робот не отвечает. Кэнди подходит к нему и говорит:
      - Робот, мы хотим, чтобы ты пошел и стащил для нас пять долларов. Что означает: "Купи нам марихуаны на пять долларов".
      Робот встает и протягивает руку. Один из парней, растянувшись на матрасе Кэнди, смеется и говорит:
      - Если бы у нас они были, мы бы купили сами.
      С минуту я размышлял над тем, что надо бы одолжить Роботу свой пиджак. (Тот, который на нем, оранжевый, когда-то принадлежал гостиничному швейцару и местами вытерт так, что видна подкладка). Но, как все люди, я слишком долго думаю, прежде чем что-нибудь сказать, и он выходит. Кэнди и ее два приятеля устраиваются на матрасе и начинают ждать, а мы все, по-моему, засыпаем.
      2. Против эскадрильи Лафайета . ..
      Я посмотрел точную копию триплана "фоккер"[ Триплан - самолет с тремя парами крыльев одна над другой, выпускался 1913-1918 гг. Известны трипланы "фоккер", "Сопвич-Q-Q".]. Единственное отличие ее от оригинала заключалось в том, что она не была покрыта легковоспламеняющимся аэролаком. Триплан пять метров семьдесят семь сантиметров длиной, размах крыльев семь метров размеры в точности, как у оригинала. Двигатель точно такой же, как на Oberursel UR II[ Oberursel UR II - марка самолета (по названию заводов).]. У меня есть токарный станок, и большую часть деталей двигателя я изготовил самостоятельно. Кое-что я добыл у одной компании из Кливленда, а детали топливной системы были изготовлены в Луизиане и Кентукки.
      Сначала я надеялся достать двигатель от оригинала и написать в Германию, но это оказалось совершенно невозможным; их осталось очень мало, кроме того, как я выяснил, у частных лиц их не было. Oberursel Worke[Oberursel Worke - авиастроительная фирма в Германии времен 1-и мировой войны.] больше не существует. Однако с помощью некоторых немецких любителей мне все-таки удалось добиться осуществления своих замыслов. Когда "фоккер" был почти готов к полету и приехал сотрудник газеты, чтобы сфотографировать его, я подсчитал, что затратил на постройку больше трех тысяч часов. Я сам изготовил весь фюзеляж и выполнил все работы по обшивке, сам вырезал винт.
      Осуществляя свой проект, я старался, чтобы он как можно точнее соответствовал реальности. Перед открытой кабиной я установил два 7,62 мм пулемета "максим-шпандау". Конечно, они не заряжены, но их спусковые механизмы подсоединены к двигателю при помощи фирменного механизма прерывания, такого, какой стоял на настоящих "фоккерах".
      Вопрос об обшивке возник благодаря моей переписке с одним человеком из Орегона, который летал на "ньюпоре-скаут". Обшивка оригинала, как вы, наверное, понимаете, была крайне огнеопасна.
      Он хотел знать, не использовал ли я ее, а когда я ответил, что нет, стал меня критиковать. Тогда я объяснил ему, что слишком люблю "фоккер" и не хочу видеть, как от горит, и что если бы в распоряжении Энтони Фоккера и Рейнхольда Платца были огнестойкие материалы, то они наверняка бы их использовали. Такое объяснение не удовлетворило этого типа, и он в конце концов дошел до оскорблений, а я перестал отвечать на письма. Я по-прежнему верил в свою правоту, и, если бы мне пришлось строить свой триплан заново, я все сделал бы точно так же.
      Для перевозки "фоккера" по моему заказу изготовили специальный, трайлер. Чтобы буксировать его, я поменял свой лимузин на грузовик. На нем же я собирался возить запчасти и запасные шари. Я держал грузовик у арендованного мной ангара и старался ездить на нем как можно реже. Но когда требовалось перевезти что-нибудь крупногабаритное и я все-таки брал его, то ехал очень медленно, стараясь выбирать дороги побезлюднее. Когда мы проезжали, люди всегда останавливались и провожали нас взглядами.
      И часто можно было слышать, как те, что стояли на крыльце, звали из дома остальных, чтобы те тоже вышли и посмотрели. По-моему, их больше всего интересовали три крыла "фоккера", и лишь изредка какой-нибудь ветеран войны проявлял к нему интерес.
      Он всегда курил трубку и ходил с палочкой. Если мне и удавалось расслышать, что они говорили, то, как правило, это была какая-нибудь глупость. Я же искренне наслаждался, видя, как у них загорались огоньки в глазах.
      Большее время "фоккер" стоит в поле в своем ангаре, и, когда я выезжаю, чтобы полетать, меня почти не отличить от других людей. На двери моего грузовика нарисован, черный крест, но в этом нет ничего особенного. Ничего особенного не заметили бы на дороге и в тот день, когда я увидел воздушный шар.
      Это случилось в один прекрасный день ранней весной, в воздухе было разлито что-то очень свежее, поистине волшебное. Три дня назад я впервые в этом году выбрался в поле. Я отправился туда после работы и летал уже в сумерках. Погода напоминала зимнюю. А сегодня была суббота, и все изменилось. Я помню, как развевался мой шарф, когда, стоя на летном поле, я разговаривал с механиком.
      Ветер был благоприятный, он дул с поля прямо на меня, подхватывая "фоккер" под крылья. Не пробежав и ста футов, "фоккер" взмыл вверх, словно воздушный змей. Я неторопливо развернулся, глядя в поле, на котором начала пробиваться свежая трава, и поправляя очки.
      Вам когда-нибудь приходилось смотреть из открытой кабины на подрагивающие от напряжения крылья, на проплывающую далеко внизу землю? С этим ничто не сравнится. Я потянул ручку управления на себя и начал подниматься все выше и выше, пока не оказался выше всех птиц и уже не мог различить, какая из крошечных крыш внизу была крыша моего дома или фабрики, где я работал. Потом я стал смотреть не вниз, а вверх, не забывая поглядывать через плечо, там, на фоне солнца, почти не видимые в его сиянии, любили висеть подобно стрекозам пять самолетов королевских воздушных сил.
      Потом я повернулся и увидел его - оранжевая точка почти у самого горизонта. Конечно, тогда я не знал, что это такое, но помахал остальным экипажам моего звена, развернул "фоккер" в направлении той точки, и тот лишь задрожал в ответ на изменение курса. Точка двигалась по ветру, а значит, от меня. Ветер дул нам в хвост, и мы летели с попутным ветром, постоянно набирая высоту.
      На самом деле он не был оранжевым, как мне показалось сначала. В нем были тысячи цветов и оттенков, от красного до желтого, а больше всего белого. Я подползал к нему на крутом подъёме, почти до упора взяв ручку на себя, поэтому сначала я не разглядел привязанной к нему корзины. Потом я выровнял триплан и кружил на некотором расстоянии. И именно тогда я понял, что это воздушный шар. Через какое-то время я понял, что он очень старого образца, с плетёной корзиной, в которой кто-то сидел. В тот момент меня больше интересовало обилие цветов, и я медленно, по спирали приближался к шару, чтобы лучше рассмотреть оттенки - голубые, цвета пасхального яйца, черные, красные, белые, желтые.
      Я понял все только тогда, когда взглянул на пассажирку. Это была очень красивая девушка, на ней был кринолин, длинные вьющиеся каштановые волосы рассыпались по обнаженным плечам. Она помахала мне, и тут я понял.
      Женщины Ричмонда сшили его из своих шелковых платьев для армии конфедератов. Я вспомнил, что читал об этом. Девушка послала мне из корзины воздушный поцелуй, и я помахал ей в ответ. Я хотел заверить её, что ни один человек из моей команды не причинит ей вреда, что мы сначала приняли ее шар за разведывательный летательный аппарат французской или итальянской армии, но теперь ей не следует бояться пулемета, установленного на самолете кайзеровского аса.
      Я ещё некоторое время кружил около нее, она медленно поворачивалась, следя за движениями моего триплана, и мы разговаривали с ней на языкеулыбок и жестов. Наконец, когда у меня горючее было на исходе, я просигналил ей, что должен улетать. Она достала из контейнера со дна корзины закупоренную коричневую бутылку необычной формы. Я подлетел почти к самому борту и увидел смятую жёлтую наклейку. Это был один из первых безалкогольных напитков в подлинной бутылке. Пока я смотрел, она вынула пробку, выпила немного и символически предложила мне.
      Мне нужно было возвращаться. Я полетел обратно на последних каплях горючего и вынужден был приземлиться в километре от ангара.
      Я тут же заправил свой "фоккер" и снова поднялся в небо, но шар найти уже не мог. Я уже никогда больше не смог его найти, хотя поднимался в воздух ежедневно, если позволяла погода. Я находил только пустое небо да несколько самолетов. По правде говоря, иногда меня мучит мысль, так ли все было бы, если бы я, заканчивая работу над "фоккером", использовал настоящую огнеопасную пропитку. Ведь и девушка, и шар были такими настоящими. Иногда мне кажется, что я вижу ее вдали, над облаками, и я мчусь туда над безмолвной долиной. "Фоккер" дрожит и задыхается, но это оказывается всего лишь солнце.
      3. Loco Parentis[* Loco Parentis (лат.) - вместо родителей.]
      Папа: Он прелестен, не правда ли?
      Мама: Такой новый и непоцарапанный. Словно автомобиль в выставочном салоне или никогда не вращающаяся турбина. Будто новые часы!
      Папа: Ты ведь очень взволнована? Ты хочешь мне что-то сказать?
      372
      Мама: Я хочу сказать, что я с тобой согласна, он прекрасен. Прекрати чесаться!,
      Няня: Правда красивый? Но ему всего десять месяцев. О нем надо всячески заботиться. Мыть и кормить.
      Папа: О, я все это знаю. Видел уже. Мама: Ты хочешь сказать, мы знаем.
      Няня: Я уверена, что вы оба научитесь. (Оставляет ребёнка и выходит).
      Отец: Что ты имела в виду, когда говорила о турбинах? Я слышал, есть много таких же пар, как мы, которые хотят иметь детей, но не могут. Поэтому они строят роботов, полуживое подобие детей, чтобы удовлетворить свой инстинкт. Раз в месяц они приходят ночью и меняют их на более крупных, чтобы думать, будто дети растут. Это то же самое, что есть восковые фрукты.
      Мать: Это чепуха. На самом деле они воздействуют на зародышевую плазму шимпанзе (Pan Satyrus) и делают ее похожей на плазму зародыша человека, получая таким образом человекоподобных обезьян, и заботятся о них. Это все равно, что орган играл бы музыку, а слушать ее было бы некому, кроме играющей на органе обезьяны.
      Отец: (Откидывает детское одеяльце) Он не мутант шимпанзе.
      Посмотри, какие у него прямые ножки.
      Мать: (Дотрагивается до ребенка) Он не машина. Потрогай, какой он теплый самой настоящей теплотой, даже когда ни одна из его частей тела не двигается.
      Сын: Можно мне поиграть на улице?
      Мать: С кем?
      Сын: С Джеком и Фордом. Мы будем пускать змеев и лазить по деревьям.
      Мать: Мне не хочется, чтобы ты играл с Фордом. Я видела, как он упал и разбил колено. Кровь не шла нормальной струёй, а просто вытекала, как из трубы.
      Отец: Ты бы держался подальше от Джока. Он ест слишком много фруктов, кроме того, мне не нравится его манера одеваться.
      Сын: Он вообще не одевается.
      Мать: Именно это и имеет в виду твой отец.
      Сын: Мне нравится его сестра. (Выходит).
      Отец: Не плачь. Они так быстро растут. Разве никто тебе об этом не говорил?
      Мать: (Все еще всхлипывая). Только не она. Сестра Джока.
      Отец: Она хорошая девочка. Слишком броская, это правда.
      Мать: Сестра Джока!
      Сын: (Возвращается, за ним следует семейная пара средних лет). Мама, папа, они говорят, что они настоящие родители, и теперь, когда я достаточно взрослый, чтобы доставлять вам неудобства, не считая платы за обучение, они пришли, чтобы меня забрать.
      Мистер Думбровский: Мы объяснили мальчику, насколько полезно существование приемных родителей, которые дают возможность отдохнуть настоящим.
      Миссис Думбровская: Я всегда говорила, что это почетная обязанность, можно сказать, призвание. А заполняя бланки в офисе за настоящих родителей, пока те на работе, приемные отцы повышают престиж своих так называемых надзирателей. Не правда ли, дорогой?
      Мистер Думбровский: Да, разумеется. Несколько таких работали на меня. Хотя в своем офисе я не допустил бы ничего подобного.
      Сын: До свидания, мама и папа. Я знаю, что один из вас или вы оба являетесь лишь машиной либо обезьяной, а может быть, тем и другим, но я вас никогда не забуду. Я не приду к вам в гости, потому что кто-нибудь может меня увидеть, но я никогда не забуду вас. (Обращается к мистеру Думбровскому): У меня будет время подумать над тем, кто есть кто?
      Няня: Ну разве он не хорош? А ведь ему всего-навсего десять месяцев, ему необходима всяческая забота. Мыть и кормить. Отец: Это словно удар новой бамбуковой палкой.
      Мать: Это как свет новой фары стального танка.
      Няня;Я уверена, вы научитесь. (Оставляет ребенка и уходит.) Малыш: Можно мне сесть здесь у часов и съесть мой банан? Мать и отец: Сынок!