Книги нового солнца (№2) - Коготь миротворца

Великан медленно покачал головой.

– Он знает, какое лекарство ты для него приготовил, – захихикал доктор. – Ему не раз приходилось испытывать его на других, но он слишком любит жизнь.

– Я предлагаю жизнь, а не смерть.

– Неужели? – Доктор поднял бровь. – А где же тот твой друг?

Великан собирал пожитки.

– Балдандерс, – снова обратился я к нему, – ты знаешь, кто такой Миротворец?

– Это было давно, – угрюмо отвечал Балдандерс. – И неважно. – Он тронулся по тропинке – не по той, по которой ушла Доркас. Доктор Талое вместе с Иолентой, уцепившейся за его руку, догнали. Потом доктор остановился.

– Северьян, судя по тому, что ты мне рассказывал, ты умеешь сторожить заключенных. Придержи-ка вот это существо, пока мы не отойдем на приличное расстояние, за один хризос.

На меня навалилось ощущение неимоверной усталости – и от страданий Балдандерса, и от собственной неудачи. Я выдавил из себя:

– Как член гильдии я имею право работать лишь по приказанию лиц, облеченных законной властью.

– Тогда мы убьем ее, как только ты скроешься из виду.

– Это твое дело, – сказал я и двинулся вслед за Доркас. Не успел я догнать ее, как раздались вопли Иоленты. Доркас встала как вкопанная и вцепилась в мою руку, спросила, что это было. Я передал ей слова доктора.

– И ты оставил ее?

– Я ему не поверил.

Мы бросились назад. Не успели мы сделать и дюжины шагов, как крики смолкли. Наступила столь глубокая тишина, что был слышен шелест увядающей листвы. Мы побежали дальше. К тому времени, как мы достигли перекрестка, я почувствовал, что уже слишком поздно, и, по правде говоря, поспешил дальше лишь для того, чтобы Доркас не разочаровалась во мне. Я ошибся. Иолента бежала нам навстречу. Колени она держала сомкнутыми, будто ей мешали пышные бедра, скрещенными руками она придерживала груди. Великолепные золотисто-рыжие волосы разметались по лицу, тонкий шелк платья висел клочьями. Бросившись в объятия Доркас, она потеряла сознание.

– Эти негодяи ее избили, – в ужасе пролепетала Доркас.

– Еще мгновение назад мы думали, что они ее прикончили. – Я осмотрел кровоподтеки на спине красавицы. – Похоже на следы докторовой трости. Ей еще повезло, что он не натравил на нее Балдандерса.

– Что же нам делать?

– Можно попробовать вот это. – Я достал из сапога Коготь и показал ей. – Помнишь, мы нашли его в моей ташке? Ты еще сказала, что это не настоящий драгоценный камень. Вот что это было. Он способен залечивать раны – иногда. Я хотел полечить им Балдандерса, но он отказался.

Я подержал Коготь над головой Иоленты, потом провел им по ссадинам на спине, но камень не засветился ярче, а Иоленте не стало лучше.

– Не действует, – разочарованно произнес я. – Придется ее нести.

– Перекинь ее через плечо. Чтобы не касаться самых больных мест.

Доркас взяла «Терминус Эст», а я взвалил Иоленту на плечи и почувствовал, что она весит не меньше мужчины. Мы успели проделать немалый путь под пологом бледно-зеленой листвы, прежде чем Иолента наконец открыла глаза. Но и тогда она не могла ни идти, ни стоять без посторонней помощи, ей трудно было даже поднять руку, чтобы откинуть с заплаканного лица свои удивительные волосы.

– Доктор не хочет брать меня с собой, – прошептала она.

Доркас кивнула.

– Похоже, действительно не хочет. – Она говорила с Иолентой так, будто та была гораздо моложе ее самой.

– От меня ничего не останется.

Я спросил, почему она так говорит, но Иолента только покачала головой. Через некоторое время она попросила:

– Можно мне остаться с тобой, Северьян? У меня нет денег – Балдандерс забрал все, что дал мне доктор. – Она искоса взглянула на Доркас. – У нее тоже есть деньги, она получила больше, чем я, – столько же, сколько и ты.

– Он знает, – проговорила Доркас. – А еще он знает, что все, что у меня есть, будет принадлежать ему, если понадобится.

Я сменил тему:

– Думаю, мне следует предупредить вас обеих, что я могу направиться и не в Траке. То есть не прямо в Траке, если мне удастся разузнать, где искать Орден Пелерин.

Иолента взглянула на меня так, будто я повредился в уме.

– Я слышала, что они странствуют по всему свету. Кроме того, они принимают одних женщин.

– Я не собираюсь вступать в Орден – просто хочу найти их. В последний раз мне говорили, что сейчас они продвигаются на север. Но я должен встретиться с ними любой ценой – даже если для этого придется повернуть обратно на юг.

– Я пойду за тобой куда угодно, – заявила Доркас. – Мне все равно, в Траке или нет.

– А мне идти некуда, – вздохнула Иолента. Теперь она достаточно окрепла, чтобы идти самой, но заметно отставала от нас. Через некоторое время я оглянулся: она больше не плакала, но я с трудом узнал в ней красавицу, которая когда-то сопровождала доктора Талоса. Та всегда шествовала, расправив плечи, гордо, даже надменно, откинув голову, а ее поразительные глаза сияли, как изумруды. Сейчас ее плечи поникли от усталости, взгляд не отрывался от земли.

– О чем ты разговаривал с доктором и великаном? – спросила меня Доркас.

– Я же тебе говорил, – отозвался я.

– Нет, один раз, когда ты заговорил громче, я расслышала: «Ты знаешь, кто такой Миротворец?» Только я не поняла, спрашивал ли ты потому, что сам не знаешь, или же хотел выяснить, знают ли они.

– Лично я знаю совсем немного – почти что ничего. Мне приходилось видеть картины, на которых он будто бы изображен, но эти изображения были слишком уж не похожи одно на другое.

– Есть еще легенды.

– Да, но чуть ли не все, что я слышал, – это какая-то нелепица. Жаль, что здесь нет Ионы. Он бы позаботился об Иоленте, и он уж наверняка знает о Миротворце. Иона – это тот человек, с которым мы повстречались у Врат Скорби, верхом на мерихипе. Все это время он был мне верным другом.

– А где он теперь?

– Тот же вопрос мне задал доктор Талое. Я не знаю и не хочу об этом говорить. Расскажи мне лучше о Миротворце.

Это, наверное, прозвучит глупо, но как только я произнес слово «Миротворец», тишина леса вдруг стала тяжелой и зловещей. Легкий шелест ветра в самых верхушках ветвей вызывал в воображении вздохи умирающего, а бледно-зеленые от недостатка света листья напоминали истощенные личики вечно голодных детей.

– О нем никто не знает много, а я, может быть, знаю еще меньше, чем ты. И даже не помню, откуда. Одни говорят, что это был почти ребенок. Другие – что он вообще не человек, но не какоген, а овеществленная мысль некоего великого разума, для которого наше существование не более реально, чем жизнь игрушечного картонного театра. В одной истории говорится, что однажды он одной рукой коснулся руки умирающей женщины, а другой – звезды и с той поры стал обладателем силы, способной примирить вселенную с человечеством и человечество со вселенной, чтобы положить конец извечной вражде между ними. Он любил исчезать, а потом снова появляться, когда все думали, что он умер. Иногда он появлялся после того, как его хоронили. Его можно было встретить в облике животного, говорящего человеческим языком, а благочестивым женщинам он являлся в виде розы.

Я вспомнил ритуал возложения на меня маски.

– Наверное, Святой Катарине перед казнью.

– Есть и мрачные легенды.

– Расскажи.

– Нет, раньше они меня пугали, – отказалась Доркас. – А теперь я и не помню их как следует. Разве в твоей коричневой книге о нем ничего нет?

Я достал книгу. Доркас оказалась права. Читать на ходу было неудобно, поэтому я убрал книгу в ташку, решив прочитать это место на привале, который и так пришлось бы устраивать довольно скоро.

Глава 27

К Траксу

Дорожка бежала перед нами по увядающему лесу до самого вечера. С момента наступления темноты прошла целая стража, когда мы вышли на речной берег. Река была уже и быстрее, чем Гьолл, а на другом берегу в лунном свете ночной ветер колыхал стебли тростника. Иолента давно всхлипывала от усталости, и мы наконец решили остановиться. Я ни за что не отважился бы испробовать благородный клинок «Терминус Эст» на жестких суках лесных деревьев, а трухлявые мертвые ветви под ногами были пропитаны влагой, как губка, поэтому в лесу мы остались бы без топлива. Зато на берегу валялись кучи корявых сучьев – легких и сухих.

Мы уже разложили костер, когда я вспомнил, что мне нечем его разжечь, ведь огниво осталось у Автарха, который, уверен, и был тем самым «посланцем из Обители Абсолюта», осыпавшим доктора Талоса хризосами. К счастью, среди пожитков Доркас оказались и кремень, и огниво, и трут, и скоро ревущее пламя обдало нас приятным жаром. Как ни силился я втолковать Иоленте, что в лесу, примыкающем к садам Обители Абсолюта, не может быть ничего опасного, она все равно боялась диких зверей. Для ее спокойствия мы положили одним концом в костер три толстые ветки, чтобы в случае опасности можно было быстро выхватить их из огня и отпугнуть страшных пришельцев.

Однако никаких диких зверей поблизости не оказалось, дым разогнал москитов, и мы спокойно лежали, глядя, как искры нашего костра улетают в небо. На неизмеримо большей высоте время от времени мелькали сигнальные огни флайеров. Их яркие точки на мгновение озаряли небосвод поддельным призрачным рассветом. Это министры и генералы Автарха возвращались в Обитель Абсолюта или отправлялись к местам боевых действий. Мы с Доркас рассуждали о том, что им приходит в голову, когда они глядят вниз и – в кратчайший миг перед тем, как уносятся прочь, – замечают нашу красную звездочку. Нам хотелось верить, что они, так же как и мы при виде их огней, гадают, кто мы такие, зачем и куда держим путь. Доркас спела мне песню о девушке, которая бродит по весенней роще и тоскует о пропавших друзьях – прошлогодних листьях.

Иолента лежала между костром и рекой – я думаю, для большей безопасности. Мы с Доркас расположились по другую сторону костра. Не только из желания, чтобы она нам не мешала, но и потому, что Доркас был неприятен вид и плеск холодного, темного потока.

– Как червяк, – говорила она. – Огромная эбеновая змея. Сейчас она сыта, но знает, что мы здесь, и постепенно сожрет всех нас одного за другим. Ты боишься змей, Северьян?

Змей боялась Текла. Вопрос всколыхнул во мне отголоски воспоминаний о ней, и я утвердительно кивнул.

– Я слыхала, что в жарких северных лесах живет Автарх всех змей, Уроборос, брат Абайи. Охотники, которые находят его нору, принимают ее за огромный туннель под морским дном. Они входят туда, и, сами того не замечая, попадают ему прямо в пасть, а потом – в глотку, и думают, что живут, хотя уже умерли. Правда, говорят еще, что Уроборос – это просто большая река, которая впадает в собственный исток, или та река вытекает из моря, и там же лежит ее конец.

Доркас придвинулась ко мне поближе. Я понял, что она хочет любви, и, хотя мы оба были не уверены, что Иолента спит, обнял ее. Иолента время от времени шевелилась. Из-за пышных бедер, тонкой талии и волнистых волос казалось, что она извивается по земле, точно змея. Доркас подняла ко мне маленькое личико, отмеченное печатью почти трагической чистоты. Я поцеловал ее и почувствовал, как ее тело, сотрясаемое дрожью желания, прижимается к моему.

– Я так замерзла, – шепнула она.

На ней ничего не было, хотя я не заметил, когда она успела раздеться. Я накинул на нее плащ. Кожа ее, как и моя, горела от жара костра. Маленькие руки скользнули под одежду, лаская мое тело.

– Как хорошо. Так спокойно, – сказала она. А потом (хотя я уже обладал ею раньше), как ребенок:

– А я не слишком маленькая?

Когда я проснулся, луна (трудно было представить себе, что это та же самая луна, сопровождавшая меня через сады Обители Абсолюта) спустилась к вершинам гор на западе. Ее берилловый свет скользил по реке, подчеркивая рябь на поверхности воды черными тенями.

Я ощущал беспричинное смутное беспокойство. Страхи Иоленты перед диким зверями уже не казались такими глупыми. Я встал, удостоверился, что ни с Иолентой, ни с Доркас ничего не случилось, и принес охапку дров для потухающего костра. Мне вспомнились ночницы, которых, как говорил Иона, посылают по ночам на поиски жертв, и загадочное существо в вестибюле. Над головой пролетали ночные птицы. Не только совы, которые в изобилии гнездились в разрушенных стенах Цитадели. Их было легко узнать по круглой голове, коротким широким крыльям и бесшумному полету. Но были и другие – с раздвоенными хвостами, которые плавно скользили над самой поверхностью воды и щебетали на лету. Иногда между деревьями пролетали ночные бабочки небывалой величины. Их резные крылья были длиной с человеческую руку, и они переговаривались, как люди, только такими тоненькими голосами, что их едва улавливало человеческое ухо.

Я разворошил угли и проверил, на месте ли меч. Потом я долго любовался невинным лицом Доркас, ее длинными нежными ресницами, сомкнутыми во сне. Наконец я снова лег и, наблюдая за птицами, странствующими меж созвездий, углубился в мир воспоминаний – горьких и сладких, – который никогда не бывает закрыт для меня наглухо.

Мне хотелось вызвать в памяти день Святой Катарины в тот год, когда я стал капитаном учеников, но едва начались приготовления к празднику, как это воспоминание обступила толпа других, непрошеных. Я будто бы поднес к губам чашу с украденным вином, но она обратилась в грудь, сочащуюся теплым молоком. Это была грудь моей матери. Я с трудом сдержал восторг (который мог унести прочь воспоминание) от того, что наконец-то, после стольких бесплодных попыток, сумел приблизиться к ней. Руки тянулись обнять ее. Если бы я только мог поднять глаза и увидеть ее лицо! Это, без сомнения, была моя мать, хотя дети, которых забирают палачи, не знают материнской груди. Значит, то серое по краям поля зрения – это железные стены камеры. Скоро ее уведут, и она будет исходить криком в «Аппарате» и задыхаться в «Ожерелье Аллоуна». Я жаждал удержать ее, запечатлеть это мгновение, чтобы возвращать его вновь и вновь по своему желанию. Но она растаяла, несмотря на то что я пытался привязать ее к себе. Исчезла, как рассеивается туман при дуновении ветра.

Я снова был ребенком… девочкой… Теклой. Я стояла в великолепной комнате с зеркалами вместо окон. Зеркалами, которые и источали, и отражали свет. Меня окружали красивые высокие полуодетые женщины. Воздух был насыщен ароматом духов. Я искала кого-то, но глядя на накрашенные лица женщин, исполненные совершенной красоты, я испугалась, что не смогу узнать ее. По моим щекам покатились слезы. Три женщины подбежали ко мне, а я переводила взгляд с одного лица на другое. Потом их глаза сузились, превратившись в точки света, а мушка в форме сердечка на щеке ближайшей ко мне женщины распахнула перепончатые крылья.

– Северьян.

Я сел, пытаясь сообразить, в какой момент воспоминание перешло в сон. Голос, который я только что слышал, был нежным и в то же время очень глубоким. Я был уверен, что слышал его прежде, только не мог вспомнить где. Луна уже почти скрылась за горизонтом, а костер умирал во второй раз. Во сне Доркас сбросила с себя ветхие покрывала. Вид ее овеваемого ночным воздухом тела, похожего на тело эльфа, бледной кожи, еще более осветленной меркнущей луной, а местами подсвеченной красными отблесками тлеющих углей, пробудил во мне такое неистовое желание, какого я прежде никогда не испытывал – ни когда прижимал к себе Агию на Адамнианской Лестнице, ни когда впервые увидел Иоленту на сцене, ни когда спешил на свидание с Теклой в ее камеру. И все же я желал не Доркас. Я лишь совсем недавно обладал ею и, хотя не сомневался в ее любви, подозревал, что она не отдалась бы мне с такой готовностью, если бы не знала про мои похождения с Иолентой в день празднества и не представляла, как Иолента, проснувшись, смотрит на нас через костер.

Я не вожделел и к Иоленте, которая лежала на боку и слегка похрапывала. Скорее, я хотел их обеих, а вместе с ними и Теклу, и безымянную блудницу, что подделывалась под Теклу в Лазурном Доме, и ее подругу, изображавшую Tea, которую я встретил на лестнице в Обители Абсолюта, Агию, Валерию, Морвенну и тысячи других. Я вспоминал дикие пляски ведьм в дождливые ночи на Старом Дворе, холодную, девственную красоту Пелерин, облаченных в пурпурные мантии.

– Северьян.

То был не сон – встрепенулись сонные птицы, примостившиеся на ветках деревьев близ лесной опушки. Я вынул «Терминус Эст» из ножен и повернул клинок так, чтобы его стальная поверхность поймала холодный предутренний свет. Кому бы ни принадлежал этот голос, пусть он знает, что я не безоружен.

И снова наступила тишина, еще более глубокая, чем ночью. Я ждал, медленно поворачивая голову и пытаясь понять, откуда доносился голос, хотя отдавал себе отчет, что было бы гораздо лучше, если бы я уже знал направление. Доркас пошевелилась и застонала во сне, но ни она, ни Иолента не проснулись. Слышалось лишь потрескивание костра, шелест предрассветного ветерка в ветвях деревьев да журчание воды.

– Где ты? – шепнул я, но никто не ответил. В реке серебряной вспышкой плеснула рыбка, и снова все стихло.

– Северьян.

Каким бы низким и глубоким ни казался голос, это был голос женщины, вздрагивающий от страсти, влажный от нетерпения. Я вспомнил Агию и не вложил меч в ножны.

– Отмель…

Я боялся, что меня просто хитростью хотят заставить повернуться спиной к лесу, но все же обвел взглядом реку и увидел ее – песчаную отмель примерно в двух сотнях шагов от костра.

– Подойди ко мне…

Значит, если мне и собирались устроить ловушку, но не ту, которой я опасался вначале: голос доносился от реки.

– Подойди, прошу тебя. Мне тебя не слышно отсюда. Я проговорил:

– Но я молчал.

Ответа не было. Я подождал еще немного. Очень не хотелось оставлять Иоленту и Доркас одних.

– Прошу тебя. Когда солнце коснется воды, мне придется уйти. Другого случая не будет.

У отмели речка расширялась. Не замочив ног, я прошел по сухому песку почти до ее середины. Теперь, слева от меня, русло постепенно сужалось, а зеленоватая вода ускоряла течение. Справа же лежала глубокая заводь, шириной шагов в двадцать, из которой вода изливалась быстро, но плавно. Я стоял на песке, обеими руками сжимая рукоять меча.

– Я здесь, – сказал я. – Где ты? Теперь ты меня слышишь?

И словно мне ответила сама река, три рыбки разом выпрыгнули из воды, еще раз, еще… оставив на гладкой поверхности цепочку легких всплесков. Мокасиновая змея, чье коричневое тельце украшали золотые и черные кольца, прошелестев по песку чуть ли не у самых моих ног, повернула голову и зашипела, будто угрожая играющим рыбкам, потом скользнула в воду и, плавно извиваясь, уплыла. Тело ее было толщиной с мое предплечье.

– Не бойся. Смотри. Ты видишь меня? Я не причиню тебе зла.

И без того зеленоватая вода позеленела. В ней, не выходя на поверхность, извивались тысячи нефритовых щупалец. Я не мог оторвать глаз от этого зрелища, слишком завороженный им, чтобы испытывать страх. Наконец среди щупалец показался медленно всплывающий белый диск.

Только когда он поднялся к самой поверхности, я понял, что это такое, – и то лишь потому, что увидел, как открываются глаза. Сквозь воду на меня глядело лицо – лицо женщины, которая могла бы нянчить Балдандерса на руках, как игрушку. Глаза ее были рубиновыми, а рот обведен полными губами такого темно-пунцового цвета, что сначала я даже не понял, что это губы. За ними открывался ровный ряд конических зубов, а зеленые щупальца были ее волосами.

– Северьян, я пришла за тобой, – вновь услышал я ее голос. – Нет, ты не спишь.

Глава 28

Наложница Абайи

Я проговорил:

– Однажды я видел тебя во сне. – Сквозь воду виднелись размытые очертания ее огромного мерцающего тела.

– Мы следили за великаном и так нашли тебя. Но, увы, мы слишком скоро потеряли тебя из виду – когда ты расстался с ним. Ты думал, что ненавидим, не ведая, что любим. Все моря мира бушевали, когда мы рыдали по тебе, а волны смывали соленые слезы и в отчаянии швыряли их о скалы.

– Чего вы хотите от меня?

– Только любви. Только твоей любви.

Ее правая ладонь вынырнула на поверхность и поплыла, как плот, связанный из пяти белых бревен. Не это ли великанья рука, на кончике пальца которой умещается карта его владений?

– Разве я не прекрасна? Где еще ты увидишь такую чистую кожу, такие красные губы?

– От твоего вида захватывает дух, – признал я. – Но позволь узнать, почему вы следили за Балдандерсом? И почему не искали меня, если, как ты говоришь, стремились ко мне?

– Мы следили за великаном, ибо он растет. И потому что он сродни нам и нашему отцу-супругу Абайе. Когда-нибудь ему придется спуститься в море, ведь земля не в силах будет держать его. А ты можешь сделать это и сейчас, если пожелаешь. Ты станешь дышать – благодаря нашему дару – так же легко, как вдыхаешь здесь тонкий хилый ветер, а когда захочешь, вернешься на землю, чтобы принять свой венец. Эта река по имени Цефисс впадает в Гьолл, а тот течет в мирное море. Там ты будешь кататься верхом на дельфинах среди колеблемых течением коралловых и жемчужных садов. Мы с сестрами покажем тебе позабытые города, построенные в глубокой древности, где сотни поколений твоих пленных сородичей рождались и умирали, давно забытые здесь, наверху.

– О каком венце ты говоришь? Вы принимаете меня за кого-то другого.

– И все мы будем принадлежать тебе. Ты будешь обладать нами на красных и белых лужайках, где пасутся стада радужных рыб.

Ундина медленно поднимала подбородок, слегка запрокидывая голову, пока все ее лицо не оказалось лежащим на одной глубине, совсем близко от поверхности. Потом я увидел белую шею, вслед за этим огромные груди с пурпурными сосками вспороли водную гладь, и мелкие волны, лаская, заплескались вокруг них. Вода вскипела мерцающими пузырьками. И вот она во всю длину вытянулась в струях потока – по меньшей мере сорок кубитов от алебастровых ступней до кончиков нефритовых волос.

Вряд ли найдется читатель, который поймет, как могло меня тянуть к этакому чудовищному созданию природы. И все же мне хотелось верить ей, хотелось пойти с ней – так же неудержимо, как тонущему человеку хочется вдохнуть воздуха. И если бы я полностью доверял ее обещаниям, я тут же бросился бы в заводь, позабыв обо всем на свете.

– Венец у тебя есть, хотя ты сам еще об этом не знаешь. Неужели ты думаешь, что мы, обитающие во всех водах мира и плавающие меж звезд, ограничены пределами времени? Мы видели, чем ты был, и знаем, чем ты станешь. Лишь вчера ты лежал во впадине моей ладони, и я подняла тебя, иначе ты утонул бы в Гьолле. Это я спасла тебя.

– Дай мне силу дышать водой, – попросил я. – Я испытаю твой дар там, по другую сторону отмели. И если ты сказала правду, я пойду с тобой.

Я смотрел, как шевелятся ее огромные губы. Трудно представить, насколько громко ей приходилось говорить под водой, чтобы я слышал ее, но из воды снова выпрыгнула рыба.

– Этого я не могу сделать. Ты должен мне довериться. Идем!

Она протянула ко мне руку, и в тот же самый миг я услышал безумный крик Доркас. Она звала на помощь.

Я бросился к берегу. И все равно, если бы ундина подождала меня, думаю, я вернулся бы. Но она не стала ждать. Казалось, вся река с ревом бушующего прибоя разом покинула русло. На мою голову обрушилось целое озеро воды. Поток сбил меня с ног и потащил как щепку. Мгновение спустя вода отступила, а я оказался далеко на берегу, оглушенный, промокший до нитки и без меча. В полусотне шагов белое тело ундины до пояса вздымалось над рекой. Без поддержки воды ее плоть повисла на костях – казалось, она вот-вот лопнет от собственной тяжести. Волосы лежали на влажном песке, а вода вокруг смешалась с кровью, струившейся из ее ноздрей.

Я пустился бежать. Когда я добежал до костра, ундина уже исчезла во взбаламученной воде ниже по течению.

Лицо Доркас было таким же белым, как песок отмели.

– Что это? – прошептала она. – Где ты был?

– Значит, ты ее видела? Я боялся…

– Как страшно! – Доркас бросилась в мои объятия и прижалась ко мне всем телом. – Просто ужасно.

– Но ведь ты кричала не из-за этого, правда? Тебе не было ее видно, пока она не поднялась из воды.

Доркас молча показала на другую сторону костра. Земля под Иолентой была пропитана кровью.

На ее левом запястье виднелись две узкие ранки длиной с палец. Я коснулся их Когтем, но кровотечение не прекращалось. Когда все повязки, оторванные от платьев Доркас, промокли от крови, я прокипятил нитку и иглу в маленьком котелке и стянул края ран. Все это время Ио-лента находилась в полубессознательном состоянии. Время от времени она открывала глаза, но было ясно, что она никого не узнает, и глаза тут же закрывались снова. Только один раз она заговорила:

– Вот, теперь ты видишь, что тот, кого ты считаешь божеством, одобряет и предлагает тебе то же самое, что и я. Давай начнем, пока не явилось Новое Солнце.

Тогда до меня даже не дошло, что это слова из ее роли.

Когда кровь остановилась, мы переложили Иоленту на чистую землю и обмыли ее. Потом я сразу же вернулся на то место, где меня оставила отступившая вода. Через некоторое время мне удалось разыскать «Терминус Эст», почти занесенный песком – только рукоять выступала на два пальца.

Пока я чистил и смазывал клинок, мы с Доркас обсуждали, что делать дальше. Я рассказал ей о своем сне накануне встречи с доктором Талосом и Балдандерсом, о том, как услышал голос ундины и что она мне говорила.

– Как ты думаешь, она все еще здесь? Ты же был там, когда искал меч. Можно ли ее разглядеть, если она лежит на самом дне?

Я покачал головой:

– Не думаю, чтобы она осталась: Ведь то, что она пыталась выйти из воды, чтобы остановить меня, не могло не причинить ей вред. А потом, у нее такая бледная кожа, что она вряд ли захочет оставаться в водах менее глубоких, чем, скажем, Гьолл, когда светит солнце. Но если она еще там, я все равно не смог бы ее увидеть – вода слишком мутная.

Доркас, сидя на земле и уткнув подбородок в колени, казалась очаровательной, как никогда. Некоторое время она молчала, будто просто наблюдала за облаками, воспламененными извечной тайной надеждой восхода. Наконец она заговорила:

– Наверное, она очень хотела тебя.

– Ты думаешь так, потому что она выскочила из воды? Мне кажется, когда-то она жила на земле, пока не стала такой огромной, и на мгновение просто забыла, что теперь ей это не под силу.

– Но перед этим она поднялась вверх по грязному Гьоллу, а потом – по этой узкой речке. Я уверена, она надеялась поймать тебя, когда мы станем переправляться на тот берег, но не смогла протиснуться выше отмели, и тогда позвала тебя. Нельзя сказать, чтобы в целом такая прогулка могла показаться приятной тому, кто привык плавать меж звезд.

– Так ты ей веришь?

– Когда ты ушел, а я осталась с доктором Талосом, они с Иолентой все время твердили, что я слишком простодушна, поскольку верю всему услышанному от людей, которых мы встречали по дороге, от Балдандерса, да и от них самих. А я все равно думаю, что даже лжецы гораздо чаще говорят правду, чем лгут. Это же намного проще! Если то, что она спасла тебя, – неправда, то зачем об этом говорить? Неприятные воспоминания могли лишь напугать тебя. И уж совсем бессмысленно лгать, что плаваешь меж звезд. Но тебя что-то беспокоит. Я вижу. Что?

Мне не хотелось в подробностях описывать встречу с Автархом, поэтому я ответил:

– Недавно я видел изображение – в книге – существа, обитающего меж звезд. У него были крылья, но не как у птицы, а бесконечно огромные – из какого-то тончайшего радужного материала. Крылья, которые поддерживает звездный свет.

Доркас взглянула на меня с интересом.

– В твоей коричневой книге?

– Нет, в другой. Ее здесь нет.

– Все равно я вспомнила, что мы собирались почитать о Миротворце. Коричневая книга у тебя с собой?

Я достал ее. Она была влажной после моего купания, и я положил ее в такое место, где солнце могло бы коснуться ее страниц, а ветерок, оживший, как только Урс снова взглянул ему в лицо, поиграть ими. Пока мы разговаривали, он нежно переворачивал страницы, а мой глаз ловил изображения мужчин, женщин и чудовищ. Они так и остались навсегда у меня в памяти. Вспыхивали и гасли блестки серебристых чернил, когда солнечный луч скользил по строке, высвечивая фразы и целые отрывки: «бездушный воитель!», «прозрачно-желтый», «посредством утопления». А потом: «Эти времена – времена древности, когда мир был древним». Или: «У Ада нет пределов и границ, ибо Ад там, где мы, и там, где Ад, должны мы пребывать».

– Тебе сейчас не хочется читать? – спросила Доркас.

– Нет. Я хочу узнать, что случилось с Иолентой.

– Не знаю. Я спала, и мне снилось… то, что снится всегда. Я была в лавке, где продают игрушки. Вдоль стен на полках и на крышке колодца в центре комнаты сидели куклы. Я думала о том, что мои ребенок еще слишком мал для кукол. Но они были такие хорошенькие, а я так давно не играла в куклы, что мне очень хотелось купить хотя бы одну. Я решила, что сберегу ее для ребенка, а пока буду иногда любоваться на нее и ставить перед зеркалом у себя в комнате. Я указала на самую красивую, одну из тех, что сидели на колодце, а когда хозяин протянул ее мне, я увидела, что это Иолента. Вдруг она выскользнула у меня из рук. Я видела, как она летит куда-то вниз и вниз, в темную воду. Тут я проснулась. Разумеется, я сразу же захотела посмотреть, не случилось ли чего с Иолентой…

– И увидела, что она истекает кровью? Доркас кивнула, и ее светло-золотистые волосы вспыхнули на солнце.

– Потому-то я тебя и позвала. Дважды. А потом увидела у отмели тебя и это существо, поднимающееся за тобой из воды.

– Ты совсем бледная, – сказал я. – Но тревожиться особенно не из-за чего. Иоленту укусил какой-то зверь – это ясно. Не знаю, какой именно, но, судя по укусу, совсем маленький, и не стоит его бояться больше, чем любого другого зверька с острыми зубками и дурным нравом.