Холодно-рассудочные и безличные рассуждения ученых былых времен служили противоядием его воспаленному воображению, слишком напичканному монстрами, завываниями ветра, скрежетаниями по ночам, замогильными шумами. Он попытался отвлечься от того, что повсюду туман, будто хлопок, приклеился к окнам, изолировав замок от мира, в свою очередь отрешенного от остальной Вселенной.
Он постепенно привык к обличью Уго и даже не поднимал головы, когда тот ранним утром входил в его комнату, дабы подбросить в тлеющий вчерашними углями камин новую охапку дров.
В эти минуты Жоаким ещё плотнее закутывался в свои пледы и одеяла, закрывал книгу и смежал глаза. Дым приятно щекотал ноздри, и ученый забывался блаженным сном, компенсируя за пару часов то, что он не добирал ночью. Его обычно будили волны тепла из разгоравшегося камина, он на какой-то миг задерживал взгляд на высоком пламени, выплясывавшем на горке поленьев. Затем поднимался и шел совершать утренний туалет в башню.
Поначалу он с недоверием относился к струившейся из умывальника воде. Не радиоактивна ли она? Но Уго жестами успокоил его, и Жоаким предположил, что где-то в замке существует "фильтрующая" её установка.
* * *
Однажды утром он вошел в лабораторию и даже вздрогнул от удовольствия.
Все было готово для начала работ. Как в театре - все декорации и актеры на месте, пора троекратным стуком возвестить о начале спектакля.
Как далек он был в это чудное мгновение от мыслей о последствиях своей отчаянной попытки и никоим образом не представлял себе, что она сначала потрясет, а затем и уничтожит Человечество, чтобы возродить его в новой и до чего же жуткой форме.
Среди всевозможной стеклянной аппаратуры, длинных белого цвета покрытий с жерлами моек, микроскопов Жоаким чувствовал себя как рыба в воде.
Родной для него запах дезинфицирующих средств отпугивал своими миазмами все прежние страхи.
Предстоящая работа, похоже, весьма благотворно сказалась даже на Марте. До этого момента она выглядела в глазах ученого некоей таинственной принцессой, жрицей какой-то проклятой религии. Но достаточно было ей надеть белый лабораторный халат, как она преобразилась в удивительной красоты студентку, и хотя она держалась, возможно, чуточку чересчур серьезно, все равно стала как-то человечней и общительней.
Начали они с того, что проверили под микроскопом все образцы тканей, взятых у ребенка. Они распределили их по различным пробиркам.
Жоаким остановил свой выбор на крошечном фрагменте недоразвившейся фолликулы. Он поместил его в поток плазмы и начал осторожно, на градус каждые два часа, подогревать. Сама же плазма циркулировала по стеклянным трубкам, находясь под всякого рода спектрографическим контролем, осуществляемым Мартой. Всевозможные капельницы и фильтры вносили там и сям коррективы в содержание в ней солей, гормонов, диастазов...
Так потянулись длинной чередой бесконечные часы бдений, изнурительных и малодинамичных, едва прерываемых время от времени краткими аналитическими размышлениями. При этом Марта и Жоаким инстинктивно разговаривали тихим голосом. Порой Жоаким называл какую-нибудь цифру, и Марта слегка двигала рычажком реостата.
Они настороженно выжидали момента начала трансформации ткани, что явилось бы признаком воскрешения жизни. Но сделанные с периодическими интервалами микрофото с унылой безнадежностью показывали одну и ту же картину.
Усталость первым свалила Жоакима. Он был вынужден прерваться и пойти передохнуть несколько часов, в то время как Марта продолжала невозмутимо сидеть за рабочим столом.
* * *
Жоаким почувствовал, как чья-то рука настойчиво тормошит его за плечо. Он открыл глаза. Перед ним стояла бледная как полотно Марта. Ученый видел, как шевелятся её губы, но, ещё не очнувшись от сна, не смог разобрать ни слова из того, что она говорила. Марта повторила:
- Клетки пластуются.
Биолог стремительно вскочил на ноги и побежал к микроскопу. Он тут же сравнил увиденное с предыдущими фотографиями. Да, никаких сомнений быть не могло: ткань ожила, клетки множились вокруг ооцита.
Ученого захлестнул порыв какой-то мальчишеской радости, отчего лоб уже старого человека залился вишневого цвета краской, в то время как по щеке Марты медленно скатывалась слеза.
Жоаким спешно пролистал записи, сделанные ранее при чтении старинных книг. Он использовал различные капельницы для воздействия на замкнутый цикл плазмы...
И началось: целыми днями и ночами они изнуряли себя решением возникавших проблем, наблюдали за растущим ооцитом, за его переходом в зародышевую клетку. Они лихорадочно культивировали другие тканевые пробы. Ели и спали буквально на ходу. Причем Марта работала вдвое больше, чем Жоаким.
Теперь вполне можно было бы получить партеногенезное яйцо, но биолог предпочел с помощью тончайшей пипетки ввести в семязачаток ядро кишечного эпителия.
То был великий, ключевой момент всего эксперимента.
Когда они увидели, что оба ядра соединились и восприняли друг друга, то бросились обниматься. В эти минуты они не были престарелым ученым и молодой женщиной, а товарищами, объединенными дивными переживаниями.
Но если Марта оправилась быстро и вновь предстала гордой и неприступной женщиной, то это дружеское объятие оставило в Жоакиме - хотя сам он об этом пока и не подозревал, - более волнительное, чем у нее, воспоминание, окрашенное благостью платонической влюбленности.
* * *
Днем за днем они наблюдали, как развивается, все более и более округляясь, яйцо.
Однажды Жоаким застал Марту склонившейся над колбой. Она шептала нежные слова, адресуясь к этой плавающей в растворе малости. Называла Лизой этот зародыш-несмышленыш, производный от её умершей дочери.
Но вскоре биолог забил тревогу. Уж очень бурно пошел процесс. Подобное ускоренное и хаотичное развитие вынуждало эмбрион к почкованию. Следовало ожидать появления близнецов. Однако марта, казалось, не проявляла чрезмерной озабоченности в этой связи и даже выглядела вполне удовлетворенной складывавшейся ситуацией.
И это наглядно проявилось через несколько недель, когда выяснилось, что родятся не две, а десять особей!
И тут Марта призналась, что, пока Жоаким отдыхал, она сознательно спровоцировала почкование зародыша.
- Может всякое случится, - оправдывалась она. - По этой причине я хочу вызвать к жизни сразу несколько экземпляров.
- Но если все они успешно пройдут положенный им путь, - возразил Жоаким, - у вас получится не одна, а десять дочурок и все - Лизы.
- Ну, это ещё посмотрим.
И все же тот факт, что эмбрионы росли с такой быстротой, пугал ученого. После шести недель близнецы выглядели как трехмесячный утробный плод. Пришлось их разделять. Так появились выстроенные в ряд десять колб, в каждой из которых плавал свернувшийся, замкнувшийся на себя, красноватый лягушонок.
Через пару месяцев в сосудах строили гримаски десяток уже полностью сформировавшихся личиков. Похожие на вызывавшие безотчетную тревогу куколки, близнецы сучили сжатыми кулачонками.
Семеро из них продолжали неуклонно расти. Трое же безнадежно застыли в своих стеклянных гробиках. Плазма в их системе помутнела, тельца размягчились и потускнели. Уго взялся их где-нибудь захоронить.
Четыре месяца спустя пришлось признать очевидность.
- Всё, они достигли финишной черты, - констатировал Жоаким. Возникает вопрос, каким образом вам удастся обеспечить уход сразу за семью детьми?
- Я позаботилась об этом.
Действительно, в одно прекрасное утро Жоаким, войдя в лабораторию, увидел сидевшую в углу могуче сложенную женщину. Видик у неё был ещё тот впавшего в прострацию вьючного животного на отдыхе, крупноголового, широкоротого, с гигантскими конечностями. Биолог вопросительно посмотрел на Марту.
- Ее зовут Оуна, - откликнулась молодая женщина. - Она-то и займется малышками. Не так ли, Оуна?
Та, открыв в идиотской улыбке зев, певуче протянула в двухтоновой модуляции:
- Ды-а.
- Но... Но это же метиска с Марса! - воскликнул Жоаким. - Где вы её откапали?
- Это несущественно. Для такого рода обязанностей она подходит, лучше не придумаешь. Ее ведь и десять детишек не испугают, не правда ли, Оуна?
- Ни-ет, - осклабилась метиска.
Вокабуляр этого дебильного создания сводился к этим двум словам. Но она достаточно скоро доказала, что дело свое знает преотлично.
Когда близнецов стали по очереди вынимать из наполненных плазмой ванночек, нянька оживилась. По правде говоря, Жоаким растерялся, вытянув руками из колбы первого младенца и совершенно не представлял, как с ним поступать дальше. Вот тут-то метиска и вступила в свои права, деликатно освободив его от ноши и качнув ребенка пару раз туда-сюда. Тот запищал. А она сноровисто, в мгновение ока смазала его вазелином, запеленала и положила в первую из семи колыбелек.
То же самое она проделала с остальными близняшками, орудуя с эффективностью и размеренностью машины. После этого нянька отрегулировала подогрев кроваток, надвинула защитный кожух и вывела коляски наружу, в холод коридоров. При столь спорых и выверенных жестах невольно создавалось впечатление, что Оуна наделена десятью руками. С собой она зараз прихватила четверых новорожденных, а остальных покатили за ней Уго и Марта, в то время как Жоаким тщательно мыл затянутые в пластиковые перчатки кисти.
Обернувшись, биолог обнаружил, что остался один в лаборатории. Он двинулся к двери и выглянул в пустой коридор. Мэтра-био охватило чувство покинутости, смешанное с долей грусти и собственной бесполезности после успешного завершения возложенной на него миссии.
Погруженный в свои мысли, он сдернул перчатки, бросив их в контейнер для мусора. Затем вышел и принялся бесцельно бродить вблизи апартаментов Марты.
Несколько минут он нерешительно простоял у тяжелой двери. Где-то вдалеке плакали детишки. Он так и не решился войти и вернулся назад. В лаборатории, окруженный со всех сторон пустыми стеклянными сосудами, он вдруг ощутил себя бесконечно одиноким. Машинально принялся наводить всюду порядок. Однако, почуяв вскоре чье-то присутствие, повернул голову.
Оказалось, что исполинская паучиха Ванда воспользовалась открытой дверью. Она начала медленно и настороженно обходить помещение.
Слышать позвякивание её суставчатых лап при движении было настоящей пыткой для Жоакима. Делая большой крюк, дабы случаем не натолкнуться на страшилище, он выскользнул из лаборатории и закрылся в своей комнате.
Биолог попытался немного соснуть - безуспешно. Несколько часов он слонялся из угла в угол. Время от времени рал книгу, читал пару страниц, но в голову беспрестанно лезли посторонние мысли. Все кончалось тем, что он швырял её на постель.
Наконец тяжесть одиночества стала настолько невыносимой, что ученый вновь приоткрыл дверь лаборатории. Поискав глазами Ванду, он совсем было подумал, что та убралась восвояси. Но вскоре обнаружил её на столе: полуприсев перед одной из колб, та тянула плазму, медленно поигрывая в воздухе своими щупальцами, напоминая безобразную ведьму, выписывающую каббалистические знаки, чтобы вызвать в сей мир уж и не знаю какую гадость.
Жоаким с отвращением прикрыл дверь.
С наступлением ночи за ним явился Уго. Марта желала его видеть.
* * *
Она стояла, гордо выпрямившись перед камином, в котором весело потрескивали дрова.
Не было уже той молоденькой студенточки, которую Жоаким знал в течение нескольких месяцев. Вместо белоснежного халата - темное с блестками платье до пола. В агатовых глазах - огонек триумфа. Она взглянула биологу в лицо и просто сказала:
- Спасибо, Жоаким.
Засмущавшись, тот прокашлялся.
- Она... э-э-э... с ними всё в порядке?
Она молча наклонила голову. Затем заявила:
- Я бы хотела, чтобы вы на какое-то время задержались в замке. Возможно, вы мне ещё понадобитесь. После чего вы вольны поступать по вашему усмотрению.
В эту минуту Жоаким вдруг осознал, что в последние часы он подсознательно опасался, как бы его теперь бесцеремонно не выставили вон. Он понял это по внезапно всколыхнувшей его уже далеко не молодое сердце волне радости при этих словах Марты. Да, ему следовало чистосердечно признаться самому себе, что он вовсе не испытывал более никакого желания уезжать из замка.
ВТОРАЯ ЧАСТЬ
1
В течение последующих долгих недель Жоаким пытался продолжить свои научные исследования. Но из этого ничего толком не вышло: работал он спустя рукава, бесцельно и хаотично, разбрасывался.
Его выбивало из колеи полнейшее одиночество. Случалось, что он неделями не виделся с Мартой. На глаза попадался только Уго, регулярно приносивший в установленные часы пищу. Он не раз пытался заговорить с ним, но человек без ушей оказался крайне скупым на ответные жесты.
Снаружи тем временем наступила зима, окутав все вокруг белым саваном и разукрасив инеем окна. Бесконечно тянувшимися послеобеденными часами Жоаким задумчиво разглядывал лениво падавшие хлопья снега. Опустошенный в душе, он впал в очевидную праздность, с отвращением отворачивался от любых книг. Он явно перенапряг свой мозг в ходе столь блистательно завершившегося эксперимента.
Он мало что знал о судьбе близнецов. Марта не очень-то распространялась на эту тему.
- Как они поживают?
- Превосходно.
- А похожи ли они на Лизу?
- Они и "есть" Лиза.
И всякий раз Жоаким останавливался перед мучительным последним вопросом, не решаясь его задать: "Могу ли я их увидеть?" В известной мере он считал, что по отношению к нему допущена несправедливость и ожидал, что ему все же предложат нанести этот столь желанный визит.
Однажды Марта стремительно вошла в его апартаменты. На заметно побледневшем лице выделялись несколько сверх меры распахнутые глаза, как если бы она была чем-то напугана. Хозяйка замка бросила только одно слово:
- Пойдемте!
Жоаким тотчас же понял: что-то не ладилось. Он молча последовал за ней. По пути он воспользовался громоздкими зеркалами коридоров, чтобы исподтишка понаблюдать за Мартой, четко уловив, что та нервно покусывала накрашенные губы.
Миновав тяжелую дверь, они пересекли уже знакомую ученому внушительную гостиную.
В следующем помещении Жоаким увидел орг. Узнал его сразу, хотя никогда до этого не видел. Но было совершенно ясно, что фантастические голоса, вызывавшие у него по ночам причудливые видения, могли исходить только из подобного нагромождения голосистых свистков и гигантских флейт.
Но он не успел подивиться этому чуду. Марта уже увлекла его в анфиладу более скромных по размеру салонов, увешанных гобеленами и заставленных старинной мебелью. Наконец они вошли в комнату, где были выстроены в ряд семь колыбелек.
В первую минуту у ученого создалось впечатление, что они отдекорированы вяло колыхавшимися на сквозняке ленточками. Однако, приблизившись, он ошеломленно застыл на месте с разинутым ртом.
Ленточки оказались из плоти. Каждая девочка высовывала из кроватки ручонки, деформируя их в извивавшиеся змеями вытянутые жгуты. Заканчивались они розовыми растопыренными, непрерывно дергавшимися кулачками, смахивавшими на морских звезд, и пытавшимися по обе стороны ухватиться за кисти других близняшек. Тем самым они, похоже, стремились образовать неразрывную цепь.
Жоаким взглянул на Марту. Но та и сама уже уставилась на него в немом вопросе. В её глазах читалась страстная мольба и настоятельное желание получить от него успокаивающее объяснение феномену, что не могло не взволновать ученого до глубины души. В нем вспыхнуло неодолимое стремление по-отцовски утешить её, прижав, как дочь, к груди. Но с Мартой не отделаться невнятным комментарием. Она жаждала понять суть проблемы.
- Давно ли это...? - вырвалось с придыханием у Жоакима.
- Нет, я тут же пошла за вами.
Биолог вплотную подошел к кроваткам и взял одну из ручонок. На ощупь легко определил контуры хрупких косточек. Но кожа и суставы растянулись устрашающим образом. Между плечевой и локтевой костями был лишь гибкий тяж.
Тогда Жоаким сблизил кроватки. Ручонки быстро отыскали друг друга и тесно переплелись между собой. Цепочка состоялась. И в тот же миг они обрели нормальный размер.
Все это время дети сладко спали. Жоаким, приставив палец к губам, увлек Марту в соседнее помещение.
- В сущности, - начал он, - я не вижу в этом ничего страшного. Вы же знаете об особенностях поведения близнецов. Они постоянно стремятся быть вместе, словно сожалея о потере былой, имевшей место до рождения, близости. Признаю, что с физиологической точки зрения все происходящее, несомненно, порождает проблему. Не могу понять, как это возможно - растягивать части тела до такой степени.
- Нет, - решительно прервала его Марта. - Не пытайтесь успокоить меня столь примитивным способом. В этих детях есть что-то ненормальное, и вы это прекрасно знаете. Ладно, оставим пока в стороне ту сцену, что вы только что наблюдали. Налицо кое-что посущественней.
- И что же это такое?
- Их развитие. Прошло всего три месяца со дня появления на свет этих близняшек, а они выглядят как годовалые. Ко всему прочему ещё и разговаривают.
- Они говорят? Интересно, о чем же?
- О! Ничего существенного, болтают всякий детский вздор. Например, просят кушать. Представляете - в трехмесячном-то возрасте!
Жоаким нахмурился. Он проклинал себя за то, что не уделил большего внимания первым аномалиям, проявившимся на стадии утробного плода. Потому что, в конце концов, уже с самого начала все пошло не совсем так, как полагалось бы. Уж слишком быстро они сформировались тогда в младенцев.
"Все было подпорчено ещё на старте, - так и сяк разжевывал про себя эту мысль Жоаким. - Но чем? Радиоактивным фоном? Или..."?
- Марта, - обратился он к хозяйке замка. - Все это время вы неизменно держались со мной на определенной дистанции, вели себя слишком скрытно. Заметьте, мне до сих пор даже неизвестно, например, от чего конкретно умерла Лиза. На Венере, помнится, ваш посланец смутно упоминал о каком-то ядовитом животном. Но кто это был?
- Ящерица. Крупная, ползающая по стенам. Но разве это дает нам какую-то путеводную нить?
- Не исключено. Представим на минутку, что её яд повлиял на состав протоплазмы, оказал воздействие на гены. А мы даже не подозревали об этом.
- Но при анализах ткани мы же в то время ничего подобного не обнаружили.
- Неужели вы полагаете, что в микроскоп можно увидеть всё! Мне совершенно необходимо исследовать эту отраву, проследить, как она влияет на другие образцы...
- Но на это уйдут ведь годы. А ребятишки тем временем успеют поразить нас уж и не знаю какими новыми выходками, как с точки зрения физиологии, так и развития речи. А вы постоянно будете плестись в хвосте событий.
- Как знать. А может, я успею ещё разработать какую-нибудь спасительную сыворотку.
- Которая действовала бы после гибели и возрождения ткани!
- Почему бы и нет? Мы барахтаемся в совершенно неизвестных никому водах, и было бы неразумно чем-то пренебрегать.
Марта горестно вздохнула:
- Ну хорошо, Жоаким. Поступайте как сочтете нужным. Попросите Уго раздобыть вам настенную ящерицу. А там посмотрим... Не считаете ли вы, что мои дочурки на поверку окажутся монстрами?
- По виду не скажешь.
- Зато вполне тянут на таковых по поведению.
В это мгновение из соседней комнаты раздался дружный писк. Все семеро требовали в унисон:
- Хочу есть, хочу есть.
Они распевали эту короткую фразу на мотив грустной народной песенки, причем выводили её не очень стройно, так, что ни один голос не забивал остальных. Так и хотелось сказать, что какой-то невидимый дирижер направлял их инстинктивный хорал.
Жоаким и Марта устремились к колыбелям. Девочки, по-прежнему держась ручонками друг за друга, лежали с полуоткрытыми глазенками.
Затем они все вместе, как по команде, разом открыли их и, разжав кулачки, поломали живую цепочку. Проснувшись, они заныли, прося накормить их, как самая что ни на есть обыкновенная малышня, подняв невообразимый гвалт, в котором совершенно смешались голоса и слова.
Метиска Оуна вошла в детскую с охапкой бутылочек с сосками. Стала раздавать их, глуповато посмеиваясь.
Марта потянула ученого в сторону.
- Зрелище, прямо скажем, экстраординарное и несколько пугающее. В этом хоре было что-то внечеловеческое.
Жоаким покачал головой.
- Простое проявление телепатии, аналогичное той же самой потребности держаться за руки. Странно, пожалуй, лишь одно: судя по первому впечатлению, этот феномен проявляется только во сне. Обретя сознание, они вроде бы сразу же восстановили собственную индивидуальность. Было бы неплохо вам понаблюдать за этой их особенностью, делая соответствующие записи. И держите меня в курсе.
Молодая женщина, неожиданно ухватив его за плечо, выдохнула трагическим тоном:
- О! Жоаким, сделайте же что-нибудь, умоляю вас! Вы ведь обязательно что-нибудь придумаете, верно?
2
Уго принес в клетке пойманную им ящерицу - длиной с руку, тонкую, не хуже змеи, с множеством крошечных лап. Переливчатым многоцветьем пестрела шкура. Так сказать, дитя буйного пламени. Она без устали разевала треугольную пасть, усеянную грозными ядовитыми зубами.
Пришлось при помощи металлического пинцета вытаскивать голову пресмыкающегося через специально проделанное отверстие в клетке. Затем к морде поднесли затянутую мембраной чашечку. Ящерка немедленно её куснула, порвав пленку. Жоаким тем временем крепко прижал бортик сосуда к железам животного. По стеклу заструился яд.
После ряда подобных манипуляций у Жоакима набралось с полстакана опалового цвета жидкости. Он приступил к поиску сыворотки-противоядия.
Работа над ней затянулась. А пока биолог корпел над решением этой задачи, близнецы продолжали усиленно развиваться.
Марта неоднократно фиксировала единство их психики в момент сна. Жоакиму это представлялось проявлением телепатии. Но его определение неточно передавало сущность явления. В этимологическом смысле было бы лучше назвать его скорее "симпатией", взаимным влечением друг к другу. И действительно, в зависимости от характера сновидений девочки все вместе, причем, одновременно реагировали на боль или что-то забавное, испытывали страх и удовольствие. Если одна из них вдруг произносила какое-то слово или делала жест, то все остальные в ту же секунду поступали точно так же.
Они сохранили привычку держаться за руки. Движимая любопытством Марта как-то попыталась отучить их от этой мании, нарушить живую цепочку. Однако ей быстро пришлось отказаться от своего намерения, поскольку она не могла без тяжести на сердце наблюдать за тут же начинавшими удлиняться и змееобразно извиваться ручонками малышек, стремившимися любой ценой отыскать друг друга.
А уж росли они буквально не по дням, а по часам, вызывая тем самым вполне понятное беспокойство. И отличались необыкновенной прожорливостью. Одновременно быстрыми темпами прогрессировал и их интеллект. Короче говоря, к шести месяцам они выглядели как двухлетки при речи и сообразительности детей семилетнего возраста.
В остальном их поведение - игры и лепет - ничем не отличалось от присущих девочкам во всем мире.
Читать они научились на удивление рано и целыми днями жадно заглатывали любые печатные издания, попадавшиеся им под руку. Они черпали там абсолютно неупорядочные и плохо усваиваемые знания. Испугавшись в начале их чрезмерно ранней интеллектуальной зрелости, Марта несколько подуспокоилась, убедившись, что они проявляли восприимчивость скорее к колдовскому очарованию самого произношения звуков, нежели к глубокому смыслу ими сказанного. Но затем её встревожила и эта магия слова. Ибо во внешне безобидных песенках, которые распевали её семь дочурок, водя хороводы, звучали, например, такие сочетания:
САХАРНЫЙ ЗАМОК, ХОТЬ ТЫ И ЕСТЬ,
РАСТЕЧЕШЬСЯ ВЕСЬ ГЛЮКОЗОЙ. И ТАКУЮ
Ц ШЕСТЬ, АШ ДВЕНАДЦАТЬ И О ШЕСТЬ
ПРОПОЕМ МЫ ОТХОДНУЮ.
Или же голосили, играя старой священной крестовиной как скакалкой:
ДОЛГA ОТ ЧЕЛОВЕКА К ЖИВОМУ БОГУ
ЗОЛОТИСТО-КРАСНАЯ, ЖЕЛТАЯ ДОРОГА.
ВКОНЕЦ ИЗВЕЛА СЕБЯ РАСА СИЯ
СКАЧИ НА ПОРЯДОК ИЗ НЕБЫТИЯ.
Марта отнимала у греховодниц крестовину и спрашивала:
- Чего это вы поете, глупыши?
- Песенку.
- Понятно. Но какой у неё смысл?
- Никакого.
- И откуда только вы повытаскивали эти слова! Да знаете вы хотя бы, что они означают?
Они замолкали с виноватым и смущенным видом. Прятались в уголок, где, держась за руки, тихим голосом принимались рассказывать друг другу какие-то истории. Время от времени все синхронно прыскали от смеха.
Громадное удовольствие им доставляло гонять по коридорам паучиху Ванду. Та, похоже, боялась их как огня. Обычно предпочитала держаться подальше от тех мест, где они играли, и стоило хотя бы одной из девочек приблизиться, как она начинала злобно пощелкивать своими крючковатыми зубами. Но этот её очевидный страх необычайно распалял малышек. И они долгими часами травили гигантское насекомое. Не обращая внимания на запрет Марты, они выскакивали из апартаментов и мчались вслед за своей жертвой по шатким лестницам вплоть до развалин. Ванде, однако, всегда удавалось ускользать от близнецов, благодаря удивительной проворности.
Они вымещали также свою далеко не всегда добрую детскую вредность и на няне, но это никогда не затягивалось надолго. Как правило, дружная семерка выплясывала вокруг нее, распевая: "Оуна - дурочка". Но метиска в ответ лишь по-идиотски улыбалась и смиренно ждала окончания этой, всегда однообразной, игры, которая быстро приедалась непоседам.
* * *
В одно прекрасное утро эти живчики вроде бы потеряли всю присущую им настырность. Сбившись в тесную кучку, они отказывались принимать пищу. В ответ на все настойчивые увещевания Марты они хором отвечали:
- Я не хочу.
Напрасно Марта пыталась вытянуть из них иные, хоть какие-нибудь, слова. Близняшки упорно отказывались объяснить причину своей обеспокоенности.
Когда постучали в дверь, девочек охватила дрожь и они ударились в слезы. А стоило престарелому Жоакиму ступить в комнату, как они разразились истерическими рыданиями и сломя голову выскочили в соседнее помещение. Жоаким между тем возвестил, обращаясь к Марте:
- Мне удалось добиться успеха. Можем приступать в любое, на ваше усмотрение, время.
И тут Марту осенило насчет резона испуга дочерей. На этот раз речь и в самом деле шла о телепатии. Они на расстоянии почувствовали намерения ученого в отношении их.
- Предлагаю, - продолжал Жоаким, - проводить эксперимент с моей сывороткой не сразу на всех, а поочередно на каждой из девочек.
Марта поинтересовалась, не представляет ли подобное вмешательство какой-либо опасности для близнецов. Биолог красноречивым жестом показал, что не имеет на этот счет ни малейшего представления.
- Оно безвредно для нормальных детей. Но в сложившихся обстоятельствах не могу сказать, куда это нас заведет.
С омертвевшей душой Марта отправилась на поиски одной из дочерей. Жоаким слышал, как удалялись её шаги, а голос настойчиво повторял:
- Где вы? Отвечайте, когда зову. Куда вы попрятались?.. Оуна, вы их видели?
- Ни-ет.
Марта вскоре вернулась.
- Не могу их отыскать, наверное, где-то затаились. Помогите мне.
Они вдвоем обошли все апартаменты - никого! Но кто-то, видимо, сновал на верхних этажах - оттуда доносились едва различимые шорохи и беготня. Должно быть, они ускакали туда только им одним ведомыми ходами.
Марта, позвонив Уго, отдала ему соответствующее распоряжение. Тот молча склонил голову и вскарабкался по лестнице, ступая гибко и уверенно. Вскоре потолок застонал от суматошных гонок наверху, раздались исступленные всхлипывания и стенания.
Уго спустился, неся в охапку одну из девочек, отбивавшуюся от него, как разъяренная молодая чертовка. Проявляя солидарность с пойманной сестрой, шестеро остальных близнецов шли за ним на некотором удалении, заливаясь горючими слезами и беспрестанно повторяя:
- Я не хочу, я не хочу.
Пришлось основательно потрудиться, чтобы выпроводить их из лаборатории, а пленницу усыпить.
Как только та успокоилась, Жоаким обнажил ей руку, выделил крупную вену и ввел в неё заранее приготовленный шприц.
Едва сыворотка заструилась в кровопотоке девочки, как остальные шестеро с диким воплем умчались прочь по коридору.
Чуть позже их обнаружили в детской, молчаливых, содрогавшихся мелкой дрожью, с холодной испариной на лбу. Все попытки вырвать из них хотя бы слово оказались напрасными.
* * *
Для Марты эти тягостные сцены явились чудовищной пыткой. К вечеру у Жоакима состоялся с ней серьезный разговор.
- Предлагаю, - заявил он, - держать этого ребенка в стороне от сестер. Если наша попытка удастся...
- А вы считаете, что так и будет?
- Стоит ли вам повторять, что я ровным счетом ничего на сей счет не знаю. Моя сыворотка, вероятно, спасла бы обычное дитя после укуса ящерицы. Погибшая Лиза выздоровела бы. Но в данном случае наша цель иная: всего лишь устранить у произвольно отобранного нами ребенка вызывающие тревогу явления. Мы изначально предположили, что этот феномен вызван уж не знаю каким отравлением протоплазмы ядом, проявления которого мы и намереваемся нейтрализовать. У нас не было достаточно времени для того, чтобы глубоко изучить последствия нашего эксперимента по воскрешению организма, - для этого понадобилось бы не одно поколение. Посему мы можем действовать только вслепую.
"А теперь выслушайте меня, Марта, внимательно. С самого начала мы затеяли нечто безумное. Оба мы были немного не в себе: вы - из-за печали по погибшей дочери, я - по причине удивительнейшей перемены всего образа жизни. Но поговорим сейчас о вас.
Страстное желание вызвать обратно к жизни Лизу и обязательно преуспеть в этом побудило вас в тайне от меня подтолкнуть эмбрион к почкованию. Мне не пристало порицать вас за это, потому что и впрямь три зародыша в колбах погибли. Ваша предосторожность, следовательно, оказалась не лишней. А теперь задумайтесь-ка вот над чем. На свет появились семь детей явно "ненормальных" - в этом мы наглядно убедились, не так ли?"
