Конечно, он вряд ли мог ее видеть. Второй этаж, тюлевые занавески… но то, что она стоит и наблюдает за ним, он наверняка понял. Дженна смутилась и немедленно разозлилась. Глупо, ужасно глупо и стыдно. Как завтра смотреть ему в глаза? Что он о ней подумает? Богатая пресыщенная дамочка подглядывает от скуки за мускулистым парнем без рубашки.
А она вовсе не такая, она не дамочка, она всю жизнь работает, и все, чего она добилась, заработано трудом, адским трудом с утра и до вечера, без праздников и нормальных отпусков! Смешно – эта неделя отдыха вообще единственная за последние полтора года! И ту вряд ли удастся провести спокойно, потому что на голову свалился этот дрессировщик со всем зверинцем!
Она яростно выключила свет, яростно содрала с себя халат и уж совсем разъяренно повалилась в кровать. Когда прохладная тонкая простыня окутала разгоряченное – или все-таки замерзшее? – тело, Дженна вдруг с изумлением поняла, что ее аж трясет от возбуждения. Соски затвердели до болезненности, все тело ныло в истоме, и где-то внутри зарождался маленький костер, грозящий перерасти в полноценный пожар…
Она ошеломленно провела ладонями по горящей коже и едва не застонала, с трудом удержавшись от желания начать ласкать саму себя. Такого с ней не бывало уже давно!
Почему она, собственно, так разозлилась на этого Бартона? Почему ее вообще волнует, что именно он о ней подумает? Да он через пару дней исчезнет из ее жизни, исчезнет навсегда, и наплевать, что у него черные горячие глаза и красивые сильные руки…
То, что ей снилось этой ночью, иначе чем порнографией и не назовешь. И участником всех немыслимых и прекрасных сцен был невысокий коренастый парень с горячими глазами и синими разводами татуировки на широкой груди…
Утром, измученная сновидениями, Дженна выползла из дома в тайной надежде, что Хита Бартона на месте не окажется. Он действительно ушел – но вместо логично предполагавшегося облегчения Дженна испытала вдруг едва ли не грусть, а уж точно – сожаление по поводу отсутствия своего незваного квартиранта.
Собаки выкатились ей навстречу, размахивая хвостами и ушами, Джеронимо на бис исполнил серию вертикальных взлетов в воздух и успокоился только тогда, когда Дженна взяла его на руки. Поглаживая жесткие завитки шерсти маленького супертерьера, она подошла к конюшне – и увидела белый лист бумаги, пришпиленный к деревянным воротам.
«Ушел искать квартиру. Собаки накормлены, выгуляны и проинструктированы вам не мешать. Если вам не противно – загляните при случае к Малышу. Он себя неважно чувствует, когда я ухожу из дома. Постараюсь освободить вас, как можно скорее. Х.Б.»
Дженна спустила Джеронимо на землю, сложила листок бумаги и сунула в карман джинсов. Вслух произнесла:
– Дурак! Противно – еще чего!
И решительно распахнула створки ворот.
Малыш поднял черную медвежью башку и посмотрел на Дженну кроткими глазами олененка Бэмби. Дженна присела возле пса на корточки и погладила широкий лоб. Малыш прерывисто вздохнул и опустил морду на вытянутые передние лапы. Дженна осторожно осмотрела пса. Так и есть – хвост и задние лапы были мокрыми, как и подстилка. Дженна встала и беспомощно огляделась. Нельзя же оставлять его вот так – ему наверняка неприятно… Но он огромный, она просто не справится!
Дженна вновь опустилась на корточки и негромко позвала Малыша:
– Эй, красивый пес! Умный пес, замечательный пес. Ты должен мне немного помочь, Малыш. Нам с тобой нужно выйти отсюда и помыться. А потом ты полежишь на солнышке, и мы будем разговаривать. Так тебе будет не скучно, и мы быстрее дождемся твоего хозяина. Согласен?
Малыш приподнял голову и поставил уши торчком. Понимал он явно все, до последнего слова. Дженна решительно встала, сняла со стены ошейник с поводком и осторожно надела его на могучую шею собаки.
Малыш очень старался, но ему было тяжело. И в этот момент из полумрака конюшни вышли другие собаки. Маленькая, лохматая, неопределенной масти собачка смело подошла к огромному Малышу – и лизнула его в нос. Малыш ответил добродушным поскуливанием и энергичным вилянием хвоста. Дженна не верила своим глазам. Мелкая профурсетка нахально повернулась к Малышу тощим задом и пошла к выходу. Через пару шагов она оглянулась через плечо – и взгляд, которым она наградила большого пса, вполне мог принадлежать записной красотке-кинозвезде.
Малыш, не успевший обнюхать подружку, удвоил свои усилия – и встал почти без труда. Дженне оставалось только поддерживать его. Они вышли из конюшни и отправились к водопроводному крану.
Дженна ополоснула Малыша, а заодно и вертевшегося под ногами Джеронимо, потом принесла охапку сухого сена, и Малыш удобно устроился на солнышке. Собаки затеяли веселую возню на лужайке, а Дженна отправилась варить себе кофе.
За день она успела поплавать в бассейне, почитать книгу и позагорать. Во второй половине дня мохнатые обитатели ее дома разбрелись по укромным уголкам – и началась всеобщая сиеста.
Дженна лениво листала какой-то глянцевый журнал и потягивала чай со льдом из высокого бокала. Малыш дремал на сене. Джеронимо сидел напротив пластикового стола и гипнотизировал вазочку с орешками, видимо, надеясь, что рано или поздно та подползет к краю и свалится ему прямо в рот. Иногда Дженна не выдерживала и бросала песику один орешек. Короткий лязг челюстей – и Джеронимо вновь впивался взглядом в упрямую вазочку.
Вдруг он отвернулся, приподнял обрубки ушей и уставился на калитку. Вслед за ним и Малыш поднял голову, а через секунду раздался оглушительный лай еще тринадцати собачьих глоток. Дженна вскочила от неожиданности – и в этот момент калитка распахнулась, и в ней возник Хит Бартон.
Он был в светлых джинсах, белых кроссовках и белой же футболке, выгодно оттенявшей бронзовый загар. Короткие волосы по обыкновению выглядели слегка растрепанными, черные глаза полыхнули из-под удивительных бровей огоньками – и молодой человек тут же присел на корточки, приветствуя своих мохнатых друзей, шумно радующихся возвращению своего хозяина.
Дженна стояла возле шезлонга, пунцовая от волнения. Почему-то при виде Хита ее охватила странная радость – точно она ждала его весь день с не меньшим нетерпением, чем его питомцы. Или правда – ждала?
Хит вскинул голову и устало улыбнулся.
– Добрый день, вернее, уже вечер, мисс Фарроуз. Они вас не очень допекли?
– Что вы! Мы прекрасно провели день. Они очень… смышленые.
– Малыш, ты вышел в свет? Молодец, дружище! Он сам пришел?
– Не совсем. У нас случилась небольшая… авария, так что пришлось принять душ.
Хит посерьезнел, на загорелом лице отразилось некоторое смятение.
– Мисс Фарроуз, вы вовсе не должны были… Он мог отлично дождаться меня или передвинуться…
– Мистер Бартон, меня это совершено не затруднило. Или вы считаете, что я белоручка?
Он покачал головой и ответил неожиданно жестко:
– Не думаю, что я вправе выносить о вас свои суждения. Любые. В любом случае, вы не обязаны ухаживать за чужой больной собакой. Он большой и тяжелый, да и приятного в этой процедуре мало.
– Значит, если бы у меня была больная собака, и вы бы остались с ней – вы бы не помогли?
– Я – другое дело.
– Почему? Или вы считаете, что вы один в мире такой добрый и самоотверженный?
От радости не осталось и следа. Дженну распирало негодование. Что он о себе возомнил?! Хит Бартон сурово насупился и вдруг выдал:
– А вы за мной вчера подсматривали!.. Она так растерялась, что даже рот открыла, да так и замерла. А невозможный Хит Бартон вдруг оказался совсем рядом. Дженна была босиком, и хотя он все равно был чуть ниже ее ростом, вчерашнее ощущение, что он смотрит на нее сверху вниз, вернулось. Хит медленно провел пальцем по ее щеке.
– А подсматривать нехорошо…
– Я… Я просто подошла закрыть окно и увидела… Честно говоря, засмотрелась. Что это было? Какой-то вид единоборств?
– Да. Специальный комплекс спецназа. Гремучая смесь китайского у-шу, японского карате и еще десятка видов борьбы. У тебя нос обгорел.
– Мы что, уже перешли на «ты»?
– Не совсем. Я так и не знаю твоего имени.
– Дженна…
– Красиво. Теперь перешли.
– А вы нахал, мистер Бартон.
– А ты красавица, Дженна. И он притянул ее к себе.
6
Это было так просто, так удивительно просто, что и не требовало никаких объяснений.
Это было до невозможности непонятно, так непонятно, что не умещалось в голове.
Это был самый обычный поцелуй, горячий и жадный, осторожный и нахальный, торопливый и долгий, отчаянный и умелый…
Это были огонь по жилам, лед в затылке, слабость в ногах, и все тело, как расплавленная лава.
Это было долгожданно и неожиданно.
Это было прекрасно.
Дженна потеряла счет времени, она вообще не знала, что такое время. Она совершенно точно впервые испытывала подобное, ибо никогда в прежней жизни поцелуй не приносил такого острого ощущения блаженства, а мужские руки, обнимавшие ее за талию, гладящие ее волосы, ласкающие ее шею, не были такими надежными и крепкими.
В этих объятиях хотелось умереть – но не сейчас, а лет через тысячу. Этим губам нельзя было не ответить.
И она отвечала. Жадно, неистово, яростно, торопливо. Так, словно этот поцелуй был последним в ее жизни. Или первым.
А потом все кончилось.
Он отпустил ее первым. Шагнул назад. В черных глазах полыхало черное пламя, но оно уже стремительно подергивалось льдом.
Дженна покачнулась, торопливо уцепилась за край стола, едва не уронив и его. Сил говорить не было. Желания – тоже. Зато заговорил Хит Бартон.
– Вот всегда я так. Идиот, наверное. Взял, своими собственными руками…
– Я… не понимаю…
– Все испортил. Прости, мисс Фарроуз.
– Простить?
– Объясняю на счет три: не смог удержаться. Ослаб за день. Все ходил, искал, а везде отказывали. Пришел, увидел, потерял голову. И вот результат.
– Какой?
– Оказался на улице. С пятнадцатью собаками и восемнадцатью долларами.
– Хит, у меня сейчас голова треснет. Я ничего не понимаю, что ты несешь…
– Я это к тому, что, как честная женщина, ты сейчас дашь мне по морде и выгонишь. И будешь совершенно права. Нельзя просто так кидаться на хозяек лонг-айлендских особняков.
– Господи, при чем здесь особняк…
– Ну все-таки…
– …И я вовсе не хозяйка…
– А! Так ты тоже аферистка, вроде меня?
– Что?! Слушай, умолкни, а? Хоть на секунду.
– Не могу.
– Почему?
– Потому что тогда мне опять захочется тебя поцеловать. Теперь ты не просто красивая, ты еще – хорошенькая.
– Хит…
– Что?
– Можно, я не буду честной женщиной?
– Что-о?!
Дженна Фарроуз торопливо шагнула к Хиту Бартону и с облегчением обвила его шею руками.
Никогда в жизни Дженна не думала, что целоваться без устали можно столько времени. Когда они оторвались друг от друга, сумерки стали уже темно-лиловыми. Смешнее же всего были собаки: все они расселись полукругом и терпеливо ждали, свесив языки набок и лениво переглядываясь между собой. Малыш и еще парочка дремали.
Дженна огляделась и увидела, что, оказывается, они с Хитом сидят, вернее, он сидит на скамейке под плетистыми розами, а она, Дженна Фарроуз, сидит у него на коленях. И руки Хита крепко сжимают ее талию, а она по-прежнему обнимает его за шею. Губы у Дженны онемели, в голове раздавался приятный звон, а тело было легким и невесомым. Возможно, правда, что у Хита Бартона насчет последнего были некоторые сомнения…
– Хит…
– Тс-с! Только давай не все сразу. Без резких телодвижений.
– Хит… Как же я жила-то без тебя, а?
– Никогда ты без меня не жила. Ты просто со мной не жила.
– Я как будто проснулась…
– Всегда подозревал, что та сказка про веретено и настырного парня, пробравшегося через шиповник, чтобы поцеловать девчонку, случилась на самом деле.
– Все шутки шутишь? Сказочки рассказываешь?
– Какие там сказочки! С моей жизнью не сравнится даже целый сборник братьев Гримм. Взять хоть сегодняшний день: какой сказочник мог предположить, что в конце его я буду целовать самую красивую женщину в мире?
– Ты так считаешь?
– Я уверен.
– Ох…
– Только не ври, что тебе этого никогда не говорили.
– Говорили. Но им я никогда не верила. А тебе верю. Скажи, чего тебе сейчас хочется?
– Честно? – Да.
– Ты обидишься.
– Клянусь, нет!
– Хорошо. Есть хочется. Очень. Видимо, нервы.
– Ох, какая же я идиотка! Ведь ты целый день на ногах! Пошли!
– Куда это вы меня тянете, мэм?
– В дом.
– Дженна, слушай, у меня ведь есть жр… еда в холодильнике, и вообще, это как-то…
Хит замолчал, увидев, как изменилось лицо девушки. В светлых глазах плеснула боль, щеки вспыхнули болезненным румянцем, она вскочила и отступила от него на шаг, прижала руки к груди.
– Дженна, ты не сердись…
– Нет, все правильно. Надо выяснить с самого начала, чтобы честно. Ты – бедный, но честный и гордый. А я – избалованная дамочка, клюнувшая на мускулатуру. Решила от нечего делать побаловаться с симпатичным парнем.
– Перегибаешь, мисс Фарроуз. К тому же я первый начал.
– Но я согласилась!
– Что ж, значит, ты права.
– Что?!
– Ну вот, опять не так. Ладно, кроме шуток. Дженна, я действительно чувствую себя не в своей тарелке. Ситуация не самая ординарная…
– Хит! Заткнись. И выслушай меня. Мне никогда в жизни, ни с кем не было так хорошо, как сейчас с тобой. Вчера ночью мне снились сны под грифом «детям до восемнадцати». Я не узнаю себя, я не понимаю, что происходит, я думаю, что я в тебя влюбилась. Разумеется, с точки зрения общепринятых правил и приличий я говорю и делаю ужасные вещи…
– Дженна…
– Я совсем тебя не знаю. Ты свалился на мою голову, как снег в августе. Но единственное, что я сейчас чувствую… Понимаешь, если бы я тебя не поцеловала… и если я сейчас тебе все это не скажу, то упущу что-то очень важное в жизни. Самое важное. Единственное.
Хит не сводил с Дженны глаз. Просто не мог. Она была прекрасна, словно принцесса из сказки, нет, гораздо, гораздо красивее! У Хита голова шла крутом. Этого всего просто не может быть, потому что не может быть никогда.
Дурочка! Если бы она на самом деле БЫЛА скучающей богатой дамочкой, решившей на досуге поразвлечься с приглянувшимся ей парнем, все было бы намного проще. Он бы не испытывал таких угрызений совести. Возможно, даже пошел бы с ней в постель.
Только вот в этом случае он никогда бы не захотел ее поцеловать первым. И уж конечно не испытывал бы такого тоскливого ужаса, как сейчас.
Ужас заключался в том, что Хит совершенно точно знал: им не быть вместе.
– Дженна… Девочка… Я дубина, солдафон, урод, дебил… Я не хотел тебя обидеть, я скорее сдохну сам, чем тебя оскорблю хоть в мыслях…
– Хит…
– Ты пойми меня! Ну как я могу! Я – бродяга. Бездомный полудурок с собаками и без денег. Да я даже в конюшне у тебя остаться не имею права!
– Хит…
– То, что ты сказала… Ты даже сама не понимаешь, как это здорово. Ты не только красавица, ты еще и умница. Ты – хороший человек. Я уйду. Переночую сегодня и уйду с утра. Ты не переживай, все будет нормально. Мы устроимся, не пропадем. И прости меня, ради бога, прости…
– Хит, если ты уйдешь, я умру.
Она вдруг сильно побледнела и стала оседать на дорожку. И тогда он сорвался со скамейки, на которой до сих пор сидел дурак дураком, и подхватил ее на руки, а потом уже не было сил разорвать эти судорожные объятия… И Дженна, холодная красавица Дженна Фарроуз, взахлеб рыдала на груди бродяги и солдата Хита Бартона, а он прижимал ее к себе, вытирал ее слезы руками, сцеловывал их, шептал миллион каких-то глупостей, баюкал ее, словно маленькую.
Обессилев, они затихли и сидели молча, обнявшись, а на небе уже зажглись звезды, и цикады завели свою песню, и только тогда собаки, до сих пор проявлявшие удивительную тактичность, позволили себе негромко потявкать.
– Джен…
– Они есть хотят.
– Пойдем, покормим их?
– А потом ты пойдешь со мной в дом, и мы поужинаем?
– Пойду.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– И завтра не уйдешь?
– Э-э-э…
– Да, это шантаж. Но у меня нет другого выхода.
– Хорошо. Не уйду.
– Пойдем кормить собак.
Через час Дженна и Хит сидели на открытой веранде дома и молчали, наслаждаясь тишиной. Ужин из остатков суши, холодной ветчины, сыра и зачерствевших рогаликов был съеден, теперь они пили сухое красное вино. Потом Дженна нарушила молчание.
– Трудно побороть все старые привычки. Я все еще бизнес-леди. Хит, мне кажется, я знаю, как все устроить.
– Хм… Я тоже знаю. Мне надо жениться на старой и богатой, без любви. Тогда я смогу изменять ей с тобой, не испытывая угрызений совести и одновременно не завися от тебя в финансовом смысле…
– Дался тебе финансовый смысл!
Он резко подался вперед, черты лица стали медально четкими, выражение – почти злым.
– Дженна, от этого никуда не деться. Ты – принцесса, я – бродяга. Ты – хозяйка особняка, я – хозяин только собственной дороги. У тебя есть семья, у меня – только собаки…
– Это не мой особняк.
– Хорошо, но ведь ты же не станешь утверждать, что ты работаешь посудомойкой в Макдоналдсе?
– Нет, не стану. Я – главный редактор модного журнала.
– Ну вот…
– Что – ну вот?! А ты – ветеринар. Врач.
– У меня нет диплома врача.
– А у меня нет диплома главного редактора. Просто в то время, когда ты помогал другим, я помогала только себе самой, вот и вся разница. Да, у меня большой счет в банке. Зато у тебя есть друзья. Завтра банк лопнет, меня уволят, и я останусь одна и без гроша. А ты проснешься по-прежнему – с друзьями. И с сознанием того, что ты умеешь спасать чужие жизни.
– Собачьи…
– А жизнь Спенсера? А жизни солдат, которыми ты командовал? Мы ровесники, Хит, но твоя жизнь – это толстый и интересный роман, а моя – один листочек делового резюме. И ты по-прежнему считаешь, что я богата, а ты беден?
– Все это замечательно, но скажи – только честно, как ты умеешь, – разве я имею право позвать тебя с собой? Предложить тебе разделить мою жизнь? Или согласиться разделить твою? Нет, Джен, потому что тогда это буду уже не я. Не Хит Бартон. Я превращусь в альфонса, в лузера, в черта лысого, но Хитом Бартоном я больше не буду.
– Хорошо. Предлагаю деловое сотрудничество.
– Наймешь меня в сторожа?
– Считай, что я этого не слышала.
– Прости.
– Простила. Я предлагаю тебе начать частную ветеринарную практику.
– На какие шиши?
– Не слышу.
– Хорошо, меняю формулировку. На твои деньги – нет, тогда на чьи?
– Я не собираюсь заниматься голой благотворительностью. Я решила вложить часть своих сбережений не в то, что практично и общепринято, а в то, что для души. В собак.
– Так, интересно. Увидела меня – и сразу поняла, что именно это то, что нужно?
Дженна откинулась на спинку кресла и смерила Хита Бартона своим фирменным взглядом. Слабые натуры от такого взгляда падали ниже плинтуса, но этот, разумеется, и бровью не повел.
– Давай, давай, ври дальше.
– Ужасный характер! Хорошо, будем считать, что я опять ничего не слышала. Так вот, собак я люблю. И кошек люблю, и попугайчиков, и рыбок. Собак – больше всего. Я хочу открыть небольшую ветеринарную клинику. На большую моих сбережений просто не хватит, это довольно дорогое удовольствие. И на дорогих модных ветврачей мне тоже средств не хватит – в Нью-Йорке они дерут такие гонорары, что закачаешься. Выход?
– Это ты меня спрашиваешь?
– Тебя, потому что ты профессионал.
– Без диплома.
– Оставь в покое диплом!
– Хорошо. Существуют молодые выпускники ветеринарных академий. Старые врачи, которых уже не берут в большие клиники. Энтузиасты своего дела, в конце концов. Зеленые. Фанаты собак и кошек. Содержатели приютов для животных.
– Отлично! Пока достаточно. Ты наверняка владеешь информацией о таких людях. Сталкивался с ними за время своих скитаний. Я вовсе не собираюсь предлагать тебе деньги, я предлагаю тебе ДЕЛО. Мой капитал – твои мозги. По-моему, это совершенно нормально.
– Хм… И для затравки ты возьмешь под крыло моих псов?
– Для затравки у тебя будет масса работы. Надо найти участок земли, чтобы рядом имелось приличное здание, надо прикинуть, с чего начать. Возможно, переманить к себе какой-нибудь магазинчик, торгующий кормом и медикаментами, или фирму… Одним словом, у тебя есть немного времени – прикидывай. По ценам сориентируемся вместе. И тогда будет ясно, возможно ли это в принципе.
– Дженна…
– Хит, прошу, не надо отвечать сейчас. Мы оба в дурацкой ситуации. Нам обоим неловко. У нас обоих связаны руки. Можно зажмуриться и представить, что ничего и не было, но лично я вряд ли смогу это сделать. Я сердита, Хит. Я взбудоражена, растеряна и сбита с толку. Я впервые в жизни испытываю подобные ощущения. Я боюсь потерять тебя – и боюсь обидеть.
Хит Бартон с ожесточением потер щеку, бросил на раскрасневшуюся девушку косой взгляд и вдруг выпалил:
– Ты замужем?
Она ответила ему недоуменным взглядом и пожала плечами.
– Нет, конечно.
Следующей мыслью Дженны Фарроуз было: ох ты, Господи, Итан!
– Ты сказала, что этот дом тебе не принадлежит. Почему ты в нем живешь?
– Это долгая история.
– У тебя отпуск, у меня он вообще всегда.
– Ну хорошо. Этот дом принадлежит мне только наполовину. Вторая половина – Итану Тонбриджу.
– Кто это?
– Мой…
– Жених? Бойфренд? Сожитель? Опекун?
– А чего это ты злишься?
– А угадай!
– Итан Тонбридж – в высшей степени приличный молодой человек из моего круга и хорошей семьи. Три дня назад… какое там, вчера утром я думала, что хочу выйти за него замуж.
– И расхотела.
– Не веришь?
– Почему? Сейчас верю. Дело в другом. Настанет белый день, цикады заткнутся, ты проснешься в своей спальне и поймешь, что совершенно не хочешь ничего в своей жизни менять.
– Неправда!
– Возможно. А возможно и нет. Дженна, я ведь не из одной только ревности спрашиваю…
– Ревности?
– Да, ревности. Потому что и я испытываю странные и непривычные ощущения. Я тоже растерян и взбудоражен. СЕЙЧАС мне кажется, что я убью всякого, кто посмеет подойти к тебе…
– Ох…
– Не «ох», а так и есть. Но на самом деле у каждого из нас есть своя жизнь. Даже не БЫЛА – а ЕСТЬ. И мы оба от нее пока не свободны.
Дженна помолчала. Потом заговорила тихо, неуверенно, словно забыв, что Хит сидит напротив и слушает ее.
– Понимаешь, никогда в жизни я не говорила никому о… любви. У меня были мужчины. Не слишком много для свободной женщины, но были. Для большинства я всегда была только любовницей, никем иным. У меня были… отношения, понимаешь?
– Понимаю. Для здоровья.
– В принципе – да. Потом появился Итан.
– И ты влюбилась?
– Нет. Он просто не возражал против брака. Не хотел, не предлагал, не добивался, не настаивал – просто не возражал.
– А ты – хотела?
– Не знаю. Нет, наверное. Перед тем, как появился Итан, у меня был роман с одним человеком… плохим человеком. Жестоким и глупым. С твоей точки зрения это было нечто вроде проституции. Спать с ним означало… Самое смешное, что это ничего не означало, только я этого не знала.
– Понятно. Ты спала со своим начальником.
– Да.
– И он тебя бросил?
– Да.
– И никаких выгод тебе это не принесло?
– Да.
– Зато принесло боль и опустошение?
– Да.
– Рассказывай.
– Больше нечего рассказывать. У меня была депрессия, потом я пахала как ненормальная, чтобы забыть всю эту грязь, а потом встретила Итана. А он хороший парень. Легкомысленный, но не злой, щедрый, немножко бестолковый. Очень красивый. Светский.
– То есть подходящий во всех отношениях мужик?
– Да. Ты злишься?
– Честно говоря, я слишком потрясен, чтобы злиться.
– Почему? Я ужасная, да?
– Дженни, а ты отдаешь себе отчет, что в целом мире найдется едва ли с десяток молодых женщин, способных честно рассказать о своем прошлом?
– Почему?
– Потому что прошлое почти у всех было разное. Довольно часто – неудачное. Стыдное. Подлое. Преступное. Глупое. Нет людей, которые хоть раз в жизни не совершили ошибки. Особенно – женщины.
– Почему это?!
– Потому что женщин легче обидеть. Они более склонны верить проходимцам, например. Одно ласковое слово – и они уже нафантазируют целую счастливую историю, а потом еще и верить свято в нее будут, как же: иначе придется признать свое поражение!
– Ты хорошо знаешь женщин?
– Совсем не знаю. Это общие места. Я никогда ни с одной женщиной не жил достаточно долго, чтобы узнать ее.
– Не хотел?
– Не получалось. Любить надо полностью и без остатка. Отдавать больше, чем брать. Идти на жертвы и не сожалеть об этом. Все мои девушки прежде всего требовали от меня жертвы: бросить зверинец и заняться нормальной работой.
– А ты?
– А я, получается, всегда гораздо больше любил собак. Во всяком случае, я никогда бы не смог их бросить ради женщины.
– И правильно.
– Выходит, жить мне одному?
– Нет, просто…
– Что?
– Я бы никогда от тебя такого не потребовала…
Хит смотрел в зеленые глаза Дженны, и его душа разрывалась на части. В этих прекрасных глазах горели тоска, надежда, желание, робость, недоверие, ожидание, нежность, а еще…
Любовь?
Он встал, обогнул стол, вытащил Дженну из кресла и привлек к себе. Она прижалась к его груди, затихла. Хит зарылся носом в душистые волосы и сказал глухо и твердо:
– Вот что. Нельзя за один вечер исповедаться сразу во всем. Раз ты меня пока не выгоняешь, мы будем учиться. Учиться доверять и любить. Рассказывать и слушать. Понимать и прощать.
– Хит… Ты пойдешь сегодня со мной?
– Нет, светлая. Не сегодня. Потому что этим легко обмануться. Перепутать звезды с их отражением в луже. Позволить плоти диктовать условия. Я тебя хочу, очень хочу. Ты, я знаю, тоже. Но сегодня мы пожелаем друг другу спокойной ночи и расстанемся.
– Тогда… когда?
– Когда придет время. Когда раздадутся старые долги. Когда совершенно точно невозможно станет жить друг без друга. Иначе… знаешь, Джен, мне очень не хотелось бы стать твоим прекрасным, но скоротечным романом. Очень!
7
Подушка – на пол, смятая простыня – змеей на груди, свила кольца и душит. Жара осязаема, ее можно резать ножом, пластать вдоль и поперек, а липкие невидимые края будут опять сходиться, как вода в болоте.
Тело – предатель, тело – горящий костер, которому нужен хворост. Лава в кратере вулкана, которой нет места внутри и надо наружу.
Криком – наружу, всхлипом, стоном, болью, слезами.
Одиночество убивает. Привычная комната теряет очертания, становится безразмерной, огромной, пугающей. Кровать – чужая.
Волосы спутались, как пакля, мечется тело по простыням, жгут простыни, опаляют кожу.
Звон в ушах, кровь под самой кожей, румянец выжигает щеки, виски, глаза…
Нет ничего страшнее для женщины – самой попросить о близости и получить вежливый отказ. И метаться потом до утра, сгорая от стыда и холодного ужаса: что я наделала! Как низко я пала…
За что? Почему? Неужели и правда – нет? И все придумала себе, все нафантазировала…
Как он сказал – из одного слова целую счастливую историю? А на самом деле?
И тогда что же? Вернуться в ту жизнь, в прошлую, привычную, нестрашную и вообще – никакую?
Как это вообще могло произойти с ней, с такой рассудительной, такой организованной, хладнокровной, знающей цену себе и другим?
Этот парень… Он же маленький! Он едва достает ей до плеча. Все будут смеяться, когда увидят их вместе. Если увидят…
Чепуха, чушь! Никто и никогда их вместе не увидит, потому что не будет никакого «потом». Нелепая история, нелепо начавшаяся и нелепо закончившаяся.
Дженна застонала, прижав к груди подушку. Вспомнилось собственное исступление и то, как плавилось ее тело в кольце надежных, могучих рук…
Итан! Итан Тонбридж. Она будет думать о нем, она не позволит никаким Хитам Бартонам завладеть ее рассудком.
А рассудок здесь и вовсе ни при чем, деточка, ехидно сообщил невесть откуда взявшийся внутренний голос. Тобой двигали исключительно инстинкты, им и скажи спасибо. И с твоим Итаном Тонбриджем, между прочим, ты никогда и ничего подобного не испытывала. Да, все было исключительно мило, полезно для здоровья, высокотехнично – и скучно до скрежета зубовного. Теперь-то ты это понимаешь?
Она понимала. Впервые в жизни она все понимала про себя, про собственное тело, про свои желания и мечты. Впервые в жизни решение было простым и ясным, но от этого ничуть не легче достижимым. Потому что Дженна Фарроуз лежала в своей спальне одна, а Хит Бартон, невысокий широкоплечий ветеринар-бродяга мирно спал в своей конюшне… или где он там спит?
Ночь катилась к закату, а Дженна все металась по постели, то проваливаясь в смутное забытье, то просыпаясь от стыда, смущения и горя. Отверженная женщина – с чем сравнить ее страдания?
Кажется, она все-таки заснула, это уже совсем под утро, когда небо стало серым и каким-то зябким. А потом ей приснилось, что она плывет в лодке, которую кто-то сильно раскачивает. Во сне Дженна вскрикнула – и проснулась.
Хит Бартон стоял перед ней в полумраке и улыбался, негодяй. Дженна поспешно натянула простыню до самого носа и сердито уставилась на бесцеремонного интервента. Хита это нисколько не смутило.
– Вставай скорее. Я решил, что ты не захочешь такое пропустить.
