Глава 26

Уилл, Том и Китти покинули ферму темным ноябрьским утром в шесть тридцать.

Была пятница, Уиллу предстояло выступить в девять часов на завтраке бизнесменов в Лоренсвилле. Том и Китти в машине вздремнули. Уилл побрился перед полетом.

У въезда в аэропорт Уилл притормозил, пропуская выехавшую оттуда «вольво». Уже светало. Мельком Уилл взглянул на водителя. Тот был незнаком ему. Огни на полосе не горели. Что в такой час здесь делала эта машина?

Все самолеты были припаркованы как обычно, никакого движения, «цессна» на месте. Подкатив к. ней, Уилл высадил Тома и Китти, помог им устроить вещи в багажном отсеке. Они вскарабкались на борт, уселись.

Уилл отогнал машину и подготовил «цессну» к полету, прежде всего проверив, не набралась ли в топливо вода, которая иногда конденсировалась в баках холодными ночами, или попадала туда вместе с горючим.. Затем он взобрался в кабину и, прогрев двигатель, вывел самолет на старт, отрегулировал закрылки, прикрыл дроссельную заслонку. Получив разрешение диспетчера, он разогнал самолет, отжал ручку, и «цессна» взмыла навстречу солнцу, встававшему на горизонте.

Набрав высоту, Уилл включил автопилот. Для сорокаминутного броска к Атланте ему не требовалось связываться с диспетчерами, коридор на трех тысячах футов был в это время всегда свободным, условия полета идеальные, воздух еще не нагрелся.

Тридцать пять минут спустя самолет был над пригородами Атланты, и Уилл начал спуск, привычно ориентируясь по радиосигналам автоматической информации, а затем на волну аэропорта Пичтри-Де-Кэлб.

— Доброе утро, башня Пичтри, — проговорил он в свой микрофон, — это Ноябрь-один-два-три-Танго, я в трех милях к юго-востоку, захожу на посадку.

Тут двигатель «цессны» остановился.

— Доброе утро, один-два-три-Танго, — ответил диспетчер. — Подлетайте на полосу слева по ветру.

Минуту назад мотор работал ровно и. весело, а теперь Уилл слышал лишь ветер.

Уилл попытался запустить двигатель, одновременно маневрируя, чтобы удержать машину в режиме плавного скольжения. Но тишина звенела в наушниках.

— Что-то случилось? — спросила Китти. Проснулся и Том.

— Что-нибудь не так?

— Подвел двигатель, — сказал Уилл. — Подтяните-ка привязные, ремни. Идем на посадку, и я выбираю место. Спокойно, ребята.

Уилл взглянул на высотомер: высота над землей — 1700 футов. Каждые две мили горизонтального скольжения на этой скорости — снижение на тысячу футов. Значит, через три мили «цессна» столкнется с землей, а до аэропорта пять с половиной миль. Ветер северо-западный, его скорость четыре узла. Это можно как-то использовать, но...

«Цессна», теряя по пятьсот футов высоты в минуту, планировала на постройки и парки пригородной зоны. Тут были большие деревья, и по скоростной дороге неслись машины — сплошной утренний поток. На окружную дорогу тоже не сядешь. Во-первых, она уже позади, во-вторых, там много мостов. Уилл держал прежний курс — на аэропорт.

Он нажал кнопку связи.

— Мейдей. Мейдей. Мейдей. — сказал ом. — Ноябрь-один-два-три-Танго. Заглох двигатель в четырех с половиной милях от аэропорта Пичтри. Снижаюсь.

— Роджер, один-два-три-Танго. — ответил диспетчер. — Вы в пределах видимости. Поднимаю аварийные службы.

— Можете предложить место для посадки?

— Нет, — ответил диспетчер. — Вы над жилым районом; выбирайте лучшее из возможного. Ориентируйтесь по радиобашне.

Уилл видел огоньки башни. Вот школьный стадион и футбольное поле. Нет, оно коротко, и там люди с оркестром. Ему нужны минимум семьсот пятьдесят футов ровной земли, а их нигде нет и до земли всего семьсот футов, меньше минуты планирования. Надо было решать немедленно. Остались секунды.

Справа он увидел длинное здание с плоской белой крышей, за ним — автостоянку. Автостоянка! Уилл выправил курс, держа на нее и поднял подкрылки, не выпуская шасси. «Цессна» набрала несколько футов высоты, скорость снизилась. Автостоянку теперь было видно в деталях. С улицы на нее одна за другой въезжали машины, из них выходили люди. Приземлиться там было немыслимо. Тем более, что самолет бесшумно планировал, Внезапно Уилла осенило, что крыша здания совершенно ровная. Определить ее протяженность времени уже не было. Это — последний шанс. Он снова чуть выправил курс и машинально выключил зажигание. Не хотелось, чтобы двигатель ожил при посадке.

Он выпустил шасси и опустил подкрылки за двести ярдов от здания на высоте сто футов, при этом нос «цессны» немного задрался, а скорость упала ниже шестидесяти узлов. Опуская нос машины, он нацелился в точку, расположенную в десяти ярдах от крыши. Думать было некогда, и Уилл действовал интуитивно.

— Держитесь! — крикнул он Тому и Китти. В какой-то момент он увидел кромку крыши перед собой, взял ручку управления на себя, «цессна» послушно взмыла на несколько футов и опустилась. Последовал толчок, нос выровнялся, и машина покатила по крыше, усыпанной гравием. Он летел из-под колес во все стороны, Уилл потянул за рычаг, регулирующий положение подкрылок.

Аэроплан осел, замедлил бег, Уилл изо всей силы жал на тормоза.

«Цессна» остановилась. Уилл обхватил руками лицо. Его трясло и мутило. Он едва удержал позыв к рвоте. Отстегнув ремни, выбрался из самолета и опустился на корточки. Слой гравия был толщиной дюймов в восемь, колеса «цессны» сидели в нем чуть ли не до осей. Вот что спасло самолет в последний момент.

— С вами там все в порядке? — слабо воскликнул Уилл.

— Думаю, да, — сказал Том. — Китти выглядит совсем неплохо, но почему-то молчит.

— Идите вы оба к дьяволу, — крикнула Китти, выпрыгивая на крышу. — Вы что, с ума сошли? Зачем этот цирк?

Уилл не в силах был встать.

— Китти, — сказал он жалобно. — Ей-богу, я не нарочно. Двигатель отказал.

— О, — сказала она, задохнувшись.

Том присоединился к ним, демонстративно не спеша.

— Что за дьявольский способ будить людей? — спросил он, ненатурально зевнув, и тоже присел. — Я, как-никак, спал.

Послышались сирены машин «скорой помощи» и полиции. Затем открылся люк в крыше, и из него высунул голову человек.

— Боже мой! — выпалил он. — Вы в порядке? Нуждаетесь в помощи?

Уилл посмотрел на карманные часы: восемь двадцать.

— Нельзя ли вызвать такси? — спросил он. — Нам нужно быть к девяти в Лоренсвилле.

Глава 27

Кик вернулся в Мариетту ровно в восемь. «Тойоты» на месте не было. Машина Сузи стояла на обычном месте.

Плохо, подумал Кин, парень еще не возвратился.

Он устроился ждать, как вчера и позавчера. Сузи обычно выезжала на работу в восемь тридцать, но на этот раз не появилась. После девяти подкатил фургон с эмблемой жилого комплекса. Водитель взял какие-то инструменты и подошел к дверям квартиры Сузи и Перкерсона. Никто ему не открыл, он снова нажал звонок и, помедлив, открыл замок своим ключом. Менее чем через минуту он выскочил наружу и побежал к воротам, оставив свой фургон.

Кин немедля выбрался из машины и запрыгал на костылях к открытой двери квартиры. Гостиная и кухня были чисто прибраны. Он хотел войти в спальню, но остановился у ванной комнаты. Зеркало там было в трещинах, расходившихся от пулевого отверстия, и забрызгано кровавой кашей. Сузи лежала под ним вверх лицом: впрочем, мало что осталось от ее лица.

Кин взглянул на часы. У него две минуты до появления копов. Он стремительно обыскал спальню. Один шкаф был пуст, пуст был и верхний ящик комода. Кин перешел в гостиную.

— Не шевелиться! — гаркнул кто-то, и Кин, оглянувшись, увидел полицейского в форме с нацеленным пистолетом.

— У меня есть удостоверение, о'кей? — сказал Кин.

— Кто вы такой, черт возьми? — спросил детектив. Кин предъявил документ.

— Сторож подтвердит мои слова, — сказал он. — Должно быть, этот парень, Росс, застрелил ее прошлым вечером. Или приезжал ночью, когда меня не было. Думаю, все-таки прошлым вечером.

— О'кей, спасибо за информацию, — сказал детектив, записывая адрес и номер телефона Кина. — Теперь убирайтесь-ка, приятель.

Мики уже готов был сесть в свою машину, когда рядом затормозил коричневый седан. Оттуда выглянул уже знакомый Кину агент ФБР.

— Мне следовало знать, что найду вас здесь, — сказал агент.

— Да-а? Что ж, имеете возможность зарегистрировать еще одно убийство. Перкерсон замочил медсестру Сузи Эдемс. Скольких еще людей вы ему позволите пришибить безнаказанно?

— Эдемс была наша, — внезапно сказал агент, покраснев. — Клянусь Богом, мы и не знали, что она спровоцировала вас в сговоре с Перкерсоном. Перестаралась, что ли. Потом покаялась. Мы упустили этот момент.

— Ну, если вы сами это говорите... — ответил Кин.

— Вообще-то, она очень потрудилась, раскалывая орешек, — сказал агент.

— Какой еще орешек? — спросил Кин.

— Я и так слишком много наговорил. Может, узнаете позже. А теперь мы просто сводим концы с концами.

— Что ж, — сказал Кин, — пройдите там в ванную комнату, один из ваших концов оборван и лежит на полу почти без лица. Подвиньте-ка, кстати, вашу трахнутую машину, чтобы я выехал.

— Задержитесь на минутку, — сказал агент и достал из кармана фотографию. — Вот снимок прошлой недели. Я ваш должник, и, возможно, вам не повредит иметь под рукой это фото.

На Перкерсоне здесь были всегдашние темные очки, но Кин, наконец, мог всмотреться в его лицо.

— Это все, что у меня есть на данный момент, — заметил агент. — Мы потеряли его след вчера вечером, а нынче утром его «тойота» нашлась в реке Чаттахучи. Я ни минуты не верил, что Перкерсон утонул вместе с ней.

— Не поверю и я, — сказал Кин. — Спасибо все же за снимок.

— Вы его от меня не получали, приятель, — сказал агент и отъехал в своем фургоне.

Кин поразмышлял над фотографией, пытаясь представить физиономию Перкерсона без этих усов и очков.

Приехав в город, он позвонил в отдел убийств полицейского управления.

— Дейв? Я достал свежую фотографию моего человека.

— Да? Как же это?

— Не имеет значения, но фотография настоящая. Он переделал себе лицо. Можно немедленно объявить его розыск. Даже необходимо.

— О'кей, подъезжайте прямо сюда, я отнесу фотографию. капитану.

— А сделает он, что нужно?

— Вот уж не знаю.

Спустя три часа Кин был в кабинете своего бывшего шефа.

— Где же вы раздобыли это, Мики? — спросил капитан, брезгливо посматривая на снимок.

— Извините, не могу вам сказать.

— Что ж, но как я тогда узнаю, кто тут изображен? — Значит, вы не дадите приказ о розыске? — спросил Кин.

— Не вижу пока оснований. В сложившихся обстоятельствах.

Кин поднялся, подхватил свой костыль.

— В таком случае, капитан, — сказал он, — все в Атланте начнут искать Перкерсона, кроме городского полицейского управления.

— Что вы имеете в виду? — мрачнея, спросил капитан.

— А вот что. Я сделал, прежде чем к вам заглянуть, столько копий этого снимка, сколько мне захотелось. Ну и отправил, их в газеты, на телевидение и в телеграфные агентства. Включите шестичасовые новости и увидите, как Мики Кин ведет розыск.

Глава 28

В штаб-квартире. Уилла днем ожидало послание из Федерального управления авиации. Он позвонил туда мистеру Бэррену.

— Говорит Уилл Ли.

— Рад слышать ваш голос, мистер Ли, — сказал Бэррен. — Я говорю с места вашего, э, приземления. В топливных баках вашего аппарата по полгаллона воды в каждом.

— Это невероятно, — сказал Уилл. — Я проверял топливо перед вылетом именно на этот предмет.

— Удивлен, что вы, судя по всему, игнорировали инструкцию об уходе за резиновыми прокладками топливных емкостей на «цессне». На них от времени появляются трещины, в трещинках скапливается вода. Собираюсь, знаете ли, подать на вас в суд за неправильное проведение предполетных процедур.

— Подождите же, мистер Бэррен, — сказал Уилл. — В прошлом году я заменил эти самые прокладки. — Он не хотел накануне выборов судебного иска, и не мешало разобраться, в чем дело. — Я сейчас же подошлю к вам механика, пусть тщательно все проверит под вашим контролем. Он снимет крылья и все такое.

— Справедливо, — ответил Бэррен. — Вам все равно придется демонтировать крылья, чтобы спустить самолет с крыши и отправить на стоянку в аэропорт. Позвоните мне во второй половине дня по этому номеру.

Ближе к вечеру по пути на очередное выступление Уилл остановил машину у здания, на крыше которого еще стояла «цессна». Там монтировали кран, и возле самолета хлопотали люди в комбинезонах.

Уилл поднялся на крышу и познакомился с Бэрреном. Механик спускал через фильтр топливо. Крыльев на самолете уже не было.

— Неплохое местечко для посадки, мистер Ли, — сказал механик. — Я промерил крышу: ровно шестьсот футов длины.

— Мне повезло, что здесь гравий, — ответил Уилл.

— Прокладки в отличном состоянии, — сказал механик.

— В таком случае, — сказал Уилл, — я обнаружил бы в баках воду, любое количество.

— Ну да, — сказал Бэррен, нагнувшись, и взял нечто из топливного фильтра. — А это что?

— Вроде обрывка пластмассового пакета, — сказал механик. — Я нашел по два таких в каждом баке.

— Очень странно, — сказал Бэррен. — Если только...

— Что? — спросил Уилл, — если — что?..

— Эти мешочки почти без остатка растворяются в бензине, — сказал Бэррен. — В них можно налить воды, положить в бак, и тут они будут медленно растворяться. Проверка на воду ничего не даст, пока они целы, а через полчаса у вас в топливе будет вода.

— Забавно, — медленно сказал Уилл. — Очень даже забавно. Когда сегодня утром я прибыл в аэропорт Мериуезерского округа, оттуда выехала «вольво» типа «универсал». Дело было на рассвете. В машине был только водитель. Очевидно было, что этот человек не имел отношения к полетам. Я спросил себя, что он там мог делать.

— Мистер Ли, — сказал Бэррен, — я не стану подавать на вас в суд; но я чертовски уверен, что позвоню в ФБР. Организация авиационных аварий относится к числу федеральных преступлений.

Глава 29

Шестичасовые новости были украшены репортажем с места вынужденной посадки Уилла в. Атланте. Это было увязано с ходом его кампании. Возможность диверсии не упоминалась.

Китти Конрой ввела какого-то человека.

— Уилл, — представила она, — это вот агент по особым поручениям Дейвидсон из Федерального бюро расследований.

— Вам позвонили из управления авиации, не так ли? — спросил его Уилл.

— Да, — ответил Дейвидсон. — Похоже на диверсию, мистер Ли. Мы согласились с Бэрреном.

— Это забавно, — сказал Уилл, слегка огорошенный. Другого слова он так и не нашел.

— Как полагаете, кому могло понадобиться уничтожить вас таким образом?

— Никому лично. Может, я не понравился людям из общества сторонников превосходства белых? Они были очень недовольны приговором по делу Лэрри Муди. Один из них пытался мне пригрозить во время процесса.

Уилл глянул на включенный телевизор и замер. Весь экран занимала фотография мужчины в темных очках, которого он утром видел в аэропорту.

— Этому человеку — его имя Гаролд Перкерсон — посвящен специальный бюллетень, выпущенный сегодня во второй половине дня полицейским управлением Атланты, — сообщал репортер. — Перкерсон разыскивается в связи с убийством трех служащих книжной лавки и покушением на убийство владельца этой лавки.

На экране появились две фотографии Перкерсона, старая рядом с новой.

— Перкерсон, как говорят, перенес пластическую операцию, которая изменила его внешний вид. Старая его фотография слева, а более свежая — справа. Так, вероятно, он выглядит сегодня. Полиция предупреждает, что Перкерсон вооружен и очень опасен.

— Мистер Дейвидсон, — сказал Уилл, — сегодня в без четверти семь утра этот человек выехал мне навстречу с территории аэропорта Рузвельт-Мемориал-Филд на машине «вольво-универсал».

— Какого цвета машина?

— Темная. Черная или темно-синяя.

— Могу я воспользоваться вашим телефоном? — спросил Дейвидсон.

Гаролд Перкерсон сидел в ресторане в центре Атланты, с удовольствием жуя сосиски под соусом чили и глядя в телевизор. Все сработало, судя по передаче новостей, но этому парню, Ли, удалось вывернуться. Ерунда, подумал Перкерсон, я до него доберусь. Затем на экране вдруг появилась его собственная фотография. Послушав текст, Перкерсон бросил закуску и выскочил, пока его здесь не узнали. Свою фотографию он обнаружил и на первой полосе дневного выпуска «Атланта джорнел». Откуда они, черт возьми, ее взяли?..

Первым делом теперь нужно было снять усики. Этим он и занялся, сидя в машине. Затем он медленно, вдумчиво прочитал сообщение полиции и комментарий газеты.

Ни слова об акции в аэропорту, о его нынешнем имени и новой машине. Внизу первой полосы под заголовком «Планы кандидатов в день выборов» сообщалось, что Дон Беверли Кэлхоун будет в этот день находиться в большом бальном зале отеля «Атланта Хилтон», а Уилл Ли в «Омни». Вечер сотрудников и помощников Ли по случаю выборов состоится в отеле «Омни», в бельэтаже. Кандидат выйдет туда ровно в шесть, а потом вернется в свой номер ждать результатов голосования.

Перкерсон знал бельэтаж в отеле «Омни». Несколько лет назад там был Центр развлечений. В огромный светлый зал выходили над бельэтажем окна из многих номеров отеля.

Перкерсон напряженно думал. Теперь ему самому предельно опасны улицы города — не поохотишься там. В церкви стрелять нельзя, это Старейшина запретил. Остается... Перкерсон выехал со стоянки, нашел телефон-автомат и позвонил в отель «Омни».

— Я хочу заказать комнату, если можно.

— На какой срок?

— До среды, а уеду утром.

— Это пять ночей, сэр.

— Я хотел бы нечто комфортабельное, с окнами, выходящими в зал, притом невысоко.

— Посмотрим. Есть, к примеру, приятный номер на пятом этаже в середине зала, сэр. Двести пятьдесят долларов в сутки.

— Почти идеально, — сказал Перкерсон. — Считайте, что комната занята. Буду у вас через полчаса.

В отеле Перкерсон заехал в гараж и передал швейцару свои холщовые сумки.

— Запаркуюсь сам, — сказал он дежурному и вручил пару долларов. — Она у меня новая.

В глубине гаража он нашел полутемную нишу. В гараже такого отеля никто не подумает искать его «вольво». Он зарегистрировался как Говард Джеймс, передал портье кредитную карточку и подписал счет, затем проследовал на пятый этаж и вошел в номер. Комната была просторна, хорошо обставлена, и вид из нее на центральный зал был исключительный.

Перкерсон вынул пятидолларовую бумажку.

— Можно устроить девушку на вечер? — спросил он сопровождающего дежурного по этажу.

— Думаю, что да, — улыбаясь, сказал дежурный. — В какое время?

— Пожалуй, около девяти. Если она мне понравится, резервирую для вас еще полсотни баксов.

— Положитесь на меня, мистер, — сказал дежурный.

Перкерсон открыл окно и выглянул. Бельэтаж примерно в пятидесяти ярдах. Превосходно, подумал он. Оставалось позвонить Старейшине.

Глава 30

Сидя в первом ряду стульев в Баптистской церкви Святого Холма обоих побережий, Уилл сперва прослушал некий «гимн». Солировал певец с пышной прической. Его поддерживали стоголосый хор и небольшой оркестр. Кроме того, тут была дюжина разукрашенных барабанов. Золотистые одежды хористов, ярко-голубой ковер, развернутый в проходах между скамьями и стульями, десяток рассредоточенных в зале телекамер и цветные витражи в окнах создавали иллюзию театрального или циркового оформления предстоящего действа. Зал был огромен и публика наэлектризована.

Пение кончилось, загремели аплодисменты. Уилл бывал и в баптистских молельных залах и в ирландских католических храмах Старого света, но там аплодировать не полагалось, не говоря уж о том, что не могло быть никаких барабанов.

На кафедру поднялся прыщеватый сын Дона. Он минут десять толковал о великом значении пожертвований паствы, в это время по залу плавало несколько блюд для сбора денег, на них трепыхались конвертики с чеками и наличностью, передаваемые из рядов.

Преосвященный Дон Беверли Кэлхоун сменил сына, взойдя на свою прежнюю кафедру столь же привычно, как надел бы старую перчатку.

— Друзья мои, я возвращаюсь сюда, чтобы представить вам молодого человека, которого вы, надеюсь, уже видели на экранах ваших телевизоров. Он претендует на ваши голоса в избирательной кампании. И я сказал бы, преследует свою цель с большим рвением. — Кэлхоун повернулся к Уиллу.

Уилл слегка улыбнулся и кивнул.

— Вы слышали, думаю, — продолжал доктор Дон, — жалобы Уилла Ли на то, что я привношу в свою политическую кампанию религиозную пропаганду, — он одарил аудиторию широкой улыбкой. — Что ж, друзья, я привношу призывы к нашему Господу во все, что делаю, поскольку не вправе и не буду держать свою веру отдельно от чего бы то ни было. Это моя жизнь.

Раздались горячие аплодисменты, и Кэлхоун упился ими.

— Мистер Ли не обнаружил готовности поделиться своей верой с людьми, поддержки которых он добивается, и, оправдываясь за это, пожаловаться, что, мол, не располагает соответствующей кафедрой. Что ж, я, с вашего согласия, предлагаю ему эту кафедру, пусть обнародует символы своей веры

Кэлхоун, сойдя с кафедры, протянул Уиллу руку и проводил его на возвышение.

Уилл положил перед собой Библию своего деда, свои часы и слегка улыбнулся, оглядывая зал.

— Доброе утро, — сказал он.

— Доброе утро, — ответили в унисон три сотни прихожан.

— Я благодарен Дону Кэлхоуну — он просит, чтобы его в эти дни так называли, — за возможность обратиться к вам и ко всем, кто сейчас смотрит или слушает эту передачу у себя дома. Приветствую вас от имени прихожан Первой Баптистской церкви Делано, это моя родная община. Уверен, что мои предки, жившие в Мериуезерском округе — многие поколения баптистских проповедников и общественных деятелей — смотрят сегодня с неба и тоже шлют вам привет и благословение... Меня здесь просили рассказать, во что я верю. Превыше всего я верю просто в Бога. Верю, что во всяком случае в конце наших жизней, а быть может и ранее, каждый получит свое — по справедливости... Как и вы, я верю, что Святая Библия является законом Божьим. Но несомненно, Божий закон представлен и в других священных для людей книгах — в Талмуде, Коране и других. Я также верю., что закон Божий записан в звездах, на камнях Земли и в наших сердцах... Я верю, что Бог дал каждому разум и ждет, что мы воспользуемся им. Я рос баптистом, меня учили, что каждое человеческое создание имеет право понимать Священное писание, сверяясь с собственной совестью, а Господь рассудит нас по нашим делам... Верю, что Бог доверяет нам рассуждать, задаваться вопросами и решать, что для нас следует из каждой библейской заповеди. Возможно, здесь мы расходимся, ведь, насколько я могу верить вашему бывшему пастору, прихожане этой церкви обязаны принимать каждое слово Библии буквально, не спрашивая себя, что оно значит. Вас называют в миру фундаменталистом, как, скажем, и мусульман и иудеев крайней ориентации... Но, оглядываясь, я вижу, что многие из тех христиан, кто относит себе к фундаменталистам, извлекают из текстов Библии не все положения. А кое-что не воспринимают. К примеру, в законе Божием сказано: «Не убий». И все же фундаменталисты, как правило, демонстрируют сильную поддержку светских законов о смертной казни. Притом меня озадачивает, что человека, который принимает заповедь «Не убий», некоторые христиане именуют безбожником, малодушным, или, иногда, либералом. Я этого просто не понимаю. Далее. Как примирить согласие фундаменталиста со смертной казнью и его же яростное неприятие абортов? Кто-то заявил, что фундаменталисты озабочены защитой человеческой жизни «начиная с концепции и заканчивая рождением». Правда ли это?.. Еще меня озадачивает, что люди, провозглашающие принципы христианской морали и необходимость строить жизнь общества в согласии с этими принципами, поддерживают политические и экономические воззрения, которые расходятся с учением Иисуса Христа. Христианство — это религия любви, равенства всех, заботы каждого о каждом Божьем создании. Между тем политики, представляющие фундаменталистов, на деле реализуют философию жадности и голосуют обычно против государственных программ помощи угнетенным и бедным людям. Христианство осуждает гордыню и призывает к смирению и кротости; тем не менее, политики, о которых я говорю, неустанно бьют себя в грудь, похваляясь. Они кичатся тем, что именуют патриотизмом и пытаются унизить всякого, для кого патриотизм — нечто большее, чем пустые посулы, расистские лозунги и размахивание флагами. Да, это меня озадачивает... Меня вообще беспокоит разлив фундаментализма всех направлений. Аятолла Хомейни, как вы знаете, религиозный фундаменталист, большинство идейных коммунистов — политические фундаменталисты, советские генералы — это военные фундаменталисты, такие генералы есть и в нашей стране. Меня тревожат люди, уверенные, что только они абсолютно и неизменно правы, и что все, несогласные с ними, неправы. Разве можно монополизировать истину?.. Немногим более двухсот лет назад наши отцы-создатели выработали политическую систему, которая должна была гарантировать свободный обмен идеями, систему, которая была рассчитана на постижение истин в итоге споров и столкновения множества мнений. Эта система была изначально светской, ее придумали люди, и в большинстве они были, заметьте, набожными христианами. Ими двигала и в данном случае вера. Должны ли мы принимать теперь, от религии что-либо меньшее?

Стоявший у телекамеры режиссер сигнализировал Уиллу руками: закругляйтесь!

Уилл, между тем, следил за часами. Он уже прихватил пару лишних минут, но не хотел завершить свою речь, оставив какое-то время Кэлхоуну для отпора.

— Я знаю, время мое истекает, — сказал Уилл. — И я хотел бы закончить вот чем. Лучшим христианином из всех, кого я знал, был второй муж моей овдовевшей бабушки. Спокойный, застенчивый, сдержанный человек, он принес нашей общине много добра. После его смерти согласно его завещанию на похоронной службе была прочитана вслух выдержка из Библии — вы найдете ее в Святом Благовествовании от Матфея, в шестой главе, это первые шесть стихов, слова Иисуса. Послушайте их.

Уилл раскрыл Библию.

— "Не выставляйте свою веру напоказ перед людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного... — Уилл оглядел примолкнувшую аудиторию и продолжил цитату: — Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди.