11 февраля 1986 года президент Рейган процитировал следующие строки сонета, написанного девятнадцатилетним канадским летчиком, погибшим во время второй мировой войны:
      Все выше в бесконечную, заманчивую горящую синеву
      Я поднимаю искусно свой самолет, и ветер его подхватил
      Туда, где совсем не до шуток, где даже орлы не летали;
      В молчании вознесся мой разум, и я перешел
      В высокую, неприступную святость пространства,
      Протянув свою руку, коснулся Божьего Лика.
      Президент Рейган обращался к застывшим от скорби семьям семи американских космонавтов. Эти космонавты спокойно поднимались в Челленджере, а спустя семьдесят три секунды перестали в этой реальности существовать. Они исчезли, вызвав потрясение своих родных, близких и миллионов телезрителей. Слово «пространство» приобрело новый смысл. В течение мгновений космонавты превратились из материи в дух. Видевшие все это, сознательно или бессознательно почувствовали, как у них внутри исчезает их собственный свет.
      Как же отнеслись люди к жестокости этого внезапного жизненного финала, случившегося в гробовой тишине? Каждый в отдельности повторял свой рассказ, слушал музыку, читал стихи, гулял на природе. После этой национальной трагедии телевидение делало то же самое для большого числа зрителей. Между многочисленными повторениями записи трагедии - совершенно непостижимой реальности - передавали музыку, стихи, чтение Писания; тогда любые слова ничего не значили. Воображение с помощью метафоры построило мост, одновременно разделявший и соединявший материю и дух. Так как душа - вечная субстанция, живущая в материи, материальные образы, воспринимаемые пятью человеческими чувствами, содержат пищу, необходимую для жизни души.
      Дух томится, исполненный бесконечного стремления; материя воплощает в себе ограничения духа. Душа играет роль посредника между ними. Когда дух падает, душа испытывает страдания. Когда темная материя получает доступ в сознание, душа тоже испытывает страдания. Суть душевного роста заключается в страдании и жертвоприношении. Сталкиваясь с духовными невзгодами, вместо отвержения духа мы приходим к духовным ограничениям. Сталкиваясь с материальными трудностями, вместо отвержения тела мы приходим к телесным ограничениям. Это тоже свидетельство существования переходного мира. В этом переходном мире, в тонком теле, обитает душа. Патриархальный страх перед женственностью можно преодолеть, создав сосуд осознающей себя женственности - восприимчивую душу, которая больше не испытывает страха ни перед материей, ни перед духом.
      Странствие между небом и землей, соединение одного с другим, воспринимается душой на языке поэзии, на языке метафоры, интегрирующей образ и чувство, сознание и воображение. Метафора или символ исцеляет, потому что обращается ко всей личности в целом. Поэтому Юнг верил, что представление в воображении образов сновидений - это путь, ведущий к целостности личности.
      На определенном уровне взрыв Челленджера был взрывом невоплощенного духа, разум потерял человеческие границы и вышел за пределы законов природы: высокомерие переоценило технические возможности. Во время этой вспышки в микрокосме возник макрокосм. Челленджер превратился в метафору. Роковая пропасть между телом и духом слишком часто заполнялась потерей сознания. Способ избежать трагедии заключается в признании, что эту пропасть должна заполнять душа.
      В отсутствие метафоры можно напитать наше сознание, по при этом заставить голодать сердце и воображение. Не подпитывая душу, можно накрыть банкетный стол сновидений, однако эта пища будет отвергнута и душа испытает голод. В анализе нет ничего грустнее, чем видеть сны, богатые выздоравливающими образами, которые сновидец не в состоянии переварить: сознание либо неспособно, либо отказывается дать себе время, чтобы вкусить, пережевать, проглотить, переварить и интегрировать в свою личность содержание образов сновидений.
      Трансформация совершается через метафору. Без метафоры энергия не находит себе выхода, замыкаясь в повторяющихся паттернах; Медуза заключает ее в каменные оковы. В творческой структуре символ свободно парит между материей и духом, исцеляя духовное начало.
      У детей, как правило, духовность отсутствует, поэтому для них мир все еще является волшебным. Детское воображение привносит свет в детское тело. Они играют. Причем делают это, целиком включаясь в игру. С детских уст слетает сверхъестественная мудрость, однако она бессознательна. В процессе взросления в нашей культуре рациональное мышление постепенно заменяет образное восприятие до такой степени, что воображение задыхается совершенно. А без него спонтанность и творчество превращаются в камень. Когда вечная первозданная сущность прекращает пропитывать повседневную жизнь, последняя становится постоянным повторением однообразной механической работы. Сосуд женственности, который служит источником жизненного восприятия, закрывается так плотно, что ис улавливает ничего нового. Противоположности (дух-материя, мужское-женское) перестают восприниматься как живое противоречие. Без напряжения, юмора, разума, игривости, которые создает жизнь, теряется то, что придает ей вкус. При столкновении двух разных реальностей, раздается взрыв смеха, и если нам суждено прожить божественную комедию, обязательно следует поддерживать напряженность, созданную противоречием между этими двумя мирами.
      Один из величайших драматургов нашего времени Сэмюэл Беккет мастерски умел создавать это напряжение. В главных сценах его театральных постановок, в диалогах и в характерах его незабываемые образы достигают самой сути. Так, например, в его пьесе «Игра на финише» (Endgame) слепой Гамм правит своим однокомнатным царством из инвалидного кресла, сардонически усмехаясь над безногими родителями, которых он запихнул в стоящие рядом с его креслом мусорные баки. Одновременно он издевается над своим слугой Кловом, который больше не устраивает Гамма.
      С начала пьесы и до самого ее конца Клов стоит, как парализованный, держа в руках собранный чемодан, готовый навсегда покинуть этот дом. Однако он не может это сделать. Начиная с его первых слов: «Кончено, все кончено, почти кончено, это должно скоро закончиться» - и до последних слов Гамма:
      Поскольку таковы правила игры…
      … давайте будем играть по ним…
      …и перестанем разглагольствовать на эту тему… хватит трепать языком - все четыре персонажа делают все, что возможно, «играючи», перебирая все мыслимые варианты фраз с употреблением того или иного слова.
      Любить Беккета - значит уметь видеть себя занятым поисками своей вставной челюсти, не надевая очков, и при этом чувствуя, как элегическое восклицание Нелл: «Ah, yesterday!» (знаменитая песня «Битлз») вытаскивает вас из футляра, заставляя при этом скорчиться в кресле и смеяться до слез. Таково противоречие: жизнь, смерть и новая энергия - все сосредоточено в едином озаряющем миге. Однако, если ваша восприимчивая женственность, ваша сосредоточенная в теле душа окажется закрытой, вы не получите ничего: ни озарения инсайта, ни удовольствия. Вы останетесь приговоренным к слепоте и кусанию своих пересохших губ. Без способного к восприятию крепкого сосуда сознания не наступит момент, соединяющий в себе конечное и бесконечность. Без просветленного тела не может проникнуть соответствующий свет духа. Если вы не настроились играть в бейсбол, эта игра может показаться вам забавой для сумасшедших. Не настроившись слушать Моцарта, вместо прекрасной музыки вы будете слышать шум. Не настроившись па работу со сновидениями, вы не увидите в них никакого смысла.
      Маниакальная деятельность, задающая ритм жизни нашего общества, отрицает существование души. Находясь под властью амбиций, конкуренции, поисков идеалов совершенства или переменчивой потребности постоянно ходить на изматывающую работу, люди летят в космос. В своих снах они обрекают душу на пытки, с которыми можно сравнить разве что истязания, изобретенные фашистами, а их тело наполняется нежилым пространством. Оторванные от своих истоков, они стремятся к «высокому». При этом хотят получить его сразу и непременно в конкретной форме: в виде наркотиков, азартных игр, дорогих вещей, алкоголя, изысканной пищи, секса. Иными словами, они хотят выйти за рамки своего «я», избавившись от тоскливого, однообразного существования.
      Все мы люди, и выход за рамки обыденной человеческой жизни не происходит мгновенным скачком в измененное состояние сознания, которое не может быть интегрировано в повседневную жизнь. Такой отход от реальности несет в себе расщепление тела и духа. Мы можем оказаться в состоянии блаженства: в мире вне пространства и времени - в утробе Великой Матери - или же можем стать одержимыми. Одержимость в виде ступора или, наоборот, одержимость экстатической, буйной энергией является бессознательной. Говоря иначе, наша точка зрения и жизненная установка остаются неизменными; мы натыкаемся на свой же собственный карающий меч, оставаясь в рамках древнего мифа об убийстве дракона. Истинная трансценденция подразумевает наличие достаточно крепкого и вместе с тем достаточно прочного сосуда, чтобы уйти в другую реальность и, вернувшись, принести в сознание сокровища, которые вы смогли воспринять; только тогда повседневная жизнь обогащается и наполняется смыслом.
      Сокровища святых таинств, которые когда-то включили повседневную жизнь в божественное провидение, несли в себе благодать миллионам верующих. Многие из нас больше не способны к восприятию этих сокровищ, и тогда они возвращаются обратно в бессознательное. Прекратила свое существование проекция, которая однажды соединила великого и любящего Бога-отца с парящим белым голубем. Бог умер. Многие считают дискуссии о существовании бога не только бессмысленными, но и довольно навязчивыми. Однако умерла всего лишь проекция. Точно так же все рассуждения о богине могут стать столь же бессмысленными и наивно-сентиментальными, если отсутствует личный опыт переживаний, подтверждающих те или иные доводы.
      Бог и Богиня прекратили свое существование в качестве проекций. Они стали теми индивидуальными внутренними переживаниями, позволяющими нам открывать самих себя, природу и тс великие мгновения в жизни, которые оказываются дарами, недоступными нашему сознанию. В теле происходит сотворение души.
      Так как, согласно Уильяму Блейку, тело - это «часть Души, различаемая посредством пяти Чувств, через которые в наше время открываются основные доступы к Душе», все мы, дети патриархальности, должны научиться любить свое тело - материнский аспект богини. Мы не сдаемся по воле природы на милость убаюкивающего материнского чрева. Мы не слышим ее медленного сердцебиения. Мы лишь бросаем беглый взгляд на то, как мертвые пальцы зимы хватаются за распускающиеся почки. Мы не даем себе возможности на миг остановиться, чтобы наполнить весной легкие, подставить кожу под солнечные лучи или капли дождя. Наша чувствительность настолько искажена, что следует вновь научиться почтительному отношению к природе и своему телу. Мы должны снова принять первобытную мудрость, которая дает нам уверенность в том, что мы любимы, что от рождения имеем право на жизнь, что нам нет необходимости ни доказывать, ни утверждать свое существование. Ощущая каждой клеточкой, что жизнь - это высший дар, мы можем принять существующее противоречие. Жизнь больше не раскалывается на правильное и неправильное, свет и тьму, рождение и смерть. Все противоположности становятся составляющими частями таинства, вселяющего в нас трепет.
      Сознательная связь с Великой Матерью предполагает возвращение обратно в сад, осознавая его первозданность и вместе с тем понимая, что именно этот сад мы лишили должного почитания. Сознание хватается за устойчивость эго, отказываясь идентифицироваться с всепоглощающей страстью к обжорству, пьянству и сексу. Оно отказывается впадать в состояние одержимости. Обуздывая вызванные инстинктивной энергией влечения, которые наносят вред, ибо порождаются насилием, сознание открывает дорогу любви. Оно отказывается от навязчивых клятвенных заверений убить дракона, чтобы покончить с матерью, лишь бы освободиться от ее темной утробы.
      В качестве противоположности, отождествляемой с силами тьмы бессознательной женственности, проявляется иная женственность, открывшая в себе голос и переставшая идентифицироваться с драконом. Воплощение такой женственности можно увидеть на рисунке Леонардо да Винчи «Мадонна с матерью Анной». На этом полотне, находящемся в специально затененном зале Лондонской Национальной Галереи, защищенном пуленепробиваемым стеклом от убийц дракона, изображена Дева Мария, сидящая на коленях непорочно зачавшей ее Анны. Сильно заряженным энергетически оказался не только преображенный телесный образ девственницы Марии, но и образ ее матери. Получилось так, что образ тела достиг осознания Св. Анны и ее дочери. Их образы - это переложение в контекст христианского мифа образов богинь греческой мифологии Деметры и Коры.
      Еще более сильный образ можно найти на картине Леонардо «Мадонна в гроте», один из вариантов которой находится в Национальной Галерее. Здесь Анны нет, вместо нее - изображение грота, который прочно ассоциируется с темной материнской утробой, откуда появилась на свет девственница, и который до сих пор служит прибежищем для нее и божественного младенца. Зрительное воздействие этих очень сильных христианских образов возрождения тела достигается привнесением в них просветленного сознания женственности - того самого сознания, которое окончательно идентифицируется с духом божественного младенца. Это осознание женственности происходит во время воспроизведения божественного творения.
      Привнесение такого просветленного женственного сознания, которое в Ветхом Завете идентифицируется с образом Софии или женской мудрости, оказывается для нас серьезной альтернативой патриархальному мифу об убийстве дракона. В католической церкви эти две мифологии существовали параллельно в одну и ту же эпоху, в XI и XII столетиях. А матриархальный миф (в противоположность патриархальному) занимал такое положение, при котором он становился неким контейнером, окружавшим и содержавшим внутри патриархальность, от которой, впрочем, иногда зависел и сам контейнер.
      Исчезновение культа Пресвятой Девы во времена Реформации привело к усилению патриархальности, освободив ее от внешних ограничений матери-церкви. В поклонении Деве Марии мы видим попытку очищения маскулинности через внедрение женственного сознания. Такое внедрение осознавшей себя женственности в качестве хранилища трансцендентного духа привело к превращению самих этих сил в душу. Это внедрение понималось как свет маскулинности в момент вознесения боровшейся с силами тьмы. В результате произошло новое соединение маскулинной энергии в творческий союз с сознательной женственностью. Таким образом, работа по сотворению души не только оказалась в центре внимания, но и вся се динамика с триумфом утвердилась в качестве основы творческой деятельности. Произведение Мильтона «Потерянный рай», традиционно считавшееся самой патриархальной поэмой, написанной на английском языке, в наше время подвергается радикальному пересмотру и новой интерпретации, ибо роль Урании, женской музы, диктовавшей поэму Мильтону, пока он спал, воспринимается гораздо более серьезно.
      Действительно, именно в поэме Мильтона явно обозначается творческий союз маскулинности и женственности, под воздействием которой находилась бессознательная патриархальность Мильтона. Делая акцент на образе Урании, романтизм превратил змея в инструмент женственного сознания, отвергнув убийство дракона патриархальным Мильтоном во имя женственного сознания, послужившего провозвестником нового творения. Такое прочтение «Потерянного рая» фактически было предвосхищено в двух названных выше картинах Леонардо да Винчи. Шелли пошел еще дальше: он возвел романтизм в статус новой религии, увидев в ней возрождение самого христианства. Обращаясь в этой книге к творчеству поэтов-романтиков, я хочу увидеть в их произведениях роль женственного сознания в образовавшемся новом союзе с маскулинным сознанием.
      Поставим акцент по-иному: этот новый союз сам по себе играет трансформирующую роль для маскулинности и женственности, существуя лишь внутри творческой динамики, где ни одна сторона не доминирует и не контролирует другую. Трансформация отношений может произойти только в процессе истинного понимания разницы между убийством и жертвоприношением. В обоих случаях уничтожается или подавляется энергия, но мотивы этого уничтожения совершенно разные. Убийство уходит своими корнями в потребности эго во власти и доминировании. Жертвоприношение имеет своим истоком подчинение эго управляющему центру Самости с целью трансформации в творческий поток жизни губительных энергетических паттернов, несмотря на то, что они могут быть вполне приемлемыми. Очень часто мы лишь ретроспективно можем распознать, что есть что.
      Заключив этот союз, девственная душа привносит в тело свет (сознания). В непрерывном процессе постепенного просветления она является материальной при соединении с мудростью, открывшейся ей навечно через ее собственное тело. Она представляет собой воплощение возродившейся телесности. Она становится опустошенной невестой подлинного жениха. Следовательно, для такого понимания женственного сознания существенно почитание сакрального таинства се собственного творческого раскрытия. Именно это творческое раскрытие отрицает миф об убийстве дракона, считая его беспросветным мраком и даже тенью бессознательной женственности, демонически пародируя мистификацию и выходки Сатаны.
      Находящийся в теле свет - это свет, проникающий в душу через органы чувств. Он отличается от духовного света, внезапно заявляющего о себе тем, что изменяет колебания каждой клеточки, которой достигает. Наверное, пианист может так усовершенствовать свое искусство, что его женственный психический контейнер обретет подобную сверхчувствительность. Но какая-то трансценденция может произойти, лишь если он остается столь же восприимчивым к духу. В момент, когда душа открывается духу, женственность и маскулинность приобретают способность к творчеству. Тогда музыкант и его слушатели вместе превращаются в музыку - музыку высших сфер.
      Осознающая себя девственница, сидящая на коленях осознающей себя матери, - это образ души, живущей во имя собственных ценностей, потребностей, возможностей. Они нашли свою основу в теле, все клетки которого настроены на любые малейшие перемены в гармоническом спектре души, способной открыться для более тонких изменений.
      На протяжении всей этой главы я периодически обращалась к выражению Китса «сотворение Души». Завершая главу, мне хотелось бы привести отрывок из письма, в котором он впервые употребил это выражение, говоря с восторгом о своей мысли, которую считал настоящим открытием. «Совершенно серьезно, - писал он, - я полагаю возможным, что эта Система Сотворения Души могла бы стать Родительской для всех остальных, более или менее различимых и индивидуальных Схем Возрождения, к которым относятся зороастрийская, христианская.
      Исходя из собственного опыта, Ките пришел к убеждению, что сам по себе творческий процесс породил приведенные выше схемы возрождения, отличающие разные мировые религии, и тем самым объединил их. Человечество связано воедино религией души, единой религией, к которой можно бы приложить слово «психология», означавшее, как настаивал сам Ките, что постижение души важнее поклонения ей. В поклонении лежит опасность обожествления человеческих сил, и тогда они принимают застывшую, догматическую форму. Китса больше интересует сам процесс, чем его результат, процесс в котором отдается предпочтение союзу, а не крепкой монолитной связи.
      Затем Ките (кстати, сто восемьдесят лет назад) тщательно исследует новое сознание, и за это я чувствую себя по отношению к нему в неоплатном долгу. В приведенном ниже отрывке «азбуки» он обращается к первой детской книге, написанной на бумаге, в деревянной обложке, покрытой прозрачной роговой оправой. Благодаря прозрачности этой оправы ребенок постигает сердцем слово, точно так же, как взрослый человек учится постигать сердцем жизнь.
      Я назову мир Школой, созданной, чтобы обучить маленьких детишек читать - я назову человеческое сердце азбукой, которой учат в этой школе, и я назову Ребенка, способного читать, Душой, сотворенной этой школой и ее азбукой. Неужели вы не видите, как необходимо этому Миру Боли и страданий научиться Разуму и творить Душу? Место, где сердце может чувствовать и страдать тысячью разных способов! По своей сути это не Сердце Азбуки, это - Библия Разума, это опыт Разума, это учебник, из которого Ум или Разум почерпнут свою сущность… А каковы же подтверждения существования человеческого сердца, если не укрепление или изменение его природы? А какова его измененная сущность, если не его Душа? И чем была его Душа перед тем, как прийти в мир, обладая этими доказательствами, изменениями и совершенствами? И Разум - без Сущности? И как следовало создать эту Сущность? Посредством Сердца? А как Сердцу стать этим Посредником в этом Несовершенном мире?
 

2. ВОЛШЕБНИКИ, ТРИКСТЕРЫ И КЛОУНЫ: ПРОЯВЛЕНИЕ МАСКУЛИННОСТИ В ЗАВИСИМОСТЯХ И ПРИСТРАСТИЯХ