Я рад предложить вниманию читателя очередную книгу действующего юнгианского аналитика Мэрион Вудман (изданную Центром изучения Юнгианской Психологии Inner City Books). Книга весьма полезная, ибо в ней автор подробно разбирает несколько интересных клинических случаев из собственной практики. Можно с уверенностью сказать, что ее основной темой является женская психология. Однако, по утверждению автора, «психология не может быть ни женской, ни мужской - только той и другой одновременно». На мой взгляд, это вопрос дискуссионный, ибо до сих пор никто наглядно не доказал отсутствия в психологии половой идентичности. Но даже если бы так оно и было, как тогда согласовать ее отсутствие с физиологией пола, с представлением человека о своем теле, во многом формирующим и изменяющим его психологию?
      Итак, вы все же читаете книгу о женской психологии. При этом на протяжении всей книги автор оперирует понятиями «маскулиинность» и «женственность», подвергая психологическому анализу и каждую из этих составляющих в отдельности, и взаимодействие их между собой. Этот «юнгианский» подход имеет ничуть не меньше права на существование, чем, например, теория «объектных отношений». При этом необходимо отметить, что юнгианские психологи, совершенно не отрицая объектных отношений и даже изящно встраивая эту модель в свою практическую работу, выходят далеко за ее рамки. Говоря упрощенно, юнгианская психология имеет дело с объектными отношениями как на индивидуальном уровне (то есть на уровне комплексов), так и уровне коллективном (то есть на уровне архетипов, а значит, учитывая влияние мифологии, религии и культуры). Нет никаких сомнений, что тогда эти «объектные отношения» становятся значительно более многомерными. Насколько такое расширенное (или углубленное) понимание психики полезно для лечения конкретной невротической личности - вопрос опять же дискуссионный. Но, устраивал такую дискуссию, было бы полезно рассмотреть эффективность и других, так называемых терапевтических подходов, например бихевиоризма или, хуже того, «гуманистической психологии» (будто вся остальная психология негуманистическая). Я уже не говорю о выхолощенных советских теориях, выдуманных на потребу коммунистической идеологии, как, например, «теория деятельности». То есть последователи этой теории думали о том, как делать, пока мировая психология делала и осмысливала, что делается. Одним из печальных последствий практического применения этой теории оказался вакуум, образовавшийся на месте психотерапии и других направлений практической психологии, где надо знать дело, а не «теорию деятельности».
      Однако в развитии отечественной психологии существует и другая сторона. Если «раньше» многие психологи были правоверными «учеными», то «здесь и теперь» они стали отъявленными «гуманистами», «психоаналитиками», «гештальтистами», «юнгианцами» и т.п. То есть речь идет о бессознательном, конъюнктурном, а то и вовсе случайном выборе того или иного направления. Маятник психологической моды (или конъюнктуры) качнулся «на запад» и потащил за собой значительную массу советской психологии. Но прошло время и, судя по всему, маятник дошел до своего крайнего «западного» положения и теперь возвращается обратно. А это значит, что психотерапия перестает быть модной. И слава богу. Клиента (или пациента) не интересует, кто избавит его от невроза: «гештальтист» или «гуманист». Главное, чтобы помог. А потому в психотерапии путем естественного отбора останутся те, кто способен работать: работать, в первую очередь, самостоятельно и над собой. История не оставила нам иного выбора. Либо мы переосмыслим все, что сделано без нас, и с этого момента пойдем дальше (то есть будем «развиваться»; это слово любят произносить все психологи), либо будем продолжать заниматься игрой в понятия. Понятия могут остаться прежними (например, «ориентировочные основы деятельности», или «гуманистическая психотерапия», или «взрослый, родитель, ребенок») или измениться (например, на «перенос и контрперенос», «аниму и анимус», «фигуру и фон» и т.п.). Иными словами, либо современные практикующие психологи и психиатры смогут понять основные психофизиологические механизмы и помогать людям, либо это сделают психиатры и психологи следующего поколения, не отягощенные «теориями» деятельности. Людям нужна реальная помощь или конкретнее - результат.
      Что-то подобное я уже писал в предисловии к своему переводу книги Уоррена Штейнберга «Круг внимания». Вернуться к этой теме меня побудили рассуждения Мэрион Вудман о влиянии патриархальности на развитие осознанной женственности. Эти рассуждения приводятся в контексте анализа солярного мифа. Вообще тема «отцов и детей» является исключительно актуальной для современной России, а происходящее в отечественной психологии может послужить лишь одной из иллюстраций к общей картине жизни. В переведенной мной книге Юджина Моника «Кастрация и мужская ярость» тема отношения патриархальности и маскулинности является стержневой. Тема развития человека и человечества вообще исключительно актуальна для западной психологии. Через несколько лет мы решим основные экономические проблемы, и тогда эта проблема станет хтя нас не менее важной, чем для Запада. Не решив проблему «отцов и детей» (в этом смысле Грибоедова вместе с Тургеневым, наверное, можно назвать первыми русскими психоаналитиками), мы не можем решить проблему смысла жизни. Но что такое «патриархальность» в нашем понимании? С чем-то подобным мы уже сталкивались. Помните: «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног». И далее по Тургеневу. На Западе этот процесс развивался эволюционным путем. Правда, не тысячу лет, как в России, а две тысячи. И пришел к тому, что молодежь использует все новейшие достижения технократического общества, от самых сильных наркотиков до интернета, чтобы уйти от этого общества в мир виртуальный. Мы пока отстаем. Но здесь отставание гораздо меньше, чем, например, в нашем понимании патриархальности. Поэтому, на мой взгляд, психологам имеет смысл потратить какое-то время, чтобы это понимание как-то расширить, если не углубить. Мы пережили и до сих пор переживаем сильнейшую ломку, когда окружающая жизнь изменяется так, что большинство людей лишаются минимальной адаптации. В связи с этим теряется сам смысл психотерапии, решающей проблему адаптации невротической личности к стабильным условиям жизни. С другой стороны, проблема «отцов и детей» решается сама собой и, как всегда в России, решается крайне болезненно: опыт отцов (членов КПСС, кандидатов наук, заслуженных деятелей науки и культуры, мастеров спорта, членов разных союзов и т.п.) для детей бесполезен. Встает серьезный вопрос о необходимости знаний законов Ньютона, тригонометрических функций и Достоевского. Это другая сторона медали, называющейся «работа на результат».
      Итак, согласно западным психологам-аналитикам, узкие рамки патриархальности лишают человека инициативы и творческой активности. Мы, жители России, вышедшие живыми из коммунистической душегубки (в прямом смысле этого слова), пока еще слабо осознаем, но уже хорошо чувствуем, что западный образ жизни несет для нашей истосковавшейся по воле душе другие серьезные ограничения. Прежде чем слепо копировать те или иные западные концепции (особенно в психологии), хорошо бы предварительно понять особенности нашей психики, в которую мы собираемся эти концепции встраивать. Дело даже не в том, приживется или не приживется эта «гуманистическая» или «негуманистическая» психология, а в том, что она имеет свои естественные западные корни. В Якутске тоже можно выращивать ананасы и наклеивать на них ярлык «якутский ананас», можно даже их экспортировать, но зачем?
      Чтобы показать на каком-то примере, в чем состоит суть моего взгляда, я хочу вкратце рассмотреть (ни в коем случае не прибегая к тщательному анализу - не время и не место) фрагмент древнерусской повести XV века. Основной смысл этой работы заключается в том, чтобы донести до читателя очень конкретное понимание того, что, несмотря на общие мифы и архетипы, общие сказочные мотивы, одинаковые комплексы, наполнение архетипов и содержание комплексов оказывается разным. Российская психология имеет не меньше отличий от западной психологии, чем сходств с ней. И эти различия существуют не только в культуре, но и в структуре психики. Причем иногда они становятся кардинальными. Поэтому нам, уставшим от уникальности и загадочности своей русской души, имеет смысл вовремя опомниться и не спешить списывать уроки у своего «старшего западного брата», который изо всех сил старается сделать работу над ошибками. Причем он хочет сделать ее как следует, а потому не прочь потихоньку срисовать у «младшего брата» его детские каракули, в которых, как говорят психологи, можно найти то творческое зерно, которое благодаря стараниям патриархальных учителей с возрастом пропадает. Эти учителя, как пишет Мэрион Вудман, всегда знали, знают и будут знать, что правильно, а что нет.
      Перед анализом конкретных ключевых эпизодов этой легенды мне представляется важным напомнить читателю о сути мифа о герое, поражающем дракона, а также о его символическом прочтении. Герой убивает змея, который является настоящим бедствием для жителей какого-то царства, города или селения. Возможно, после убийства дракона он освобождает плененную им девушку (или девушек). Сам герой либо становится правителем этого царства или города (например, женившись на освобожденной принцессе), либо, как Геракл после убийства Лернейской гидры, совершает новые подвиги, предначертанные ему судьбой (как стрелок у Высоцкого: «чуду-юду уложил и убег»). Возможны и другие, менее распространенные сюжетные линии. Ключевая интерпретация этого мифа такова: А у князя был родной брат по имени Петр… Услыхав от брата своего, что змей назвал того, от чьей руки ему надлежит умереть, Петр стал думать без колебаний и сомнений, как убить змея. Только одно смущало его - не ведал он ничего об Агриковом мече.
      Было у Петра в обычае ходить в одиночестве по церквам. А за городом стояла в женском монастыре церковь Воздвижения честного и животворящего креста. Пришел в нее Петр помолиться. И вот явился к нему отрок, говоря: «Княже! Хочешь, я покажу тебе Агриков меч?» Он… ответил: «Да, увижу, где он!» Отрок… показал князю в алтарной стене меж: плитами щель, а в ней лежит меч… Петр взял тот меч, пошел к брату и рассказал ему обо всем. И с того дня стал искать подходящего случая, чтобы убить змея.
      А дальше дается очень интересное описание поединка с драконом, которое я приведу полностью:
      Каждый день Петр ходил к брату своему и к снохе своей… Раз случилось ему прийти в покои к брату своему, и сразу же от него пошел он к снохе своей, в другие покои, и увидел он, что брат его у нее сидит. И, пойдя от нее назад, встретил он одного из слуг брата и сказал ему: «Вышел я от брата моего к снохе моей, а брат мой остался в своих покоях, и я, нигде не задерживаясь, быстро пришел в покои к снохе моей и не понимаю и удивляюсь, каким образом брат мой очутился раньше меня в покоях снохи моей?» Тот же человек сказал ему: «Господин, никуда после твоего ухода не выходил твой брат из покоев своих!» Тогда Петр уразумел, что это козни лукавого змея. И пришел он к брату и сказал ему: «Когда это ты сюда пришел? Ведь я, когда от тебя из этих покоев ушел и, нигде не задерживаясь, пришел в покои к жене твоей, то увидел тебя сидящим с нею и сильно удивился, как ты пришел раньше меня. И вот снова сюда пришел, нигде не задерживаясь, ты же, не понимаю как, меня опередил и раньше меня здесь оказался?» Павел лее ответил: «Никуда я, брат, из покоев этих, после того как ты ушел, не выходил и у жены своей не был». Тогда князь Петр сказал: «Это, брат, козни лукавого змея - тобою мне является, чтобы я не решился убить его, думая, что это ты - мой брат. Сейчас, брат, отсюда никуда не выходи, я же пойду туда биться со змеем, надеюсь, что с Божьей помощью будет убит лукавый этот змей».
      И, взяв меч, называемый Агриковым, пришел он в покои к снохе своей и увидел змея в образе брата своего, но, твердо уверившись в том, что не брат это его, а коварный змей, ударил его мечом. Змей же, обратившись в свое естественное обличье, затрепетал и умер, обрызгав блаженного князя Петра своей кровью…
      Попробуем немного поразмышлять над этой проблемой, взяв конкретную и очень известную русскую средневековую легенду, позже ставшую повестью. Налицо все характерные признаки мифа об убийстве дракона. То есть тема, безусловно, существует. Однако наряду с ней рассмотрим не менее важные вариации. Одна из них, и, наверное, основная, состоит в том, что змей принимает обличье Павла (правителя) и соблазняет его жену. Рассмотрим ряд возможных интерпретаций этой особенности сюжета:
      Змей (Великая Мать) и Павел (патриарх-правитель) соотносятся как внутреннее и внешнее, содержание и форма;
      Змей (в облике Павла) является его патриархальной тенью, его альтер-эго; Змей силой овладевает его женой (Великая Мать, пожирающая развивающуюся женственность);
      Змей принимает обличье Павла - брата Петра (мотив двойника; герой уничтожает Великую Мать, тень Отца-Патриарха ценой попадания патриархальной тени - змеиной крови [см. главу 7]);
      Змей (Великая Мать) знает о своей гибели и предрекает ее (осознание своей роли и гибели - факт жертвоприношения в чистом виде);
      Петр сознательно убивает Змея, принявшего образ Павла (то есть осознанно приносит в жертву брата).
      Каждая из этих интерпретаций имеет право на существование. Более того, фактически ни одна из них не противоречит остальным. Но все-таки ключевым моментом являются два последних обстоятельства, которые свидетельствуют о том, что совершается скорее не убийство, а жертвоприношение. А теперь обратимся к Мэрион Вудман:
      Миф о солярном герое, открывающем в сражении с драконом путь к самопознанию, чрезмерно перегружен убийством. Присущая этому мифу энергия уже иссякла, и сейчас мы боремся с насилием, вызванным ее воздействием.
      Ключевым моментом для понимания убийства дракона является противоположность между материей и духом; при этом материя не только оказывает сопротивление духовному свету, а стремится к разрушению во имя вечного мрака.
      Здесь я не удержусь от того, чтобы привести строчку из марша авиаторов, в котором нас прямо-таки распирает от гордости за свой разум, который нам дал «вместо сердца пламенный мотор». Какие еще нужны комментарии?
      Потерялся символический смысл убийства как жертвоприношения, ведущего к трансформации. Трансформация приводит к потоку энергии, направленному из бессознательного в сознание. Когда убийство дракона обрело определенную форму, мать превратилась в конкретную материю…
      Трансформация отношений может произойти только в процессе истинного понимания разницы между убийством и жертвоприношением. В обоих случаях уничтожается или подавляется энергия, но мотивы этого уничтожения совершенно разные. Убийство уходит своими корнями в потребности эго во власти и доминировании. Жертвоприношение имеет своим истоком подчинение эго управляющему центру Самости… Очень часто мы лишь ретроспективно можем распознать, что есть что.
      Итак, уважаемый читатель, я попытался убедить Вас в том, что в древнерусской легенде, довольно экстравагантной версии мифа о солярном герое, фактически идет речь не об убийстве, а о жертвоприношении. Более того, как известно, в повести существуют два мотива, и как раз второй из них - мотив о мудрой деве*. В повести это - Феврония", именно то просветленное женственное сознание, о котором говорит Мэрион Вудман:
      Привнесение такого просветленного женственного сознания, которое в Ветхом Завете идентифицируется с образом Софии, или женской мудрости, оказывается для нас серьезной альтернативой патриархальному мифу об убийстве дракона.
      После ряда непростых испытаний совершается бракосочетание Петра и Февронии, на символическом языке - священный брак солярного героя и мудрой девы, а на языке глубинной психологии - интеграция преодолевший свой страх развитой маскулинности и осознающей себя женственности. Таким образом, сюжет древнерусской легенды XV века мог бы служить прекрасной иллюстрацией к первой главе этой книги. К сожалению, нет ее перевода на английский язык (а точный хороший перевод - это сама по себе проблема). Но, с другой стороны, есть перевод на русский язык очень интересной книги Мэрион Вудман, и читатель сам может попробовать сопоставить то, что по тем или иным причинам не сделали ни автор, не переводчик (в этом небольшом вступлении). Хочется отметить еще одно очень важное обстоятельство: Петр нашел Агриков меч в алтаре церкви Воздвижения честного и животворящего крести, находящейся в женском монастыре. То есть символ чистой одухотворенной маскулинности находится в святая святых непорочной женственности, Христовой невесты. Это уже символ, несущий огромный энергетический заряд. От такой богатой символики у меня, например, просто захватывает дух.
      Однако пора остановиться. Думается, нет никакой необходимости делать какие-то категоричные выводы в отношении сходств и различий западной и российской психологии. Читатель может сделать их сам. Хочется лишь отметить, что все, что нам так подробно и аргументировано объяснила в своей книге Мэрион Вудман, очень образно и красиво рассказала средневековая русская легенда. Западу понадобилось пять веков, чтобы понять проблему. А нам все было как-то не до того, чтобы ее понимать, научившись читать русские легенды, Тургенева и Достоевского. И тогда бесы из литературы перешли в жизнь. Жертвоприношение перестало быть символическим и превратилось в братоубийственную бойню. А бесы стали множиться на радость картавым дедушкам и усатым отцам. И тогда жертвоприношение стало частью советской светской жизни. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». И сделали. Так стоит ли сейчас советским авраамам обижаться, что на многие профессии существуют негласные возрастные ограничения?
      Наконец, мне хочется выразить огромную признательность автору этой книги Мэрион Вудман, а также Дэррелу Шарпу, главному редактору Центра изучения Юнгианской Психологии Inner City Books за огромную поддержку и помощь в издательстве этой и других книг. С каждой новой публикацией книги во мне крепнет уверенность, что издания переводов будут продолжаться. По крайней мере, пока мы будем видеть в этом смысл.
       В. Мершавка
       Май 2000 г.
 

      Не становится ли битва между полами все более и более суровой? Как патриархальность может влиять на психологическую дистанцию между мужчиной и женщиной? Почему пропадают зря наши усилия перекинуть мост через эту пропасть? Зачем так важно знать динамику бессознательного? Как увиденные сны могут послужить руководством для нашего исцеления? Это лишь некоторые вопросы из многих, затронутых в данной книге.
      Будучи аналитиком, я каждую неделю работала с множеством сновидений. Хотя образы, которые появляются в сновидениях моих пациентов, кажутся им личными, я вижу, как одинаковые или очень похожие образы повторяются из раза в раз и в моей клинической практике, и в сновидениях участников семинаров, проводившихся на всей территории страны, от одного побережья до другого, Когда появляется та или иная тема, я принимаюсь за исследование двадцати-тридцати сновидений, которые к ней относятся. При этом стараюсь проанализировать, где существуют энергетически заряженные (и потому недоступные для эго) комплексы, как можно эту энергию высвободить и куда ее направить. Когда мне удается распознать то, что находится за известным паттерном, я выбираю конкретный сон, в котором находят воплощение пути движения энергии, концентрирую на этих путях внимание, а затем проверяю свои выводы на похожих сновидениях. Хотя каждый сон уникален для сновидца, обязательно появляются архетипические паттерны, раскрывающие запасы развивающей энергии, существующей в культурных слоях коллективного бессознательного.
      Все сновидцы, о которых говорится в этой книге, за исключением одного, в течение последних пяти лет проходили анализ и некоторые разные виды телесной терапии. Они осознавали необходимость медитации над образом, позволявшей им найти скрытую в нем исцеляющую энергию и некий потенциал, выступающий в качестве проводника в повседневной жизни. Эти люди развивали в себе искусство интерпретации собственных сновидений. Как и любому другому человеку, им иногда требовался сторонний взгляд, помогавший очищению символа отличного материала; обычно они могли ощущать и понимать содержание своего сна и с почтением относиться к непостижимым для них таинствам.
      Многие сновидения, в особенности приходящие из архетипических глубин, в значительной степени являются классическими. В этих же глубинах рождается подлинное искусство, обладающее определенным сходством в структуре, в образном представлении и языке сновидении, как бессознательно сделанные фотографии хорошо понятной ситуации.
      Можно, конечно, поспорить, что во многих современных сновидениях, как и во многих произведениях искусства, возникает «груда обломков разных образов», порожденных фрагментами архетипического поля, имеющих паттерны, сходные с паттернами, описанными в поэме Т. Элиота Невозделанная земля» или в романе «Улисс». В таком случае эти «обломки образов» скорее проявляются на уровне предсознания. Можно поспорить, что при поступлении сновидения из сферы бессознательного в сферу сознания оно теряет часть своей энергии на уровне предсознания, и, как отметил Элиот, при более внимательном чтении эта энергия иногда может больше мешать, чем способствовать восприятию поэмы.
      Можно поспорить и с тем, что анализ сновидения подобен подробному разбору на уроке шекспировского сонета. Однако, если этот сонет имеет для нас такую ценность, чтобы проводить над ним час за часом, стараясь понять живой смысл основного образа, досконально уяснить функцию аллитераций, содержащихся в музыке гласных в той или иной фразе, например: «теченье тайных сладких дум», насколько эти тона влияют на наши чувства, и как это все и нечто еще образует гармонию четырнадцати строк в великой целостности. Поняв это, мы можем прочитать поэму вслух и застыть в благоговейном молчании в присутствии гения.
      В той же степени истинны сновидения. Но что за потрясающий гений, с которым мы засыпаем каждую ночь? Что за мир, в котором конкретные образы раскрывают наш внутренний мир и связывают его с внешним? Как бы мы ни надеялись узнать имя этого гения, неизменно возникает один основной паттерн. Юнг называл его естественным стремлением к целостности, которое определяется Самостью (образом бога в регулирующем центре личности).
      Все происходит, словно жизнь в истинном ее понимании предоставляла нам возможность родиться несколько раз. Какое-то время мы движемся в ее потоке, а затем вдруг или постепенно существующее положение дел перестает нас удовлетворять. Работа не интересует нас так, как раньше, партнер теряет свою привлекательность, а прежние пути не позволяют достичь цели. Соотнеся это обстоятельство с естественным психическим ритмом, мы окажемся в изоляции от мира, прямо в материнской утробе, потеряв уверенность в том, кто мы такие и что с нами происходит. Если удастся вытерпеть всю боль и скорбь угасания старой жизни и вынести все муки распятия в процессе трансформации, мы переживем второе рождение. И тогда в течение нескольких лет сможем получать наслаждение от ровного течения жизни. Но наступает время, когда снова возникает процесс разделения противоположностей, стимулируя нас к достижению нового уровня осознания. Иногда мы ощущаем движение вверх, иногда - вниз, но, так или иначе, любой путь - это путь подъемов и спусков. Корни цветущего лотоса, раскрывшегося навстречу лучам солнца, уходят глубоко в питательную среду грязи.
      Этот вопрос вдруг стал чрезвычайно актуальным как-то вечером, когда я, включив телевизор, узнала о трагедии, случившейся в Монреальском университете. Вооруженный мужчина с криком: «Вот оно, сборище феминисток!», ворвался в аудиторию, отделил мужчин от женщин и устроил настоящую резню, закончившуюся тем, что четырнадцать студенток были убиты, еще тринадцать человек ранены (включая одного мужчину), после чего нападавший застрелился сам. В стране был объявлен траур, семьям погибших было выражено соболезнование. Общество скорбело, что не смогло противостоять этому насилию. Очевидно, речь шла о поступке человека с серьезными психическими нарушениями, однако индивидуальная психика таких людей улавливает то, что происходит в коллективном сознании и бессознательном. Из ствола автомата вырвалась глубоко укоренившаяся ненависть к женщинам, выплеснулся огромный заряд страха, горечи и ярости, накопившийся как в мужчинах, так и в женщинах.
      Разделяемая нами скорбь может стимулировать сознание превратить акт злодеяния в весьма значимую жертву - жертву, обладающую достаточно глубоким смыслом, чтобы пробудить революционные настроения в обществе. С нас моментально слетели очки сентиментальности. Стали актуальными очень осмысленные вопросы: «Не отражает ли разыгравшаяся трагедия наступление в нашем обществе какой-то серьезной болезни?» Существует ли в нашем обществе угроза женственности(В данном случае под женственностью понимается эго - идентичность жен-дины, или анима мужчины. Под маскулинностью имеется в виду эго - идентичность мужчины, или женский анимус), присущей тому и другому полу? Образы на экране телевизора напоминали образы современных сновидений, в которых ясно просматривался близкий бессознательный материал многих мужчин и женщин. Эта трагедия, эта воистину человеческая трагедия требует от каждого из нас взгляда на свое скрытое в тени, энергетически заряженное стремление к власти.
      Это веяние стало ощущаться во всем мире. Несколько сотен китайских студентов погибли, пытаясь противостоять старому режиму. Их смерть была ненапрасной. Когда такая же буря поднялась в Чехословакии, граждане этой страны стали очевидцами того, как студенты, которых избивала полиция, вновь поднимались со словами: «Довольно, хватит!» Они стояли плечом к плечу на Венцловской площади с горящими глазами, крепко сжав скулы, и требовали свободы. В Польше Лех Валенса, нацепив на лацкан пиджака изображение Черной Мадонны, пошел во главе своего народа на свержение прогнившей власти. В день, когда я пишу эти строки, румынская армия присоединилась к народу в стремлении к установлению правового общества. Практически все коренное население Восточной Европы поднялось против удушающих человеческую свободу диктаторских режимов. По всем признакам и меркам это было свержение старого режима. Такой же ветер перемен подул в Южной Африке, в Центральной Америке и во многих других частях нашей планеты. Все человеческое общежитие оказалось ввергнуто в хаос возрождения.
      Тот же ветер дует в Америке. Мы же не рискуем высунуться из теплых пуховиков в самодовольном счастье, что они там, наконец, ищут ту свободу, которую мы в Старом Свете уже давно обрели. Свободу для чего? Чтобы мечтать о том, как оказаться в концентрационном лагере или пасть жертвой от рук убийцы? Свободу, чтобы вызволить свою женственность из лап безумия? Чтобы похоронить своего внутреннего ребенка в куче мусора?
      Пала Берлинская стена. Но Зеркальная Стена, сквозь которую мужчины и женщины не могут друг друга видеть, высится до сих пор. Она остается невидимой на улицах, в учреждениях и в отношениях между людьми. Опаснее всего она проявляется в бессознательном сынов и дочерей патриархального прошлого. Тонкая, построенная на проекциях и иллюзиях, эта зеркальная стена очень и очень ненадежна. Сейчас, стараясь заполнить ее иллюзорные глубины, мы - и мужчины, и женщины, оказавшись жертвами устаревших идеалов, - обратились к своей истосковавшейся женственности и ее истощенному спутнику - мужчине. Женственность больше не будет молчаливой жертвой, и вместе с тем наступает конец остракизму маскулинности.
      Чтобы проломить эту стену, необходимо обладать спокойствием и самоотверженностью. Их невозможно взять извне. Для нас чрезвычайно характерна бессознательная динамика, которая делает женственность узницей патриархальности. К тому же, если каждый из нас сможет взять на себя ответственность за своего внутреннего деспота и внутреннюю жертву, появится возможность окончательно обескровить старые патриархальные комплексы. Очистившись от их энергии, мы обретем способность свободно любить.
      Свобода - не охранная грамота и не самолюбивый эгоизм. Психологическая свобода, прежде всего, означает доверие своему внутреннему миру, ответственность за спою силу и за свою слабость, за сознательную любовь к самому себе, а значит, и за способность любить других. В этом направлении нас ведут сновидения, каким бы извилистым этот путь ни был. Интеллектуальные инсайты и сновидения, представленные в этой книге, можно считать нашим вкладом - моих пациентов и моим собственным, - чтобы сделать пролом в стене, закрывающей путь к свободе.
       Торонто, декабрь 1989