Легенда

В давние забытые времена, когда леса северной Англии населяли друиды, отправлявшие свои обряды во тьме ночей, некий юноша воспылал страстью к битвам и изучал военные искусства с таким прилежанием, что никто не смог превзойти его в ратном деле. Молодой человек назвал себя Волком и силой отнимал у людей то, на что падал его взор.

Вскоре молва о его подвигах достигла слуха богов, живших на высокой горе между землей и Валгаллой. Вотан, владыка богов, послал гонца с приказом уничтожить дерзкого выскочку, грабившего людей, который бросил вызов судьбе. Эти двое сошлись в смертельном поединке, бушевавшем две недели, на всем пространстве от белых скал юга до пустынных каменистых берегов севера. Воин был поистине велик и могуч, и даже посланец Вотана не смог его уничтожить. Он вернулся на вершину горы и признал свое поражение.

Много дней Вотан предавался глубокому раздумью, ибо по закону неумолимого рока всякому победившему посланца богов даровалась вечная жизнь. Наконец Вотан рассмеялся, и небеса над Волком дрогнули. Воздух сотрясали ужасающие удары грома, ослепительные молнии пронизывали тучи, но юноша стоял с гордо поднятой головой и обнаженным мечом, не желая склониться перед верховными силами.

— Да, ты заслужил вечную жизнь, — проревел Вотан. — но глупость не красит истинное мужество, и я не позволю тебе грабить и убивать невинных. Ты обретешь бессмертие, но с этой минуты ты ринешься в бой лишь по воле Вотана.

И, оглушительно рассмеявшись, Вотан исчез. Тотчас молния ударила в дерзкого юношу. Клуб дыма медленно поднялся и рассеялся, а на том месте, где стоял несчастный, наливалась багровым светом статуя присевшего в прыжке огромного железного волка с навечно застывшим оскалом.

Ходят слухи, что в глубокой лощине близ границы с Шотландией до сих пор стоит железный хищник, коричневый от ржавчины, обвитый ползучими растениями, поросший мхом. Но когда в стране бушует кровавая бойня, волк превращается в воина — сильного, могучего, дикого и непобедимого.

И вот теперь орды Вильгельма пересекли канал, а Гарольд ринулся на него с севера, и война стала неизбежной…

Глава 1

28 октября 1066 года

На поле битвы воцарилась гробовая тишина. Вопли и стоны раненых постепенно смолкли. Ночь вступила в свои права, и время, казалось, остановилось. Зловеще-кровавая луна взошла на неразличимом во мраке горизонте, и лишь леденящий душу вой вышедшего на охоту волка изредка оглашал окрестности. Туман, поднявшийся с болот, укрывал белым саваном изрубленные, пронзенные копьями и стрелами тела погибших. Низкий земляной вал, кое-где небрежно укрепленный камнями, покрывали трупы мужественных защитников городка. Позади поднималась величественная темная громада Даркенуолда. Единственная сторожевая башня пронзала небо безжалостным клинком.

Эйслинн сидела на усыпанном тростником полу зала, перед креслом, в котором когда-то восседал ее покойный отец, последний лорд Даркенуолд, вершил суд и расправу над крепостными своего поместья. Вокруг тонкой девичьей шеи, словно змея, обвилась грубая веревка, другой ее конец держал высокий темноволосый норманн, облаченный в кольчугу. Он небрежно прислонился к спинке кресла, на котором был неумело вышит герб лорда Эрланда. Рагнор де Марте хладнокровно наблюдал, как его люди грабят дом: поднимаются по узким ступенькам в спальни, громко хлопая тяжелыми дверями, обыскивают сундуки и ссыпают добычу у ног предводителя. Эйслинн узнала свой кинжал с рукояткой, украшенной драгоценными камнями, золотой пояс филигранной работы, сорванный с нее всего несколько часов назад.

Среди мародеров то и дело вспыхивали ссоры из-за наиболее понравившегося трофея, но стоило главарю бросить несколько резких слов, как забияки стихали и неохотно бросали предмет спора в высившуюся на полу груду. Эль лился рекой, а мясо, хлеб и прочие припасы уничтожались теми, кому повезло их отыскать, прямо на месте. Закованный в железо рыцарь, один из бесчисленных орд Вильгельма, время от времени прикладывался к рогу с вином, не заботясь, что кровь лорда все еще пятнает кольчугу. Норманн дергал за веревку, с наслаждением глядя, как грубые волокна впиваются в нежную кожу Эйслинн. Каждый раз, когда очередной рывок вызывал гримасу боли на ее личике, победитель безжалостно ухмылялся, и его раздражение, казалось, немного стихало. Однако, по-видимому, ему гораздо больше пришлись бы по душе слезы и мольбы девушки о милосердии.

Но Эйслинн оставалась невозмутимой и взирала на мучителя со спокойным вызовом, отчего тот приходил в бешенство. Другие пресмыкались бы перед ним и просили пощады. Но эта девушка держалась с несомненным превосходством. Интересно, есть ли предел ее хладнокровию и силе воли? Ничего, он выяснит это еще до рассвета.

Де Марте нашел девушку с ее матерью, леди Майдой, в зале, когда вместе со своими людьми разбил тяжелую дверь и ворвался внутрь. У женщин был такой вид, словно они приготовились выстоять против всего норманнского войска. Сам Рагнор, с окровавленным мечом наготове, остановился на пороге, пока его люди рыскали по залу в поисках оставшихся воинов. Не обнаружив никого, кроме этих двоих и рычавших, ощерившихся псов, они опустили оружие. Собак усмирили несколькими ловкими пинками и ударами и привязали в углу. Женщин ждала куда худшая участь.

Кузен Рагнора, Вашель де Комте, шагнул к девушке с явным намерением предъявить на нее права. Но тут ему под ноги бросилась Майда. Вашель пытался оттолкнуть немолодую женщину. Ее хищно скрюченные пальцы безошибочно нащупали его короткий кинжал, и она успела бы выдернуть клинок из ножен, но Вашель вовремя предупредил ее порыв и ударом закованного в латную рукавицу кулака свалил несчастную на пол. Эйслинн с криком метнулась к матери, и прежде чем Вашель добрался до девушки, Рагнор встал между ними и сдернул у нее с головы тонкую сетку. Сияющая копна медных волос вырвалась на волю. Норманнский рыцарь запустил руки в густые пряди и рывком заставил Эйслинн подняться, а потом, протащив по полу, бросил в кресло и привязал ее руки и ноги к тяжелым деревянным ножкам и подлокотникам.

Майду, которая все еще не пришла в сознание, швырнули к дочери и тоже связали. Потом рыцари присоединились к своим воинам, обыскивающим дом.

Теперь девушка сидела подле Рагнора, побежденная, и по-видимому, ожидавшая, что недалек тот час, когда она уйдет навеки в бескрайние серые угодья смерти. Однако с уст ее не сорвалось ни слова мольбы или жалобы. В какой-то миг Рагнор понял, что незнакомка обладает силой духа, присущей лишь немногим мужчинам.

Но Рагнор даже не догадывался, какой пожар бушевал в душе Эйслинн, пытавшейся унять дрожь и сохранять гордое безразличие. При виде матери ей хотелось зарыдать. Майда прислуживала захватчикам, неловко семеня связанными в щиколотках ногами. Сзади волочился обрывок веревки, и мужчинам, казалось, доставляло огромное удовольствие наступать на него. Они весело хохотали всякий раз, когда Майда падала, и с каждым новым падением Эйслинн бледнела все больше. Если Майда неуклюже валилась на пол с полным подносом еды и питья, веселье усиливалось, и прежде чем она успевала встать на ноги, получала пару пинков за свою нерасторопность.

Но страхи стали терзать Эйслинн с новой силой, когда Майда, наткнувшись на толстолицего воина, пролила на него кувшин эля. Мужчина схватил Майду огромной ручищей, вынудил встать на колени и лишь потом кованым сапогом отбросил в сторону. Из-за пояса Майды выпал маленький мешочек, женщина быстро поднялась и. не обращая внимания на проклятия и ругань, молниеносно подхватила его. Но пьяный солдат с воплем стиснул ее пальцы и вырвал мешочек. А когда несчастная попыталась выхватить его, такая дерзость еще сильнее разожгла гнев норманна. Гигантский кулак опустился на голову Майды, и Эйслинн невольно вскочила, ощерившись подобно волчице и разъяренно блеснув глазами.

Но разыгравшаяся сценка изрядно позабавила чужеземцев. На мгновение забыв о добыче, мужчина шагнул ближе и снова замахнулся на дрожащую пленницу, а потом, схватив ее за плечо, принялся немилосердно избивать.

Эйслинн с гневным воплем рванулась вперед, но Рагнор потянул за веревку, и девушка растянулась на грязном тростнике. Когда она вновь смогла дышать, Эйслинн увидела, что мать лежит неподвижно, а ее обидчик, злорадно гогоча, потрясает отнятым мешочком. Нетерпеливо разорвав ткань, солдат обнаружил внутри лишь несколько сухих листьев, которые с гнусным проклятием швырнул на пол. За ними последовал пустой мешочек, и норманн, проклиная подлых баб, снова пнул бесчувственное тело.

Мучительно всхлипнув, Эйслинн закрыла ладонями уши и зажмурила глаза, не в силах вынести унижения матери.

— Довольно, — проревел наконец Рагнор, немного смягчившись при виде страха девушки. — Если старая кляча поднимется, будет кому нам прислуживать!

Эйслинн оперлась руками об пол, глядя на завоевателя полными ненависти темно-фиалковыми глазами. Длинные медно-красные волосы в буйном беспорядке рассыпались по плечам и тяжело вздымавшейся груди. Она и впрямь в этот миг напоминала волчицу, готовую броситься на беспомощную жертву. Однако па сей раз враг отнюдь не казался беспомощным. Девушка хорошо помнила окровавленный меч, с которого лились багровые струйки, в руках Рагнора, впервые переступившего порог дома, и не могла не думать о том, что его доспехи забрызганы кровью ее отца.

Она старалась побороть панику, скорбь и жалость к себе, готовые сломить ее и привести к повиновению. Сглотнув слезы, Эйслинн попыталась смириться с мучительным сознанием того, что отец лежит на холодной земле, не отпетый, не закутанный в саван, и она ничего не может поделать. Неужели этим норманнским пришельцам настолько чуждо милосердие, что они даже не собираются привезти священника и похоронить павших врагов по христианскому обряду?

Рагнор вновь посмотрел на девушку. Пухлые губы чуть вздрагивают, глаза закрыты. Однако он так и не понял, какая битва идет у нее в душе, битва, уносящая последние силы. Догадайся он встать, и, возможно, его желание видеть, как она в страхе корчится перед ним, было бы удовлетворено. Но мысли норманна постоянно возвращались к незаконнорожденному рыцарю, который предъявит права на то, что досталось Рагнору и его людям с таким трудом.

Они появились еще до наступления сумерек и, дерзко подскакав к дому, как и подобает победителям, потребовали сдать городок. После кровавой победы Вильгельма над королем Гарольдом в сражении при Сенлаке две недели назад поползли слухи, что норманнский герцог разгневался на англичан, которые, даже потерпев поражение, отказывали ему в праве на трон, и теперь опадет на Кентербери во главе своей армии. Обитатели Даркенуолда облегченно вздохнули, поскольку замок и городок лежали совсем в другом направлении. Но они не ведали, что небольшие отряды норманнов были отправлены на захват английских поселений. Поэтому крик часового, увидевшего чужеземцев, смертельно перепугал многих мирных жителей. Эрланд, до конца хранивший верность погибшему королю, знал, что его укрепления не выдержат штурма, и намеревался сдаться, но он потерял голову от наглости чужеземцев.

Среди норманнов один лишь Рагнор де Марте испытывал странную неловкость, проезжая по полям, мимо крестьянских лачуг, к зданию из серого камня, где жил хозяин поместья — лорд. Когда они остановились перед домом, он огляделся. Ни в одной из хозяйственных построек не наблюдалось признаков жизни. Парадная окованная железом дверь была плотно закрыта. Из окон, затянутых тонко выделанной, смазанной маслом кожей, не пробивался свет, а факелы, укрепленные в железных держателях по обе стороны двери, не были зажжены. Из дома не доносилось ни звука, однако обитатели, заслышав клич юного герольда, медленно отворили массивные створки. Высокий и крепкий старик, с мечом в ножнах, вышел на крыльцо. Он прикрыл дверь за собой, и Рагнор услышал стук задвигаемого засова. Повернувшись, сакс стал пристально разглядывать незваных гостей. Он держался спокойно, хотя и несколько настороженно, в ожидании приближавшегося герольда. Тот на ходу развернул пергамент и, исполненный сознания важности своей миссии, начал звонко читать:

«Да будет тебе известно, Эрланд, владелец Даркенуолда, что Вильгельм, герцог Нормандии, требует трон Англии по праву повелителя и господина»…

Герольд читал на английском языке речь, подготовленную Вулфгаром по-французски. Темноволосый рыцарь в гневе отшвырнул пергамент, врученный ему сэром Вулфгаром, бастардом норманнского происхождения, поскольку, по мнению Рагнора, это звучало скорее униженной мольбой, чем законным требованием сдаться, и сам предъявил ультиматум.

Но Рагнору почему-то стало еще более не по себе при виде медленно багровеющего лица старика. А слова все продолжали литься, суровые, беспощадные, приказывающие всем жителям выстроиться во дворе, где им поставят на лоб клеймо рабов. Владелец же и его семья должны были стать добровольными заложниками, чтобы обезопасить победителей от бунта обитателей поместья.

Рагнор заерзал в седле, нервно осматриваясь. Откуда-то послышалось кудахтанье курицы и воркованье голубки. Легкий шум на верхнем этаже дома, где слегка приоткрылась ставня, привлек внимание рыцаря. Рагнор ничего не видел сквозь грубые деревянные планки, но чувствовал, что там кто-то стоит, наблюдая за ними, и, откинув красную мантию, сжал рукоятку меча.

Глядя на горделиво стоявшего старика, он почему-то вспомнил об отце, таком же высокомерном и несгибаемом. Жгучая ненависть вновь пронзила сердце Рагнора, и темные глаза презрительно сузились. Отвращение к врагу готово было вот-вот вырваться наружу. Старый сакс грозно нахмурился, слушая оскорбительные требования победителей.

Неожиданно Рагнор почувствовал легчайшее дуновение, и знамя у них над головами громко, предостерегающе захлопало. Его кузен Вашель что-то тихо пробормотал, охваченный той же непонятной тревогой, и Рагнор покрылся потом. Ладони в латных рукавицах мгновенно повлажнели, но Рагнор мгновенно схватился за рукоять меча.

Старый лорд, издав разъяренный вопль, с бешеной яростью взмахнул мечом. Голова герольда отлетела на траву, тело медленно опустилось рядом. На какое-то мгновение чужеземцы растерялись, особенно когда толпа крестьян, вооруженных вилами, серпами и грубыми пиками, ринулась на них из укрытия. Но сэр Рагнор тут же отдал приказ своим людям, проклиная себя за беспечность. Норманн пришпорил боевого коня, погнал прямо на крестьян, пытавшихся выбить рыцаря из седла, и стал рубить налево и направо, дробя кости и черепа. Рагнор увидел сражавшегося сразу с тремя норманнами лорда Эрланда и неожиданно подумал, что, пока такие, как этот старик, сопротивляются, Гарольд по-прежнему остается королем. Красный туман застлал глаза рыцаря.

Крестьяне, понимая намерения чужеземца, по-прежнему старались стащить его на землю, щедро поливая землю кровью. Они храбро боролись, защищая своего господина, и умирали без стонов и жалоб. Где им было выстоять против закаленного в боях опытного воина!

Могучий конь топтал распростертые тела, и наконец меч блеснул над головой лорда Эрланда. Смерть была быстрой и безболезненной — лезвие играючи раскроило череп надвое. Крестьяне в панике бежали, и глухой стук тяжелого тарана, колотившего в дверь Даркенуолда, заглушал вой женщин и плач детей.

Эйслинн, вытягивая шею, неотрывно глядела на мать, боясь, что та уже испустила дух, и облегченно вздохнула, когда жалкий комочек наконец пошевелился. Послышался тихий стон, и женщине удалось приподняться на локте. Она тупо огляделась, все еще не придя в себя после жестоких побоев. Но мучитель снова надвинулся на нее.

— Принеси эля, рабыня! — прорычал он и, подняв несчастную за шиворот, швырнул к бочонку. Колени Майды подкосились, и она снова растянулась ничком.

— Эля! — завопил мужчина и швырнул ей рог.

Майда долго, недоуменно смотрела на него, пока тот не отвесил ей затрещину и подтолкнул к бочонку. Она, шатаясь, встала, но воин наступил на волочившийся обрывок веревки, и женщина тяжело рухнула на четвереньки. Негодяй зашелся смехом.

— Ползи, сука! Ползи, как собака! — гоготал он, и Майде пришлось прислуживать ему, стоя на коленях. Как только она подала ему полный рог, раздались крики остальных, требующих эля, и Майда снова захромала к бочонкам, разнося вино и эль с помощью двух крепостных, Глинн и Хэма, которых поймали в тот миг, когда они пытались бежать из дома.

Постепенно разбитые губы Майды зашевелились, и она стала нараспев произносить непонятные норманнам слова. Эйслинн с ужасом услышала, как мать проклинает ничего не подозревающих завоевателей и призывает на их головы всех демонов, лесных и болотных. Если кто-то догадается о смысле заклятий матери, ее просто разрубят мечом надвое. Эйслинн знала, что их жизнь зависит от малейших капризов победителей. Даже судьба ее нареченного была в опасности. Из разговоров норманнов она поняла, что еще один негодяй, подданный Вильгельма, отправился с отрядом в Креган, чтобы завоевать местечко. Неужели Керуик тоже мертв… после того, как храбро сражался под знаменами короля Гарольда в битве при Гастингсе?

Рагнор смотрел на Майду и невольно вспоминал гордую осанку и зрелую красоту той, которая теперь превратилась в грязное, сгорбленное создание с тронутыми сединой каштановыми волосами, в которых застряли кровавые сгустки. Возможно, глядя на нее, девушка, сидящая у его ног, видит свое будущее.

Вопль на мгновение отвлек внимание Эйслинн от матери. Оглянувшись, она увидела, как служанку Глинн тянут за руки два воина и громко спорят из-за того, кому она достанется первой. Застенчивая четырнадцатилетняя девочка еще не знала мужчины, и теперь ей предстояло быть изнасилованной безжалостными негодяями.

Всем сердцем сострадая несчастной, Эйслинн впилась зубами в кулак, чтобы не вторить испуганным крикам Глинн. Девушка знала, что не пройдет и нескольких часов, как она сама станет добычей завоевателей.

Послышался звук разрываемой ткани. Ганна Глинн разошлась, обнажая груди, и сильная рука тяжело опустилась на плечо Эйслинн. Такие же безжалостные заскорузлые руки лапали тело девочки, покрывая синяками нежную плоть. Эйслинн вздрогнула от омерзения, не в силах отвести взгляда от гнусной картины. Наконец один из воинов оглушил соперника ударом кулака, поднялся, подхватив вопящую Глинн на руки, и устремился к двери. Эйслинн в отчаянии гадала, переживет ли бедняжка эту ночь.

Свинцовая тяжесть на плече Эйслинн внезапно стала невыносимой. С презрительным блеском в фиалковых глазах она вновь уставилась на чужеземца. Норманн ответил медленной злорадной ухмылкой, раздвинувшей его чувственные губы. Он явно издевался над ней. Однако под ее немигающим пренебрежительным взглядом улыбка померкла. Пальцы завоевателя впились в кожу, причиняя боль. Не в силах сдерживаться, Эйслинн яростно вскрикнула и размахнулась, чтобы ударить его по щеке, но Рагнор перехватил ее руку и стал заводить за спину, пока девушка не оказалась прижатой к его кольчуге. Их лица почти соприкоснулись, и горячее дыхание обожгло Эйслинн. Рагнор громко хмыкнул.

Девушка попыталась вырваться, но его свободная рука с намеренной неспешностью заскользила у нее по телу, похотливо ощупывая мягкие изгибы под свободной одеждой. Эйслинн затрепетала, ненавидя его всем своим существом.

— Грязная свинья! — прошипела она по-французски, с удовольствием глядя на его ошеломленное лицо.

— Что?!

Вашель де Комте резко сел, пораженный звуками мягкого женского голоса, произносившего вполне понятные слова. Такого он не слышал с тех пор, как они отплыли из Сен-Валери.

— Будь я проклят, кузен, девчонка не только красива, но еще и образованна! — И добавил, с деланной брезгливостью пнув седло покойного лорда: — Ба! Тебе, как всегда, везет! Отыскать единственную девицу в этой языческой, дикой стране, способную уразуметь твои слова в постели. Конечно, насилие — это не добровольный союз. Но поскольку она понимает тебя, может, тебе удастся с ней договориться. В конце концов, не все ли равно, что ты прикончил ее отца?

Рагнор злобно нахмурился и вновь бросил Эйслинн на пол. Ему опять не удалось доказать свое превосходство: ведь девчонка знала французский, а он ни слова не понимал по-английски.

— Молчи, щенок, — рявкнул он на молодого человека. — Твоя трескотня меня раздражает.

Вашель, поняв причину дурного настроения Рагнора, улыбнулся:

— Дорогой кузен, ты слишком обеспокоен и принимаешь все близко к сердцу. Что скажет Вулфгар, когда услышит, что на нас напали эти жалкие язычники? Старик был коварной лисой. Герцог Вильгельм не станет тебя винить. Но какого бастарда ты боишься больше? Герцога или Вулфгара?

Эйслинн насторожилась, увидев, как потемнело от гнева лицо Рагнора. Брови сдвинулись, словно грозовые тучи.

— Я не страшусь никого на свете, — проворчал он.

— О-хо-хо! — засмеялся Вашель. — Храбрые слова, но так ли это на самом деле? Кто из воинов сегодня не испытывает неловкости за то, что произошло здесь? Вулфгар приказал покончить дело миром, однако мы перебили почти всех тех, кто стал бы его крепостным.

Эйслинн внимательно прислушивалась к разговору. Некоторые слова звучали незнакомо, но по большей части она понимала суть перебранки. Кто этот Вулфгар, о ком они говорили с таким почтением и страхом? Неужели они способны опасаться кого-то? Именно он должен стать новым хозяином Даркенуолда?

— Герцог обещал Вулфгару эти местечки, — размышлял вслух Вашель. — Но без крестьян они почти ничего не значат — кто будет обрабатывать поля и пасти свиней? Да, Вулфгару есть что сказать по этому поводу, и боюсь, он не отнесется равнодушно к случившемуся.

— Безродная собака! — брезгливо выплюнул Рагнор, — Кто дал ему право на владение этими землями?

— Да, кузен, я тебя прекрасно понимаю. Это даже меня выводит из себя. Герцог обещал сделать Вулфгара лордом, а мы, отпрыски благородного семейства, ничего не получим. Твой отец будет крайне разочарован.

Верхняя губа Рагнора приподнялась в волчьем оскале.

— Преданность одного бастарда другому должна быть вознаграждена!

Рагнор поднял с плеча Эйслинн блестящую красную прядь и лениво пропустил между пальцами, наслаждаясь ее шелковистостью.

— Клянусь, Вильгельм сделал бы Вулфгара папой, если смог бы!

Вашель задумчиво погладил подбородок и нахмурился.

— Признаться, Вулфгар все же кое-что заслужил, кузен. Кто из рыцарей когда-либо победил его на турнире или в поединке? В битве при Гастингсе он дрался за десятерых, пока этот викинг охранял его сзади. Он стоял как скала, когда все считали, что Вильгельм погиб. Но сделать Вулфгара лордом… а-а-ах! — Вашель в приливе искреннего отвращения воздел руки к небу. — Теперь он возомнит себя ровней нам!

— Можно подумать, когда-то он считал иначе, — пожал плечами Рагнор.

Вашель посмотрел на Эйслинн, с презрением поглядывавшую на Рагнора. Совсем молода. Похоже, ей не исполнилось и двадцати… лет восемнадцать-девятнадцать. Он уже успел испытать на себе ее бешеный нрав. Такую не согнешь и не заставишь повиноваться. Однако истинный ценитель красоты может не принимать во внимание этот недостаток, а поскольку Вашель был уверен, что других у девушки нет, ее новый повелитель, Вулфгар, конечно, будет доволен. Медные волосы окружали голову огненным ореолом и загорались в пламени факелов, так что каждый густой локон казался зажженной свечкой. Необычный цвет для саксонки. Однако именно глаза больше всего поразили молодого человека. От ярости они становились темными, почти пурпурными. Когда же девушка немного успокаивалась, глаза вновь были ясными, блестящими, ярко-фиалковыми, совсем как вереск, росший на склонах холмов. Длинные мохнатые черные ресницы, сейчас опущенные, чуть вздрагивали на белоснежных щеках. Скулы были высокими, с легким румянцем, пухлые губы — розовыми и нежными. Вашель представил девушку смеющейся или улыбающейся, и в жилах у него вспыхнуло пламя — он успел заметить, что зубки у нее ровные и белые, отнюдь не гнилые, в отличие от многих признанных красавиц того времени. Маленький, чуть вздернутый носик был гордо поднят, а на упрямом подбородке красовалась ямочка. Да, такую, как она, трудно приручить, но сама мысль об этом казалась восхитительной. К тому же девушка была высока и очень стройна, а помятая ганна не могла скрыть изящных изгибов ее фигурки.

— Да, кузен, — заключил Вашель, — тебе лучше повеселиться с этой девицей сегодня, поскольку завтра, вероятно, Вулфгар отберет ее.

— Этот неотесанный болван? — фыркнул Рагнор. — Да когда он обращал внимание на женщин? Клянусь, он ненавидит их! Не подыскать ли ему пригожего оруженосца…

— Если бы это было так, кузен, — сухо улыбнулся Вашель, — мы бы легко прибрали Вулфгара к рукам, однако вряд ли у него есть подобные склонности. Да, на людях он сторонится женщин, как чумы, но, не сомневаюсь, что в постели у него нет недостатка в подружках. Ни один мужчина не смотрит так на женщин, если какой-то слуга соблазняет его больше. То, что ему удается сохранить свои любовные связи в тайне, кажется, еще больше привлекает дам. Однако меня раздражает, когда прелестные девицы при дворе Вильгельма кокетливо играют платочками и стыдливо опускают глазки при виде бастарда. Должно быть, они находят его чертову холодность неотразимой.

— Я не замечал, чтобы так уж много девиц пыталось завоевать его, — бросил Рагнор.

Вашель злорадно фыркнул:

— Ты слишком занят собственными развлечениями, чтобы интересоваться, кого привлекает Вулфгар.

— Ты и вправду куда более наблюдателен, чем я, Вашель. Мне трудно поверить, чтобы благородная дама пыталась привлечь внимание этого проклятого ублюдка, изуродованного к тому же шрамами.

— Какое значение имеют незначительные метки на лице и теле? — пожат, плечами Вашеяь. — Они всего лишь доказывают, что мужчина дерзок и храбр. Благодарение Богу, Вулфгар не хвастает этими маленькими боевыми отличиями, как большинство его высокородных друзей. Мне легче выносить его холодность и равнодушие, чем бесконечно повторяемые утомительные истории о сражениях и подвигах.

Вашель знаком велел наполнить свой рог, и дрожащая Майда со страхом приблизилась к молодому человеку. Обменявшись поспешными взглядами с дочерью, мать поскорее ускользнула, чтобы вновь возобновить свои несвязные проклятия.

— Не беспокойся, кузен, — ухмыльнулся Вашель. — Игра еще не закончена. Какое нам дело до того, что Вулфгар сейчас в милости у Вильгельма? Наши семьи достаточно влиятельны. Они не станут выносить это своеволие, особенно когда мы обо всем поведаем во Франции.

— Мой отец не слишком обрадуется, узнав, что я не приобрел новые земли для семьи, — проворчал Рагнор.

— Не терзай себя, Рагнор. К чему эта горечь? Гай — человек немолодой и мыслит, как все старики. И поскольку он сумел приобрести состояние, естественно, считает, что тебе нетрудно сделать то же самое.

Рагнор с такой силой стиснул рог, что побелели пальцы.

— Порой, Вашель, я его ненавижу.

— Я тоже временами теряю терпение с отцом. Представляешь, он угрожал мне, что, если я награжу какую-нибудь девку очередным ублюдком, он выкинет меня на улицу и лишит наследства.

Впервые с того момента, как он переступил порог Даркенуолда, Рагнор де Марте закинул голову и расхохотался: — Признайся, Вашель, что отец в чем-то прав.

— Ах, кузен, горшку ли перед котлом хвалиться, — хмыкнул Вашель.

— Верно, но должен же мужчина хоть как-то развлекаться, — улыбнулся Рагнор, и взгляд его снова упал на рыжеволосую девушку. Он погладил ее по щеке, неожиданно опьяненный видением этого стройного тела. Начиная ощущать знакомое нетерпение, Рагнор запутался пальцами в ткани ее ганны, срывая платье с плеч попытавшейся вырваться пленницы. Жадные взгляды захватчиков устремились на ее полуобнаженные груди, вздымавшиеся над разодранным воротом. Мужчины вновь что-то ободряюще закричали; послышались грубые шутки, но Эйслинн не поддалась панике. Стянув края платья, она подняла голову, и лишь глаза говорили о ненависти и презрении к завоевателям. Воины смущенно замолчали, отвернулись, пытаясь заглушить неловкость огромными глотками эля, перешептываясь между собой, что девчонка, несомненно, колдунья.

Леди Майда лихорадочно прижала мех с вином к груди, в ужасе наблюдая, как Рагнор ласкает ее дочь. Его руки медленно скользили по шелковистой плоти, под тканью платья, касаясь местечек, куда не смел раньше проникнуть ни один мужчина. Эйслинн вздрогнула от омерзения, и Майда задохнулась от страха и ненависти.

Она взглянула на темную лестницу, ведущую в спальни. В своем воображении она уже представляла, как дочь борется с Рагнором на широкой хозяйской постели, той, которую она много лет делила с мужем, на которой родила Эйслинн. В ушах зазвучали крики боли и ужаса. Норманн не подумает проявить милосердие, а Эйслинн не унизится до просьб. Ее дочь унаследовала упрямство и гордость лорда Эрланда.

Майда отступила в тень, стараясь сделаться невидимой. Справедливость не восторжествует, пока убийца мужа не будет наказан. Она отомстит. Жестоко отомстит.

Рагнор встал и, подняв с пола Эйслинн, притянул к себе упругое тело. Девушка отчаянно извивалась, пытаясь вырваться, и норманн злобно хмыкнул, находя извращенное удовольствие видеть болезненную гримасу, искажавшую ее лицо.

— Откуда ты знаешь язык Франции? — надменно бросил он.

Эйслинн, вскинув голову, смело встретила его взгляд, но промолчала. Только в глазах стыла ненависть. Рагнор, поняв, что она так легко не сдастся, ослабил хватку. Скорее всего никакими пытками не вырвать ответа у пленницы. Недаром она лишь плотнее сжала губы, когда он осведомился, как ее зовут. Тогда Рагнор пригрозил избить ее до полусмерти, и только вмешательство матери, поспешившей сообщить имя дочери, спасло гордячку. Впрочем, существует немало способов усмирить самую высокомерную девчонку.

— Лучше говори, Эйслинн, иначе я велю сорвать с тебя одежду и отдам позабавиться своим людям. После этого, клянусь, ты будешь посговорчивее.

— Бродячий трубадур прожил в доме несколько лет, когда я была совсем маленькая, — неохотно процедила Эйслинн. — Он побывал во многих странах и успел выучить четыре языка. И научил меня своему родному, потому что это его веселило.

— Бродячий трубадур, который развлекался сам, вместо того чтобы развлекать хозяев?! Не вижу, в чем смысл этой странной шутки.

— Говорят, ваш герцог с самого детства мечтал захватить Англию. Мой веселый трубадур знал эти слухи, потому что часто играл для знатных людей вашей страны. В юности он дважды или трижды услаждал слух вашего герцога, пока тот не отрезал ему мизинец за то, что несчастный спел в его присутствии балладу о рыцаре-бастарде. Трубадуру доставляло удовольствие учить меня французскому на тот случай, если мечты Вильгельма сбудутся и тогда я смогу смело называть вас гнусным сбродом, в полной уверенности, что меня поймут.

Рагнор помрачнел, но Вашель лишь невозмутимо хмыкнул, не отрывая губ от чаши.

— И где теперь твой галантный трубадур, девица? — осведомился молодой норманн. — Герцогу и сейчас не нравится, когда его называют бастардом. Вероятно, теперь смельчак лишится не только пальцев, но и головы.

— Он там, — язвительно протянула Эйслинн, — куда не проникнуть ни единому смертному, и поэтому месть вашего герцога ему не грозит.

Брови Рагнора сошлись на переносице.

— Ты напоминаешь мне о не слишком приятных вещах.

Однако полуобнаженные плечи девушки, просвечивавшие сквозь лохмотья платья, отвлекли Рагнора и придали его мыслям другое направление. Нагнувшись, он подхватил ее на руки, не обращая внимания на гневные протесты и поток цветистых ругательств, весьма странных для девушки благородного происхождения. Рагнор только смеялся над ее попытками освободиться, пока Эйслинн почти не вывернулась из его объятий. Но Рагнор, тотчас же перестав смеяться, с силой прижал ее к себе, не давая пошевелиться. Наклонив голову, он накрыл ее губы своими, влажными и горячими, но тут же дернулся от боли. Тонкая струйка крови потекла по подбородку.

— Ты, злобная гадючка! — охнул он и, тихо зарычав, перекинул Эйслинн через плечо. Девушка на мгновение задохнулась — жесткие холодные звенья кольчуги впились в живот, причиняя невыносимую боль. Она беспомощно обмякла. Норманн схватил свечу со стола, направился к темной лестнице и стал взбираться по ступенькам под гогот и грубые шутки. Войдя в хозяйскую спальню, он пинком затворил дверь, шагнул к кровати и бесцеремонно бросил Эйслинн на постель, успев обратить внимание на длинные стройные обнаженные ноги, прежде чем девушка вскочила и метнулась к двери. К несчастью, она совсем забыла о веревке. Рагнору было достаточно поймать конец и дернуть на себя, как Эйслинн снова повалилась на кровать. Но он, хищно улыбаясь, начал наматывать веревку на запястье, пока не принудил Эйслинн встать па колени, лицом к нему. Сейчас у девушки был настороженный вид животного, ожидающего новых пыток от своего мучителя. Норманн рассмеялся и, распустив веревку с руки, привязал ее к массивному столбику в изножье кровати. Он принялся не спеша раздеваться, небрежно бросая на пол кольчугу, меч и кожаную тунику. Оставшись лишь в полотняной сорочке и штанах-чулках, он направился к очагу. Страшное предчувствие охватило девушку. Эйслинн лихорадочно рвала веревочный ошейник, но узел был слишком тугим. Норманн разворошил кочергой уголья, добавил дров и, немного согревшись, разделся догола. Эйслинн конвульсивно сглотнула при виде стройного загорелого мускулистого тела.

— Бутон шиповника, — пробормотал Рагнор. — И принадлежит мне. Запомни — Вулфгар позволил мне взять любую награду, какую пожелаю, если выполню его приказ. — И, весело усмехнувшись, добавил: — Не могу придумать более подходящей, чем эта, — самая большая ценность в гнусных жалких городишках. То, что осталось, вряд ли достойно моего внимания.

— Значит, ожидаешь вознаграждения за бойню? — прошипела Эйслинн.

Норманн лишь пожал плечами.

— Эти дураки должны были понять заранее, что не стоит нападать на вооруженных рыцарей, а убийство посланника самого герцога решило судьбу старика. Мы неплохо потрудились для Вильгельма. Я заслужил его милость.

Он говорил с таким жестоким пренебрежением к погубленным им жизням, что Эйслинн невольно вздрогнула и отползла на другой край кровати, насколько позволяла длина веревки. Рагнор, закинув голову, громко захохотал:

— Неужели моя маленькая голубка желает улететь от меня? Норманн стал наматывать веревку на руку, притягивая к себе девушку.

— Ну же, голубка, — проворковал он, — подойди и раздели со мной гнездышко. Рагнор будет нежен с тобой.

Всхлипывая от ужаса, стискивая зубы, Эйслинн принялась отбиваться, но Рагнор неумолимо подтягивал веревку, пока девушка не оказалась перед ним на коленях. Он схватился за узел, вынуждая Эйслинн поднять голову. Глаза ее закатывались, дыхание пресекалось. Не отрывая взгляда от девушки, Рагнор протянул руку и схватил лежавший на сундуке мех с вином.

— Попробуй вина, голубка, — упрашивал он, вынуждая девушку глотнуть из меха. Жгучая жидкость полилась в рот. Эйслинн задохнулась и закашлялась, но насильник был неумолим. Наконец он отпустил ее, сел на постель и поднес мех к губам, наслаждаясь темно-красным зельем. Прошло несколько минут, прежде чем он отложил мех, вытер липкие губы и вновь дернул за веревку. У Эйслинн почти не осталось сил, и он подтащил ее так близко, что их лица соприкоснулись. Норманн дохнул на нее запахами прокисшего эля и спиртного, и девушку едва не стошнило. Но в этот миг Рагнор вцепился в ворот ее платья, разорвал тонкую ткань и швырнул клочья на пол. Затем он отпустил веревку так внезапно, что девушка чуть не упала. Норманн, улыбаясь, откинулся на подушки и снова стал потягивать вино, не отрывая взгляда от девушки, пока та, охваченная страхом и стыдом, пыталась прикрыться.

— Ну же, моя маленькая, не стоит так биться, — уговаривал он. — В конце концов я пользуюсь некоторым влиянием при дворе Вильгельма, и твоя участь могла быть гораздо хуже.

Рагнор плотоядно ухмыльнулся, пожирая глазами соблазнительное тело.

— Представь только, что могли бы сделать с тобой эти неотесанные болваны там, внизу.

Глаза Эйслинн широко раскрылись, но пальцы продолжали дергать упрямый узел.

— Нет, нет, голубка моя.

Рагнор, широко улыбаясь, рванул за веревку с такой силой, что девушка упала на четвереньки. Охнув от боли, она все-таки подняла голову, чтобы взглядом сказать о своей ненависти. Хищно оскалившаяся, с длинными разметавшимися волосами, в которых играли красноватые отблески, сейчас она походила на загнанного в угол, но готового к битве зверька. Рагнор почувствовал, как буйное пламя охватило чресла, разгораясь с каждой минутой все сильнее.

— О нет, совсем не голубка, — хрипло пробормотал он. — Я ошибся. Настоящая ведьма. Но если ты отказываешься приблизиться ко мне, я не настолько горд, чтобы не прийти к тебе.

Рагнор поднялся с постели, и Эйслинн невольно охнула при виде его явного желания. Глаза горели нездоровым блеском, а на губах играла полуулыбка. Девушка выпрямилась и осторожно подалась назад. Ледяной озноб страха пробежал у нее по спине, а на теле выступил холодный пот. Она тяжело задышала. Эйслинн хотелось завопить, как Глинн, выплеснуть в крике сковывавший ее ужас. К горлу подступал пронзительный крик, но девушка из последних сил боролась с удушливой пеленой беспомощности. Рагнор не оставлял преследований Эйслинн, злорадно ухмыляясь, не сводя с нее дерзкого орлиного взгляда, стерегущего каждое движение, пока веревка не натянулась и девушка не сжалась в комочек у изножья кровати. Ноги налились свинцом и отказывались повиноваться. За спиной Рагнора сгустились тени, и красивое жестокое лицо расплылось у нее перед глазами. В неверном пламени свечи его стройное тело чуть поблескивало.

От ужаса у девушки перехватило дыхание. Норманн протянул руку и положил ее на девичью грудь. Эйслинн с криком увернулась, но Рагнор продолжал прижимать ее к себе, пока они вместе не повалились на меха, устилающие постель. Неимоверная тяжесть придавила Эйслинн к перине. Комната поплыла перед глазами, чей-то голос настойчиво повторял:

— Ты моя, девушка…

Слова звучали почти неслышно. Он уткнулся лицом в стройную шею, и дыхание, жаркое и шумное, прожгло ее, казалось, насквозь. Рагнор припал губами к ее груди, но тут же поднял голову и снова прошептал:

— Ты моя. Я твой хозяин.

Эйслинн не могла шевельнуться. Она в его власти, но ей уже все равно. Он навалился сильнее. Скоро все будет кончено…

Майда, поглядев на неподвижную обнявшуюся парочку, запрокинула голову, и громкий смех заглушил звуки веселья, доносившиеся снизу. Вой голодного волка разорвал ночную тишину и сплелся с полубезумным хохотом. Захватчики внезапно замолчали, ощущая, как ледяные пальцы ужаса медленно ползут по спинам. Некоторые крестились, остальные вспомнили о ярости Вулфгара, уверенные в том, что он наконец пришел.

Глава 2

Эйслинн медленно просыпалась, слыша, как кто-то словно издалека повторяет ее имя. И вот ей удалось немного прийти в себя и оттолкнуть безвольное тяжелое тело, лежавшее у нее на груди. Норманн пошевелился во сне и, что-то пробормотав, свернулся клубочком, наконец-то освободив ее от омерзительного бремени. Во сне лицо его казалось невинным, почти детским, ненависть и жажда насилия куда-то исчезли.

Но Эйслинн пренебрежительно оглядела чужеземца, мучительно вспоминая его мокрые губы и гнусные ласки. Она рассеянно качнула головой, зная, что после сегодняшней ночи может понести от него! Господи, только не это!

— Эйслинн, — позвал кто-то снова, и девушка, обернувшись, увидела стоявшую у кровати мать.

— Нужно спешить. У нас мало времени, — предупредила Майда, протягивая дочери шерстяную ганну. — Мы должны покинуть замок, пока часовые еще спят. Прошу тебя, дочка, поторопись.

Эйслинн расслышала нотки ужаса в голосе матери, но сама осталась равнодушной. Ничто больше не могло ее задеть или взволновать.

— Пойдем же, — умоляла ее Майда. — Хоть сейчас подумай о нашей безопасности.

Эйслинн спустила ноги с кровати, чувствуя неимоверную усталость. Каждая косточка ныла. Девушка натянула через голову одежонку, не обращая внимания на то, что без нижнего длинного платья шерстяная ткань неприятно покалывает кожу. Испугавшись, что разбудила норманна, она осторожно оглянулась. Но тот мирно спал. Должно быть, видит приятные сны… о том, как одержал победу над беззащитной девушкой…

Эйслинн встрепенулась и, отойдя к окну, нетерпеливо распахнула ставни. В ярких лучах встающего солнца она казалась бледной и измученной, такой же хрупкой и нежной, как утренний туман, поднимавшийся с болот. Она запустила пальцы в волосы, выбирая колтуны. Но воспоминание о загорелых руках Рагнора, неумолимо заставивших ее покориться его воле, терзало и мучило ее. Эйслинн встряхнула головой и откинула сверкающую волну за спину. Ей больше не хотелось возиться с непокорными прядями, густым покрывалом окутавшими бедра и плечи. Девушка пересекла комнату.

— Нет, мама, — решительно объявила она. — Сегодня мы никуда не убежим. Вспомни, ведь павшие в бою отданы на растерзание воронам и волкам!

С этими словами Эйслинн вышла из комнаты, предоставляя что-то беспомощно бормочущей старухе тащиться за ней. Следуя примеру дочери, Майда осторожно переступала через храпевших норманнов, беззаботно растянувшихся на полу.

Эйслинн шла впереди, словно призрак. Навалившись на дверь, она распахнула тяжелую створку и отшатнулась, задыхаясь от удушающего запаха смерти. К горлу подступила тошнота, и лишь усилием воли она подавила рвоту. Девушка, шатаясь, побрела меж трупов, пока не нашла отца. Он лежал недвижно, раскинув руки, и все еще сжимал меч. На лице застыла вызывающая усмешка.

Слеза поползла по щеке Эйслинн. Отец умер так же, как жил, — с честью и напоил своей кровью землю, которую так любил. Ей будет не хватать даже его приступов ярости! Какое несчастье, какое отчаяние! Одиночество и смерть.

Мать молча встала рядом, тяжело дыша в напоенном гибельными парами воздухе. При виде убитою мужа из груди у нее вырвался стон и постепенно перешел в вой:

— Ах, Эрланд, зачем ты покинул нас, оставив семью и дом на растерзание подлым ворам, и погубил родную дочь!

Она упала на колени, схватилась за кольчугу, словно пытаясь поднять мужа, но силы оставили ее, и Майда лишь тихо повторяла:

— Что мне делать? Что теперь делать?

Эйслинн обошла распростертую на земле мать и, выхватив меч из обмякшей руки, попыталась оттащить тело к месту упокоения. Мать схватилась за другую руку, но только для того, чтобы стащить со скрюченного пальца перстень-печатку. Под осуждающим взглядом дочери она заныла:

— Это часть моего приданого! Видишь, герб моего отца. — Она сунула кольцо едва ли не под нос Эйслинн. — У меня больше ничего не осталось!

В этот момент раздался чей-то громовой голос, испугавший обеих женщин. Старуха подпрыгнула и, отпустив руку мужа, с неожиданной быстротой промчалась по усеянному телами полю битвы и скрылась в зарослях на краю болота. Эйслинн осторожно опустила на землю руку отца и с поразившим даже ее самое хладнокровием обернулась, готовая встретить любую угрозу. Глаза ее широко раскрылись при виде высокого воина, сидевшего на огромном жеребце. Конь нес тяжелого всадника так легко, словно незнакомый гигант был сущим младенцем. Воин направил коня прямо на девушку. Та продолжала стоять на месте, хотя ужас сковал ее сердце. В эту минуту она казалась себе как никогда слабой и беззащитной. Лицо мужчины прикрывало забрало, но даже из-под шлема взгляд серых глаз словно пронизывал насквозь. Под этим огненным взором мужество Эйслинн мгновенно улетучилось, и она невольно поежилась.

На красно-золотом с черной полосой щите незнакомца, свисавшем с седла, был изображен вставший на задние лапы черный волк — знак незаконного рождения. Эйслинн сразу поняла, что перед ней бастард. Не будь она так потрясена и испугана его ростом и мощью боевого коня, не преминула бы бросить ему в лицо это оскорбление. Но она лишь дерзко вздернула подбородок и встретила его взгляд. Фиалковые глаза сверкнули ненавистью.

Незнакомец презрительно скривил губы. Французская речь ясно и отчетливо прозвенела в утреннем воздухе. В голосе явно слышалось брезгливое отвращение:

— Саксонская свинья! Неужто ничего нельзя уберечь от ваших жадных лап, подлые грабители?!

— И это говоришь ты, сэр рыцарь? — с таким же омерзением бросила девушка. — Неужели вашим храбрым захватчикам претит смотреть, как мы пытаемся похоронить наших мертвых, да упокоит Господь их души?

Она издевательски обвела жестом заваленное трупами поле.

Мужчина пренебрежительно фыркнул:

— Судя по вони, вы слишком долго медлили!

— Осмелюсь возразить, не слишком долго, и это может подтвердить один из твоих приятелей, когда проспится и увидит, что меня нет.

Чужеземец неожиданно расслабился, пристально изучая девушку. Внезапно налетевший ветерок прижал грубую шерстяную одежонку к телу, выявив каждый изгиб точеной фигурки, и когда серые глаза впились в полную округлую грудь, краска бросилась в лицо Эйслинн под этим неспешным оценивающим взглядом. Он словно обладал некой силой, заставлявшей девушку чувствовать себя неуклюжей деревенской девчонкой, молочницей, стоящей перед господином. И осознание этого сводило ее с ума.

— Будь благодарна за то, что можешь предложить сэру Рагнору больше чем эти, — проворчал рыцарь, показывая на тела.

Эйслинн, вне себя от ярости, со свистом вдохнула, но он соскочил на землю и шагнул к ней. Девушка стиснула зубы и неловко поежилась. Незнакомец снял шлем и небрежно положил его на сгиб руки, а потом расстегнул застежки назатыльника и откинул его на плечи. Спокойно улыбнувшись, рыцарь протянул руку и коснулся мягких локонов Эйслинн.

— Да, радуйся, девица.

— Они отдали все, что могли. Хотела бы я быть на их месте и сражаться с мечом в руках.

Он пожал плечами и отвернулся, с отвращением оглядывая место кровавой бойни. Эйслинн рассеянно рассматривала незнакомца. Он был по крайней мере на две ладони выше, чем она сама, хотя ее никто не мог назвать коротышкой. Спутанные рыжевато-каштановые волосы выгорели на солнце, и, невзирая на тяжелые доспехи, он двигался с поразительной легкостью и статью. Можно было с уверенностью предположить, что в наряде придворного он будет привлекать взоры всех девушек и не одна станет по нему вздыхать. Глаза были широко расставлены, брови изгибались, словно маленькие луки, хотя в гневе сходились над узким длинным носом и придавали ему сходство с хищником. Большой рот, тонкие, но красиво очерченные губы… Длинный побелевший шрам пересекал щеку от скулы до челюсти, а жилка нервно дергалась, словно незнакомец гневно скрипел зубами. Он резко обернулся, оказавшись к ней лицом, и, взглянув в холодные серые глаза, Эйслинн задохнулась. Губы норманна растянулись, обнажив ровные белые зубы, и из горла вырвалось тихое рычание. Сейчас он был похож на гончую, взявшую след. Нет, не так… скорее, на волка, готового перегрызть горло врагу.

Развернувшись, он широкими шагами помчался к дому и исчез за дверью. И тотчас словно гром потряс большой зал. Эйслинн услышала раскатистый крик, отдавшийся эхом в массивных стенах, и началась суматоха. Забыв про собственный гнев, она насторожилась. Мать подкралась к углу дома и повелительным жестом велела ей приблизиться. Эйслинн неохотно вернулась к своему скорбному занятию и взяла отца за руку, чтобы оттащить на кладбище. Но в этот миг вновь раздались дикие вопли, и, подняв глаза, Эйслинн увидела, как голый Рагнор вылетает во двор. Следом за ним полетели одежда и меч.

— Болван! — рявкнул незнакомец, выходя на крыльцо. — Мертвые мне ни к чему!

Удовлетворенно блестя глазами, Эйслинн наслаждалась зрелищем униженного насильника, неуклюже пытавшегося встать. Рагнор кипел от негодования. Ощерившись, он схватил боевой меч, и серые глаза противника предостерегающе сверкнули.

— Осторожнее, Рагнор, иначе вонь от твоего трупа перебьет запах всех этих мертвецов.

— Вулфгар, ты сын самого сатаны! — злобно выдавил Рагнор и угрожающе взмахнул мечом. — Подойди, чтобы я смог содрать с тебя шкуру!

— Я не собираюсь сражаться с голым хвастливым шакалом вроде тебя! — Заметив заинтересованный взгляд Эйслинн, он показал на девушку: — Хотя дама откровенно желает видеть тебя мертвым, к сожалению, ты мне еще пригодишься.

Рагнор в изумлении дернулся и, подняв глаза, встретился со злорадным взглядом Эйслинн. Лицо норманнского рыцаря потемнело от гнева. Прикусив губу, он натянул чулки и шагнул к девушке.

— Что ты здесь делаешь? — прорычал он. — И почему вышла из дома?

Эйслинн тихо презрительно рассмеялась:

— Потому что мне так захотелось.

Рагнор уставился на нее, пытаясь сообразить, как лучше укротить ее мятежный прав, не испортив красоту и не покалечив прекрасное тело, которое он до сих пор помнил. Впервые он встретил девушку, не уступавшую храбростью мужчине. Стиснув ее хрупкое запястье, Рагнор приказал:

— Возвращайся в дом и жди меня. Скоро ты поймешь, что ты моя и должна мне повиноваться.

Но Эйслинн гневно выдернула руку.

— Считаешь, что если тебе удалось затащить меня в постель один раз, можешь теперь называть себя моим хозяином? — прошипела она. — О сэр рыцарь, это тебе многому нужно учиться. Знай — я никогда твоей не буду. Кровь моего отца взывает к отмщению, напоминая о твоем преступлении. Тело его осталось не погребенным, и, хочешь ты того или нет, я исполню дочерний долг. Тебе удастся остановить меня, лишь пролив и мою кровь.

Рагнор грубо стиснул ее в объятиях. Вулфгар рассматривал их обоих с неподдельным интересом, и Рагнор потерял голову от раздражения при виде этой упрямой девчонки, которую невозможно ни сломить, ни запугать.

— Его похоронят другие, — процедил он. — Делай, как тебе велено.

Эйслинн вызывающе вскинула голову, бесстрашно глядя в сверкающие черные глаза.

— Нет, — вздохнула она, — это должны сделать любящие руки.

Между ними все время словно пылала безмолвная битва. Рагнор сжал кулаки. Он размахнулся, как для удара, но, тут же взяв себя в руки, отшвырнул девушку с такой силой, что она плюхнулась в грязь. Норманн встал над ней, пожирая глазами стройную фигурку. Эйслинн поспешно прикрыла платьем ноги и холодно взглянула на него.

— На сей раз я уступлю тебе, девица, но больше не испытывай моего терпения, — предупредил он.

— Поистине благородный рыцарь, — издевательски бросила она, поднимаясь с земли и потирая покрытое синяками запястье. Несколько минут она с омерзением смотрела на него, а затем повернулась к высокому воину, с небрежным видом стоявшему у крыльца. Но тот лишь хладнокровно улыбнулся. Красивые губы издевательски изогнулись. Эйслинн резко отвернулась, не обращая внимания на откровенно оценивающий взгляд, нагнулась над телом отца и снова попыталась оттащить труп. Мужчины молча наблюдали. Наконец Рагнор вызвался помочь девушке, но она его оттолкнула.

— Убирайся! Оставь его в покое хотя бы в последние минуты! Это мой отец! Позволь мне похоронить его!

Рагнор опустил руки и, отступив, принялся одеваться, вздрагивая на холодном ветру.

Эйслинн решительно оттащила тело отца под могучее дерево, росшее неподалеку от дома. У нее над головой в ветвях запела птичка, и Эйслинн позавидовала маленькому свободному существу. Она так задумалась, что не услышала шагов Вулфгара. Только когда у ее ног упало что-то тяжелое, девушка испуганно вздрогнула и обернулась. Вулфгар показал на лопату.

— Даже любящие руки нуждаются в орудии, девица.

— Ты так же добр, как твой брат норманн, сэр рыцарь, — коротко бросила она, поднимая красиво очерченную бровь. — Или следует обращаться к тебе «мой повелитель»?

— Как будет угодно, мадемуазель, — сухо поклонился он. Эйслинн вздернула подбородок.

— Мой отец был здесь господином. У меня не поворачивается язык называть тебя лордом Даркенуолда, — дерзко ответила она.

Однако рыцарь невозмутимо пожал плечами:

— Меня зовут Вулфгар.

Эйслинн надеялась задеть его, но лишь расстроилась сама. Впрочем, имя было знакомо — она ясно помнила, как сэр Рагнор и его кузен с ненавистью говорили вчера о некоем Вулфгаре. Возможно, она рискует жизнью, намеренно пытаясь вызвать гнев этого человека.

— Что, если твой герцог решит отдать эти земли другому человеку? — бесстрашно поддела она. — Ты не хозяин Даркенуолда и никогда им не станешь.

Вулфгар словно нехотя улыбнулся:

— Ты скоро поймешь, что Вильгельм — человек слова. Теперь эти земли, считай, мои, и вскоре вся Англия будет его королевством. Не тешь себя пустыми надеждами, девица, только разобьешь сердце понапрасну.

— Какие надежды ты мне оставил? — горько пробормотала Эйслинн. — На что может надеяться несчастная страна? Вулфгар иронично поднял брови:

— Неужели ты так легко сдалась, милая? Я было думал, что разглядел искорку адского огня и решимость в этом дерзком существе, особенно в походке. Значит, я ошибался?

— Ты зря смеешься надо мной, норманн, — вспылила наконец Эйслинн.

Но Вулфгар только хмыкнул в ответ.

— Вижу, ни одному отважному рыцарю не удалось взъерошить твои крылышки раньше. Без сомнения, они слишком теряли голову, чтобы поставить тебя на место.

Эйслинн уставилась на него полными слез глазами, но Вулфгар покачал головой и, протянув руку, приподнял ее подбородок:

— Нет, у меня есть множество куда более верных способов укротить девушку. Болью ничего не добьешься, а наслаждение может стать грозным оружием.

Эйслинн отбросила его руку.

— Ты очень самоуверен, сэр Вулфгар, если думаешь покорить меня добротой.

— Я никогда не был добр к женщинам, — спокойно ответил он, заставив ее вздрогнуть от страха.

Эйслинн попыталась взглянуть ему в глаза, но не нашла там разгадки и, молча подняв лопату, вонзила ее в землю.

Вулфгар весело заметил:

— Тебе стоило покориться Рагнору. Сомневаюсь, что лежать с ним в постели так уж противно. Лицо Эйслинн окаменело от ненависти.

— По-твоему, все мы шлюхи, стремящиеся отыскать самый легкий выход, — процедила она. — Признаться, я нахожу это занятие более приятным, чем лежать рядом с гнусным гадом. — И, многозначительно усмехнувшись, добавила: — Для меня все норманны — ядовитые твари. Не вижу никакой разницы.

— Пока я не уложил тебя в свою постель, девушка, — медленно произнес Вулфгар, — оставь свои суждения о норманнах при себе. Мне кажется, ты предпочтешь, чтобы тебя покрыл мужчина, а не жалкий хвастунишка.

Эйслинн в ужасе отпрянула и неожиданно ясно поняла, что пройдет совсем немного времени, и она разделит ложе с этим мужчиной. Боже, это тяжелое мускулистое тело просто раздавит ее, когда Вулфгар овладеет ею. Несмотря на свои слова, он, должно быть, станет терзать ее подобно Рагнору, находя жестокое удовлетворение в криках боли.

Эйслинн подумала о бесчисленных отвергнутых брачных предложениях. Так продолжалось, пока отец, потеряв терпение, сам не выбрал ей в женихи Керуика. И вот теперь она не благородная дама, а грязная служанка, которую будет использовать всякий, кому не лень…

Девушка невольно затрепетала от этой страшной мысли.

— Ты можешь покорить Англию, чужеземец, но меня так легко не сломить, — прошипела она.

— Я с удовольствием приму твой вызов, милая. Как приятно наслаждаться плодами такой победы!

— Ты, напыщенный болван! — взвилась Эйслинн. — Думаешь, я из тех слабовольных норманнских шлюх, готовых раздвинуть ноги перед первым встречным?! Вскоре ты поймешь, как ошибался!

— Да, урок будет дан, но кому? Скоро увидим, — рассмеялся Вулфгар. — Впрочем, я готов вечно ублажать победителя.

С этими словами он повернулся и ушел, а Эйслинн долго глядела ему вслед с медленно закипающим негодованием. Она только сейчас заметила, что он хромает. Из-за раны, полученной в бою, или от рождения? Во всяком случае, она надеется, что увечье причиняет ему боль!

Чувствуя на себе взгляд Рагнора, Эйслинн стала копать землю, проклиная обоих мужчин. Она яростно вонзала лопату в слипшиеся комья, словно в тела врагов. До нее доносились обрывки спора. Вулфгар говорил тихо, но с неудержимым гневом. Рагнор отвечал более сдержанно, пытаясь спасти остатки гордости:

— Мне было велено завоевать это место для тебя. Советники герцога убедили всех, что владелец стар и неловок и не сможет выступить против нас. Откуда я знал, что лорд Даркенуолд нападет на меня, а его крепостные попытаются прикончить отряд? Что нам было делать, Вулфгар? Покорно принять смерть, не пытаясь поднять оружие во имя собственной защиты?

— Разве ты не прочел указ, направленный мной? Старик был гордец, и следовало действовать тактично, чтобы не пролилась кровь. Почему ты не проявил больше терпения, вместо того чтобы заявиться сюда завоевателем и потребовать его дом?! Господи, неужели ты настолько глуп и неловок, что приходится следить за каждым твоим шагом? Показывать, как следует вести себя с человеком такого положения? Что ты ему сказал?

— А почему ты уверен, что не твои слова обозлили его? — взорвался Рагнор. — Старик набросился на нас, выслушав твою мудрую речь. Я не успел ничего сделать, кроме как прочитать данный мне пергамент.

— Лжешь, — прорычал Вулфгар. — Я предлагал ему безопасность и защиту в обмен на добровольный плен. Не такой он дурак. И сдался бы, чтобы спасти свою семью.

— Очевидно, ты ошибался, Вулфгар, — издевательски бросил Рагнор. — Но кто докажет, что это не так? Мои люди не понимают дикарского языка, а герольд прекрасно его знал. Только мы с ним видели послание. Как ты докажешь справедливость своих обвинений против меня?

— В этом нет необходимости! — рявкнул Вулфгар. — Ты убил этих людей.

— Подумаешь, какая беда — отправить на небо несколько саксов, — презрительно расхохотался Рагнор. — Ты прикончил в битве при Гастингсе гораздо больше народа!

Лицо Вулфгара окаменело.

— И все потому, что, по слухам, Креган был куда лучше защищен, я и отправился туда, думая, что у тебя хватит здравого смысла убедить старика оставить бесплодную борьбу. Вижу теперь, как ошибался, послав тебя одного. Смерть лорда ничего не значит, но крестьян будет трудно найти.

Эти слова глубоко ранили Эйслинн. Лопата скользнула по камню, и девушка упала, больно ударившись и едва не потеряв сознания. Она свернулась клубочком, тихо застонав, умирая от желания излить свой гнев и обиду. Для этих негодяев жизнь человека ничего не стоит, но для девушки, любившей и почитавшей отца, потеря была огромной.

Мужчины как по команде замолчали и вновь уставились на Эйслинн. Вулфгар громовым голосом позвал одного из крепостных. Им оказался Хэм, крепкий тринадцатилетний парнишка, которому пинок норманнского сапога в два счета помог вылететь из дома.

— Похорони своего повелителя, — скомандовал Вулфгар, но мальчик непонимающе поднял брови.

Норманн жестом приказал Эйслинн перевести, и та, смирившись, вручила Хэму лопату, а сама стала наблюдать, как захватчики по приказу бастарда выходят из дома, чтобы оттащить трупы подальше.

Хэм вырыл могилу, вместе с Эйслинн завернул лорда Эрланда в волчью шкуру и подтянул к яме. На грудь покойного положили его верный меч. Когда последняя горсть земли легла на могилу, Майда выступила вперед, бросилась на холмик и зарыдала, оплакивая мужа.

— Священника! — всхлипывала она. — Пусть отслужит заупокойную службу!

— Да, мама, — пробормотала Эйслинн. — За ним пошлют.

Девушка не знала, почему осмелилась утешать мать, ведь теперь она не имела права никого просить отправиться за святым отцом. Несколько месяцев назад настоятель даркенуолдской часовни умер, а само здание сильно пострадало от пожара, случившегося вскоре после печального события. Монах в Крегане венчал и хоронил обитателей Даркенуолда в отсутствие другого священника. Но ехать за ним — означает подвергнуть опасности свою жизнь. Ее лошадь привязана в хлеву, где ночуют несколько норманнов. Отчаяние охватило девушку с новой силой. Однако Майда была близка к безумию, и Эйслинн боялась, что новое несчастье повредит ее рассудок.

Она поглядела в ту сторону, где стоял Вулфгар. Он снимал с седла оружие и доспехи, и девушка поняла, что он остановится в Даркенуолде, а не в Крегане. Да, скорее всего, ведь хотя в городке жило гораздо меньше людей, сам дом был больше, удобнее и лучше приспособлен к нуждам войска. Эрланд и строил его с целью позже укрепить и превратить в неприступную крепость. Каменному строению не грозили пожары и внезапные атаки, а дом в Крегане был деревянным. Да, Вулфгар останется здесь, и, судя по всему, ей уготована участь невольницы. Нет, ее слишком одолевают страхи! Она просто не в силах утешать еще кого-то!

— Леди… — запинаясь начал Хэм.

Обернувшись, Эйслинн перехватила устремленный на нее настойчиво-вопрошающий взгляд парнишки. Он, вероятно, тоже почувствовал опасность, грозившую хозяйке, и теперь обращался к ней за приказаниями. Как вести себя с людьми, языка которых он даже не понимал?

Эйслинн устало пожала плечами, отвернулась и направилась к Вулфгару. Она нерешительно приблизилась, с благоговейным ужасом рассматривая огромного жеребца. Дурные предчувствия не давали ей покоя.

Вулфгар погладил шелковистую гриву и, подхватив поводья, поднял глаза на девушку. Эйслинн перевела дыхание.

— Милорд, — сдержанно произнесла она. Как трудно выговаривать этот титул… но ради спасения матери и павших жителей Даркенуолда пришлось забыть о гордости. — Прошу, не откажите в маленькой просьбе… — уже решительнее добавила она.

Вулфгар молча кивнул, но Эйслинн с неловкостью ощутила пронизывающий пристальный взгляд. Острый и недоверчивый. Ей так хотелось осыпать проклятиями этого подлого захватчика, разрушившего их жизни. Ей всегда было трудно изображать покорность. Даже в тех случаях, когда отец гневался на нее за отказ выбрать жениха, она вела себя упрямо и своевольно, не боясь его неукротимой ярости. Однако Эйслинн прекрасно понимала, что если хочет настоять на своем, мягкость и послушание смягчат его жестокое сердце и позволят получить желаемое. Теперь ей придется применить эту хитрость и к норманну.

— Милорд, умоляю вас послать за священником. Такая ничтожная просьба, но для погибших…

— Все будет устроено, — кивнул Вулфгар.

Эйслинн упала на колени, готовая в этот миг на все ради спасения душ усопших и несчастной матери.

Вулфгар, зарычав, протянул руку и рывком поставил ее на ноги. Эйслинн удивленно уставилась на него.

— Не смей ползать передо мной, девушка. Мне больше по душе твоя ненависть, — бросил он и, не тратя слов, устремился к дому.

Крепостные из Крегана под охраной людей Вулфгара появились позже, чтобы похоронить погибших. К своему изумлению, Эйслинн заметила Керуика среди жителей, плетущихся за великаном викингом, восседавшим на боевом скакуне. Вне себя от радости и облегчения при виде невредимого жениха, Эйслинн рванулась было к нему, но Майда вовремя схватила ее за подол.

— Они убьют его — те двое, что спорили из-за тебя.

Эйслинн согласилась с матерью и была благодарна ей за это проявление здравого смысла. Немного успокоившись, она продолжала, однако, украдкой поглядывать на Керуика. Стражники пытались жестами растолковать пленникам, что от них требуется.

Эйслинн терялась в догадках, почему Керуик скрывает свое знание французского, — ведь она сама обучала его, и он легко все усваивал. Наконец крестьяне уразумели, что от них хотят, и принялись готовить мертвых к погребению. Лишь Керуик стоял недвижно, с ужасом глядя на трупы. Неожиданно он отвернулся и содрогнулся в рвотных судорогах.

Люди Вулфгара захохотали, и Эйслинн мысленно прокляла их. Ее сердце разрывалось от жалости к Керику — за последнее время он видел столько ужасов! Но ей хотелось, чтобы он показал этим норманнам настоящую силу и мужество. А вместо этого он стал посмешищем.

Сгорая от стыда, девушка помчалась к дому. Опустив голову, безразличная к похотливым ухмылкам, Эйслинн шагнула прямо в объятия Вулфгара. Он уже снял кольчугу, оставшись только в кожаной тунике, и сейчас стоял с Рагнором, Вашелем и норвежцем, приведшим Керуика.

Вулфгар подхватил ее и легонько провел ладонями по спине.

— Прекрасная девица, смею ли я надеяться, что тебе не терпится поскорее оказаться в моей постели? — поддразнил он, поднимая рыжеватые брови. Только викинг по достоинству оценил шутку — лицо Рагнора потемнело, и он наградил Вулфгара презрительным взглядом. Но этого оказалось достаточно, чтобы Эйслинн окончательно вышла из себя. Невозможно терпеть такое унижение! Гордость заставила ее забыть об осторожности, подталкивая на неразумные поступки. Она размахнулась и что было сил ударила по обезображенному шрамом лицу Вулфгара.

Окружающие потрясение замерли, убежденные, что предводитель играючи справится с дерзкой девчонкой. Они прекрасно знали его манеру обращения с женщинами. Обычно Вулфгар попросту избегал их и не раз пренебрежительно отворачивался и отходил, если дама пыталась вовлечь его в разговор. Ни одна не посмела нанести ему подобное оскорбление. Девушки боялись его буйного нрава. Когда он устремлял на них холодный безразличный взгляд, бедняжки спешили упорхнуть подальше от беды. Однако эта девица оказалась смелее остальных.

В тот краткий миг, пока Вулфгар смотрел на нее, Эйслинн опомнилась, и душу ее сковал неподдельный страх. Фиалковые глаза встретились с серыми. Ее ужас был столь же велик, сколь его изумление. Рагнор не скрывал своей радости.

Неожиданно пальцы Вулфгара сомкнулись у нее на руках, словно железные кандалы рабынь. Он рванул ее на себя, стискивая в сокрушительных объятиях. Рагнор был сильным и мускулистым, но это… напоминало удушающие объятия статуи. Губы Эйслинн невольно приоткрылись, и ее испуганное восклицание заглушил свирепый поцелуй. Мужчины одобрительно завопили, подбадривая победителя. Только Рагнор по-прежнему молчал. Красный, с искаженным бессильной злобой лицом и сжатыми кулаками, он едва удерживался от желания оторвать Эйслинн от Вулфгара.

— Ха! — протянул викинг. — Кажется, девица встретила достойного соперника!

Вулфгар положил ладонь на затылок Эйслинн, удерживая ее на месте. Горячие, требовательные губы, причиняющие боль, продолжали впиваться в ее распухший рот. Эйслинн ощутила тяжелые, глухие удары его сердца и прикосновение жесткого могучего тела к своему, стройному и упругому. Но где-то в глубоких, темных уголках ее души вспыхнула и стала разгораться крошечная искорка, обжигая, опаляя, погружая девушку в бездонный водоворот неведомых доселе ощущений. Странное тепло разлилось по телу Эйслинн, и неожиданно она перестала сопротивляться. Руки девушки словно по собственной воле обвились вокруг шеи Вулфгара, а ледяное самообладание превратилось в бушующий пожар желания, не уступавшего его собственному. Она забыла, что перед ней враг, а окружающие мужчины смотрят и обмениваются веселыми шутками. Казалось, они остались вдвоем в целом мире. Керуик никогда не обладал подобной властью над ней. Его поцелуи не пробуждали у нее ни страсти, ни желания, ни потребности принадлежать ему. Теперь же, в объятиях этого чужестранца, она отдавалась воле, которая была сильнее, чем ее собственная.

Вулфгар неожиданно отпустил ее, и девушка с удивлением осознала — его ничуть не тронуло то, что явилось для нее потрясением. Он не мог унизить ее сильнее! Побагровев от стыда, Эйслинн поняла: норманн только сейчас доказал ей, что уступок можно добиться не страхом, а желанием. Она попыталась защититься единственным оставшимся у нее оружием — острым язычком:

— Ты, безымянная норманнская дворняжка! В какой сточной канаве твой отец отыскал шлюху, родившую тебя?

Мужчины, как по команде, затаили дыхание, но Вулфгар лишь слегка нахмурился. Что промелькнуло в его глазах? Гнев? Боль? Сомнительно. Трудно ранить этого рыцаря с железным сердцем.

Вулфгар поднял брови.

— Странное проявление благодарности с твоей стороны, девица, — спокойно ответил он. — Или ты забыла просьбу привести священника?

Гнев Эйслинн мгновенно испарился. До чего же она глупа! Она поклялась добиться заупокойной службы, и теперь из-за ее несдержанности некому будет справить обряд.

Девушка молча уставилась на рыцаря, не в силах пробормотать извинения. Но Вулфгар коротко рассмеялся:

— Не бойтесь, мадемуазель. Мое слово крепко. Клянусь, вы получите своего священника, а ночью непременно разделите со мной ложе.

В зале поднялся хохот, но сердце Эйслинн болезненно сжалось.

— Нет, Вулфгар! — яростно вскричал Рагнор. — Ты ее не получишь! Неужели ты забыл, как дал слово позволить мне выбрать в награду все, что понравится? Слушай же, я беру эту девушку как плату за захват этого дома!

Вулфгар медленно обернулся, оказавшись лицом к лицу с разъяренным Рагнором. Низкий голос напоминал скорее тихое рычание хищного зверя.

— Ищи свою награду на полях, где похоронены погибшие, а другой подати ты не получишь. Знай я, какую цену придется платить, послал бы сюда рыцаря поумнее.

Рагнор попытался вцепиться Вулфгару в горло, но Вашель вовремя встал между ними и схватил кузена за руки.

— Нет, это просто глупо, — прошипел он на ухо Рагнору. — Бороться с волком в его логове, когда вся стая жаждет нашей крови! Подумай хорошенько! Разве ты не поставил своего клейма на девчонку? Пусть бастард гадает, чьим ублюдком она разродится.

Рагнор немного расслабился, обдумывая слова кузена. Выражение лица Вулфгара не изменилось, однако шрам, побелев, резко выделялся на бронзовой коже. Норвежец что-то презрительно бросил благородным кузенам и ехидно заключил:

— Не тревожьтесь. Семя слабого всегда остается бесплодным, семя сильного падает на благодатную почву.

Эйслинн удовлетворенно улыбнулась. Эти негодяи ссорятся между собой. Прекрасно! Пусть перережут друг другу глотки! Нужно лишь умело подогревать их гнев.

Она снова гордо подняла голову, наслаждаясь перебранкой, и почувствовала на себе взгляд Вулфгара. Серые глаза, казалось, проникали в самую душу, обнажая скрытые там тайны. Уголок рта чуть приподнялся в ухмылке.

— Но девушка по-прежнему молчит, — заметил он, обращаясь к Рагнору. — Пусть скажет свое слово. Выберет достойнейшего. Если им окажешься ты, де Марте, я не стану спорить.

Надеждам Эйслинн было не суждено сбыться. Поединок не состоится! Вулфгар готов отдать ее сопернику! Ее замысел не удался.

Рагнор оглядывал ее с неприкрытым желанием, а в темных глазах светилось обещание награды. Вулфгар же, напротив, казалось, издевался. Он не хотел сражаться из-за нее. Раненое самолюбие Эйслинн требовало выбрать Рагнора. Она насладится унижением бастарда!

Но девушка знала, что не сможет отдаться Рагнору. Она ненавидела его больше любого мерзкого, ползучего, скользкого обитателя болот. И кроме того, наконец выпал случай отомстить, и Эйслинн немного утешилась.

Выбор показался вдвойне трудным, когда стражники ввели в зал Керуика. Находясь среди этих высоких могучих воинов, Эйслинн знала, что не останется незамеченной. Жених немедленно увидел ее. Чувствуя на себе измученный взгляд, Эйслинн медленно подняла глаза и прочитала в его лице отчаяние и горечь. Он словно молил о чем-то и сомневался, что она поможет. Керуика, очевидно, не ранили, однако его штаны и туника были грязными, а золотистые локоны — спутанными и растрепанными. Он всегда имел склонность к наукам и любил книги, а сейчас казался не на месте: мягкий, добрый человек в кругу свирепых захватчиков. Эйслинн было жаль его, но враги ждали ответа.

— Мадемуазель, — настаивал Вулфгар. — Мы ждем вашего решения. Кого из нас вы выберете своим возлюбленным?

Он снова издевательски усмехнулся.

Эйслинн увидела, как расширились глаза Керуика, и ощутила внизу живота ледяную тяжесть. К горлу подступила тошнота. Она задыхалась от сладострастных взглядов окружающих. Но ей было все равно. Керуик должен сам справиться со своей болью. Если Эйслинн произнесет хоть одно слово, гордость ее снова будет растоптана насмешливым норманном.

Она тяжело вздохнула:

— Стало быть, я должна выбрать волка или ястреба. Признаться, крик ястреба больше напоминает карканье ворона, пойманного в сеть. — И, положив маленькую ручку на грудь Вулфгара, объявила: — Поэтому я выбираю тебя. Итак, возлюбленный, тебе предстоит укротить ведьму. Чего ты добился этой игрой?

— Получил прекрасную девушку, которая согреет мою постель, — ответил Вулфгар и язвительно осведомился: — А может, немного больше?

— Никогда, — прошипела Эйслинн, обжигая его злобным взглядом.

Рагнора трясло от безмолвной ярости. Единственным свидетельством его безумного гнева были крепко сжатые кулаки. Вулфгар устремил на него взгляд поверх медно-красной головки Эйслинн и медленно произнес:

— Я действительно объявил, что каждый человек получит свою долю добычи по справедливости. Прежде чем вернуться к выполнению своего долга, ты, Рагнор, и твои люди оставите здесь все, что успели награбить. — Он показал на гору добычи, собранной вчера вечером. — Герцог Вильгельм захочет взять свою часть первым, и только тогда вы получите плату за труд. Казалось, Рагнор сейчас бросится на соперника. Стиснув зубы, он положил руку на рукоять меча. Затем вынул из кожаной безрукавки небольшой мешочек и швырнул его содержимое к остальным вещам. Эйслинн узнала массивный перстень матери и несколько золотых вещиц, принадлежавших отцу. Повинуясь взгляду Рагнора, его люди один за другим подходили к трофеям, пока холм не вырос вдвое. Когда отошел последний, Рагнор рассерженно устремился к выходу, оттолкнув с дороги Керуика. Вашель последовал за кузеном. Как только массивные двери закрылись за ними, Рагнор с силой ударил кулаком по ладони.

— Я прикончу его, — поклялся он. — Задушу собственными руками! Разорву надвое! Что эта девчонка в нем нашла? Разве я не красивее?

— Утихомирься, — попросил Вашель. — Время покажет, кто победитель. Девушка стремится разжечь вражду между вами. Я понял это по ее глазам, когда вы ссорились. Она жаждет крови норманнов. Берегись ее, как ядовитую змею, но знай, что она может принести пользу, поскольку так же «любит» Вулфгара, как и мы.

— Да, — прорычал Рагнор, выпрямляясь, — еще бы! Ублюдок, к тому же покрытый шрамами! Ни одна женщина не взглянет на него без содрогания!

Глаза Вашеля блеснули.

— Пусть завлечет волка своей красотой, а потом мы расставим ловушку.

— Ты прав, — медленно кивнул Рагнор. — И девушка нам пригодится. Клянусь, она околдовала меня, Вашель. Мои чресла пожирает неукротимое пламя. Каждой частичкой своего существа я чувствую ее обнаженное тело, и будь мы одни, повалил бы ее на землю и брал бы снова и снова!

— Скоро, кузен. Скоро твое желание исполнится, а волк отправится в ад.

— Ловлю тебя на слове, Вашель, — бросил Рагнор. — Она будет моей, и я добьюсь этого любыми путями.

Глава 3

Несколько обитателей Даркенуолда, взятых в плен, были освобождены после того, как связанными провели во дворе холодную октябрьскую ночь. Они тупо стояли, не двигаясь, ошеломленные поражением. Женщины прибежали к ним с едой и питьем. Нашедшие мужей и братьев покормили их и увели домой. Остальные собрались у могил, глядя, как родных опускают в ледяную землю. Но были и такие, кто напрасно искал родственников среди живых или мертвых. Оставалось лишь молиться и гадать, увидят ли они когда-нибудь знакомые лица.

Эйслинн мрачно наблюдала за происходящим с крыльца. Убитых похоронили крепостные Крегана под надзором двух доверенных людей Вулфгара. Эйслинн подслушала упоминание еще об одном, который оставался в Крегане вместе с горсткой воинов, чтобы поддерживать порядок. Майда, с покрытым ссадинами опухшим лицом, подошла к могиле под дубом, положила на нее маленький букетик поздних цветов и плача что-то приговаривала, словно беседуя с Эрландом.

Отцу Эйслинн было шестьдесят пять лет, а жене — всего пятьдесят. И хотя волосы его поседели, а она находилась в самом расцвете женской красоты, между ними пылала любовь, согревавшая сердца. Старший брат Эйслинн давно умер от чумы, и поэтому забота и привязанность родителей достались ей одной. Даркенуолд был обиталищем мира и покоя, счастья и доброты. Захватчики, опустошавшие Англию, обошли его стороной. Теперь же война и несчастье мстили за свое долгое отсутствие.

Майда устало поднялась, ломая руки, и в отчаянии осмотрелась. Через несколько долгих минут она направилась к дому, с усилием волоча ноги, словно боялась увидеть чужаков, наводнивших каждый уголок ее жилища. Кучка женшин приблизилась к ней, прося помощи по стародавней привычке, не подозревая, как глубоко ужас затронул ее разум, но Майда словно в беспамятстве глядела на них превратившимися в щелки глазами.

Эйслинн тихо всхлипнула при виде некогда прекрасной матери.

М-айда воздела руки к небу и вскрикнула:

— Убирайтесь прочь! Мне и своих бед хватает! Мой Эрланд погиб за вас, а вы приветствуете его убийц! Да! Вы позволили им захватить мой дом, изнасиловать дочь, украсть сокровища… убирайтесь!

Она принялась рвать на себе волосы. Горожанки в страхе отпрянули, в ужасе глядя на несчастную. Майда с трудом поднялась на ступеньки и остановилась, заметив Эйслинн.

— Пусть сами ищут травы и лечат свои болезни, — процедила она. — С меня довольно их хворей, ран и страданий.

Эйслинн с глубокой скорбью проводила мать взглядом. Как непохожа нынешняя Майда на прежнюю, полную любви и сострадания к простому люду. Она целыми днями бродила по лесам и болотам в поисках целебных корней и листьев, из которых варила снадобья, составляла мази и припарки для всех, кто просил помощи у ее порога. Она долго и тщательно наставляла дочь в искусстве исцеления, и Эйслинн сохранила в памяти слова матери. Теперь же Майда гнала от себя людей и не слушала их молений. Значит, Эйслинн придется взять на себя ее ношу. Она приняла это как благословение, благодарная за возможность отвлечься от тяжких мыслей.

Девушка задумчиво провела руками по шерстяной ганне. Сначала нужно облачиться в подходящий наряд, чтобы чужеземцы не раздевали ее глазами, а потом за работу!

Она поднялась по лестнице и вошла в свою спальню, где хорошенько вымылась и причесалась, а потом накинула мягкое длинное нижнее платье, поверх которого надела ганну из легкой розовато-лиловой шерсти. Одергивая подол, Эйслинн расстроено улыбнулась. Ни пояса, ни даже ожерелья, чтобы украсить наряд. Жадность норманнов поистине безгранична.

Девушка в последний раз оправила юбку, решительно прогоняя мрачные мысли, и отправилась в комнату матери за снадобьями, ту самую комнату, в которой они с Рагнором провели ночь. Толкнув тяжелую дверь, она в изумлении остановилась на пороге. Вулфгар, по-видимому, совершенно обнаженный, сидел в кресле отца перед очагом. Над ним склонился викинг, занятый чем-то непонятным. Оба встрепенулись при ее появлении. Вулфгар, приподнявшись, потянулся за мечом, и Эйслинн заметила на нем короткую набедренную повязку, характерную для людей его занятия. Девушка увидела также грязную почерневшую тряпку, прилипшую к его бедру. Суэйн пытался, видимо, перевязать рану. Вулфгар вновь опустился в кресло и отложил меч в сторону.

— Прошу прощения, повелитель, — сухо процедила Эйслинн. — Я пришла за материнским подносом с травами и не знала, что вы будете здесь.

— Можешь взять то, за чем явилась, — разрешил Вулфгар, оглядывая ее и отмечая новое платье.

Эйслинн подошла к маленькому столу, где хранились травы, и, подхватив поднос, обернулась. Мужчины снова стали возиться с повязкой, и Эйслинн, подойдя ближе, увидела засохшую кровь и багровую опухоль, расползавшуюся из-под повязки.

— Убери свои неуклюжие лапы, викинг, — скомандовала она. — Если, конечно, не хочешь остаться нянькой у колченогого нищего. Отодвинься.

Норвежец поднял на нее вопрошающий взгляд, но все же поднялся и отступил. Отложив поднос, Эйслинн встала на колени между расставленными ногами Вулфгара, осторожно приподняла тряпку и заглянула под нее, а потом легонько надавила. Из глубокой раны на ноге сочилась желтая жидкость.

— Она загноилась, — покачала головой девушка. — Придется вскрывать.

Эйслинн встала и, подойдя к камину, окунула клочок полотна в котелок с кипящей водой, висевший над тлеющими угольями, а потом вытащила его палочкой. Криво улыбнувшись, девушка бросила горячую мокрую тряпицу на повязку, отчего Вулфгар снова приподнялся, но тут же стиснул зубы и расслабился. Будь он проклят, если саксонская девчонка увидит его боль! Прищуренными глазами Вулфгар с сомнением смотрел на подбоченившуюся девушку. Однако та спокойно показала на его ногу:

— Это размочит засохшую кровь и откроет рану. — И, коротко, язвительно рассмеявшись, добавила: — Вы заботитесь о своих лошадях лучше, чем о себе.

Эйслинн решительно подошла туда, где лежали пояс и меч Вулфгара, и вытащила из ножен короткий кинжал. Суэйн, не сводя с нее глаз, немедленно придвинул к себе огромный боевой топор, но Эйслинн лишь осторожно положила кинжал на уголья. Поднявшись, она увидела, что мужчины наблюдают за ней с недоверием и опаской.

— Кажется, храбрый норманнский рыцарь и свирепый викинг побаиваются простой саксонской девчонки? — поддразнила она.

— Я не боюсь, — ответил Вулфгар. — Но до сих пор ты не проявляла особой нежности к норманнам. Почему вдруг решила ухаживать за мной?

Эйслинн отвернулась и, подойдя к подносу, принялась крошить сухие листья в гусиный жир, а затем хорошо все перемешала, так что получилась густая желтая мазь.

— Мы с матерью, — наконец соизволила она ответить, — давно уже лечим здешних жителей. Поэтому не бойся, что я искалечу тебя неумелым целительством. Если предам тебя, сюда придет Рагнор, и многие пострадают от его жестокого правления, особенно я. Так что лучше уж выжду, пока не подвернется случай отомстить.

— Рад слышать это, — медленно кивнул Вулфгар, спокойно встречая ее взгляд. — Но если все-таки ты соберешься мстить, боюсь, это придется не по вкусу Суэйну. Он положил почти целую жизнь на то, чтобы просветить меня насчет женских уловок.

— Этот неуклюжий великан, — фыркнула девушка. — Что может сотворить он со мной такого, еще не испытанного ранее… разве что покончить с моим рабством?

Вулфгар наклонился вперед и невозмутимо объяснил:

— Его народ давно уже изучил все способы убийства, а то, что им неизвестно, викинги способны прекрасно изобрести.

— Вы угрожаете мне, милорд? — поинтересовалась Эйслинн, на миг прекратив размешивать мазь.

— Нет. Я никогда бы не отважился на это. Я обещаю, но никогда не угрожаю. — Вулфгар окинул ее долгим взглядом и снова откинулся на спинку кресла. — Если ты вдруг станешь причиной моей гибели, как все-таки тебя зовут?

— Эйслинн, милорд. Эйслинн из Даркенуолда.

— Что ж, Эйслинн, я у тебя в руках. Твори свое черное дело. — И, улыбнувшись, добавил: — Мое время еще придет.

Девушка выпрямилась, задетая тем, что он напомнил ей о неизбежном. Поставив чашу с мазью около кресла, она встала на колени и прижалась боком к его ноге, чтобы не дать ему пошевелиться, ощущая грудью упругие мышцы мужского бедра. Убрав влажную тряпку, она осторожно сняла повязку, обнажив длинный, гноящийся порез, идущий от колена почти до паха.

— Английский меч? — осведомилась она.

— Память о Сенлаке.

— Неопытный воин напал на тебя, — дерзко бросила девушка, осматривая рану. — Он значительно облегчил бы мне задачу, если бы целился как следует и попал бы чуть повыше.

— Скорее заканчивай, — фыркнул Вулфгар. — У меня и без того много дел.

Эйслинн кивнула, принесла чашу с горячей водой и принялась промывать открывшуюся рану. Когда почерневшие волокна и сгустки крови были удалены, она сняла с углей кинжал, заметив, что Суэйн поднял топор и стал поближе. Но Эйслинн спокойно выдержала тревожный взгляд норвежца.

— Суэйн следит, чтобы тебе не пришло в голову исправить ошибку сакса и лишить меня своего общества в постели, — сардонически усмехнулся Вулфгар. — Кроме того, плоть Суэйна так часто подвергалась опасности, что он любой ценой постарается сохранить мою.

Эйслинн обратила на него холодный взор фиалковых глаз.

— А ты, милорд? — процедила она. — Не желаешь иметь сыновей?

Вулфгар устало отмахнулся.

— Предпочитаю, чтобы их вообще не было. И без того по земле ходит чересчур много ублюдков.

— Верно, милорд, — сухо обронила девушка и, подняв кинжал, ловко прижгла рану, стараясь захватить загноившуюся часть. Вулфгар не издал ни звука, хотя дернулся от неожиданности и напрягся, когда тошнотворный запах горящего мяса распространился по комнате. Отняв кинжал, Эйслинн втерла в рану мазь, а потом принесла тарелку заплесневелого хлеба, полила водой, так что получилась густая кашица, и обмазала ею ногу, а потом перетянула полосками полотна.

Отступив, она полюбовалась своей работой.

— Не прикасайся к повязкам три дня, а потом я все сниму. Хорошенько отдохни ночью.

— Мне уже легче, — пробормотал побледневший Вулфгар, — но я должен ходить, иначе останусь хромым.

Пожав плечами, Эйслинн сложила снадобья и уже собралась уходить, но, подойдя к столу за чистыми тряпками, увидела ссадину у него под лопаткой. Эйслинн осторожно коснулась больного места, и Вулфгар обернулся к ней с таким странным выражением лица, что девушка невольно рассмеялась.

— Прижигание не потребуется, милорд. Только небольшой надрез кинжалом и мазь, чтобы снять боль, — успокоила она, принимаясь обрабатывать ссадину.

— Кажется, я ослышался, — пробормотал он, нахмурясь. — Клянусь, ты ведь пообещала, что пока не станешь мстить.

Стук в дверь прервал его речь, и Суэйн впустил Керуика с поклажей Вулфгара. Эйслинн подняла глаза на жениха, но тут же вновь поспешно занялась своим делом, стараясь не выдать их отношений Вулфгару, пристально наблюдавшему за молодым человеком. Керуик сложил свою ношу, помедлил, но видя, что Эйслинн избегает смотреть на него, молча вышел.

— Уздечка! — фыркнул Вулфгар. — Суэйн, отнеси ее обратно и предупреди, чтобы он не вздумал привести еще и Гунна в спальню.

Как только норвежец закрыл за собой дверь, Эйслинн снова взяла поднос, собираясь уходить.

— Минуту, мадемуазель, — попросил Вулфгар.

Эйслинн обернулась и с вежливым интересом взирала, как он неторопливо поднимается с кресла и с опаской опирается на ногу. По-видимому, не почувствовав особенной боли, Вулфгар натянул рубаху, распахнул ставни и оглядел комнату, залитую солнечным светом.

— Теперь эти покои будут моими, — невозмутимо объявил он. — Присмотри, чтобы вещи твоей матери унесли, а комнату хорошенько прибрали.

— Прошу вас, милорд, объясните, куда мне все это убрать? В стойло, к другим английским свиньям?

— Где ты спишь? — осведомился Вулфгар, не обращая внимания на ее ярость.

— В своей спальне, если, конечно, ее тоже не отберут.

— В таком случае отнеси их туда, Эйслинн, — велел рыцарь, глядя в ее горящие глаза. — Вряд ли она еще тебе понадобится.

Эйслинн жарко вспыхнула и отвернулась, с новой силой ненавидя его за дерзкое напоминание. Она ждала, пока Вулфгар ее отпустит. Но в комнате воцарилась тишина. Было слышно только, как он ворошит угли в очаге и хлопает крышкой сундука. Вопрос прозвучал неожиданно громко и резко:

— Кто для тебя этот человек?

Эйслинн круто повернулась и недоуменно воззрилась на него.

— Керуик. Кто он тебе? — повторил Вулфгар.

— Никто, — с трудом выдохнула девушка.

— Но ты знаешь его, а он — тебя? Эйслинн постаралась взять себя в руки.

— Конечно. Он лорд Крегана, и мы частенько обменивались товарами с его семьей.

— Ему теперь нечем больше обмениваться. И теперь он не лорд, — процедил Вулфгар, не сводя с нее глаз. — Керуик явился поздно, уже после того, как мы взяли деревню. Когда я велел ему сдаться, он бросил меч и добровольно стал моим рабом.

Он с презрением выплюнул последние слова, словно пытаясь унизить Керуика. Эйслинн, собравшись с силами, примиряюще ответила:

— Керуик скорее ученый, чем воин. Правда, его отец обучил сына рыцарскому искусству, и Керуик храбро сражался за Гарольда.

— Он едва не рыдал над теми, кого пришлось прикончить. Ни один норманн не питает к нему уважения.

Эйслинн опустила глаза, пытаясь скрыть жалость к Керуику.

— Он человек мягкий, и убитые были его друзьями. Керуик часто слагал стихи об их деяниях. Он видел слишком много смертей с тех пор, как норманны пришли на нашу землю.

Вулфгар, сцепив руки за спиной, подошел ближе и словно навис над ней громадой широкоплечего мускулистого тела. Лицо оставалось в тени, и Эйслинн смогла разглядеть лишь серые глаза, спокойно взиравшие на нее.

— А что насчет тех, кто остался в живых? — осведомился он. — Сколько из них сбежали и спрятались в лесу?

— Я не знаю, — слукавила она. Девушка действительно видела, как уцелевшие побежали в сторону болота, когда упал отец, но не могла назвать имена и не знала наверняка, все ли еще они свободны.

Вулфгар, протянув руку, стал перебирать ее волосы, словно наслаждаясь их шелковистостью. Пристальный взгляд продолжал держать Эйслинн в плену. Она чувствовала, как слабеет воля, а медленная улыбка, заигравшая у него на устах, говорила о том, что Эйслинн не удалось ввести его в заблуждение. Вулфгар кивнул.

— Неужели ты никого не знаешь? — язвительно переспросил он. — Впрочем, не важно. Они, как и ты, скоро придут, чтобы служить новому хозяину.

Он опустил руку на плечо девушки и притянул ее ставшее неподатливым тело к своей груди. Поднос задрожал у нее в руках.

— Пожалуйста, — хрипло шепнула Эйслинн, боясь прикосновения его губ. — Пожалуйста.

На этот раз слово вырвалось из груди вместе с рыданием.

Его ладони нежно скользнули по рукам Эйслинн.

— Вели прибрать мою комнату, — напомнил он, не сводя с нее взгляда. — И если мои люди придут к тебе, лечи их, как лечила меня. Мне каждый дорог.

Эйслинн так поспешно выбежала из спальни, что едва не столкнулась с Керуиком, несшим новый ворох вещей Вулфгара, но все-таки ухитрилась разминуться с ним и пробежала мимо, зная, что раскрасневшееся лицо выдает ее. Девушка метнулась в свою комнату и стала собирать пожитки, стараясь унять дрожь в руках. Ярость, неукротимая ярость владела ею. Почему она позволяет этому норманну так обращаться с ней? Что за странную силу таят эти ледяные серые глаза, проникающие, казалось, в самую душу?

Выйдя в зал, Эйслинн с ужасом увидела, как во двор ввели несколько десятков крепостных со связанными ногами. Несчастные могли лишь ковылять подле вооруженных до зубов всадников. Вулфгар на огромном боевом коне выглядел поистине устрашающим, особенно для этих простолюдинов, трясущихся за свою жизнь. Эйслинн прикусила губу при виде одного молодого парня, почти совсем еще мальчика, попытавшегося скрыться. Он поковылял прочь так быстро, насколько позволяли ему путы, но, конечно, не смог равняться с могучим скакуном Вулфгара. Молниеносно нагнав мальчика, Вулфгар схватил его за ворот рубахи и перекинул через седло. Юноша завопил что было сил, но, получив увесистый пинок под зад, тотчас умолк. Вулфгар швырнул пленника в толпу крепостных, лихорадочно отпрянувших от грозного всадника.

Их пригнали на площадь, словно стадо свиней, и Эйслинн облегченно вздохнула, видя, что никто не ранен. Она отступила назад, как только Вулфгар подъехал ближе и спешился.

— Ты никого не убил в лесу? — с тревогой спросила она.

— Нет, они разбежались при моем приближении как истинные саксы, — бросил Вулфгар.

Эйслинн окинула его разъяренным взглядом, но Вулфгар лишь издевательски поднял брови и отправился в дом.

В Даркенуолде воцарилось некое подобие порядка, и по сравнению с предыдущей ночью они обедали в почти спокойной атмосфере. Норманны больше не препирались и вели себя тихо, поскольку хорошо знали, кто теперь здесь хозяин. Завистники не осмеливались бросить ему вызов. Те же, кто почитал Вулфгара, добровольно признавали его превосходство.

Эйслинн занимала место, ранее принадлежавшее матери, как хозяйке дома, и остро сознавала присутствие Вулфгара, восседавшего рядом. Он беседовал с Суэйном, сидевшим напротив, и, казалось, не обращал на нее внимания, чем окончательно смутил девушку, поскольку до того настоял, чтобы она пришла на пир, и указал на стул рядом с собой. Ей очень не хотелось сидеть рядом с завоевателем. Ее мать унизили, заставили подбирать объедки, как и всех крепостных, а Эйслинн считала справедливым разделить судьбу Майды.

— Рабыне не место рядом с господином, — язвительно напомнила ему она, выслушав приказание Вулфгара. Его холодный пронизывающий взгляд впился в нее.

— Долг раба повиноваться.

Во время пира Керуик держался поближе к Вулфгару, предлагая им с Эйслинн еду и вино, как подобает простому слуге. Эйслинн предпочла бы вообще его не видеть. Девушке претили его смирение и покорность судьбе. Рагнор тоже не оставлял их в покое. Темные прищуренные глаза следили за каждым движением. Эйслинн почти физически ощущала его ненависть к Вулфгару, и ее почему-то даже забавляло его раздражение оттого, что бастард предъявил на нее права.

Дрожащая от страха Глинн, с подбитым глазом и распухшей щекой, разносила эль норманнам, съеживаясь всякий раз, когда они кричали на нее или мимоходом ласкали груди и ягодицы. Разорванная спереди туника была стянута веревочкой, и мужчины находили развлечение в том, чтобы биться об заклад, кому первому доведется ее распустить. Трепещущая девушка, не понимая языка и не подозревая о пари, то и дело попадалась в ловушки, расставленные коварными завоевателями.

Майда казалась равнодушной к несчастьям девушки и, видимо, проявляла куда больший интерес к объедкам, бросаемым собакам под стол. Время от времени Майда украдкой запихивала в рот украденный кусок, и Эйслинн страдала, видя голодную мать.

Веревочка на тунике Глинн держалась почти до конца обеда, но Рагнор, к несчастью, предпочел сорвать гнев на бедняжке. Поймав ее в безжалостные объятия, он разрезал узлы клинком, царапая нежную грудь, и прижался жесткими губами к розовой плоти, не обращая внимания на ее крики и попытки вырваться.

К горлу Эйслинн подступила желчь, и девушка отвернулась, вспомнив прикосновение тех же горящих губ к своей груди. Она не поднимала глаз до тех пор, пока Рагнор не вынес Глинн из зала, и лишь непроизвольно вздрагивала от омерзения. Только через несколько минут, немного придя в себя, Эйслинн выпрямилась, поймала взгляд Вулфгара и потянулась к кубку с вином.

— У времени быстрые крылья, Эйслинн, — заметил он, не сводя с нее взгляда. — Кажется, оно — твой враг?

Больше всего девушке хотелось отвернуться. Она понимала значение его слов. Как и Рагнор, он устал праздновать и жаждал других развлечений.

— Ответь же, девица, время действительно твой враг?

Эйслинн повернулась к Вулфгару и с удивлением увидела, что он наклонился к ней так близко, что горячее дыхание коснулось щеки. Глаза, почему-то ставшие в этот момент почти голубыми, впились в ее лицо.

— Нет, — выдохнула она, — я так не думаю.

— И не боишься меня? — осведомился Вулфгар. Эйслинн храбро покачала головой, так что сверкающие пряди разлетелись во все стороны.

— Я страшусь только Бога.

— Неужели Он твой враг? — настаивал норманн.

Девушка, поежившись, отвернулась. Что же это за Бог, который позволил норманнам вторгнуться в их дома? Но не ей, простой смертной, судить деяния Его.

— Нет, — отозвалась она наконец. — Ведь Он — моя единственная надежда. — И, надменно вздернув подбородок, добавила: — Говорят, ваш герцог — человек благочестивый. Но если он молится тому же Богу, что и я, почему убил так много моих соотечественников, чтобы получить трон?

— Эдуард и Гарольд поклялись, что корона будет принадлежать ему. Но Гарольд, оставшись наедине с умирающим королем, увидел шанс добиться высшей власти и объявил, что перед тем как испустить дух, Эдуард завещал корону ему. Доказательств того, что он солгал, не было, но… — Вулфгар пожал плечами. — Трон принадлежит Вильгельму по праву рождения.

— Внуку простого кожевника? — резко вскинулась Эйслинн. — И…

Она осеклась, потрясенная собственными слонами.

— Бастарду, ты хотела добавить? — закончил за нее Вулфгар и сухо улыбнулся. — К сожалению, не многие из нас могут похвастать благородным происхождением.

Побагровев от смущения, Эйслинн потупилась, стараясь спрятаться от проницательного взгляда. Вулфгар выпрямился:

— Даже бастарды тоже всего-навсего люди, Эйслинн. Их потребности и желания такие же, как у остальных. Возможность получить трон притягивает незаконнорожденного сына точно так же, как рожденного в законном браке, а скорее всего еще больше.

Поднявшись, он взял ее за руку и привлек к себе. Рыжеватые брови снова издевательски выгнулись, глаза лихорадочно блестели, а руки обвились вокруг тонкой талии, прижимая ее податливое тело к его, жесткому и мускулистому.

— Мы даже стремимся облегчить тяготы нашего существования, хотя бы немного. Пойдем, возлюбленная. Сегодня мне не терпится укротить строптивицу. Я устал от сражений и лязга мечей. И этой ночью жажду более нежных забав.

Эйслинн вскинула горящие глаза, опалив его злобным взглядом, но прежде чем его губы успели сомкнуться на ее устах, раздался оглушительный вопль. Эйслинн обернулась как раз вовремя, чтобы заметить Керуика, бросившегося к ним с обнаженным кинжалом в руке. Сердце девушки бешено заколотилось, но она, словно громом пораженная, была не в силах шевельнуться, сообразить, кого собирается убить Керуик — ее или Вулфгара. Девушка вскрикнула, когда Вулфгар оттолкнул ее и приготовился встретить Керуика с голыми руками. Но недоверчивый Суэйн давно уже наблюдал за молодым саксом и был настороже. Одним могучим ударом он свалил Керуика на пол, и не успел тот растянуться на каменных плитах, как Вулфгар прижал его лицо к разбросанному тростнику тяжелой ногой в высоком сапоге, вырвал кинжал и отшвырнул его к стене. Норвежец уже поднял топор, чтобы отсечь голову несчастного, но Эйслинн в ужасе охнула:

— Нет! Во имя Господа, нет!

Суэйн и все присутствующие обернулись к ней. Эйслинн, истерически всхлипывая, припала к Вулфгару и вцепилась в его кожаную безрукавку.

— Нет! Нет! Умоляю, пощадите его! Майда, прокравшись к дочери, погладила ее по спине и боязливо прошептала:

— Сначала отец, потом нареченный. Они никого не оставят тебе!

Вулфгар вскинул голову, и Майда, сжавшись от ужаса, взвизгнула.

— Что ты сказала? Он ее нареченный?! Майда робко кивнула: — Да. Они должны были скоро обвенчаться.

Вулфгар посмотрел на молодого сакса, перевел обвиняющий взгляд на девушку и, наконец, повернулся к выжидавшему Суэйну:

— Отведи его к собакам и прикуй там, — велел он. — Завтра я сам им займусь.

Викинг кивнул и, схватив Керуика за шиворот, рывком поднял с пола.

— Помни, маленький сакс, — хмыкнул он, — сегодня тебя спасла девушка. Должно быть, ты родился под счастливой звездой.

Эйслинн все еще трясло от неудержимого страха. Керуика притащили в конец зала, где лежали псы, и швырнули прямо в середину своры. Поднялся дикий вой и лай. В суматохе никто не заметил, как Майда поспешно спрятала под лохмотьями кинжал Керуика.

— Я у тебя в долгу, — обратилась Эйслинн к Вулфгару дрожащим голосом.

— Неужели? — буркнул он. — Ну что же, сейчас посмотрим, сколь велика на деле твоя благодарность. Ты в ярости набросилась на меня, когда я разрешил позвать священника. Лгала, объясняя, что этот молокосос не имеет к тебе никакого отношения. — И, презрительно засмеявшись, бросил: — Лучше было рассказать самой, что он твой жених, чем позволить старой кляче выложить правду.

Гнев Эйслинн разгорелся с новой силой.

— Я солгала, чтобы спасти его. Ведь ты бы убил Керуика, не правда ли? — горячо возразила она.

Серые глаза Вулфгара потемнели, как грозовые тучи.

— Только глупец, девушка, может так легко расставаться с ценными рабами. Но Керуик, несомненно, встретил бы сегодня смерть, не признайся ведьма, что он твой жених. Зная это, я по крайней мере могу понять причину его глупой выходки.

— Ты пощадил его сегодня, но что будет завтра? — настаивала Эйслинн.

Но Вулфгар лишь пожал плечами:

— Завтра? Посмотрим, что подскажет мне мое воображение. Возможно, неплохо будет посмотреть, как он танцует в петле… или придумать еще какое-то развлечение.

Сердце Эйслинн упало. Неужели она спасла Керуика от мгновенной расправы лишь затем, чтобы отдать на потеху норманнам, которых, конечно, будут забавлять его мучения?

— Что ты готова отдать взамен за его жизнь? Себя? Но так нечестно — ведь я даже не знаю, что получу. — Вулфгар стиснул ее запястье. — Пойдем, посмотрим.

Эйслинн попыталась вырваться, но пальцы сжались еще крепче.

— Боишься, что не стоишь человеческой жизни? — поддразнил Вулфгар, и Эйслинн почти не сопротивлялась, когда он потащил ее по каменным ступенькам. Норманн отпустил стража, стоявшего у спальни, широко распахнул дверь и втолкнул девушку внутрь. Задвинув засов, он обернулся, сложил руки на груди и прислонился к стене. На губах играла улыбка.

— Я жду, мадемуазель, — сообщил он, обшаривая глазами каждый кусочек ее тела. — Жду с нетерпением. Эйслинн с достоинством выпрямилась.

— Вам придется долго ждать, ваша светлость, — брезгливо бросила она. — Я не собираюсь разыгрывать потаскуху для вашего удовольствия.

Вулфгар качнул головой.

— Даже ради бедного Керуика? Жаль. Завтра он, несомненно, пожалеет о твоей гордости.

Эйслинн смерила его негодующим взглядом, ненавидя этого человека всем своим существом.

— Что ты хочешь от меня?

Вулфгар лениво пожал широкими плечами:

— Хотелось бы увидеть то, из-за чего идет торг. Мы одни. Застенчивость тут неуместна.

— Ты омерзителен! — сверкнула глазами Эйслинн. Улыбка норманна стала еще шире.

— Немногие женщины того же мнения обо мне; во всяком случае, ты не первая.

Эйслинн огляделась в поисках предмета потяжелее, которым можно было бы запустить ему в голову.

— Подойди же ближе, Эйслинн, — уговаривал он. — Я сгораю от нетерпения. Интересно, чего ты стоишь. Эйслинн негодующе топнула стройной ножкой.

— Нет, нет и нет! Я не шлюха!

— Бедный Керуик, — вздохнул Вулфгар.

— Ненавижу тебя! — завопила девушка. Но на норманна это, казалось, ничуть не подействовало.

— Я тоже не питаю к тебе большой любви. Ненавижу лживых женщин.

— В таком случае зачем я тебе нужна?

— Мне совершенно необязательно любить тебя для того, чтобы уложить в постель. Я желаю тебя, и этого достаточно.

— Не для меня! — с бешенством вскрикнула она, отчаянно тряхнув головой.

Норманн затрясся от хохота:

— Ты не девственница. Одним мужчиной больше, одним меньше — какая разница?

— Меня взяли однажды… против воли… — задохнулась от ярости Эйслинн. — Это еще не означает, что я распутница. Вулфгар взглянул на нее из-под нависших бровей.

— Даже ради Керуика не согласишься? — издевательски произнес он.

Эйслинн сдавленно всхлипнула и стиснула руки. Она стояла тут, в бывшей спальне родителей, сгорая от злости, не в силах выносить его измывательств. Наконец девушка сняла верхнее платье, и оно соскользнуло на пол. По щеке поползла слезинка. За верхним платьем последовало нижнее и легло легким облачком к ее ногам.

Вулфгар встал совсем близко, пожирая Эйслинн горящими глазами, обжигавшими, словно раскаленное клеймо. Норманн медленно оглядывал девушку с головы до ног и с ног до головы, оценивая каждый изгиб фигуры, каждую впадину с пристальной расчетливостью, не дававшей Эйслинн дышать свободно. Но девушка стояла, прямая и гордая, полная отвращения к победителю, одновременно испытывая странное возбуждение.

— Как ты прекрасна, — выдохнул Вулфгар, нежно лаская ее вздымавшиеся груди. При одном лишь прикосновении этой теплой ладони Эйслинн, к ее стыдливому изумлению, ощутила странное, пронизавшее ее удовольствие. Вулфгар провел пальцем дорожку между ее грудей к узкой талии. Да, она действительно прелестна: длинноногая, стройная, грациозная, с налитыми грудями, полными и розовыми, ждущими мужской ласки.

— Ну как ты меня находишь? Стою ли я человеческой жизни? — ледяным тоном осведомилась она.

— Несомненно. Но я и не собирался торговаться. Эйслинн недоуменно уставилась на него, и Вулфгар расплылся в улыбке:

— Это долг Керуика, а не твой. Да, он будет наказан, поскольку преступил закон и покушался на жизнь господина. Но что бы ты ни делала, это не изменит его участи. Он получит по заслугам.

Эйслинн потеряла голову от гнева и попыталась наброситься на Вулфгара, но тот поймал ее запястья и притянул к себе. Девушка яростно сопротивлялась, но Вулфгар лишь безжалостно усмехнулся, пытаясь усмирить ее. Сильные руки скользили по упругому телу Эйслинн, и он, казалось, наслаждался ее бесплодной борьбой, улыбаясь в сверкающие фиалковые глаза.

— Моя неукротимая ведьмочка, ты стоишь жизни любого мужчины, даже если бы при этом на карту были поставлены все королевства мира.

— Ты негодяй! — вскричала она. — Болван неотесанный! Ты… ты… ублюдок!

Хватка Вулфгара мгновенно превратилась в мертвую, а улыбка померкла. Он прижал ее к себе так сильно, что тела их словно слились воедино. Эйслинн охнула от боли и прикусила губу, чтобы не закричать. Она ощущала пожирающее мужчину желание. У девушки кружилась голова, и она тихо заплакала от невыносимой муки.

— Запомни, мадемуазель, — холодно процедил Вулфгар, — я не нуждаюсь в женщинах, особенно лживых. Если обманешь меня еще раз, я жестоко накажу тебя.

С этими словами он отбросил ее от себя, и Эйслинн, не удержавшись на ногах, свалилась у изножья кровати и осталась лежать там, трепеща от ужаса и стыда. Заслышав шаги Вулфгара, она подняла глаза и увидела, что тот берет в руки обрывок цепи, к которой ее отец обычно привязывал собак. Норманн направился к ней, и Эйслинн сжалась от страха. Неужели он изобьет ее до полусмерти? Зачем она выбрала его, а не Рагнора? Этот ублюдок наверняка убьет ее!

Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди, и как только он нагнулся, девушка, охнув, откатилась, уворачиваясь от его протянутой руки. Вулфгар уронил цепь и устремился за Эйслинн.

— Нет! — взвизгнула она и, ловко ускользнув от Вулфгара, метнулась к двери. Эйслинн лихорадочно попыталась отодвинуть засов, но даже больная нога не помешала Вулфгару в мгновение ока очутиться рядом с девушкой. Эйслинн ощутила его дыхание и с криком бросилась к очагу, собираясь каким-то образом перехитрить преследователя, но споткнулась о волчью шкуру, расстеленную перед огнем. И не успела она выпрямиться, как Вулфгар бросился на нее и стиснул что было сил. Оба рухнули на пол, но Вулфгар принял весь удар на себя, хотя и поморщился от боли. Эйслинн по-прежнему стремилась сбежать. Она попыталась пнуть его и повернулась к нему лицом. И тотчас же Вулфгар смеясь прижал ее всей своей тяжестью к волчьей шкуре.

— Отпусти меня! — выдохнула Эйслинн, поворачивая голову из стороны в сторону. Ее трясло так, что зубы стучали, но не от холода, поскольку огонь в очаге горел ярко, едва не обжигая кожу. Эйслинн чувствовала пристальный взгляд норманна и не осмеливалась открыть глаза. — Отпусти меня! Пожалуйста!

К изумлению девушки, Вулфгар поднялся и поставил ее на ноги. Криво усмехаясь, он осторожно убрал разметавшиеся волосы с ее лица. Эйслинн обхватила себя руками, чтобы как-то прикрыть наготу, и смело взглянула на него, чувствуя себя почему-то измученной и разбитой. Но Вулфгар рассмеялся и, сжав ее узкую ладошку, повел девушку назад к кровати, а сам снова поднял цепь. Эйслинн, протяжно всхлипнув, отпрянула, но мужчина толкнул ее на пол. Однако она оцепенела от изумления, когда он прикрепил оковы за один конец к кроватному столбику, а другой застегнул вокруг ее щиколотки. Совершенно сбитая с толку, девушка молча смотрела на своего тюремщика. В ее глазах, словно в открытой книге, он прочел страх и смущение, но лишь улыбнулся.

— Я не хочу потерять тебя, подобно Рагнору, — поддразнил Вулфгар. — Кроме того, тебе больше не придется хоронить храбрых, но глупых саксов, поэтому сомневаюсь, что, оставшись на свободе, ты будешь держаться поближе к Даркенуолду, пока я отдыхаю. Цепь длинная, так что ты сможешь передвигаться.

— Вы слишком добры, милорд, — парировала она, забыв о своих страхах. — Неужели вы настолько сомневаетесь в своих силах, что должны держать меня на цепи, пока берете против воли?

— Это сберегает силы, — засмеялся он. — Признаться, для меня все средства хороши, чтобы укротить строптивицу.

Вулфгар поднялся и, приблизившись к очагу, принялся раздеваться, аккуратно складывая одежду. Эйслинн мрачно наблюдала за ним. Оставшись в одних чулках, Вулфгар задумчиво смотрел в огонь, рассеянно потирая бедро, пытаясь облегчить боль. Ей снова бросилось в глаза, что, очутившись в спальне, Вулфгар начал немного щадить больную ногу.

Эйслинн вздохнула и, обняв руками колени, стала лениво гадать, в каких сражениях участвовал норманн. Длинный шрам тянулся поперек бронзовой груди, словно от удара мечом. Несколько шрамов поменьше избороздили кожу, а отметины на широких мускулистых плечах и бедрах красноречиво свидетельствовали о нелегкой, полной опасностей жизни и долгих часах, проведенных в седле с оружием в руках. С первого взгляда было ясно, что перед ней не праздный человек. Недаром Эйслинн так и не удалось ускользнуть от него. Тонкая талия, упругий плоский живот, узкие бедра и длинные стройные ноги… В мерцающем пламени очага лицо его казалось осунувшимся и побледневшим, и Эйслинн ощутила свинцовый груз усталости, давивший ему на плечи. Неожиданно она пожалела врага, поняв, что тот держится на ногах исключительно усилием воли. Вулфгар покачал головой, потянулся и, сев, снял чулки. Он повернулся к Эйслинн, и у той перехватило дыхание — вид его наготы снова пробудил уснувшие было страхи. Девушка сжалась, пытаясь прикрыться руками. В тот же миг Вулфгар замер, рыжеватая бровь приподнялась, и издевательская усмешка вновь искривила его губы. Он сдернул с кровати несколько волчьих шкур и швырнул Эйслинн. — Доброй ночи, возлюбленная.

Девушка потрясение воззрилась на него, но тут же, поспешно завернувшись в шкуры, благодарно вытянулась на холодном каменном полу. Задув свечи, Вулфгар растянулся на кровати ее родителей, и скоро в комнате послышалось тяжелое дыхание. Эйслинн поглубже заползла в свой кокон и удовлетворенно улыбнулась.

Глава 4

Грубо разбуженная увесистым шлепком по ягодицам, Эйслинн негодующе вскрикнула и тут же вскочила, но оказалась лицом к лицу с Вулфгаром. Он сидел на краешке кровати и весело ухмылялся. Норманн протянул ей одежду, а сам стал наблюдать за ней, наслаждаясь видом дерзко торчащих грудей и пышных белоснежных бедер.

— Ты, оказывается, ленивица, — упрекнул он. — Ну же, девица, принеси мне воды для умывания и помоги одеться. Я веду не столь праздную жизнь, как ты.

Эйслинн гневно уставилась на него, потирая горящий зад.

— К тому же ты еще и спишь слишком крепко, — добавил Вулфгар.

— Надеюсь, вы тоже хорошо спали, мой повелитель, — протянула она, запрокидывая голову, чтобы взглянуть на него. — И кажется, наконец отдохнули.

Вулфгар восхищенно, словно раздевая взглядом, воззрился на девушку и нежно улыбнулся. Глаза сразу засияли теплом.

— Да, мадемуазель.

Эйслинн, покраснев, поспешно устремилась к двери.

— Сейчас принесу воды, — пообещала девушка, прежде чем выйти из спальни.

Когда она, спустившись в зал, наполняла ведро горячей водой из висевшего над огнем котла, к ней крадучись подошла Майда.

— Он запирает двери или ставит возле них стражников? — взвизгнула старуха. — Что нужно сделать, чтобы спасти тебя от него? Он настоящий зверь. Я слышала твои вопли вчера ночью. Должно быть, тебе нелегко пришлось.

— Он не прикоснулся ко мне, — удивленно протянула Эйслинн. — Всю ночь я спала у изножья кровати, а он и не дотронулся до меня.

— Что же это за мужчина? — вскинулась Майда. — Клянусь, он что-то затевает. Вот увидишь, сегодня вечером он возьмет тебя силой. Если он попытается сделать это, беги! Не медли! Скрывайся!

— Не могу, — откликнулась Эйслинн. — Я прикована цепью к кровати.

— Он обращается с тобой как с собакой, — проскрежетала Майда.

— По крайней мере хоть не бьет, — пожала плечами Эйслинн, но тут же потерла ягодицы. — Разве что иногда.

— Ха, да он просто прикончит тебя, если ты станешь перечить.

Эйслинн покачала головой, вспоминая те мгновения, когда Вулфгар прижимал ее к себе. Даже в гневе он не поднял на нее руку.

— Нет, он совсем не такой.

— Откуда ты знаешь?! Его собственные люди боятся этого человека.

— А я не боюсь, — с достоинством заявила Эйслинн.

— Ты просто глупа! — отрезала Майда. — Так же горда и упряма, как твой папаша, да только этим ничего не добьешься.

— Я должна идти, — пробормотала Эйслинн. — Он ждет воду.

— Я обязательно вызволю тебя.

— Мама, оставь все это! Я боюсь за тебя! Суэйн день и ночь охраняет норманна, словно сокол! Он убьет тебя, если ты осмелишься что-то предпринять. К тому же Вулфгар гораздо благороднее, нежели остальные шакалы.

— Но ты забыла о Керуике, — прошипела Майда, глядя в ту сторону, где пленник спал вместе с собаками.

— Рагнор расстроил нашу помолвку, — равнодушно бросила Эйслинн.

— Керуик так не считает. И по-прежнему хочет тебя.

— Неужели он еще не понял: мир совсем другой, чем неделю назад. Мы потеряли свободу. Я принадлежу Вулфгару, как, впрочем, и он. Мы ничем не лучше рабов и зависим от прихотей хозяина.

— Странно, дочь, — язвительно заметила Майда, — что именно ты так разительно переменилась, — ведь твоя надменность известна всей округе.

— Сейчас не до надменности — что хорошего она может нам принести, мама? — устало вздохнула Эйслинн. — У нас ничего не осталось. Нужно выжить и помочь друг другу.

— В твоих жилах течет благороднейшая кровь. Твой отец был лордом. Я не допущу, чтобы ты ощенилась отродьем бастарда!

Эйслинн гневно блеснула глазами:

— Предпочитаешь, чтобы я произвела на свет ублюдка Рагнора, убийцы моего отца?!

Майда в отчаянии заломила руки:

— Не брани меня, Эйслинн. Я думаю только о тебе.

— Знаю, мама, — вздохнула девушка, чуть смягчившись. — Пожалуйста, подожди немного, дай мне узнать, что за человек Вулфгар. Он рассердился на Рагнора из-за убийств. Может быть, он справедлив и честен.

— Норманн?! — закричала Майда.

— Да, норманн. А сейчас мне нужно идти. При виде Эйслинн, открывающей дверь спальни, Вулфгар мрачно нахмурился. Он все еще был полуодет.

— Похоже, ты не спешила, девушка, — проворчал он.

— Простите, милорд, — пробормотала Эйслинн и, поставив ношу на пол, подняла глаза. — Мать потеряла голову от страха за меня, и я задержалась, чтобы уверить ее в своей безопасности.

— Твоя мать… Которая из женщин твоя мать? Я не видел хозяйки этого дома, хотя Рагнор уверял меня, что она здесь.

— Та самая, которую ты зовешь клячей, — тихо объяснила Эйслинн. — Это и есть леди Майда.

— Вот как, — хмыкнул Вулфгар. — Кажется, ей здорово досталось!

Эйслинн кивнула.

— Я — это все, что у нее осталось. Она тревожится за меня. — И с трудом сглотнув, добавила: — Мать жаждет мести. Вулфгар, встрепенувшись, уставился на девушку:

— Хочешь предупредить меня? Думаешь, она решится на убийство?

Эйслинн нервно поежилась:

— Возможно. Я не уверена, милорд.

— Ты говоришь мне это, потому что не хочешь видеть ее мертвой?

— Боже упаси! — Эйслинн вздрогнула. — Я никогда бы не простила себе, позволь такому случиться! Она и так достаточно натерпелась от норманнов. Кроме того, если ты погибнешь, твой герцог велит нас казнить.

— Я пригляжу за ней, да и Суэйну прикажу сделать то же самое, — улыбнулся Вулфгар.

— Спасибо, ваша светлость, — поблагодарила девушка.

— Ну а теперь помоги мне одеться. Из-за твоей нерасторопности вода остыла. Однако сегодня вечером я хочу вымыться, и если ты будешь лениться, тебе несдобровать!

Эйслинн с Вулфгаром спустились вниз. В зале никого не было, кроме Керуика. Он по-прежнему был прикован вместе с собаками, но по крайней мере успел проснуться и ни на секунду не спускал глаз с Эйслинн.

Майда сама прислуживала им, и едва Вулфгар уселся и знаком приказал Эйслинн занять соседний стул, немедленно поставила перед ними теплый хлеб, мясо и соты с медом. Она подождала, пока Вулфгар положит еду себе и Эйслинн, а потом схватила краюху хлеба и отдала ее Керуику. Мать нагнулась над пленником, обмениваясь с ним тихими замечаниями, и было ясно, что эти двое нашли общую тему для разговоров и утешают друг друга. Вулфгар долго следил за ними и наконец с лязгом уронил на стол кинжал, чем привлек всеобщее внимание. Эйслинн заметила, как быстро гнев у него в глазах сменился задумчивым выражением. Девушка недоуменно нахмурилась, не понимая, что расстроило норманна, но в эту минуту он сухо окликнул:

— Подойди сюда, старая кляча.

Майда, съежившись еще сильнее, словно стараясь казаться незаметной, проковыляла к столу. Несчастная явно ожидала, что сейчас на нее посыплются новые удары.

— Выпрямись, женщина, — велел Вулфгар. — Я прекрасно знаю, что ты не горбата от рождения.

Майда неохотно, но все-таки встала в полный рост. Вулфгар подался вперед.

— Это ты звалась леди Майдой до того, как был убит твой муж?

— Да, господин, — закивала женщина, нервно поглядывая на дочь.

— И это ты, — продолжал Вулфгар, — была хозяйкой здешнего дома?

Майда с трудом перевела дыхание и снова кивнула:

— Да, господин.

— В таком случае, почтенная дама, ты сослужила мне плохую службу, разыгрывая дурочку. Одеваешься в лохмотья, дерешься с псами из-за объедков и жалуешься на свою печальную участь! Если бы ты выказала такое же мужество, как твой усопший супруг, и объявила о своем положении, жила бы как подобает знатной леди. Позоришь меня перед своими людьми? Немедленно смой грязь с тела, надень свои наряды и не испытывай моего терпения. Покои твоей дочери отныне принадлежат тебе. А теперь поспеши исполнить мои повеления.

Как только Майда удалилась, Вулфгар снова принялся за еду и, случайно подняв глаза, увидел, что Эйслинн с нежностью смотрит на него.

— Кажется, твое сердце немного смягчилось ко мне, девица? — поддразнил он и рассмеялся при виде ее хмурого лица. — Берегись, милая. Скажу правду: после тебя будет другая, третья, четвертая… Нет на свете уз, которые могли бы привязать меня к единственной женщине. А посему хорошенько охраняй свое сердечко.

— Господин, ты сильно преувеличиваешь собственные достоинства, — негодующе фыркнула девушка. — Кроме ненависти, я ничего к тебе не испытываю. Ты враг, а врагов следует презирать.

— Неужели? — Губы Вулфгара медленно растянулись в улыбке. — Признайтесь, мадемуазель, вы всегда так нежно целуете врагов?

Щеки Эйслинн побагровели.

— Ошибаетесь, господин. Это не нежность… просто я не сопротивлялась.

Улыбка норманна стала еще шире.

— Может, мне стоит еще раз поцеловать вас, мадемуазель, чтобы доказать свою правоту?

Эйслинн пренебрежительно пожала плечами:

— Не подобает крепостной спорить с господином. Если ты вообразил, что я ответила на поцелуй, кто я такая, чтобы протестовать?

— Ты разочаровала меня, Эйслинн, — упрекнул ее Вулфгар. — Слишком легко сдаешься.

— Лучше это, чем терпеть поцелуи или, того хуже, вчерашние пытки. Боюсь, мои кости просто не выдержат подобных объятий еще раз. Поэтому я предпочитаю покориться.

— Я подожду, мадемуазель.

Керуик отполз в тень как раз в тот миг, когда двери широко распахнулись и в зале появился Рагнор. Пар вырывался у; него изо рта, словно клочья тумана. Остановившись перед Эйслинн, он коротко поклонился:

— Доброе утро, голубка моя. Кажется, ты провела неплохую ночь.

Уголки губ Эйслинн приподнялись в ослепительной улыбке. Если он может молоть эту вежливую бессмыслицу, то и она вполне на такое способна.

— Да, сэр рыцарь, и я очень счастлива.

Она скорее ощутила, чем заметила удивленно веселый взгляд Вулфгара. В эту секунду Эйслинн ненавидела обоих мужчин.

— Замечательно, когда в такую холодную ночь тебя согревает хорошенькая женщина, — небрежно заметил Рагнор и обратился к Вулфгару: — Попробуй эту девку, Глинн, если устанешь от шипов и колючек в своей постели.

Он, улыбаясь, осторожно дотронулся пальцем до прокушенной губы.

— Она сделает все, что пожелаешь, без борьбы и протестов, и, клянусь, зубы у нее отнюдь не такие острые.

— Предпочитаю более строптивую добычу, — фыркнул Вулфгар. Рагнор пожал плечами и, схватив рог, налил добрую порцию эля, пока Вулфгар выжидал, что еще скажет рыцарь.

— Ах-х-х, — откашлялся Рагнор, отбрасывая рог. — Крестьяне уже трудятся на полях и в хлевах, как ты приказал, Вулфгар, солдаты охраняют усадьбу от воров и шаек мародеров, а также приглядывают за крепостными.

Вулфгар одобрительно кивнул:

— Пошли патрули объезжать границы земель. — И, задумчиво водя ножом по грубым доскам столешницы, добавил: — Каждый патруль должен состоять из пяти человек. Меняй их через три дня по утрам, кроме субботы. Пусть один отряд едет на восток, второй на запад, третий на юг и четвертый на север. Да прикажи им подавать сигналы оповещения — дуть в рожок через каждую милю или разводить костер через каждые пять миль пути. Таким образом нам будет известно, где находятся люди, и мы всегда придем им на помощь.

— Ты прав, Вулфгар, — проворчал Рагнор, — и заботишься о поместье, как подобает господину и повелителю.

Вулфгар поднял брови, но ничего не ответил, и разговор зашел о другом. Эйслинн наблюдала за мужчинами, удивляясь, как разительно они отличаются друг от друга. Рагнор — надменный, высокомерный и требует беспрекословного повиновения от своих людей. Вулфгар — спокойный и сдержанный. Он скорее предпочтет показать личный пример, нежели отдавать приказания своим людям. Вулфгар не сомневается в их верности и, кажется, сознает, что любой из них скорее погибнет, нежели разочарует его.

Эйслинн все еще была погружена в раздумья, а когда подняла глаза, потрясение охнула. У подножия лестницы стояла леди Майда, какой Эйслинн знала ее много лет — миниатюрная, с гордой осанкой и высоко поднятой головой. С головного убора свисала вуаль, прикрывая распухшее лицо. Она грациозно направилась к ним и в этот момент казалась прежней знатной дамой. Сердце Эйслинн наполнилось радостью и облегчением. Наконец-то мать приняла свое подлинное обличье!

Вулфгар молчал, по-видимому, одобряя перемену во внешности леди Майды, но Рагнор с ревом вскочил и, прежде чем его успели остановить, ринулся на женщину и вцепился ей в волосы. Вуаль оторвалась, а Майда с воплем упала на пол. Идиотская улыбка снова исказила ее лицо. Эйслинн с ужасом увидела, как вместо любимой матери вновь появилась старуха, молящая о милосердии у ног Рагнора, словно дряхлая нищенка в украденном наряде. Эйслинн всхлипнула и обессилено упала на стул, не в силах слышать вопли несчастной.

Рагнор разъяренно замахнулся на Майду.

— Как ты посмела напялить на себя богатое платье и красоваться перед хозяином и повелителем, точно придворная дама! Жалкая саксонская свинья! Я брошу тебя волкам на растерзание!

Он наклонился, чтобы схватить ее, но Вулфгар с силой стукнул кулаком по столу.

— Прекрати! — скомандовал он. — И не смей трогать старуху, потому что она подчинялась моим приказаниям! Рагнор выпрямился и повернулся к нему:

— Вулфгар, это уж слишком! Кажется, ты ставишь эту хрычовку выше нас! Вильгельм повелел низложить всех лордов вместе с их родными, которые осмелились противиться ему, и отдать их владения героям, храбро бившимся на полях сражений! Ты отнял у меня заслуженную награду, однако возвысил эту ведьму на виду у саксонских болванов и…

— Не позволяй ярости брать верх над рассудком, Рагнор, — посоветовал Вулфгар. — Неужели ты не понимаешь, что если эти бедняки будут постоянно видеть унижение бывшей хозяйки, они вскоре возьмутся за оружие и нападут на нас? И тогда нам волей-неволей придется прикончить их, пока в деревне не останутся только старики да младенцы в колыбелях, и некому будет нам служить. Что же, по-твоему, воины герцога должны пахать поля и доить коров? Или лучше оставить этим саксам немного гордости, успокоить их, и пусть они покорно трудятся, пока мы не завладеем этой землей по-настоящему и они не поймут, что слишком поздно поднимать восстание. Я ни в чем им не уступлю, однако саксам и в голову не придет просить большего. В конце концов, именно их трудами будут оплачены мои налоги, а я извлеку огромную выгоду. Ни один мученик еще не страдал в роскоши. Ни один святой не умирал в шелках и золоте. И не стоит делать из Майды страстотерпицу. Для них она все еще госпожа. Где им знать, что она всего лишь подчиняется моей воле.

Рагнор покачал головой:

— Вулфгар, я не сомневаюсь, что если Вильгельм когда-нибудь падет, ты сможешь доказать, что являешься его давно пропавшим братом, и проложишь себе путь к короне и трону. — И, злобно улыбнувшись, добавил: — И если ты невзначай ошибешься, я молю Бога, чтобы стать этому свидетелем и именно тем палачом, который отделит эту красивую голову бастарда от шеи и заставит замолчать лживые губы, рассказывающие сказки о справедливости и добродетели, ведущие достойных людей к жестокому концу.

Он с издевательским поклоном покинул зал, и, когда за ним ее стуком закрылась дверь, Эйслинн метнулась к матери и попыталась ее успокоить. Но старуха все еще ползала по полу и что-то несвязно бормотала. Эйслинн обняла Майду за плечи и, прижав ее голову к своей груди, укачивала несчастную и что-то тихо шептала.

Девушка внезапно вздрогнула, увидев рядом Вулфгара. Она подняла глаза и заметила в его взгляде, обращенном на Майду, нечто вроде жалости.

— Отведи ее в спальню и пригляди за ней.

Он столь властно приказал это, что Эйслинн невольно вскинулась, но Вулфгар, не обращая больше на нее внимания, уже направился к выходу. Девушка смотрела ему вслед, разъяренно думая, что даже их гордость этот человек может обернуть себе на пользу.

Но тут же вспомнив о матери, Эйслинн помогла ей встать и медленно, осторожно повела по лестнице в свою бывшею комнату. Там она, как могла, успокоила Майду, уложила ее в постель и гладила тронутые сединой волосы, пока тихий плач не сменился беспокойным сном. В спальне стало тихо, и Эйслинн, стараясь не шуметь, начала прибираться.

Девушка подошла к ставням и приоткрыла их, чтобы впустить теплый утренний ветерок. В тот же миг до нее донесся снизу голос — неизвестный приказывал задать кому-то двадцать ударов плетьми. Высунувшись из окна, девушка охнула при виде ужасной сцены: обнаженный до пояса Керуик был привязан к столбу, установленному на городской площади. Рядом стоял Вулфгар, повесив на воткнутый в землю меч шлем, латные рукавицы и кольчугу. Но даже без оружия и доспехов он выглядел истинным лордом, собиравшимся наказать непокорного слугу. В руке он сжимал тяжелую веревку, расплетенную больше чем на две трети и завязанную узлами на конце каждой пряди. Он произнес приговор, и все вокруг смолкло; даже ветерок, казалось, стих. Наконец Вулфгар размахнулся; плеть с ужасным свистом разрезала воздух, и Керуик напрягся, пытаясь разорвать оковы. В толпе собравшихся горожан послышались тихие стоны, но Вулфгар продолжал неумолимо пороть юношу. На третьем ударе Керуик замолчал, на четвертом у него из горла вырвался короткий вопль. На десятом ударе вопли превратились в хрипы, а начиная с пятнадцатого тело лишь судорожно дергалось. Когда двадцатый, последний удар обрушился на спину несчастного, горожане дружно вздохнули, а Эйслинн, рыдая, оторвалась от окна и выбежала из комнаты. С трудом открыв тяжелую дверь, она подбежала к Керуику, но тот висел на цепях без сознания, и девушка бросилась к Вулфгару, вне себя от ярости и горя.

— Так, значит, ты сначала бросаешь беспомощного человека собакам, а потом вымещаешь на нем свою злобу! — взорвалась она. — Неужели недостаточно того, что ты украл его земли, а самого превратил в раба?

Вулфгар, отбросив плеть, тщательно вытер с руки кровь юноши. Он долго молчал, прежде чем бесстрастно ответить:

— Женщина, только глупец способен пытаться убить меня на глазах у моих людей. Я уже говорил тебе, что его судьба предопределена, и не тебе облегчать участь сакса!

— А ты так высоко стоишь, господин, — презрительно бросила она, — что не гнушаешься собственными руками мстить человеку, который воочию видел, как его нареченную бесстыдно ласкают враги?!

Вулфгар недовольно нахмурился — по-видимому, слова девушки ему пришлись не по нраву. Он шагнул к ней и резко сказал:

— Это мое сердце он хотел пронзить! Поэтому именно от меня и должен принять наказание — так будет лишь справедливо.

Эйслинн вздернула подбородок и приготовилась было возразить, но Вулфгар продолжал, указывая на горожан:

— Взгляни на них! Отныне они знают, какая кара ждет их за необдуманные поступки! Поэтому оставь свои мольбы и уверения в невиновности Керуика, Эйслинн из Даркенуолда, поскольку ты тоже не безгрешна. И если попытаешься впредь скрыть от меня правду, знай: и тебя не минует чаша сия. Будь благодарна, что твоя нежная кожа не вынесет побоев. Но случившееся должно послужить тебе уроком. Пойми наконец, что моя благосклонность не безгранична.

И, отвернувшись, Вулфгар обратился к своим приспешникам.

— Обкорнайте этого глупца! — велел он. — А потом отдайте его приятелям — пусть посолят его раны и позаботятся о нем. И, кстати, остальных тоже не мешает привести в порядок — пусть хоть немного походят на норманнов!

Эйслинн недоуменно воззрилась на Вулфгара, понимая, что он просто велел подстричь волосы Керуика и сбрить бороду остро отточенным лезвием. По толпе горожан пронесся тихий ропот, и мужчины собрались бежать, но было поздно — дорогу загородили иноземцы. Саксов хватали и волокли на площадь. После унизительной процедуры некоторые в смущении поднимались, трогая гладко выбритые, розовые подбородки и укороченные шевелюры, а потом скрывались подальше с глаз, зная, что лишились гордости и славы саксов.

Ярость Эйслинн вспыхнула с новой силой. Девушка немедленно покинула двор и, поднявшись в хозяйскую спальню, разыскала ножницы матери. Она распустила волосы и поднесла ножницы к огненным прядям, но в этот миг дверь широко распахнулась. Безжалостный удар обрушился на запястье девушки, и ножницы выпали из онемевших пальцев. Эйслинн испуганно охнула, когда огромная рука схватила ее за плечо и развернула. Холод в стальных глазах мгновенно погасил бушующий в ней огонь.

— Не испытывай мое терпение, девушка, — проворчал Вулфгар. — За каждый медный локон, упавший с твоей головы, ты получишь удар плетью!

Колени Эйслинн подкосились, а сама она задрожала от страха и хрипло пробормотала:

— Да, господин. Сдаюсь. Пожалуйста… Ты делаешь мне больно!

Вулфгар немного смягчился и обвил руками ее талию, ближе притягивая девушку.

— Тогда отдайся мне, — едва слышно пробормотал он. — Отдайся до конца.

Страстный поцелуй обжег ее губы, и в сердце Эйслинн загорелось нечто похожее на нежность, а жидкое пламя разлилось в крови. Его горячий рот словно высасывал из нее силы, лишая воли.

Неожиданно Вулфгар отстранился и посмотрел на нее внезапно затуманившимися глазами. Так же внезапно Эйслинн оказалась отброшенной на постель. Вулфгар в несколько прыжков достиг двери и, обернувшись, неодобрительно покачал головой.

— Женщины! — презрительно хмыкнул он и вышел.

Эйслинн долго смотрела в пространство, смущенная куда больше, чем Вулфгар. Собственное поведение потрясло и возмутило ее. Мысли лихорадочно метались. Почему, так ненавидя его, она находит счастье в его объятиях? Отвечает на поцелуи, вовсе не желая этого, а тело почти с радостью покоряется его силе и мощи?

Вулфгар вышел из зала, отдавая направо и налево короткие приказы своим людям. Суэйн подошел к нему, протягивая шлем и кольчугу.

— Строптивая девушка, — заметил он.

— Да, но скоро смирится, — бросил Вулфгар.

— Мужчины бьются об заклад, кто из вас будет укрощен, — протянул Суэйн. — Некоторые считают, что именно волк спрячет клыки.

— Неужели? — резко вскинулся Вулфгар. Суэйн кивнул, помогая ему застегнуть кольчугу.

— Они в отличие от меня не понимают причин твоей ненависти к женщинам.

Вулфгар, рассмеявшись, положил руку на надежное плечо друга.

— Пусть развлекаются как хотят. Мы с тобой знаем, что женщину можно проглотить как лакомый кусочек, прежде чем она попытается сунуть руку в пасть волка. — И, вглядываясь в горизонт, добавил: — Вели оседлать коней. Я желаю сам осмотреть эту обетованную землю, которая отныне принадлежит мне.

В зале стало гораздо тише: почти все норманны разъехались с поручениями Вулфгара, и лишь несколько человек осталось охранять дом. Теперь Эйслинн чувствовала себя почти непринужденно. Наконец-то она сможет спокойно лечить раненых и больных. Вулфгар велел своим людям обращаться к Эйслинн за помощью, и она целый день накладывала мази, прижигала и врачевала раны, отмеряла снадобья. К вечеру поток страждущих иссяк, к великому облегчению девушки, поскольку от тошнотворного запаха горящей плоти и вида крови ей становилось нехорошо. Однако она неотступно думала еще об одном человеке, который так нуждался в ее нежных руках. Правда, девушка не знала, куда унесли Керуика. Только когда Эйслинн устало выпрямилась, двери отворились, и двое крепостных внесли Керуика и осторожно положили его среди собак. Псы залаяли, завизжали, стали рваться с поводков, и Эйслинн поскорее отогнала их.

— Почему вы оставили его здесь? — подступила она к крестьянам, едва узнавая в этих чисто выбритых, подстриженных людях своих земляков.

— Таковы были приказания лорда Вулфгара, госпожа. Мы должны были отнести его в зал, к собакам, как только он придет в себя.

— Кажется, глаза вас обманули, — раздраженно заметила она, показывая на неподвижно лежащего Керуика.

— Госпожа, он снова потерял сознание по пути сюда. Нетерпеливым жестом отпустив их, Эйслинн упала на колени перед нареченным, и слезы полились с новой силой.

— О Керуик, на какие страдания ты обрек себя из-за меня!

С ужасающей ясностью припомнив предостережение Вулфгара, Эйслинн молча смотрела на дело рук норманна, теряя рассудок от горечи и страха.

Подошел все еще всхлипывающий Хэм с травами и водой. Теперь, остриженный наголо, он казался совсем мальчиком. Слуга упал на колени перед Эйслинн и отдал ей свою ношу, печально глядя на исполосованную, покрытую засохшей кровью спину Керуика. Эйслинн стала размешивать пахучую мазь, останавливаясь только затем, чтобы откинуть со лба непокорный локон. Случайно посмотрев на Хэма, она удивилась его скорбному виду. Мальчик заметил ее взгляд и уныло повесил голову.

— Лорд Керуик был всегда добр ко мне, госпожа, а они заставили меня наблюдать это. Я ничем не мог помочь ему.

Эйслинн принялась обильно смазывать искалеченную спину Керуика.

— Ни один человек, в жилах которого течет английская кровь, не посмел броситься на его защиту.

Норманны таким способом хотели остеречь всех нас. Жестокие, они скоры на расправу. Они не задумываясь прикончат любого, кто в следующий раз попробует напасть на них.

Лицо молодого человека на мгновение исказила гримаса ненависти.

— Все равно, двое заплатят жизнью. Тот, кто убил вашего отца, и Вулфгар, обесчестивший вас и сотворивший такое с лордом Керуиком.

— Не поддавайся безумию, — посоветовала Эйслинн.

— Месть сладка, госпожа.

— Нет! Не смей думать об этом! — в ужасе охнула Эйслинн. — Мой отец погиб как герой и отправил в ад не одного врага. О нем долго будут слагать песни. А что касается порки, по-твоему, лучше, если бы Керуик поплатился головой за свою глупость? Это не Вулфгар опозорил меня, а тот, другой. За такое стоит мстить! Но выслушай меня, Хэм. Я клянусь, что смою бесчестье норманнской кровью. — Девушка пожала плечами и рассудительно добавила: — Мы потерпели поражение в честном бою и должны пока затаиться. Не стоит горевать о вчерашних потерях, нужно думать о завтрашних победах. А теперь ступай, Хэм, и постарайся не навлечь того же наказания на свою голову!

Мальчик хотел что-то сказать, но, смирившись перед ее мудростью, вышел из зала. Эйслинн снова склонилась над больным и увидела, что голубые глаза Керуика открыты.

— Вот как?! Затаиться? Но я хотел спасти твою честь!

Он попытался привстать, но, поморщившись от боли, вновь рухнул на пол.

Эйслинн, потрясенная горькими упреками, не находила слов в свое оправдание.

— Странные у тебя способы мщения! Ты с радостью бежишь в его спальню и, несомненно, стараешься прикончить врага, извиваясь под ним в порыве страсти. Дьявол! Дьявол! — простонал он. — Неужели твои клятвы ничего не значат?! Ты моя! Моя нареченная!

Он снова пошевелился, но с криком обмяк.

— О Керуик, — мягко начала Эйслинн, — выслушай меня. И лежи спокойно. — Она слегка нажала ему на плечи, заставляя подчиниться. — Снадобье облегчит боль, и рубцы заживут, но боюсь, никакое лекарство не излечит раны, нанесенной мне твоим языком. Меня взяли насильно, против воли. Смири свой гнев. Норманны хорошо вооружены и многочисленны, а ты всего-навсего безоружный и беспомощный слуга. И если не хочешь лечь на плаху, умоляю, не пытайся совершить невозможное. Я не допущу, чтобы тебя терзали из-за попыток спасти то, чего не осталось. Наши люди нуждаются в защитнике, который помог бы им избавиться от чужеземных захватчиков. Прошу тебя, не заставляй меня рыть еще одну могилу подле места последнего упокоения моего отца. Я не могу чтить обеты, нарушенные не мной, и не стану ожидать, что ты возьмешь в жены обесчещенную девушку. И просто выполняю долг, как его понимаю. Уже этим я обязана беднягам, которые стояли за моего отца насмерть. Поэтому не суди меня слишком строго, Керуик, умоляю.

— Я любил тебя! — отчаянно всхлипнул юноша, — Почему ты позволяешь себя обнимать другому? Я желал тебя, как может мужчина желать любимую женщину! Ты молила меня не позорить тебя до свадьбы, и я согласился! Теперь же ты избрала норманна своим возлюбленным так же легко, как давнего знакомого! Нужно было овладеть тобой раньше, и тогда бы я смог выбросить тебя из сердца! Но сейчас остается лишь гадать, какое наслаждение ты даришь моему врагу!

— Умоляю тебя о прощении, — тихо пробормотала Эйслинн. — Я не знала, что так сильно ранила тебя.

Керуик зарылся лицом в солому, давясь рыданиями. Эйслинн, съежившись, поднялась и отошла. Она ничем больше не сможет облегчить его страдания. Если Богу будет угодно, время исцелит то, что ей не по силам.

Послышался шум, и Эйслинн увидела Вулфгара, стоявшего на пороге, — ноги расставлены, в руках латные рукавицы, взгляд серых глаз пронизывает ее насквозь. Она покраснела, с ужасом думая, что именно он мог подслушать, но тут же успокоилась: ведь норманн не понимает их языка.

Повернувшись, девушка метнулась вверх по ступенькам, чувствуя, как Вулфгар провожает ее глазами, и облегченно вздохнула, лишь очутившись за закрытой дверью спальни. Зарыдав, Эйслинн бросилась на кровать, словно вся сердечная боль мира стала в этот миг ее собственной. Керуик посчитал ее распутницей, пресмыкающейся перед победителями в надежде и дальше спокойно жить в роскоши.

Эйслинн заплакала еще громче и вцепилась в волчьи шкуры, ненавидя Вулфгара всем своим существом.

«Он считает, что все мы служим лишь для удовлетворения его капризов», — задыхаясь от гнева, думала девушка, но волку многому придется научиться — недаром он не взял ее и никогда не возьмет по крайней мере до тех пор, пока Эйслинн способна одержать над ним верх. Пусть побережется — иначе укрощенным окажется именно он!

Она так глубоко задумалась, что не заметила, как отворилась дверь, и встрепенулась, только услышав голос Вулфгара:

— Кажется, ты решила наполнить реку своими слезами.

Эйслинн повернулась и молниеносно спрыгнула с постели, прожигая его негодующим взглядом. Слезы мгновенно высохли. Девушка собрала в узел растрепавшиеся волосы и уставилась на Вулфгара.

— У меня слишком много бед, лорд Вулфгар, и почему-то все исходят от тебя, — прошипела она. — Мой отец погиб, мать превращена в рабыню, дом разграблен, а честь безжалостно похищена. Неужели ты считаешь, что мне не о чем плакать?

Вулфгар улыбнулся, подвинул стул и уселся, небрежно похлопывая себя по бедрам латными рукавицами.

— Согласен, у тебя немало причин для грусти, поэтому смело лей слезы. Говоря по правде, я удивляюсь твоей выдержке. Не многие женщины повели бы себя так мужественно. Ты с честью выносишь тяготы жизни. И как ни странно, несчастья не состарили тебя.

Он встал и неожиданно оказался так близко, что Эйслинн пришлось приподнять голову, чтобы взглянуть на него.

— Признаться, ведьмочка, ты с каждой минутой становишься все красивее.

Его лицо внезапно стало неумолимо жестким.

— Но даже самая прекрасная девушка должна знать своего хозяина.

Сжав латные рукавицы, он швырнул их к ногам Эйслинн.

— Подними и знай, что, делая это, ты принадлежишь мне. Так же, как эти рукавицы. Ты — моя, и ничья больше! Фиалковые глаза Эйслинн разъяренно сверкнули.

— Я не рабыня, — надменно объявила она, — и не рукавица, которую носят, а потом без сожалений выбрасывают!

Рыжеватые брови чуть поднялись; губы искривились в медленной сардонической ухмылке. Однако глаза оставались холодны, как лед, уничтожающий ее волю.

— Неужели, мадемуазель? Знаешь, что я мог бы сделать прямо сейчас? Покрыть тебя, раздвинуть твои ноги и лечь между ними, насладиться твоими прелестями, а потом уйти, выкинув из головы все мысли о тебе. Ты слишком высоко себя ставишь, но на деле ничуть не лучше рабыни.

— Ошибаешься, господин, — спокойно возразила Эйслинн, пораженная собственной решимостью. — Раб страшится смерти и готов на любые унижения, чтобы остаться в живых. Если же дело дойдет до выбора, я предпочту искать прибежища в небытии и уйти на небо непокоренной.

Вулфгар, протянув широкую ладонь, сжал ее подбородок, привлекая девушку к себе и не давая ей шевельнуться. Взгляд его смягчился, а брови на мгновение сошлись. Она не лжет. И нет причин сомневаться в ее стойкости.

— Да, — тихо пробормотал он, — ты действительно не склонишься ни перед одним мужчиной. — И неожиданно отпустив ее, отвернулся и бросил через плечо: — Но не советую испытывать судьбу, девица, иначе я могу передумать и доказать тебе свою правоту.

Эйслинн снова вспыхнула, на этот раз от смущения.

— И что тогда будет? — взвилась она. — Я стану еще одной девушкой, ублажающей тебя какое-То время, а потом забытой, как эти рукавицы? Неужели нет такой счастливицы, что смогла бы тебя покорить?

— О, эти женщины старались как могли — строили глазки, выставляли себя напоказ, — тихо рассмеялся Вулфгар. — Но я делал с ними все, что хотел, и, получив удовольствие, тут же бросал. Ни одна из них не осталась в памяти!

Эйслинн, предчувствуя близкую победу, подняла изящно изогнутые брови в подражание Вулфгару.

— Даже твоя мать? — поддразнила она, считая, что выиграла спор. Не в следующий миг сжалась от страха. Лицо Вулфгара потемнело, глаза сверкнули таким бешенством, что девушка приготовилась встретить сокрушительный удар.

— Нет, — процедил он сквозь зубы. — Менее всех остальных я помню эту благородную даму.

Он повернулся и, широко шагая, покинул комнату. Эйслинн стояла как громом пораженная. Вулфгар переменился так мгновенно, что девушка поняла: его мать не дождется любви от сына.

Глава 5

Вулфгар рассерженно устремился во двор и поднял лицо к заходящему солнцу, ожидая, пока улетучится владевший им гнев. Внезапно невдалеке послышался крик. Посмотрев в ту сторону, Вулфгар заметил облако черного дыма, поднимавшееся к небу за холмом. Несколько человек немедленно вскочили в седло. Вулфгар и Суэйн последовали их примеру.

Вскоре они перевалили через холм и помчались к лежавшей у его подножия деревне, где ярко пылали большая копна соломы и крохотный амбар. Картина, представшая взору Вулфгара, заставила его задохнуться от ярости. На земле лежало семь или восемь трупов, и среди них два йомена[1], посланные Вулфгаром охранять деревню. В телах остальных, по виду оборванцев и грабителей, торчали длинные стрелы стражников. Приблизившись к лачуге, они увидели яркое пятно — девочка, жестоко изнасилованная и убитая, лежала среди обрывков красного платья. Старуха, покрытая ссадинами и синяками, выползла из канавы и, плача, припала к ногам мертвой. С десяток негодяев бежали по полю, но внимание Вулфгара привлекли шесть всадников, исчезавших в дальней роще. Приказав своим людям преследовать пеших, Вулфгар кивнул Суэйну, и они бросились в погоню. Огромные боевые кони были прекрасно обучены и неумолимо настигали уже уставших лошадей мародеров. Поравнявшись с неизвестными, Вулфгар выхватил меч и издал оглушительный боевой клич, от которого стыла кровь в жилах. Ему вторил Суэйн. Двое всадников придержали коней и обернулись к рыцарям. Но Вулфгар промчался мимо, а Суэйн налетел на них с такой силой, что один тут же оказался на земле, а тяжелый боевой топор вонзился в грудь второго. Вулфгар оглянулся, желая убедиться, что викингу не грозит опасность. Тот уже спешился и вступил в поединок с очнувшимся грабителем. Вулфгар бросился за остальными. Негодяи, посчитав, что их гораздо больше, чем преследователей, и опасаться нечего, натянули поводья и приготовились сражаться.

Громовой вопль Вулфгара вновь разорвал тишину леса; гигантский жеребец, не замедляя шага, ринулся на перепуганных лошадей. Меч Вулфгара затянул песнь смерти; щит звенел от ударов; длинное лезвие, просвистев в воздухе, разрубило грабителя до самых плеч. Ярость атаки потрясла незваных гостей. Вулфгар бросил поводья, и Гунн, повинуясь лишь легкому нажатию коленей, остановился и подался влево, чтобы дать хозяину как следует размахнуться мечом. Щит второго мародера разлетелся на куски, а меч Вулфгара глубоко вонзился в горло противника. Третий размахнулся было для удара, но тут же в немом ужасе уставился на окровавленный обрубок руки. Однако молниеносный взмах клинка положил конец его страданиям, и труп свалился на землю. Последний, видя страшную кончину своих товарищей, повернул было жеребца и попытался скрыться, но от удара в спину рухнул в клубящуюся пыль.

Суэйн поспешил на помощь хозяину, но заметил, что Вулфгар тщательно вытирает окровавленный меч. Норвежец почесал в затылке, глядя на оборванные, грязные трупы. При всех, однако, оказались рыцарское вооружение и щиты.

— Воры? — осведомился он.

Вулфгар кивнул и вложил меч в ножны.

— Да, и судя по всему, мародерствовали при Гастингсе. — Носком сапога он перевернул щит, на котором красовался английский герб. — Для этих стервятников нет ничего святого — не щадят даже своих соотечественников.

Рыцари поймали лошадей, нагрузили их трупами и повели небольшой караван к деревне. Солнце уже садилось: последние розово-фиолетовые отблески играли на горизонте. В сгущавшихся сумерках они похоронили мертвых, отметив могилы крестами. Одиннадцать человек, пойманные в открытом поле, сдались без борьбы.

Вулфгар отдал старухе одну из лошадей — малая плата за потерю дочери, — но та, потрясенная его. великодушием, приняла дар, удивляясь щедрости нового повелителя Даркенуолда.

Воров связали одной веревкой — горло каждого захлестывала петля, руки были скручены за спиной. Огромная круглая луна уже появилась на небе, и в ее неверном свете маленький отряд устремился к Даркенуолду.

Спешившись у дверей дома, Вулфгар приказал своим людям охранять воров, а сам направился в дом, но на пороге остановился, глядя на спящего Керуика. Рыцарь задумчиво нахмурился, но жажда, обычно одолевавшая его после битвы, напомнила о себе. Он и пересек зал и, налив себе чашу доброго октябрьского эля, устремился к побежденному саксу. Крепкий напиток огнем побежал по жилам. Глядя на несчастного молодого человека, Вулфгар с сожалением улыбнулся.

— Ты слишком высоко ценишь добродетель девушки, мой английский друг, — пробормотал он. — И что ты получил за это, кроме истерзанной спины?

Конечно, Вулфгар знал, что Керуик не поймет его слов, и поэтому молча отвернулся, разминая правую руку, и направился к бочонку с элем. Наполнив до краев чашу, он поднялся по ступенькам и осторожно приоткрыл дверь спальни. Там царил полумрак: горела лишь одна свеча, да отблески пламени из очага играли на полу и стенах. Вулфгар улыбнулся, заметив большую деревянную лохань, полную теплой воды, и котел с кипятком, висевший над огнем. Деревянный поднос с мясом, сыром и хлебом стоял на каменной плите над очагом. Что ж, по крайней мере от этой девчонки Эйслинн хоть какая-то польза, и к тому же ее можно научить повиновению, как всякую рабыню.

Взгляд Вулфгара задержался на тонкой фигурке, свернувшейся в большом кресле, и точеных чертах овального личика спящей девушки. В свете пламени волосы казались расплавленной медью, кожа отливала молочной белизной. Мягкие губы чуть приоткрыты, щеки разрумянились, от тепла. Вулфгар не помнил, сколько простоял, наслаждаясь сказочной картиной. Упругие груди вздымались, натягивая тонкую ткань, и на мгновение рыцарь забыл всех остальных женщин, которых знал когда-то. Наклонившись, он осторожно поднял локон, упавший ей на щеку, и провел им по ее губам, вдыхая чистый свежий запах, но внезапно резко выпрямился. Кажется, он недооценил возбуждающее воздействие аромата этих сверкающих прядей.

Движение оказалось слишком резким — ножны лязгнули о каменный пол. Эйслинн, испуганно вздрогнув, вскочила, но, увидев его, с сонной улыбкой потянулась.

— Господин, — выдохнула она.

Это гибкое тело было столь грациозно, что Вулфгар почувствовал, как застучала в висках кровь. Отойдя на безопасное расстояние, он поднял чашу, залпом осушил едва ли не половину, пытаясь унять дрожь в руках, и стал снимать доспехи. Утром Суэйн пришлет оруженосца, который отчистит грязь и кровь и доведет металл и кожу до блеска.

Оставшись в легкой сорочке и чулках, Вулфгар снова поднял рог с элем и повернулся к Эйслинн. Она уже устроилась в кресле, наблюдая за ним чуть ли не с восхищением. Под его пристальным взглядом девушка поднялась и начала подкладывать дрова в очаг.

— Отчего ты не спишь, девица? — резко спросил Вулфгар. — Тебе что-то нужно от меня?

— Мой господин приказал приготовить все для купания, и я старалась, чтобы вода и ужин не остыли.

— Ты не тревожилась за свою безопасность в мое отсутствие? Настолько доверяешь норманнам? — удивился он. Эйслинн, заложив руки за спину, покачала головой:

— Я слышала, как ты отослал Рагнора с каким-то поручением, и поскольку остальные знают, что я принадлежу тебе, то и держатся на расстоянии. Должно быть, очень тебя боятся.

Не обращая внимания на насмешку, Вулфгар проворчал:

— Я так голоден, что, кажется, могу съесть целого кабана. Подай ужин, а купание подождет.

Эйслинн безмолвно отправилась за подносом, а Вулфгар жадно провожал ее глазами, не в силах забыть, какой прекрасной казалась она без одежды. Девушка поставила поднос на стол, и Вулфгар опять почувствовал нежное благоухание майской лаванды.

Победа над врагом воодушевила его, крепкий эль согрел, а этот соблазнительный аромат разжег огонь в крови.

Эйслинн повернулась, ощутив его пристальный оценивающий взгляд, и даже при слабом свете Вулфгар увидел, как кровь бросилась ей в лицо. Девушка нерешительно помедлила, но когда он шагнул к ней, отступила. Вулфгар остановился рядом и, глядя в ее фиалковые глаза, протянул руку. И коснулся груди.

— Я не столь нежный, как Рагнор, — хрипло пробормотал он.

— Он вовсе не был нежным, — шепнула она, сжимаясь от его прикосновения, не в силах понять, что лучше — бежать или сопротивляться. Его рука не ласкала, просто лежала у нее на груди, словно Вулфгар устал и любое резкое движение могло лишить его сил. Большой палец задел крошечный сосок.

— Что у тебя там, девушка? — поддразнил Вулфгар. — Очень хочется узнать.

Эйслинн приподняла голову.

— Ты уже играл в эту игру раньше, господин, и считаешь меня дурочкой. Вряд ли я открою тебе что-то неизвестное, ибо ты уже видел меня такой, какой я появилась на свет, и прекрасно знаешь, что скрывается у меня под одеждой.

— Ах, девушка, слова твои холодны, как зимний ветер. Ты нуждаешься в пламени, чтобы согреть кровь.

— Предпочитаю, господин, чтобы твоя поскорее заледенела. Вулфгар запрокинул голову, и в комнате зазвенел веселый смех.

— О, кажется, я найду сегодня наслаждение как в постели, так и вне ее.

— Садись ужинать, а то все остынет, — бросила Эйслинн, отстраняясь. — И куда скорее, чем ты.

— Ты говоришь совсем как жена, а я даже не сделал тебя своей любовницей, — упрекнул Вулфгар.

— Меня с детства обучали обязанностям хозяйки дома, а не игрушки мужчин, — парировала Эйслинн.

— Тогда считай себя моей женой, если тебе нравится это, малышка Эйслинн, — пожал плечами Вулфгар.

— Без благословения священника? — удивилась Эйслинн. Вулфгар, все еще забавляясь, продолжал настаивать:

— Значит, для этого тебе нужно всего несколько слов, которые наспех пробормочет жирный монах?

— Конечно, — безмятежно кивнула она. — Девушкам не часто дозволяется выбрать себе мужа. Ты ничем не отличаешься от других мужчин, разве только что не сакс, а норманн.

— Но ты же ненавидишь меня, — издевательски напомнил Вулфгар.

— Я знавала многих девушек, которые шли под венец с ненавистным женихом.

Вулфгар шагнул ближе и наклонился, чтобы еще раз полюбоваться тонким профилем. Горячее дыхание коснулось щеки девушки, но Эйслинн смотрела прямо перед собой и, казалось, забыла о его присутствии.

— Скажи правду, — настаивал он, — ведь девушки не выносят лишь старых бессильных мужчин, ни на что не способных в постели?

— Не знаю, господин, — беззаботно бросила она. Вулфгар, тихо усмехнувшись, поднял ее длинный локон; пальцы дерзко погладили мягкую грудь.

— А мне кажется, ты все прекрасно знаешь, мадемуазель. Женщина не станет ныть и жаловаться, если ложе разделит с ней сильный страстный мужчина. Уверяю, ты тоже не будешь скучать со мной в постели! Эйслинн насмешливо прищурилась:

— Господин мой, следует ли мне считать, что ты просишь моей руки?

Вулфгар выпрямился и удивленно поднял брови:

— Что?! Добровольно повесить себе на шею тяжелое ярмо? Никогда!

Он отступил, но девушка продолжала пристально наблюдать за ним.

— А что же твои сыновья-бастарды? Как ты к ним относишься? — осведомилась Эйслинн.

— У меня нет детей, — пробормотал он и с колкой улыбкой добавил: — Но с тобой все может измениться. Щеки Эйслинн гневно запылали.

— Благодарю за предупреждение, — саркастически хмыкнула девушка, забыв о сдержанности и спокойствии. Боже, как она ненавидит этого человека, наслаждающегося ее яростью и способного мгновенно разжечь в ней негодование.

— Но возможно, ты бесплодна, — невозмутимо заметил Вулфгар.

— О! — задохнулась от бешенства Эйслинн. — Тебе, несомненно, такое на руку. В этом случае не придется думать о каких-то детях. Но тем не менее большой грех — взять меня без священных обетов, произнесенных перед алтарем.

Вулфгар засмеялся и сел за стол.

— А ты хозяйственная, домовитая девица, решительна и упряма как вол. Если я сделаю тебя своей женой, ты, пожалуй, вообразишь, что сможешь смягчить мое сердце и спасти этих жалких саксов. Какой великодушный поступок — пожертвовать собой ради горстки крепостных и семьи! — Брови Вулфгара резко сошлись на переносице. — Но меня не трогает твое благородство!

— Священник не пришел сегодня, — вздохнула девушка, поскорее сменив тему разговора. — Ты не забыл своего обещания послать за ним, чтобы он отслужил заупокойную службу?

— Нет, — ответил Вулфгар, расправляясь с мясом. — Он куда-то отправился, но как только вернется в Креган, мои люди привезут его сюда. Возможно, через несколько дней он появится. Потерпи.

— Горожане видели, как горела ферма Хилды. Наверное, грабители. Ты их поймал?

— Да. А ты сомневалась?

Эйслинн не мигая смотрела ему прямо в глаза.

— Нет, господин. Я уже поняла, что ты из тех, кто всегда добивается своего. Что ты сделаешь с ними?

— Они убили дочь старухи, а я прикончил четверых, и столько же пришлось на долю моих людей. Оставшиеся в живых отрицают свою причастность к убийству, хотя все, конечно, по очереди насиловали бедняжку. Завтра плеть погуляет по их спинам, и они отработают пеню, чтобы заплатить Хилде за смерть дочери. А после этого станут моими рабами.

Сердце Эйслинн затрепетало при воспоминании о свисте плети.

— Не слишком утомительно каждое утро пороть людей? — пробормотала она.

— Я не буду наказывать сам. Горожанам больше пристало мстить за старуху.

— Странные у тебя понятия, — заметила девушка. Вулфгар поднял на нее серые глаза. Взволнованная его настойчивым взглядом, Эйслинн постаралась найти себе какое-то занятие и подвинула ему ближе поднос с едой.

— Грабители, конечно, попытались сбежать? — тихо спросила она. — Обычно они трусливы как зайцы, хотя не раз нападали на отцовское поместье.

— Да, но мы с Суэйном погнались за ними. Девушка встревожено оглядела рыцаря.

— Ты не ранен?

Вулфгар откинулся на спинку стула и вытянул ноги.

— Нет. Если не считать этого.

Он протянул руки ладонями вверх, и Эйслинн охнула, увидев, что они покрыты огромными, уже лопнувшими волдырями.

— Латные рукавицы были бы сегодня кстати. Зря я оставил их дома.

— Похоже, ты слишком свирепо орудовал мечом.

— Ты права. Но от этого зависела моя жизнь.

Вулфгар встал и принялся раздеваться, готовясь залезть в лохань. Эйслинн поспешно отвернулась. Хотя в обязанности хозяек дома вменялось помогать гостям мыться, отец не позволял ей делать этого, и девушка охотно подчинялась.

«Ты красива, — сказал Эрланд однажды, — и можешь соблазнить святого. Не стоит искушать судьбу».

Поэтому до появления Рагнора она никогда не видела обнаженного мужчину.

Вулфгар остался в набедренной повязке и позвал Эйслинн. Оглянувшись, она заметила, что он показывает на раненую ногу. Девушка взяла ножницы, подошла к нему и, опустившись на колени, разрезала повязку. Рана начала прекрасно заживать, и Эйслинн велела Вулфгару быть поосторожнее. Девушка собирала с пола обрывки полотна и старательно отводила глаза, пока не услышала плеск воды.

— Не хочешь присоединиться ко мне, мадемуазель? Эйслинн, испуганно вздрогнув, недоверчиво уставилась на него широко раскрытыми глазами:

— Господин?

Но тут Вулфгар рассмеялся, и Эйслинн с облегчением вздохнула. Мужчина окинул ее пристальным взглядом, в котором светились тепло и решимость.

— В другой раз, Эйслинн… когда мы лучше узнаем друг друга, — улыбнулся он.

Девушка, побагровев от смущения, отступила в тень, откуда могла наблюдать за ним, оставаясь незамеченной, хотя несколько раз он посмотрел в ее сторону.

Наконец Вулфгар поднялся и ступил на пол. Эйслинн замерла, опасаясь, что его страсть разгорится с новой силой и ее судьба решится быстро и безжалостно.

При звуках его голоса девушка испуганно встрепенулась.

— Подойди сюда, Эйслинн.

От страшного предчувствия мурашки поползли по спине. Эйслинн гадала, что он сделает, если она попытается сбежать, как вчерашней ночью. Может, ей удастся открыть дверь.

Но мысль о побеге тотчас вылетела у нее из головы. Эйслинн неверной походкой направилась к нему, словно на плаху. Стоя перед Вулфгаром, девушка казалась себе маленькой и беспомощной: ее голова едва доставала ему до подбородка, однако она храбро встретила его взгляд и увидела, что уголки его рта подняты в обычной издевательской усмешке.

— Думаешь, я забыл про цепь, госпожа? Не настолько я тебе доверяю!

Невероятное облегчение затопило сердце Эйслинн, и она покорно ждала, пока Вулфгар застегивал цепь.

Не говоря ни единого слова, он задул свечу и лег, оставив ее недоуменно стоять у кровати. Наконец Эйслинн отвернулась от него и шагнула к изножью, где все еще лежали волчьи шкуры. Чувствуя его пристальный взгляд, девушка сбросила верхнее платье и, оставшись из скромности в нижнем, распустила волосы. В неярком свете пламени очага она долго задумчиво расчесывала их, удивляясь человеку, который имел над ней власть, однако не сделал попытки овладеть ею. Случайно обернувшись, Эйслинн увидела, что он приподнялся на локте и внимательно уставился на нее.

— Если не хочешь оказаться рядом со мной, девушка, — хрипло пробормотал он, — начинай прихорашиваться завтра. Я не настолько устал, чтобы не помнить, какие прелести таятся под этим тонким полотном, и, пожалуй, не посмотрю на то, что ты еще не стала моей по доброй воле.

Эйслинн кивнула и быстро закуталась в лохматые шкуры.

Несколько дней прошло без особых событий, однако девушка не забыла предупреждения Вулфгара, хотя с ней обращались скорее как с крепостной, нежели с любовницей. Она чинила его одежду, приносила еду и помогала одеваться. Вулфгар казался, совершенно равнодушным к ней и вместе со своими людьми возводил укрепления на случай нападения очередной шайки воров или саксов, оставшихся верными Гарольду. От Вильгельма прискакал гонец с сообщением, что армия не может продолжать поход из-за распространившейся среди воинов болезни и Вулфгар должен оставаться в Даркенуолде, пока военные действия не возобновятся. Прочитав послание, Вулфгар ничего не сказал, но Эйслинн показалось, что он рад передышке. Ее немало удивляли хладнокровие рыцаря и его умение справляться с любыми трудностями. Храбрый, но глупый крепостной, загородивший вход убогого жилища норманнам, пытавшимся найти оружие, был поставлен перед выбором — либо его дом сожгут, либо он позволит воинам войти. Бедняга быстро сообразил, чем кончится дело, когда Вулфгар приказал зажечь факелы, и поспешно отскочил от двери. Норманны нашли в его лачуге несколько грубо выкованных ножей и кинжалов, но при допросе выяснилось, что оружие было здесь задолго до их прихода и что крестьянин не замешан ни в каких заговорах против нового господина.

Когда они оставались наедине и дверь спальни была закрыта на засов, Вулфгар не спускал с нее глаз, и Эйслинн отчетливо осознавала, что идет по тонкому льду.

Под его настойчивым, тяжелым взглядом у нее тряслись руки. Лежа на полу, завернутая в шкуры, она чувствовала, что он тоже не спит.

Как-то ночью Эйслинн проснулась от холода и попыталась подбросить дров в очаг, но цепь оказалась слишком коротка. Она нерешительно стояла, обхватив себя руками, не зная, как согреться. Вдруг послышался легкий шум. Повернувшись, она увидела, что Вулфгар тоже проснулся и спустил на пол длинные ноги. Его обнаженное тело смутно виднелось в темноте.

— Замерзла? — спросил он.

Вместо ответа раздался лязг зубов. Девушка кивнула. Стащив с кровати еще одну шкуру, он приблизился к Эйслинн и накинул ее на худенькие плечи, а потом подошел к очагу и подбросил поленьев. Наконец огонь весело занялся. Вулфгар выпрямился и, подойдя к ней, отстегнул цепь и отбросил в сторону. Отблески пламени высвечивали его профиль.

— Поклянись, что не сбежишь. Даешь слово?

— Конечно. Куда мне идти!

— Тогда ты свободна.

Девушка благодарно улыбнулась.

— Мне не нравится сидеть на цепи.

— Мне тоже не по душе тебя приковывать, — заверил он, ложась в постель.

После этой ночи Эйслинн разрешили беспрепятственно разгуливать повсюду. За ней даже не следовала стража, хотя раньше никого так зорко не охраняли. Однако в тот день, когда вернулся Рагнор, Эйслинн выяснила, что за ней все же наблюдают. Двое людей Вулфгара появились словно из воздуха.

— Он не спускает с тебя глаз, а мне дает дурацкие поручения, — пробормотал Рагнор, оглядываясь. — Должно быть, боится потерять такое сокровище.

— Точнее, сэр Рагнор, — улыбнулась девушка, — он слишком хорошо тебя знает.

— Ты, кажется, довольна, — нахмурился Рагнор. — Неужели твой хозяин такой пылкий любовник? Кто бы мог подумать. По-моему, он предпочитает хорошеньких мальчиков.

Эйслинн с невинным видом захлопала ресницами, хотя в глазах плясали лукавые искорки.

— Но, сэр, ты, конечно, шутишь! Я еще никогда не встречала столь могучего человека!

Увидев, как плотно сжались его губы, она продолжила восхитительную игру.

— Осмелюсь ли признаться, что теряю сознание от одного его прикосновения? — еле слышно прошептала она. Лицо Рагнора окаменело.

— Он некрасив.

— Неужели? Впрочем, красота не имеет никакого значения для мужчины.

— Ты шутишь! — вскинулся Рагнор. Девушка сочувственно улыбнулась.

— О сэр, клянусь, это не так! Неужели ты считаешь, что я притворяюсь? И не могу любить того, кто так добр и нежен и зажигает во мне огонь своими ласками?

— Тогда скажи, что ты в нем находишь? — потребовал Рагнор.

— Так и быть, сэр, — пожала плечами Эйслинн. — Я знаю, у тебя мало времени, и не стану обременять твой слух длинной речью о том, почему женщина признает того или иного мужчину своим истинным господином и повелителем и какие именно тайные узы могут связывать любовников. Трудно даже объяснить…

Покой городка нарушил громовой топот копыт. Обернувшись, молодые люди увидели приближающихся всадников. Вулфгар, угрюмо насупившись, остановил коня едва ли не подле Эйслинн. Он спешился, вручил поводья оруженосцу, Рауэйну, и взмахом руки велел остальным скакать к конюшне.

— Ты рано вернулся, — заметил он Рагнору.

— Да, — кисло пробормотал тот. — Я пытался хоть что-то разведать на севере, как ты велел, но все без толку. Англичане заперлись в своих домах и как огня боятся шпионов. Интересно, что они делают за этими высокими стенами? Может, просто отлеживают бока да валяются со шлюхами с утра до вечера, как ты с этой девкой.

Взглянув на Эйслинн, Вулфгар заметил, что она покраснела и неловко поежилась.

— Девушка говорит, что ты хорош в постели, — промолвил Рагнор, с удивлением разглядывая бастарда. Вулфгар расплылся в улыбке:

— Она так и сказала?

Он небрежно положил руку на плечо Эйслинн, погладил стройную шею, хотя и чувствовал, как она напряглась при его прикосновении. Улыбка Вулфгара стала еще шире.

— Эйслинн тоже дарит мне удовольствие.

— Она лжет! — взорвался Рагнор.

— Потому что не далась тебе? — хмыкнул Вулфгар. — Просто, как всякая женщина, она быстрее откликается на ласку.

— Эйслинн совсем не похожа на молодого парнишку, — презрительно бросил Рагнор. — Видать, ты принял ее за пригожего оруженосца?

По тому, как судорожно сжались сильные пальцы, Эйслинн поняла, что Вулфгар вот-вот вспылит, но он весело заметил:

— Кажется, ты не отдаешь отчет своим словам, друг мой. Не знал, что ты готов рискнуть жизнью ради прелестной дамы. Но я прощаю тебя, ибо во имя такой красоты любой мужчина пойдет на все. На твоем месте я тоже потерял бы голову. — Бастард притянул девушку к себе. — Поищи Глинн. Завтра по требованию герцога ты присоединишься к его войску, и тогда у тебя не останется времени на развлечения с женщинами.

Он отвернулся от Рагнора и, увлекая за собой Эйслинн, поднялся на крыльцо. В зале они наткнулись на злобный взгляд Керуика, по-прежнему сидевшего на цепи среди собак. Лицо сакса потемнело от гнева и ревности при виде норманнского рыцаря, который нежно обнимал Эйслинн. Юноша так пристально уставился на Вулфгара, что совершенно не заметил рассерженно полыхнувших глаз Эйслинн и ответной насмешливой улыбки рыцаря. Девушка резко развернулась и бросилась вверх по лестнице, на ходу приказав Глинн принести воды. Вулфгар проводил ее глазами, пока дверь спальни с грохотом не захлопнулась, и лишь тогда обратился к Керуику:

— Маленький сакс, говори ты на моем языке, я похвалил бы тебя за прекрасный вкус. Но вы с де Марте просто глупцы, если питаете столь неукротимую страсть к девушке. Она похитила ваши сердца и беспечно играет ими. Скоро ты, как и я, перестанешь доверять женщинам.

Налив себе эля, он высоко поднял рог, словно провозглашая тост:

— Женщины… Используй их. Ласкай. И бросай не задумываясь. Но никогда не люби, друг мой. С самого детства мне преподали хороший урок.

Подойдя к очагу, Вулфгар задумчиво уставился в огонь. Прошло немало времени, прежде чем он наконец шагнул к лестнице. Открыв дверь спальни, норманн, к своему изумлению, обнаружил, что комната пуста. Настроение Вулфгара стало совсем невыносимым. Какую игру затеяла девчонка? Вулфгар прекрасно мог понять ее желание отомстить Рагнору. Но будь он проклят, если позволит сделать себя мишенью ее коварства и интриг. Широкими шагами он устремился к спальне леди Майды и распахнул дверь. Эйслинн испуганно вскинулась, прикрывая руками обнаженные груди, а Глинн подпрыгнула от страха, едва не уронив ведро с водой, из которого наполняла лохань. Служанка отпрянула, когда Вулфгар подошел ближе, а Эйслинн на мгновение задохнулась от злости.

— Я чем-то провинилась, господин? — негодующе процедила она.

Вулфгар улыбнулся, и тело Эйслинн загорелось, как от ожога, а щеки потемнели от гнева.

— Нет, мадемуазель, можешь продолжать.

Эйслинн плюхнулась в лохань так резко, что вода выплеснулась на пол, и с презрением уставилась на норманна. Теперь Глинн наверняка посчитает их любовниками!

— Кажется, Рагнор ее ищет, — заявил Вулфгар, показав глазами на девчонку.

— Как ты, вероятно, заметил, мне она нужна, — коротко ответила Эйслинн, широким жестом обводя ведра с водой и лохань.

— Странно, — поддразнил Вулфгар, почти ослепленный зрелищем ее набухших грудей. — Я думал, ты моешься по утрам, когда я уезжаю.

— Обычно так и бывает, — бросила Эйслинн. — Но меня слишком много тискали сегодня — я чувствую себя грязной. Вулфгар, усмехнувшись, Почесал затылок.

— Скажи, мадемуазель, ты не отпускаешь девчонку, поскольку терзаешься мыслью, что де Марте объезжает другую, а не тебя?

Эйслинн наградила его убийственным взглядом.

— Де Марте может развлекаться с любой норманнской шлюхой, но Глинн не привычна к такому обращению, как ваши распутницы. Он безжалостно истязает девушку, и если в твоей душе есть хоть капля сострадания, ты не отдашь Глинн на муки.

— Я не ввязываюсь в споры из-за женщин, — пожал плечами Вулфгар, наматывая на палец медный локон, ускользнувший из заколотой на макушке гривы блестящих волос.

— Знаю, — отрезала Эйслинн. — Стараешься опозорить меня в глазах нареченного своими бесстыдными ласками. Будь он на свободе, ты поостерегся бы так обращаться со мной.

Вулфгар, присев на край лохани, весело рассмеялся.

— Возможно, мне стоит освободить его, мадемуазель? Но, кажется, маленький сакс куда больше любит тебя, чем ты его. — Он мельком глянул на съежившуюся в углу Глинн и нетерпеливо спросил Эйслинн: — Почему у нее всегда такой испуганный вид? Передай ей, что мне в постели нужна хозяйка, а не служанка.

— Господин не сделает тебе плохого, — обратилась Эйслинн по-английски к дрожащей девушке. — Кто знает, вероятно, мне даже удастся убедить его взять тебя под свое покровительство. Успокойся, все будет хорошо.

Светловолосая девушка уселась на пол, все еще настороженно посматривая на высокого норманна, однако уверенная, что только госпожа спасет ее.

— Что ты сказала ей? — поинтересовался Вулфгар.

Эйслинн вышла из лохани, потянулась за куском полотна, чтобы поскорее прикрыться, и ощутила жадный взгляд норманна. Она быстро закуталась в покрывало и подошла к Вулфгару.

— Объяснила, что ты не причинишь ей зла, как ты и просил передать ей.

— Знай я твой язык, уверился бы, что ты не дурачишь меня.

— Человек сам корчит из себя глупца. Окружающим этого вовек не добиться без его помощи.

— Ты так же мудра, как и красива, — пробормотал Вулфгар, медленно поглаживая ее руку, и Эйслинн подняла на него умоляющие глаза. В этот миг словно ослепительная молния пронизала воздух между ними. Потрясенная этим взрывом страсти, Эйслинн мгновенно ослабела. Вулфгар со свистом вдохнул, отшатнувшись, как от удара, и сжал кулаки в отчаянной попытке справиться с желанием. Он вовремя вспомнил, что Глинн наблюдает за ними, и был потрясен, что может испытывать столь бурные чувства к Эйслинн в присутствии посторонних. Сейчас Вулфгар радовался, что тело его прикрывали доспехи, но самообладание быстро таяло при виде изящной фигурки девушки.

Вулфгар внезапно лишился способности думать и связно говорить. Опьяняющая страсть разгоралась в нем с неистовой силой.

— Мой господин, — тихо пробормотала Эйслинн. — Ты, конечно, можешь отдать Глинн на потеху любому, но молю тебя, будь к ней милосерден. Она прекрасная служанка, но это совсем не значит, что девушка должна стать подстилкой для твоих людей. Она не заслужила подобной жестокости.

— Стараешься выторговать еще одну жизнь, Эйслинн? И готова делить со мной ложе, лишь бы спасти девушку от Рагнора? Эйслинн глубоко вздохнула:

— Нет, Вулфгар. Я всего лишь умоляю о пощаде.

— Ты много просишь, ничего не желая дать взамен. Сначала Керуик, потом Глинн. Когда же ты попросишь за себя?

— Разве моя жизнь в опасности, господин? — охнула она, стараясь заглянуть ему в глаза.

— А если бы это было так? — настаивал он.

— Думаю, что не смогла бы стать потаскухой даже ради собственного спасения.

— Но пришла бы сама, если бы любила меня? — допытывался Вулфгар.

— Если бы любила? — повторила она. — Моя любовь — последнее, что у меня осталось и что я могу отдать добровольно. Мужчине, которого я полюблю, не придется молить меня стать его невестой. Рагнор взял то, что я берегла для нареченного, однако свою любовь я вольна подарить кому-то или спрятать глубоко в сердце.

— Ты любила Керуика?

Эйслинн медленно качнула головой:

— Нет. Ни один мужчина не затронул моей души.

— Как и ни одна женщина — моей, — кивнул Вулфгар. — Правда, я желал их.

— А я никого в жизни не пожелала, — спокойно ответила девушка.

Его рука погладила ее щеку и скользнула ниже, к лебединой шее. Почувствовав, как затрепетала девушка, Вулфгар насмешливо улыбнулся:

— По-моему, голова твоя слишком забита девичьими мечтами.

Эйслинн гордо вздернула подбородок и уже приготовилась бросить что-то язвительное, но норманн легонько приложил палец к ее губам.

— Пусть Глинн прислуживает тебе до отъезда Рагнора. Он вряд ли будет долго искать ее и быстро утешится, найдя другую. И если ты не стремишься стать этой другой, ради собственной безопасности держись поближе ко мне. Не секрет, что именно тебя он желает и в этом не отличается от любого норманна. Но если мои люди держатся на расстоянии, то его — могут ослушаться приказа. Думаю, ты скоро сама поймешь, что разумнее всего будет не выходить из комнаты.

Эйслинн улыбнулась, и на щеке появилась очаровательная ямочка.

— Я уже давно сообразила, насколько лучше спать подле тебя, господин, пусть и не в одной постели.

Дьявольски хищная улыбка искривила губы Вулфгара. Поднявшись, он шагнул к двери.

— Поверь, скоро ты узнаешь, каково это — делить со мной ложе, — пообещал он.

За ужином Эйслинн сидела на своем обычном месте подле Вулфгара, но Рагнор устроился рядом с ней и не сводил глаз со сверкающих волос, собранных в пышный узел. Ее сливочно-белая кожа сияла молодостью и здоровьем, на щеках играл румянец, а глаза задорно блестели. Вулфгар о чем-то спросил девушку, и как только она повернулась к нему, Рагнор стал пожирать взглядом тонкую фигурку, затянутую в бархат цвета весенней листвы, и соблазнительное местечко на шее, там, где высоко поднятые волосы обнажали затылок. Днем и ночью неутолимый голод терзал норманна. Его обманули и обобрали! Жадный и похотливый бастард лишил его заслуженной награды. Но он свое возьмет.

Наклонившись к Эйслинн, Рагнор тихо пробормотал:

— Он отсылает меня к Вильгельму. Но не всегда ему удастся скрывать тебя от меня. — И, осторожно проведя пальцем по ее рукаву, добавил: — Я дам тебе больше, чем он. Мои родные — люди знатные и влиятельные. И если я захочу подняться наверх, к самому трону, можно рассчитывать на их помощь. Поедем со мной, и ты не пожалеешь.

Но Эйслинн брезгливо оттолкнула его руку.

— Мой дом в Даркенуолде. И большего богатства мне не надо.

— Так, значит, ты останешься с тем, кто владеет этим поместьем?

— Здесь хозяин — Вулфгар, и я принадлежу ему, — холодно бросила она, решив покончить с бесплодным разговором, и снова обратилась к Вулфгару. Рагнор, развалившись на стуле, сосредоточенно обдумывал ее ответ.

После ужина Вулфгар на некоторое время покинул дом, а Эйслинн решила удалиться в спальню. Но она не ожидала, что Рагнор будет скрываться в тени короткого коридора. Он выступил из темноты, и, застигнутая врасплох, девушка замерла как вкопанная. Самоуверенная улыбка искривила красиво очерченный рот Рагнора. Шагнув вперед, он стиснул ее руку и хрипло пробормотал:

— Вижу, Вулфгар мало заботится о тебе, красавица.

— Скорее, не думал, что ты потеряешь голову, — прошипела Эйслинн, пытаясь вырваться. Ладонь Рагнора медленно накрыла округлую грудь, поползла ниже и легла на бедро.

— Никогда не думал, что мысли о девушке могут быть столь неотвязными — признался он.

— Ты просто пытаешься вернуть то, что отнял Вулфгар, — вскинулась Эйслинн, упираясь кулачком в мускулистые плечи мужчины. — Отпусти меня! Поищи для развлечений другую!

— Никто не дал мне такого наслаждения, как ты, — пробормотал норманн, вдыхая запах ее волос и чувствуя, как кровь быстрее побежала в жилах. Молниеносным движением он отворил дверь. — Этот глупец Вулфгар еще долго провозится со своими людьми и лошадьми, а Вашель пообещал посторожить, чтобы никто нам не помешал. Он оповестит нас стуком о приближении бастарда. Поэтому пойдем, голубка, не стоит терять времени.

Только теперь Эйслинн стала сопротивляться по-настоящему и попыталась вцепиться ногтями ему в лицо, но он изловчился завернуть ей руки за спину и грубо притиснуть девушку к себе. Держа ее мертвой хваткой, Рагнор ухмыльнулся в ответ на яростный взгляд Эйслинн.

— Клянусь жизнью, ведьмочка, ты шлюшка куда более игривая, чем та деревенщина, которую дал бы мне Вулфгар. Но я не удовлетворюсь жалкими объедками, которые он бросает мне, как голодному псу. Ну уж нет, мне больше по вкусу тонкие блюда!

Он подхватил Эйслинн на руки и устремился в спальню, захлопнув за собой дверь.

— Ты, жалкий червяк! Мерзкая гадина из самого ада! — вскрикнула Эйслинн, молотя по его спине кулаками. — Я скорее умру, чем вновь покорюсь тебе!

— Сомневаюсь, голубка! Успокойся и поверь, я буду нежен с тобой.

— Никогда! — взвизгнула Эйслинн.

— Значит, получишь то, что причитается!

Он швырнул девушку на кровать и бросился на нее, придавив тяжестью тела так, что она не могла увернуться. Эйслинн боролась, как дикая кошка, попавшая в сеть охотника, и между ними разгорелся свирепый поединок. Она билась под ним, стараясь выскользнуть и одновременно натягивая высоко задранную юбку на голые бедра. Если она продержится до возвращения Вулфгара… но кто знает, когда он придет, а силы у нее иссякают с ужасающей быстротой. А вдруг она так и не сохранит ту малую толику достоинства, которое у нее осталось?

Рагнор рвал на ней платье, обнажая грудь. Эйслинн почувствовала, как влажные теплые губы сдавили сосок, и содрогнулась от омерзения.

— Если тебе не противно валяться в постели с этим кабаном Вулфгаром, — срывающимся голосом пробормотал он, — то, возможно, ты получишь истинное наслаждение с опытным любовником.

— Подлый болван! — задохнулась она, изнемогая от борьбы. — Ты глупый зеленый юнец по сравнению с ним!

Неожиданно раздавшийся грохот заставил обоих ошеломленно застыть. Треск оглушительным эхом отразился от стен спальни; Рагнор, судорожно дернувшись, откатился от девушки и встревожено прислушался. Эйслинн попыталась сесть, но дверь широко распахнулась, и на пороге вырос Вулфгар. У его ног лежал обмякший, стонущий Вашель. С небрежностью, отнюдь не успокоившей Рагнора, Вулфгар прислонился к косяку, поставил ногу на грудь Вашеля и прежде всего внимательно оглядел Эйслинн, лихорадочно пытавшуюся завернуться в рваное платье и закрыть голые ноги. Удостоверившись, что девушке не причинили вреда, он пристально уставился на ее смертельно побледневшего мучителя.

— Не в моих правилах убивать мужчину из-за женщины, — медленно выговорил Вулфгар. — Но ты, сэр де Марте, жестоко испытываешь мое терпение. Я ни с кем не делюсь тем, что принадлежит мне, и никому не позволю в этом усомниться. Суэйн вовремя рассказал мне, что здесь затевается что-то неладное, особенно когда заметил Вашеля возле моей спальни. Успей ты овладеть девушкой — и не увидел бы завтрашнего восхода.

Вулфгар, выглянув в коридор, сделал повелительный жест, и на свет выступил Суэйн. Эйслинн села, с восторженной улыбкой наблюдая, как великан викинг оттаскивает от нее благородного норманна. Рагнор сыпал проклятиями и пытался вырваться, но Вулфгар лишь улыбался, наслаждаясь его страданиями.

— Брось негодяя в хлев к свиньям, — велел он Суэйну и, показав на Вашеля, добавил: — С ним сделаешь то же самое, когда вернешься. Там они найдут себе достойную компанию и утешат друг друга, а заодно запомнят, что нельзя охотиться в моих угодьях!

Избавившись от непрошеных гостей, Вулфгар закрыл дверь и обернулся к Эйслинн. У нее на лице сияла ослепительная улыбка, но стоило ему приблизиться, как она поспешно вскочила с кровати.

— Сэр Рагнор, несомненно, жаждет крови, особенно теперь, после урона, нанесенного тобой его достоинству, — усмехнулась она. — Его гордость ужасно пострадала. Сама бы я никогда не сумела так великолепно отомстить.

Вулфгар молча разглядывал ее гибкую фигуру, но Эйслинн, не обращая ни на что внимания, величественно устремилась к очагу, придерживая на груди разорванное платье.

— И конечно, тебе льстит, что мы ссоримся из-за тебя. Признайся, от кого из нас двоих тебе больше всего хочется избавиться? Кажется, я гораздо сильнее смущаю твое душевное спокойствие, чем он.

Эйслинн медленно подошла к нему и, глядя в серые глаза, покачала головой.

— Господин мой, ты считаешь меня дурой? Я не могу сделать и шага без того, чтобы не убедиться в твоем покровительстве. Я прекрасно сознаю, что ничем не заплатила за эту защиту, но продолжаю надеяться, что, как галантный рыцарь, ты не потребуешь столь недостойную награду от дамы, не связанной с тобой брачными обетами.

— Не ошибись, Эйслинн, — фыркнул он, — галантность и великодушие не в моей натуре, особенно во всем, что касается женщин. Не сомневайся, что заплатишь, и заплатишь сполна.

Ее губы по-прежнему изгибались в неотразимой улыбке, а глаза сверкали так нестерпимо, что могли бы навеки покорить не столь неукротимого мужчину.

— По-моему, господин, ты только лаешь, но не кусаешься.

Рыжеватые брови насмешливо изогнулись.

— Ты так считаешь, девица? Ничего, когда-нибудь поймешь, как была не права.

И с этими словами Вулфгар задул свечи и разделся при свете очага, а потом бросился на постель и лишь тогда резко приказал:

— С завтрашнего дня будешь носить кинжал для защиты. Надеюсь, это избавит тебя от нападения.

Эйслинн пожала плечами, завернулась в шкуры и закрыла глаза, сонно думая, как отблески пламени играют на его бронзовой коже, а мускулы перекатываются при каждом движении.

Глава 6

Эйслинн краем уха услышала о поспешном отъезде Рагнора следующим утром. Говорили, что он умчался стрелой, мрачный, как туча, не проронив ни единого слова. Девушка неприкрыто злорадствовала, видя унижение ненавистного ей человека, и с легким сердцем отправилась хлопотать по хозяйству. Знакомая приятная тяжесть пояса, лежащего на бедрах, и кинжала в ножнах прибавляла ей уверенности. Сам Вулфгар принес ей пояс и клинок, когда Эйслинн одевалась, и в своей обычной манере отмахнулся от благодарностей, да еще и бросил очередную язвительную шутку, которая лишь разожгла гнев девушки.

День уже клонился к вечеру, когда Эйслинн, сидевшая вместе с матерью на могиле Эрланда, подняла глаза и увидела человека, устало бредущего через лес к дому. Несколько минут она наблюдала за неизвестным, отмечая нечто странное в его внешности, и неожиданно поняла, что растрепанные волосы слишком длинны, а лицо полу-скрыто густой бородой. Она потрясенно охнула, но тут же постаралась скрыть удивление от матери, встревожено вскинувшей голову. Девушка тут же успокаивающе улыбнулась, и Майда снова склонилась над холмиком, скорбя по ушедшему мужу и что-то уныло напевая.

Эйслинн беспокойно огляделась, опасаясь, что какой-нибудь норманн тоже заметил незнакомца, но все было тихо. Она хладнокровно поднялась и не спеша обогнула дом. Удостоверившись, что никто не следит за ней, Эйслинн повернулась и бросилась через поляну, в заросли на краю болота, а затем назад, к холмам, где увидела незнакомца. В спешке она не обращала внимания на острые сучья и ветки, цеплявшиеся за накидку, и наконец догнала мужчину, в котором узнала Томаса, рыцаря и вассала отца. Девушка, вне себя от радости и облегчения, окликнула человека, которого все считали погибшим. Томас остановился и, увидев Эйслинн, поспешил навстречу.

— Госпожа моя, я уже отчаялся вновь увидеть Даркенуолд, — пробормотал он со слезами на глазах. — Надеюсь, ваш батюшка здоров? Я был ранен в битве у Стэмфорд-Бридж и не смог сражаться при Гастингсе. — Лицо рыцаря опечалилось. — Плохие времена настали для Англии. Все пропало.

— Они здесь, Томас, — прошептала Эйслинн. — Эрланд мертв.

— О госпожа, — в ужасе воскликнул рыцарь, — какое несчастье!

— Мы должны спрятать тебя?

Томас встревожено взглянул на дом, сжимая рукоять меча, но понял истинное значение ее слов, лишь заметив норманнских рыцарей. Некоторые стояли рядом с Майдой.

Эйслинн коснулась его плеча и настойчиво повторила:

— Отправляйся к Хилде и спрячься там. Ее мужа убили вместе с Эрландом, дочь замучила шайка грабителей. Она будет тебе рада. Иди немедленно! Я принесу вам еду, когда уверюсь, что меня никто не видит.

Томас кивнул и скрылся среди деревьев. Эйслинн смотрела ему вслед, пока он не исчез, а потом вернулась в дом и с помощью Глинн быстро похватала хлеб, сыр, несколько шматков мяса и спрятала все в складках накидки. В спешке девушка пробежала мимо Керуика, забыв о его присутствии, но он схватился за подол ее юбки, едва не повалив бывшую невесту на пол.

— Куда это Ты так несешься? — осведомился он. — К любовнику?

— О Керуик! — нетерпеливо вскричала Эйслинн. — Не сейчас! Томас вернулся! Я должна его увидеть!

— Лучше скажи, когда твой любовник освободит меня, — проворчал Керуик, поднимая скованные руки. — Эти цепи слишком тяжелы, а разум мой меркнет от безысходности. Мне хотелось бы заняться чем-то, а не с утра до вечера отгонять от себя собак! Они-то бегают где хотят! — Он в отчаянии показал на псов. — Что я должен делать, чтобы оказаться на свободе?

— Я поговорю с Вулфгаром, — заверила его девушка.

— И какие утехи пообещаешь ему? — горько усмехнулся Керуик.

— Ревность гложет твою душу, — вздохнула Эйслинн.

Юноша яростно дернул ее на себя, так что узелок с едой покатился по полу, и грубо вынудил Эйслинн встать на колени. Жесткие губы впились в ее рот, причиняя боль. Пальцы рвали вырез платья.

— О Керуик, нет! — охнула Эйслинн, вырываясь и в отчаянии упираясь ему в грудь. — Только не ты!

— Почему этот ублюдок, а не я? — настаивал он, сжимая ее обнажившуюся грудь. Лицо Керуика, искаженное желанием, казалось, вмиг осунулось, а ласки становились все более жестокими. — У меця есть все права на тебя!

— Нет! Нет! — задыхалась девушка, яростно отталкивая его. — Мы не произносили брачных обетов! Я не принадлежу никому! Ни тебе, ни Рагнору, ни даже Вулфгару! Я сама себе хозяйка!

— Почему же в таком случае ты каждый вечер ползешь в постель норманна, словно покорная сука? — прошипел Керуик. — Сидишь с ним за столом и смотришь только на него! Стоит ему взглянуть на тебя, как ты начинаешь заикаться!

— Это неправда!

— Думаешь, я слепой?! Но у меня нет иных развлечений, кроме как наблюдать за вами! Господи Боже, да ты жаждешь его объятий, как голодный — еды! Почему?! Почему?!! Он враг, а я твой жених! Почему ты лишаешь меня своих милостей? Мне тоже нужно твое тело! Все эти месяцы я жил в целомудрии из уважения к твоей чести! Моему терпению пришел конец!

— Неужели ты возьмешь меня здесь, среди собак? — разъяренно произнесла девушка. — Значит, настолько презираешь меня, что готов получать наслаждение, как эти грязные псы?! Но даже они ласкают сук! Вулфгар по крайней мере никогда так со мной не обращается!

Керуик исступленно встряхнул ее.

— Значит, признаешься, что предпочитаешь его объятия моим?!

— Да! — выпалила Эйслинн, ничего не видя из-за слез и гнева. — Он нежен со мной! А теперь отпусти меня, пока он не пришел!

Керуик резко разжал руки и с проклятием отбросил девушку. Он почувствовал, что ее привязанность к нему слабеет. Всегда гордая и недоступная, Эйслинн становилась в присутствии этого норманнского дьявола страстной женщиной. Она была словно незажженная свеча — стройная, холодная, недосягаемая, пока не явился тот, кого называли Вулфгаром, и не зажег ее, и теперь Эйслинн горела манящим, ослепительным светом. Такое трудно вынести, особенно ее бывшему жениху, и еще труднее сознавать, что сам Керуик никогда не возбуждал в ней подобных чувств. А норманнский рыцарь не только не ценил доставшееся ему сокровище, но и бравировал своим презрением к женщинам на языке, который, как он считал, непонятен саксам. Этот человек украл любовь Керуика, притом без малейших усилий, но теперь появилась возможность ее завоевать вновь. Керуик пообещал себе, что освободит Эйслинн от власти волка.

Молодой человек с жалкой улыбкой протянул руку, но Эйслинн отпрянула и с подозрением уставилась на него.

— Ты права, Эйслинн. Ревность снедает меня. Прости, моя драгоценная любовь.

— Я попрошу Вулфгара освободить тебя, — спокойно пообещала она и вышла из дома, судорожно стягивая на груди накидку, чтобы прикрыть разорванное платье и узелок с припасами. Времени переодеться не было — она опасалась, что из-за неприятной сцены с Керуиком слишком замешкалась и Вулфгар вот-вот появится в зале.

Хилда, ожидавшая у дверей лачуги, поспешно впустила девушку.

— Он не ранен? — тихо спросила Эйслинн, глядя на Томаса, мрачно сидевшего у очага.

— Нет, только сердце его нуждается в исцелении, госпожа, как и у меня, — ответила старуха. — Я позабочусь о нем.

Эйслинн отдала ей еду, стараясь, чтобы накидка не распахнулась.

— Если кто-то увидит мясо, скажи, что это я украла.

— Я не боюсь смерти, — вздохнула старуха. — Моя жизнь почти кончена, а ваша только начинается.

— Вулфгар меня не тронет, — неуверенно ответила Эйслинн. — Но скажи, есть где спрятаться Томасу, если они нагрянут? Нельзя, чтобы его тут нашли.

— Не бойтесь, госпожа, мы отыщем тайник.

— Хорошо. А сейчас я должна идти. Завтра принесу еще еды, — пообещала девушка. Она уже открыла дверь и хотела ступить через порог, но услышала тревожный крик Хилды:

— Норманны!

Эйслинн, похолодев от страха, подняла глаза. Перед лачугой стоял Вулфгар с двумя солдатами. Девушка застыла под уничтожающим взглядом серых глаз. Он собрался войти в домик, но девушка загородила ему дорогу. Вулфгар, пренебрежительно фыркнув, протянул руку и легко отодвинул Эйслинн в сторону.

— Нет! Он ничего не сделал! — охнула она, в отчаянии хватаясь за руку Вулфгара. — Оставь его в покое!

Рыцарь взглянул на тонкие пальчики, вцепившиеся ему в рукав, и грозно остерег:

— Ты заходишь слишком далеко, Эйслинн из Даркенуолда. Подобные дела тебя не касаются.

Эйслинн испуганно взглянула на Томаса, готового к схватке. Неужели еще один сакс падет от меча норманна? От ужасной мысли внутри у нее все скрутило, но девушка знала, что обязана предотвратить насилие.

— Господин, Томас — храбрый воин. Разве справедливо проливать его кровь теперь, когда настал мир и битвы закончились, только потому, что он честно сражался за короля, которому, как и мой отец, клялся в верности. О повелитель, явите мудрость и милосердие, и я стану вашей рабой.

Лицо Вулфгара окаменело.

— Ты пытаешься продать то, что принадлежит мне по праву. Снова хочешь добиться своего? Немедленно отпусти меня и уходи!

— Пожалуйста, господин, — со слезами прошептала девушка.

Вулфгар молча оторвал от рукава ее пальцы, повернулся и шагнул к Томасу. Его люди проскользнули мимо Эйслинн и встали позади.

— Тебя зовут Томас? — осведомился Вулфгар. Мужчина недоуменно посмотрел на норманна.

— Господин, он не знает твоего языка, — пояснила Эйслинн.

— Скажи, чтобы бросил меч и шел с нами, — велел Вулфгар. Девушка повторила сказанное, но Томас настороженно отступил.

— Госпожа, они собираются убить меня?

Эйслинн метнула нерешительный взгляд на Вулфгара, отметив, что широкие плечи обтянуты кольчугой, а рука небрежно сжимает меч. Если он убил сразу четверых воров, голодный и усталый сакс ему не опасен. Остается лишь уповать на доброту Вулфгара.

— Нет, — ответила она с возросшей уверенностью. — Новый хозяин Даркенуолда великодушен и справедлив.

Томас, немного поколебавшись, протянул меч Вулфгару. Приняв его, норманн повернулся и направился к двери. По пути он схватил Эйслинн за руку и потащил за собой, а его люди вывели Томаса. Под ярким солнцем девушка недоуменно воззрилась на Вулфгара, но тот продолжал неумолимо тащить ее, оставаясь совершенно бесстрастным. Эйслинн не осмелилась спросить о его намерениях. Вулфгар все ускорял шаги, и девушке приходилось едва ли не бежать, чтобы не отстать от него. Он так же молча подхватил ее под локоть, но Эйслинн запуталась в юбках и чуть не упала. Вулфгар вовремя поддержал ее и недоуменно уставился на разорванное платье. Его глаза удивленно раскрылись при виде белоснежных холмиков, дерзко выглядывающих из корсажа, но тут же снова сузились. Вулфгар многозначительно посмотрел на кинжал, прикрепленный к поясу девушки, а потом в лицо Эйслинн. Ее словно сковало холодом, и Эйслин почему-то поняла: он знает обо всем, что произошло. Она затаила дыхание, пока Вулфгар закутывал ее в накидку. Потом он взял Эйслинн за локоть и повел вперед.

В полном молчании они добрались до дома. Лишь там Вулфгар освободил Эйслинн и обернулся к Томасу. Воспользовавшись случаем, девушка стала подниматься в спальню, чтобы сменить платье.

— Не смей! — прогремел голос Вулфгара. Эйслинн в страхе посмотрела на Керуика. Его испуганное лицо под неумолимым взглядом норманна словно отразило ее собственные страхи. Майда боязливо захныкала, ломая руки. Эйслинн медленно повернулась и подошла к нему.

— Господин, — тихо спросила она, — что тебе угодно?

— Прошу почтить нас своим присутствием, пока я не разрешу тебе удалиться, — мрачно объявил Вулфгар. — Ну а теперь присядь и отдохни.

Эйслинн, кивнув, устроилась на скамье у стола. Вулфгар ткнул пальцем в Керуика.

— Освободите его и приведите сюда!

Керуик побледнел и стал вырываться из рук норманнов. Но их оказалось слишком много, и вскоре его сопротивление было сломлено. Юноша на глазах съежился от ужаса. Суэйн хмыкнул.

— Маленький сакс трясется от страха. Что же он натворил?

— Ничего! Оставьте меня в покое! — вскрикнул Керуик, но тут же прикусил губу. Викинг расхохотался:

— Значит, ты говоришь по-французски! Вулфгар был прав.

— Что вы хотите от меня? — охнул сакс, поглядывая на Эйслинн.

Вулфгар улыбнулся:

— Томас не знает нашего языка. Ты поможешь мне.

Эйслинн сдержала вздох облегчения. Вулфгар ничего не делал без цели. Почему ее не попросили переводить?

Девушка встревожено нахмурилась и недоуменно присмотрелась к Вулфгару. Он говорил спокойно, пристально наблюдая за Керуиком, даже не глядя на несчастного вассала.

— Скажи этому человеку, что он может стать рабом и сидеть на цепи вместе с ворами, а может занять прежнее положение, но при условии, что расстанется с оружием и не поднимет его без моего приказа, а также подстрижет волосы и сбреет бороду. И последнее — Томас должен сегодня принести клятву верности герцогу Вильгельму.

Пока Керуик повторял слова Вулфгара, тот подошел к Эйслинн и прислонился бедром к столу. Томаса, казалось, больше всего огорчала потеря пышных белокурых волос, но вскоре он пришел в себя и кивнул, особенно когда Керуик обнажил спину и показал ему рубцы.

Неожиданно Эйслинн испуганно сообразила, что накидка распахнулась и голые груди выставлены на всеобщее обозрение. Быстро взглянув на Вулфгара, Эйслинн уверилась, что худшие ее опасения подтвердились. Его жадный взор был устремлен на распахнутый лиф. Девушка жарко вспыхнула и судорожно вцепилась в накидку, когда рука Вулфгара легла на ее обнаженное плечо. Жар охватил ее тело, едва длинные пальцы медленно обвели ключицу, изгиб шеи, подбородок, а потом легли на белоснежную выпуклость. В комнате воцарилась мертвая тишина, и Керуик уставился на любовников, побагровев и сжав кулаки. Эйслинн неожиданно поняла игру Вулфгара и хотела сказать что-то, но он стиснул ее плечо, и хотя его губы улыбались, жест был вполне ясен — ей запретили вмешиваться.

— Кажется, ты слишком замешкался, Керуик, — не поднимая глаз, заметил Вулфгар. — Займись делом.

Юноша задохнулся и попытался возразить. Но голос ему не повиновался.

— Говори, сакс. Я хочу слышать четкую английскую речь.

— Не могу! — внезапно вскрикнул Керуик, тряся головой.

— Почему же? — вкрадчиво осведомился Вулфгар. — Я твой господин. Разве ты не должен повиноваться?

— Тогда отойди от нее! — завопил Керуик, показывая на Эйслинн. — Ты не имеешь права ласкать ее при всех! Она моя!

Поведение Вулфгара мгновенно изменилось. Перед глазами сакса блеснул острый меч. Норманн вмиг очутился у очага и, схватившись обеими руками за рукоятку, разрубил надвое огромное полено. Потом молниеносным ударом расколол тяжелую деревянную скамью и устремился к Керуику. Тот позеленел от страха, хотя и старался сохранить прежний вызывающий вид. Вулфгар остановился перед молодым человеком, расставив ноги и подбоченившись. Громовым голосом, от которого задрожали потолочные балки, он объявил:

— Клянусь Богом, сакс, ты жестоко испытываешь мое терпение! Ты больше не лорд, а простой крестьянин! Как ты посмел прикоснуться к тому, что принадлежит мне?! — Теперь его голос напоминал рычание: — Вы оба говорите по-французски, но Эйслинн еще и дарит мне наслаждение, а от тебя одни неприятности! И хотя я не выношу, когда женщины вмешиваются в мои дела, твоя жизнь куда дешевле ее! Помни об этом, когда в следующий раз отважишься на нечто подобное, иначе не доживешь до следующего утра. — И уже спокойнее добавил: — Надеюсь, ты понимаешь, что я не шучу?

Керуик потупился.

— Да, господин. — Но тут же, выпрямившись, твердо взглянул в глаза Вулфгару, хотя по щеке медленно поползла слеза. — Но это будет трудно. Ведь я любил ее.

Вулфгар проникся чем-то вроде уважения к этому невзрачному саксу, а вместе с уважением родилось и сострадание. Он жалел любого мужчину, очарованного и опьяненного женщиной, хотя и считал их глупцами, попавшимися на удочку обыкновенной девчонки.

— Значит, договорились, — подытожил Вулфгар. — Больше тебя не будут держать в цепях, если ты не навлечешь на себя новое наказание. А теперь возьмите этого человека, подстригите его и проследите, чтобы он поклялся перед крестом.

Пока его люди провожали Керуика и Томаса, Вулфгар направился к лестнице. Он преодолел несколько первых ступенек, прежде чем оглянуться на Эйслинн, неподвижно сидевшую на прежнем месте. Наконец-то опомнившись, девушка подняла глаза.

— Вы, кажется, растерялись, мадемуазель, — усмехнулся он, но тут же вновь стал серьезным: — Я рад возвращению каждого мужчины этого города. Голод приводит их к теплым жилищам, а труд помогает жить в довольстве. Поэтому, если ты отыщешь еще несколько заблудившихся мужчин, не прячь их, а приводи ко мне без всякого страха. Ну а теперь пойди и смени эти лохмотья, а потом мы наконец пообедаем. Полагаю, у тебя остались целые платья, и не придется одеваться в обноски. Еще одна встреча с горячим мужчиной, умирающим от похоти, и мне придется потратиться на твои наряды. Боюсь, вскоре ты обойдешься мне дороже, чем стоишь на самом деле. Мне не хотелось бы бросать свои деньги жалкому портному, ведь все мое состояние заработано тяжким трудом, и я могу найти для него лучшее применение.

Эйслинн надменно встала и с достоинством поплыла вверх по ступенькам, сопровождаемая веселым взглядом Вулфгара. Она прошла вперед, он не отставал и, закрыв дверь, сбросил тяжелую кольчугу. Эйслинн нерешительно огляделась, понимая, что вряд ли сможет сейчас остаться в одиночестве. Когда Вулфгар подошел к очагу и вытянул руки над огнем, девушка сообразила, что лучшего случая не представится. Повернувшись спиной, она поспешно сбросила накидку на пол и стащила с себя разорванное платье. Слабый звук, донесшийся с того места, где стоял Вулфгар, побудил ее прижать к груди нижнее платье. Она осторожно повернула голову и задохнулась. Его взгляд горел неприкрытой страстью и прожигал Эйслинн насквозь. Девушка почему-то не смутилась: приятное тепло медленно разливалось по телу. Она с усилием вздернула подбородок и ответила ему холодным взором.

— Мой господин доволен или желает, чтобы я доставила ему удовольствие? Пожалуйста, ответь, прежде чем я прикрою свою тощую фигуру, дабы тебе не пришлось тратить драгоценные монеты на мою одежду.

Он сморщился, и страсть в его глазах угасла. Став мрачнее тучи, норманн устремился прочь из комнаты.

Небо затянули черные тучи, и первые капли дождя вскоре превратились в настоящий ливень. Эйслинн сонно потянулась, поплотнее укуталась в шкуры и приоткрыла глаза, пытаясь понять, что ее разбудило. Неужели Вулфгар встал и открыл ставни?

Несколько минут она смотрела в окно на серую стену дождя, наслаждаясь успокаивающим монотонным шумом, но тут и без того неяркий свет загородила чья-то фигура. Эйслинн вскочила, сообразив, что Вулфгар уже поднялся и оделся. На нем были лишь туника и кожаные штаны, словно он совершенно не ощущал холода.

— Прости, господин. Я не знала, что ты рано встанешь. Сейчас принесу завтрак.

— Нет, — покачал головой Вулфгар. — У меня нет срочных дел. Это дождь меня разбудил.

Эйслинн подошла к окну и встала рядом с Вулфгаром, отводя с лица тяжелые пряди. Длинные волосы разметались по плечам. Вулфгар осторожно поднял один, самый красивый локон и намотал на палец.

— Ты поздно лег вчера, господин. Случилось что-то? Вулфгар, взглянув ей в глаза, признался:

— Вчера я не был с женщиной, если тебя интересует именно это.

Эйслинн, покраснев, высунулась из окна, чтобы набрать в горсть дождевой воды. Она поднесла ко рту сложенные ладони и весело рассмеялась, когда ускользнувшая струйка поползла по подбородку на грудь, намочив легкое платье. Девушка вздрогнула от холода и снова протянула руки в окно, чувствуя пристальный взгляд Вулфгара.

Несколько секунд она присматривалась к тому, что творится внизу, остро сознавая присутствие норманна. Его близость зажгла в ней странное, но приятное пламя, согревшее кровь.

— Господин, — медленно произнесла она, не глядя на Вулфгара. — Ты не желаешь моей благодарности, однако я очень тебе обязана за проявленное к Керуику милосердие. Он не так глуп и ограничен, как кажется. Не понимаю, что толкнуло его на этот поступок. Говоря по правде, я не встречала человека умнее.

— Да, пока его рассудок не затуманило предательство женшины, — задумчиво пробормотал Вулфгар.

Эйслинн резко вскинула голову, краска гнева разлилась по щекам.

— Я всегда была верна Керуику, пока мою судьбу не решили за меня.

— Хотел бы я знать, девушка, долго ли еще ты хранила бы верность жениху, не потащи Рагнор тебя в постель.

— Керуика выбрал мой отец, и я до смертного часа не забыла бы клятв, данных перед алтарем. Я не из тех легкомысленных девиц, которым достаточно одного ласкового слова, чтобы лечь под мужчину.

Вулфгар по-прежнему смотрел на Эйслинн, и та вопросительно подняла брови.

— Но скажи, сэр, почему ты так боишься вероломства женщин? — И, заметив, как он помрачнел, настойчиво продолжала: — Почему ты так презираешь слабый пол, особенно ту, что дала тебе жизнь? Что она сделала?

Шрам на щеке Вулфгара побагровел. Эйслинн показалось, будто норманн изо всех сил сдерживается, чтобы не ударить ее, но в глазах у нее не было страха. Вулфгар развернулся, в три прыжка оказался у кровати и с досадой вдавил кулак в ладонь. Он стоял молча, пережидая приступ слепой ярости, бушующей в нем с ураганной силой. Прошло немало времени, прежде чем Вулфгар, не оборачиваясь, бросил через плечо:

— Да, она родила меня, но и только. Поверь, сначала мать возненавидела меня, а не наоборот. Она не дала ни капли любви малышу, молившему о ласке, а когда мальчик обратился к отцу, постаралась уничтожить и эту привязанность. Они отшвырнули меня как нечто недостойное их внимания!

Сердце Эйслинн сжалось от невыносимой боли и жалости. Она внезапно захотела подойти к Вулфгару, прижать его голову к своей груди и разгладить морщинки на лбу. Девушка никогда в жизни не испытывала такой нежности и теперь порядком растерялась. Этот человек — враг, а она хочет залечить его раны. Что за безумие?

Девушка подошла к Вулфгару и осторожно положила руку ему на плечо.

— Мой язык слишком остер и дерзок, — выговорила она наконец. — Мне часто твердят об этом недостатке. Пожалуйста, прости меня. Столь грустные воспоминания должны оставаться навеки похороненными в глубинах памяти.

Вулфгар осторожно погладил ее по щеке.

— Ну а я, по чести сказать, не верю женщинам, — сухо улыбнулся он. — И мне не раз твердили об этом недостатке.

— Все когда-нибудь бывает впервые, господин, — мягко ответила Эйслинн, не сводя с него глаз. — Поживем — увидим.

Глава 7

Отблески пламени очага плясали на лезвии меча, который держал Вулфгар. Большим пальцем он проверил, хорошо ли наточено оружие, и нагнулся, чтобы загладить щербинки. Разогревшись от работы, он скинул тунику, и мускулы на плечах и руках играли от каждого его движения. Эйслинн притулилась в изножье кровати и чинила его чулки. Она тоже сняла верхнее платье, оставшись в нижнем. Сейчас девушка, сидевшая, скрестив ноги, на груде мехов, напоминала белой одеждой и распущенными длинными волосами уроженку севера, невесту какого-то древнего викинга. Возможно, у нее в жилах действительно текла кровь морских разбойников, потому что тепло огня и вид полуобнаженного мужчины заставляли сердце биться сильнее.

Перекусив в последний раз нитку, Эйслинн неожиданно подумала, что, будь она в самом деле этой дикой норвежкой, могла бы сейчас подняться, приблизиться к возлюбленному, погладить по блестящей от пота спине, коснуться мощных рук…

Девушка невольно улыбнулась, представив себе, как отнесся бы к ласке свирепый норманн. При звуках мелодичного смеха Вулфгар поднял голову и вопросительно уставился на Эйслинн. Та поспешно принялась складывать одежду и убирать нитки и ножницы. Вулфгар выругался и поднял палец, на котором появилась капля крови.

— Твое веселье ранит меня, — пробурчал он. — Неужели я так смешон?

— Нет, господин, — промямлила девушка, вспыхнув до корней волос. Она была потрясена собственным поведением. Почему теперь ей нравится его общество и при любой возможности она стремится оказаться рядом? Неужели Керуик прав и она скорее напоминает влюбленную девицу, чем мстительную фурию?

Норманн вернулся к своему занятию, а Эйслинн взяла его тунику и старательно принялась штопать.

Эту идиллию нарушил легкий стук в дверь. Вулфгар попросил гостя войти. На пороге появилась Майда и, поклонившись господину, уселась рядом с Эйслинн.

— Как прошел день, дитя мое? — осведомилась она. — Я не видела тебя, потому что весь день провела в городе, где лечила болезни и раны.

Вулфгар презрительно фыркнул и склонился над лезвием, которое тщательно оттачивал. Эйслинн, однако, вопросительно приподняла брови, зная, что теперь мать преисполнилась равнодушия к бедам и хворям жителей городка и целыми днями вынашивает планы мести захватчикам.

Увидев, что Вулфгар отвлекся, Майда понизила голос и заговорила по-английски:

— Он что же, не оставляет тебя ни на минуту без охраны? Я с утра пыталась поговорить с тобой, но рядом вечно торчит какой-нибудь норманн.

Эйслинн знаком попросила мать замолчать и искоса, боязливо метнула взгляд на Вулфгара, но старуха покачала головой и злобно бросила:

— Этот безмозглый осел не знает нашего благородного языка, а если бы даже понял, скорее всего не сообразил, о чем мы беседуем.

Девушка пожала плечами, и Майда с тревогой продолжала:

— Эйслинн, поберегись норманна, но выслушай меня внимательно. Мы с Керуиком нашли способ сбежать. Умоляю, присоединись к нам, как только выйдет луна. — Не обращая внимания на испуганный взгляд дочери, Майда стиснула ее руку. — Мы покинем южные земли и отправимся в северные страны. Вильгельм еще не успел их захватить, и, кроме того, у нас там родственники. Подождем, пока не будет собрана новая армия, а потом вернемся и освободим наш дом от этих вандалов.

— Мама, прошу, не делай этого, — охнула Эйслинн, пытаясь говорить спокойно и бесстрастно. — Норманнов слишком много, и они объезжают дозором окрестности. Чужаки просто раздавят нас, как воров, конскими копытами. А Керуик? Что с ним сделают, если поймают на этот раз? Наверняка его ждет куда более жестокое наказание.

— Я должна, — прошипела Майда и уже хладнокровнее добавила: — Не могу видеть, как наши земли топчут сапоги норманнов. И не собираюсь доставлять удовольствие этому… — она кивком указала на Вулфгара, — величая его господином.

— Но, мама, это просто глупо, — возразила Эйслинн. — Если ты так упряма — беги, но я не могу этого сделать — ведь наши люди все еще страдают под игом норманнского герцога, а Вулфгар по крайней мере сочувствует нам и даже оказывает некоторые милости, хотя и неохотно.

Майда, заметив смягчившийся взгляд дочери, едва не взвыла:

— Ай-яй-яй-яй… моя плоть и кровь, мое милое дитя, променяла родных и друзей на норманнского бастарда!

— Да, мама, возможно, этот норманн — бастард, но зато настоящий мужчина, подобного которому я раньше не встречала.

— Похоже, он хорошо тебя объездил, — фыркнула мать. Эйслинн покачала головой и чуть вздернула подбородок.

— Ошибаешься. Я ни разу не легла рядом с ним, хотя порой гадаю, что бы ожидало впереди, вздумай я изменить судьбу.

Она сделала знак матери, и они заговорили по-французски о разных пустяках. Вулфгар поднялся и, вложив меч в ножны, покинул комнату, даже не оглянувшись. Женщины подождали, пока его шаги не затихнут на лестнице. Эйслинн теперь уже громче умоляла мать отказаться от опасной затеи и уделить хотя бы немного внимания нуждам горожан, а не разжигать в них жажду мести, которая наверняка приведет многих на виселицу или плаху.

Прошло несколько минут, прежде чем вернулся Вулфгар. Что-то мрачно проворчав, он уселся и стал протирать щит промасленной тряпкой..

Майда встала, осторожно погладила Эйслинн по щеке и, попрощавшись, выскользнула из комнаты. Девушка глубоко задумалась. Прежнее ощущение довольства и покоя сменилось безотчетной тревогой. Подняв глаза, она увидела, что Вулфгар смотрит на нее с почти нежной улыбкой. Эйслинн удивленно нахмурилась, но он кивнул и вернулся к своему занятию, хотя, казалось, каким-то непонятным образом дал ей понять, что чего-то ожидает.

Минуты тянулись бесконечно. Вулфгар продолжал чистить оружие, а нервы Эйслинн были напряжены до предела. Развязка наступила мгновенно. Из зала донесся визг Майды, сопровождаемый грохотом и треском. Так же внезапно наступила тишина. Охваченная ужасом, Эйслинн отбросила шитье, метнулась к двери и слетела по ступенькам, но у самого подножия лестницы замерла в недоумении. Сначала ее взгляд упал на Керуика, связанного, с кляпом во рту, прикованного среди собак. Глаза сакса пылали яростью, но он, по-видимому, уже сообразил, что всякое сопротивление бесполезно. Майда, беспомощно обвисшая в руках Суэйна, захлебывалась проклятиями. Она снова была в лохмотьях. Рядом на полу валялся большой узел. В душе Эйслинн медленно разгорался гнев. Потемнев лицом, она стремительно обернулась, услышав за спиной голос Вулфгара:

— Что вынудило вас покинуть мой кров? Неужели вы так ненавидите этот дом? Или не получаете достойного вознаграждения за честный труд, или находите северные просторы более привлекательными?

Три пары широко раскрытых глаз потрясенно уставились на него — Вулфгар говорил на безупречном английском языке. Щеки Эйслинн запылали при мысли о том, сколько необдуманных фраз сорвалось у нее с губ в его присутствии. Подумать только, ведь она нисколько не сомневалась, что он ее не понимает!

Девушка съежилась от стыда.

Вулфгар спустился по лестнице, прошел мимо Эйслинн и, устремившись к Майде, показал на ее грязные отрепья.

— Ты, старая кляча! Разве я не предупредил, что если снова поймаю тебя на очередной проделке, обойдусь с тобой, как ты этого заслуживаешь?! Суэйн, привяжи ведьму вместе с собаками и освободи руки сакса, прежде чем псы разорвут его!

— Нет! — взвизгнула Эйслинн и встала перед Вулфгаром. — Ты этого не сделаешь!

Но Вулфгар, не обращая на нее внимания, кивнул Суэйну, и норвежец выполнил его приказ. Когда Майда была надежно прикована, Вулфгар встал перед пленниками, и у него в голосе появились отеческие нотки:

— Сегодня вы, без сомнения, утешите друг друга. Но советую, подумайте хорошенько и осознайте — по сравнению со мной вы дети малые, поскольку я знаю обычаи и повадки придворных, королей и воинов и не раз играл в жестокие игры на полях брани. А теперь желаю вам спокойной ночи. Спите, если сможете.

Он почесал за ухом огромную собаку, а потом, повернувшись к Эйслинн, безмолвно взял ее за руку и повел по ступенькам, но на самом верху обернулся, словно припомнив что-то.

— Кстати, Суэйн, спусти утром собак, пусть побегают. И проверь, вели ли себя эти двое, как подобает покорным рабам. Можешь даже освободить их, если они пообещают бросить свои глупые выходки.

За свою предусмотрительность Вулфгар получил в награду убийственный взгляд Керуика и приглушенное ругательство от Майды. Норманн пожал плечами и любезно улыбнулся:

— Завтра утром вы почувствуете себя по-другому.

И без дальнейших замечаний устремился в спальню, неумолимо таща за собой Эйслинн. Внизу взвыла собака, получившая пинок от Майды.

Вулфгар запер дверь и обернуся к Эйслинн, но в этот миг она наградила его звонкой пощечиной.

— Ты велел приковать мою мать вместе с собаками! — вскричала она. — В таком случае посади меня на цепь рядом с ней!

Она снова размахнулась, но стальные пальцы стиснули ее руку. Девушка попыталась пнуть его в коленку и тут же оказалась на свободе: норманн взвыл от боли и схватился за ушибленное место.

— Прекрати, злючка! — прогремел Вулфгар. — Поберегись!

— Ты нас одурачил! — завопила она, оглядываясь в поисках чего-нибудь потяжелее, чтобы запустить ему в голову. Вулфгар едва успел увернуться от рога, который, ударившись о дверь, с треском разлетелся на мелкие кусочки.

— Эйслинн, — остерег он, но она уже схватилась за табурет.

— Ненавижу тебя!

Табурет полетел следом за рогом, но Вулфгар и на сей раз сумел отступить, а девушка уже искала взглядом новое оружие. Вулфгар в два прыжка очутился рядом и, стиснув Эйслинн, прижал ее руки к бокам. Эйслинн охнула, ощутив силу его неумолимых объятий.

— Ты сердишься не из-за матери! — воскликнул он. — И сама знаешь, что она умерла бы под кнутом! Согласись, что такое наказание гораздо мягче.

Не обращая внимания на сто слова, Эйслинн извивалась и билась, пытаясь вырваться.

— Не смей унижать ее!

— Ты жаждешь мести, считая, что твоя гордость задета.

— Но ты обманул меня!

Она попыталась наступить ему на ногу, и Вулфгару пришлось покрепче сжать ее бедра, чтобы не дать пошевелиться.

— Задумай я в самом деле обмануть тебя, девушка, ты бы уже давно делила со мной постель.

И так как Эйслинн по-прежнему продолжала вырываться, ему пришлось грубо швырнуть ее в кресло.

— Остынь, моя прекрасная ведьмочка. Не хочу, чтобы собаки грызли твою восхитительную плоть.

— Я не останусь с тобой в этой комнате! — охнула Эйслинн, вскакивая.

— Не волнуйся, — поддразнил он, оглядывая ее с лукавой улыбкой. — Я не собираюсь воспользоваться твоей слабостью.

Эйслинн бросилась на него и хотела снова ударить, но Вулфгар схватил ее за руки и завел их ей за спину, прижимая девушку к себе. Она ударила коленом ему в пах. Вулфгар, застонав, упал на постель. Эйслинн удивленно воззрилась на него, но снова ринулась на врага. Вулфгар попытался отбросить девушку, но она вонзила ногти ему в грудь, оставляя глубокие борозды.

— Ты кровожадная тварь! — задохнулся он. — Сейчас я тебя проучу!

Он поймал ее запястье, подтащил ближе, бросил себе на колени, но прежде, чем широкая ладонь опустилась на ее ягодицы, Эйслинн выскользнула и сползла на пол. Исполненный решимости отмерить ей заслуженное, по его мнению, наказание, Вулфгар попытался дернуть ее обратно, однако Эйслинн увернулась, и его рука опустилась на ее бедро. Широкое платье задралось и обмоталось вокруг талии девушки, оставив нижнюю часть тела оголенной. Почувствовав его прикосновение, девушка впервые по-настоящему испугалась. Теперь она старалась уползти подальше, а бушующий гнев сменился страхом. Однако Вулфгар по-прежнему крепко держал ее, вновь притягивая к себе на колени. Длинные волосы девушки разметались, затрудняя движения, но она мгновенно впилась острыми зубами ему в ладонь. Вулфгар, застонав, разжал на миг пальцы, но тут же схватил ее за ворот платья. Послышался треск, и ветхая ткань разошлась сверху донизу, как только Эйслинн выпрямилась.

Девушка в ужасе уставилась на свое обнаженное тело, но Вулфгар пожирал жадным взглядом драгоценную добычу. Ее кожа тускло сияла в свете очага, а груди, полные и налитые, выглядывали из-под лохмотьев. Его неутолимый голод, так долго подавляемый, теперь вырвался на волю и запылал бурлящей в крови лихорадкой.

Он подхватил Эйслинн, и тотчас она оказалась лежащей среди разостланных на кровати шкур. Взгляды их встретились, и девушка прочитала в серых глазах, что больше он не намерен ждать.

— Нет! — крикнула она, пытаясь оттолкнуть норманна, но он безжалостно стиснул ее руки, одновременно раздвигая коленом бедра. Морщась от резкой боли, Эйслинн пробормотала проклятие, быстро заглушенное его губами, впившимися в ее рот. Дернув девушку за волосы, он заставил ее запрокинуть голову и выгнуть спину, пока упругие холмики не оказались прижатыми к его груди. Его губы обжигали, не давая дышать. Он осыпал поцелуями ее лицо, веки, мочки крохотных ушей, шепча нежные слова, и Эйслинн догадалась, какую страсть пробудила в нем.

В панике она стала отбиваться, но ее сопротивление лишь разожгло его. Девушка попыталась отпрянуть, но даже когда Вулфгар отпустил ее руки, она запуталась в собственных волосах, сползшем платье и шкурах и не смогла пошевелиться. Норманн отшвырнул разорванную одежду и тесно прижался к ней. Эйслинн закрыла глаза, но Вулфгар прижал ее плечи к постели и вытянул ее руки вдоль туловища. Между их телами совсем не осталось просвета. Эйслинн начала извиваться, но соблазнительные движения только обостряли желание Вулфгара. Его губы скользнули ниже, к ее грудям, и сомкнулись на набухшем соске, пока девушка не почувствовала, что вся горит, словно обожженная раскаленным клеймом. Странное тепло растеклось по ее телу, и сердце забилось сильнее. Он снова припал к ее губам, и девушка, сама не зная почему, обвила его шею, отдаваясь всепоглощающей страсти. Голова закружилась, истома почти сразу сменилась резкой разрывающей тело болью. Эйслинн вскрикнула и вновь принялась бешено сопротивляться, но Вулфгар уже ничего не сознавал. Его губы проложили огненную дорожку на ее шее, а когда Эйслинн вцепилась ему в плечи, он попросту схватил ее руки и поднял над головой.

Но вот он, содрогаясь, излился в нее и устало обмяк, а Эйслинн мучительно всхлипывала, когда Вулфгар наконец откатился от нее. Девушка забилась в угол кровати и накрылась шкурами с головой. Задыхаясь от ярости, она обрушила на голову насильника поток проклятий. Но Вулфгар только весело ухмыльнулся:

— Я не предполагал, что найду в своей постели такую резвую лошадку!

Приглушенные гневные вопли были ему ответом. Вулфгар снова рассмеялся, проводя пальцем по глубоким кровавым бороздам на груди.

— Всего четыре кусочка плоти за ночь с колдуньей! Ха! Стоило пострадать из-за этого, и я с радостью снова заплачу такую же цену!

— Ты гнусный червяк! — задохнулась Эйслинн. — Попытайся еще раз, и я твоим же мечом распорю тебе брюхо!

Вулфгар запрокинул рыжеватую голову и громко расхохотался. Глаза Эйслинн сузились; девушка кипела от злости. Но Вулфгар забрался под шкуры, поближе к ней, и улыбнулся:

— Может, тебя немного утешит, что кровать куда мягче каменного пола.

Он хмыкнул и, отвернувшись от нее, тут же захрапел. Эйслинн долго лежала без сна, прислушиваясь к его тяжелому дыханию, мучаясь от стыда и унижения.

Уже брошена? Да, он пообещал сразу же оставить ее, но как быть ей? Забыть человека, мысли о котором даже сейчас неотступно терзают ее мозг? Нет, она готова ненавидеть его, презирать, но никогда не сумеет выбросить его из головы. Он у нее в сердце и в душе, и она не успокоится, пока думы о ней не будут преследовать его и днем, и ночью. И Эйслинн все равно, кем для этого нужно стать, — ведьмой или ангелом. Разве она не дочь гордого Эрланда?

После этих размышлений девушка заснула спокойно и безмятежно, как ребенок, и проснулась посреди ночи, когда почувствовала, что Вулфгар крепко прижался к ней и нежно гладит ее грудь. Притворяясь спящей, она покорилась его настойчивой ласке, но каждое прикосновение его пальцев обжигало. Волны наслаждения прокатывались по телу. Он коснулся губами ее затылка, и она ощутила его горячее дыхание. Эйслинн затрепетала и закрыла глаза, потрясенная невыразимым экстазом. Теперь он коснулся ее живота, и Эйслинн, охнув, попыталась перевернуться, но придавленные тяжестью Вулфгара волосы не давали пошевелиться. Девушка приподнялась на локте и взглянула на него. Глаза норманна сверкнули в пламени очага.

— Я лежу между тобой и мечом, милая. И тебе придется одолеть меня, чтобы добраться до оружия.

Он взял ее за руки, привлек к себе и опьянил поцелуями. Ее губы дрогнули под его губами, и Эйслинн попыталась отвернуться, но он лег на нее, вжимая в подушки.

Эйслинн медленно открыла глаза навстречу лучам осеннего солнца, пробравшимся сквозь щели в ставнях и протянувшимся по каменному полу. Крошечные пылинки весело плясали вместе с солнечными зайчиками. Девушка лениво вспомнила, как в детстве пыталась их поймать, а ее родители, лежа в постели, весело смеялись.

Неожиданно она встрепенулась, воскресив в памяти, что произошло вчера и кто теперь делит с ней родительское ложе. Лежавший рядом Вулфгар казался крепко спящим. Эйслинн осторожно села и попыталась соскользнуть с кровати, но его рука запуталась в ее кудрявых прядях. Прикусив губу, девушка осторожно освободила медные локоны. Сердце ее подпрыгнуло, когда он повернулся на бок, но Эйслинн тут же с облегчением вздохнула, поняв, что он так и не проснулся.

Она не могла отвести от него взгляд. Во сне он казался совсем юным, и эта мальчишеская улыбка обезоружила ее. Боже, неужели мать без малейших угрызений совести пренебрегла таким прекрасным сыном! У этой женщины просто нет сердца!

Эйслинн натянуто улыбнулась. Как храбро она когда-то решила натравить этого норманна на Рагнора! Но вместо этого сама очутилась в ловушке и не знает, кого предала — свой народ или этого человека. Вулфгар играет в такие игры куда лучше, чем она. Разве не он использовал Эйслинн, чтобы возбудить гнев Керуика, бесстыдно лаская ее в присутствии сакса?

Неужели Господу угодно, чтобы она стала жертвой человека, способного так легко перехитрить ее? Ее, Эйслинн, которая скачет на лошади как ветер и смекалистее любого мужчины! Лорд Даркенуолд считал дочь умнее многих ровесников. Эрланд не раз гордо повторял, что она более упряма, хитра и изобретательна, чем всякий молодой щенок, добивающийся от короля рыцарского достоинства.

Девушка едва не расхохоталась вслух. Ей хотелось ненавидеть Вулфгара, показать, что он для нее всего-навсего еще один жалкий норманн, но шли дни, и она привыкла к его обществу и даже прониклась к бастарду дружеским чувством. Теперь же ее унижение было полным — она стала любовницей захватчика.

Безжалостная правда угнетала ее. Гордая, неприступная Эйслинн на побегушках у норманна?

Ей потребовались все усилия, чтобы не броситься прочь; желание поскорее сбежать от Вулфгара росло с каждым мгновением. Но девушка осторожно встала с постели, вздрагивая, когда сквозняк ласкал ее холодными пальцами. Она сжала челюсти, чтобы не стучать зубами. Лохмотья, бывшие накануне платьем, валялись на полу, и она не рискнула поискать в сундуке новый наряд. У очага на спинке стула висела шерстяная туника, и Эйслинн поскорее натянула ее, поежившись от прикосновения грубой ткани к обнаженной коже.

Потом, надев мягкие кожаные сапожки, она завернулась в волчью шкуру и прокралась из комнаты. Пересекая зал, Эйслинн увидела, что собаки уже проснулись, но Майда и Керуик все еще неподвижно лежат в углу на соломе. Если они и не спали, то ничем не выдали себя.

Эйслинн потихоньку отворила дверь и вышла наружу. Воздух был еще прохладным, но низкое солнце уже согревало землю. Утро выдалось ясным и тихим, и казалось, малейший звук мог разрушить хрупкую тишину. Переходя через двор, Эйслинн увидела Суэйна, который во главе небольшого отряда скакал по дальним холмам. Сейчас ей хотелось уединения, и девушка зашагала в противоположном направлении, к болоту. Ей известно одно укромное местечко!

Вулфгар потянулся в полусне. Тело еще помнило прикосновения Эйслинн, боровшейся с ним. Он потянулся к ней, но нащупал лишь пустую подушку. С громким криком он вскочил и оглядел комнату.

— Будь я проклят! Она сбежала! Исчезла! Керуик! Майда! Это все их окаянные планы! Я сверну им тощие шеи!

Как был, обнаженный, он сорвался с кровати и помчался к лестнице. Посмотрев в угол зала, он удостоверился, что пленники все еще сидят на цепи. Но куда подевалась девушка?

Майда пошевелилась, и Вулфгар поспешно вернулся в спальню. Подойдя к очагу, он стал бросать щепки в тлеющие угли и раздувать пламя. Когда огонь разгорелся, Вулфгар затопал по комнате, собирая одежду, и нетерпеливо швырнул разорванное платье-рубаху на постель.

Внезапно ему в голову закралась ужасная мысль. Что, если она сбежала одна?! Малышка решила оставить этот дом в одиночку!

Теперь он торопливо натягивал на себя одежду, терзаясь дурными предчувствиями. Эйслинн такая хрупкая и беспомощная! Вдруг она столкнется с одной из многочисленных шаек воров и грабителей?! Воспоминание об истерзанной дочери Хилды ударило, словно острым кинжалом. Вулфгар схватил меч, накидку и, выбежав из дома, ринулся к конюшне. Быстро оседлав могучего скакуна, он помчался к лесу, но по пути встретил Суэйна и его людей. Выяснив, что никто из них не видел девушку сегодня утром, Вулфгар объехал окрестности в поисках следов Эйслинн.

— А, вот оно, — удовлетворенно вздохнул он, заметив узкую тропинку. — Но куда она ведет? Mon Dieu![2] Прямо в болота!

Он снова пришпорил коня. Страх и сомнения принялись терзать душу с новой силой. А вдруг она заблудилась и тонет сейчас в черной трясине? Или, охваченная стыдом за все, что произошло ночью, решила наложить на себя руки и бросилась в самую топь?

Вне себя от ужаса, Вулфгар все нетерпеливее подгонял жеребца.

Эйслинн, пройдя немного по извилистой дорожке, хорошо знакомой местным жителям, добралась до поляны, где часто собирала корни и травы для снадобий. Через поляну протекал чистый ручей с крутыми берегами. Легкие клочья тумана все еще прятались в тени, там, куда не добиралось солнце. Эйслинн неудержимо захотелось омыться в этих прохладных струях.

Запах Вулфгара все еще оставался на коже, пробуждая назойливые воспоминания о прошедшей ночи.

Она развесила одежду на кусте и, вздрогнув, нырнула в холодные глубины. На мгновение у девушки перехватило дыхание, но она принялась смело плескаться и вскоре немного привыкла. В голубом небе сверкало солнце, и остатки тумана начали таять. Вода с журчанием текла по камням, и эти звуки успокаивали растревоженную душу Эйслинн. Гибель отца, издевательства над матерью и падение Даркенуолда казались сейчас такими далекими… Природа потрясала первозданностью, и девушка словно вновь стала невинной, как раньше… если бы не Вулфгар. Вулфгар! Как ясно Эйслинн помнит все малейшие подробности — скульптурный профиль, длинные тонкие пальцы, пальцы воина и нежного любовника.

При воспоминании о его сильных объятиях она затрепетала. А всего лишь мгновение назад была так безмятежна!

Глубоко вздохнув, Эйслинн вынырнула. Вода струилась по ее упругим бедрам и стройным ногам. Случайно подняв голову, девушка увидела Вулфгара. Он сидел на огромном боевом жеребце и невозмутимо наблюдал за ней с берега. Но в глазах у него промелькнуло нечто странное. Облегчение? Или скорее страсть, воспламененная ее наготой?

Мурашки побежали у нее по телу, и девушка не сумела подавить дрожь и настойчивое желание прикрыть грудь руками.

— Господин, — выдохнула она, — воздух холодный, а я оставила одежду на берегу. Прошу…

Но Вулфгар словно не слышал ее. Он скользнул по ней взглядом, в котором светилась откровенно дерзкая ласка. Он загнал коня в воду и остановился рядом с Эйслинн. Несколько мгновений Вулфгар не сводил с нее глаз, а потом, протянув руку, подхватил девушку и посадил перед собой. Сбросив тяжелую накидку, он старательно завернул Эйслинн, подоткнув края под свои колени. Девушка прижалась к его горячему телу и почувствовала, как уходит холод.

— Решил, что я покинула тебя? — тихо спросила она. Вулфгар пробормотал что-то неразборчивое и пришпорил жеребца. — Но ты пришел за мной.

Она откинулась ему на грудь, чтобы взглянуть на него, и улыбнулась.

— Наверное, мне следует чувствовать себя польщенной. Ведь ты еще помнишь меня, в отличие от всех других.

Прошло несколько мгновений, прежде чем смысл ее замечания дошел до Вулфгара. Раздраженный язвительной репликой, он ответил хмурым взглядом.

— Остальные случайно встречались на моем пути, а ты принадлежишь мне. Моя рабыня, — проворчал он. — И должна бы знать, что я всегда забочусь о своей собственности.

И по тому как застыло и напряглось тело девушки, он понял — удар достиг цели.

— И во что же ты меня оцениваешь? — резко спросила она. — Я не могу пахать землю или ходить за свиньями. А рубить дрова… думаю, мне не удалось бы обогреть самую жалкую лачугу, и до вчерашнего вечера единственное занятие, какое ты смог мне найти, — заставить чинить твою одежду или лечить раны и царапины.

Вулфгар весело хмыкнул, но, тут же вздохнув, заверил девушку:

— Все так, но вчерашняя ночь! А-а-ах, нежность твоей плоти обещает бесчисленные радости в будущем. Не волнуйся, милая, я найду обязанности, достойные твоего деликатного сложения!

— Твоей содержанки? — вскинулась Эйслинн, снова поднимая голову, чтобы лучше его разглядеть. — Шлюхи бастарда? Именно так меня называют теперь! — Она горько рассмеялась. — Какой еще участи я могла ожидать?!

Девушка поперхнулась рыданием, и Вулфгар не нашелся с ответом. Оба угрюмо молчали до самого дома. Вулфгар натянул поводья, и Эйслинн тут же попыталась спрыгнуть, но беспомощно запуталась в складках накидки. Заметив, что она вне себя от ярости, норманн рассмеялся и внезапно приподнял ногу, так что Эйслинн, не удержавшись, вылетела из седла, как была, голая, и распростерлась под копытами жеребца. Хорошо обученный конь стоял неподвижно, но стоило ему всего лишь переступить копытами, как она осталась бы калекой на всю жизнь. Девушка неуклюже отползла и вскочила, гневно стиснув кулаки. Но Вулфгар рассмеялся еще громче. Наконец он схватил плащ и швырнул ей.

— Оденься поскорее, милая, иначе непременно простудишься.

Эйслинн поплотнее закуталась в накидку и украдкой огляделась, проверяя, кто из домочадцев видел ее унижение. И, только удостоверившись, что поблизости никого не было, она успокоилась. Гордо вскинув голову, девушка направилась к задней двери, чувствуя, как холодный ветерок пробирается под складки широкой одежки и озноб пробегает по ее и без того замерзшему телу.

Приоткрыв тяжелые створки, она скользнула в зал и замерла при виде людей Вулфгара, стоявших рядом с наемниками Рагнора. Сам Рагнор сообщал норманнам последние новости о герцоге Вильгельме.

— Скоро он снова сядет в седло, и тогда оскорбление не останется безнаказанным. Англичане предпочли ему другого, но немного погодя они поймут, что с герцогом шутки плохи. Он раздавит их, как жалких мошек, и станет королем.

Его слова взволновали норманнов. Голоса зазвучали громче, в зале стоял невыносимый шум. Эйслинн собралась потихоньку проскользнуть наверх. Но дверь внезапно распахнулась, и на пороге появился Вулфгар. Он удивленно поднял брови, увидев своих людей, и те, заметив наконец их появление, расступились, давая дорогу. Вулфгар почти ласково подтолкнул Эйслинн к лестнице. Все заметили босые ноги и влажные волосы девушки. Присутствующие, должно быть, решили, что она и Вулфгар только что вернулись после нескольких приятных часов, проведенных в лесу.

Только сейчас Эйслинн поняла, что Рагнор стоит на первой ступеньке. Суэйн устроился чуть повыше, а рядом скорчилась Майда, прижимая к груди остатки платья. Когда Вулфгар и Эйслинн подошли поближе, Рагнор обернулся и смерил потемневшими глазами тонкую фигурку Эйслинн. Взгляды их встретились и застыли. Рагнор попытался было что-то сказать, но резко отвернулся, не желая выглядеть в глазах окружающих отвергнутым любовником, который мстит сопернику. Поэтому он продолжил свою речь, с наглым высокомерием воззрившись на Вулфгара.

— Всем известно, что сильная власть правит лучше, а покоренный дикарь трудится усерднее, если ему почаще напоминать, чей он раб.

Рагнор замолчал, выжидая, что ответит Вулфгар. Но тот молчал, снисходительно улыбаясь..

— Эти деревенские болваны должны ощутить наше превосходство! Слабая рука выпустит поводья, а железная десница заставит коня скакать, куда пожелает хозяин!

Рагнор сложил руки на груди, словно бросая вызов Вулфгару. Мужчины ожидали яростной стычки, но Вулфгар мягко ответил:

— Сэр де Марте, позвольте еще раз напомнить вам, что мои люди — воины. Неужели им придется пахать землю только ради удовольствия развесить крепостных на деревьях?

Послышались одобрительные восклицания, и краснолицый монах, протолкавшись вперед, подошел к Вулфгару.

— Прекрасные слова, — произнес он. — Долг христианина проявлять милосердие к ближним. Довольно было пролито крови на радость сатане! Да услышит тебя Господь, сын мой.

Но Рагнор угрожающе шагнул к святому отцу и поднял руку.

— Придержи язык, саксонец, если не хочешь встретиться с Создателем!

Бедняга побледнел и отступил, и Рагнор снова обратился к Вулфгару:

— Итак, храбрый бастард теперь стал покровителем англичан! Защищаешь этих саксонских свиней и пресмыкаешься перед английской сукой, словно перед сестрой самого герцога!

Но Вулфгар нехотя улыбнулся и пожал плечами:

— Это мои крепостные, а значит, они служат герцогу Вильгельму. Попробуй убить хотя бы одного, и станешь вместо него кормить псов и свиней и загонять гусей на ночь. Или предпочитаешь геройски погибнуть? Не хотелось бы так обращаться с норманном, но ничего не поделаешь, возможно, придется.

В глазах Рагнора, устремленных на Эйслинн, загорелось плохо скрытое желание. Натянуто улыбнувшись, он обратился к Вулфгару так тихо, что услышали лишь стоявшие рядом:

— Моя семья меня во всем поддерживает, Вулфгар. Как насчет твоей?

Но его улыбка тут же поблекла, когда Вулфгар невозмутимо заявил:

— Мой меч, мои доспехи и стоящий вон там викинг — вся моя семья и до сих пор были мне преданы куда больше, чем ты мог бы мечтать.

На несколько секунд Рагнор растерялся, но, снова взглянув на Эйслинн, процедил:

— А как насчет нее, Вулфгар? Чьим ублюдком она разродится — твоим или моим? И узнаешь ли ты наверняка?

Потемневшее лицо Вулфгара красноречивее всяких слов говорило, что намек попал в цель, и губы Рагнора издевательски искривились.

— Похоже, к твоей семье присоединится и отродье этой девки? — И весело рассмеявшись, он сжал подбородок Эйслинн: — Ах, какой бы у нас родился прекрасный сын, дорогая, веселый, мужественный и красивый! Жаль, что бастард не женится на тебе. Он ведь ненавидит женщин, сама знаешь.

Эйслинн гневно отбросила его руку и повернулась к Вулфгару.

— Ты ничем не лучше его, — едва слышно бросила она. — Будь я чуть поумнее, собралась бы с силами и боролась до конца! Распорола бы тебе живот, прежде чем сдалась! Мой позор тебя забавляет!

Вулфгар потер расцарапанную грудь и непривычно шутливым тоном попросил Эйслинн прекратить пустые жалобы.

— Не расстраивайся, милая, моя израненная плоть свидетельствует о том, как храбро ты боролась. Окажись на моем месте кто-то послабее, ты, конечно, играючи одолела бы его!

Он перехватил ее руку, занесенную для удара, и прошептал, улыбаясь одними глазами:

— Хочешь, я скажу об этом во всеуслышание? Пусть все узнают, что хотя ты и отдалась мне вчера, но все же рассчитываешь на полную победу.

— Господин! Господин, — охнула Эйслинн, чувствуя на себе пристальный взгляд монаха. — Святой отец!

Встревоженный голос священника перекрыл одобрительные вопли норманнов:

— Кхм! Милорд… сэр Вулфгар. Я отец Данли. Вы просили меня прийти. — И, заметив грозно нахмуренное лицо Вулфгара, торопливо и испуганно продолжал: — Я пришел отслужить заупокойную службу, но считаю необходимым выполнить и другие обязанности, подобающие моему сану. Боюсь, дела Господни в этом городе заброшены, а заповедями пренебрегают. Много женщин и девушек жестоко поругано, и среди них немало замужних и помолвленных. И поскольку, милорд, церковь осуждает подобные преступления, мне кажется, следует предложить некоторую сумму в возмещение опозоренным мужьям и женихам.

Вулфгар поднял брови и улыбнулся, но монах, увидев, что на него не сердятся, продолжал настаивать:

— И кроме того, милорд, можно приказать мужчинам, обесчестившим девушек, повести их к алтарю, и…

— Погодите, отец, — перебил его Вулфгар жестом. — Мне кажется, что деньги, предложенные мужьям и женихам, низведут прелестных и нежных женщин до уровня шлюх, а какой настоящий мужчина станет брать вознаграждение за добродетель дамы? Вся Англия лежит опозоренная и распростертая, словно продажная девка, и богатейший владетель разорится, пытаясь выплатить такой огромный куш. А я всего-навсего бедный рыцарь и не могу согласиться на подобные расходы. Что же до остальных… не такие это люди, которые годились бы в мужья. В бою они непобедимы, но не созданы для покоя домашнего очага. Вскоре их призовут на поле брани, и многие сложат головы, оставив жен с малыми ребятишками без всяких средств. Придется бедняжкам торговать собой на улицах и вернуться к тому, с чего начали раньше. Нет, отец, лучше оставить все, как есть. Зло трудно исправить, но если суждено случиться чему-нибудь хорошему, так и будет.

— Но, милорд, — продолжал настаивать монах, — как насчет вас? Вы приближенный герцога, наделившего вас землей. Конечно, вы не оставите эту несчастную девушку страдать за все безбожные поступки и жестокое обращение. Рыцарские обеты обязывают вас защищать слабый пол. Могу я быть уверен, что вы сделаете ее своей женой?

Вулфгар рассерженно уставился на хохотавшего Рагнора.

— Нет, отец. Мои рыцарские обеты не имеют к этому никакого отношения. Кроме того, мое происхождение сделает прекрасную даму мишенью гнусных шуток и оскорбительных намеков злобных бесчувственных людей. На мою долю выпало узнать, что самые жестокие уколы и глубокие раны наносились теми представительницами слабого пола, которые гордятся нежным сердцем, мягкими манерами и материнской любовью. Я равнодушен к женским рыданиям и не собираюсь давать женщинам больше, чем они того заслуживают. Нет, не стоит меня упрекать, я не изменю решения.

И намеренно грубо отвернулся от монаха, давая понять, что дальнейший разговор неуместен.

— Лорд Вулфгар, если вы сами не женитесь на девушке, по крайней мере освободите ее. Нареченный согласен взять ее даже такой.

Отец Данли указал на Керуика, не сводившего глаз с Эйслинн.

— Нет! Не позволю! — прорычал Вулфгар, едва не бросившись на монаха. Наконец ему удалось взять себя в руки, и он объявил тоном человека, не терпящего возражений: — Я здесь господин и хозяин. Все, что ты видишь, — мое. И не испытывай без нужды мою добрую волю. Почти усопших, но предоставь мне самому справляться со своими делами.

Добрый монах знал, когда не следует настаивать. Вздохнув, он пробормотал молитву, перекрестился и вышел. Эйслинн не посмела надоедать Вулфгару, и даже Рагнор, как ни странно, казался присмиревшим. Суэйн, как всегда, молчал.

Глава 8

Заупокойная служба подошла к концу, и Эйслинн, желая остаться одна, поднялась наверх. Но в спальне оказался Вулфгар. Он угрюмо глядел в окно, сжимая в руке свиток, привезенный Рагнором. Суэйн стоял у очага и носком сапога лениво забрасывал в огонь выпавшие угли. Оба оглянулись на звук ее шагов, и девушка, извинившись, хотела выйти, но Вулфгар покачал головой:

— Входи. Мы уже поговорили.

Эйслинн нерешительно вошла и закрыла за собой дверь, чувствуя тяжелые взгляды мужчин. Слегка покраснев, она поспешно отвернулась, но тут же услышала голос Вулфгара:

— Я все возлагаю на тебя, Суэйн.

— Да, сэр. Я стану охранять эти земли, как свои.

— Я в этом уверен.

— Как странно, Вулфгар… после стольких лет… мы всегда сражались вместе.

— Да, но долг зовет, и я должен знать, что оставляю дом в надежных руках. Надеюсь, ненадолго.

— Англичане — упрямые люди.

— Верно, — вздохнул Вулфгар, — но герцог еще упрямее.

Суэйн согласно кивнул и, поклонившись, вышел. Эйслинн, не глядя на Вулфгара, продолжала подбирать осколки рога, разбитого накануне. Она поискала разорванное платье-рубаху в надежде, что сумеет починить его, — у нее и без того почти не осталось нарядов. Но поиски оказались безуспешными.

— Господин, — осмелилась спросить девушка, — ты не видел моего платья? Оно валялось на полу.

— Я положил его на кровать.

Эйслинн обернулась и, перебрав подушки, пожала плечами:

— Его нигде нет.

— Наверное, Глинн унесла, — равнодушно бросил Вулфгар.

— Нет, она не вошла бы сюда без вашего позволения. Глинн вас очень боится.

— Оставь ты это платье, — раздраженно проворчал Вулфгар, — найдется где-нибудь.

— У меня их не так много, — пожаловалась Эйслинн. — И нет денег, чтобы купить полотно. Шерсть слишком груба и царапает кожу. А ты сказал, что не собираешься покупать мне одежду.

— Прекрати свое нытье. Сейчас ты похожа на тех приставал, что вечно вымаливают у мужчин монеты!

Подбородок. Эйслинн задрожал, и девушка отвернулась, чтобы скрыть эту слабость. Плакать о разорванном платье, когда родина лежит в руинах? Но сожалеет ли она о нарядах или о себе? Она, сильная, упрямая, решительная, теперь превратилась в жалкое беспомощное создание, и все по милости человека, ненавидящего женщин и даже в эту минуту сравнившего ее с продажной девкой!

Эйслинн проглотила слезы и гордо подняла голову.

— Господин, я ничего не прошу. Хочу только сохранить то немногое, что еще принадлежит мне.

И, замолчав, принялась прибирать комнату, пытаясь собраться с силами и прогнать дурное настроение. Наконец она выпрямилась и оцепенела под задумчивым взглядом серых глаз.

— Господин, — пробормотала она, — даю слово, я не просила тебя покупать мне одежду. Однако ты смотришь на меня так, словно готов высечь плетью. Неужели столь сильно ненавидишь?

— Ненавижу? — удивился Вулфгар. — С чего бы мне ненавидеть тебя, само воплощение мужского желания?

Мысли девушки лихорадочно заметались, но, как ни старалась она припомнить каждую мелочь из предыдущего разговора, не находила причин мрачного настроения Вулфгара. В тот же миг на ум пришли издевательские слова Paгнора, и Эйслинн задохнулась от ужаса.

— Боишься, что я ношу дитя другого мужчины, господин? — дерзко спросила она и увидела, как серые глаза потемнели, словно грозовые тучи. — Должно быть, тебе трудно смириться с тем, что в чреве у меня твой собственный ребенок, хотя ты никогда не узнаешь наверняка, кто его отец.

— Замолчи, — раздраженно бросил Вулфгар.

— Нет, сэр.

Эйслинн упрямо покачала головой, и непокорные локоны разметались по плечам.

— Я хочу знать правду. Что, если я беременна? Поведешь ли ты меня к алтарю, чтобы спасти невинную душу от участи, которая выпала на твою долю?

— Нет, Ты уже слышала мой ответ священнику. Эйслинн попыталась сглотнуть застрявший в горле ком.

— Ответь мне только на один вопрос, — с трудом выговорила она. — Уверен ли ты в том, что твоего ублюдка не произвела на свет другая несчастная? Были ли все твои любовницы бесплодны?

Его хмурое лицо сказало ей обо всем, и девушка не знала, смеяться ей или плакать.

— Ты насладился бы мной больше, будь я подобна остальным женщинам, верно? — Эйслинн подошла ближе и, стараясь казаться спокойной, добавила: — Я отчаянно надеюсь, что тоже окажусь бесплодной, поскольку тебя вряд ли обрадует появление моего ребенка.

Вулфгар поморщился, но промолчал, хотя слова девушки больно его укололи. Грубо притянув Эйслинн к себе, он зловещим взглядом впился в нее.

— Нравится это тебе или нет, Эйслинн, но не думай, что честь можно спасти, пожертвовав собой. Я слышал о женщинах, которые смерть предпочли позору. Но я считаю это глупостью.

— Глупостью? — мягко улыбнулась девушка. — А мне это кажется достойным поступком.

Вулфгар схватил ее за плечи и стал трясти, пока у Эйслинн не застучали зубы.

— Помоги мне Бог, девушка, я велю приковать тебя к моему поясу, лишь бы удостовериться, что ты ничего не сотворишь!

Эйслинн, рванувшись, отскочила и окинула его пронизывающим взглядом сквозь застилавшие глаза слезы.

— Не бойся, благородный лорд. Я дорожу своей жизнью. И если успела забеременеть, обязательно выношу дитя, признаешь ты его своим или нет.

— Я бы не хотел иметь твою смерть на совести, — с облегчением признался Вулфгар.

— И к тому же кто тогда будет твоей шлюхой? — с горечью бросила она.

— Эйслинн, — одернул он, — придержи язык. Я устал от бесконечных колкостей.

— Неужели, господин? Не думала, что столь грозный рыцарь испугается языка какой-то девчонки.

— Своим ты то и дело пускаешь кровь, — вспылил Вулфгар.

— Прошу прощения, сэр, — смиренно пробормотала она. — Мой господин сильно страдает?

— Господин! Господин! — передразнил он, не обращая внимания на издевательский тон. — Я сказал, как меня зовут! Эйслинн вскинула голову:

— Неужели ты позволишь рабыне звать тебя по имени?

— Я требую этого, Эйслинн! — воскликнул он, низко склоняясь перед ней.

— Как прикажешь… Вулфгар, — коротко кивнула девушка. Рыцарь шагнул к ней и, обняв, несколько секунд удерживал на месте.

— Ты выбрала участь рабыни по собственной воле, но я желаю видеть тебя иной. И пока я изливаю в тебя свое семя, все будет по-моему.

Он впился в ее уста, заглушая гневные слова. Эйслинн попыталась вырваться, но он стиснул ее безжалостной хваткой. Вулфгар уткнулся в ее шею, и Эйслинн почувствовала неумолимое давление его чресел и поняла, что сейчас безвольно отдастся его дерзким объятиям. Отчаянно стараясь овладеть собой, она тихо охнула:

— Госпо… Вулфгар! Ты делаешь мне больно!

Но вместо ответа он обрушил на нее дождь поцелуев. Когда их губы снова встретились, Эйслинн застонала и запрокинула голову.

— Пусти меня! — приказала она куда более разгневанная на себя, чем на него, потому что не могла усмирить бушующее в крови желание. — Пусти, говорю!

— Нет, — хрипло выдавил он и приник губами к ее груди. Обжигающее дыхание, казалось, опалило нежную кожу даже через ткань платья. Вулфгар наклонился, подхватил ее на руки и, не обращая внимания на бурные протесты, понес к постели и стал раздевать. Он разметал ее волосы по волчьим шкурам, пока огненные пряди не заструились, словно шелковые, а сам отступил и сбросил одежду, не отрывая глаз от ее сияющей наготы.

— Это неприлично! — охнула Эйслинн в приступе девичьей скромности. В свете дня их обнаженные тела, казалось, навсегда запечатлелись у нее в мозгу. Впервые она увидела его таким — воином с бронзовой кожей, языческим богом. Столь великолепное существо жаждет покорить каждая женщина!

— Ведь солнце еще высоко! — воскликнула она. Но Вулфгар, усмехнувшись, бросился на постель подле Эйслинн.

— Это не имеет никакого значения, — заверил он. — По крайней мере между нами не будет больше секретов.

Девушка покраснела еще гуще, но во взгляде Вулфгара загорелось восхищение. Он осторожно погладил ее, поражаясь бархатистости и мягкости кожи.

Эйслинн поняла, что возврата к прошлому нет и остановить его нельзя. Но она, со своей стороны, была полна решимости оставаться равнодушной и ничем не выдать собственных желаний. Вулфгар достиг вершины наслаждения, но лишь поднявшись, выказал свое неудовольствие. Эйслинн подавила торжествующую улыбку и холодно встретила его взор.

— Мне кажется, милая, — тихо пробормотал он, проводя пальцем по ложбинке между ее грудями, — что ты противишься не мне, а себе. Но клянусь, придет время, когда при одном моем прикосновении ты будешь молить о ласке!

Эйслинн, притворившись, что не слышит, продолжала смотреть на него. Вулфгар задумчиво вздохнул и стал одеваться. Когда он вновь восторженно оглядел ее обнаженное тело, девушка вскочила и прикрылась волчьей шкурой. Вулфгар пожал плечами и рассмеялся. Одевшись, он подобрал разбросанную по полу одежду и протянул ее Эйслинн. Та многозначительно поглядела на дверь, давая понять, что ему пора уходить, но Вулфгар покачал головой, и улыбка тронула его губы.

— Нет, я пока остаюсь. Тебе придется привыкнуть ко мне, прелестная Эйслинн, и знай, я не позволю твоей скромности лишить меня удовольствия.

Девушка разъяренно уставилась на него и, вызывающе хмыкнув, уронила шкуру.

Как была, обнаженная, она грациозно направилась к очагу, не заметив, что серые глаза вновь загораются страстью. В это мгновение Вулфгар был донельзя потрясен собственными непривычными ощущениями.

Неожиданно снизу крикнули, что к Даркенуолду приближаются неизвестные, и Вулфгар, словно обрадовавшись непрошеному вмешательству, пристегнул меч и торопливо вышел. Эйслинн быстро натянула платья и, рассеянно откинув волосы за спину, покинула комнату. На лестнице она столкнулась с Рагнором. Он загородил ей дорогу, а как только девушка попыталась обойти его, расставил руки. Эйслинн смерила норманна уничтожающим взглядом.

— Позвать его или позволишь мне пройти? — сухо осведомилась она, увидев, что Вулфгар ожидает на пороге незваных гостей. — Разве Вулфгар не предупреждал, чтобы ты оставил меня в покое и не подвергал себя лишним унижениям, как в тот раз?

— Когда-нибудь я убью его, — прошептал Рагнор, но тут же улыбнувшись, коснулся ее длинного локона: — Я готов на смерть и позор, только бы быть рядом с тобой, малышка.

— И без сомнения, повесил бы меня на первом попавшемся суку, как только пресытился мною, — язвительно фыркнула она.

— Никогда, голубка, — усмехнулся Рагнор. — Я не стал бы так грубо с тобой обращаться.

— Я саксонка, — напомнила Эйслинн. — Почему же нет?

— Потому что ты прекрасна.

Он осторожно положил локон ей на грудь и не спешил убрать руку.

— Вижу, он неплохо развлекается. Щеки у тебя все еще пылают.

Побагровев от смущения, Эйслинн снова попробовала протиснуться мимо Рагнора, но он сжал ее пальцы.

— Не торопись.

— Немедленно оставь меня в покое! — разъяренно прошипела девушка.

— Неужели не скажешь на прощание ни единого доброго слова?

Эйслинн вопросительно подняла брови:

— Ты снова уезжаешь? Как скоро?

— Не волнуйся так, голубка. Ты ранишь меня своим равнодушием.

— Зато в твое отсутствие шанс вновь быть изнасилованной значительно снижается, — ехидно напомнила она. — Но признайся, зачем я тебе нужна? Разве там, куда ты едешь, нет женщин?

Рагнор наклонился ближе и шепнул, словно поверяя тайну:

— Они всего лишь шипы. А ты благоуханная роза. И не успела она отпрянуть, как он быстро прижался к ее губам и, отступив, прижал руку к сердцу:

— Я навсегда сохраню память об этом поцелуе, любовь моя.

Эйслинн надменно проплыла мимо него и подошла к двери. Во двор въехала крытая повозка в сопровождении рыцаря и остановилась рядом с одним из людей Вулфгара. Тот, спросив о чем-то седоков, махнул Вулфгару рукой. Повозка подъехала ближе, и Эйслинн увидела худую женщину со светлыми, почти белыми волосами. Лошадь оказалась старой и хромой, покрытой шрамами прежних битв, но при надлежащем уходе она могла бы стать поистине благородным животным. Доспехи рыцаря оказались ржавыми и старомодными. Сам незнакомец был крепкого сложения и длинноногим, ростом почти с Вулфгара. Его боевой конь в яблоках тоже знавал лучшие дни, и его шкуру припорошил густой слой дорожной пыли.

Наконец женщина натянула поводья и оглядела дом.

— Ты неплохо устроился, Вулфгар, — заметила она и, не дожидаясь помощи, спрыгнула на землю. — По крайней мере гораздо лучше, чем мы.

При виде столь фамильярного обращения сердце Эйслинн сжалось, и привычный страх снова вспыхнул в душе. Незнакомка подняла голову, и Эйслинн увидела прекрасное аристократическое лицо и белоснежную кожу. Женщине было лет тридцать, но она держалась гордо и надменно. Эйслинн затрепетала, гадая, в каких отношениях находится эта дама с Вулфгаром.

Старый рыцарь выпрямился и взмахам руки приветствовал Вулфгара. Норманн ответил тем же, и мужчины долго оценивающе разглядывали друг друга. Всадник воткнул в землю копье и снял шлем, явив взору копну седых длинных волос. Однако подбородок и щеки, недавно заросшие бородой, еще не успели загореть.

Эйслинн недоуменно нахмурилась. Как осмелился вооруженный сакс появиться в Даркенуолде? Правда, прежде она никогда не видела этого старика, а на щите его не красовался герб.

Вулфгар наконец заговорил, и девушке показалось, что в нем шла некая внутренняя борьба:

— Мой дом беден, а пища скудна, но вы здесь желанные гости.

Но старик по-прежнему оставался в седле, словно отвергая радушный прием.

— Нет, Вулфгар, мы ищем приюта не на неделю-другую. Рыцарь глядел куда-то вдаль, и слова, казалось, не шли у него с языка.

— Твои норманны прогнали меня с моей земли. Саксы считают меня предателем, потому что я не смог сражаться за Гарольда при Гастингсе. У меня почти не осталось родных, но я обнищал и не в силах содержать даже маленькую семью. Поэтому и приехал молить тебя о прибежище.

Вулфгар переступил с ноги на ногу и перевел взгляд с заходящего солнца на величественного всадника.

— И все же, — твердо повторил он, — вы здесь желанные гости.

Старик кивнул и на мгновение закрыл глаза, словно готовясь к дальнейшим испытаниям. Потом медленно повесил щит на копье, прислоненное к седлу, потер ноющее колено и попытался перекинуть ногу через высокую луку. Вулфгар бросился ему на помощь, но незнакомец только отмахнулся. Старый рыцарь с трудом повторил попытку, но тут же охнул, когда нога ударилась о круп лошади. Тогда к нему подошел Суэйн и, не обращая внимания на протесты, снял мужчину с седла, и поставил на землю. Старик улыбнулся викингу и прижал к его груди кулак. Викинг стиснул его огромной лапищей и грубо тряхнул.

— Суэйн! Добрый Суэйн! Ты все такой же!

— Немного постарел, друг мой, — ответил тот.

— Да, — задумчиво вздохнул незнакомец. — И я тоже. Женщина обратилась к Вулфгару:

— Мы умираем от жажды. Где можно напиться?

— В зале, — кивнул Вулфгар.

Второй раз за этот день Эйслинн спохватилась, в каком виде стоит перед незнакомыми людьми. Спутанные рыжие волосы и маленькие босые ступни, выглядывавшие из-под наспех накинутого платья, красноречиво свидетельствовали о том, как она провела последний час. Покраснев, девушка смущенно одернула юбки под насмешливым взглядом незнакомки. Суэйн равнодушно отвернулся, но светловолосая женщина подошла к крыльцу и снова с любопытством уставилась на Эйслинн. В этот момент к Эйслинн подошел Рагнор, и незнакомка высоко подняла брови, увидев снисходительную улыбку на лице рыцаря. Женщина уже приготовилась обратиться к Вулфгару за объяснением, но тот взбежал по ступенькам, взял Эйслинн за руку и привлек к себе.

— Это мадемуазель Эйслинн, — насмешливо объявил он, — дочь старого хозяина дома. Эйслинн, это моя сводная сестра Гвинет. — И, показав на рыцаря, добавил: — А это лорд Болсгар из Калленхема, ее отец.

— Лорд? — повторил Болсгар. — Нет, Вулфгар. Времена изменились. И теперь ты стал лордом, а я всего-навсего нищий рыцарь.

— Я много лет думал о тебе как о владельце Калленхема.

Ты должен простить меня.

Эйслинн улыбнулась старику, который, встревожено хмурясь, перевел взгляд с Вулфгара на нее.

— Прежний господин Даркенуолда был всегда рад гостям. Смело входи в дом.

Рагнор, выступив вперед, представился и склонился над рукой Гвинет. От прикосновения его пальцев холод, который она почувствовала при встрече, мгновенно вытеснило бурлящее наслаждение. Она улыбнулась, и Рагнор тотчас же понял, что одержал очередную победу. Повернувшись к Вулфгару, он усмехнулся:

— Ты не сказал нам, что у тебя в Англии есть родные, милорд. Вильгельму будет интересно узнать об этом.

— Не спешите к нему со своими сплетнями, сэр де Марте. Герцогу уже все известно, — заверил Вулфгар и, предупреждая дальнейшие расспросы, широко раскрыл дверь, а потом спустился с крыльца и встал рядом с Болсгаром. Положив руку старика себе на плечо, он помог Суэйну внести Болсгара в зал. Эйслинн поспешила подвинуть старику тяжелое кресло, и мужчины усадили его. Сакс поморщился от боли, когда Вулфгар осторожно положил его ногу на табурет, но тут же облегченно вздохнул, устраиваясь поудобнее. Керуик молча наблюдал, как Эйслинн, встав на колени перед Болсгаром, попыталась развязать кожаные обмотки, стянувшие его ногу. Узлы не поддавались, потому что нога распухла. Вынув маленький кинжал, девушка стала разрезать ремешки, но тут же поняла, что причиняет бедняге лишние мучения.

Вулфгар опустился на колени рядом с ней, вынул из ножен свой клинок и решительно расправился с обмотками. Эйслинн хотела снять лохмотья, но старик сделал отстраняющий жест.

— Вулфгар, уведи девушку. Не слишком приятное зрелище для молодых глаз.

Но Эйслинн покачала головой:

— Нет, сэр Болсгар. У меня крепкий желудок, и… — она смело взглянула на Вулфгара, — …не зря меня называют упрямицей. Я остаюсь.

Стальные глаза загорелись веселым блеском.

— Клянусь, она не лжет.

Эйслинн нахмурилась. Гвинет подобралась ближе и пристально уставилась на них. Майда принесла гостям еды и эля.

— И каково это, числиться среди победителей, Вулфгар? — осведомилась Гвинет.

Болсгар недовольно вскинул голову.

— Придержи язык, дочка.

Но Вулфгар безразлично пожал широкими плечами и вместе с Эйслинн склонился над стариком.

— Признаться, это лучше, нежели оказаться побежденным.

Гвинет мгновенно осеклась при виде ужасной гноящейся раны, скрытой под обмотками. Женщина поспешно отвернулась и позволила Рагнору отнести ее кубок и тарелку к столу, охотно внимая при этом комплиментам норманнского рыцаря.

Грязные обмотки так смердели, что даже Эйслинн задохнулась. Вулфгар придержал ее за плечо, но девушка превозмогла отвращение и продолжала снимать мокрые лохмотья.

— Скажи, что нужно делать, — попросил Вулфгар, заметив, как она побледнела.

— Нет, — мягко ответила девушка, — я сама. Подняв деревянное ведро, она повернулась к Керуику:

— Болото… ты знаешь место?

Молодой человек молча кивнул, и Эйслинн вручила ему ведро.

— Принеси мне черной грязи, да побольше.

Керуик выбежал из зала, и на этот раз никто не стал интересоваться его намерениями.

Вулфгар озабоченно уставился на отчима:

— Что случилось, лорд Болсгар? Эта рана нанесена рукой норманна?

— Нет, — вздохнул старик. — Будь это так, я бы гордился ею, но не враг, а я сам себя искалечил. Мой конь споткнулся и, падая, придавил мне ногу, прежде чем я успел отскочить. Острый камень разрезал обмотки и впился в плоть, и с тех пор я невыносимо страдаю.

— Почему ты не попросил кого-нибудь полечить ногу? — удивилась Эйслинн.

— Некого было просить.

Эйслинн взглянула на Гвинет, но промолчала, вспомнив при этом, как часто ей приходилось ухаживать за своим отцом. Неужели сестра Вулфгара столь бессердечна?

— Вулфгар, — велела она, — сними с огня котел с водой и принеси сюда. Мама, достань из сундука чистое полотно, а ты, Суэйн, положи тюфяк у очага.

Болсгар поднял брови и расплылся в улыбке, отметив, что даже викинг не осмелился возразить девушке, а бросился выполнять ее приказание. Сама Эйслинн прошла по залу, собирая с углов паутину. Вулфгар и Суэйн стащили со старика доспехи и уложили его поудобнее на покрытый шкурами тюфяк. Эйслинн вернулась и, приподняв его ногу, размотала до конца обмотки и подложила под нее мягкую козью шкуру. Потом взяла чистую тряпицу, разорвала надвое и застыла, сочувственно глядя на старика.

— Будет больно, милорд, — предупредила она. — Но это необходимо сделать.

Он успокоил ее улыбкой и жестом велел продолжать.

— Твои прикосновения столь легки, леди Эйслинн, что вряд ли ты можешь причинить невыносимые страдания.

Девушка налила кипятку в маленькую деревянную чашу и, намочив тряпку, стала промывать сочившуюся гноем и сукровицей рану. Старик дернул ногой. Эйслинн подняла глаза и увидела, что его лоб покрылся испариной, а пальцы судорожно стиснули тюфяк.

Она продолжала свое занятие до тех пор, пока в зале не появился запыхавшийся от бега Керуик с ведром скользкой черной жижи. Схватив еще одну чашу, Эйслинн бросила туда горсть зловонной грязи, добавила паутину, хорошенько перемешала и наложила толстым слоем на рану. Она обернула ногу мокрыми тряпками и замотала их сверху козьей шкурой. Наконец Эйслинн вытерла руки и обратилась к Болсгару:

— Держите ногу неподвижно, милорд. Если, конечно, не хотите остаток жизни проковылять на деревяшке.

Улыбнувшись, она поднялась и взглянула на Вулфгара.

— Сэру Болсгару не помешает выпить холодного пива.

Старик благодарно улыбнулся и, осушив протянутый рог, медленно закрыл глаза. Спустя несколько минут он уже крепко спал.

Рагнор покинул зал вместе с Вулфгаром и Суэйном, а Эйслинн, показав Гвинет ее спальню, собралась немного отдохнуть. Она вошла в комнату и долго смотрела на разбросанные шкуры, почти ощущая горячее тело Вулфгара. Тихо вскрикнув, девушка повернулась и шагнула к окну. В памяти всплыл оценивающий взгляд Гвинет. Не нужно быть колдуньей, чтобы понять, о чем та думала. Гвинет наблюдала за ними неотрывно, за исключением тех случаев, когда устремляла взор на Рагнора. Что она скажет вечером, когда Эйслинн усядется рядом с Вулфгаром, а потом отправится с ним в эту спальню? Но нет, он, конечно, не станет выставлять напоказ их связь! Однако сегодня днем Вулфгар взял ее за руку перед гостями, не обращая внимания ни на Гвинет, ни на окружающих. Другие мужчины наверняка постыдились бы показывать родным любовницу, да еще в таком виде!

Щеки Эйслинн загорелись от стыда.

Девушка расстроено покачала головой и закрыла руками уши, словно пытаясь заглушить злобный голос, звучавший в мозгу: «Распутница! Шлюха!»

Она решила немного отвлечься и, выглянув во двор, увидела на дальнем холме норманнов. Они, как и каждый день, упражнялись в воинском искусстве, но Эйслинн поспешно отвернулась, помня, как много ее земляков пало от руки этих неутомимых жестоких ратников.

Остаток дня она провела, убирая комнату и пытаясь привести себя в порядок: вплела в косы желтые ленты, надела платье-рубаху из мягкого желтого полотна и золотистое верхнее платье с длинными вышитыми рукавами. Бедра опоясывал металлический пояс, сбоку висел маленький, украшенный драгоценными камнями кинжал, символ ее более высокого, чем рабское, положения. Наряд довершила тонкая шелковая сетка для волос.

Со времени появления Вулфгара девушка ни разу не уделяла столько внимания своей внешности. Интересно, заметит ли он ее старания? От внимания Керуика и Майды эти перемены, конечно, не ускользнут, тем более что этот наряд Эйслинн берегла для венчания. Но поможет ли он ей победить упрямого уроженца Нормандии?

Землю окутали сумерки, когда Эйслинн наконец вышла в зал. Там уже были расставлены и накрыты столы, однако мужчины до сих пор не вернулись. Гвинет спустилась вниз, и Эйслинн заметила, что она причесалась, но так и не сменила грязного дорожного платья. По-видимому, Эйслинн зря прихорашивалась. Получается, она хочет похвастаться перед гостьей. Не будь ее мысли настолько заняты Вулфгаром, никогда не поступила бы так. Но теперь уже поздно что-то менять.

Заслышав шаги, Гвинет обернулась и пристально оглядела девушку с ног до головы, не упустив из виду ни маленьких туфелек, ни красивой шелковой сетки.

— Вижу, что тебе норманны по крайней мере оставили смену одежды, — прошипела она. — Правда, я не дарила им свои милости, как некоторые.

Эйслинн вспыхнула от бешеной ярости, но сдержалась и не задала просившийся на язык вопрос, каким образом Гвинет оказалась среди немногих счастливиц, ухитрившихся избежать насилия захватчиков-норманнов. Они, без сомнения, знали и чтили ее, как сестру Вулфгара, но смеет ли она издеваться над теми, кто был обесчещен не по своей воле?

Эйслинн подошла к очагу, где по-прежнему спал старик. Несколько минут девушка смотрела на него, чувствуя, как сострадание к этому обездоленному саксу вытесняет гнев и горечь.

В этот момент в зале появился Хэм и приблизился к хозяйке.

— Госпожа, ужин готов. Что нам делать?

— Бедный Хэм, — улыбнулась девушка, — ты не привык к норманнским обычаям. Аккуратность и точность моего отца избаловали тебя.

— Этим норманнам не мешало бы поучиться аккуратности, — твердо объявила Гвинет. — Пусть глодают холодные кости, но я предпочитаю горячую еду. Принеси мне ужин, да побыстрее.

Эйслинн перевела взгляд на женщину и невозмутимо ответила:

— В обычае этого дома, леди Гвинет, дожидаться хозяина, если, конечно, он не предупредил, что задержится. Я не опозорю господина неуместной спешкой.

Гвинет хотела возразить, но Хэм уже исчез. Женщина капризно нахмурилась.

— Крепостным Даркенуолда следует преподать урок почтительности.

— Они всегда были превосходными слугами, — покачала головой Эйслинн, защищая юношу. Тишину нарушил конский топот, и девушка, распахнув дверь, подождала, пока Вулфгар спешится и поднимется на крыльцо. Он подошел к ней, а остальные повели лошадей на конюшню. Окинув взглядом точеную фигурку, рыцарь пробормотал, не скрывая своего восхищения:

— Ты оказываешь мне честь, дорогая. Не думал, что ты можешь стать еще красивее, однако теперь вижу, что и совершенство нуждается в драгоценном обрамлении.

Эйслинн слегка покраснела, зная, что Гвинет ловит каждое слово. Вулфгар нагнулся, чтобы поцеловать девушку в губы, но она смущенно отстранилась и показала на Гвинет:

— Твоя сестра проголодалась, господин. Скоро ли появятся твои люди?

— Господин? — Вулфгар недоуменно поднял брови. — Быстро же ты все забыла, Эйслинн.

Девушка бросила на него умоляющий взгляд.

— Тебя так долго не было, — начала она, пытаясь отвлечь Вулфгара. — Мы уже гадали, не лучше ли поужинать, не дожидаясь вас.

Вулфгар проворчал что-то, насупился и шагнул к очагу. Он встал спиной к огню, расставив ноги, заложив руки за спину, и не сводил угрюмого взгляда с Эйслинн, занятой последними приготовлениями к ужину. Девушка прошла в комнату рядом с залом, служившую кухней, и велела подавать блюда. Она вернулась в тот самый миг, когда заворочался Болсгар, и, опустившись на колени, приложила руку ко лбу старика. Небольшой жар, решила она и дала ему напиться. Болсгар с благодарным вздохом откинулся на шкуры и, оглядевшись, увидел сначала дочь, а потом и Вулфгара. Внезапно норманнский рыцарь отвернулся от них и коснулся носком сапога тлеющего полена.

— Ты ничего не сказал о моей матери, сэр, — вдруг произнес он. — Что с ней? Здорова ли она?

— Умерла год назад, в декабре, — помолчав, ответил старик.

— Я ничего не знал, — шепнул Вулфгар. Образ матери навеки запечатлелся в его памяти в тот день, когда он навсегда уехал вместе с Суэйном. Поэтому Вулфгар сразу узнал сестру: они были похожи с матерью как две капли воды.

— Мы сообщили о ее смерти Роберу в Нормандию, — объяснил Болсгар.

— Я не видел дядюшку десять лет, — спокойно ответил Вулфгар, отрешившись от мучительных воспоминаний о матери. — Робер всегда считал меня ненужным бременем.

— Ему хорошо платили за заботу о тебе. Роберу следовало бы цените это.

— Да, — презрительно фыркнул Вулфгар, — большие деньги позволяли ему наливаться каждый день пивом и сплетничать, что его сестрица наставила рога саксу и что его племянник не кто иной, как отродье неизвестного норманна! Его, казалось, забавляло, что ни один мужчина не признал меня своим сыном.

— Но тебя воспитали, как законнорожденного! И даже посвятили в рыцари! — напомнил старик.

— Да, — вздохнул Вулфгар. — Робер сделал меня своим пажом и велел выучить всему, что необходимо воину, но лишь после того как Суэйн напомнил ему об обязанностях и хорошенько пригрозил.

Старик кивнул:

— Робер всегда был человеком легкомысленным, так что не стоило надеяться на большее. Хорошо, что я послал с тобой Суэйна.

Лицо Вулфгара словно на глазах осунулось.

— Неужели он так ненавидел меня, что не мог вынести моего присутствия?

Сердце Эйслинн разрывалось от жалости к Вулфгару. Никогда еще она не видела его таким растерянным. Девушка заметила, что глаза Болсгара сверкают от непролитых слез, однако на благородном лице не дрогнул ни один мускул.

— Узнав правду, я некоторое время тебя ненавидел, — признался старик. — Смертельная обида — сознавать, что не ты зачал такого прекрасного сына. Я считал тебя своим первенцем и гордился тобой, пренебрегая младшим сыном. Ты держался в седле куда увереннее и был намного сильнее его, и казалось, в твоих жилах текла сама жизнь. Тот слабый вялый мальчишка, который родился потом, не стал для меня утешением. Ты был плотью от плоти моей, я любил тебя больше, чем самого себя.

— До тех пор, пока мать не призналась, что я родился от какого-то норманна, чье имя она отказалась назвать, — с горечью пробормотал Вулфгар.

— Она хотела восстановить справедливость. Я восторгался бастардом больше, чем законными детьми, а она не могла этого вынести. И была готова покрыть себя позором, только бы им было хорошо. Не надо ее осуждать. Нет, это моя злоба разлучила нас с тобой. Ты, кто был моей тенью, радостью и счастьем, не сын чресел моих! Я открыл сердце другому сыну, и он вырос сильным и крепким… но погиб во цвете лет. Я бы с радостью умер вместо него. Но все, что мне осталось, — забота о сварливой девице, язык которой еще острее, чем был у матери.

Сакс замолчал, задумчиво глядя в огонь. Эйслинн всей душой жалела мальчика, отвергнутого сначала матерью, а потом человеком, которого он считал отцом. Ей хотелось коснуться его щеки и излечить боль. Она впервые видела его таким беззащитным — Вулфгар всегда казался несгибаемым и непобедимым, как неприступная крепость. Возможно ли затронуть его сердце?

Девушка уселась в большое кресло перед огнем, чтобы получше рассмотреть Вулфгара.

— Мы отослали тебя на родину матери, не зная, каким ты вернешься, — хрипло выговорил Болсгар. — Ты знал, что твой брат погиб в сражении при Сенлаке?

Вулфгар, вскинувшись, пристально посмотрел на старика. Гвинет, сверкая глазами, подступила к нему.

— Да, норманнские грабители убили его. Убили моего брата!

— Норманнские грабители? — повторил Вулфгар, поднимая брови. — Ты, конечно, имеешь в виду меня?.

— Ты сам это сказал! — вздернула подбородок Гвинет.

— Берегись, сестрица, — почти нежно улыбнулся он, — долг побежденных — угождать победителю. Неплохо бы тебе взять пример с моей Эйслинн. — Он приблизился к девушке и, положив руку ей на плечо, принялся играть тяжелой медной косой. — Она так прекрасно разыгрывает роль жертвы, что иногда я даже сомневаюсь в том, действительно ли чего-то добился.

Уголки губ Эйслинн поднялись в улыбке, но никто, кроме Вулфгара, этого не заметил. Он осторожно погладил щеку девушки.

— Да, сестра, тебе не помешает взять несколько уроков покорности у Эйслинн.

Гвинет, затрепетав от ярости, шагнула к нему. Вулфгар с насмешкой наблюдал, как она сжимает губы, а глаза превращаются в щелки.

— Ты хочешь еще что-то добавить, Гвинет? — осведомился он.

Грудь женщины бурно вздымалась.

— Да, — прошипела Гвинет. — Жаль, братец, что Фолсуорт, а не ты остался лежать на поле брани! — И, не обращая внимания на молящий взор Болсгара, продолжала: — Знай, что я презираю и тебя, и то обстоятельство, что вынудило просить прибежища в твоем доме, лишь бы пережить эти ужасные времена. — Она повернулась к потрясенной Эйслинн и добавила: — Ты, кажется, решил сделать эту девку примером для всех нас! Взгляни только, как она одета! Совсем не похоже на наряды, которые носят женщины несчастной Англии, не так ли?

— Благодари Бога, что я еще жив, сестрица, — процедил Вулфгар, — иначе, боюсь, тебе пришлось бы спать на сырой земле и питаться объедками.

— Что это? — раздался голос, и на пороге вырос Рагнор в сопровождении воинов. — Неужели семейная ссора? Ай-яй-яй.

Он быстрым восхищенным взглядом окинул блистающую красотой Эйслинн, прежде чем взять руки Гвинет и поднести их к своей груди.

— Ах, сладостная Гвинет, неужели свирепый Вулфгар показал свои клыки? Умоляю, леди, не судите его манеры или позвольте мне усмирить его, поскольку я не могу вынести оскорблений вашей красоте и грации.

Гвинет, сухо улыбнувшись, ответила:

— Вполне естественно, что брат скорее найдет недостатки у сестры, чем в едва знакомом человеке.

— Даже будь я вашим старым возлюбленным, — хрипло пробормотал Рагнор, склоняясь над ее рукой, — не осмелился бы в чем-то вас упрекнуть.

Женщина, залившись краской, отстранилась.

— Вы слишком много берете на себя, сэр рыцарь, предполагая, что мы можем стать любовниками.

Выпрямившись, Рагнор хищно улыбнулся:

— Смею ли я надеяться, мадемуазель?

Гвинет нервно взглянула на Вулфгара, спокойно наблюдавшего за ними. Сжав пальцы Эйслинн, он поднял ее с кресла и показал сестре на главный стол:

— Давай поужинаем без споров, Гвинет, тем более что теперь нам придется видеться гораздо чаще.

Гвинет резко отвернулась и позволила Рагнору отвести себя к столу. Усадив девушку, он наклонился над ней, лаская ее взглядом.

— Вы тревожите мое сердце и разжигаете во мне страсть. Как я могу заслужить вашу доброту? Я навсегда останусь вашим рабом.

— Сэр де Марте, речи ваши чересчур дерзки, — пролепетала Гвинет, опустив глаза. — Вы забываете, что мой родной брат был убит норманнами и я сама не питаю к ним особой любви.

Рагнор, устроившийся на соседнем стуле, возразил:

— Но, мадемуазель, вы, конечно, не вините всех норманнов в смерти вашего брата! Мы связаны клятвой верности Вильгельму. Осуждайте за содеянное герцога, не меня!

— Мать моя была норманнкой, — тихо призналась Гвинет. — Я любила ее.

— И потому не должны ненавидеть меня, — умоляюще шепнул Рагнор.

— Я не питаю к вам ненависти, — выдохнула девушка. Чужеземец сверкнул белозубой улыбкой.

— Миледи, вы сделали меня самым счастливым человеком на земле! — воскликнул он, сжимая ее руку.

Гвинет смущенно отвернулась, наблюдая, как Вулфгар пододвигает стул для Эйслинн. Взгляд ее похолодел. Она презрительно посмотрела на молодую женщину, чувствуя, как душу точит червь ревности и ненависти.

— Ты не говорил нам, что женился, братец, — хмыкнула она.

— Женился? Нет, — покачал головой Вулфгар. — Почему ты так решила?

— Значит, эта Эйслинн не наша родня? Судя по тем почестям, какие ты ей оказываешь, я посчитала ее твоей любимой женой.

Рагнор язвительно усмехнулся и уставился на Эйслинн, ответившую ему ледяным взглядом. Тогда он нагнулся к уху Гвинет, чтобы развлечь ее забавным анекдотом. Та мгновенно разразилась веселым смехом.

Эйслинн крепко сжала кулаки, едва удерживаясь от взрыва ярости. Она потеряла аппетит и жаждала очутиться как можно дальше от этих людей. Мясо, положенное Вулфгаром ей на тарелку, осталось нетронутым, а кубок с вином — полным.

Вулфгар, заметив, что она не ест, учтиво произнес:

— Жареный кабан сегодня особенно вкусен, Эйслинн. Почему бы тебе его не попробовать?

— Я не голодна, — ответила девушка.

— Ты похудеешь, если не будешь есть, — мягко упрекнул он, отрезая себе кусок свинины. — А я предпочитаю пухленьких женщин. Правда, про тебя не скажешь, что ты слишком костлява, но зато не столь крепка, как следовало бы.

— Я достаточно сильна, — покачала головой Эйслинн. Рыжеватые брови удивленно взметнулись вверх:

— Неужели? Я бы никогда не подумал, судя по тому слабому сопротивлению, которое ты оказала всего несколько часов назад. — Он потер грудь и, коварно улыбнувшись, добавил: — Будь я проклят, если не хотел бы увидеть под собой прежнюю ведьму, а не манерную вялую куклу! Скажи, милая, не скрывается ли под этим прелестным обличьем еще одна женщина, та, которую нельзя назвать строптивицей, но, несомненно, гораздо более резвая, чем сегодняшняя Эйслинн?

Девушка не знала куда деваться от смущения.

— Господин, твоя сестра! Она услышит… уже сейчас она гадает, кто мы друг для друга. Не лучше ли обращаться со мной более сдержанно?

— То есть заставить тебя украдкой пробираться в спальню под покровом темноты? — засмеялся он, пожирая Эйслинн глазами. — Я умру от нетерпения.

— Мне не до смеха, — укорила она. — Твои родные уже и без того подозревают, что мы любовники. Хочешь, чтобы они в этом убедились?

— Объявить об этом сейчас или позже? — весело осведомился Вулфгар.

— О, ты невозможен! — в сердцах воскликнула Эйслинн.

Гвинет, немедленно забыв о Рагноре, посмотрела в их сторону. Когда она снова обернулась к рыцарю, Эйслинн наклонилась к Вулфгару:

— Неужели тебе все равно, что они подумают? Ведь это твоя семья.

— Семья? — проворчал Вулфгар. — Нет у меня семьи. Ты уже знаешь, как относится ко мне сестра. Мне безразлично ее одобрение или неодобрение. Ты моя, и я не брошу тебя в угоду своим родственникам.

— Но и не женишься, — тихо добавила Эйслинн.

— Я такой, какой есть. Ты принадлежишь мне, и этого достаточно.

Он отвел глаза, готовясь выдержать бой с Эйслинн, но, не дождавшись ответа, повернул голову и утонул в бездонных фиалковых озерах. Вулфгар как зачарованный не мог отвести взгляда, пока девушка не рассмеялась, и мелодичные звуки разом прогнали волшебство.

— Да, Вулфгар, я твоя рабыня, — едва слышно шепнула она. — И если этого довольно для тебя, значит, и для меня тоже.

Рыцарь все еще ошеломленно размышлял над ее словами, но тут вмешалась Гвинет.

— Вулфгар, надеюсь, ты не собираешься всю зиму кормить этих норманнов? — осведомилась она, обводя рукой зал. — Боюсь, как бы нам не пришлось голодать!

Вулфгар оглядел два десятка мужчин, жадно уничтожавших бесценные припасы Даркенуолда.

— Их даже больше, но остальные объезжают владения дозором. Охраняют замок от грабителей и воров. Защищают моих людей и тебя. Никогда не жалей для них хлеба.

Гвинет негодующе выпрямилась и окинула брата брезгливым взглядом. Еще один упрямец, не лучше Болсгара. Неужели ни у кого из них не хватает ума сохранить нажитое?

Немного погодя Эйслинн поднялась и, извинившись перед Вулфгаром, отправилась поухаживать за Болсгаром. Она снова намочила повязки у него на ноге, велела Керуику всю ночь поддерживать огонь в очаге, чтобы старик не простудился, и приглядывать за ним. А если Болсгару станет хуже, пусть немедленно позовут ее.

— Послать Майду за тобой? — спросил Керуик, пристально глядя на девушку.

Эйслинн тяжело вздохнула.

— У меня нет секретов. Даже самая презренная шлюха имеет тайные грешки, но я… о моих деяниях, кажется, трубит вся округа. Ничто не мешает прийти тебе.

— О какой тайне идет речь, если твой возлюбленный так откровенен? — резко бросил он. На щеке нервно задергалась жилка. — Чего ты ожидаешь от меня? Чтобы я считал тебя замужней женщиной?

Эйслинн, покачав головой, развела руками.

— Керуик, прошлого не вернуть. Мы никогда не станем мужем и женой. Забудь, что когда-то я была твоей нареченной. Между нами выросла стена.

— Не стена, Эйслинн. Мужчина, — горько бросил он.

— Но он не отпускает меня, — пожала плечами девушка.

— Это твои чары удерживают его! — вскинулся Керуик. — А теперь ты еще и наряжаешься, чтобы привлечь его. Если бы ты не умывалась, не умащивала себя благовониями, он быстро бы нашел себе другую. Но ты слишком тщеславна, чтобы позволить этому случиться.

Девушка разразилась веселым хохотом. Керуик побагровел, но она все не успокаивалась. Молодой человек опасливо оглянулся на Вулфгара и увидел его мрачно сведенные брови.

— Эйслинн, — процедил Керуик, — прекрати это безумие! Хочешь, чтобы меня опять высекли?

Эйслинн попыталась успокоиться, но лишь беспомощно засмеялась.

— Прости, Керуик, — охнула она, — не знаю, что на меня нашло.

— Ты издеваешься надо мной, — пробурчал он, скрестив руки на груди. — И все из-за моей одежды! Ты хотела бы, чтобы я походил на твоего норманнского любовника! Он вечно красуется, как петух на рассвете! Но у меня ничего не осталось — все отобрано! Что прикажешь носить жалкому рабу?

Эйслинн, мгновенно став серьезной, положила руку ему на плечо.

— Дело не в твоей бедной одежде, Керуик, просто ты совсем за собой не следишь — не умываешься и не причесываешься.

Юноша с сожалением отстранился:

— Твой возлюбленный наблюдает за нами, а у меня нет желания почувствовать, как псы разрывают мою плоть острыми зубами, а по спине гуляет кнут. Подойди к нему и успокой. Девушка кивнула и, встав на колени перед Болсгаром, получше укрыла старика волчьими шкурами. Тот ответил ей усталой улыбкой.

— Ты слишком добра и снисходительна к моим почтенным годам, леди Эйслинн, Твоя красота и нежные руки осветили мою жизнь.

— Боюсь, лихорадка ослабила твой ум, сэр рыцарь, — усмехнулась саксонка.

Болсгар прикоснулся к ее руке губами и со вздохом откинулся на подушки. Эйслинн поднялась и, не глядя на Керуика, подошла к Вулфгару. Рагнор не отрывал от нее глаз, пока девушка не остановилась за спинкой его стула, откуда могла исподтишка рассматривать Вулфгара. Насытившийся и немного успокоившийся, он односложно отвечал на бесчисленные расспросы сестры о его владениях и положении при дворе герцога Вильгельма. Гвинет пеняла брату на чрезмерную снисходительность к здешним крепостным, слишком грубым и непочтительным, и утверждала, что необходимо держать их в ежовых рукавицах. Вулфгар, выслушав последний совет, медленно перевел взгляд на Рагнора, развалившегося на стуле и, очевидно, довольного собой и словами Гвинет.

— Я рад, что ты обладаешь способностью выносить столь быстрые суждения, Гвинет, — бросил Вулфгар, но его сарказм остался незамеченным.

— Ты скоро поймешь, что я очень проницательна, братец, — заявила она, глядя на Эйслинн с понимающей усмешкой.

Вулфгар пожал плечами и, взяв девушку за руку, привлек к себе.

— Мне нечего скрывать. Все знают, как я живу и веду хозяйство.

И, к раздражению Гвинет, стал рассеянно играть тонкими пальцами Эйслинн и гладить ее руку. Девушка смущенно сжалась и покраснела. Самоуверенная улыбка Застыла на губах Рагнора; он поспешно наполнил рог до краев. Гвинет от возмущения и гнева начала заикаться, и Эйслинн невольно задалась вопросом — уж не новую ли игру затеял Вулфгар. Он с усмешкой поднялся и, обняв Эйслинн за плечи, шутливо бросил молодому рыцарю Гауэйну, хваставшемуся своей победой в сегодняшнем состязании:

— Дело не в твоем умении, парень, а в твоем смазливом личике. При виде тебя каждый воин думает, что встретил милую девушку, и не смеет дотронуться до прелестного видения.

Стены зала задрожали от хохота, и даже Гауэйн, краснея, улыбнулся. Вулфгар нежно провел костяшками пальцев по ладони Эйслинн, продолжая добродушно пререкаться со своими людьми, и девушка не заметила устремленного на нее злобного взгляда Гвинет. Обладай этот взгляд способностью убивать, девушка упала бы замертво. Глаза Гвинет еще больше сузились от ненависти, когда Вулфгар, обняв Эйслинн за талию, стал вместе с ней подниматься по ступенькам.

— Что он нашел в этой потаскухе?! — взорвалась женщина, откидываясь на спинку стула и надувая губы, как избалованный ребенок, которому не уделили должного внимания.

Рагнор неохотно отвлекся от созерцания тонкой фигурки в желтом и залпом прикончил эль. Однако уже через мгновение он овладел собой и, склонившись к Гвинет, даже выдавил чарующую улыбку.

— Не могу сказать, миледи, ибо вы затмили красотой всех женщин и я думаю только о вас. О, если бы я обрел счастье ощущать ваше обнаженное тело, жадно прижатое к моему, познал бы радости рая!

Гвинет тихо рассмеялась:

— Сэр де Марте, я начинаю бояться за свою добродетель.

— У меня мало времени, — признался Рагнор с лукавой улыбкой. — Завтра я должен ехать в лагерь Вильгельма.

Лицо женщины разочарованно вытянулось, и Рагнор, заметив это, ухмыльнулся:

— Не бойтесь, прелестница, я вернусь даже со смертного одра.

— Вот как! — в ужасе вскричала Гвинет. — Но куда вы едете?! И насколько это опасно?

— Признаться, всякое может случиться. Нас, норманнов, англичане не слишком-то жалуют. Они собираются избрать нового короля в обход прав Вильгельма. Необходимо убедить их в неразумности такого поступка.

— Вы храбро сражаетесь за своего повелителя, в то время как мой брат развлекается с этой дрянью. У него нет чести!

— Она просто скрашивает ему последние часы перед разлукой, — пожал плечами Рагнор.

— Вулфгар едет с вами? — поразилась Гвинет.

— Нет, через несколько дней. Увы участь моя, вероятно, решится куда скорее, и никому нет дела.

— Мне вы не безразличны, — выдохнула женщина. Рагнор прижал ее руку к своей груди.

— О любимая, сколь сладки ваши слова! Чувствуете, как бьется сердце?! Знайте же, что я жажду вас! Пойдемте со мной на лужок и позвольте расстелить мой плащ на земле для нас обоих! Клянусь, что не трону вас, лишь позвольте мне заключить вас в объятия и любоваться этим прекрасным личиком!

— Вы умеете убеждать, сэр рыцарь, — пробормотала Гвинет, краснея. Рагнор еще крепче стиснул ее пальцы.

— Мадемуазель, я не в силах устоять перед вашей красотой. Скажите, что придете. И дадите мне на прощание маленький залог вашей доброты.

— Я не должна так поступать, — слабо отбивалась Гвинет.

— Ни один человек не узнает. Ваш отец спит. Брат забавляется с любовницей. Скажите да, любимая.

Гвинет едва заметно кивнула.

— Вы не пожалеете о своем великодушии, — нежно шепнул Рагнор. — Я удалюсь первым и все приготовлю, а потом буду ждать вас. Умоляю, не задерживайтесь.

Он страстно припал к ее руке, передавая женщине свое возбуждение, и, поднявшись, поспешил к двери.

Вулфгар устало прислонился к косяку и с благодарностью заметил, что лохань с горячей водой уже готова.

— Ты хозяйничаешь с такой легкостью, будто всю жизнь этим занималась, — заметил он, начиная раздеваться.

Эйслинн с улыбкой оглянулась. В глазах сверкнули лукавые искорки.

— Мама с детства готовила меня к роли хозяйки дома.

— Да, из тебя вышла прекрасная рабыня, — проворчал Вулфгар.

Эйслинн сухо усмехнулась:

— Неужели, господин? Отец сказал как-то, что меня невозможно усмирить.

— Он был прав, — кивнул Вулфгар и, удовлетворенно вздохнув, сел в лохань. — Однако я не хотел бы ничего менять.

— Так ты намереваешься производить на свет незаконных сыновей? — вскинулась Эйслинн.

— Пока ты не доказала своей способности родить бастарда, дорогая.

— Прошло слишком мало времени, господин, — ухмыльнулась Эйслинн, снимая верхнее платье. — Не стоит тешить себя пустыми надеждами. Большинство женщин отличаются плодовитостью. До сих пор тебе просто везло, вот и все.

— Скорее, я был очень осторожен, — поправил он. — Перед тем как поддаться чарам женщины, я имею привычку справляться, много ли у нее детей.

— Но меня ты не спрашивал, — напомнила Эйслинн.

— Просто ты сама не знаешь, можешь ли родить. Это главный недостаток девственниц.

— Значит, у тебя никогда не было целомудренной девушки?

— Я в них не нуждаюсь.

— Хочешь похвастаться, что пожелай ты, и любая девушка будет твоей? — осторожно осведомилась Эйслинн.

— Женщины не очень-то разборчивы. Я мог бы иметь любую.

— О, — задохнулась Эйслинн, — как ты самоуверен! А я… я одна из твоих многочисленных шлюх.

Вулфгар уставился на нее непроницаемым взглядом, лениво растираясь намыленной тканью.

— Скажем, пока ты кажешься мне самой привлекательной, милая.

— Возможно, потому, что я не так стара, как остальные, — отрезала девушка и, шагнув к лохани, встала в вызывающую позу, дотрагиваясь до груди, бедер, талии, словно перечисляя все то, чем наградила ее природа. — Видишь, грудь у меня еще не отвисла, и ноги не кривые. Талия тонкая, а подбородок не исчез в складках жира. Что-то, несомненно, соблазнило тебя овладеть мной без обычных предосторожностей.

Серые глаза весело блеснули. Вулфгар протянул руку и молниеносным движением усадил Эйслинн в лохань. Девушка с криком попыталась вырваться.

— Мое платье, — всхлипывала она, оттягивая мокрую ткань от тела. — Ты испортил мое лучшее платье!

Но Вулфгар лишь громче рассмеялся и приблизился к ней.

— Боюсь, ты лопнешь от тщеславия, если я признаюсь, что никогда не встречал такой красавицы, как ты, или что ты способна навеки очаровать любого мужчину. Да, да, не стоит делать тебе столь откровенные признания, а то зазнаешься.

Он стиснул пальцы, несмотря на то что девушка яростно начала отбиваться.

— Ты, пожалуй, станешь чересчур самоуверенной и посчитаешь, что я никогда не взгляну на другую женщину, потому что нахожу тебя более желанной, чем остальных. Но, поверь, я окажу тебе большую услугу, предупредив: не привязывайся ко мне. Не плачь и не цепляйся за меня, когда на смену тебе придет соперница. Ненавижу оковы, которые трудно разорвать. Не влюбляйся в меня, Эйслинн: ничего, кроме боли, это тебе не принесет.

Девушка уставилась на него блестящими от непролитых слез глазами.

— Не тревожься, ты последний человек во всем христианском мире, в которого я могла бы влюбиться.

— Вот и хорошо, — кивнул Вулфгар.

— Если ты презираешь всех женщин, почему остерег меня? Ты всем говоришь эти слова?

Норманн разжал руки и поудобнее уселся в лохани.

— Нет, ты первая. Просто мне жаль твою молодость и нежность.

Эйслинн, задумчиво вздохнув, положила руки ему на грудь и заглянула в глаза.

— Но я все-таки женщина, Вулфгар. Почему ты добрее ко мне, чем к остальным? Наверное, питаешь ко мне больше чувств.

Она осторожно провела тоненьким пальчиком по шраму, пересекавшему его щеку.

— Берегись, господин, как бы не влюбиться в меня. Вулфгар подхватил девушку и поспешно поставил на пол.

— Я не любил, не люблю и не буду любить ни одной женщины, — спокойно объявил он. — Пока что ты развлекаешь меня, вот и все.

— А кто будет после меня, господин?

— Любая, на кого упадет взгляд, — пожал плечами Вулфгар.

Эйслинн метнулась в темный угол и поскорее закрыла руками уши, трепеща от бессильного гнева. Он никогда не позволит ей взять верх! Играет с ней, как кот с мышкой, и близко не подпускает к своему сердцу! Издевается и смеется над женщинами, не теряя хладнокровия, пока те в ужасе не бегут от его оскорблений. Но она крепкий орешек! Вулфгар еще не испытал ее терпения, не распознал глубин ее натуры, не учел твердости характера. Между ними разгорелась настоящая битва. И пока он предупреждает ее об опасностях любви, Эйслинн ищет слабое место в его хваленом панцире ненависти.

Вздрагивая от холода, она сбросила мокрое платье-рубашку, быстро юркнула в постель и натянула волчьи шкуры до самого подбородка. Когда Вулфгар через несколько минут присоединился к ней, Эйслинн притворилась спящей и отвернулась от него. Однако она почувствовала его пристальный взгляд и улыбнулась, гадая, что он сейчас сделает.

Ей не пришлось томиться в неизвестности. Он перевернул ее на спину, и девушка уставилась в горящие страстью серые глаза.

— Мадемуазель, вы не спите, — поддразнил он.

— Это имеет какое-то значение? — с сарказмом осведомилась она.

Вулфгар, покачав головой, почти коснулся ее губ своими.

— Нет.

Гвинет ступила на освещенную луной поляну и охнула от неожиданности, когда чья-то рука сжала ее плечо. Женщина испуганно вздрогнула, вспомнив грубых неотесанных мужланов, наполнивших зал за ужином, но при виде улыбающегося Рагнора облегченно вздохнула.

— Ты пришла, — рассмеялся он.

— Да, сэр, я здесь.

Рагнор подхватил ее на руки и быстро понес в глубь леса. Сердце Гвинет бешено заколотилось. Она нервно захихикала, обвила руками его шею, чувствуя себя маленькой и беспомощной в сильных мужских объятиях.

— Ты заставляешь меня терять рассудок, — прошептала она ему на ухо. — Трудно поверить, что сегодня утром мы встретились впервые.

Рагнор остановился и, опустив руку, позволил ей медленно соскользнуть на землю.

— Неужели и вправду всего лишь сегодня? — хрипло спросил он, прижимая к себе ее покорное костлявое тело. — Я думал, минули века с той минуты, как я покинул тебя в зале.

У Гвинет закружилась голова.

— О нет, всего-навсего годы, дорогой.

Он яростно прижался к ее устам, словно стремясь раздавить их в жгучем поцелуе, а его ловкие руки меж тем стянули с нее одежду и мягко подтолкнули Гвинет на разостланный плащ. Лаская маленькие груди, Рагнор представлял себе куда более полные упругие холмики, нежную сливочно-белую кожу и кудрявые медно-золотистые пряди, соблазнительно разметавшиеся по точеным плечам. Но вспомнив, что в эту минуту Вулфгар, возможно, наслаждается прелестями этого восхитительного создания, Рагнор раздраженно дернулся, заставив Гвинет испуганно вскрикнуть.

— Что там? Кто-то идет?! — охнула она, лихорадочно пытаясь прикрыться плащом. Но Рагнор снова обнял ее.

— О нет, это игра лунного света.

Немного успокоившись, Гвинет просунула руку ему под тунику и погладила мускулистую грудь.

— Да ты еще одет, сэр, — посетовала она. — Боюсь, у тебя в сравнении со мной все преимущества. Не забудь, я очень любознательна.

Рагнор улыбнулся и стал раздеваться.

— Вот так уже лучше, — одобрительно пробормотала Гвинет. — Как ты красив, дорогой. Темен, как теплая земля, и силен, словно дуб. Никогда не думала, что мужчина может быть столь прекрасен!

Его руки скользнули по ее телу, разжигая пламя страсти.

— Будь нежен со мной, — прошептала она, откидываясь на плащ. Ее светлые глаза сверкали сейчас, как звезды в ночи, блистающие и далекие, но как только Рагнор закрыл ее собой, веки медленно смежились.

Когда Рагнор наконец сел, обхватив руками поднятые колени и глядя туда, где во мраке мерцал слабый свет, пробивающийся из окна хозяйской спальни, в лесу раздался волчий вой. В светлом квадрате появился силуэт мужчины, сгибавшего и разгибавшего руки. Рагнор ухмыльнулся. Похоже, сегодня Вулфгару не до развлечений. Но тут же со вздохом отметил, что усталость не помешала ему самому забыться в объятиях Гвинет.

Темная тень повернулась к тому месту, где стояла кровать. Рыцарь явственно представил разбросанные по подушке ярко-рыжие волосы и маленькое овальное личико совершенной красоты.

Боже, как безумно он жаждет мести! Временами Рагнор чувствовал, что его желание вот-вот исполнится, но свершение задуманного все ускользало, и судьба, словно женщина, спящая сейчас наверху, была неприступна и изменчива.

При мысли об Эйслинн в крови вновь вспыхнуло пламя. Воспоминания о ней преследовали его неотступно, и Рагнор сознавал, что не успокоится, пока она не будет принадлежать ему. И тогда он отплатит Вулфгару за все унижения. Даже если бастард равнодушен к Эйслинн, пострадает его гордость, а это уже хорошо.

— О чем ты думаешь? — тихо прошептала Гвинет, коснувшись его спины.

Рагнор обернулся и снова обнял ее.

— О том, какое счастье ты мне подарила. Теперь я могу спокойно отправляться к Вильгельму, зная, что ты моя навсегда. — Он прижал к себе замерзшую Гвинет и игриво спросил: — Ты дрожишь от холода, милая, или от неистовства нашей любви?

Гвинет обняла худыми руками шею Рагнора и припала к нему.

— И то и другое, сердце мое. И то и другое.

Глава 9

Первые лучи солнца упали на покрытые инеем деревья, и все вокруг засияло радужными переливами драгоценных камней. Где-то стонали дикие горлинки. Рагнор быстро постучал и, не дожидаясь ответа, широко распахнул дверь хозяйской опочивальни. Вулфгар, спавший чутким сном ратника, молниеносно вскочил и схватил лежавший на каменном полу меч. И не успела захлопнуться дверь, как он уже был готов отразить атаку. Для человека, который несколько мгновений назад крепко спал, Вулфгар оказался на редкость проворным, что, по всей видимости, еще больше разозлило Рагнора.

— О, это ты, — проворчал Вулфгар, садясь на постель.

Эйслинн приподнялась на локте и спросонья воззрилась на Вулфгара. В полумраке она даже не заметила Рагнора, стоявшего у порога. Небольшая шкура, которую она прижимала к себе, открывала ее груди, рыцарь не мог отвести глаз от этих сияющих полушарий. Проследив за его взглядом, Вулфгар угрожающе выставил вперед меч.

— У нас ранний гость, дорогая, — объявил он, наблюдая, как Эйслинн поспешно натягивает на себя шкуры.

— Почему ты пришел в мои покои в такую рань, рыцарь? — осведомился Вулфгар, вкладывая меч в ножны.

Рагнор отвесил издевательский поклон перед внушительной фигурой обнаженного норманна.

— Простите, милорд, я хотел попросить вашего позволения покинуть Даркенуолд, а также узнать, не будет ли каких поручений. Может, вы собираетесь передать послание герцогу?

— Нет, не стоит, — покачал головой Вулфгар. Рагнор кивнул и направился к выходу, но приостановился. Его губы медленно раздвинулись в улыбке.

— Будь осторожнее, когда поедешь на охоту. В лесу развелось множество волков. Я слышал их вой перед рассветом.

Вулфгар вопросительно поднял брови, гадая, кто развлекал рыцаря в столь ранний час.

— Твои похождения скоро сильно увеличат население Даркенуолда, Рагнор.

— И первой роженицей будет прекрасная леди Эйслинн, — хмыкнул рыцарь, и тотчас мимо его виска просвистел горшок и разбился о дверь. Рагнор взглянул на девушку, стоявшую на коленях посреди кровати. Она судорожно прижимала к себе шкуру. Норманн потер ухо и улыбнулся, восхищаясь разгневанной красавицей.

— Голубка моя, я изумлен! Злишься, что я провел вчерашнюю ночь не с тобой? Жаль, а я и не подумал, как ты будешь ревновать.

Эйслинн пронзительно вскрикнула и огляделась в поисках какого-нибудь предмета потяжелее, но ничего не отыскав, спрыгнула с кровати. Девушка подбежала к явно забавлявшемуся этой сценой Вулфгару и схватилась за его меч, который, правда, не сумела вытащить из ножен.

— Почему ты стоишь и смеешься над его злобными намеками? — яростно топнула ногой Эйслинн. — Заставь его склониться перед твоей властью!

Вулфгар пожал плечами и снова усмехнулся.

— Он ведет себя, как избалованный ребенок. Но если предаст, я просто прикончу его.

Улыбка быстро сошла с лица Рагнора.

— Я к твоим услугам, Вулфгар, — процедил он. — В любое время.

Рагнор немедленно вышел, и Эйслинн еще долго смотрела на закрытую дверь, прежде чем наконец заметила:

— Господин, он твой враг. И видит в тебе угрозу.

— У тебя очень богатое воображение, милая, — коротко отозвался Вулфгар. — Он отпрыск одной из богатейших норманнских семей. И ненавидит меня лишь потому, что считает — только люди благородного сословия достойны носить титулы. И, конечно, хочет тебя.

— Потому что я принадлежу тебе?

Вулфгар, усмехнувшись, привлек к себе Эйслинн и заглянул ей в глаза.

— Мне трудно представить себе ярость Рагнора, если бы я отнял у него Глинн.

Он оторвал Эйслинн от пола и прижал к своей груди.

— Господин, — запротестовала девушка, вырываясь, — уже утро. У тебя много дел.

— Дела подождут, — хрипло прошептал он и закрыл ей рот страстным поцелуем. По телу Эйслинн пробежал озноб предвкушения. Сопротивляться больше не было ни сил, ни желания. К тому же Вулфгар гораздо сильнее и все равно настоит на своем.

Гвинет величественно спустилась по каменным ступенькам, веселая и головокружительно счастливая. Всего несколько секунд назад она проводила взглядом из окна отъезжающего Рагнора, зная, что он увозит с собой ее сердце. В зале мужчины завтракали мясом и хлебом и, не обращая внимания на женщину, добродушно переругивались и смеялись собственным шуткам. Болсгар еще спал, и Гвинет увидела всего лишь два знакомых лица — Хэма и того юношу, с кем вчера переговаривалась Эйслинн. Они разносили еду и пиво и не заметили Гвинет, пока та не уселась за главный стол. Хэм поспешно принес деревянную тарелку.

— Где мой брат? — раздраженно осведомилась она. — Эти люди опять бездельничают. Почему он не дает им работы?

— Да, миледи. Они его ждут. Он еще не выходил из своих покоев.

— Его леность заразительна, как чума, — презрительно бросила Гвинет.

— Обычно он поднимается рано. Не знаю, что его задержало.

— Саксонская девка, кто же еще? — хмыкнула Гвинет.

Хэм побагровел от гнева и открыл было рот, чтобы встать на защиту хозяйки, но тут же стиснул зубы и помчался на кухню.

Гвинет рассеянно жевала, краем уха прислушиваясь к болтовне мужчин и перебирая в памяти события прошлой ночи. В зале появился сэр Гауэйн в компании еще одного рыцаря, Бо-фонта, и норманны дружно приветствовали вновь прибывших.

— Разве вы не должны были сегодня утром ехать в Креган? — осведомился Гауэйн, обращаясь к Милберну, самому старому рыцарю.

— Да, верно, но вместо этого Вулфгар предпочел остаться в спальне, — фыркнул тот и, закатив глаза, многозначительно прищелкнул пальцами, чем вызвал взрыв хохота.

— Может, проверим, не лежит ли он с перерезанной глоткой? — ухмыльнулся Гауэйн. — Судя по тому, как громко Рагнор хлопнул дверью и сыпал проклятиями, они снова поссорились.

Милберн пожал плечами:

— Опять из-за этой девушки. Рагнор сам не свой с тех пор, как затащил ее в постель.

Гвинет встрепенулась, не зная верить ли собственным ушам. Невыносимая боль пронзила ее сердце острым кинжалом.

— Верно, — улыбнулся Гауэйн. — Никто не отнимет у Вулфгара девушку, если он не намерен ее отпустить. Но будь я Рагнором, с радостью вступил бы в поединок из-за нее.

— Да, парень, у нее кровь, что кипяток, — засмеялся Милберн. — Лучше оставь ее бывалому мужчине!

Наверху хлопнула дверь, и рыцари мгновенно замолчали. По лестнице спускался Вулфгар, пристегивая к поясу меч. Взмахом руки он приветствовал сестру, ответившую ему ледяным взглядом.

— Как спалось, Гвинет? — И, не дожидаясь ответа, подошел к своим людям. — Похоже, вы решили брать пример с меня и бездельничать? Посмотрим, на что вы годитесь.

Он положил на хлеб кусок мяса и направился к выходу, но у порога остановился и с улыбкой спросил:

— Почему вы медлите? Я еду в Креган. Как насчет вас?

Мужчины дружно устремились из зала, зная, что впереди нелегкий день. Вулфгар уже сидел в седле, доедая мясо. Дождавшись, пока остальные вскочат на коней, он пришпорил Гунна и швырнул остатки хлеба Суэйну, с веселой усмешкой наблюдавшему за происходящим.

Кавалькада, поднимая клубы пыли, помчалась в направлении Крегана.

Гвинет встала из-за стола, едва сдерживая тошноту, и начала медленно подниматься по ступенькам. Перед хозяйскими покоями она остановилась и трясущейся рукой потянулась к ручке, но тут же резко отдернула пальцы, словно обожглась. Посеревшее лицо осунулось, а взгляд светлых глаз, казалось, пронзал стены и впивался в мирно спавшую Эйслинн. Ненависть, затопившая Гвинет, не шла ни в какое сравнение с презрением, которое она испытывала к Вулфгару. Она за все отплатит саксонской потаскушке! Та еще узнает силу ярости Гвинет!

Женщина крадучись побрела к своей маленькой спальне.

Проснувшись, Эйслинн оделась и, выйдя в зал, узнала, что Вулфгар отправился в Креган. В его отсутствие бразды правления перешли к Суэйну. В этот момент он пытался рассудить спор между двумя молодыми женщинами из-за гребня слоновой кости, подаренного одной из них норманнским воином. Эйслинн вышла на крыльцо и с интересом наблюдала за попытками Суэйна умиротворить обеих. Одна клялась, что нашла гребень, другая утверждала, что та попросту его украла. Викинг, легко управлявшийся с мужчинами, сейчас чувствовал себя совершенно бессильным.

Эйслинн, улыбнувшись, насмешливо подняла брови.

— Суэйн, подстриги их покороче, по норманнской моде, и тогда ни одной не понадобится гребень.

Женщины испуганно повернулись к ней, открыв рты от ужаса. Неожиданная ухмылка Суэйна быстро убедила спорщиц отказаться от гребня и благоразумно удалиться подальше.

Эйслинн звонко расхохоталась.

— Ах, Суэйн, и ты, оказывается, всего-навсего человек. Никогда бы не поверила. Подумать только, сопливые девчонки поставили тебя в тупик! Ай-яй-яй.

— Чертовы бабы, — проворчал он и, тряхнув головой, побыстрее убрался в зал.

Сегодня Болсгар чувствовал себя немного лучше, на его щеки вернулся румянец, а в полдень он с аппетитом поел. Эйслинн осторожно сняла грязевой компресс и увидела, что рана начала затягиваться, а кожа вновь приобрела розовый цвет.

После полудня Гвинет наконец соизволила спуститься в зал и подойти к Эйслинн.

— У тебя есть лошадь? Я хочу осмотреть земли, дарованные Вулфгару.

Эйслинн кивнула:

— Резвая и сильная берберийская кобылка, но она слишком строптива. Я не советовала бы…

— Если ты можешь управляться с ней, вряд ли у меня возникнут затруднения, — перебила Гвинет.

— Я уверена, что ты прекрасная наездница, Гвинет, — попыталась объяснить Эйслинн, — но боюсь, что Клеоме…

Пылающий убийственной злобой взгляд быстро заставил ее замолчать. Эйслинн сложила руки на груди и отступила перед такой откровенной ненавистью. Гвинет приказала оседлать лошадей для себя и эскорта. Когда кобылку привели, Эйслинн еще раз хотела предостеречь женщину, но та не дала ей сказать ни слова. Гвинет безжалостно вытянула лошадь кнутом, и Клеоме рванулась вперед, оставив за собой вооруженных всадников. Больше всего Эйслинн беспокоило, что Гвинет отправилась на прогулку по незнакомой местности. Правда, тропинки были хорошо утоптаны, но беспечного всадника подстерегало немало опасностей.

Полная дурных предчувствий, Эйслинн попыталась занять время хозяйственными хлопотами, но вместо этого ей пришлось целый день выслушивать сетования Майды на грубость и плохие манеры Гвинет. Наконец девушка не выдержала и укрылась в спальне. Она не могла пожаловаться Вулфгару на его родственницу, поскольку он и без того ненавидел женщин. Не стоило давать ему лишних поводов для злорадства. Он может посчитать, что она несправедлива к Гвинет, и откажется слушать Эйслинн. Но Гвинет действительно вела себя бесцеремонно. Все утро она рылась в сундуках Майды в поисках одежды для себя, но разозлилась еще больше, потому что платья оказались малы. Гвинет была ростом с Эйслинн и далеко не так миниатюрна, как Майда.

Кроме того, она потребовала принести обед в свою комнату и из-за каких-то пустяков влепила пощечину Глинн. А теперь мчалась по полям и долам на любимой кобылке Эйслинн.

Гвинет и впрямь летела куда глаза глядят. Самый вид молодой саксонки, наслаждавшейся милостями брата, выводил ее из себя. Но ужасное открытие, сделанное сегодня утром, уничтожило даже те небольшие шансы на дружбу, что могла бы возникнуть между ними. К тому же Вулфгар обращался со своей потаскухой словно с порядочной женщиной, хотя на самом деле она была его шлюхой, рабыней, исполняющей все прихоти своего господина! И у этой суки еще хватило наглости посчитать кобылку своей! Да какое право имеет крепостная, и еще того хуже, владеть лошадью? У самой Гвинет не осталось ничего, даже подходящего наряда, в котором можно было бы встретить Рагнора. Но у Эйслинн была красивая одежда, которую позволил оставить Вулфгар. Один украшенный драгоценными камнями кинжал чего стоил!

Гвинет снова хлестнула Клеоме, послав лошадь в неистовый галоп. Привыкшая к спокойствию и твердости хозяйки, кобылка не желала повиноваться отпущенным поводьям. Она мчалась, не разбирая дороги, не подчиняясь командам, чем еще больше злила Гвинет. Вне себя от ярости, женщина дернула узду, и лошадь свернула с наезженной тропы в чащобу. Тогда Гвинет стала безжалостно хлестать несчастное животное, пока Клеоме, обезумев от боли, не полетела стрелой, продираясь сквозь заросли. Охваченная ужасом, Гвинет наконец-то поняла, что наделала: сучья впивались в тело, рвали одежду, ветви хлестали по лицу. Сзади раздавались громкие встревоженные голоса, умолявшие женщину остановиться. Поздно. Клеоме закусила удила, и напрасно Гвинет натягивает поводья. Впереди показалось узкое ущелье. Но лошадь продолжала нестись, словно преследуемая разъяренным чудовищем, и влетела прямо в лощину. Гвинет истерически вскрикнула и сумела спрыгнуть как раз в ту минуту, когда кобыла с отвратительным стуком рухнула на камни, устилавшие дно ущелья. Оба спутника успели лишь к ужасной развязке. Гвинет поднялась, трепеща от ярости. Она мгновенно забыла о пережитом страхе и собственной глупости.

— Безмозглая тварь! Жалкая кляча! Она едва меня не убила!

Женщина отряхнула приставшие к платью сухие листья и комья земли и начала выдирать из волос колтуны, не обращая внимания на подыхающую лошадь. Один из всадников спешился, подошел к самому обрыву и обернулся, криво улыбаясь.

— Миледи, боюсь, ваша лошадь сильно разбилась. Но Гвинет безразлично пожала плечами и отвернулась.

— Ох, эта глупая скотина! Не увидеть такой огромный овраг! Так ей и надо!

Раздался оглушительный топот копыт и треск ломаемых сучьев. Из чащи выехал Вулфгар в сопровождении своих людей. Остановив Гунна рядом с Гвинет, он грозно глядел открывшуюся его взору трагическую картину.

— Что здесь происходит?! Мы слышали крики.

Один из охранников показал на ущелье. Вулфгар подъехал ближе и, мрачно нахмурившись, всмотрелся в лежавшую лошадь, в которой узнал кобылку Эйслинн. Вулфгар частенько останавливался у ее стойла, восхищаясь прекрасным животным, и угощал лошадку овсом. И сейчас он круто развернулся и уставился на съежившуюся Гвинет.

— Дорогая сестрица, кажется, ты осмелилась взять лошадь без моего позволения?!

Гвинет щелчком смахнула сухой лист с рукава и пожала плечами:

— Лошадь рабыни? Разве это так важно? Эйслинн теперь в ней не нуждается, поскольку с утра до вечера занята в твоей спальне.

Лицо Вулфгара окаменело. Огромным усилием воли он удержался, чтобы не сорваться на крик.

— Ты погубила прекрасную кобылу своим дурацким легкомыслием! Твое полнейшее пренебрежение к чужой собственности стоило мне ценного животного, Гвинет!

— Эта тварь была излишне строптивой, — невозмутимо ответила женщина. — Я чуть не погибла. Вулфгар проглотил резкий ответ.

— Кто разрешил тебе взять лошадь?

— Я не нуждаюсь в позволении рабыни, — надменно бросила женщина. — Это лошадь Эйслинн, и, следовательно, я могу брать ее в любое время, когда захочу.

Вулфгар сжал кулаки.

— Если Эйслинн рабыня, значит, все принадлежащее ей — мое, — прорычал он. — Я здесь хозяин и не позволю издеваться ни над моими лошадьми, ни над рабами.

— Это я пострадала! — взорвалась Гвинет. — Взгляни на меня! Эта скотина едва меня не убила, и никто не предупредил, что моя жизнь в опасности. Эйслинн могла бы остановить меня, но не сделала этого! Наверное, хотела моей смерти!

Норманн зловеще нахмурился.

— Непонятно, Вулфгар, что ты нашел в этой глупой девчонке. А я-то думала, ты привык иметь дело с благородными дамами при дворе Вильгельма! Она расчетливая, коварная сучка и не успокоится, пока не получит твою голову и мою в придачу.

Вулфгар развернул коня и жестом велел своим людям трогаться.

— Вулфгар! — вскрикнула Гвинет, топнув ногой. — Ты мог бы по крайней мере приказать одному из всадников спешиться и отдать мне свою лошадь!

Норманн повернул голову и долго холодно смотрел на сестру, прежде чем произнести:

— Посади ее сзади, Гард. Пусть ее хорошенько растрясет! Может, тогда она поймет, сколько стоит дорогая лошадь, и в следующий раз подумает, нестись ли галопом по лесу. — И, обернувшись к Гвинет, процедил: — Нет, дорогая сестра, самое меньшее, что я мог бы сделать, — докончить то, что ты так бездумно начала.

Вулфгар спешился, привязал поводья к кусту и стал осторожно спускаться в ущелье, пока не добрался до самого дна. Сжав нижнюю челюсть кобылы, он задрал ее голову и взглянул в огромные бархатистые глаза. Клеоме храбро попыталась встать, но Вулфгар быстро перерезал вены у нее на шее и осторожно отошел. Кровь широкими струями хлынула на землю. Ужасные хриплые звуки вскоре затихли, и в лесу снова воцарилась тишина.

Норманн выбрался из ущелья и, послав Гунна вперед, вскоре нагнал отряд. Один из спутников Гвинет по его приказу вернулся, чтобы снять сбрую с Клеоме, а остальные молча продолжали путь, пока не достигли ворот Даркенуолда, где герольд криком возвестил об их прибытии.

Вулфгар заметил синее платье Эйслинн, вышедшей на крыльцо, чтобы встретить прибывших. Слова Гвинет свинцовой тяжестью легли на сердце. Что за паутину сплела саксонская девушка, паутину, в которую он так доверчиво попался?! Почему он так счастлив, стоит ему лишь взглянуть на нее? Почему не опасается подвоха, даже когда поворачивается к ней спиной? И не получится ли так, что в один прекрасный день она вонзит маленький кинжал, который позволил носить ей Вулфгар, ему же между ребер? Неужели судьба вынесла ему смертный приговор и именно Эйслинн предстоит стать его палачом? Правда, она утверждает, что чувствует себя в большей безопасности, пока он жив, но что будет позже? Господи, он не должен доверять женщинам!

Стиснув зубы, Вулфгар думал о том, какую радость доставляет ему ее общество. Такую, как Эйслинн, трудно заменить — слишком жгучее наслаждение дарит она ему. Он будет последним дураком, если позволит гнусным намекам сестры отравить его душу и прогонит Эйслинн. Более красивой игрушки для постельных утех мужчине не сыскать. И пока он не вздумает довериться ей, может спокойно наслаждаться пиршествами плоти, не опасаясь последствий.

Вулфгар чуть не улыбнулся, но тут же вновь помрачнел, вспомнив, что сейчас придется рассказать Эйслинн правду о том, что стряслось с кобылкой. Эта дрянь Гвинет! Еще одна, чью глупость приходится терпеть, не получая взамен никакого удовольствия!

Эйслинн молча ждала их приближения. Вскоре на крыльцо вышел Суэйн и стал рядом. Девушка встретилась взглядом с Вулфгаром и слегка покраснела. Но Вулфгар нахмурился, отвел глаза и что-то коротко приказал своим людям. Кажется, настроение у него не из лучших!

Он остановил Гунна, спешился и бросил поводья Гауэйну, а сам, не обращая внимания на Эйслини, шагнул в зал, хлопнув за собой дверью.

Эйслинн недоуменно всматривалась в норманнов, но те, упорно отводя от нее взгляды, молча уводили лошадей в конюшню. Окончательно сбитая с толку девушка неожиданно увидела Гвинет, восседавшую позади одного из всадников, которых она взяла для охраны. Эйслинн попыталась разглядеть небольшую кобылку среди огромных боевых жеребцов, но Клеоме нигде не было видно. Охваченная внезапным страхом, она только сейчас заметила, что платье Гвинет все в грязи. Та подняла на нее холодные глаза, словно подстрекая набраться смелости и спросить!

Едва сдерживая тревожный крик, Эйслинн ринулась за Вулфгаром. Тот уже сидел за столом, угрюмо глядя на полный рог эля.

— Ты оставил Клеоме в Крегане? — тихо спросила она, уже подозревая правду.

— Нет, — тяжело вздохнул Вулфгар. — Кобыла сломала передние ноги, и пришлось облегчить ее страдания. Она околела, Эйслинн.

— Клеоме?! — то ли рассмеялась, то ли всхлипнула Эйслинн. — Но почему? Она знает все здешние дороги!

Сзади послышался резкий пренебрежительный голос:

— Ха! Эта глупая кляча заблудилась, завезла меня в чащу и сбросила, а сама угодила в овраг! Я чуть не погибла! Ты не предупредила меня о том, как она коварна, Эйслинн!

— Коварна? — ошеломленно повторила девушка. — Клеоме такая послушная! Чудесное животное! Не было лошади резвее, чем она!

— Спроси у моих спутников! Они своими глазами видели, какой у нее нрав, и подтвердят, что я не лгу. Признайся, чем тебе выгодна моя гибель?

Потрясенная, Эйслинн сумела лишь покачать головой, чувствуя на себе пристальный взгляд Вулфгара, казалось, без слов, задававшего ей тот же вопрос. Девушка натянуто рассмеялась.

— Твоя шутка чересчур жестока, Гвинет. Не забывай, именно ты убила мою лошадь.

— Твою лошадь? — фыркнула Гвинет. — Ты, простая рабыня, смеешь утверждать, что владеешь лошадью?! — И, улыбнувшись в широко раскрытые глаза девушки, добавила: — Ты хотела сказать, лошадь моего брата, не так ли?

— Нет! — вскричала Эйслинн. — Клеоме была моей! Отец подарил ее мне! — Она окинула брата и сестру горящим взором. — Клеоме — это все, что у меня…

Девушка зашлась в рыданиях. Вулфгар поднялся и положил ей руку на плечо, пытаясь утешить, но Эйслинн рассерженно вырвалась и побежала к лестнице, чтобы скрыться в спальне. Она уже успела взбежать по ступенькам, когда на весь зал прозвенел окрик Гвинет:

— Стой! Никто не давал тебе разрешения удалиться! Даже Вулфгар, застигнутый врасплох, вопросительно уставился на сестру. Гвинет повернулась к нему.

— Я твоя сестра, а та ноющая сучка всего-навсего рабыня! Захваченная в плен рабыня! — взорвалась она. — Я вынуждена ходить в лохмотьях, а эта английская шлюха нежится в постели и одевается в роскошные наряды! Разве справедливо, когда твои родственники страдают, а рабы живут, как господа? Ты кичишься ею передо мной и отцом, словно наградой за храбрость, а мы должны питаться объедками с твоего стола, пока ты сажаешь эту тварь рядом, чтобы ласкать ее прелести, когда захочется!

Гвинет в гневе не заметила, как сурово сошлись брови Вулфгара. Эйслинн замерла и медленно обернулась. Даже сквозь застилавшие глаза слезы она увидела, что вот-вот грянет буря.

— Гвинет! Гвинет, выслушай меня! — велел приподнявшийся на локте Болсгар. — Не смей так разговаривать с Вулфгаром! Теперь, когда я лишился всего, пришлось молить его о милосердии! Повинуйся отцу!

— Отцу!!!

Гвинет, подбоченившись, встала перед ним и показала концом хлыста на простой щит без герба.

— Это ты, отец, послал брата на гибель! Где ты был, когда умирала моя мать? А потом оставил меня без крова и заставил пересечь добрую половину Англии, чтобы добраться до этой грязной лачуги, ибо ты услышал рассказы норманнов о том, как бастарду Вулфгару удалось заполучить чужие поместья! Это я сегодня ушиблась и едва не погибла! Неужели ты снова примешь сторону рабыни или хотя бы раз в жизни попытаешься быть мне настоящим отцом?

Она открыла рот, чтобы сказать еще что-то, но громовой голос Вулфгара заставил ее замолчать:

— Прекрати нести вздор, женщина! Гвинет повернулась к нему и оцепенела, наткнувшись на ледяной пронзительный взгляд.

— И веди себя прилично! — потребовал он, шагнув к ней. — Помни о своих манерах! Ты назвала меня бастардом. Так оно и есть. Но в том нет моей вины. И теперь жалуешься, что твоя прекрасная матушка умерла. Это правда, но в чем причина ее смерти? Ведь ее не убили. Она мирно почила в своей постели. Мой брат, храбрый рыцарь Гарольда, погиб на поле брани. Он отправился в битву по собственной воле, ведомый чувством долга и честью. Он умер, как мужчина, за правое дело. Но вспомни, что случилось со мной! Был ли у меня выбор? Ты! Твой отец! Твой брат! Наша мать! Все вы отвергли меня. Отослали за моря, чтобы я не запятнал вашего доброго имени. Я был молод и не думал о своем происхождении, да и не знал иного отца, кроме этого. А ты, Болсгар, пытаешься объяснить, что моя мать хотела восстановить справедливость?

Вулфгар холодно рассмеялся.

— А по-моему, это было не что иное, как месть сварливой и коварной жены! Вспомни, кто больше всего пострадал от ее слов? Она? Вовсе нет. Сестра? Но, по мнению матери, красивее ее свет не видывал. Мой брат? Тоже нет, ведь он стал любимчиком. Ты? Да, ты был ранен в самое сердце, поскольку мы были с тобой близки, как истинные отец и сын. Но ты, спасая ее честь, выгнал меня из дома, отослал к расточительному моту, который прикарманил твои деньги, нимало не заботясь обо мне.

Гвинет застыла под взглядом серых глаз.

— И не перечисляй все, чем я обязан этой семейке. Можешь брать лишь то, что тебе дают, и только. Я не связан никакими обязательствами по отношению к вам. Что же касается моих развлечений, — добавил он, показывая на Эйслинн, — я буду спать с ней, не спрашивая у тебя позволения. И будь осторожнее, когда говоришь о шлюхе и бастарде! Ты испытывала мое терпение много раз, и в один прекрасный день я могу поддаться искушению. Берегись.

Кобыла, которую ты взяла без позволения, околела, а я питаю слабость к хорошим лошадям и жалею о потере. Что же касается твоего заявления, будто она была норовистой, я сказал бы, что скорее, наоборот, пугливой, поскольку Эйслинн не позволяли ездить на ней вот уже несколько недель. Думаю, что именно по этой причине ты едва не погибла, а она сломала себе ноги. На этом закончим, ибо я больше не желаю слышать бездоказательных обвинений. Кроме того, предлагаю тебе обойтись меньшим гардеробом, чем тот, к которому ты привыкла. У меня нет ни охоты, ни желания выслушивать твое нытье. Если считаешь себя оскорбленной, поговори с местными женщинами и узнаешь, какие несчастья и страдания выпали на их долю.

И, не обращая внимания на взбешенную Гвинет, устремился в глубину зала, но на полпути обернулся.

— Завтра я отправляюсь к герцогу, — объявил он, перехватив испуганный взгляд Эйслинн. — Не знаю, когда вернусь, но надеюсь, что к тому времени ты уяснишь, кто здесь хозяин. За меня остается Суэйн, и ты будешь относиться к нему с должным уважением. Я оставлю деньги на твои расходы, но не по твоему требованию, а потому, что таково мое намерение. Знай, я быстро устаю от женской болтовни, и потому можешь идти, дорогая сестрица. Позволяю тебе вернуться к себе.

Он подождал, пока Гвинет взлетела по лестнице и захлопнула за собой дверь. Эйслинн подняла на него полные слез глаза, и в их фиалковых глубинах Вулфгар разглядел тоску и страх. Несколько мгновений они смотрели друг нa друга; потом девушка отвернулась и, гордо вскинув голову, медленно пошла по ступенькам.

Вулфгар шагнул к отчиму, ожидая услышать упреки, но на губах Болсгара играла легкая улыбка. Он едва заметно кивнул, отвернулся и снова уставился на огонь. Вулфгар взглянул на Суэйна, стоявшего на пороге. Лицо норвежца оставалось бесстрастным, однако старые друзья прекрасно понимали все без слов. Через несколько секунд Суэйн повернулся и вышел из зала.

Подняв шлем и щит, Вулфгар взобрался наверх, насилу переставляя ноги. Он знал, что девушка тяжело переживает потерю лошади. С приступами ярости и вспыльчивости он мог справиться, но как быть со скорбью? И во всем виноват он сам. Одного слова оказалось бы достаточно, чтобы предотвратить трагедию, но он занимался неотложными делами, которые необходимо было закончить до отъезда.

Норманн вошел в спальню и тихо закрыл за собой дверь. Эйслинн стояла у окна, прислонившись лбом к ставне. Слезы проложили по щекам мокрые дорожки и падали на грудь. Понаблюдав за девушкой несколько мгновений, Вулфгар с обычной аккуратностью стал раздеваться, складывая доспехи.

Всю свою жизнь он прожил один и не испытывал к женщинам привязанности. В его нелегкой и полной опасностей судьбе не было места ни для жены, ни для семьи. Теперь же он стоял в замешательстве, не зная, как утешить скорбящую девушку. Такого с ним никогда не случалось. Его связи с женщинами длились не дольше одной двух ночей. Устав от очередной любовницы, Вулфгар оставлял ее без всяких объяснений. Их мольбы не трогали его сердце. Однако он сочувствовал Эйслинн, поскольку не раз терял любимых коней. И словно ведомый неким чутьем, он подошел к ней, обнял и прижал ее голову к своей сильной груди. А затем нежно отвел влажный локон со щеки и начал сцеловывать каждую слезинку, пока девушка не подставила ему губы.

Столь неожиданный, хотя и безмолвный, призыв приятно удивил и в то же время озадачил его: с той ночи, когда Вулфгар впервые овладел Эйслинн, она лишь терпела его ласки, как подобает послушной рабыне, и всегда противилась его поцелуям, словно боясь подарить Вулфгару некую победу. Теперь же она со страстью отдавалась поцелуям. Кровь закипела в жилах норманна, сердце забилось быстро и глухо. Он подхватил горячую и покорную Эйслинн на руки и понес к постели.

Тонкий луч лунного света беспрепятственно проник сквозь щели закрытых ставен и упал на кровать, где крепко спала Эйслинн в объятиях своего рыцаря. Однако потерявший покой Вулфгар задумчиво смотрел на серебристую полоску, не в силах понять, что с ним происходит, не находя объяснения тому, что его так тревожит.

Эйслинн проснулась перед рассветом и долго лежала, наслаждаясь теплом тела Вулфгара и твердостью мускулистого плеча под головой.

«Ах, мой милый господин, — думала она, проводя пальцем по его могучей груди, — ты принадлежишь мне. Пройдет совсем немного времени, и ты поймешь это».

Она улыбнулась и приподнялась на локте, чтобы получше рассмотреть точеные черты красивого мужского лица, но в этот миг его руки обвили ее талию, привлекая девушку к разгоряченному телу. Эйслинн охнула, но серые улыбающиеся глаза широко распахнулись.

— Милая, ты так истосковалась по мне, что готова даже пробудить от глубокого сна?

Эйслинн вспыхнула и принялась вырываться, но силы оказались неравны.

— Ты слишком самоуверен, — фыркнула она.

— Разве? — улыбаясь, осведомился Вулфгар. — Или тебе не терпится снова растаять от моих ласк? По-моему, в твоем сердце загорелся теплый огонек ко мне, моя маленькая ведьмочка.

— Это ложь! — вскинулась Эйслинн. — Какая саксонка может полюбить норманна?!

— Что ж, — вздохнул он, пропуская мимо ушей ее протесты, — придется отыскать на время похода столь же страстную женщину, хотя найти такую, чтобы питала ко мне нежные чувства, крайне нелегко.

— Ах ты, самодовольный шут! — вскрикнула Эйслинн, пытаясь освободиться. Но Вулфгар мертвой хваткой прижал ее к себе и улыбнулся.

— Думаю, возьми я тебя с собой, Эйслинн, вряд ли томился бы от скуки. Но увы, боюсь, столь нежное создание не выдержит тягот походной жизни, а я не желаю рисковать таким сокровищем!

Он запрокинул ее голову и впился в уста. И снова силы оставили девушку. Вулфгар перекатился вместе с ней, прижимая ее к кровати всей тяжестью, но вдруг тонкие руки обвили его шею, фиалковые глаза закрылись. Кровь быстрее побежала в жилах, боль внизу живота становилась все сильнее и горячечно пульсировала. Ее терзало то же самое неутолимое желание, что всего несколько часов назад, когда она послушно отдавалась его ласкам, отзываясь на каждый мощный толчок. Но, когда Вулфгар отстранился, она почувствовала какую-то странную пустоту, а лоно продолжало ныть, истерзанное голодом, причины которого она не могла понять.

Стыд за собственное поведение и воспоминание о его насмешках охладили страсть. Вулфгар использует ее, а потом издевается над ее чувствами! Но она не могла оставаться холодной и равнодушной после его поцелуев. Они сводили с ума! Неужели это любовь?

Сия мысль подействовала на Эйслинн как ушат ледяной воды. Она вырвалась и отползла к самому краю.

— Какого черта?! — вскипел он, пытаясь оттащить ее обратно. Еще минуту назад все было прекрасно, но сейчас, кажется, назревает очередная битва, хотя Вулфгар ожидал совсем не такого поединка! — Иди сюда, девушка.

— Нет! — вскрикнула Эйслинн и, спрыгнув с кровати, вызывающе подбоченилась. — Смеешься надо мной, а потом у меня же ищешь наслаждения! Ну что же, поищи его у какой-нибудь старой сводницы!

— Эйслинн! — рявкнул он, бросаясь за ней. Она ловко увернулась, так что между ними оказалась кровать.

— Собираешься драться с саксами — и ожидаешь от меня нежного прощания? Небеса, помогите мне!

В эту минуту она была чудо как хороша. В лучах утреннего солнца ее тело отливало золотом. Грудь тяжело вздымалась, волосы разметались по обнаженным плечам. Вулфгар замер и небрежно прислонился к массивному кроватному столбику, весело разглядывая Эйслинн. Она вызывающе смотрела на него, исполненная решимости спасти остатки гордости.

— Ах, милая, — ласково улыбнулся Вулфгар, — как тяжела сама мысль о разлуке! Как трудно покинуть тебя… но ничего не поделаешь. Я рыцарь Вильгельма.

Он шагнул к ней. Девушка с подозрением уставилась на него, готовая перепрыгнуть через кровать, если он попытается ее схватить.

— Неужели ты хочешь, чтобы я пренебрег долгом?

— Твой долг унес слишком много жизней англичан. Когда это кончится?

Вулфгар пожал плечами и спокойно ответил:

— Когда Англия склонится перед Вильгельмом.

Он молниеносно схватил Эйслинн за руку и рванул к себе. Она безуспешно сопротивлялась. Вулфгар потешался над ее усилиями, наслаждаясь прикосновениями упругих холмиков и стройных бедер. Эйслинн застыла неподвижно.

— Видишь, Эйслинн, все-таки главное — желания хозяина, а не рабыни.

Эйслинн что-то разъяренно пробормотала, но Вулфгар заглушил протесты, прижавшись раскаленными губами к ее устам. Прошло несколько долгих минут, прежде чем он отстранился и увидел в ее глазах насмешливые огоньки.

— Но сейчас, Вулфгар, мой норманнский рыцарь, — выдохнула она, и фиалковые глаза засияли негой, которой он не нашел в ее поцелуе, — ты делаешь именно то, чего хочет рабыня…

Она отпрыгнула, как только он ослабил хватку, и, изящно присев перед Вулфгаром, оглядела его с головы до ног. Нет, его желание не остыло!

— Пора одеваться, господин. Дни стоят холодные, и даже самый крепкий мужчина может простудиться.

Схватив с постели шкуру, Эйслинн завернулась в нее и одарила Вулфгара коварным взглядом, но тут же отвернулась и направилась к очагу, чтобы раздуть еще не остывшие угли. Она подула на золу, но тут же отскочила, потирая покрасневшие от взлетевшего пепла глаза. Вулфгар весело рассмеялся. Она показала ему язык и повесила котелок с водой на крюк, а Вулфгар тем временем подошел поближе к огню и стал одеваться.

Эйслинн подождала, пока нагреется вода, вынула из ножен кинжал норманна и принялась точить его об один из камней очага. Вулфгар удивленно поднял брови.

— Моя кожа гораздо нежнее твоей, Вулфгар, — пояснила она, — и если ты не хочешь носить бороду, значит, нужно чаще бриться. Твоя щетина исколола мне все лицо. Я видела, как старательно брили саксов, и прошу позволения оказать тебе подобную честь.

Норманн бросил взгляд на маленький клинок. Неужели смерть настигнет его в тот момент, когда нужно идти сражаться за герцога? Может, объяснить ей, что он никогда не губил напрасно чужие жизни? Нет, видит Бог, сейчас он узнает правду.

Вулфгар решительно кивнул.

— Надеюсь, что у тебя рука легче, чем у моего оруженосца, Эйслинн, — промолвил он и, окунув тряпку в котелок, выжал ее, хорошенько встряхнул, а потом свернул в несколько слоев и положил на лицо.

— Ах, Вулфгар, что за соблазнительная поза, — вздохнула Эйслинн. — Подставь мне горло норманн всего месяц назад…

Она выпрямилась и встала над ним, проверяя пальцем остроту лезвия. Вулфгар снял тряпку и, не отводя от Эйслинн глаз, вздернул брови. Ее губы изогнулись в лукавой улыбке. Она тряхнула головой, отбросив назад длинные волосы, и небрежно заметила:

— Не страшись я так своего нового хозяина, искушение могло быть куда сильнее.

И была вознаграждена за свое остроумие увесистым шлепком по ягодицам. Тихо вскрикнув от неожиданности, она принялась водить по его щекам отточенным лезвием, пока не исчезли остатки щетины. Затем отложила кинжал и провела кончиками пальцев по лицу Вулфгара, удивляясь, что ни разу его не порезала.

— Лучшей служанки рыцарю трудно пожелать, — заметил Вулфгар и, запустив руки под шкуру, усадил Эйслинн себе на колени. Глаза их снова встретились, и взгляд норманна прожег ее насквозь.

— Помни, что ты моя, Эйслинн, — глухо произнес он, — и я ни с кем не желаю тебя делить.

— Так, значит, ты все-таки немного дорожишь мной, господин? — спросила она, легко касаясь шрама на щеке. Но Вулфгар, не отвечая, лишь повторил:

— Помни.

Он жадно обнял ее и впился в губы, чувствуя пыл и страсть, на которые была способна только эта обольстительная волшебница.

Глава 10

Утро выдалось холодным и дождливым. Резкий ветер разбрасывал ледяные струи по холмам и полям, врывался в щели домов, принося с собой сырость и стужу. Эйслинн поплотнее закуталась в шерстяную шаль, непослушными пальцами взяла с деревянного блюда корочку хлеба и вернулась к очагу, возле которого уже сидели Суэйн с Болсгаром. Тепло только что разведенного огня стало вытеснять промерзший воздух, и Эйслинн села на небольшой табурет возле Болсгара. После отъезда Вулфгара между ней и старым рыцарем завязалась дружба, поскольку тот напоминал девушке ее отца. Кроме того, Болсгар неизменно защищал Эйслинн от попреков и ругани Гвинет и делал жизнь куда более сносной, особенно когда сварливая сестрица Вулфгара находилась поблизости. В отличие от дочери он был добрым и понимающим.

Эйслинн нередко советовалась с ним в житейских делах, касавшихся управления домом и слугами, понимая, что с годами к нему пришли мудрость и опыт. Да и Суэйн частенько интересовался его мнением и был не прочь выпить со стариком эля и вспомнить дни, когда тот относился к Вулфгару как к своему истинному сыну. В такие минуты девушка сидела тихо и ловила каждое слово: мужчины с любовью говорили о мальчике и превозносили его подвиги. Эйслинн не раз задавалась вопросом, уж не является ли один из них и впрямь отцом Вулфгара.

Иногда Суэйн пускался в долгие рассказы о приключениях, пережитых с Вулфгаром. Болсгар слушал с жадным любопытством. Вулфгар покинул дом де Суорда в ранней юности и вместе с викингом стал вести полную опасностей жизнь наемника. С годами совершенствовалось их умение, и репутация друзей так выросла, что теперь они могли требовать за свои услуги все больше денег и в работе недостатка не было. Именно в это время герцог прослышал о ратном искусстве Вулфгара и вызвал его во Францию. Дружба рыцаря и аристократа возникла с первой встречи, когда Вулфгар без обиняков признался, что он бастард и его преданность покупается деньгами. Пораженный такой откровенностью, Вильгельм упросил Вулфгара вступить в его войска и присягнуть ему в верности. Герцог умел убеждать, а Вулфгар, со своей стороны, нашел в Вильгельме человека, достойного уважения. К своим тридцати трем годам Вулфгар прослужил у герцога несколько лет, и у того не было повода усомниться в благонадежности рыцаря.

Глядя на норвежца и старика, Эйслинн подумала, что, появись сейчас Гвинет, наверняка отчитала бы их за пустую трату времени. Как отличается сестра Вулфгара от отца и брата! Не успел Вулфгар скрыться из виду, как Гвинет уже возомнила себя хозяйкой дома. Она помыкала крепостными, постоянно рассылала слуг с мелкими поручениями. Ее ужасно бесило, что слуги неизменно обращались за подтверждением ее приказаний к Эйслинн или Суэйну. Кроме того, она безраздельно правила кладовой и выдавала припасы, экономя пищу так, словно платила золотом за каждое зернышко. Гвинет сама отмеряла мясо и громко упрекала нерадивого едока, посмевшего не обглодать кость дочиста. Она совершенно не заботилась при этом о несчастных крепостных, жадно ожидавших объедков. Болсгар и Суэйн с огромным удовольствием швыряли крепостным кости, на которых было довольно много мяса. Гвинет заметила это и разразилась нудной речью по поводу жалких транжир и мотов.

Тишину утра внезапно разорвал пронзительный визг. Эйслинн испуганно вскочила при виде матери, летевшей вниз по лестнице. Майда разъяренно размахивала руками, призывая всех демонов ада на голову этой дочери сатаны. Девушка испугалась, что разум окончательно покинул несчастную. Наверху появилась Гвинет и уставилась на них со злорадной улыбкой. Майда поспешно спряталась за дочерью. Эйслинн спокойно воззрилась на медленно спускавшуюся Гвинет.

— Твоя мать пыталась обокрасть меня! Мы делим дом не только с рабами, но и грабителями. Попомни мои слова, Вулфгар об этом услышит!

— Ложь! Все ложь! — вскричала Майда, умоляюще подняв руки. — Паучьи яйца! Пиявки! Это все принадлежит мне! Я купила их у евреев! А теперь все исчезло! — Она окинула Гвинет злобным взглядом: — Я вошла в ее комнату, чтобы их найти.

— Ложь?! — негодующе охнула Гвинет. — Она рылась в моей комнате, и меня еще называют воровкой? Да она безумна!

— Моя мать сильно пострадала от рук Рагнора и его людей, — пояснила Эйслинн. — Паучьи яйца и пиявки нужны, чтобы лечить больных. Мать очень дорожит ими.

— Я выбросила эту гадость, — заявила Гвинет гордо. — Да, выбросила! Пусть хранит этих тварей подальше от дома. Не позволю, чтобы они ползали по моей комнате!

— Гвинет! — рявкнул взбешенный Болсгар. — Как ты посмела! Ты здесь всего лишь гостья и не должна идти против желаний Вулфгара.

— Посмела! — завопила Гвинет вне себя от злости. — Я единственная родственница хозяина этого дома! Кто оспорит мои права? — Выцветшие бледно-голубые глаза сверкнули. — Я обязана следить за благополучием Вулфгара и его владений в отсутствие брата!

— Как ты следила за моими? — пренебрежительно фыркнул Болсгар. — Ты скупишься на лишний кусок хлеба! Вулфгар оставил нам деньги, но ты расщедрилась на несколько медяков, а остальные монеты спрятала в собственный сундук. Ты всегда заботишься только о себе!

— Я не хочу потакать твоей расточительности! — резко возразила дочь. — Ты бы выбросил их на ветер точно так же, как растратил все наше золото! Оружие! Наемники! Лошади! И что хорошего это тебе принесло? Сумей ты скопить хоть немного, нам не пришлось бы просить милостыню!

— Если бы судьба не наградила меня двумя сварливыми бабами, вечно требующими то дорогих нарядов, то украшений, я снарядил для твоего брата куда больший отряд, и мы сохранили бы свой дом, — проворчал старик, не отрывая взгляда от весело пляшущих языков пламени.

— Конечно, тебе есть кого винить — мою бедную матушку и меня! Приходилось едва ли не на коленях вымаливать у тебя позволения купить новый наряд. Посмотри на мое платье! Вот как щедро ты нас одаривал! — вскинулась Гвинет. — Но теперь ничего не поделаешь — я здесь. Мы связаны с Вулфгаром кровными узами, и я не позволю этим саксам злоупотреблять его великодушием.

— Никаких кровных уз между вами нет и не было, — вмешался расхрабрившийся Суэйн. — В свое время твоя мать отреклась от Вулфгара.

— Попридержи язык, лизоблюд! — прорычала Гвинет. — Ты чистишь доспехи Вулфгара и лежишь у его двери, когда он спит! Ты здесь никто! Я госпожа этого дома, и пусть старая кляча держит свою мерзость подальше отсюда!

— Ай-й-й! — взвыла Майда. — Даже в собственном доме я не могу уберечься от воров!

— Ее дом! — фыркнула Гвинет и злорадно расхохоталась. — Герцог Вильгельм повелел убрать вас отсюда! Терпение Эйслинн лопнуло:

— Сам Вулфгар разрешил нам остаться под этой крышей!» Но Гвинет вовсе не собиралась успокаиваться.

— Вы всего-навсего крепостные! Рабы! Ничтожные черви! У вас не может быть ничего своего. — Она указала пальцем на Майду: — Ты, гнусная хрычовка, разгуливаешь по замку с таким видом, будто все здесь по-прежнему принадлежит тебе, а на самом деле ты рабыня! Я этого не позволю!

— Нет! Она здесь по воле Вулфгара! — воскликнула Эйслинн гневно. — Твой брат даже остановил Рагнора, когда этот негодяй пытался выгнать ее.

Гвинет презрительно скривила губы:

— Не смей проклинать благородного норманна! Ты недостойна произносить его имя! А ты, ведьма, по какому праву занимаешь место в этом доме? Лишь потому, что твоя дочь спит с хозяином?! И думаешь, этого достаточно, старая кляча? Что скажешь, когда хозяин вернется с женой и швырнет твою шлюху своим людям на потеху? Как ты тогда запоешь? Какие права предъявишь? Матери потаскухи? Вряд ли тогда тебе будет позволено остаться на этой земле! Да, да, прочь с глаз моих! Убирайся! Найди себе лачугу погрязнее, но здесь чтобы духу твоего не было! Собери свои гнусные снадобья и вон отсюда! Да побыстрее!

— Не смей! — вскрикнула Эйслинн. — Не будет этого! Ты оспариваешь приказы Вулфгара?

— Нет! Я лишь стараюсь ему во благо!

— Эйслинн… — прошептала мать так тихо, что девушка вынуждена была нагнуться. — Я уйду. Только соберу вещи. Их совсем немного.

В глазах старухи стояли слезы, но, когда Эйслинн приготовилась возразить, мать отрицательно покачала головой и, подойдя к лестнице, стала медленно подниматься. Худые плечи обреченно поникли. Эйслинн в немом бешенстве уставилась на Гвинет, сжав кулаки.

— Бывают минуты, Гвинет, — выдавил Болсгар, — когда меня от тебя тошнит.

Дочь торжествующе расхохоталась.

— Не понимаю, почему ты так переживаешь из-за ее ухода, отец. Старая карга позорит этот дом своими лохмотьями и кривой рожей!

Но Болсгар молча отвернулся к очагу. Суэйн сделал то же самое и вскоре вышел во двор. Эйслинн не сводила с Гвинет убийственного взгляда, пока та не уселась на стул Вулфгара. Глинн немедленно поставила перед ней поднос с бараниной, и Гвинет изящно взяла двумя пальчиками кусочек мяса.

Майда спустилась в зал, закутанная в мохнатую шкуру, с маленьким узелком в руках. Остановившись на пороге, она умоляюще посмотрела на дочь. Эйслинн поплотнее завернулась в шаль и пошла за матерью. Обе дрожали под порывами северного ветра, проникавшего под скудную одежонку; туман оседал на волосах мельчайшими капельками.

— Куда я теперь пойду, Эйслинн? — плакала Майда, ломая руки. — Может, нам лучше уйти обеим, пока Вулфгар не вернулся, и поискать приюта подальше отсюда?

— Ни за что, — покачала головой Эйслинн, не повышая голоса, хотя больше всего на свете ей хотелось сейчас наброситься на Гвинет и задать той хорошую трепку. — Нет, мать моя. Если мы покинем эти места, некому будет облегчить страдания людей. Я не могу отдать их во власть этой жестокосердой ведьмы. Да и не время сейчас беззащитным женщинам скитаться по дорогам.

— Вулфгар выгонит нас, если вернется с женой, — настаивала Майда. — И тогда нам все равно придется уйти, но уже с позором.

— Эйслинн подняла глаза к далекому горизонту, вспоминая последнюю ночь, проведенную в объятиях Вулфгара. Девушка словно вновь ощущала прикосновения его рук, гладивших, ласкавших, возбуждавших непонятные желания, пока она не раскрылась перед ним подобно цветку.

Взгляд девушки стал нежным и мечтательным. Ее члены вспыхнули невидимым пламенем, а внизу живота появилась знакомая боль. Но что испытывает сейчас Вулфгар? Действительно ли он принадлежал ей или Эйслинн вскоре окажется выброшенной, словно ненужная ветошь, ради соперницы?

Перед ее мысленным взором встало ослепительно яркое видение — Вулфгар, осыпающий страстными поцелуями незнакомую девушку, — и восхитительное возбуждение, охватившее ее упругое тело, было сметено волной гнева. Сколько мужчин добивались ее руки и умоляли отца признать их достойными его дочери, и вот теперь судьба предназначила Эйслинн стать любовницей человека, ненавидевшего женщин.

Девушка чуть не рассмеялась. Какая жестокая ирония! Презирать тех, кто умирал от любви к ней, и превратиться в рабыню этого странного норманна, который не погнушается отбросить ее, как старую латную рукавицу! Впрочем, без латных рукавиц не обойдется ни один воин. Легкая улыбка тронула губы Эйслинн, а в душе зародилась уверенность. Даже если он вернется с какой-нибудь потаскухой, забудет ли Эйслинн так быстро? Будет ли вспоминать о ней? Даже столь неискушенная девушка, как она, понимала, что подарила Вулфгару безграничное наслаждение в их последнюю ночь. Значит, он тоже тоскует по Эйслинн и вернется к ней. Один.

Она свернула на тропинку, ведущую к пустой хижине. Прежние обитатели, отец и сын, погибли от рук людей Рагнора. Но Майда испуганно попятилась.

— Привидения! Я боюсь привидений! — заплакала она. — Что они сделают Со мной, одинокой беззащитной старухой? Уведут за собой и задушат! Я знаю это!

— Ни за что, — успокоила ее Эйслинн. — Здесь жили наши друзья. Они не причинят зла вдове Эрланда.

— Ты так думаешь? — протянула Майда и доверчиво последовала за дочерью. Мрачное жилище стояло на отшибе, рядом с небольшой рощицей, которая граничила с болотом. Эйслинн с трудом открыла скрипучую дверь и задохнулась от запаха плесени.

— Видишь, мама, эта лачуга довольно прочная, и понадобится немного усилий, чтобы превратить ее в настоящий дом.

Внутри оказалось так же убого, как снаружи, и Эйслинн изо всех сил пыталась заглушить ужасные сомнения и вести себя так, словно ничего не произошло. Два маленьких оконца были затянуты толстой промасленной кожей, пропускавшей гораздо меньше света, нежели холодного ветра, а на грязном полу почти не осталось тростника. У одной стены был сложен грубый очаг, а напротив возвышалась крепкая дубовая кровать с полусгнившим матрасом. Единственный неуклюже сколоченный стул стоял перед столом, и удрученная Майда, в отчаянии опустившись на него, принялась раскачиваться взад и вперед, пронзительно завывая.

Эйслинн тоже было не по себе. Девушка устало подошла к двери и, прислонившись к косяку, безмолвно посмотрела в хмурое небо. Да, нелегкую битву с Гвинет пришлось бы выдержать, потребуй она, чтобы мать не трогали и позволили жить в отведенной Вулфгаром спальне. Казалось, Гвинет была одержима неким демоном, то и дело вонзавшим в нее шпоры ревности и тщеславия, и начисто лишена доброты и милосердия.

Эйслинн тяжело вздохнула и, покачав головой, засучила длинные рукава. Она отыскала на узкой полке над очагом кремень и огниво, и вскоре первые языки пламени робко осветили комнату. Затем девушка сдернула грязную одежду с деревянных колышков и скормила шерстяные и кожаные лохмотья, без сомнения, кишевшие паразитами, жадному огню. Она брезгливо сморщилась, ощутив мерзкий запах, исходивший от матраса, и сняла его с деревянной рамы. За эти несколько недель остатки еды присохли к мискам, и Эйслинн, отскребая посуду, думала о Джерфорде и его сыне. Большинство горожан вместо плошек употребляли выдолбленные караваи черствого хлеба, но эти двое были настолько искусны, что сумели вырезать из твердого дерева миски и чашки. Без таких умельцев жителям Даркенуолда трудно придется — ведь отец с сыном безотказно мастерили посуду, сколачивали столы, стулья и прочую домашнюю утварь. И теперь мать, лишенная родного очага, может наслаждаться хотя бы этой небольшой роскошью.

Майда продолжала завывать и тихо раскачиваться. Казалось, она не замечала, что творится вокруг. Даже когда распахнулась дверь, и Эйслинн испуганно вскинулась, старуха не подняла глаз.

На пороге появились Хэм и Керуик с охапками одеял и мехов.

— Мы подумали, что ей это пригодится, — пояснил Керуик, — взяли из ее комнаты, когда Гвинет велела там все вычистить. Она хочет сама поселиться в спальне Майды. Если твою мать называют воровкой, значит, и нам можно что-нибудь прибрать к рукам.

Эйслинн знаком велела им зайти и закрыть дверь.

— Да, ты прав, но лучше слыть воровкой, нежели знать, что твоя мать мерзнет и голодает.

Керуик с отвращением оглядел жалкую обстановку.

— Томас шьет для норманнов шатры и тюфяки. Пойду спрошу, не осталось ли у него матрасов.

— Может, попросишь его прийти и сделать новые дверные петли? — сказала Эйслинн. — Боюсь, эта дверь не защитит от диких зверей.

— Ты будешь ночевать здесь, со своей матерью? — с тревогой осведомился Керуик. — Вряд ли это мудрое решение, Эйслинн. Сюда легко могут ворваться такие мерзавцы, как Рагнор, или еще кто похуже. Они не причинят зла твоей матери, потому что считают ее безумной, но ты…

Эйслинн задумчиво следила, как Хэм устилает тростником грязный пол.

— Ты, конечно, не знаешь, что Суэйн каждую ночь караулит мою дверь? Он, как и его хозяин, не доверяет женщинам и не позволит мне перейти сюда.

Керуик облегченно вздохнул:

— Вот и хорошо. Я не смог бы спать спокойно, зная, что ты здесь, а Вулфгар повесил бы меня на самом высоком суку, попытайся я защитить тебя, поскольку, без сомнения, вообразил бы самое худшее.

— Да, — пробормотала Эйслинн. — Он всегда ожидает предательства от женщины.

На миг ее глаза встретились с голубыми глазами Керуика. Молодой человек жалобно вздохнул:

— Я должен идти, прежде чем викинг узнает о моем появлении здесь. Не стоит зря расстраивать Вулфгара.

Мужчины ушли, и Эйслинн снова начала трудиться. Время близилось к полудню, когда в хижину, смеясь, ввалился Томас с новым матрасом. Девушка положила его на постельную раму и подняла брови, ощутив нежный запах клевера и луговых трав.

— Да, миледи, — хмыкнул бывший вассал. — Я остановился у амбара, чтобы набить тюфяк, и какая-то норманнская кляча сегодня останется голодной.

Эйслинн восторженно засмеялась, и они вместе застелили постель шкурами и одеялами. Томас заменил куски промасленной кожи, служившие петлями, и позаботился о том, чтобы наспех сколоченные доски плотно прилегали к косяку и дверь хорошо закрывалась изнутри.

Тьма быстро сгущалась над землей, когда Эйслинп наконец выпрямилась и удовлетворенно вздохнула. Мать поела и мирно заснула. Девушка покинула хижину и отправилась домой, чтобы поесть самой, — за весь день у нее не было во рту ни крошки.

Хэм потрошил куропаток, принесенных Суэйном, но, завидев ее, тут же вскочил. Гвинет сидела у очага с вышиванием. Болсгар лениво строгал короткую ветку.

— Госпожа! — улыбнулся юноша. — Я оставил вам еду. Сейчас принесу.

Гвинет подняла глаза.

— Опоздавшие должны усмирить свой голод до ужина, — бросила она надменно и так громко, что ее услышали во всех уголках зала. — Аккуратность и точность — добродетели, которые вознаграждаются быстрее всего, Эйслинн. Хорошо бы тебе усвоить это!

Девушка повернулась спиной и, больше не обращая внимания на Гвинет, попросила Хэма:

— Я очень проголодалась, принеси мне поскорее поесть, Хэм.

Парнишка кивнул и с улыбкой поспешил на кухню. Эйслинн уселась на обычное место и спокойно встретила взгляд Гвинет. Та раздраженно скривилась.

— Ты еще не жена моего брата и хотя задираешь нос, потому что стала его шлюхой, на самом деле ничем не лучше рабыни. Так что не воображай себя хозяйкой.

Прежде чем Эйслинн успела ответить, Хэм дернул се за руку и поставил на стол поднос с едой, которой хватило бы на двух мужчин. Эйслинн мысленно поблагодарила юношу, рискующего навлечь на себя гнев Гвинет, и принялась трапезничать. В зале воцарилась тишина.

— Странно, что так много саксонок стали добычей норманнов, а ты уцелела, Гвинет, — задумчиво вымолвила наконец Эйслинн, медленно оглядывая тощую фигуру женщины. — Но, возможно, я не права и все обстоит не так.

Болсгар сдавленно засмеялся, и Гвинет вскочила со стула. Свой гнев она обрушила на отца и в приступе ярости осыпала его ядовитыми упреками:

— Конечно, ты берешь сторону этих саксонских свиней! Герцогу Вильгельму следовало бы выкинуть вас в сточные канавы, где вам и место!

Женщина бросилась наверх и заперлась в новых покоях, отобранных у Майды.

Ночи становились длиннее, а дни были холодными. Голые деревья простирали к небу черные ветви и тяжело вздыхали под напором северного ветра. Когда же ветер стихал, с болот поднимался туман, окутывая город, и по берегам прудов хрустел тонкий лед. Мелкий дождь все чаще сменялся снежной крупой, превращавшей проселочные дороги в глубокие рытвины, наполненные мерзлой грязью. Люди ходили укутанные в медвежьи, волчьи и лисьи шкуры. В зале, куда сносили убитых зверей, постоянно стоял запах крови, а дубильщики трудились с утра до вечера, поскольку мехов требовалось все больше.

Эйслинн убеждала себя, что Майде неплохо живется в маленьком домике. Она послала туда охапку шкур, и Керуик ежедневно относил старухе дрова. Девушка навещала мать, ухаживала за ней, а на обратном пути лечила обитателей местечка. Но Майда все больше уходила в себя и теперь действительно напоминала старую ведьму. До Эйслинн доходили слухи, что заклинания матери слышатся по ночам. Она взывала к духам и иногда разговаривала с давно ушедшими друзьями юности и даже с погибшим мужем.

Гвинет жадно внимала всем этим историям и каждый раз, встречаясь с Майдой, бросала злобные намеки. Она передавала Майде все новости, но при этом искажала истину так, что казалось, будто все обитатели Даркенуолда боятся и ненавидят старуху. Рассудок несчастной оказался слишком слаб. Она постоянно варила таинственные зелья, уверяя, что они помогут изгнать норманнов с английской земли.

Как-то в морозный ненастный день, когда черные тучи закрыли небо, посылая на землю то ледяные струи дождя, то мокрый снег, Хэм вышел из дома и, повернувшись спиной к слепящему ветру, возблагодарил Бога за удачливость охотников: теплые меха, стянутые ремешками из оленьей кожи, туго обтягивали его ноги, а огромная волчья шкура-туника не давала замерзнуть. Юноша нес лечебные травы, за которыми Эйслинн посылала его к матери.

Быстро сбегав к Майде, он остановился немного передохнуть под защитой ближайшего дома.

— Эй ты! Хэм!

Обернувшись, мальчик увидел стоявшую на крыльце дома Гвинет.

— Иди сюда, да побыстрее! — надменно приказала женщина, и Хэм поспешил на зов.

— Принеси дров в мою спальню, — велела она. — Огонь почти погас, а в этой проклятой куче камней всегда адский холод!

— Прошу прощения, миледи, — вежливо ответил юноша, — но я должен немедленно выполнить срочное поручение хозяйки. Потом я обязательно принесу дрова.

Гвинет гордо выпрямилась и окинула Хэма презрительным взглядом.

— Ты, мерзкий грубиян, — прошипела она. — Болтаешь о каком-то дурацком поручении, когда я замерзаю! Быстро делай, что тебе велят!

— Но госпожа Эйслинн просила…

— Твоя леди Эйслинн, — рявкнула Гвинет, — шлюха лорда Вулфгара. Это я, его сестра, хозяйка дома и приказываю тебе сейчас же принести дров!

Хэм встревожено нахмурился, но непреклонно заявил:

— Госпожа Эйслинн ждет. Вам не придется долго страдать от холода. Я скоро принесу дров.

— Ты, жалкий нищий, — с ненавистью выплюнула Гвинет. — Я позабочусь, чтобы с тебя заживо содрали шкуру!

Двое людей Вулфгара подошли ближе, и Гвинет громко приказала им:

— Привяжите этого неотесанного болвана к столбу! Пусть его секут, пока на костях не останется мяса!

Хэм сильно побледнел, но мужчины не спешили повиноваться. Они сомневались, чтобы господин одобрил столь жестокое наказание за такой малый проступок. Они верно служили Вулфгару и никогда не оспаривали его власть. Их хозяин был разумным и справедливым человеком. Но должны ли они подчиняться требованиям его сестры так же безоговорочно?

Их нерешительность еще сильнее разожгла ярость Гвинет. Вытянув руку, она ткнула указательным пальцем в несчастного юношу:

— Именем Вулфгара! Схватите его и принесите самый тяжелый кнут!

Мужчины знали, что Вулфгар предпочитал сам судить все споры, связанные с саксами. Он пока не был истинным владельцем земель, скорее управляющим, и сейчас бразды правления перешли к Суэйну, однако викинга нигде не было видно, а сами они не нашли в себе мужества противиться Гвинет. Поэтому они крайне неохотно встали по обе стороны от бедняги Хэма.

Эйслинн усадила маленькую девочку себе на колени и обняла, стараясь согреть. Малышка натужно кашляла, и с каждым приступом из груди у нее вырывались странные свистящие звуки. Листья камфоры, которые должен принести Хэм, Эйслинн опустит в кипяток и поставит возле кровати, и ребенку сразу станет лучше. Но где же Хэм? Время тянулось бесконечно, и Эйслинн начала беспокоиться. Он уже несколько раз смог бы сходить к матери и вернуться! Если парень где-то бесцельно болтается, в то время как эта несчастная кроха борется за жизнь, Эйслинн сама найдет его и притащит за уши.

Девочка задышала свободнее, и Эйслинн, отдав ее матери, поплотнее закуталась в шаль. Выйдя за порог, она поежилась от ударившего в лицо ледяного ветра и уже хотела направиться к домику матери, как вдруг подняла глаза и увидела двух дюжих норманнов, тащивших Хэма к столбу для порки. В ту же минуту девушка преградила им дорогу. Она вызывающе подбоченилась и широко расставила ноги. Длинные волосы огненным нимбом окружили голову. Фиалковые глаза яростно сверкали.

— Что все это значит? — взвилась Эйслинн. — Какое-безумие побудило вас схватить этого мальчика, выполнявшего мое поручение, и привязать его к столбу в такую лютую стужу?!

— Леди Гвинет приказала нам выпороть непокорного слугу, отказавшегося выполнить ее просьбу, — смущенно пробормотал старший.

Эйслинн гневно топнула ножкой.

— Немедленно отпустите его, безмозглые болваны, иначе, клянусь мечом лорда Вулфгара, вы умрете, прежде чем на небе взойдет новая луна!

Но в этот момент раздался оглушительный крик Гвинет:

— Стойте! Эйслинн, ты не имеешь права командовать! Девушка повернулась к спешившей навстречу Гвинет и подождала, пока та не остановится перед ней.

— Так, значит, Гвинет, ты распоряжаешься от имени Вулфгара? И пытаешься лишить его одного из самых выносливых и покорных слуг?

— Выносливых? Этот лентяй намеренно ослушался меня!

— Странно, — пожала плечами Эйслинн, — со мной он всегда был почтительным. Похоже, именно твое поведение сбивает его с толку. Он не привык к сорочьей трескотне.

— Сорочьей! — задохнулась от злости Гвинет. — Ты, шлюха бастарда! Грязная саксонская потаскуха! Как ты смеешь указывать мне? В отсутствие Вулфгара я здесь хозяйка!

— Да, ты хотела бы стать хозяйкой, дорогая Гвинет. Но прежде не мешало бы спросить Вулфгара.

— В этом нет нужды, — процедила Гвинет. — Я его сестра, а ты даже не родственница.

Эйслинн гордо вздернула подбородок.

— Верно. Однако его суд скорый, но справедливый, и он никогда не поступает с крепостными так бесчеловечно, как ты, поскольку знает цену хорошего обращения с людьми и не потерпит подобной жестокости.

— Поведай, как это ты, торопясь поскорее очутиться в постели Вулфгара, нашла время проникнуть в его мысли, — презрительно фыркнула Гвинет. Глаза ее превратились в светло-голубые щелочки, окруженные рыжеватыми ресницами. — А может, ты считаешь, что сумеешь подчинить Вулфгара своей воле?

— Будь это так, — парировала Эйслинн, — он не заслуживал бы большего. Но вряд ли его так легко сломить.

— Ба! Любимое занятие распутницы — очаровать мужчину, приковать его взор к своим виляющим бедрам так, чтобы он и не понял, что его водят за нос.

Гвинет дрожала от злобы, не переставая вызывающе оглядывать Эйслинн. Она не забыла, как брат ласкал саксонскую девушку утром перед отъездом. Но в настоящее исступление ее приводила мысль, что Рагнор дарил сопернице такие же ласки!

— Мужчины! Они всегда будут гоняться за пухленькими потаскушками, выставляющими напоказ свои прелести, и не обратят ни малейшего внимания на приличную, воспитанную и к тому же изящную женщину, которая ведет себя, как подобает благородной даме.

— Ха! Какое изящество ты имеешь в виду? — хмыкнула Эйслинн, поднимая изогнутую бровь. — По-моему, веточка молодой плакучей ивы обладает той самой грацией, которой ты можешь только завидовать!

— Блудница! — проскрипела Гвинет. — Говорят, женщина расцветает и наливается от прикосновений мужчины, а ты, видать, знала не одного!

— Если это и так, дорогая Гвинет, — пожала плечами Эйслинн, — похоже, ты знала только прикосновения своей матери. Гвинет побагровела, но не нашлась что ответить.

— Довольно! — выдавила она наконец. — Я устала от твоих бесконечных пререканий и не желаю больше мерзнуть! Взглянув на норманнов, прятавших улыбки, она приказала:

— Как следует взгрейте этого раба! Небось, он станет покорнее и не посмеет возражать даме!

— Нет! — вскрикнула Эйслинн и, повернувшись к слугам, принялась упрашивать: — Маленькую девочку снедает лихорадка, и травы нужны, чтобы облегчить ее страдания. Хэм ни в чем не виноват! Он нес те самые листья, которые я попросила его найти. Сначала взгляните на несчастного ребенка, а когда Вулфгар вернется, я сама обо всем ему расскажу. Пусть он решает, заслуживает ли Хэм наказания.

Заметив нерешительность норманнов, Гвинет поняла, что ее замысел вот-вот потерпит крах.

— Не желаю ничего слышать! — завопила она. — Наказание должно быть немедленным, чтобы он запомнил, как нужно служить!

Эйслинн в бессильном раздражении развернулась к ней и широко раскинула руки.

— Неужели такая безделица важнее жизни ребенка? И ты готова скорее видеть малышку мертвой, чем отказаться от мести?!

— Мне все равно, что будет с саксонским отродьем! — поморщилась Гвинет. — Пусть крепостной получит свое за наглость и больше не смеет раскрывать при мне рот, шлюха! А ты можешь остаться и наблюдать за поркой. Знай, тебе не избегнуть той же участи, если вздумаешь мне перечить.

— Ты не имеешь права приказывать! — отчаянно отбивалась Эйслинн.

Гвинет позеленела от ненависти.

— Ты сомневаешься в моих правах, тварь? Но я единственная родственница Вулфгара, которой принадлежит власть в его отсутствие. А ты всего-навсего рабыня, которая должна угождать ему в постели. Говоришь, я не имею права приказывать? Сейчас я покажу тебе, ничтожество, что значит ослушаться госпожу! — Ее выцветшие глаза блеснули при одной мысли о нежной плоти Эйслинн, исполосованной кнутом. — Схватите ее! И привяжите рядом с этим упрямцем!

Хэм, который за это время успел немного выучить французский, понял ее слова и смертельно побледнел.

— Оставьте ее! Не смейте!

Мужчины изумленно глазели на разъяренную ведьму. Сама по себе порка саксонской девушки ничего не значила, но ведь именно эта принадлежала Вулфгару. Подобное не сойдет им с рук. Обоих ждет суровое наказание. Пусть сестра Вулфгара безрассудна и упряма, но они не настолько глупы.

— Возьмите ее! — завизжала Гвинет, не в силах больше терпеть.

Хэм вырвался и помчался прочь, как только один из норманнов выступил вперед, скорее намереваясь проводить девушку, чем исполнить повеление Гвинет. Мужчина коснулся плеча Эйслинн, но та яростно отпрянула, оставив в его руках накидку.

— Осторожнее с ее одеждой, болван, — бросила Гвинет, одолеваемая алчностью. — И сними верхнее платье, мне оно понадобится!

— Ах вот как, — задохнулась Эйслинн, дрожащими пальцами сорвала с себя платье и, прежде чем Гвинет сумела ее остановить, швырнула его в грязь и принялась топтать ногами. Она гордо стояла перед женщиной в одном тонком платье-рубахе, не замечая ледяного холода и порывистого ветра.

— Возьми, Гвинет, оно твое.

— Дайте ей пятьдесят плетей, — процедила исходящая ненавистью Гвинет. — Мой братец вряд ли найдет ее привлекательной, когда вернется и увидит, в кого она превратилась.

Но мужчины не подумали подчиниться. Один бросил кнут и отошел, качая головой, другой встал рядом с ним.

— Нет, мы этого не сделаем. Леди Эйслинн лечила нас, и мы не хотим злом отплатить за добро.

— Вы жалкие трусы! — взвилась Гвинет и схватила кнут. — Я покажу вам, как учить непокорных рабов!

Ненависть и злость наконец нашли выход, и Гвинет размахнулась. Кнут зашипел, словно разбуженная змея, и обвился вокруг Эйслинн. Девушка дернулась от невыносимой боли; в глазах сверкнули слезы.

— Прекрати!

Мужчины и Гвинет, обернувшись, оказались лицом к лицу с разгневанным Суэйном. Рядом стоял Хэм — по-видимому, именно он привел викинга. Но пьянящее сознание собственной силы лишило Гвинет обычной осторожности, и она снова бросилась на Эйслинн, занося кнут для очередного удара. Однако кто-то вырвал у нее орудие мести. Гвинет зашлась от ярости, увидев, что Суэйн наступил на кнут.

— Я сказал, прекрати! — прогремел он.

— Ни за что! — всхлипнула Гвинет. — Эту суку следует усмирить, и немедленно!

Викинг шагнул вперед и навис над ней, высокий, могучий, бесстрашно глядя в сверкающие злобой светлые глаза.

— Хорошенько выслушай меня, леди Гвинет, ибо твоя жизнь может оказаться под угрозой. Господин Вулфгар велел мне заботиться об этой девушке в его отсутствие, а это означает — защищать ее как от женщин, так и от мужчин. Она принадлежит ему, и я не допущу никакой порки! Пока он не прикажет иначе, девушка находится под моим покровительством, и никто еще не освобождал меня от данной ему клятвы оберегать Эйслинн. Вулфгар способен даже поднять на тебя руку, если девушка будет искалечена твоим кнутом. Поэтому я увожу Эйслинн ради ее и твоей безопасности. Да будет с тобой мир, леди Гвинет.

И с этими словами он протиснулся мимо нее и подошел к Эйслинн. Выхватив ее накидку у одного из норманнов, викинг закутал дрожащую девушку. По щекам Эйслинн текли слезы, но она в немой благодарности подняла глаза на Суэйна и положила руку ему на плечо. Великан смущенно пробормотал что-то, сконфуженный таким проявлением слабости, а девушка молча взяла за руку Хэма и повела его от злобной Гвинет к лачуге, где все еще задыхалась бедная малышка.

Эйслинн приблизилась к пылающему очагу, пытаясь справиться с ознобом. В холодном зале царила непроглядная тьма. Только сейчас девушка начала избавляться от кошмаров сегодняшнего утра. Слава Господу, малышке, кажется, получше. Жар спал, и через несколько дней дитя выздоровеет. Но в эти ужасные часы Эйслинн постоянно вспоминала безжалостное наказание, которому Вулфгар подверг Керуика. Перед глазами упрямо всплывало одно и то же видение: она сама, привязанная к столбу, в ожидании казни, и Вулфгар, занесший над ней плеть.

Девушка невольно затрепетала, представляя эту картину. И хотя она весь вечер хлопотала по хозяйству, следила за тем, чтобы Хэм и Керуик как следует сплели ремешки для уздечки, понадобившейся норманнскому воину, ее терзала отчаянная потребность оказаться в объятиях Вулфгара, дарящих утешение и радость. Впервые она столь сильно жаждала почувствовать прикосновение его рук и губ; ей хотелось доказательств, что она значит для него гораздо больше, чем другие женщины.

Закрыв глаза, она явственно видела Вулфгара: уголки губ подняты в легкой улыбке, в глазах светится нежность, как всегда, после их любовных игр.

О Боже, неужели ее чувства берут верх над разумом! Кто знает, возможно, он не захочет ее видеть после возвращения! Или привезет в Даркенуолд жену и не задумываясь отдаст Эйслинн на потеху своим людям?

Ледяные щупальца страха стиснули сердце. Эйслинн вздрогнула. Вулфгар ненавидит женщин. Ему, наверное безразличны страдания саксонки из Даркенуолда. И что, если она беременна? Его ненависть к ней только возрастет, поскольку никому не известно, чей это ребенок — Вулфгара или Рагнора.

Мучительные неотвязные мысли лишали девушку уверенности, убивали прекрасные воспоминания о тех минутах, когда они льнули друг к другу и Вулфгар нежно целовал ее перед отъездом. Тогда она считала, что он все же неравнодушен к ней. Но, может, Эйслинн просто обманывала себя, и все было ложью — его поцелуи, страстные объятия, лишавшие рассудка…

Девушка тяжело вздохнула, отложила шитье и, ломая руки, отошла от очага. Как ей поступить? Неужели и вправду лучше исчезнуть, чтобы спасти остатки гордости?

Керуик поднял глаза и долго смотрел на стройную неподвижную фигурку, стоявшую к нему спиной. Пальцы Эйслинн коснулись струн лютни, которую никто не брал в руки со дня появления норманнов. Тихие странные звуки нарушили тишину зала и эхом отдались от стен.

Нечто подобное уже происходило несколько месяцев назад, когда Эрланд объявил о своем согласии на их помолвку. Керуик радовался куда больше Эйслинн. Отец девушки сказал как-то, что, когда она чем-то встревожена или расстроена, всегда берется за лютню. Эйслинн не умела играть по-настоящему и предпочитала, чтобы это делали странствующие трубадуры и рыцари. Чистым звонким голоском она подхватывала песню и завораживала своим пением слушателей. Однако сейчас до него донеслись знакомые причудливые звуки, словно рыдала ее душа, умоляя исцелить боль.

Керуик встал и, подойдя к девушке, дружески сжал ее руку. Эйслинн сквозь слезы взглянула на него и дрожащими губами прошептала:

— О Керуик, я устала от постоянной битвы с Гвинет. Что я должна делать? Отказаться от своего положения потаскухи хозяина и позволить ей делать все, что пожелает? Если я уйду навсегда, может, она смягчится и станет добрее к крепостным?

— Дай ей волю, и жизнь в Даркенуолде превратится в кошмар, — отозвался Керуик. — Ты единственная, кто в отсутствие Вулфгара может противостоять потоку ненависти, исходящему от нее. Болсгар почти не замечает ее жестокости. Суэйн слишком занят домашними делами и людьми Вулфгара. А я, — засмеялся он, — всего-навсего раб.

— Но что я могу сделать? Как обуздать ее? Я ведь тоже лишь игрушка норманна.

Юноша нагнулся поближе к Эйслинн.

— Вулфгар взял тебя под свое покровительство. Она не причинит тебе зла. Слуги Вулфгара будут знать это после сегодняшнего случая. И Гвинет тоже. Ты в безопасности — Суэйн не подпустит ее к тебе. Неужели ты оставишь крестьян на милость этой ведьмы?

— Ты не позволишь мне уклониться от выполнения долга, не так ли, Керуик? — сухо спросила она.

— Так же, как ты — мне. Девушка неожиданно рассмеялась:

— О Керуик, какой же ты злопамятный! Керуик улыбнулся и чистосердечно ответил:

— Да, отвергнутый жених вряд ли может похвастать великодушием.

Эйслинн недоверчиво уставилась на него:

— Твои раны быстро зажили, верно, Керуик? Я не вижу шрамов.

— О каких ранах ты говоришь, госпожа? Ранах сердца? Нет, я просто умело их скрываю, но они по-прежнему горят и ноют. — И, заглянув в фиалковые глубины ее глаз, прошептал: — Ты прекрасна, Эйслинн.

Девушка попыталась отстраниться, но он только крепче сжал ее руку.

— Не пугайся, Эйслинн. Я не сделаю тебе ничего плохого. Просто хочу загладить вину.

— Загладить? — повторила девушка.

— Да. Я был ослеплен собственными эгоистичными желаниями, потому что страстно хотел тебя. И теперь я прошу у тебя прощения за все, что сотворил.

Девушка приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

— Мы навсегда останемся друзьями, дорогой Керуик.

Короткий язвительный смешок заставил молодых людей тревожно оглянуться. На ступеньках стояла Гвинет, презрительно улыбаясь. Майда, скорчившаяся в темном углу, вскочила и поспешно выбежала из зала, навстречу свирепому ветру, подальше от злобной мегеры.

Гвинет медленно спустилась и, вызывающе подбоченившись, замерла у подножия лестницы.

— Моему брату будет интересно услышать, что его любовница забавляется с другим в его отсутствие. — Бесцветные глаза хищно блеснули. — И, клянусь, он об этом услышит.

Керуик сжал кулаки. Впервые в жизни он испытывал непреодолимое желание ударить женщину. Эйслинн безмятежно улыбнулась, хотя внутри у нее все дрожало от страха.

— Не сомневаюсь, дорогая Гвинет, что такого случая ты не упустишь.

И с этими словами прошла мимо растерявшейся женщины и удалилась в спальню. Но на сердце легла новая тяжесть — теперь она беззащитна перед коварством Гвинет.

Глава 11

Вулфгар уселся поудобнее в седле и медленно обвел глазами расстилавшуюся перед ним сельскую местность. Пронизывающий ледяной ветер плотно прижал шерстяной плащ к его могучему телу; щеки порозовели от безжалостных укусов. Мрачное серое небо повисло над коричневыми обнаженными лесами и бурыми полями. Приказаний Вулфгара ожидали шестнадцать человек с длинными луками, пиками и короткими мечами наготове. Под прикрытием деревьев вверх по холму поднималась крытая повозка, нагруженная съестными припасами и фуражом. Старый, но крепкий сакс Боуэйн, сражавшийся за Гарольда, вернувшись с поля битвы, нашел свой дом сожженным, а угодья разоренными. Он с радостью принял предложение служить Вулфгару и теперь подгонял вперед повозку, осыпая лошадей цветистыми ругательствами.

Благодаря предусмотрительности Вулфгара был создан мощный и подвижный отряд. Он слыл бывалым воякой и поэтому посадил в седло всех своих людей в отличие от большинства рыцарей, которые покупали коней лишь для себя, оставляя своих воинов пешими. Но Вулфгар не хотел, чтобы его люди стирали ноги на каменистой почве Англии, и поэтому создал конный отряд. Лошадей привязывали, в укромном месте, когда приходило время идти в бой.

За несколько недель, проведенных Вулфгаром в Даркенуолде, Вильгельм нисколько не продвинулся к Лондону, ожидая, пока его воины восстановят силы. Войско стояло лагерем почти месяц из-за неизвестной болезни, не щадившей никого, даже самого герцога. Поскольку хворь обошла стороной отряд Вулфгара, он был послан патрулировать местность и разведать, не собираются ли на западе или востоке армии саксов. Обычно ему поручалось завоевывать маленькие городки и деревни, которые могли бы объединиться против норманнов. Вулфгар прекрасно справлялся с этим; кроме того, вдали от главной армии его люди пользовались более удобным ночлегом и лучшей едой, чем остальные воины.

И теперь отряд расположился к западу от Лондона, в густо поросших лесом холмах. Вскоре придется поворачивать обратно. По большей части они старались держаться подальше от людей и оставаться незамеченными. Вокруг царило спокойствие, но Вулфгар неожиданно увидел трех рыцарей, скакавших по склонам. Обернувшись, он сделал знак Милберну и Гауэйну, а остальным велел ждать на месте с оружием наготове, поскольку не знал, нет ли засады в ближайшей роще. Пришпорив коней, они с громкими криками помчались навстречу незнакомцам. Те взяли наперевес пики и выставили щиты. Англичане! Значит, предстоит сражение!

Рыцари разъехались широким полукругом. Но Вулфгар, подскакав ближе, остановился, давая им время рассмотреть свой щит и доспехи.

— Я Вулфгар, рыцарь Вильгельма, — объявил он, — по вашим штандартам вижу, что вы служите у Рокуэлла. Приказываю вам сдаться, поскольку Рокуэлл отказался принести клятву верности герцогу!

Самый старший из рыцарей спокойно оглядел его и смело ответил:

— Я Форсгелл и не признаю никаких норманнских герцогов. Я дал обет служить мечом и копьем саксонскому лорду, преданному своему королю, и с Божьей помощью мы прогоним захватчиков с нашей земли и сами изберем короля.

— Тогда готовьтесь к бою, — ответил Вулфгар и показал на ожидавших наверху людей. — Они не станут вмешиваться, ведь вы рыцари и связаны узами чести.

И с этими словами он развернул Гунна и отъехал на несколько шагов. Норманны покрепче сжали пики и с криками погнали коней вперед. Гунн летел, как ветер, разбрасывая копытами землю. Жажда битвы охватила его с такой же неутолимой силой, как и хозяина. Вулфгар сжал коленями его бока и взял пику наперевес. Противники ринулись друг к другу и сшиблись с силой громового удара. Однако никто не пострадал, и кони, развернувшись, снова помчались вперед. На этот раз Вулфгар всей тяжестью налег на пику и ударил в щит сакса так сильно, что повредил ему плечо. Пика и щит Форсгелла отлетели в сторону, но рыцарь усидел в седле. Вулфгар отъехал и дал ему время передохнуть. Сакс храбро выхватил меч. Отшвырнув свои щит и пику, Вулфгар последовал его примеру, и Гунн, не ожидая приказа, рванулся в бой. Клинки скрестились и зазвенели. Гунн ни разу не попятился назад и продолжал теснить грудью жеребца Форсгелла, пока тот не сделал прыжок в сторону, пытаясь удержаться на ногах. Вулфгар снова ударил мечом в доспехи противника, и из-под шлема сакса поползла струйка крови. Форсгелл попробовал поднять левую руку, но она бессильно повисла. Сакс все еще пытался защищаться, но Вулфгар стиснул меч обеими руками и с оглушительным боевым кличем опустил его на плечо рыцаря. Меч сакса разлетелся, и теперь он даже не мог обороняться. Вулфгар отъехал назад, и Форсгелл кивнул головой в знак того, что сдастся. Остальные два поединка закончились так же быстро. Все трое рыцарей лишились доспехов и оружия и под охраной были отосланы к Вильгельму, которому и предстояло решить их судьбу.

Вильгельм уже успел беспрепятственно захватить почти всю страну. Обитатели многих замков и крепостей, проснувшись поутру, выясняли, что оказались в осаде, и при виде огромной армии сдавались без боя, пытаясь при этом выторговать самые выгодные условия.

Вулфгар продолжал скакать во главе отряда. Небо застлали серые облака, и вскоре пошел дождь со снегом. Седла промокли, и приходилось прилагать все усилия, чтобы не оказаться на земле. Усталые воины ехали молчаливые, настороженные, каждую минуту ожидая нападения.

Наконец Вулфгар остановился и поднял руку. Где-то поблизости слышались гневные проклятия. Воины спешились и, отдав лошадей пажам, осторожно натянули тетиву луков. Все вооружение было хорошо смазано жиром и защищено колчанами из промасленной кожи.

Рыцари взяли копья наперевес и медленно двинулись впереди пехоты. На пути им встретился небольшой ручей, настолько мелкий, что в обычные дни лошади едва замочили бы копыта, но теперь он превратился в грязное болото. Посредине застрял фургон, в котором сидели четверо детей, две женщины и двое мужчин. Мужчины и рослый парнишка пытались вытащить фургон, а женщина погоняла усталых лошадей. Крестьянин-калека бранился до тех пор, пока случайно не увидел норманнов с наставленными на него пиками. Его внезапное молчание привлекло внимание остальных, и до Вулфгара донеслись возгласы удивления. Он послал Гунна вперед и, оценив происходящее, жестом отменил атаку. Промокшие до костей крестьяне не представляли угрозы. Вулфгар приблизился и коснулся пикой груди мужчины постарше.

— Предлагаю тебе сдаться. В такой унылый день грех гибнуть понапрасну.

Он говорил небрежно, но зловещий смысл его слов был достаточно ясен. Однорукий открыл рот и молча кивнул, не отрывай взгляда от пики. Со стороны фургона послышался непонятный шум, и хорошо обученный жеребец мгновенно развернулся, почуяв возможную угрозу. Маленький мальчик пытался поднять огромный двуручный меч, выше его ростом.

— Я буду драться с тобой, норманн, — всхлипнул он, багровея от усилий. Темные глаза налились слезами. — Буду драться до конца.

— Майлс! — охнула женщина помоложе, спрыгивая с повозки. Она схватила малыша, но тот вырвался и храбро выпрямился, готовясь встретить врага.

— Ты убил моего отца! — дерзко объявил он. — Но я тебя не боюсь!

Высокий рыцарь заглянул в глаза мальчика и увидел в них неукротимое мужество. Вулфгар поднял пику, на которой развевался флажок с его гербом, и снисходительно улыбнулся.

— Не сомневаюсь, парень, ты так и сделаешь. Англия и Вильгельм нуждаются в таких решительных и смелых воинах, но пока я занят поручением герцога и не могу ввязываться в поединки.

Женщина, державшая малыша, облегченно вздохнула и благодарно посмотрела на норманна.

Вулфгар повернулся к мужчинам и требовательно спросил:

— Кто вы и куда направляетесь? Старший выступил вперед:

— Я Гевин, кузнец. Был лучником и сражался за Гарольда на севере, против норвежцев, и там потерял левую руку. Та, что постарше, — моя жена, Мидерд, а вторая — овдовевшая сестра, Хейлан. — Он положил руку на плечо мальчугана. — Этот, что говорил с тобой, ее сын, Майлс. Остальные дети мои, а мужчина — мой брат, Сенхерст. Мы собираемся подыскать себе новый дом, потому что старый забрали норманны.

Вулфгар заметил, как он бледен, и перевел взгляд на молодого человека, приземистого, но широкоплечего и крепкого.

— Вы что-нибудь слышали о местечке Даркенуолд? — спросил он.

— Название кажется знакомым, милорд, — осторожно ответил Сенхерст.

— Знаем, — перебил Гевин. — Старый лорд, который живет там, как-то проезжал через нашу деревню. Просил меня поскорее подковать лошадь, купленную для дочери. Хотел сейчас же сделать ей подарок, чтобы отпраздновать Михайлов день. И хвастался, будто она ездит верхом не хуже любого мужчины. Видать так оно, и есть, милорд, берберская кобылка была шибко резво.

Вулфгар свел брови при воспоминании о случившемся. Обвинения Гвинет звенели эхом в мозгу.

— Да, кобылка была горячей, как, впрочем, и девушка, но теперь это не имеет значения. Если хотите, можете поселиться в Даркенуолде, там нужен кузнец.

Гевин поднял мокрое от дождя лицо:

— Вы посылаете меня в дом сакса?

— Старика больше нет на свете. Я взял местечко по приказу Вильгельма. Когда он завладеет Англией, поместье будет моим. — И, показав на Сенхерста, добавил: — Он отправится со мной и будет прикрывать мои тылы. Если он достойно выполнит свой долг, я постараюсь устроить вашу семью, когда вернусь.

Саксы обменялись вопросительными взглядами, и Гевин выступил вперед:

— Прошу прощения, господин, но мы не собираемся служить норманнам. Отыщем место среди своих.

Вулфгар пожал плечами:

— Думаешь, вы далеко уйдете, когда по всей стране разъезжают норманнские патрули?

Он по очереди оглядел саксов и заметил, что они заколебались.

— Я дам вам свой флажок. Никто из людей Вильгельма не тронет вас, если покажете его. Кроме того, в Даркенуолде есть женщина, которая исцелит твою рану. Она дочь старого господина, и никто не превзойдет ее в искусстве врачевания. Конечно, вы можете попытаться найти дорогу в город, который пока удерживают англичане, однако предупреждаю, что вся страна скоро окажется под властью Вильгельма, законного наследника трона.

Гевин подошел к Сенхерсту, и они несколько минут о чем-то тихо беседовали, прежде чем молодой человек кивнул и приблизился к Вулфгару.

— Они поедут в Даркенуолд, милорд, а я отправлюсь с вами.

— Быть посему, — решил Вулфгар.

Он направил Гунна туда, где ждал Боуэйн с повозкой. Взяв у него веревку, рыцарь снова подъехал к фургону, захлестнул петлей кольцо, ввинченное в передок, другой конец привязал к луке седла и сделал знак женщине, державшей поводья, а сам тронул жеребца. Женщина хлестнула кляч. Огромные копыта месили грязь, но Гунн, казалось, без слов понимал, что от него требуется, и сделал несколько коротких, но мощных рывков. Фургон заскрипел; колеса с громким чавканьем вылезли из грязи и стали медленно вращаться, пока повозка наконец не выползла на противоположный берег.

Незаметно опустился вечер, и Боуэйн показал на густой лес, лежавший в излучине реки. Вулфгар повел туда людей и новых подопечных, и вскоре лагерь был разбит. Темнота сгущалась, и дождь без устали поливал землю. Холодный ветер завывал в вершинах деревьев, срывая последние, упрямо державшиеся листья. Вулфгар заметил, что несчастные дети, скорчившиеся у костра, дрожат от холода. Какие голодные у них глаза и осунувшиеся лица! Все жадно жевали корки промокшего хлеба, скупо отмеренные женщиной. Он вспомнил, как страдал, оказавшись вдали от родного дома. Уже тогда он сознавал, что никогда больше не вернется туда, где был так счастлив.

Обернувшись, он велел Боуэйну принести кабанью ногу и каравай посвежее и отдать саксонскому семейству. При виде детских радостных улыбок он смягчился. Должно быть, это их первый настоящий обед за много недель.

Вулфгар задумчиво подошел к костру и, не обращая внимания на холод, уселся под деревом, прислонился к стволу и смежил веки. Перед его мысленным взором медленно появилось лицо, обрамленное красно-золотистыми прядями, потемневшие от страсти фиалковые глаза и полуоткрытые мягкие губы. Вулфгар встрепенулся и долго смотрел в пылающий огонь.

Наконец, прогнав грезы, он поднял голову и увидел Хейлан. Женщина почувствовала его взгляд, нерешительно улыбнулась и поплотнее закуталась в накидку. Вулфгар лениво подумал, что неплохо бы отправиться с этой саксонкой в лес и расстелить на земле плащ. Она была пригожей, с темными кудрявыми волосами и черными, как сажа, глазами. Возможно, тогда ему удастся выбросить Эйслинн из головы! Но, к собственному изумлению, он не испытал большого желания. Это обеспокоило Вулфгара еще и потому, что рыжеволосая девушка, оставленная им в Даркенуодде, возбуждала его куда больше, чем эта стоявшая подле него женщина или, если честно признаться, любая другая. Предстань она перед ним, он, наверное, поддался бы искушению отомстить ей за все мучения, что она ему причинила.

Ах, эти женщины! Они знают, как извести человека, и Эйслинн такая же… разве что лучше умеет разжечь в мужчине вожделение. Их последняя ночь запечатлелась у него в памяти с такой ясностью, что Вулфгар иногда ощущал ее тело, чувствовал нежный запах девичьей кожи. Эйслинн отдалась ему, преследуя свои цели, и сейчас он отчетливо понимал, чего она добивается. Вулфгару хотелось проклясть Эйслинн, назвать ее похотливой сукой и в то же время дотронуться до упругой груди, сжать девушку в объятиях. Боже, он ненавидит женщин, а ее больше остальных, ведь она заколдовала его и теперь преследовала во сне и наяву.

— Вы хорошо знаете наш язык, господин, — осмелилась тихо пробормотать Хейлан, удивленная его упорным молчанием. — Если бы я не увидела ваш флажок, подумала бы, что вы один из нас.

Вулфгар что-то проворчал, по-прежнему глядя в огонь. Несколько секунд в лагере стояла тишина. Люди Вулфгара укладывались на сырые тюфяки и влажную траву, ругаясь сквозь зубы. Дети устроились в фургоне, укрытые шкурами и ветхими одеялами.

Хейлан откашлялась и снова попыталась вмешаться в мрачные размышления Вулфгара:

— Я хотела поблагодарить вас за доброту к моему сыну. Майлс такой же упрямый, как и его отец.

— Храбрый парнишка, — рассеянно заметил Вулфгар. — Говоришь, твой муж был таким?

— Да, война была для него любимой игрой, — вздохнула Хейлан.

Вулфгар резко вскинул голову и пристально уставился на молодую женщину, словно гадая, уж не различил ли он нотки горечи у нее в голосе. Хейлан смело взглянула на рыцаря:

— Могу я сесть рядом, милорд?

И, дождавшись его кивка, уселась поближе к огню.

— Я знала, что недолго проживу в замужестве и скоро овдовею, — тихо пояснила она. — Я любила мужа, хотя до свадьбы его почти не знала. Мой отец приказал мне выйти за него. Однако муж был неукротим и часто рисковал жизнью. Если бы норманны пощадили его, удар нанес бы кто-то другой. Теперь я осталась одна и вынуждена заботиться о себе и сыне. Я ни в чем не виню его, просто стараюсь смириться с мыслью, что он мертв.

Вулфгар ничего не ответил, и женщина улыбнулась, склонив голову набок, чтобы получше его рассмотреть.

— Странно, но вы и ведете себя не как норманн. Рыцарь поднял брови:

— А как ты представляешь себе норманнов?

— Уж во всяком случае, не ожидала от них такой доброты, — пояснила Хейлан.

Вулфгар коротко рассмеялся:

— Заверяю, мадам, у меня нет ни раздвоенного хвоста, ни рогов. Если приглядитесь, увидите, что мы во всем похожи на обычных людей, хотя о нас ходят слухи как о выходцах из самого ада.

Хейлан покраснела и пролепетала извиняющимся тоном:

— Я не хотела вас оскорбить, милорд, наоборот, благодарна за вашу помощь и еду. Вот уже много месяцев мы не пробовали мяса и не наедались досыта. Даже огонь боялись развести из страха, что он привлечет разбойников.

Она протянула руки к костру, наслаждаясь теплом. Вулфгар почему-то мгновенно вспомнил тонкие пальцы Эйслинн. Рассерженный на себя за то, что вновь думает о ней, он снова и снова недоумевал, почему девушка постоянно занимает его мысли, да еще в тот момент, когда сдобная вдовушка не прочь разделить с ним ложе. Стоило Вулфгару захотеть, и он становился таким неотразимым, что самые высокомерные и строптивые девицы, вздыхая, падали в его объятия. Хейлан к тому же не казалась слишком несговорчивой. Судя по взглядам, бросаемым на него, она, вероятнее всего, не станет противиться его заигрываниям. Кроме того, Хейлан вдова и уже перестала оплакивать мужа. Да что говорить, она явно предлагает себя Вулфгару. Однако, глядя на пышную грудь и широкие бедра, Вулфгар понял, что его привлекают куда более стройные и изящные фигурки.

Удивительно, однако, что ему не очень нравится Хейлан, — всего несколько месяцев назад он посчитал бы ее достойной своего внимания. Неужели необычная красота Эйслинн отравила его желание к другим женщинам?

При этой мысли Вулфгар едва не выругался. Будь он проклят, если станет изображать из себя новобрачного, потерявшего голову от любви и цеплявшегося за женины юбки. Он уложит в постель любую, кого захочет.

Вулфгар резко вскочил, испугав Хейлан, и, схватив ее за руку, рывком поднял. Темные, широко раскрытые глаза потрясенно уставились на него, но Вулфгар, ничего не объясняя, кивком указал на лес. Сначала женщина немного сопротивлялась, гадая, правильно ли поняла его намерения, но, войдя под сень деревьев, отбросила сомнения, отдаваясь минутному порыву.

Они нашли увитый высохшим хмелем дуб, с ветвей которого свисали длинные плети, образуя некое подобие беседки. Вулфгар расстелил свой плащ и, притянув женщину к себе, стал осыпать поцелуями. Он крепко стискивал ее, словно желая раздавить, и безостановочно шарил руками по спине. Его неукротимый пыл передался ей, и она начала отвечать с неистовой страстью, обняв его за шею и приподнявшись на цыпочки. Они вместе опустились на плащ. Хейлан знала, что он в эту минуту желает ее. Отбросив свою накидку, она прижалась к его бедрам, скользнула рукой ему под сорочку и стала гладить мускулистое тело. Вулфгар нетерпеливо развязал тесемку ее крестьянской блузы и выпустил на волю груди. Хейлан затаила дыхание, когда он зарылся лицом в мягкие полушария, и вцепилась в него изо всех сил, выгибая спину. Но в это мгновение Вулфгар, забывшись, хрипло пробормотал:

— Эйслинн. Эйслинн…

Женщина, на миг застыв, отстранилась.

— Что ты сказал?

Вулфгар молча смотрел на нее, и Хейлан почувствовала, как напряженная плоть, упиравшаяся ей в живот, обмякла. Куда девалось его желание?

Вулфгар, замычав, откатился от нее и закрыл ладонями глаза.

— О сука, — простонал он, — ты преследуешь меня даже в объятиях другой.

— Что?! — взвизгнула Хейлан, садясь. — Сука? Это я сука? Ладно, пусть твоя прекрасная Эйслинн валяется с тобой в постели! Это я-то сука?! О-о-о-о!

Она в бешенстве вскочила, поправила одежду и помчалась к лагерю, оставив его наедине с мучительными мыслями. Вулфгар прислушался к ее шагам, чувствуя, как краснеет от стыда. Он казался себе зеленым юнцом, опозорившимся перед своей первой женщиной.

Рыцарь положил руку на поднятое колено и невидящим взглядом уставился в ночь. Неужели к нему действительно пришла любовь? Нет, такого просто быть не может. Все дело в том, что последнее время он вел слишком спокойную жизнь в Даркенуолде.

— Я превращаюсь в глупца, безмозглого болвана, — пробормотал норманн, хватая плащ и стряхивая с него сухие листья.

Однако, возвращаясь к костру, он не мог думать ни о чем, кроме вьющихся рыжих волос и фиалковых глаз. Его словно окружало их знакомое, принесенное из леса благоухание. Вулфгар лег под повозку, натянул на себя накидку, согнул руку, словно на плече лежала чья-то головка, и повернулся на бок, почти ощущая, как к нему прижимается стройное горячее тело. И лишь потом опустил веки и вновь увидел фиалковые глаза, смотревшие прямо в душу.

Хейлан улеглась под свой фургон рядом с Мидерд, но заснуть так и не смогла. Она то и дело ворочалась, стараясь устроиться поудобнее и одновременно разглядеть неподвижную темную фигуру Вулфгара.

— Что с тобой, Хейлан? — не выдержала Мидерд. — Тюфяк сбился в комья или земля мокрая? Успокойся же наконец или мужчин перебудишь.

— Подумаешь, мужчины, — пробурчала Хейлан, — спят, все до одного, как убитые.

— О чем ты толкуешь? Еще бы им не спать! Середина ночи! Да что тебя терзает?!

— Мидерд… — начала было Хейлан, но не нашла подходящих слов, чтобы выразить мучившую ее мысль. Она раздраженно вздохнула и после долгого молчания наконец спросила: — Почему мужчины такие? Неужели им никогда не бывает достаточно одной женщины?

Мидерд перекатилась на спину и всмотрелась в догорающий костер.

— Некоторые мужчины счастливы, если находят предназначенную им половину. Другие же вечно ищут минутного наслаждения.

— А Вулфгар, по-твоему, какой?

— Обычный норманн, — пожала плечами Мидерд, — ничем не отличается от остальных, но мы должны верно служить ему, если не хотим попасть в лапы какого-нибудь негодяя.

— Ты считаешь его красивым?

— Хейлан, да ты никак спятила? Мы всего лишь крестьяне, а он наш господин.

— Но он злобен по натуре или истинный рыцарь?

— Откуда мне знать, что у него на уме?

— Ты мудрая женщина, Мидерд. Скажи, как думаешь, может он выпороть крестьянина, если тот его разгневает?

— А в чем дело? Ты обозлила его? Хейлан перевела дыхание.

— Надеюсь, нет.

Она повернулась на бок и, не обращая внимания на вопросительный взгляд Мидерд, закрыла глаза и наконец погрузилась в сон.

Первые робкие лучи солнца пробились сквозь тучи и сотней крошечных радуг заиграли в дождевых каплях, все еще висевших на ветвях. Замшелые камни сейчас напоминали огромные изумруды. Вулфгара разбудили аппетитные запахи кабаньего мяса и бульона. Оглядев лагерь, он увидел, что женщины уже встали и готовят завтрак. Норманн вылез из-под повозки и потянулся, наслаждаясь утренним спокойствием.

Пока Вулфгар спал, Хейлан то и дело бросала взгляды в его сторону, боясь, что его гнев обрушится на нее, но рыцарь, казалось, совершенно позабывший о ней, разделся до чулок и стал умываться. Склонившись над подогретым мясом, Хейлан украдкой посматривала на него. Трудно было не восхищаться этим высоким, широкоплечим, мускулистым воином. К тому же она хорошо помнила его упругие мышцы и сильное тело.

Вулфгар натянул одежду и кольчугу и вместе с Гауэйном и Милберном подошел к костру, чтобы поесть. Хейлан дрожащими руками поднесла им хлеб и мясо, чувствуя, что краснеет при воспоминании о прошлой ночи, но Вулфгар о чем-то говорил с Милберном, смеялся шуткам сэра Гауэйна и, по-видимому, действительно запамятовал об их свидании в лесу.

Через несколько минут, когда пожилой рыцарь потянулся за куском мяса, Хейлан робко осведомилась:

— Сэр норманн, кто такая Эйслинн? Милберн изумленно поднял брови и поспешно взглянул на Вулфгара, прежде чем пробормотать:

— Она… э-э-э… она — госпожа Даркенуолда.

Он быстро отошел, оставив Хейлан размышлять об услышанном. Она все еще не двинулась с места, когда сэр Гауэйн, приветливо улыбнувшись, заметил:

— Мадам, воины часто бывают лишены прелестного женского общества. Какое удовольствие наслаждаться столь восхитительным завтраком и видом ваших прекрасных глаз!

Хейлан нахмурилась.

— Сэр рыцарь, кто такой Вулфгар? И какое отношение имеет к Даркенуолду?

Такое равнодушие к его словам мгновенно охладило пыл Гауэйна.

— Вулфгар, мадам, — хозяин Даркенуолда.

— Именно этого я боялась, — напряженно выдохнула Хейлан.

Гауэйн с недоумением уставился на нее, но, ничего больше не сказав, ушел, крайне уязвленный интересом хорошенькой вдовушки к другому мужчине.

Третий рыцарь, Бофонт, только что поднявшийся, подошел к Хейлан и терпеливо дожидался, пока та заметит его и накормит. Взглянув на рыцаря, она потихоньку осведомилась:

— Сэр рыцарь, мы вправду едем в Даркенуолд?

— Да, мадам.

Хейлан поежилась, не представляя, как встретится с женой Вулфгара и какое наказание ожидает ее, если госпожа узнает о приключении в лесу.

Все время, пока воины сворачивали лагерь, вдова старалась держаться подальше от Вулфгара, не зная, кого она боится больше, — его или Эйслинн. Будь Вулфгар ее мужем, она ужасно обозлилась бы, узнав, что он забавлялся с другой, пусть даже это ничем и не кончилось.

Перед отъездом Вулфгар отвел в сторону Мидерд и с некоторым смущением вручил ей сверток, тщательно завернутый в продубленную кожу.

— Отдай это миледи… — Он громко откашлялся. — Отдай Эйслинн из Даркенуолда, когда останешься с ней наедине. И скажи… скажи… что это честно куплено и ни у кого не отнято.

— Хорошо, милорд, — сказала Мидерд, — я постараюсь все довезти в целости.

Вулфгар кивнул, словно окончательно растерявшись.

— Вам что-то еще угодно, господин? — поинтересовалась она, удивленная столь странным поведением норманна.

— Да, — вздохнул он. — Скажи еще… — Вулфгар запнулся, с трудом подбирая слова. — Скажи, что я желаю ей доброго здравия и надеюсь, она может положиться на Суэйна в случае нужды.

— Я все в точности передам, милорд.

Вулфгар отвернулся и, отдав своим людям короткий приказ, вскочил в седло и повел за собой отряд.

Усевшись в повозку, Хейлан следила за Мидерд, старательно прятавшей узелок.

— Что там у тебя? — спросила она. — Получила от него награду?

— Нет. Мне ведено это отдать.

— Он… он говорил что-то обо мне?

Мидерд медленно покачала головой, приглядываясь к вдове.

— Нет. С чего бы это?

— Я… я думала… он казался разгневанным, когда я его покинула.

— Не похоже, — недоуменно выговорила Мидерд, нахмурясь. — Почему он тебя так занимает?

— Занимает? — неубедительно рассмеялась Хейлан. — Вовсе нет.

— Что случилось вчера вечером, когда все мы спали, а ты куда-то запропастилась? Лежала с ним?

Хейлан, подпрыгнув, негодующе вскричала:

— Да, это правда! Но ничего не было!

Мидерд с подозрением покосилась на ее раскрасневшееся лицо.

— Конечно, это твое дело и твоя жизнь, и не мне тебе подсказывать, да ты и не нуждаешься в моих советах. Но судя по всему, господин не слишком обращает на тебя внимание.

— Это мое дело, Мидерд, — процедила Хейлан и, отвернувшись, стала помогать детям сесть в повозку.

Глава 12

С последним петушиным криком герольд с даркенуолдской башни возвестил о прибытии конных норманнов. Эйслинн поспешно оделась в надежде, что от Вулфгара прибыл гонец. Однако все надежды развеялись в прах, когда, спустившись в зал, она увидела Рагнора де Марте, гревшегося у очага. Два норманна стояли рядом, но, повинуясь приказу, немедленно удалились. Рагнор скинул красный шерстяной плащ, снял тяжелую кольчугу и остался в тунике из мягкой кожи и шерстяных чулках, однако на поясе по-прежнему висел двуручный меч.

Заслышав шаги, он обернулся, и при виде Эйслинн лицо рыцаря осветила улыбка. Только сейчас девушка сообразила, что стоит перед ним босая, с разметавшимися волосами, наспех одетая. Почувствовав, как замерзли ноги, она быстро направилась к очагу. Собаки громко залаяли, натягивая поводки. Девушка освободила их, выпустила на улицу и лишь потом уселась у огня, с неудовольствием сознавая, что в зале, кроме них, никого нет. Суэйн с Болсгаром уехали на охоту, а Гвинет еще не встала. Даже у крепостных нашлись неотложные дела — у них в памяти еще были свежи воспоминания о бойне, учиненной де Марте.

— Разве войнам настал конец, сэр Рагнор? — мягко спросила девушка. — Иначе почему вы так внезапно вернулись? Думаю, это место гораздо безопаснее, чем лагерь Вильгельма. Надеюсь, герцог оправился от болезни?

Темные глаза Рагнора дерзко скользнули по ее телу, прежде чем остановились на маленьких стройных ножках, почти скрытых подолом верхнего платья. Улыбнувшись, рыцарь опустился на колени и, сжав теплыми ладонями ледяную ступню, стал энергично растирать. Эйслинн попыталась вырваться, но Рагнор ее не отпускал.

— Твой язык становится все острее, моя голубка. Неужели Вулфгар заставил тебя возненавидеть всех мужчин?

— Жалкий червяк! Что ты знаешь о мужчинах? Его пальцы стиснули изящную щиколотку, и Эйслинн вспомнила боль, которую пришлось претерпеть от его рук.

— Каждому ясно, миледи, что именно ты ничего о них не знаешь. Предпочесть мне бастарда… подобную глупость не могла совершить ни одна женщина, кроме тебя!

Эйслинн пинком отбросила руку Рагнора и быстро вскочила.

— Пока я не вижу в этом ничего глупого, сэр Рагнор. И вряд ли увижу. Вулфгар — хозяин этого дома, и я принадлежу ему. Кажется, я сделала правильный выбор, ведь у тебя вряд ли есть что-то, кроме коня, способного вовремя вынести тебя с поля боя?

Норманн выпрямился в полный рост и рассеянно пригладил темные волосы.

— Я хотел бы остаться и показать тебе всю глубину твоей ошибки, Эйслинн. Но мне нужно спешить на корабль Вильгельма с неотложными письмами во Францию.

— Должно быть, тебе захотелось немного побездельничать, — съязвила девушка.

— У меня срочное поручение, но я безумно хотел увидеть этот прекрасный дом. И тебя, моя голубка. — Рагнор расплылся в улыбке.

— Ну вот, теперь ты меня увидел. Может, хочешь поесть на дорогу? Что сделать, чтобы ты поскорее уехал?

— Ничего, голубка, — вздохнул мужчина, приложив руку к сердцу. — Но я готов бросить вызов самой смерти, только бы немного побыть рядом с тобой.

Наверху хлопнула дверь, и Рагнор, заслышав шаги Гвинет, быстро отодвинулся. Он словно затеял игру, подначивая Эйслинн выдать его, но девушка облегченно вздохнула, обрадованная, что он оставит ее в покое.

На верхней ступеньке появилась Гвинет, и Эйслинн прикусила губу. На ней был золотистый наряд, любимое платье саксонки, единственное целое, что у нее еще осталось. Гвинет бесцеремонно брала одежду девушки и возвращала ее, лишь испачкав или разорвав. Тогда Эйслинн находила платья небрежно брошенными на кровать. Но когда Гвинет подошла ближе, девушка подавила улыбку. Маленькая грудь Гвинет казалась по-детски плоской, а бедра некрасиво выпирали из-под мягкой ткани. Гвинет подозрительно оглядела их, прежде чем обратиться к Рагнору.

— Я уже отчаялась увидеть вас, сэр рыцарь, — процедила она.

— Ах, мадемуазель, ваша красота и грация навеки запечатлены в моем сердце, — заверил Рагнор. — Поверьте, и дня не прошло, чтобы я не вспомнил о своей прекрасной даме.

— Ваши слова тают в моем сердце, как снежинки на очаге, но боюсь, что меня обманывают, — ответила Гвинет. — Разве не все мужчины лгут?

— Нет, нет, сладостная Гвинет, я не таков, хотя, говоря по правде, воины часто забывают красотку, оставленную дома, ради той, что сейчас держат в объятиях.

— Ах, какие они изменники! — Гвинет скривила губы в улыбке и вперилась взглядом в девушку. — Они так легко бросают любовниц! Давно известно, что не стоит верно ждать возлюбленного, лучше уйти сразу и не знать боли предательства.

Эйслинн выпрямилась:

— Ты слишком сурово отзываешься о мужчинах, Гвинет. Я предпочитаю получше узнать каждого, прежде чем безжалостно чернить. И сужу не по хвастливым речам, а по истинно рыцарским деяниям.

И, не сказав больше ни слова, Эйслинн стала подниматься наверх. Гвинет посмотрела ей вслед и презрительно фыркнула:

— Она просто дура, если воображает, что мой братец исправится и со всех ног бросится в ее объятия! Зачем поднимать с земли падалицу, когда все дерево к его услугам, а Англия лежит у ног?!

Рагнор скрыл улыбку и пожал плечами:

— Для меня главное — не пытаться понять женщин, а любить их! — И, поймав Гвинет за руку, притянул к себе: — Пойдем, девушка, я хочу ощутить нежность твоего тела.

Но Гвинет сердито заколотила кулачками ему в грудь:

— Отпусти меня!

Он немедленно повиновался и так резко оттолкнул ее, что она споткнулась и едва не упала.

— Ты лежал с этой саксонской шлюхой! — вскричала Гвинет, глотая слезы. — Спал с этой тварью и обманул меня! Рагнор самоуверенно улыбнулся и сел у очага.

— По моему мнению, это вряд ли тебя касается.

Гвинет подлетела к нему и встала на колени, сжимая обеими руками его загорелую ладонь, и с отчаянием заглянула ему в глаза.

— Не касается? Но ты, конечно, шутишь! Мы любим друг друга и должны делить беды и радости. — Ногти Гвинет впились в его кожу. — Я не желаю подбирать остатки после той потаскухи!

— К сожалению, дорогая, так оно и есть, — произнес Рагнор, отбрасывая ее руку.

Страх острым мечом вонзился в ее сердце, и Гвинет, припав к его ногам, умоляюще пробормотала:

— О любовь моя, как глубоко ты меня ранишь!

— Я не позволю, чтобы мной повелевали, — холодно заявил он. — И не желаю, чтобы меня погоняли, как быка с ярмом на шее. Если ты любишь меня, значит, не станешь посягать на мою свободу! Гвинет, жалко съежившись, зарыдала.

— Ненавижу ее, — стонала она, раскачиваясь. — Ненавижу почти так же сильно, как люблю тебя!

Губы Рагнора дернулись в улыбке. Сжав подбородок Гвинет, он приподнял ее лицо и нагнулся, чтобы припасть к устам.

— Я взял ее, разгоряченный борьбой, — глухо прошептал он. — Не из той любви, что горит между нами, а просто из похоти.

Поцелуй стал требовательнее, и, почувствовав, что она отвечает на ласки, Рагнор притянул Гвинет к себе на колени, свободной рукой стиснул ее грудь и, коснувшись мягкой ткани, вспомнил ту ночь перед отъездом, когда впервые увидел это платье на Эйслинн. Тогда она и Вулфгар Не сводили глаз друг с друга.

— Приходи в мою спальню, — упрашивала Гвинет. — Я буду ждать тебя.

Она соскользнула на пол и поспешила к лестнице, призывно оглядываясь на любовника. Когда она исчезла из виду, Рагнор наконец встал, налил в рог эля и стал лениво подниматься по ступенькам. Норманн долго стоял у двери хозяйской спальни, единственной преграды между ним и женщиной, которую он истинно желал. Но Рагнор даже не попробовал взяться за ручку, хорошо зная, что дверь заперта от него на засов. Эйслинн остерегается. Боится потерять положение фаворитки Вулфгара. Эйслинн, прекрасная и обольстительная, но далекая, как луна. Он слишком хорошо помнил ее, лежавшую на постели Вулфгара, — нежную, теплую, готовую отдаться этому ублюдку. Но Вулфгар заполучил Даркенуолд или скоро заполучит, а девушка сама твердила Рагнору, что больше ей ничего не нужно. Тот, кто владеет этим домом и землями, получит и Эйслинн.

Рагнор низко склонился перед запертой дверью:

— Скоро, голубка моя. Потерпи немного.

И, бесшумно ступая, направился в комнату Гвинет. Он нашел ее уже в постели: бледное тело без одежды выглядело хрупким и грациозным. Она сложила руки под грудью, и маленькие холмики казались полнее и соблазнительнее. Рагнор усмехнулся, запер дверь и принялся раздеваться. Лишь оставшись обнаженным, он лег и стал ласкать Гвинет.

Она тихо застонала и, осыпая любовника поцелуями, притянула к себе…

Ветер свистел в голых ветвях и стучал ставнями, пытаясь их распахнуть. Гвинет уютно устроилась под шкурами, молча наблюдая, как Рагнор одевается. Но как только он направился к двери, она приподнялась на локте.

— Любовь моя! — Рагнор остановился и оглянулся. — Еще совсем рано. Задержись ненадолго, отдохни подле меня.

— Отдохнуть? — насмешливо повторил он и тихо засмеялся. — В другой раз, Гвинет. Сейчас мне нужно выполнить поручение герцога, — сказал он и, даже не попрощавшись, покинул ее.

Дверь хозяйской спальни оказалась открытой. Рагнор заглянул внутрь, но в комнате никого не было. Зал тоже был пуст. Легкое разочарование охватило его при мысли, что не удастся перед отъездом взглянуть на Эйслинн. Выйдя на улицу, Рагнор увидел, что светит солнце, хотя и дует прохладный ветерок. Рыцарь потянулся и широко раскинул руки, наслаждаясь теплом, но в этот момент краем глаза уловил какое-то движение и заметил, как в лесу мелькнули красно-золотистые волосы, словно ярким лучом пронизавшие мрак чащи. Вашель и остальные дремали около коней, так что его отсутствие пройдет незамеченным.

Рагнор с сожалением улыбнулся, припоминая тот, другой день в этом доме и ночь, которая последовала затем. Конечно, тогда он много выпил и вряд ли мог завоевать симпатии Эйслинн. И кроме того, был груб. с ней. Но, узнав всю глубину его нежности и желания, девушка еще может прийти к нему по доброй воле.

Норманн пошел за ней, недоуменно спрашивая себя, зачем все это ему нужно и почему он тратит столько усилий, пытаясь добиться этой девушки. Хотя Вулфгар сумел покорить несравненную красавицу, Рагнор никогда не испытывал недостатка в женском внимании и мог похвастаться бесчисленными победами. И все же, почему Эйслинн так предана Вулфгару? Она, конечно, понимает, что тот покинет ее, как покидал куда более богатых и благородных дам. Так почему же Рагнор последовал за ней, презрев долг и обязанности? Немного терпения — и Эйслинн достанется ему.

Но перед глазами вновь всплыло прекрасное лицо, и Рагнор, безмолвно признав поражение, ускорил шаги. Оказавшись в лесу, он нашел узкую тропинку, на которой еще виднелись следы маленьких ножек.

Эйслинн покинула дом, не желая вновь встречаться с Рагнором. Рана, нанесенная острым языком Гвинет, еще кровоточила, а при виде Рагнора становилось и того тяжелее. Он был причиной ее потерь и мук. Она прекрасно помнила ночь, проведенную с веревкой на шее, и его пьяные ласки. А отец в это время лежал мертвый на сырой земле… И каждый раз, когда она смотрела на Рагнора, страдания возвращались с новой силой.

Остановившись у ручья, девушка прислонилась к росшему на берегу древнему дубу и устремила задумчивый взор на темную журчащую воду. Она рассеянно подняла камешек и запустила его в весело пляшущий на середине солнечный зайчик. Мелкие волны докатились до самых ее ног.

— Хочешь лишить рыбу скудного зимнего обеда, голубка моя?

Эйслинн вскрикнула от неожиданности. Перед ней стоял улыбающийся Рагнор. Колени девушки подкосились. Ухватившись за ствол дерева, она окинула норманна настороженным взглядом.

— Я бродил по лесу, наслаждаясь покоем, и случайно увидел тебя. Гулять одной вдалеке от дома опасно. Найдется немало желающих…

Он осекся и, видя, что девушка колеблется, широко улыбнулся.

— Прости, что испугал тебя. Красавица, я лишь заботился о твоем благополучии и не осмелился бы причинить тебе зла.

Эйслинн гордо вздернула подбородок и постаралась унять охвативший тело озноб.

— Я не боюсь никого, сэр рыцарь, — процедила она, удивляясь собственной храбрости.

— Ах, голубка, — рассмеялся Рагнор. — Вижу, Вулфгар еще не укротил тебя. Думаю, он может охладить эту горячую кровь.

Он выпрямился, подошел к самому берегу и, присев на корточки, оглянулся.

— Знаю, каким негодяем кажусь тебе и сколько боли и несчастий причинил. Но, Эйслинн, я воин и обязан выполнять свой долг, а сейчас… сейчас ты можешь называть меня помешанным, но я заворожен, очарован твоей красотой, подобной которой не видел никогда. Должен ли я обнажить свою душу и сердце перед тобой, Эйслинн? Стану ли я тем рыцарем, который завоюет твою благосклонность? Неужели у меня нет ни малейшего шанса?

Девушка ошеломленно покачала головой:

— Рагнор, ты меня поражаешь. Неужели я когда-нибудь давала тебе повод искать моей благосклонности? И почему ты желаешь этого? Я так мало могу предложить тебе, не говоря уже о том, что принадлежу Вулфгару. Неужели ты действительно хочешь, чтобы я предала его?

Рагнор осторожно приподнял медную прядь с ее груди.

— Разве я могу не желать тебя, Эйслинн? Неужели ты так недоверчива, что не видишь истину? Я хотел тебя, когда ты была моей, и теперь стремлюсь только к одному, чтобы все вернулось. Чтобы ты пришла ко мне.

— Я принадлежу Вулфгару, — тихо повторила Эйслинн.

— Открой мне свое сердце. Я высоко ценю твое благородство, но ищу только твоей любви. — Темные глаза с мольбой смотрели на нее. — Эйслинн, я бы отдал все состояние своей семьи, чтобы вернуть тот день, когда убил твоего отца. Теперь я не тронул бы волоса у него на голове. Но увы, моя прекрасная Эйслинн, что сделано, того не воротишь. Я взываю к твоей доброте и умоляю меня простить. Отдай мне свою любовь и успокой боль в моем сердце.

— Не могу, — выдохнула она и, взглянув на его сильную загорелую руку, прикрыла глаза. — При одном взгляде на тебя я вспоминаю горе, что ты принес не только мне, но и другим. Ничем не смыть той крови, которой обагрены твои руки.

— Такова участь воина, и Вулфгар не менее виновен. Помнишь саксов, которых он погубил? Злая судьба предназначила мне стать причиной гибели твоего отца.

Он жадно вглядывался в ее красивое лицо, густые ресницы, опахалами лежавшие на щеках, тонкую кожу, чуть порозовевшую от волнения, приоткрытые мягкие губы. В груди Рагнора бушевал настоящий ураган. Если бы только она могла понять, как терзает его, конечно, облегчила бы невыносимые страдания.

Эйслинн вскинула голову и тихо пробормотала:

— Никто не знает, что творится в моем сердце, кроме Господа Бога, сэр Рагнор, однако, поверь, оно смягчится, только если случится великое чудо. Тебе мной не владеть. Скорее уж Вулфгар завоюет мое расположение… Лицо Рагнора потемнело.

— Ты упоминаешь имя этого отродья! — процедил он. — Что есть в нем такого, чего нет во мне? Бастард, безымянный наемник, сражающийся за того, кто больше заплатит! Я же — рыцарь из благородного семейства приближенных самого герцога. Я мог бы привезти тебя ко двору и представить повелителю.

Он поднял руку, словно предлагая ее Эйслинн, но та покачала головой и отвернулась.

— Нет. Даже если Вулфгар равнодушен ко мне, все равно я его рабыня и повинуюсь желаниям своего господина.

Она прислонилась к дереву и, улыбнувшись, легко коснулась ладони рыцаря.

— Не печалься, Рагнор, леди Гвинет находит тебя самым красивым и желанным и, конечно, пойдет за тобой на край света, только позови!

— Ты смеешься надо мной! — простонал Рагнор. — Общипанная курица рядом с белой голубкой!

Он схватил ее руку, и от этого простого пожатия кровь забурлила у него в жилах.

— Эйслинн, будь милосердной. Не дай мне умереть от любви к тебе! Не терзай меня!

Он вспомнил соблазнительные белоснежные полушария, увенчанные розовыми вершинками, и желание вновь сжать их загорелось с неистовой силой.

— Подари мне одно нежное слово, Эйслинн. Дай хоть каплю надежды!

— Не могу, — охнула девушка, безуспешно пытаясь вырвать руку. Не нужно быть ясновидящей, чтобы понять намерения рыцаря. Он привлек ее к себе, и хотя Эйслинн попыталась вырваться, Рагнор оказался сильнее.

— Нет, умоляю, не надо, Рагнор.

Горячие губы прижались к ее шее; рука властно сжала тонкую талию.

— Голубка, не противься мне. Я опьянен тобой, схожу с ума, — шептал он.

— Нет!

Девушка отскочила и, выхватив кинжал, угрожающе выставила его перед собой:

— Никогда, Рагнор! Никогда!

— Ха, вижу, дух твой еще не сломлен! — рассмеялся мужчина и, резко выбросив вперед руку, стал безжалостно выкручивать пальцы девушки, пока кинжал не упал на землю. Не теряя времени, Рагнор вцепился в ее волосы и притянул к себе, пока нежные груди и бедра не прижались к его разгоряченному телу.

— Я снова попробую этот лакомый кусочек, — хмыкнул норманн, страстно впиваясь в ее губы. Эйслинн с силой, рожденной отчаянием, вырвалась и отскочила, ударившись о дерево. Она стояла лицом к лицу с Рагнором; грудь вздымалась от страха и гнева. Но он лишь улыбнулся и шагнул к ней. В этот миг огромный боевой топор вонзился в ствол, просвистев над ухом Рагнора. Норманн дернулся от неожиданности, и ледяной ужас сковал его члены. За спиной викинга висел лук, а у ног лежали связки голубей и зайцев. Эйслинн бросилась под защиту Суэйна, но Рагнор заметил, что тот остался безоружным — топор застрял в дереве, а колчан был пуст. Выхватив огромный двуручный меч, он преградил дорогу Эйслинн. Та, взвизгнув, уклонилась от него и спряталась за спину северянина. Суэйн в мгновение ока извлек топор из ствола, потянув за кожаный ремешок, привязанный к рукоятке, и приготовился к нападению. В наточенном лезвии отражалось солнце. Сейчас викинг казался самим ангелом смерти.

Рагнор, обезумев от ярости, замер в нескольких шагах от Суэйна, намереваясь разрубить его надвое, но что-то в позе противника пробудило воспоминания о том дне, когда в самый разгар битвы враг подобрался к Вулфгару сзади. Отвратительное зрелище — топор, глубоко вонзившийся в голову несчастного, — словно предостерегало Рагнора. Он постарался успокоиться и, вложив меч в ножны, осторожно опустил руки, боясь, что викинг неверно истолкует его движение. Так они и стояли несколько бесконечных минут. Зловещая улыбка искривила губы Суэйна и зажгла его голубые глаза.

— Берегись, Рагнор. Мой господин Вулфгар велел мне охранять эту женщину, и я не очень опечалюсь, если попутно придется отправить на тот свет пару-другую норманнов.

Рагнор старался выбирать слова, но тем не менее исходил ядом:

— И ты поберегись, беловолосый язычник! Когда-нибудь спор будет решен, и, если судьба смилостивится, я еще обагрю свой меч твоей кровью.

— Возможно, Рагнор, — кивнул викинг, улыбаясь еще шире, — но вот этот приятель… — Он взвесил на руке топор. — …Этот приятель всегда готов встать на мою защиту и любит целовать тех, кто пытается испробовать крепость моего черепа. Хочешь встретиться с ним? — осведомился он, поднимая топор. — Мадемуазель Смерть с радостью примет тебя.

Эйслинн выступила из-за спины Суэйна и, положив ладошку на его могучую руку, холодно взглянула на норманна:

— Поищи наслаждения в других объятиях, Рагнор. Уезжай с миром и оставь нас в покое.

— Я еще вернусь, — предупредил Рагнор и гордо удалился.

Несколько минут спустя Эйслинн вошла в дом и увидела, что Гвинет нервно мерит шагами зал. Зловеще сверкая глазами, она набросилась на девушку:

— Что у тебя с Рагнором?! Отвечай, саксонская потаскуха! Фиалковые глаза Эйслинн зажглись гневом, но она спокойно пожала плечами:

— Ничего такого, что могло бы заинтересовать тебя, Гвинет.

— Ты была с ним в лесу! Опять вешалась ему на шею?!

— Опять? — осведомилась Эйслинн, поднимая брови. — Да ты просто безумна, если считаешь меня способной заигрывать с этим негодяем!

— Он спал с тобой! — задохнулась Гвинет, вне себя от ревности и гнева. — Тебе недостаточно, что мой брат цепляется за твои юбки?! Хочешь, чтобы каждый мужчина исходил от похоти, глядя на тебя?!

— Рагнор никогда не был нежен со мной и уж во всяком случае не любил так, как тебе кажется, — едва сдерживая гнев, ответила Эйслинн. — Он жестоко изнасиловал меня, убил моего отца и превратил мать в жалкое полубезумное создание. Неужели теперь, зная это, ты все еще воображаешь, что я способна желать его?

— Он может предложить больше, чем Вулфгар. Рагнор из благородной и влиятельной семьи и к тому же богат.

— Мне все это ни к чему, — презрительно расхохоталась девушка. — Твой брат — настоящий мужчина, каким Рагнору вовеки не бывать. Но если ты сердцем тянешься к нему, попытайся завоевать своего рыцаря, и я с радостью благословлю вас. Вы друг друга стоите!

И Эйслинн, гордо выпрямившись, стала подниматься по лестнице, оставив Гвинет в бессильной ярости глядеть ей вслед.

Пощадив кузена, Рагнор тем не менее безжалостно поднял лучников пинками, и теперь отряд двигался по холмистой местности к прибрежной дороге, ведущей к Гастингсу. Лошади шли медленным галопом. Рагнор занял место во главе отряда. Остальные немного отстали, и даже Вашель держался позади, явно не желая стать жертвой отвратительного настроения родственника. Люди обменивались вопросительными взглядами и удивленно пожимали плечами, не понимая причину внезапного раздражения де Марте. С каждой проделанной милей он мрачнел все больше, и время от времени до людей доносились негромкие проклятия. Бессонная ночь отнюдь не смягчила нрава Рагнора, и рана, нанесенная самолюбию, горела все сильнее. Должно быть, Вулфгар щедро вознаградил Эйслинн за оказанные милости, иначе почему она остается верна ему? Какие могут быть преимущества у этого бастарда? Он никогда не принимал участия в утонченных, изысканных беседах придворных и относился к самым благородным дамам как к мимолетной забаве. Однако он, должно быть, удачно выбирал любовниц, потому что ни одна из них не жаждала отомстить за отвергнутую любовь.

Черт возьми, какую же власть имеет бастард над женщинами? Рагнор едва не зарычал. Если бы Вулфгар пал в бою или струсил, Рагнор сумел бы покорить Эйслинн.

У него в голове рождались все новые планы, которые он тут же отметал, как совершенно несостоятельные и обреченные на неудачу.

Когда на горизонте показались укрепления Гастингса и мачты кораблей в гавани, среди воинов послышались облегченные вздохи. Все мечтали хорошенько выспаться, и, как только письма будут переданы, их ждал плотный ужин с порцией доброго эля.

Рагнор услышал чей-то оклик и, обернувшись, узнал в неуклюже переваливающемся по песчаному берегу человеке своего дядю, Седрика де Марте.

— Эй, Рагнор, наконец-то я тебя догнал. Ты что, заснул на ходу? Я уже голос сорвал от крика.

Покрасневшее лицо и тяжелое дыхание Седрика подтверждали его слова.

— У меня слишком много забот, — ответил Рагнор.

— Мне так и Вашель говорил. Но не объяснил ничего.

— Это личные дела, — бросил Рагнор.

— Вот как? — Темные глаза Седрика проницательно уставились в угрюмое лицо племянника. — Настолько личные, что мешают тебе получить земли от Вильгельма?

— Значит, Вашель и об этом проболтался, — прошипел Рагнор.

— Я насилу вытащил из него новости. Он слишком предан тебе, Рагнор. Ты заведешь его на скользкую дорожку. Рагнор невесело рассмеялся.

— У него своего ума хватает. Вашель может оставить меня, как только захочет.

— Ему это и в голову не приходит, однако дорожки, по которым ты его ведешь, не становятся от этого прямее. Я пекусь о благополучии Вашеля с тех пор, как умер его отец.

— Что мучит тебя, дядя? Ты недоволен, что он меняет женщин и плодит бастардов?

Седрик вздернул седеющие брови.

— Твоему отцу тоже не по душе твои похождения.

— Их количество растет лишь в его воображении, — проворчал Рагнор.

— Вам, молодым людям, еще многому нужно учиться в делах чести, — вздохнул Седрик. — В дни моей юности я не смел коснуться руки девицы из страха получить суровый выговор. Теперь же вы думаете, как бы поскорее залезть им под юбки. О какой женщине ты мечтаешь день и ночь?

Рагнор резко отвернулся.

— Когда это было, чтобы я терзался из-за женщины?

— Такое случается в жизни каждого мужчины.

— Значит, у меня все впереди, — процедил Рагнор.

— А как насчет девушки, о которой упомянул Вашель, некоей Эйслинн?

Глаза Рагнора злобно блеснули, но он сдержался.

— Она обыкновенная саксонская девка, вот и все.

Седрик назидательно ткнул племянника пальцем в грудь.

— Так вот, позволь мне предупредить тебя, беспечный юнец: ты здесь не затем, чтобы добавлять к своим победам новых баб, а для того, чтобы приобретать земли, накапливать богатство и расширять семейные владения. Забудь эту сучку и выполняй свой долг.

Рагнор рассерженно отбросил его руку.

— Ты с каждым днем все больше напоминаешь мне отца, дядя Седрик, — прорычал он. — Но не волнуйся, я получу все, что мне причитается.

Занимался рассвет, когда маленький отряд поскакал по крутым дорогам прочь от Гастингса. Рагнор снова ехал впереди; настроение у него было еще хуже, чем накануне. Он то и дело пришпоривал коня, и отдохнувший жеребец играючи оставлял милю за милей. На этот раз они углубились внутрь страны из опасения встретить засаду на обратном пути.

День прошел в молчании. Они так и не спешились до самого вечера и только в сумерках разбили лагерь. Погода была не очень холодная, и воины неплохо выспались, а с рассветом вскочили в седла. Солнце стояло уже высоко, и упрямые лучи пробились сквозь толстое покрывало облаков, когда они добрались до вершины холма и заметили далеко впереди большой отряд всадников. Норманны быстро спрятались, ожидая, пока незнакомцы подъедут поближе и можно будет рассмотреть их флаги и гербы. Наконец Рагнор увидел цвета Вулфгара.

У рыцаря тотчас зародился коварный замысел. Он выслал двух лучников навстречу Вулфгару с новостями о своем прибытии и письмах, а также велел передать, что они с Вашелем остались дожидаться вестей. Выждав, пока они отъедут подальше, Рагнор с улыбкой обратился к кузену:

— Попробуем доставить нашему бастарду побольше хлопот. Вашель недоуменно нахмурился.

— Неподалеку отсюда лежит непокоренный саксонский городишко, все еще преданный английскому королю. Его жители ненавидят норманнов — я едва унес ноги, когда в последний раз проезжал в этих местах.

Он показал вниз, туда, где отряд уже успел разделиться на три части: две разъехались в разные стороны, а третья, под флагом Вулфгара, осталась на месте.

— Посмотри-ка, — продолжал Рагнор, — Вулфгар послал людей перекрыть дороги, ведущие из городка, а потом приблизится к стенам и прикажет жителям сдаться. Если англичане попытаются бежать, их захватят в открытом поле, если же нападут на Вулфгара, оставшиеся бросятся на них сзади. — Он ощерился, словно огромный лис, обучающий детеныша охоте. — Но мы попробуем изменить его планы. Давай доберемся до города первыми и подождем немного.

Самые храбрые, стремясь поскорее прикончить двух норманнских рыцарей, обязательно попадутся на удочку и сделают вылазку. Мы же столкнем их с отрядом Вулфгара, прежде чем бастард успеет опомниться.

Рагнор злорадно рассмеялся, но Вашель с сомнением покачал головой.

— Моя ненависть к англичанам сильнее презрения, которое я испытываю к бастарду, — ответил он наконец. — Не желаю, чтобы норманны пали от рук саксонцев.

— Ничего подобного не произойдет, — пожал плечами Рагнор, — Вулфгар, конечно, прикончит этих болванов. Просто лучше поймет, что это такое — обороняться от внезапного нападения саксонских свиней и как легко разделаться с ними. Пусть его меч познакомится с их дубовыми башками, когда они попрут на него с серпами и косами. Тогда он, возможно, сообразит, что мы всего лишь защищались в Даркенуолде и не хотели сеять смерть и разрушение.

Вашель наконец согласился на хитроумную проделку, и кузены, подъехав к городку, стали у всех на виду. Вскоре они выманили смельчаков в открытое поле, а сами, казалось, были в нерешительности, какой путь избрать, и завели саксов в густой лес, а потом пришпорили коней, оставляя за собой отчетливые следы. Свернув с дороги, они спрятались за ближайшим холмом. Горожане подъехали к повороту и остановились. Заслышав топот копыт приближавшегося отряда Вулфгара, они скрылись в придорожном кустарнике.

Рагнор задумчиво покачал головой, словно засомневался в мудрости затеянной им игры.

— Кажется, наша задумка не удалась, Вашель. Они расставили ловушку Вулфгару, но меня терзают сомнения. Я опасаюсь за жизнь наших йоменов. Вашель, отправляйся к ним и охраняй, пока они добираются сюда, а я поскачу к Вулфгару и предупрежу о засаде.

Вашель пожал плечами и наклонился вперед, присматриваясь к дороге.

— Стоит ли, кузен? По-моему, это просто глупо. — Он обернулся к Рагнору, и оба злорадно засмеялись. — Позволь мне подождать здесь, пока они не выбьют Вулфгара из седла, а уж потом я отправлюсь выполнять твое поручение.

Рагнор кивнул, и они укрылись в тени, чтобы беспрепятственно наблюдать разворачивающуюся сцену.

Маленький отряд Вулфгара направлялся по вьющейся среди деревьев тропинке, которая вела к Кевонширу. Гауэйн и Бофонт были посланы вперед окружить город, а сэр Милберн вместе с тремя йоменами ехали сбоку от Вулфгара. Сенхерст, как обычно, маячил за спиной, на почтительном расстоянии от Вулфгара. Казалось, он постоянно пребывал в благоговейном страхе перед норманном и опасался держаться поближе, хотя и был вооружен коротким мечом и копьем, чтобы охранять рыцаря.

Они как раз пересекли небольшую поляну и въехали под сень деревьев, держась спокойно, но начеку. Тропу перебежала лань, из кустов то и дело с громким шелестом вспархивали куропатки. Гунн нервничал и грыз удила, однако Вулфгар посчитал, что конь волнуется в предвкушении грядущей битвы. Приблизившись к повороту, животное фыркнуло и остановилось как вкопанное. Вулфгар, хорошо зная его повадки, привстал в стременах, схватился за рукоять меча и окликнул отставших. В следующую секунду на дорогу с криком высыпали саксы, размахивая собранным наспех оружием. Гунн встал на дыбы, и Вулфгар ударил невидимого врага мечом прежде, чем тот успел нанести удар жеребцу. Но его самого тут же выбили из седла. Окружающий мир померк в его глазах, и он легко, словно перышко, соскользнул на землю. Темнота сгущалась, пока не осталась лишь крошечная точка света. Но вскоре все исчезло.

Немного погодя Вулфгар очнулся и увидел над собой клочок синего неба, перечеркнутый сосновой веткой. Рыцарь, морщась от боли, приподнялся и огляделся. В голове гудело. Шлем, в котором появилась огромная вмятина, валялся рядом. Подняв руку, он осторожно ощупал шишку на затылке, увидел поврежденный ствол дуба и понял причину невыносимой боли, разрывающей виски. На дороге валялись тела нескольких горожан и троих его людей, которых Вулфгар узнал по кожаным безрукавкам. Но Милберна нигде не было видно. За спиной кто-то произнес:

— Не бойся, Вулфгар, думаю, этот день ты переживешь.

Он мгновенно узнал говорящего и, тяжело перекатившись на бок, постарался превозмочь головокружение. Взгляд его упал на Рагнора, сидевшего на поваленном дереве. Окровавленный меч был воткнут в землю. Он злорадно рассмеялся неуклюжим усилиям Вулфгара, гадая, что сказала бы Эйслинн, увидев столь жалкое состояние своего храброго бастарда.

— Неудачное место ты выбрал для отдыха, Вулфгар, — ухмыльнулся Рагнор, жестом обводя сцену сурового побоища. — Здесь, посреди дороги, с тобой можно сделать все что угодно. Я разогнал шайку саксов, которые хотели отрезать у тебя уши в доказательство собственной удачи. Подумать только, набрести на валяющегося средь дороги норманна!

Вулфгар покачал головой, чтобы прояснить затуманенное сознание, и глухо простонал:

— Я посчитал бы тебя последним из тех, кто мог бы спасти мою жизнь, Рагнор.

— Я просто немного помог, — пожал плечами рыцарь. — Милберн подвергался серьезной опасности, но, когда я подъехал, саксы обратились в бегство, в уверенности, что за мной последует целый отряд.

— А Милберн?

— Отправился за остальными, вместе с тем крестьянином, которому ты велел охранять себя. По всей видимости, сакс не смог вовремя добраться до тебя.

Вулфгар поднялся на колено, подождал, пока мир перестанет бешено вращаться, и, прищурясь, с трудом уставился на Рагнора, пораженный его неожиданно мужественным поступком.

— Я не верил в твое благородство, но ты победил врагов и спас мне жизнь. Весьма невыгодное для тебя деяние, я сказал бы.

— Увы, Вулфгар, — вздохнул Рагнор, отмахиваясь от благодарностей, — говоря по правде, мы с Милберном посчитали тебя мертвым, пока не оттащили трупы англичан и не поняли, что твое дыхание все еще вздымает придорожную пыль. — Он улыбнулся. — Ты можешь подняться?

— Да, — пробормотал Вулфгар и неуверенно встал, вытирая грязное лицо.

Рагнор снова рассмеялся.

— Английский дуб сотворил то, что не смогла сделать закаленная сталь. Ха, видеть, как ты падаешь под ударами крестьян! Это стоило любой битвы!

Он тоже вскочил, вытер меч о плащ мертвого крестьянина и показал на противоположную сторону дороги:

— Твоя лошадь пасется у ручья.

Рагнор долго смотрел на уходившего Вулфгара и мрачнел с каждой минутой. Пожалуй, он поспешил расправиться с саксонскими свиньями!

— Ах, — пробормотал он, — какая возможность потеряна!

Он сунул меч в ножны и сел на коня. На дороге появился Вулфгар, ведущий Гунна под уздцы. Остановившись, он проверил, не пострадал ли конь от крестьянских вил.

— Я вез письма Вильгельму из Гастингса и скоро должен отправляться в путь, — спокойно объявил Рагнор. — Прости, что не остался и не проводил тебя.

Вулфгар надел шлем и вскочил в высокое седло. Глядя на темноволосого рыцаря, он невольно задавался вопросом, а думает ли Рагнор о маленьких ручках, которые умеют исцелять любую боль.

— Мне пора, но сначала нужно сжечь этот непокорный городишко. Как только вечерний воздух раскалится от жара пламени, я со своими людьми стану лагерем у перекрестка. А пока еще раз благодарю тебя, Рагнор.

Он отсалютовал рыцарю мечом и легонько коснулся шпорами боков Гунна. Рагнор глядел вслед бастарду, пока тот не скрылся из вида, и лишь потом, с отвращением поморщившись, подобрал поводья и отправился своей дорогой.

Вулфгар долго искал норманнов и наконец увидел часть отряда во главе с Милберном. Тот поднял руку в знак приветствия.

— Надеюсь, ты в добром здравии, сэр Вулфгар? — спросил он и, дождавшись кивка, продолжал: — Бежавшие горожане принесли весть о приближении большого норманнского отряда и взбудоражили весь город. Жители собрали вещи и скрылись. Но сэр Гауэйн перехватил их и заставил вернуться. Если поспешить, можно застать саксов в открытом поле.

Вулфгар согласился и обернулся к Сенхерсту. Парень повесил голову от стыда и, казалось, не мог вымолвить ни слова. Вулфгар, нахмурившись, произнес:

— Поскольку ты плохо выполнил свой долг, останься и похорони мертвых. Потом догонишь нас и отныне станешь моим слугой. Будем надеяться, тебе это лучше удастся.

Он взмахнул рукой, и кони зацокали копытами. Вулфгар скакал впереди. Рядом держался Милберн. В искореженном шлеме дико болела голова, и Вулфгар, понадеявшись на судьбу, повесил его на луку седла и лишь пожал плечами, когда Милберн встревожился. Они проехали через городскую площадь и, миновав последний дом, увидели десятка два саксов разного пола и возраста. Горожане поняли, что попали в ловушку, и сбились в толпу. В центре стояли матери, защищая своими телами детей, а мужчины сжимали оружие, готовясь к последней схватке.

Вулфгар взял наперевес пику, но остановился неподалеку от саксов, пока его люди окружали противника. Дул холодный ветер. Обреченные горожане молча выжидали. Наконец Вулфгар поднял на всеобщее обозрение помятый шлем и громко спросил, заметив, как удивленно перешептываются люди при виде норманна, знающего английский:

— Кто причинил мне такой ущерб? Вперед вышел бейлиф городка:

— Этот человек пал мертвым в лесу. И насколько мне известно, все еще лежит там.

— Жаль, — промолвил Вулфгар. — Он был храбрым воином и заслуживал большего, чем безвременная гибель.

Бейлиф нервно переминался с ноги на ногу. Вулфгар поднял пику и повесил шлем на прежнее место. Но оружие остальных по-прежнему угрожающе нацеливалось на саксов.

Гунн нервно прядал в сторону, и Вулфгар вполголоса успокаивал коня, одновременно оглядывая собравшихся холодными, колючими глазами. Потом он снова обратился к саксам, и все с невольным почтением прислушались к звукам властного голоса:

— Отныне вы подданные Вильгельма, по праву оружия ставшего королем Англии. Можете пролить свою кровь в придорожную пыль или потратить силы и усердие, заново возводя город.

При этих словах бейлиф поднял брови и бросил вопросительный взгляд на опустевшие здания.

— Выбор прост, и даю вам слово, что приведу приговор в исполнение. Все зависит от вашего решения. Но поспешите — моим людям не терпится поскорее закончить дневные труды.

Отъехав на шаг, он опустил пику так, что почти коснулся груди бейлифа. Тот медленно разжал руки, и меч скользнул на землю. Рядом упал пояс с прикрепленным к нему топором. Бейлиф вытянул руки ладонями вверх, показывая этим, что сдается. Остальные последовали его примеру и побросали вилы, топоры и серпы, оставшись безоружными.

Повинуясь кивку Вулфгара, норманны подняли пики. Он снова обратился к горожанам:

— Вы взяли с собой то, что смогли унести. Надеюсь, этого не так уж мало, потому что больше у вас ничего не останется. Сэр Гауэйн, возьмите своих людей, отгоните саксов в поле и удержите там. Остальные за мной!

Повернув Гунна, Вулфгар помчался к городской площади.

— Обыщите каждый дом, — приказал он Милберну, — соберите золото, серебро и все, что поценнее, и сложите в повозку. Кроме того, отнесите съестные припасы к церковной паперти. Отмечайте те дома, в которых побывали. Когда закончите, подожгите все здания, кроме церкви и амбаров.

Отдав приказ, он взобрался на холм, откуда мог наблюдать за людьми и городком. Солнце опустилось ниже, и по земле протянулись длинные тени. Дома темными глазницами окон безмолвно глядели на мародерствующих воинов. Еще несколько мгновений, и расцвели робкие огоньки пламени, затем огромные красные языки принялись жадно лизать остроконечные крыши. Клубящиеся облака заиграли багрово-оранжевыми отблесками, и Вулфгар, подняв взор к небу, лишь сейчас почувствовал холод снежинок, таявших на щеках.

Горожане раскусили намерения норманнов, и в толпе послышались глухие протесты. Воины уходили из города в сопровождении скрипучей повозки, и Вулфгар спустился вниз, придя в мрачное расположение духа от собственной жестокости. Подъехав к саксам, он натянул поводья, и несчастные съежились при виде ярости, пылавшей в его глазах.

— Смотрите! — проревел он. — В стране Вильгельма правосудие не дремлет! Слушайте же меня и внимайте! Я вернусь проверить, что вы сделали, и на сей раз знайте, что трудитесь во имя Вильгельма!

Снег падал все гуще, и Вулфгар понял, что следует скорее найти укромное место и разбить лагерь, прежде чем начнется метель. Он показал пикой на темнеющую дорогу, и арьергард потрусил за тяжело груженной повозкой. Вулфгар в последний раз устремил взор на ревущее пламя, пожирающее стены домов, огромные столбы дыма, спирально поднимающиеся в небеса, и, перекрывая шум, крикнул бейлифу:

— У вас осталось где приклонить голову и немного еды, а поскольку зима близко, значит, не будет времени воевать против норманнов.

Он пришпорил Гунна и умчался прочь. Саксы долго смотрели вслед удалявшемуся отряду, а затем уныло побрели назад. Но в сердцах зародилась робкая надежда на лучший исход — они вновь выстроят город, уничтоженный пожаром! Норманн сохранил им жизнь, а остальное они создадут заново.

Глава 13

Белое покрывало свежевыпавшего снега тихо похрустывало под ногами Эйслинн, спешившей в дом из хижины матери. Было уже темно, холод пощипывал щеки и уши, а снежинки весело плясали в воздухе.

Девушка подняла глаза к бездонному черному небу, нависшему над крышами домов и сузившему окружающий мир до щелочки между ним и промерзшей землей. Эйслинн остановилась в надежде, что ночное безмолвие немного успокоит смятенный дух. Каждый раз, навещая мать, она расстраивалась, не в силах вынести мучительные сомнения, терзавшие душу и лишавшие ее той малой толики уверенности, которая еще оставалась. Каждое утро она готовилась встретить новый день сломленной и молящей небеса о милосердии. Мать все больше погружалась в пучину безумия и жаждала лишь одного — отомстить норманнам. И если Майде удастся преступный замысел, правосудие Вильгельма не заставит себя ждать.

Эйслинн не знала зелья, способного исцелить мать от жгучей ненависти. Сердце разрывалось при мысли, что, врачуя раны и болезни других, она ничем не может помочь единственному родному человеку.

Ледяные поцелуи снежинок немного освежили Эйслинн, и она бодрее поспешила к дому. Перед дверями стоял фургон, и девушка пожалела несчастных, вынужденных искать приюта в зимнюю ночь. Вряд ли они найдут сочувствие в Гвинет. Жадность женщины росла с каждым днем. Ее раздражали здоровые аппетиты воинов и крестьян, и она срывала злость не только на домашних, но и на нечастых гостях, приводя последних в несказанное смущение. Она вечно издевалась за глаза над отцом и Суэйном, высмеивая их пристрастие к мясу и пиву. Говоря по правде, именно Болсгар и викинг поставляли к столу дичь и отгоняли голод от дверей дома. Даже добрый отец Данли часто становился жертвой змеиного языка Гвинет.

Ожидая очередного взрыва яростных воплей, Эйслинн прикрыла за собой дверь и взглянула на собравшихся возле очага. Девушка с намеренной медлительностью скинула тяжелую шерстяную накидку и подошла поближе к теплу, искоса поглядывая на Болсгара, чтобы определить, в каком настроении находится сегодня его дочь. Когда Гвинет впадала в гнев, Болсгар плотно сжимал губы и хмурился. Но сейчас он казался спокойным и даже веселым. Эйслинн присмотрелась к трем нищенски одетым взрослым и детишкам, скорчившимся у пылающего очага.

Самый младший благоговейно уставился на сверкающие медные пряди, вьющиеся по плечам девушки. Эйслинн весело улыбнулась, и темные глаза малыша доверчиво сверкнули. Однако взгляд женщины помоложе был не слишком дружелюбным. Она настороженно рассматривала Эйслинн и жалась в самом углу, не спуская с девушки глаз. Эйслинн не могла не заметить сходства между ней и мальчиком и предположила, что они близкие родственники.

Мужчина был бледен, трясся в ознобе, осунувшееся лицо исказила гримаса боли. Его жена тихо стояла рядом, наблюдая за происходящим. Эйслинн распознала в ее взгляде мудрость и спокойную силу и улыбнулась незнакомке.

Остальные дети были постарше темноглазого малыша: парнишка, почти ровесник Хэма, девушка-подросток и мальчишки, похожие друг на друга как две капли воды.

— Мы уже думали, что ты заблудилась, Эйслинн.

Девушка настороженно обернулась, пораженная столь неожиданно вежливым тоном. Она не знала, какую игру затеяла Гвинет, но, внешне невозмутимая, выжидала, пока та выдаст себя.

— У нас гости от Вулфгара, — продолжала Гвинет, заметив, как мгновенно зажглись фиалковые глаза. Она назвала каждого по имени и с довольным видом прибавила: — Он велел им поселиться здесь.

— Это так, госпожа, — кивнул Гевин. — Мой брат Сенхерст остался с ним.

— А сам господин? С ним все хорошо? — приветливо осведомилась Эйслинн.

— Да, норманн здоров. Он вытащил нас из трясины, и мы провели ночь в его лагере. Затем он дал нам еду и приказал ехать сюда.

— Вулфгар не говорил, когда вернется? Скоро ли будет в Даркенуолде?

— Ты даже не скрываешь свою похоть к нему, — прошипела Гвинет.

Кровь бросилась в лицо девушки, но Гевин добродушно ответил:

— Нет, госпожа, ничего не сказал.

Взгляд Гвинет остановился на молодой вдове, пристально изучавшей изящную фигуру Эйслинн и клубящиеся медные волосы, ниспадавшие ниже пояса. Глаза Гвинет сузились и сверкнули. Она неожиданно решила солгать… совсем небольшой обман, который, однако, прекрасно послужит ее целям.

— Вулфгар настоятельно просил Хейлан и ее сына жить здесь, в Даркенуолде.

От Эйслинн не укрылся истинный смысл слов Гвинет, и она обернулась к вдове, удивленно взиравшей на женщину. Хейлан умудрилась выдавить нерешительную улыбку, на которую девушка не нашла сил ответить.

— Понимаю, — произнесла она. — А ты оказала им гостеприимство. Вулфгар будет доволен твоей добротой. Светлые глаза Гвинет похолодели.

— Поскольку я его сестра, мне ли не знать этого?! Только человек с острым слухом мог различить горечь и злобу в ее голосе.

— Вулфгар щедр и великодушен. Даже с рабами он обращается куда добрее, чем они того заслуживают, и богато их одевает.

Эйслинн притворилась смущенной, прекрасно понимая намеки Гвинет.

— Правда? Клянусь Богом, я заметила, что никто, кроме тебя, дорогая Гвинет, не одет наряднее, чем прежде.

С того места, где сидел Болсгар, донесся приглушенный смешок, и Гвинет наградила отца убийственным взглядом. Все прекрасно знали, что она завладела немногими оставшимися платьями Эйслинн и даже не трудилась это скрыть. Вот и сейчас она сидела в немного поношенном фиолетово-розовом платье, которое сама девушка надевала, когда предстояла уборка. Теперь же это был ее лучший и единственный наряд, который Гвинет снисходительно позволяла ей иногда носить.

— Меня всегда поражало, — язвительно заметила Гвинет, — как это мужчина может клясться в верности женщине и незамедлительно искать новых развлечений и забав. Как чудесно, что Вулфгар нашел красавицу, которую пожелал отправить домой дожидаться своего возвращения.

Хейлан задохнулась и громко закашлялась, чем сразу привлекла внимание Эйслинн. Девушка слегка нахмурилась, гадая, что произошло между ней и Вулфгаром и почему она ведет себя таким образом.

— Вулфгара здесь почти никто не знает, — с достоинством заговорила Эйслинн. — И потому ни один человек не вправе судить, какова его истинная суть. Что же до меня, могу лишь молиться, чтобы он оказался настоящим рыцарем, а не низким негодяем. Время покажет, но пока я почитаю Вулфгара и доверяю ему до конца.

Девушка резко повернулась и, не слушая лепета Гвинет, велела Хэму принести поднос с лекарствами.

— Кажется, этот добрый человек нуждается в моей помощи, если, конечно, одна из вас не предложила раньше полечить его.

Она взглянула сначала на Хейлан, которая покачала головой и скорчила гримасу, а потом на Гвинет. Женщина гневно фыркнула и вернулась к своему обычному занятию — вышиванию.

— Прекрасно, — сухо улыбнулась Эйслинн, — я сделаю все сама, поскольку никто больше не изъявляет желания.

Она склонилась над Гевином и с помощью Мидерд протерла и смазала мазью обрубок руки.

— Повадки воинов хорошо известны, — снова начала Гвинет, исходя злобой. — Разве само упоминание о сражениях не рождает прекрасных воспоминаний у тебя в душе, Эйслинн? Норманны, такие сильные и гордые, готовые попробовать каждую девушку, которая придется им по вкусу! Интересно, как относятся побежденные женщины к этим грубым ласкам?

Язвительные слова впились ядовитыми шипами в сердце девушки. Тоска и ужас росли, пока у нее не перехватило дыхание. Гвинет с невероятной жестокостью воскрешала прошлое. Эйслинн глубоко вздохнула и, вскинув голову, встретилась глазами с Мидерд. Во взгляде женщины светилось искреннее сочувствие, и Эйслинн поняла, что обрела истинного друга.

— Я молю Бога, дорогая Гвинет, — медленно промолвила она, — чтобы даже тебе не довелось испытать ничего подобного.

Гвинет откинулась на спинку стула, почему-то не чувствуя себя победительницей. Хейлан отвернулась и протянула руки к огню, размышляя об услышанном.

Эйслинн немного успокоилась и, перевязав рану Гевина, подошла к Болсгару.

— Милорд, ты только что слышал, что все мужчины — лгуны и изменники. Как думаешь ты? Разве ты такой же? А Вулфгар?

— Моя дочь, очевидно, плохо знает мужчин, — проворчал Болсгар, — поскольку у нее их никогда не было.

Он сжал тонкие пальцы Эйслинн, пытаясь утешить девушку.

— С самого детства Вулфгар был верен всем, кто ему принадлежал, — лошади, соколу и даже… даже мне.

Прежде чем он успел отвести взгляд, Эйслинн заметила, как глаза старика увлажнились.

— Да, на земле нет человека правдивее и преданнее.

— Но тебе ничего не известно о его женщинах, — поспешно вставила Гвинет.

— Верно, — пожал плечами Болсгар, — он когда-то поклялся, что не станет питать к ним большой любви. Вулфгар подобен железному волку, рыскающему по полям сражений, которому неведомы нежность и доброта, но в его сердце горит потребность в любви, такая сильная, что ему остается лишь отрицать ее.

— Исчадия ада, — рявкнула Гвинет. — Мой родной отец, только вчера потерявший дом и земли, одобряет союз между моим братцем-бастардом и саксонской…

— Гвинет! — прогремел Болсгар. — Закрой рот или я тебе его заткну!

— Но это правда, — злобно огрызнулась Гвинет. — Будь твоя воля, ты соединил бы его с этой шлюхой священными обетами брака!

От изумления у Хейлан округлились глаза.

— Ты не его жена? — охнула она и хотела добавить еще что-то, но нахмуренные брови Мидерд заставили вдову поспешно прикусить язычок.

— Конечно, нет! — негодующе вскричала Гвинет. — Она уже спала с одним норманном, а теперь старается подцепить моего брата!

Болсгар сорвался с места, и Гвинет впервые в жизни съежилась от страха. Эйслинн стояла, стиснув зубы и сжав кулаки, опасаясь, что не выдержит и разрыдается.

Старик приблизился к дочери вплотную и прорычал:

— Ты, безмозглая тварь! До каких пор твоя глупость и ревность будут ранить людей?!

Хейлан откашлялась и, пытаясь отвлечь рыцаря и отвратить его гнев от Гвинет, спросила:

— Господин Вулфгар много сражается. Его часто ранят в бою? Этот шрам…

Эйслинн, вскинув голову, потрясение уставилась на вдову. В голове лихорадочно билась единственная ужасная мысль: о той, последней ране знали лишь она и Суэйн, и теперь, вероятно, эта молодая особа…

— Я только хотела узнать… — еле слышно пролепетала Хейлан, заметив, что удивленные взоры присутствующих обратились на нее. Даже Гвинет оцепенела, а Болсгар, отвернувшись от дочери, мрачно насупился.

— Хотела знать? — осведомилась Гвинет, гадая, чем вызвано удивление Эйслинн. — Но что так возбудило твое любопытство, добрая Хейлан?

— Шрам на щеке вашего брата… откуда он? — нерешительно начала вдова. — Получен в сражении?

Гвинет уселась поудобнее, бросив взгляд на отца, молча рухнувшего в кресло. Лицо его было темнее грозовых туч, а руки вцепились в подлокотники с такой силой, что вздулись мускулы.

— И тебе было неприятно смотреть на этот уродливый рубец? — продолжала допрашивать Гвинет.

— Неприятно? О нет! Красивее лица я в жизни не встречала!

Теперь вдова смотрела на Эйслинн, как на равную, считая, что, не покинь она так поспешно Вулфгара в ту ночь, могла бы занять место этой рыжей девчонки. По крайней мере норманн оказался бы в ее власти, а там кто знает…

— Несчастный случай в детстве, — сдержанно объяснила Гвинет.

— Несчастный случай? — снова прорычал Болсгар. — Ты лжешь, дочь! Нет, это было сделано намеренно, чтобы сорвать злость на невинном мальчонке!

— Отец, — упрашивала Гвинет, по-настоящему испуганная его яростью, — все это уже быльем поросло. — Никогда! Я все ясно помню. Гвинет раздраженно поджала губы.

— Ну, если так уж хочешь, расскажи им, как, узнав о том, что он бастард, ты в приступе ненависти раскроил ему щеку рукавицей сокольничего.

Болсгар с трудом поднялся и, трепеща от бешенства, уставился на дочь. Эйслинн немного успокоилась. В эту минуту старик казался настолько разъяренным, что у нее не осталось ни малейших сомнений: бедняга сгорает со стыда, однако из упрямства не хочет признать свою вину.

— Мне нет нужды говорить об этом, дочь моя, ибо ты достаточно успела им рассказать, — вымолвил он наконец.

— Садись и будь гостеприимным хозяином, отец, — умоляюще попросила Гвинет.

— Хозяином! — пренебрежительно бросил Болсгар. — Я здесь не хозяин. Вулфгар дал нам прибежище. Я не посягаю на его собственность и тебе не советую.

Дурное настроение старика, видно, ничуть не улучшилось, потому что он поднял рог с элем и оглядел зал.

— Где Суэйн? Я хочу выпить. Хороший сотрапезник отвлек бы меня от тяжких дум.

— Он в конюшне, — процедила Гвинет, пытаясь скрыть возрастающее нетерпение.

— А Керуик? — прогремел Болсгар. — Где он?! Этот парень — единственный, с кем стоит выпить!

— Не сейчас, отец, — отмахнулась Гвинет, окончательно разозлившись при мысли, что лорд собирается пить с рабом. — Я послала его приготовить жилища для новой семьи.

— В столь поздний час? — вскинулся Болсгар. — Неужели парень не может хоть немного отдохнуть после нелегкого дня?

Гвинет стиснула зубы, но, опасаясь еще больше разозлить отца, не осмелилась повысить голос.

— Я забочусь лишь об этих бедных усталых людях. Подумай, сколько всего им пришлось перенести! Каменный пол — жесткий и холодный, и измученным путникам лучше расположиться в коттеджах[3].

— Поскольку здесь словом не с кем перемолвиться, я отправляюсь спать. Доброго тебе вечера, дочь.

Гвинет кивнула, и старик, повернувшись спиной, протянул руку Эйслинн.

— Я старый человек, дитя мое, но все еще способен проводить прекрасную даму в ее покои. Не окажешь ли мне честь?

— Конечно, сэр, — прошептала Эйслинн, улыбаясь. В отличие от дочери у Болсгара всегда находилось для нее доброе слово. Взяв его под руку, она позволила увести себя от собравшихся вокруг очага людей.

Остановившись перед дверью ее спальни, которую она делила с Вулфгаром, Болсгар долго молчал и наконец со вздохом признался:

— Мне следовало бы поговорить с Вулфгаром. Он должен был обойтись с тобой, как велят рыцарские законы. Однако я не могу вмешиваться в его дела. Лишился этого права, когда прогнал его из дома. Из-за меня он стал одиноким, потерявшим семью человеком.

Эйслинн, покачав головой, мягко улыбнулась:

— Не заставляй его поступать против воли. Он был так добр ко мне. Вырванные насильно милости ничего не значат. Болсгар осторожно сжал ее руку.

— Ты мудра не по годам, дитя мое. Однако все же выслушай мой совет. Предоставь волку выть на луну. Она не спустится к нему с неба. Позволь ему рыскать по темным лесам. Он не найдет там того, что ищет. Но настанет время, когда он сам признается себе, как жаждет любви, и лишь тогда обретет истинное счастье. До этой минуты будь верна ему. Подари Вулфгару то, в чем отказали ему его мать и я. Окутай его своей любовью, пока он не положит к твоим ногам свое изболевшее сердце. Попробуй сковать его цепями преданности, и он станет ручным и покорным.

Эйслинн почувствовала всю тяжесть горя, которое пришлось вынести старику, потерявшему жену и сыновей, но чем она могла его утешить?

— Я всего лишь рабыня, Болсгар, — мягко напомнила она. — Ты сам видишь, как хороша молодая вдовушка. Сумею ли я занять какое-то место в его сердце, ведь у меня столько соперниц!

Болсгар, не найдясь с ответом, закрыл глаза. Да, Эйслинн прекрасна и очаровательна, но никто не может проникнуть в мысли Вулфгара. Лучше не пробуждать в ней надежд — что, если он не прав и Эйслинн для Вулфгара одна из многочисленных любовниц?

— Она дочь старого лорда? — осведомился Гевин, кивнув в сторону лестницы, где только что затихли шаги Болсгара и послышался стук задвигаемого засова.

— Да, — вздохнула Гвинет. — И гноящаяся рана на теле этого города.

Мидерд и Гевин обменялись быстрыми взглядами, но промолчали. Хейлан навострила уши.

— Это чистая правда. Она, как змея, пробралась в постель брата и прилагает все усилия, чтобы стать хозяйкой дома. — Гвинет почувствовала заинтересованность молодой вдовы и обратилась к ней: — Для брата это лишь забава, но боюсь, она опоит его зельем или околдует.

Ужасное видение Рагнора, сжимающего в объятиях Эйслинн, снова больно укололо Гвинет. Она закрыла глаза, чтобы никто не увидел их злобного блеска.

— Этот Керуик — ее любовник. Занял место Вулфгара, — медленно выговорила Гвинет. — Она грязная потаскуха, но даже мой отец считает Эйслинн едва ли не святой. Очарован ее красотой, как все мужчины.

— А господин тоже находит ее красивой? — осведомилась вдовушка, сгорая от ревности.

— Хейлан, вряд ли это мудро — вмешиваться в дела лорда Вулфгара, — предостерегла Мидерд, нахмурившись.

— Клянусь Богом, не знаю, о чем думает братец, — перебила Гвинет, широко разводя тощие руки. — Эти красные волосы уж точно — дьявольская метка. Неужели кто-то может в этом сомневаться? Сколько душ она погубила своими снадобьями?! Берегитесь ее. Не позволяйте обмануть себя льстивыми речами. Ложь для нее — дело привычное.

— Я буду очень осторожна, — пробормотала Хейлан.

Лидерд пристально взглянула на золовку, но вдова не обратила на нее внимания. Гвинет поднялась и отложила вышивание.

— Дым ест мне глаза, и я должна немного отдохнуть. Доброй всем ночи.

Саксонская семья молча смотрела вслед удалявшейся Гвинет, и лишь когда она исчезла из виду, Мидерд раздраженно обратилась к Хейлан:

— Ты будешь почтительна с господами хотя бы ради нас всех, Хейлан, иначе мы снова можем очутиться на улице.

Но та только пожала плечами и танцующей походкой подошла к сыну.

— Господа? Но я очень уважаю леди Гвинет. О ком ты говоришь? У лорда Болсгара было дурное настроение, но я не грубила ему.

— Я знаю, когда ты задумаешь что-то, не остановишься, пока не добьешься своего, — бросила Мидерд. — И видела, как ты поглядывала на норманна. Оставь его в покое, Хейлан. Он возлюбленный леди Эйслинн.

— Ха! Да я могу заполучить его, когда захочу!

— Ты слишком хвастлива, Хейлан. Нас послали сюда работать, ни за чем больше.

— Вот как?! — коротко рассмеялась Хейлан, — Что ты об этом знаешь?

Мидерд с мольбой посмотрела на мужа, но не нашла в нем поддержки.

— Я не хочу спорить с тобой, Хейлан, — тихо сказала она. — Но когда леди Эйслинн станет хозяйкой дома, она немедленно выгонит нас, если ты будешь по-прежнему липнуть к норманну. А куда мы пойдем, когда везде царят голод и нищета? Прошу, подумай о Майлсе!

— Я и думаю о нем! — взорвалась Хейлан и, погладив по голове сонного мальчика, выпрямилась. — Такой сын, как Майлс, сделает честь любому лорду!

Мидерд в отчаянии воздела к небу руки и покачала головой.

По возвращении Керуика они разбудили спящего Майлса, завернули его в шкуры и вышли из дома. Керуик устроил семейство Гевина и повел Хейлан с сыном в лачугу поменьше. Здесь в очаге приветливо горел огонь, освещая убогую обстановку домика. Хейлан, дождавшись, пока Керуик свалит у очага дрова, заметила:

— Твоя госпожа Гвинет очень мила. Ты, должно быть, счастлив служить ей.

Керуик поднялся и, не отвечая, бесстрастно уставился на вдову. Ее темные глаза гневно сверкнули.

— Что ты знаешь о господах, жалкий раб! И к тому же глаз не сводишь с рыжей ведьмы!

Керуик презрительно скривил губы и заговорил, тщательно выбирая слова, чтобы не выдать владевшей им злости:

— Эта «рыжая ведьма» была когда-то моей нареченной, прежде чем норманны отобрали у нас все, а Вулфгар сделал ее своей любовницей. Я имел дом и поместье и лишился чести и богатства, но более всего жалею о потере Эйслинн. Не смей говорить о ней пренебрежительно и, если у тебя есть хоть капля здравого смысла, не обращай внимания на лживые речи Гвинет.

— Не сомневайся, у меня достанет сообразительности, чтобы увидеть, как обстоят дела, — отрезала Хейлан. — И что ты до сих пор покорен Эйслинн.

— Да, — кивнул Керуик. — Больше, чем ты способна понять.

— Отчего же не понять! — горячо заверила Хейлан. — Я совсем недавно овдовела и еще не забыла, что привлекает мужчин в женщинах!

— И что же именно? Уже пытаешься распускать о нас глупые слухи? Пожалуй, для крепостной ты слишком надменна.

— Крепостной? — дерзко хмыкнула Хейлан. — Может, да, а может, и нет. Подождем до возвращения милорда Вулфгара! — И, гордо вздернув подбородок, добавила: — Я получу его, если только захочу!

— Ты?! — недоверчиво протянул Керуик. — И чем же ты его приворожила? Неужели и тебя он сделал своей любовницей?

— Я не из таких! — взорвалась Хейлан. — Но он пожелал меня, и кто знает, что может произойти после его приезда? Керуик с омерзением поморщился.

— Разреши предостеречь тебя, прекрасная вдова. Вулфгар избил меня до полусмерти, когда я посмел защитить Эйслинн, и разгневался еще больше, заметив, что я всего лишь коснулся ее руки. Однако он, не стыдясь, провозглашает свою ненависть ко всем женщинам. Не позволяй себя одурачить и не думай, что он слаб и безволен! Он могуч и жесток и легко разгадает твои замыслы. Возможно, Вулфгар даже захочет взять тебя, как мою Эйслинн, но, клянусь, предложит при этом куда меньше, чем ей.

— По-твоему, у меня нет шансов стать хозяйкой этого дома? Ах ты, болтливый негодяй! Ты слишком опьянен собственной похотью, чтобы понять, почему он послал меня сюда! — гордо объявила Хейлан.

— Работать, как и всех остальных. Он нуждается в крепких и здоровых крестьянах.

— Да взгляни на меня! — взвизгнула Хейлан, теряя терпение. — Неужели ты не веришь, что мужчина может влюбиться в такую, как я?

— Ты очень высокого мнения о своих чарах, но я вижу перед собой всего лишь напыщенную, самоуверенную девку. Да, ты весьма смазлива, но таких здесь хоть пруд пруди. Ты недостойна даже стоять рядом с Эйслинн. Она несравненна.

— Я буду госпожой Даркенуодца! — задохнулась Хейлан. — Вот увидишь!

— Неужели? — язвительно осведомился Керуик, подняв брови. — А мне кажется, ты не поднимешься выше крепостной.

— Леди Гвинет говорит, что Вулфгар забавляется с Эйслинн, пока она ему не надоест, — выдавила Хейлан. — Наверное, я сумею ускорить ее падение.

— Ба! Леди Гвинет! Нашла кого слушать! Ни Вулфгар, ни любой здравомыслящий мужчина на его месте никогда не расстанется с Эйслинн.

— Хорошо, что твое мнение не много значит! — бросила Хейлан, высокомерно тряхнув головой.

— Плохо тебе придется, — предупредил Керуик. — Я забыл упомянуть еще одно ценное качество Эйслинн: она мудрее любой женщины, которую я знаю.

— О-о-о, ненавижу тебя всей душой! — вскричала вдова. Но Керуик невозмутимо пожал плечами:

— Мадам, откровенно говоря, мне это совершенно безразлично.

Он, не прощаясь, вышел, оставив Хейлан растерянно стоять посреди хижины.

Эйслинн наконец осталась одна и почувствовала, как снова ею овладевает страх. Сомнения лишали ее уверенности, а в воображении представал Вулфгар, сжимавший в объятиях темноволосую Хейлан. Эйслинн в отчаянии сбросила одежду, вспоминая нежные ласки Вулфгара в их последнюю ночь. Неужели он нашел большее наслаждение в постели с другой? Неужели действительно считал ее лишь мимолетным увлечением? Неужели сейчас лежит рядом с очередной красавицей и не думает об Эйслинн?

Боль в груди становилась все сильнее, пока не вылилась прерывистыми рыданиями. Девушка бросилась на кровать, пытаясь заглушить подушкой громкие стоны.

Наконец она успокоилась и натянула на себя волчьи шкуры, чтобы прогнать холод, сковавший сердце.

В этот момент в дверь тихо постучали, и Эйслинн разрешила нежданному гостю войти. К ее удивлению, на пороге возникла Мидерд, вернувшаяся в столь поздний час, несмотря на ледяной ветер и сильный мороз. В руках женщина держала узелок.

— Миледи, я принесла вести о лорде Вулфгаре, и он предупредил, что они предназначены только для ваших ушей.

По залитому слезами лицу и покрасневшим глазам Мидерд сразу поняла, какие тяжелые мысли терзают девушку, и заговорила с нежным участием:

— Госпожа, Хейлан уносится мечтами слишком высоко. Несчастная чересчур кичится своей красотой. Но я знаю, что господин не отвернулся от вас, поскольку послал со мной подарок и беспокоился о вашем благополучии. Кроме того, он велел вам в случае нужды обращаться за помощью к Суэйну. Не придавайте очень уж большого значения сумасбродным выходкам молодой вдовы.

Она протянула сверток Эйслинн и добродушно улыбнулась, видя, как нетерпеливо девушка разворачивает его.

— Миледи, это честно куплено и ни у кого не отобрано.

Соленые капли снова побежали по щекам Эйслинн, но теперь это были слезы радости. На постели лежал отрез желтой ткани, и совсем недавно его касались руки Вулфгара! Она крепко обняла Мидерд, осыпая смутившуюся женщину словами благодарности.

— О Мидерд, как мне тебе объяснить! — возбужденно вскрикнула Эйслинн. — Вулфгар сказал, что не в его обычае покупать женщинам подарки, потому что его деньги заработаны тяжким трудом и ни одна женщина не стоит таких стараний.

Мидерд мягко улыбнулась, поняв, что обрела настоящего друга в девушке. Она пожала руку Эйслинн и ободряюще прошептала:

— Кажется, вы выиграли сражение, миледи. Будем надеяться, что завтра вы победите в войне.

Фиалковые глаза девушки засияли аметистовым светом.

— О, дай Бог, чтобы твои слова исполнились.

Счастливая за нее, Мидерд вышла из комнаты, чувствуя, что эта девушка стала ей родной, а будущее их семьи обеспечено. Здесь, в Даркенуолде, они обретут мир и покой. Ее муж станет трудиться, а сыновья — помогать ему в кузнице. Сама же она с дочерью, вероятно, сможет работать в доме. Наконец-то они в безопасности.

На следующее утро Эйслинн поднялась задолго до того, как встали домашние, и, взяв подаренный отрез, подошла к сундуку Вулфгара. Она бережно вынула всю его одежду, а затем аккуратно сложила туда сначала ткань, а потом все остальные вещи. Гвинет не догадается заглянуть в сундук и завладеть материей. Услышав известие о возвращении Вулфгара, Эйслинн сошьет себе новый наряд и встретит его в красивом платье, а не в обносках.

При мысли о его скором приезде на сердце стало легко, а голова закружилась от волнения. К ней вновь возвращаются радость и уверенность!

Спустившись вниз, Эйслинн увидела сидящих перед очагом Хейлан и Гвинет. Гвинет освободила вдову от каких-либо трудов по дому и пыталась научить ее благородному искусству вышивания. Но огрубевшие руки плохо справлялись с работой, и терпение Гвинет подходило к концу. Девушка скрыла веселую улыбку, услышав, как Хейлан униженно молила Гвинет простить ее неловкость. Они и не подозревали, что Эйслинн наблюдает за ними.

— Делай маленькие стежки, как я учила, — раздраженно вздохнула Гвинет.

— Извините меня, миледи, но я никогда не была искусной швеей, — пробормотала Хейлан, но, тут же просветлев, добавила: — Зато я умею зажарить кабана, а мой хлеб славился по всей округе!

— Это крестьянский труд, — отрезала Гвинет. — Если надеешься когда-нибудь стать настоящей дамой, придется многому учиться. Вулфгар потребует, чтобы ты чинила его одежду.

Эйслинн неожиданно выступила вперед, застав их врасплох, и протянула руки к огню.

— Ты так предупредительна, дорогая Гвинет, но я прекрасно обхожусь без всякой помощи, когда штопаю одежду своего господина. Вулфгар, кажется, вполне доволен моими талантами.

Она немного приподняла юбку, чтобы тепло проникло под одежду.

— Чудо, что ты находишь время для подобных занятий, — язвительно фыркнула Гвинет. — До сих пор ты целыми днями и ночами валялась в постели брата.

— Ах, Гвинет, откуда тебе известны такие вещи? — усмехнулась Эйслинн. — Неужели у тебя вошло в обычай подсматривать и подслушивать под дверями так же часто, как лазать в мой сундук?

Она многозначительно посмотрела на наряды обеих женщин. Сегодня на Хейлан было сильно поношенное платье Эйслинн, без всякого сомнения, подаренное щедрой за чужой счет Гвинет.

— Твой сундук? — издевательски переспросила та. — У рабов нет ничего своего.

Торжествующая улыбка заиграла на губах Эйслинн.

— Но, Гвинет, если я рабыня, значит, все мое имущество принадлежит Вулфгару. И ты смеешь красть у собственного брата?!

Гвинет сжала кулаки и дрожащим от ненависти голосом заявила:

— Перед отъездом брат заверил, что все здесь наше и мы можем распоряжаться его добром как нам будет угодно.

— Разве? — хмыкнула Эйслинн. — Но это он говорил Болсгару, а твой добрый батюшка старается не брать ничего лишнего. Сказать по правде, он приносит столько дичи, что давно сторицей воздал за гостеприимство. Как ты знаешь, Вулфгару необходимо много рук для процветания поместья. Что же ты, дорогая Гвинет, делаешь, чтобы помочь брату?

— Я веду хозяйство в его отсутствие, — рявкнула взбешенная Гвинет, — и приглядываю, чтобы его кладовые не разграбили эти жадные пьяницы, которые… — Но тут она осеклась, словно подавившись своими речами.

Эйслинн, проследив за ее взглядом, заметила появившегося в зале Суэйна. Улыбнувшись Гвинет, викинг намеренно неспешно отрезал огромный кусок от жарившейся над огнем туши и запил еду хорошим глотком эля. Причмокнув от удовольствия, он облизал пальцы, вытер их о тунику и проворчал:»

— Кто тут жалеет еду, которую приносим мы с Болсгаром?

— Никто, Суэйн, — рассмеялась Эйслинн. — Мы все благодарны за твои труды.

Норвежец долгим недобрым взглядом уставился на Гвинет, прежде чем кивнуть.

— Ладно.

И, громко рыгнув, вышел из дома. Эйслинн отступила и, расправив юбку, присела в полупоклоне:

— Прошу прощения, леди, мне нужно приниматься за работу. — Она шагнула к порогу и походя бросила: — Хейлан, позаботься, чтобы мясо не пригорело.

Эйслинн удалилась, едва не лопаясь от злорадства, и, выйдя на улицу, подумала, что мир никогда еще не был столь восхитительным.

Вулфгар и его люди стояли лагерем на перекрестке дорог близ Кевоншира. Снег перестал падать и вскоре растаял. Они останавливали путешественников и английских гонцов, посланных с известием о наступлении Вильгельма. Последних задерживали на несколько дней, пока не устаревали новости, которые те везли.

Теперь войска Вильгельма обогнали отряд Вулфгара, и засады норманнам больше не грозили. Свернув лагерь, они отправились в другое место и там снова принялись перехватывать саксонских посланников. Отряд продвигался на север, а армия герцога переправилась через Темзу к западу от Лондона. Город остался беззащитным, отрезанным от английских войск. Перед этим пали Хемпшир, Беркшир, Уоллингфорд, а затем архиепископ Элдред и претендент на престол этелинг[4] Эдгар проиграли битву при Беркемстеде и сдались на милость Вильгельма. Они принесли ему клятву верности и оставили заложников. В Рождество была назначена коронация Вильгельма.

Вулфгара и его людей призвали в лагерь. Повозку с трофеями, взятыми в покоренных городах, отослали Вильгельму, велевшему казначею подсчитать стоимость дани. Герцогу полагалась половина. Остальное принадлежало Вулфгару.

Жизнь лагеря вошла в привычную колею. Вулфгар выплатил своим рыцарям причитающиеся им доли, привел в порядок дела, но не отпускал воинов далеко от себя и не позволял пить и бегать за юбками.

Прошло несколько дней, однако до Рождества оставалась почти неделя, прежде чем от герцога прискакал гонец. Вулфгару было приказано занять дом рядом с аббатством и дожидаться там коронации.

Поскольку час был еще ранним, Вулфгар оседлал Гунна и отправился в Лондон, чтобы отыскать место, где ему предстояло жить. На улицах толпился народ, и горожане разглядывали вооруженного норманна с неприкрытой ненавистью. Дома и лавки были окружены каменными стенами и изгородями, еще больше сужавшими мощенные брусчаткой улицы. Открытые сточные канавы, полные темной мутной жижи, невыносимо смердели.

По мере приближения к Вестминстеру давка становилась все сильнее — люди спешили в столицу лицезреть, как Англия склонится перед норманнским герцогом. Не раз Вулфгару приходилось теснить конем собиравшихся зевак. Оказавшись на площади, он сразу увидел огромный каменный дом, стоявший поодаль. Зато с его крыши можно было прекрасно обозревать окрестности. Вулфгар с трудом протиснулся к дверям и, поскольку никто из норманнов не предъявил права на жилище, потребовал именем Вильгельма пустить на постой его отряд. Жирный хозяин принялся громко жаловаться и яростно кричать, узнав, что никто не собирается ему платить за стоянку.

— Но, добрый человек, — саркастически заметил Вулфгар, — Вильгельм, несомненно, оценит твое великодушие по отношению к его воинам. Будь счастлив, что твой дом еще цел и не превратился в груду щебня, как многие другие, после ухода моих людей.

Это оказалось последним ударом. Но когда купец услышал приказание недельки на две или месяц подыскать другое жилище для себя и своих многочисленных родственников, по его пухлым щекам полились слезы.

Вулфгар прошелся по дому, прикидывая, где поселить рыцарей и воинов, пока почтенный торговец помчался сообщить семье дурные вести. Вскоре Вулфгар услышал визгливый женский голос, упрекавший мужа за то, что он не выступил против чужеземцев или по крайней мере не потребовал компенсации за причиненные неудобства.

Через несколько минут хозяин присоединился к Вулфгару и старался держаться поближе, словно чувствовал себя в большей безопасности рядом с норманнским рыцарем. Во дворе оказались прекрасные конюшни, а на первом этаже находилась огромная кухня. Лестница соединяла ее с подвалом, который ломился от вин и сладостей. Вулфгар быстро успокоил тревоги торговца, пообещав, что за все припасы будет заплачено.

На втором этаже размещались маленькие комнаты и большой зал, где его люди могли отдохнуть и поиграть в кости. Вулфгар поднялся по узким ступенькам на самый верхний этаж. Здесь были устроены прекрасно обставленные хозяйские покои, которые сделали бы честь самому богатому норманнскому замку. Вулфгар остановился у дверей просторной спальни, где стояла огромная кровать под бархатным балдахином. Коснувшись мягкой пуховой перины, Вулфгар не смог прогнать видение нежного личика с сияющими фиалковыми глазами и розовыми устами, раскрывающимися, как лепестки, под его поцелуями.

Рыцарь, словно обжегшись, отдернул руку. Господи, чем заворожила его эта колдунья?! Он явственно видел ее перед собой: вот она простерла к небу руки среди зеленых и алых столбов дыма и произносит нараспев древние заклинания… а ветер треплет непокорные локоны.

Словно притягиваемый потусторонними силами, Вулфгар обернулся к постели и снова увидел фиалковые глаза, сверкающие смехом. Рассердившись на себя, он с проклятием отскочил и выбежал из дома. Но шагая к конюшне, он чувствовал, как огонь желания побежал по чреслам. В этот момент он был способен думать и мечтать лишь об Эйслинн, разметавшейся на бархатном покрывале.

На обратном пути Вулфгар, погруженный в раздумья, ехал, не разбирая дороги. Остановившись на холме, он смотрел на раскинувшийся внизу лагерь, и впервые в жизни одиночество сковало его душу ледяным панцирем. Он не смел признаться себе, что решение принято и назад пути нет. В неожиданном воодушевлении, которого не испытывал вот уже много недель, он пришпорил удивленно фыркнувшего Гунна и полетел к своим шатрам.

Через два дня они перебрались в Лондон. Ночь уже спустилась, но усталых воинов ждали обильный ужин и хорошее вино. Люди Вулфгара устроились внизу, и до него доносились веселые голоса, толкующие о непривычных удобствах нового жилища. Сам он стоял на крыше, глядя на залитую светом факелов площадь. Гауэйн уже уехал и к завтрашнему дню прибудет в Даркенуолд.

Странное, неизведанное доселе нетерпение росло в груди Вулфгара, сердце колотилось необычно часто и оглушительно громко. Как никогда ясно он видел сияющие глаза Эйслинн, меняющие оттенок с игрой света. Видел изогнутые брови, которых так часто касался, изящный носик и мягкие губы.

Вулфгар поспешно отвернулся. Подобные грезы пристали скорее зеленому юнцу, но в нем пробуждали неутолимую похоть. Он словно скован по рукам и ногам и ненавидит свою зависимость от девчонки!

Раздраженный, злой, норманн устремился в спальню и, раздевшись, попытался обрести покой, но вскоре понял, что сегодня ему не уснуть. В ушах звучали нежный шепот и тихие признания.

Вулфгар окончательно вышел из себя, вскочил, встал у окна и, не обращая внимания на крадущийся в комнату холод, распахнул ставни и уставился на спящую улицу, освещенную бледной луной. И чем дольше он стоял, тем легче становилось на душе, хотя в мыслях и сердце по-прежнему царила Эйслинн из Даркенуолда, такая прекрасная и гордая.

Несмотря ни на что, она держится с ним как победительница, надменная и недосягаемая королева. От ее ласковых речей голова идет кругом. Как можно в чем-то отказать ей, когда она так трогательно обнажает свою душу и взывает к его чести?! Эйслинн храбро защищает своих людей и подчиняет его своей воле.

Вулфгар потер лоб, словно прогоняя неотступные думы, которым не было конца. Однако иногда он так хотел, чтобы она…

— …чтобы он поклялся мне в верности, — вздохнула Эйслинн, глядя на огромную бледную луну, висевшую над равниной. — Если бы он только дал обет преданности и признался, что хоть немного любит меня, как я была бы счастлива! Он добр и нежен даже в своем вожделении, а я… мне выпало стать той, что зажигает огонь у него в крови. Он взял меня против воли, но я не проклинаю его за это: ведь Вулфгар — мужчина, обуреваемый желаниями. Что мне делать? Как завоевать его благосклонность, когда в объятиях моего господина я забываю обо всем? Его поцелуи лишают меня способности сопротивляться, и я, словно ивовый прутик под порывами ветра, сгибаюсь, покорная его велениям. Он использует мое тело, стремясь получить наслаждение, и никогда ничего не обещает взамен. Но мне этого мало. Верно, он не первый, кто владел мной, но ласки Вулфгара дали мне на него некоторые права. Я не уличная девка, которую можно бросить наутро, как грязную ветошь. У меня есть гордость и честь. Я не могу вечно быть его любовницей и довольствоваться лишь малыми крохами внимания.

Эйслинн сняла нижнее платье и, забравшись под шкуры, положила голову на подушку, туда, где все еще сохранился слабый запах кожи Вулфгара. Прижав подушку к груди, она словно ощутила на миг игру мощных мышц под ладонями, жар его поцелуев.

— Я хочу его, — прошептала девушка. — Не знаю, люблю ли, но хочу больше всего на свете. Однако следует призвать на помощь мудрость и здравый смысл. Я стану противиться ему сколько могу, но постараюсь не прогневать его. И когда пойму, что он неравнодушен ко мне, отдам всю свою любовь, а если ее не хватит, украду или одолжу, но Вулфгар не пожалеет о своей слабости.

Наконец-то выглянуло солнышко, и ветер разогнал тучи. Обитатели Даркенуолда уже поднялись и были заняты обычными утренними хлопотами. Эйслинн тоже встала и, позавтракав, отправилась лечить больных и раненых — таким образом ей удавалось часами избегать Гвинет и ее злобных нападок.

День уже клонился к вечеру, когда раздался крик дозорного с башни, и вскоре прибежал Керуик сообщить, что к замку приближаются всадники под флагом Вулфгара.

Помчавшись к себе, Эйслинн расчесала волосы и перевила их лентами. К пылающим щекам пришлось прижать мокрую тряпку, чтобы немного охладить их. Но сколь велико оказалось разочарование девушки, когда, войдя в зал, она увидела там только Гауэйна. Он с улыбкой направился к ней, но Гвинет, сидевшая у очага за вышиванием, окликнула юношу и велела подойти поближе. Гауэйн нерешительно посмотрел на Эйслинн, явно желая сначала поговорить с ней, но хорошие манеры взяли верх.

— Что с Вильгельмом? — встревожено осведомилась Гвинет. — Англия покорилась?

— Да, — ответил рыцарь. — Если все будет хорошо, он коронуется в день Рождества.

— Значит, Даркенуолд принадлежит нам, — облегченно вздохнула Гвинет.

— Здоров ли господин Вулфгар? — спросила Эйслинн, приближаясь к ним. — Почему не приехал сам? Уж не ранили ли его?

Голос девушки задрожал от страха. Она пытливо всматривалась в лицо юноши, словно боясь услышать подтверждение своим опасениям.

— О нет, — поспешно заверил ее Гауэйн, — он бодр и здоров.

— В таком случае почему вы приехали? — перебила Гвинет. — Должно быть, по какому-то безотлагательному делу.

— Совершенно верно, миледи, — улыбнулся Гауэйн. — Вулфгар считает дело неотложным.

— Объясните же поскорее, сэр рыцарь. Не заставляйте нас ждать, — настаивала Гвинет.

— Мне велено… привезти кое-кого, — промямлил он, вовремя вспомнив о неприязни между Эйслинн и сестрой Вулфгара.

— Привезти? Но кто же вам нужен?

Гвинет взглянула на юношу и задумчиво побарабанила пальцами по подлокотнику кресла.

— Коронация! Я угадала? Значит, Вулфгар желает представить королю свою семью? Я буду счастлива отправиться с вами, но придется сшить новый наряд, в котором приличествует предстать перед его величеством. В этой одежде даже свиней кормить стыдно!

Она пренебрежительно показала на ветхое платье, принадлежавшее ранее Эйслинн.

Рыцарь покраснел и откашлялся, смущенно поглядывая на девушку. Лучше бы он не тянул! Своей нерешительностью только все испортил!

Эйслинн не сводила взгляда с сидящей Гвинет, и Гауэйн неожиданно вспомнил, на ком видел раньше ее наряд и как восхищался грациозной фигуркой девушки, обтянутой мягкой розовато-фиолетовой тканью. В тот день Милберн застал его глазеющим на Эйслинн и долго добродушно подшучивал над его страстью к возлюбленной Вулфгара. Гауэйн присмотрелся к платью Эйслинн и был поражен его бедным видом. Дух рыцарства повелевал ему встать на защиту девушки, поскольку он немедленно догадался, что Гвинет бессовестно обобрала ее, но юноша тут же прикусил язык. Лучше не соваться в дела хозяина и предоставить ему самому все уладить. Кроме того, небезопасно вмешиваться в свару между женщинами.

Еще раз откашлявшись, Гауэйн мужественно признался:

— Миледи Гвинет, боюсь, я ввел вас в заблуждение.

— Как вы сказали?

Она вскинула голову и, перехватив взгляд Гауэйна, подозрительно прищурилась. Юноша побагровел и, тщательно выбирая слова, объяснил:

— Лорд Вулфгар послал меня за леди Эйслинн. Девице Глинн ведено сопровождать леди и прислуживать ей.

— Что?! — вскричала Гвинет, вскочив и едва не перевернув пяльцы. — Неужели Вулфгар столь беспечно относится к своему положению при дворе, что желает спать с этой тварью под носом у короля? Выставлять ее напоказ?!

Не помня себя от злости, она забегала по залу, но, увидев вошедшую Хейлан, остановилась и растянула губы в деланной улыбке:

— Вы, несомненно, ослышались, сэр Гауэйн. Наверное, он послал за другой женщиной?

— Нет, — покачал головой норманн, — нет, Вулфгар приказал мне привезти Эйслинн из Даркенуолда, и немедленно. Завтра утром мы должны выехать.

Он отвернулся от разъяренной Гвинет и, даже не заметив стоявшую с раскрытым ртом Хейлан, обратился к счастливо улыбающейся Эйслинн:

— Вы успеете собраться, мадемуазель?

— Конечно, сэр Гауэйн, — заверила девушка, радостно сверкая глазами.

Юноша на мгновение зажмурился, словно ослепленный, и с трудом перевел дыхание, когда она дружески пожала ему руку.

— У меня совсем мало вещей.

— В таком случае до завтра, мадемуазель.

Он поклонился и быстро вышел, не в силах дождаться, пока зимний воздух охладит его кровь. Придется держаться подальше от девушки на пути в Лондон, иначе он может поддаться искушению.

Глава 14

Маленький отряд покинул Даркенуолд с рассветом. Сначала они направились на запад, а потом свернули на север, к Лондону, миновав место, где этелинг Эдгар предпринял неудачную попытку напасть на Вильгельма. Тишина царила в разрушенном городе Саутуорке, где все еще дымились сожженные дома, а оставшиеся без крова саксы бродили в развалинах, роясь в поисках чудом уцелевшей утвари. Они в немом отчаянии смотрели на путешественников, но при виде норманнского рыцаря в глазах у них загоралась ненависть. Однако, уже успев узнать силу гнева Вильгельма, несчастные не смели слова сказать и лишь молча провожали взглядами отряд.

Они въехали в Лондон по Саутуоркскому мосту ранним рождественским утром и несколько часов пробирались сквозь растущие толпы. Казалось, в воздухе витает безумие. Англичане либо поднимали чаши в издевательских тостах за Вильгельма-бастарда, либо в смущении и раздраженном ожидании слонялись по улицам.

Отряд приближался к Вестминстеру, и народу с каждой минутой становилось все больше. Гауэйн и его люди были вынуждены пустить в ход копья, чтобы расчистить дорогу. Но саксы буквально бросались под копыта, и на площади кони встали. Проклятия и угрозы не помогали. Гауэйн оглянулся на Эйслинн, сидевшую на низкорослой кобылке. Сверкающие волосы закрыты капюшоном, лицо спокойное. Ни малейших признаков паники. Руки уверенно сжимают поводья.

Но тут впереди, совсем близко, в воздух взметнулось пламя, и люди стали в страхе отступать, уже не обращая внимания на норманнов. Эйслинн пыталась удержаться в седле: кобылка скользила под натиском огромного боевого жеребца, теснящего ее к стене. Девушка почувствовала, как ноги лошади подгибаются, и поняла, что их обеих вот-вот затопчут.

Вулфгар поднялся рано и облачился в лучшие одежды в честь коронации Вильгельма. После долгих колебаний он отложил тяжелый меч и пристегнул другой, полегче. Его черно-красный, отделанный золотом наряд оттенял бронзовую кожу и обтягивал широкие плечи. Серые глаза казались совсем светлыми на загорелом лице.

Перед тем как выехать, Вулфгар велел Милберну и Бофонту держать людей наготове и повесил на луку седла шлем и длинный меч. Он приказал искать его в случае беспорядков около Вестминстерского собора: с приближением заветного дня Вильгельм все больше опасался мятежа и приказал рыцарям быть начеку.

Вулфгар, встав под главным порталом собора, своими глазами видел, как высокий могучий Вильгельм склоняется перед норманнским епископом. Соблюдая все торжественные церемонии, на голову герцога возложили корону. Раскатистые приветственные крики потрясли собор. Вулфгар со вздохом облегчения присоединил свой голос к остальным. Наконец-то цель достигнута! Вильгельм, герцог Нормандский, провозглашен королем Англии.

Неожиданно снаружи донеслись неистовые вопли, и Вулфгар шагнул к двери, чтобы узнать причину суматохи. С крыши соседнего дома поднимались столбы дыма, а негодующие толпы были окружены норманнами, подносившими факелы к другим домам. Вулфгар вырвался из церкви и подбежал к ближайшему рыцарю, пытавшемуся устоять на ногах.

— Что здесь происходит? — требовательно спросил он. Рыцарь в удивлении обернулся:

— Мы слышали крики англичан в соборе. Они напали на Вильгельма.

— Вовсе нет, болваны, — простонал Вулфгар. — Они так приветствовали его. — И, показав на факелоносцев, велел: — Останови этих людей, прежде чем они подожгут весь Лондон.

Милберн повел своих всадников вперед, пытаясь пробиться к командиру. Вулфгар вскочил в седло, чтобы предостеречь норманнов от роковой ошибки. Он со своими людьми стал выбивать факелы из рук воинов, громко объясняя, что опасность Вильгельму не грозит. Однако его отряд был слишком малочислен, и многие норманны просто их не слышали. Вулфгар пришпорил Гунна, но тут занялась большая лавка, и люди, в страхе ринувшись прочь, оттеснили его к стене, прижав к группе других всадников. Гунн врезался в какую-то лошадь пониже, передние ноги кобылки подкосились, и до Вулфгара донесся женский крик. Наклонившись вперед, он подхватил маленькую, закутанную в накидку фигурку как раз в тот момент, когда кобыла споткнулась и упала. Капюшон откинулся, явив взору Вулфгара медные волосы. Норманн посадил девушку перед собой в седло, и нежный запах лаванды вскружил ему голову.

— Эйслинн, — выдохнул он, уверенный, что спит или грезит наяву.

Огромные фиалковые глаза потрясение уставились на него.

— Вулфгар!

Вулфгар так же ошеломленно воззрился на нее, поняв, что это не фантазия. Ему страстно захотелось сжать ее в объятиях, осыпать поцелуями, исцелить муки желания, ко вместо этого он строго спросил:

— С тобой все в порядке?

Эйслинн кивнула и, почувствовав, как его рука еще крепче сжала ее талию, припала к сильному телу. Оглядевшись, Вулфгар заметил Гауэйна, пытавшегося добраться до кобылки Эйслинн, прежде чем боевые кони ее растопчут. Наконец ему это удалось, и молодой рыцарь, подняв глаза на Вулфгара, ухмыльнулся, несмотря на серьезность момента.

— Милорд, ты приказал доставить ее побыстрее, и я расстарался, посадил леди прямо к тебе на колени. Хмурое лицо Вулфгара осветила улыбка.

— Верно, Гауэйн. Теперь главное — увезти даму в безопасное место.

Но не успели они отъехать, как могучий, бородатый, плохо одетый незнакомец погрозил им кулаком.

— Норманнские свиньи! — завопил он, и кочан капусты пролетел над головой Вулфгара.

Тот поднял руку, чтобы прикрыть Эйслинн; его люди мгновенно окружили их плотным кольцом. Девушка теснее прильнула к нему, искоса поглядывая на разъяренного гиганта.

— Не бойся, милая, — хмыкнул Вулфгар. — Им придется убить нас всех, прежде чем они причинят тебе зло.

— Я не боюсь, — пожала плечами Эйслинн. — Что они могут мне сделать? Я тоже англичанка, как и они. Вулфгар тихо рассмеялся:

— Думаешь, они пощадят саксонку, которая водит компанию с норманнами?

Спокойствие тут же оставило Эйслинн, особенно когда крестьянин прокричал:

— Норманнская шлюха, спит со свиньями! Пусть уши у тебя вытянутся длиннее ослиных, а нос покроется бородавками, как у жабы!

В довершение мужчина запустил в нее картофелиной, но Вулфгар вовремя перехватил ее.

— Довольна, моя храбрая ведьмочка? — осведомился рыцарь, насмешливо поднимая бровь.

Эйслинн печально кивнула. Вулфгар послал Гунна вперед. За ними поскакали Гауэйн, Глинн и остальные. Пришлось силой расчищать дорогу, прежде чем они достигли узкой улочки, ведущей к дому торговца. Вулфгар выпрямился и обернулся к Гауэйну:

— Отвези леди домой и охраняй ее! Да проследи, чтобы здание не подожгли!

С этими словами Вулфгар приподнял подбородок девушки и впился в губы коротким, но страстным поцелуем. Эйслинн задохнулась, голова у нее закружилась. Вулфгар пересадил ее в седло Гауэйна и, в последний раз взглянув на сверкающие локоны и розовые губки, развернул лошадь и направился обратно. Гауэин ввел девушку в дом, задвинул все засовы и поставил у дверей часовых, пока Вулфгар с остатками отряда старался навести порядок и успокоить саксов и норманнов. Шум наконец превратился в негромкий рев: собравшиеся предались веселью и праздновали если не коронацию, то по крайней мере Рождество.

Вулфгар всей душой стремился к Эйслинн, но долг и обязанности увлекали его все дальше от дома. Только поздно вечером, удостоверившись, что все идет гладко, он, Бофонт и Милберн направились обратно, но радоваться, как оказалось, было рано — рыцарей почти насильно вовлекли в круг пирующих аристократов. Мужчины не желали слушать никаких отговорок и согласно закивали, когда один из них заметил:

— Но, мой добрый рыцарь, мы пьем за здоровье Вильгельма, и, как его воин, ты должен быть польщен.

Вулфгар умоляюще взглянул на Милберна, но тот лишь сочувственно пожал плечами.

— Похоже, лорд, ты в ловушке, — пробормотал он, подходя ближе. — Они обидятся, что ты не желаешь отпраздновать коронацию герцога.

— Ты, конечно, прав, Милберн, — вздохнул Вулфгар, — но мне от этого не легче.

— Милорд, — ухмыльнулся Бофонт, — почему ты не объяснил, что прекраснейшая женщина во всем христианском мире ожидает твоего возвращения? Они могли бы отстать от нас.

— Да, — проворчал Вулфгар, — и наверняка увяжутся за мной, чтобы увидеть ее своими глазами.

Всех троих до отвала накормили, напоили, и пока хозяева развлекали гостей россказнями о своих похождениях, норманны неловко ерзали на скамьях, не зная, как уйти. Вскоре подоспели бродячие певцы и жонглеры — веселье разгоралось с каждой минутой. Возбуждение Вулфгара еще больше усилилось, когда пухленькая саксонка уселась к нему на колени и, притянув его голову к своей груди, не отпускала ее несколько минут. Он едва не задохнулся от сладковатого мускусного запаха. Но хозяева только хохотали, когда Вулфгар пытался высвободиться, и наперебой подстрекали его попытать счастья.

— Такого лакомого кусочка тебе больше нигде не найти! — фыркнул английский граф. — И, клянусь, на столь мягкой кобылке приятно проехаться!

Милберн и Бофонт спрятали улыбки, видя, что Вулфгар хмурится и настойчиво отказывается. Когда наконец они откланялись, Вулфгар досадливо покачал головой, глядя на встающее солнце. Но по мере того, как они приближались к дому торговца, настроение его улучшалось. Вот они поставили лошадей в стойла и вошли в дом. Рыцари без сил повалились на тюфяки, а Вулфгар бросился вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, не обращая внимания на то, что стук каблуков громко разносится в предутренней тишине. Кровь шумела в ушах, а бешеное биение сердца вряд ли можно было отнести за счет быстрого подъема. Он жаждал найти Эйслинн в постели, спящей или только открывающей глаза. В считанные минуты он скинет одежду и ляжет рядом. Но, открыв тяжелую дубовую дверь, Вулфгар с удивлением и разочарованием увидел, что она уже сидит на скамейке, завернутая в шелковистую ткань. Глинн лентами связывала ее длинные волосы на затылке. У очага стояла лохань с дымящейся водой — видно, Эйслинн собиралась искупаться. Вулфгар остановился на пороге, прислонившись к косяку. Служанка смущенно отступила.

— Доброе утро, господин, — улыбнулась Эйслинн, блестя глазами. — Я уже стала волноваться за твое благополучие.

Даже в самых безумных мечтах, в неукротимо разыгравшемся воображении Вулфгар не представлял, что она может быть так прекрасна. Выпрямившись, он сбросил плащ.

— Прошу прощения, милая, я бы поспешил к тебе раньше, но дела задержали меня на всю ночь. Умоляю, не думай слишком плохо обо мне.

— Как я могу? — отозвалась Эйслинн, опуская голову, пока вернувшаяся Глинн заправляла последние выбившиеся локоны. — Ты связан долгом верности Вильгельму и не стал бы развлекаться на стороне, зная, что я жду тебя. — И, искоса взглянув на него, добавила нежно: — Правда, это не мешает тебе посылать в Даркенуолд вдовушек, чтобы я могла разделить с ними свое унижение.

Вулфгар, не отвечая, наклонился над лоханью и плеснул воду в лицо и на волосы, а потом тряхнул рыжеватой гривой, так что брызги разлетелись по всей комнате. Придвинув поближе стул, он уселся, поставил ногу на скамейку и стал пожирать жадным взглядом изгибы девичьего тела, обтянутые мягкой тканью. Эйслинн всем своим существом ощущала его близость, от которой где-то глубоко внутри загорелось пламя. Восхитительное волнение охватило девушку. При воспоминаниях об их любовных играх и ласках на щеках выступил легкий румянец, но она, зная, что не устоит перед ним, все-таки попыталась отвлечь его и самой отвлечься от того, что их так волновало и будоражило кровь.

— Похоже, коронация герцога не обошлась без происшествий, судя по той давке, в которую мы попали вчера.

— Просто небольшое недоразумение.

— Зато в провинции царят мир и покой. Мы добрались сюда без всяких приключений, — сообщила девушка и чуть резче добавила: — Кажется, англичане надолго усмирены.

Вулфгар что-то пробурчал, предоставляя чудесному зрелищу успокоить его тревоги. Он подался вперед, намереваясь прижаться поцелуем к соблазнительному затылку и сжать ее в объятиях, но Эйслинн поспешно встала и подошла к лохани, бросив походя:

— Погода стоит прекрасная. Мы довольно быстро добрались сюда. Гауэйн очень спешил.

Вулфгар устроился поудобнее и улыбнулся, ожидая увидеть точеное стройное тело, когда она уронит ткань, перед тем как войти в воду. Однако Глинн подняла отрез шелка, укрыв Эйслинн от его взгляда. Когда же она отошла, оказалось, что девушка уже сидит в лохани и только голова едва виднеется над водой. Конечно, Вулфгар был не прочь полюбоваться ее личиком, но жаждал явно большего.

Эйслинн стала рассматривать мыло и благовония, а Глинн подносила кувшинчики по очереди, пока наконец девушка не выбрала лаванду, манящий запах которой напоминал о прохладном весеннем ветерке. И вовремя — Вулфгар раздраженно вскочил, потеряв терпение из-за бесконечной пустой болтовни.

Женщины испуганно подняли глаза, когда он угрожающе навис над несчастной служанкой и, слегка улыбаясь, пристально посмотрел на нее. Глинн не осмеливалась отвернуться. Ей казалось, что она прикована к нему невидимыми железными цепями. Вулфгар, не отводя взгляда, принялся раздеваться: отстегнул пояс, стащил тунику и рубашку и аккуратно сложил их на скамье. Глинн опомнилась, лишь когда он остался в одних чулках. И как только Вулфгар начал ловко развязывать узлы обмоток, Глинн, поняв наконец его намерения, мгновенно скрылась.

Эйслинн не сдержала смеха, когда Вулфгар уселся на скамье возле лохани.

— О Вулфгар, ты просто разбойник! Так напугать бедняжку!

— Именно этого я и добивался, милая, — улыбнулся Вулфгар. Эйслинн в притворном ужасе распахнула глаза.

— В дни далекой юности мать предостерегала меня, что грубые отвратительные негодяи могут воспользоваться моим неведением и погубить нежное создание во цвете лет, но я тогда не поверила, что таковые существуют на земле.

— А теперь? — ухмыльнулся Вулфгар. Девушка бросила на него лукавый взгляд.

— Ну а теперь, милорд, у меня не осталось сомнений.

Вулфгар фыркнул и, сияя глазами, вновь всмотрелся в нее. Эйслинн щедро намылила плечи и руки душистым мылом, купленным специально для нее. Такая редкость стоила недешево, но Вулфгар не жалел о потраченных деньгах.

Вода плескалась у розовых грудей, грозя каждую минуту открыть сокровища, спрятанные в ее глубинах. Вулфгар осторожно провел пальцем по тонкой ключице, и озноб удовольствия побежал по спине Эйслинн. Он наклонился, чтобы прижаться губами к соблазнительному ротику, но она окончательно потеряла голову от волнения и принялась старательно мыть лицо.

— Ах, девушка, — выдохнул Вулфгар, — даже огонь этого очага не в силах согреть твое сердце.

Эйслинн едва сдержала улыбку, чувствуя себя в этот редкий момент победительницей. Ее воля становилась мягче пуха, когда рядом был Вулфгар. Подняв голову, она с визгом подскочила — совершенно обнаженный, Вулфгар ступил в лохань и с дьявольским смехом опустился в воду, притянув Эйслинн к себе. Могучие руки сомкнулись вокруг нее.

— День и ночь прошли в бессмысленной суете, — прошептал он, — но сейчас я готов заняться делами поважнее.

Он слегка выпрямился, и изголодавшиеся губы прижались к ней сильно и нежно. Девушка обмякла, чувствуя, как внутри разливается солнечное тепло, и тоже обняла его, отдаваясь поцелую. Но нежность внезапно куда-то испарилась, и девушка, рассерженно вскрикнув, вырвалась, яростно сверкая глазами. И не успел Вулфгар опомниться, как намыленная тряпка полетела ему в лицо, а Эйслинн изо всех сил окунула его с головой в воду. Послышались громкий всплеск, шлепанье босых ног, и Эйслинн оказалась на другом конце комнаты. Вулфгар сел, выплевывая пену и протирая залепленные мылом глаза. Когда он вновь обрел способность видеть, Эйслинн уже завернулась в ткань и гневно уставилась на него.

— Долг! Ха! — прошипела она дрожащими от возмущения губами. — Да от тебя до сих пор исходит запах шлюхи! Так и несет уличной тварью!

Вулфгар удивленно пожал плечами, но тут же вспомнил пышногрудую прелестницу и назойливый аромат мускуса. Эйслинн порывисто начала вытираться, не сознавая, что влажная ткань прилипла к телу и не столько скрывает, сколько подчеркивает соблазнительные формы. Вулфгар откинулся назад, наслаждаясь восхитительной сценой и старательно намыливаясь сам. Наконец устав, он принялся весело наблюдать, как Эйслинн старается удержать на себе клочок шелка и одновременно натянуть нижнее платье. Ей это почти удалось, когда сзади послышался вкрадчивый голос:

— Нет, милая.

Эйслинн раздраженно обернулась, но Вулфгар спокойно показал на постель. Девушка топнула ножкой и простонала:

— Но уже утро, и я успела выспаться.

— Я думаю не о сне, — рассмеялся Вулфгар, вышел из лохани и схватил сухое полотенце. Эйслинн то ли вскрикнула, то ли застонала и попыталась завернуться в материю, но сильные руки подхватили ее и. оторвали от пола. Взгляды их встретились, и несколько долгих минут оба не шевелились, охваченные бушующим в крови возбуждением. Вулфгар понес ее к широкой кровати и опустил на перину. Покрывало свалилось, и Эйслинн уже хотела натянуть на себя шкуры, но Вулфгар прижал к себе податливое тело, осыпая ласками и исступленными поцелуями. Девушка не заметила, когда он успел развязать ленты и зарыться лицом в мягкую копну волос, вдыхая свежий запах, неотделимый от самой Эйслинн.

Раздался, тихий настойчивый стук, и Глинн спросила:

— Миледи? Надеюсь, ничего не случилось? Я принесла завтрак.

Дверь распахнулась, и Глинн затаила дыхание при виде Вулфгара во всем великолепии обнаженного тела. Девушка открыла рот в беззвучном крике, но поднос тут же выхватили у нее из рук, а дубовая дверь с грохотом захлопнулась перед носом. Вулфгар постоял немного, прислушиваясь к частому шлепанью босых ног, а затем громкому стуку засова в конце коридора. Вздохнув, он повернулся и поставил поднос на столик у кровати. Эйслинн, как вспугнутая птичка, скользнула под покрывала, и когда Вулфгар наклонился, нерешительно улыбнулась и попыталась оттолкнуть пылкого возлюбленного.

— Вулфгар, подожди, — умоляюще шепнула она. — Я так проголодалась! Давай поедим.

Но рыцарь медленно покачал головой, лег рядом и стиснул ее в объятиях.

— В свое время, — тихо шепнул он, — в свое время, дорогая.

И заглушил дальнейшие протесты старым испытанным способом. Вскоре все мысли о еде вылетели из головы Эйслинн: голова пьяно кружилась, тело горело от жарких ласк, и она почувствовала, что слабеет, уступает, сдается. Но все-таки пыталась бороться, оттолкнуть его… однако решимость с каждым мгновением таяла. Его неукротимый пыл пробудил желания, о которых она доселе не подозревала. Воспоминания о холодных одиноких ночах, несбыточных грезах лишали остатков мужества. В ушах звучал его голос, хриплый, невнятный, однако настойчивость и нежность, сквозившие в нем, выдавали его тоску и голод. Эти до сих пор не слыханные жалобные интонации зажгли в душе бушующее пламя, осыпавшее ее горящими углями. Тысячи солнц взорвались в ней; их палящие лучи тянулись жгучими пальцами к каждой клеточке ее тела. Эйслинн, застонав, приподнялась и потрясение уставилась в серые глаза, но тут же медленно опустилась на подушки: жесткие губы прижались к ее устам, и она отдалась водовороту экстаза, впервые в жизни познав истинную власть любви.

Прошло немало времени, прежде чем она очнулась и вспыхнула, ужаснувшись собственной несдержанности. Чем же она отличается от тех женщин, которых он брал и бросал раньше?! Она не что иное, как послушная глина у него в руках, неспособная сохранить достоинство и гордость, противостоять мимолетному взгляду, небрежному поцелую, властным объятиям!

Вулфгар, не отпуская девушку, продолжал перебирать медные волосы, запускать пальцы в кудрявые длинные пряди, обвившие их обоих, словно паутина, но когда она со слезами отпрянула от него, изумленно привстал.

— Эйслинн?!

Он сел и попытался заглянуть ей в глаза, но девушка молча замотала головой. Вулфгар отнял руку, недоуменно глядя на нее. Эйслинн свернулась клубочком и натянула повыше покрывало. Худенькие плечи тряслись.

— Я сделал тебе больно? — пробормотал он.

— Вовсе нет, — всхлипнула девушка.

— Но ты никогда не плакала раньше. Что с тобой? — Он нагнулся над ней, убирая локон со щеки. — Скажи правду.

Но вместо ответа она вновь покачала головой, и все расспросы привели лишь к новому потоку слез. Вулфгар наконец оставил ее в покое и вздохнул, полностью сбитый с толку женскими капризами. Сегодня девушка впервые испытала неземное блаженство, но плакала при этом так, будто ее жестоко оскорбили.

Эйслинн постепенно успокоилась; изнурительная ночь взяла свое, и сон пришел к Вулфгару.

Звук его ровного, размеренного дыхания донесся до Эйслинн, и девушка осторожно села, вытирая слезы. Обняв колени, она жадно смотрела на рыцаря, словно стараясь запомнить каждую черточку. Он ни разу так и не выказал ей ни любви, ни расположения, и собственное бессилие подавить страстный отклик на его ласки терзало Эйслинн. Ее тело подчинялось его воле, и только в те минуты, когда он забывался усталым сном, она снова оживала и становилась собой.

Эйслинн горько рассмеялась. Пожалуй, если захотеть, можно даже прижаться поцелуем к этому красивому рту, не ожидая, что уголки губ приподнимутся в ироничной усмешке.

Она, как зачарованная, не сводила с него глаз. Отросшие волосы давно нуждались в стрижке, но норманн казался ей поистине великолепным. Некоторым мужчинам вроде Гауэйна природа дала такие тонкие черты, что их без преувеличения можно было назвать прекрасными. Но не Вулфгара. Суровая сила и неукротимое мужество делали его неотразимым и привлекали гораздо сильнее, нежели идеальное совершенство.

Девушка с облегчением отметила, что за это время на теле Вулфгара не появилось новых рубцов и шрамов, а недавняя рана полностью затянулась, оставив лишь красноватый след.

Эйслинн осторожно натянула на него одеяло и соскользнула с постели, недовольно нахмурившись при виде поношенного платья, которое ей придется надеть. Она захватила с собой подаренный Вулфгаром желтый бархат, но так и не успела его раскроить. Теперь уже слишком поздно сожалеть об этом и проклинать Гвинет за наглое воровство. Придется довольствоваться тем, что есть.

Успокоив себя, она начала причесываться. Единственное, что не смогла отнять Гвинет, — ее волосы, и раньше, в Даркенуолде, Вулфгар частенько наблюдал, как она укладывает непокорные локоны.

Она вспомнила его нежный, почти любящий взгляд и покраснела. Вздохнув, Эйслинн вернулась к кровати и неподвижно встала рядом со спящим Вулфгаром. Нет, немыслимо оставаться холодной в его объятиях. Сумей она воспротивиться этому ошеломительному наслаждению, овладевшему ею, возможно, и продолжала бы придерживаться принятого решения оставаться безразличной к ласкам Вулфгара. Но теперь, когда ей открылись сияющие высоты, Эйслинн упорно думала лишь о том, что могло бы быть, если…

Раздраженная беспочвенными фантазиями, Эйслинн резко отвернулась и прошлась по комнате, восхищаясь богатой обстановкой. На скамейке лежала, как всегда, аккуратно сложенная одежда Вулфгара, и Эйслинн улыбнулась. У него не так много вещей, но все дорогие, из богатой ткани и выбраны со вкусом. Он никогда ничего не разбрасывал, и каждая вещь находилась на своем месте. Даже себе он не собирался ни в чем потакать. Вероятно, тяжелая, суровая жизнь научила его бережливости. Но так или иначе, он был не слишком щедр и, по-видимому, пренебрег собственными устоями, послав ей отрез желтого бархата. Наверное, он все-таки не совсем равнодушен к Эйслинн. Ах, узнает ли она когда-нибудь его истинные чувства к ней?!

Вулфгар проснулся, когда еще тянулось утро. Поднявшись, он плеснул в лицо холодной водой, надел рубашку и чулки и медленно оглядел Эйслинн. Казалось, от его взгляда ничто не могло укрыться. Девушка покраснела и пропустила стежок на рубашке Вулфгара, которую пыталась заштопать. Пальцы почему-то мгновенно стали неуклюжими, словно деревянные. Дождавшись, пока он оденется, она успокоилась, поднялась и знаком показала ему на скамью, где уже лежали отточенный клинок, драгоценное мыло и стояла миска с горячей водой. Она ловко побрила его и подрубила выгоревшую гриву. Вулфгар вздохнул от удовольствия.

— Не знаю, как я обходился без тебя все это время, Эйслинн, — улыбнулся он. — Сенхерст оставляет у меня на лице больше шрамов, чем меч врага.

Девушка тихо рассмеялась и отстранила гладившую грудь руку.

— Ну что же, господин, если я надоем, оставь меня своим пажом.

— Не встречал пажей с такими соблазнительными формами, — проворчал он и, улыбнувшись, добавил: — Но мысль неплохая. Придется подумать.

— Ха! — презрительно фыркнула она и приставила кинжал к его горлу. — Сенхерст взовьется от негодования, а поскольку ты скряга и откажешься платить, я в конце концов просто выпущу из тебя кишки.

Она отсекла упавшую ему на лоб прядь и швырнула в огонь.

— Поосторожнее с кинжалом, девушка, — пробурчал Вулфгар, покосившись на нее, — иначе я ничем не буду отличаться от южных варваров, с единственной длинной прядью на лысой голове.

— Так тебе и надо, — решила Эйслинн. — Лучшего ты не заслуживаешь!

Она намочила тряпку в кипящей воде и прижала к его щекам, несмотря на сопротивление.

— Возможно, в этом случае, — ехидно добавила девушка, — у моего порога блеяло бы меньше завистливых вдов!

Ответ Вулфгара потонул в толстых складках салфетки, но когда Эйслинн наконец освободила норманна, тот повернул к ней побагровевшее лицо со слезящимися глазами.

— Думаю, мне лучше обходиться услугами Сенхерста. Девичий смех колокольчиком зазвенел в комнате, и Эйслинн, отступив, низко присела перед рыцарем.

— Как пожелаешь, сэр.

Вулфгар поднялся со скамьи, натянул одежду и, пристегивая пояс с коротким мечом, слегка нахмурился при виде ее заношенного едва ли не до дыр платья.

— А где же тот желтый бархат, что я послал тебе? Такая яркая богатая ткань и, кажется, очень подходит к твоим волосам.

Девушка опустила голову и провела тонкими руками по выцветшему платью.

— Гауэйн увез меня на следующее утро, и я не успела сшить новый наряд, а перед тем пришлось спрятать материю, чтобы сохранить ее.

— Боюсь, ты становишься жадной старой каргой, Эйслинн, — недовольно вздохнул Вулфгар. — Но неужели у тебя не нашлось ничего получше?

Он снял с колышка ее плащ и поморщился, заметив оборванный подол.

— Я видел, какие вещи лежат у тебя в сундуке! Ты совсем неплохо одета! — Обернувшись, он вопросительно взглянул на нее: — Чего ты добиваешься? Чтобы я пожалел тебя и проникся состраданием к твоим несчастьям?

Щеки Эйслинн вспыхнули. Несправедливые слова Вулфгара больно укололи ее, но девушка быстро покачала головой:

— Нет, просто в Даркенуолде много других, которые куда больше меня нуждаются в новой одежде. Я не жалуюсь, но на мои скудные средства не смогла возместить потерю, вот и все.

Вулфгар мрачно сдвинул брови, и Эйслинн, поспешно достав свой маленький узелок, показала ему бархат.

— Посмотри, я привезла ткань и смастерю прекрасный наряд. Это займет всего лишь несколько дней, Вулфгар.

Расстроенный ее непрезентабельной внешностью, Вулфгар что-то кисло проворчал и, взяв Эйслинн за руку, повел по ступенькам в холл. Как только он усадил девушку, Глинн поставила перед ними блюдо с мясом, нерешительно поглядев при этом на Вулфгара и неудержимо краснея. Сенхерст, сидевший в углу, почтительно поднялся, поздоровался и вновь занялся чисткой доспехов и оружия Вулфгара. Он старательно пытался выправить вмятину на шлеме и осторожно косился на господина. Эйслинн тем временем приглядывалась к коренастому молодому человеку, чьи локоны и борода носили следы недавней стрижки.

— Сенхерст, — улыбаясь, пояснил Вулфгар в ответ на невысказанный вопрос.

Эйслинн удивилась озабоченному виду оруженосца.

— Кажется, ты хорошо обучил его.

— Просто слишком доверился и, как выяснилось, напрасно. Вот он и получил по заслугам.

— Еще один сакс оказался под железной пятой норманна, милорд?

В глазах рыцаря мелькнули искорки гнева.

— Эйслинн, не хватало еще, чтобы ты защищала этого деревенского простака! Будь ты проклята, вечно становишься на сторону всех безмозглых плутов и нищих глупцов, которых произвела на свет английская земля!

Девушка в деланном недоумении округлила глаза.

— Как, Вулфгар, неужели мое покровительство столь уж необходимо, если наши господа — такие добрые и понимающие норманны?

Вулфгар, теряя терпение, стиснул зубы.

— Ты и святого выведешь из себя, женщина! Но приходится брать в расчет, что ты саксонка и поэтому неравнодушна к бедам соотечественников.

— Я всего лишь ищу справедливости.

— И поэтому огульно обвиняешь меня в жестокости. Лучше расспроси сэра Милберна, он видел, как этот тупоголовый болван ринулся в бой, вместо того чтобы охранять меня с тыла. Я всего-навсего разжаловал его из воинов и сделал крепостным, воздав должное его глупости.

— На тебя напали, Вулфгар? — встревожено вскинулась Эйслинн. — Ты не сказал мне. Я не видела новых шрамов…

Она осеклась, побагровев от смущения и едва поняв, что не только Вулфгар, но и все присутствующие с нескрываемым интересом уставились на нее.

— То есть… — пролепетала окончательно сконфуженная девушка, — ты не упоминал…

Вулфгар заразительно расхохотался, вновь обретя хорошее настроение, и прошептал так, чтобы слышала только она:

— Я рад, что ты озабочена моим здоровьем, милая. Впрочем, не больше, чем я — твоим.

Эйслинн наклонила голову, сгорая от стыда и боясь встретить его насмешливый взгляд. Вулфгар накрыл теплой большой ладонью ее стиснувшие колени тонкие руки.

— Не расстраивайся, Эйслинн — усмехнулся он. — Все они знакомы с твоим искусством целительницы и решили, что ты говорила о моих многочисленных pay ах. Только я один знаю истину.

Подняв глаза, Эйслинн увидела его нежную улыбку.

— Неужели? — осведомилась она. — А по-моему, ты последний, кому она известна.

В этот момент подошел Гауэйн и уселся рядом с Вулфгаром. Пока тот засыпал Эйслинн вопросами о Даркенуолде и благополучии Суэйна, молодой рыцарь с интересом прислушивался, поднося к губам кубок с вином. Неожиданно Гауэйн поднял чашу, понюхал вино, недоуменно покачал головой и огляделся. Но тут он случайно посмотрел на Вулфгара, и глаза юноши широко раскрылись. Гауэйн отвернулся, но вскоре снова воззрился на Вулфгара. Он честно пытался отвести глаза, но ничего не получалось — словно какая-то неведомая сила приковала его взгляд к Вулфгару. Наконец столь странное поведение привлекло внимание последнего.

— Что тебя терзает, Гауэйн? — раздраженно бросил он. — Может, у меня рога выросли или ты ослабел от недостатка ума?

— Прошу прощения, Вулфгар, — пробормотал Гауэйн. — Я случайно заметил… — Молодой человек насупился и задумчиво поджал губы. — Все же… все же не думаю, что запах лаванды пристал такому закаленному воину, как ты.

Вулфгар даже приоткрыл рот от изумления, а Эйслинн прыснула, но тут же прикрылась ладошкой. Наконец и до Вулфгара дошел смысл его замечания, и он невольно хмыкнул, прежде чем притворно нахмуриться.

— Как только немного подрастешь и начнешь бриться, парень, ты ответишь за эти слова!

Когда веселье немного улеглось, Гауэйн наклонился к уху Вулфгара.

— Милорд, — прошептал он, — та, которую ты искал, уже в конюшне. Хочешь посмотреть?

Краем глаза он уловил какое-то движение и, повернув голову, увидел, что Эйслинн взволнованно уставилась на них. Вулфгар поспешил развеять ее страхи:

— Не волнуйся, Эйслинн. Просто я кое-что собираюсь купить. Сейчас вернусь.

И, еще раз сжав ее руку, он поднялся, но тревога Эйслинн не улеглась. Мужчины отправились на конюшню, где торговец держал под уздцы кобылку, сразу понравившуюся Вулфгару статью и мастью. Он со знанием дела проверил крепость ее ног, бабок и силу мышц. Лошадка была серой в яблоках, и шкура в некоторых местах отливала в голубизну. Знаток мог распознать в ней примесь арабской крови, однако небольшой рост свидетельствовал об английской породе. У нее будут прекрасные жеребята, хотя Вулфгар покупал ее с иной целью. Вулфгар кивнул Гауэйну и отошел. Торговец жадно следил, как он отсчитывает монеты и обменивает их на пергамент, где была старательно выведена родословная кобылы. Потом торговец удалился, а рыцари еще долго восхищались лошадью.

— Прекрасная кобыла! Леди будет довольна, — заметил Гауэйн.

да согласился Вулфгар. — Но пока ничего ей не говори. Я сам позже все открою.

Они снова появились в зале, и Эйслинн, видя довольную улыбку Вулфгара, воздержалась от расспросов. Положив руку ему на плечо, она взглянула в глаза своего господина.

— Я никогда не была в этом прекрасном городе, Вулфгар, и очень хочу увидеть его поближе. Могу я сегодня прогуляться, и… — Она замялась, но, помня, что для нового платья необходимы нитки и отделка, была вынуждена признаться: — … и, возможно, купить кое-какие безделушки.

Вулфгар помрачнел, и щеки Эйслинн вспыхнули, когда он выразительно уставился на ее лохмотья. И в довершение ко всему ответил ей резко и сухо, и от его слов у девушки сжалось сердце, а в груди разлилась тупая боль.

— Нет, — бросил он, — женщине без охраны опасно слоняться по улицам. Я сам занят и не могу послать с тобой людей: у них и без того много дел. Тебе лучше провести день дома, за крепкими дверями и дождаться, пока я освобожусь.

Эйслинн покорно кивнула, стараясь скрыть разочарование, и отвела глаза, когда Гауэйн предложил свои услуги, но в награду получил ледяной взгляд и недовольное ворчание Вулфгара.

Вскоре Вулфгар накинул на плечи плащ и снова отправился в конюшню, оставив Эйслинн уныло смотреть ему вслед. Она велела Глинн и Сенхерсту привести в порядок зал, а сама медленно поднялась в хозяйскую спальню, чтобы немного Прибраться. Девушка складывала свои скудные пожитки, когда услышала цокот копыт коня Вулфгара по брусчатке. Эйслинн бессильно опустилась на скамью и невидяще уставилась в окно, на крыши домов, поражаясь, с какой бездумной жестокостью он взял ее против воли и всего через несколько часов выбросил из сердца. Неужели столь же легко он забудет об Эйслинн навсегда?

Солнце вставало все выше, и тяжелая дымка окутала город, когда к небу начали подниматься один за другим столбы дыма из очагов, на которых хозяйки готовили обед. Эйслинн тщательно разложила яркую желтую ткань на постели и заработала ножницами, выкраивая платье. Конечно, без отделки оно получится совсем простым, но Эйслинн хорошо шила и не сомневалась, что сумеет сотворить красивый наряд, если найдет подходящие нитки.

Снизу из зала донеслись голоса. Наверное, обитатели дома собрались к обеду. За дверью послышались шаги Глинн и стук в дверь. Эйслинн откликнулась и тут же в удивлении отступила. В комнату ввалилась целая толпа. Глинн захихикала и развела руками в знак полной непричастности к происходящему.

Слуги внесли рулоны тканей — шелка и бархат, полотно и шерсть. За ними появились женщины с ножницами, Нитками, мехами и бахромой. Последним возник тощий портной, отвесивший девушке низкий поклон. Он попросил ее встать на скамейку, чтобы можно было снять мерку. Когда все необходимые узлы на длинном шнуре были завязаны, портной отдал приказания швеям. Прошло немало времени, прежде чем Эйслинн удалось подвести его к желтому бархату и подробно описать платье, какое она задумала, — с длинными, до самой земли, широкими летящими рукавами и облегающим корсажем, из глубокого выреза которого будет виднеться светло-желтое шелковое платье-рубаха. Она выбрала золотую тесьму для отделки, и портной заверил, что приложит все силы и усердие при шитье этого наряда.

Комната гудела женскими голосами. Швеи резали, наметывали, а слуги раскладывали ткани и подбирали обрезки, падавшие из-под ножниц. Эйслинн то и дело вертели, оглядывали, спрашивали одобрения. Принесли стачанные туфли и тут же подогнали их ей по ноге. Кто-то разложил полоски меха лисы, норки и соболя для отделки ворота и манжет. Эйслинн особенно понравился богатый бархатный, подбитый мехом плащ. К концу дня портной освоился и даже начал улыбаться. Ему редко доводилось встречать столь изящную и прекрасную даму и столь щедрого заказчика.

Вечером Вулфгар нашел маленький кабачок, где можно было спокойно посидеть. Он устроился перед ревущим огнем, и владелец принес ему кувшин с темно-красным вином и чашу. Вулфгар подавил дрожь при воспоминании о том, во что обошлась ему сегодняшняя расточительность, и налил себе прекрасного хмельного напитка. Но, черт возьми, он просто не может видеть Эйслинн в этих обносках!

Вулфгару не стоило большого труда догадаться о причинах столь жалкого вида, и гнев начал медленно разгораться у него в душе. Гвинет, вне всякого сомнения! Воспользовалась его отсутствием, чтобы набить собственные сундуки! Но что она сделала с оставленными деньгами? Растратила на пустяки? Женщины! Сможет ли он когда-нибудь их понять? Гвинет, выросшую в любви и заботе родителей, природа наделила характером гадюки. Почему? Ведь она получала все, о чем просила! Какой демон владеет ее душой, вселяя в нее такую лютую злобу?

Но вскоре Гвинет была забыта. Чем больше пил Вулфгар, тем неукротимее стремился мыслями к Эйслинн. Какая женщина не будет довольна, получив столь богатые дары? Потраченные деньги не пропадут понапрасну! Ослепительные наряды могут наконец сломить ее сопротивление и заставить броситься в его объятия.

Вулфгар представил нагое стройное тело, прекрасное лицо и гриву огненных волос. Никогда еще не встречал он подобной красоты! Девушка была одной из многих, но самой лучшей. И хотя она не посягала на него, была готова угодить во всем… кроме одного.

Черт побери!

Вулфгар залпом осушил очередную чашу. Почему же она так холодна? Какую игру ведет? Эйслинн, кажется, не равнодушна к нему, однако он пробуждает в ней отклик лишь в краткие минуты страсти, а потом она рыдает, словно жестоко раненная в сердце. Другие, куда более знатные и благородные дамы приходили к нему с радостью и охотой, она же лежит, покорная и безразличная, пока ему не удается застигнуть ее врасплох, Только тогда Эйслинн способна обрести блаженство и забиться в экстазе, но после неизбежно отворачивается и никогда не молит его о ласках.

Вулфгар раздраженно стукнул о стол чашей и наполнил ее до краев.

— Но теперь с игрой покончено, — вздохнул он, обретая уверенность. — Ее ласки сторицей вознаградят меня за все траты.

Он долго сидел, воображая ее в только что купленном платье, и не заметил, как прикончил весь кувшин. Допив последние капли, он потребовал целый мех этого чудесного нектара. На сердце было легко. Вулфгар, довольный собственной щедростью, мечтал о сегодняшней ночи, и перед глазами у него настойчиво мелькали красно-золотистые локоны, разметавшиеся по шелковым подушкам, мягкие груди и нежные губы, отвечающие на поцелуи.

Прошло немало времени, с тех пор как он вошел в кабачок, и лишь когда на стол упала тень, Вулфгар поднял глаза. Перед ним стоял хозяин.

— Милорд, уже поздно, — напомнил он. — И я собираюсь запереть двери. Вы решили переночевать здесь?

— Нет-нет, добрый человек. Именно в эту ночь я постараюсь добраться до своей постели.

Вулфгар с усилием поднялся, сунул под мышку мех, отсчитал трактирщику монеты и, покачиваясь, медленно направился к выходу, где был привязан Гунн. Конь фыркнул при виде странной походки хозяина, но стоял как вкопанный, и после нескольких попыток Вулфгар умудрился плюхнуться в седло. Он с трудом выпрямился и нашел стремена, а потом послал Гунна вперед и негодующе прикрикнул на него, когда жеребец не двинулся с места. Трактирщику пришлось снова открыть дверь, отвязать поводья от столба и вручить их всаднику. Потом он вернулся к себе, качая головой и что-то бормоча. Вулфгар оглушительным ревом поблагодарил его, и Гунн осторожно побрел в направлении дома и теплой конюшни, не обращая внимания на приказы хозяина.

Небо потемнело, и с реки потянулись клочья густого тумана. Эйслинн, оставшись наконец одна, счастливо засмеялась. Перед ней на постели были тщательно разложены восемь новых нарядов, которые приведут в восторг любую женщину. Но дороже всего для нее была ошеломительная щедрость, проявленная Вулфгаром. Такие роскошные платья подобает носить разве что знатным дамам! И он купил их для нее на деньги, которые так берег!

Девушка аккуратно сложила все вещи, кроме платья нежного персикового цвета, которое решила надеть. Глинн расчесала ее волосы, заплела косы и уложила на голове короной. Эйслинн спустилась в зал дожидаться возвращения Вулфгара, и, увидев ее, все смолкли, потрясенные сверкающей красотой. Милберн, старший из рыцарей, поднялся, чтобы предложить ей руку и проводить к столу. Эйслинн улыбнулась и благодарно кивнула, а сэр Гауэйн поперхнулся и стал тотчас же слагать хвалебные стихи в честь ее несравненной прелести.

Мужчины были очарованы, и Глинн сияла от удовольствия, видя, как норманны заикаются и не могут найти слов, чтобы воздать должное госпоже. Даже Сенхерст прекратил смазывать жиром сапоги Вулфгара и мечтательно уставился на Эйслинн. Неспешный ужин подошел к крицу, когда Бофорт поднял руку, призывая к молчанию. Сквозь открытые ставни донесся медленный стук копыт, сопровождаемый громкой песней о любви и преданности. Вслед неслись проклятия разбуженных горожан. Присутствующие удивленно переглянулись, Эйслинн засмеялась, а Гауэйн в притворном отчаянии поднял брови. На крыльце раздались нетвердые шаги. В комнату ввалился Вулфгар с полупустым мехом в руке. Что-то приветственно прорычав, он широко раскинул руки, но тут же пошатнулся и едва не упал.

— О-хо-хо, мои добрые приятели и прекрасная девица! — прогремел он на странной смеси английского и французского, с трудом ворочая языком. Вулфгару казалось, что он шагнул вперед, отвесил изящный поклон вставшей ему навстречу Эйслинн и приложился к ее ручке нежным поцелуем. На самом же деле Вулфгар спотыкался на каждом шагу, и все затаили дыхание, боясь, что он вот-вот растянется у ног девушки. Он вцепился в пальцы Эйслинн, и поцелуй пришелся где-то возле локтя. Глаза норманна почему-то разбежались в разные стороны, и лишь с огромным трудом ему удалось остановить взгляд на девушке.

Эйслинн ни разу не видела его в таком состоянии. При ней он всегда пил крайне мало.

— Милорд, — тихо пробормотала она, — вы не больны?

— Нет, милая. Просто опьянен твоей красотой, услаждающей взоры и лишающей рассудка. Позволь произнести тост в твою честь! — Вулфгар неверной рукой обвел комнату и громко провозгласил: — За леди Эйслинн. Прекраснейшую даму, когда-либо согревавшую постель мужчины!

И, высоко подняв мех, умудрился даже не пролить все вино на пол — часть все-таки попала в рот. Эйслинн, взбешенная его грубостью, молча поджала губы. Вулфгар отложил мех и, взяв ее руку в свои, прижался поцелуем к ладони, пробормотав страстно, как герой романтической баллады:

— Милая, пора спать. Пойдем в постель!

Он пьяно ухмыльнулся и, повернувшись, угодил ногой в корзину. Прошло немало времени, прежде чем ему удалось освободиться, но только у Сенхерста хватило дерзости засмеяться, хотя изо всех углов раздавался придушенный многозначительный кашель.

Вулфгар выпрямился, бросил негодующий взгляд на фыркавшего сакса, одернул тунику и стал подниматься наверх, но оступился и полетел вниз головой. Эйслинн со вздохом подхватила его под руку, поманила Гауэйна, который, едва сдерживая смех, поддержал Вулфгара с другой стороны. После многочисленных бесплодных попыток они сумели отвести его наверх и усадить на кровать. Отпустив молодого рыцаря и закрыв за ним дверь, Эйслинн повернулась к Вулфгару. Он рванулся вперед, словно желая сжать ее в объятиях, но вместо этого схватился за плащи, висевшие у двери, девушка же легко увернулась. Один плащ свалился ему на голову, и Вулфгар принялся беспомощно размахивать руками, стараясь освободиться.

— Не шевелись, Вулфгар, — велела Эйслинн, подбегая к нему. — Да стой же смирно!

Она распутала тяжелые складки и снова усадила его на постель. Повесив плащи на место, девушка вызывающе подбоченилась и встала перед Вулфгаром. Но тот не обратил на нее внимания, и Эйслинн начала раздеваться. И не успела она снять верхнее платье, как он в самый неподходящий момент тяжело поднялся и прижал ее к себе. Эйслинн раздраженно вскрикнула, уперлась руками ему в грудь, и Вулфгар вновь оказался на кровати. На этот раз он решил погодить, думая, что девушке, очевидно, не терпится лечь с ним.

Избегая его настойчивых приставаний, Эйслинн сняла с него сапоги и чулки, толкнула на подушки и прикрыла одеялами, а потом встала у очага и продолжила раздевание. Вулфгар с нежностью следил, как она аккуратно складывает одежду и распускает дивные волосы. Сбросив туфли, она забралась на кровать, ожидая ощутить тепло его руки, но услышала лишь тихое, размеренное похрапывание. Чувствуя себя в полной безопасности, девушка засмеялась, свернулась калачиком, положила голову ему на плечо и спокойно уснула.

Разбудили Эйслинн яркие лучи солнца, льющиеся в открытые ставни. Сегодня они проспали допоздна, но внимание девушки привлекли странные приглушенные стоны, доносившиеся из угла, где стоял ночной горшок. Ехидно хмыкнув, она забралась под одеяла. Послышался плеск воды, и через мгновение перина прогнулась под тяжестью Вулфгара. Она приготовилась было весело пожелать ему доброго утра, но тут же осеклась, глядя на широкую, испещренную шрамами спину. Девушка приподнялась на локте и стала трясти его за плечо, пока он не повернулся к ней. Его лицо приобрело зеленоватый оттенок. Подоткнув под него одеяло, она покачала головой при виде распухших век и налитых кровью глаз.

— Эйслинн, — пробормотал он, — умоляю, закрой ставни. Свет пронзает меня сотней кинжалов.

Эйслинн вскочила, завернулась в тяжелое одеяло и поспешила выполнить просьбу. Подкинув дров в огонь, она игриво прыгнула обратно в постель и приникла к нему, наслаждаясь его теплом. Вулфгар стиснул зубы: каждое ее движение болью отзывалось в висках.

— Осторожнее, милочка, осторожнее. Моя голова распухла, как вчерашний мех, и, клянусь, к языку еще липнут шерстинки.

— Бедняжка, — сочувственно шепнула она. — Вчера ты выпил слишком много, вот тебе и плохо. За вечерние радости приходится расплачиваться утром.

Вулфгар, тяжело вздохнув, медленно повернул голову.

— Кажется, судьба наградила меня философом. Может, твои таланты помогут излечить похмелье?

Эйслинн задумчиво прикусила губку.

— Да, но лекарство почти так же отвратительно, как и сама болезнь.

Вулфгар взял ее руку и положил себе на воспаленный лоб.

— Если я переживу этот день, — пообещал он, — вознагражу тебя по-королевски.

Девушка кивнула и снова ступила на пол. Сунув кочергу в тлеющие угли, она смешала травы и какое-то снадобье и залила все вином. Когда кочерга раскалилась, Эйслинн опустила ее в чашу, пока жидкость не задымилась, и с нерешительной улыбкой поднесла напиток Вулфгару.

— Выпей залпом сразу все.

Вулфгар с трудом сел. Отвратительный запах, исходящий от чаши, заставил его сморщить нос, а лицо, казалось, еще больше позеленело. Он в немой мольбе поднял глаза, но девушка настойчиво подтолкнула чашу к его губам.

— Все, и побыстрее, — повторила она.

Глубоко вздохнув, Вулфгар одним глотком осушил поданный сосуд и сжал голову ладонями, вздрагивая от невыносимой горечи. Эйслинн отстранилась, давая ему дорогу. В животе у него заурчало, и глаза Вулфгара широко раскрылись. Не обращая внимания на холод, он буквально слетел с кровати и бросился к горшку. Эйслинн снова легла, пока несчастного выворачивало наизнанку. Когда, совершенно обессиленный, он наконец притащился к ней, она стиснула руки и обратила на него невинный взор.

— Ты коварна и зла, девушка, несмотря на юные годы. Если смерть не придет за мной, я велю монахам изгнать из тебя дьявола.

— Неужели, Вулфгар? — весело осведомилась она. — А знаешь, только законный венчанный муж может изгонять дьявола из супруги.

— О-о-о, — простонал Вулфгар, извиваясь, словно от боли. — Ты смеешь издеваться надо мной в самую тяжелую минуту, когда я вот-вот отправлюсь к Создателю!

Неожиданно он открыл глаза и уставился на нее. Даже в полумраке было заметно, что они уже не такие красные, а щеки чуть порозовели.

— Это очищающий бальзам, — вздохнула она с деланным разочарованием. — Он унес яд из твоего тела, и вскоре тебе станет лучше.

Вулфгар осторожно коснулся пальцами висков.

— Почти не трещит, и, клянусь, я мог бы сейчас съесть даже Гунна.

Он подложил под спину еще одну подушку и уже куда с большим теплом воззрился на нее.

— Ты довольна нарядами, сшитыми портным?

Эйслинн радостно кивнула, так что непокорные локоны разлетелись во все стороны.

— Я никогда не видела такой роскоши, Вулфгар. Спасибо за подарок. — Наклонившись, она скользнула губами по его щеке. — Эти платья достойны самой королевы. Должно быть, твой кошелек совсем пуст.

Вулфгар равнодушно пожал плечами, искоса поглядывая на груди, обнажившиеся, поскольку одеяло сползло, но Эйслинн, не замечая его вожделенного взора, уселась на корточки и слегка нахмурилась.

— Но, боюсь, эти вещи постигнет судьба прежних. Они слишком красивы, чтобы остаться у меня.

— Я позабочусь об этом, — проворчал Вулфгар. Эйслинн села рядом и прижалась к Вулфгару.

— Значит, они вправду мои? И я могу все это носить?

— Конечно. Стал бы я дарить подарки, чтобы потом их отнимать?

Эйслинн прижалась щекой к его плечу.

— Ведь я всего-навсего рабыня и должна подчиняться воле господина. Но клянусь, я первая рабыня, которую так богато одевают! И без сомнения, в Даркенуолде мне многие будут завидовать. Как ты оправдаешься, когда станут упрекать тебя, что так балуешь рабыню?

— Только Гвинет способна на такое, — фыркнул Вулфгар. — Но я сам распоряжаюсь собственным богатством, большим или малым, поскольку накопил его своими трудами. Захочу — раздам его кому угодно, и она не посмеет мне ничего сказать. Я ничем не обязан ни ей, ни любой другой женщине.

Эйслинн провела пальчиком по шраму у него на груди.

— В таком случае я вдвойне благодарна за твою щедрость. Вулфгар повернулся к ней и навил на палец медную прядь.

— Ты куда более достойна этих нарядов, чем остальные. И то, что сейчас ты здесь со мной, — лучшее доказательство. Эйслинн, пожав прелестными плечиками, прошептала:

— Но все же я твоя шлюха, и подобный титул не свидетельствует о большой любви. Что я для тебя? Очередная забава, и только.

— Думаешь, я с такой готовностью открою кошелек для другой женщины, даже чтобы прикрыть ее наготу? Помнится, я уже говорил тебе, что думаю о прекрасных дамах. Будь польщена, что стоишь в моих глазах выше прочих.

— Но, Вулфгар, — еле слышно пробормотала она, — в чем же разница? В том, что ты осыпал меня дарами? В глазах окружающих я всего лишь развратная тварь. Вулфгар нагнулся к ее губам.

— Мне безразличны злые языки и все, что думают окружающие, — произнес он и закрыл ей уста поцелуем. Вулфгар поддался искушению погладить округлое бедро, и Эйслинн, поморщившись от боли, сжалась, когда его пальцы коснулись места, куда пришелся удар кнута Гвинет. Вулфгар свел брови и, подняв одеяло, начал рассматривать уродливый рубец, извивавшийся по бедру и ягодице. Эйслинн почти ощущала, как полыхает его гнев.

— Что это?!

— Синяк. Я упала.

Вулфгар, зарычав, встал на колени и поднял Эйслинн за плечи.

— Ты, кажется, дураком меня считаешь! — с едва сдерживаемой яростью промолвил он. — Я еще способен распознать следы, оставленные кнутом.

На глазах Эйслинн выступили слезы.

— Ты делаешь мне больно, Вулфгар. Ничего не случилось. Дурацкая ссора из-за пустяков, но все уже в порядке. — Она провела ладошкой по его груди и еле слышно прошептала: — Со временем от рубца не останется и следа, но рана, нанесенная злобными словами, никогда не затянется. Не стоит говорить об этом. Все в прошлом.

Отстранившись, она начала одеваться, а Вулфгар, недоуменно хмурясь, следил за ней. Она никогда не перестанет изумлять его! Сила, мудрость не по годам, красота, и главное — неизменное понимание… а ведь он сам не всегда разбирался в собственных настроениях.

В сердце Вулфгара нежданно-негаданно зародились первые ростки нежности, потребность прижать ее к себе, защищать и оберегать от боли и обид. Но он быстро подавил неведомые доселе чувства.

Ба! Женщины! Всегда играют на слабостях мужчин! Но ни мнение окружающих, ни ее чары не свяжут его узами брака.

Он поднялся и потянулся, поражаясь быстрому действию снадобья.

— Да, милая, ты и вправду исцеляешь любые хвори. Но пойдем, впереди еще целый день. Сегодня в Лондоне святочная ярмарка, и ты сможешь заодно посмотреть город.

Вулфгар привлек ее к себе и, крепко обняв, поцеловал.

— Или, вернее, — хрипло поправился он, — позволим этому городу полюбоваться тобой.

Глава 15

Утреннее солнце прогнало туман, царивший на лондонских улицах, как раз к тому времени, когда четверо рыцарей и прелестная дева покинули дом торговца и неспешно направились к центру города. Вскоре они оказались на широком перекрестке, где горожане расставили лотки и заунывными голосами зазывали проходивших мимо господ. Тут же выступали мимы и лицедеи в вырезанных из дерева масках, развлекавшие публику грубыми шуточками, акробаты взмывали в воздух с подкидных досок. Расхаживали разносчики сладостей, вин и пирожков. В толпе шныряли карманники и мошенники, ловко прятавшие горошину под одной из трех раковин и обманывавшие простаков, которые мечтали выиграть медную монету.

Эйслинн весело смеялась, глядя на раскинувшиеся перед ней чудеса. Свита девушки непрерывно росла — молодые люди, пораженные ее красотой, пытались хотя бы еще раз мельком увидеть ослепительно прекрасное лицо, но те, кто подходил ближе, наталкивались на мрачный предостерегающий взгляд рыцаря, возвышавшегося на целую голову над всеми остальными.

Они останавливались, как только какая-нибудь безделушка привлекала внимание леди. Эйслинн вскоре заметила, что стоит ей похвалить любую мелочь, как один из четырех спутников мгновенно покупал ее. Заметив, что она подняла серебряное зеркальце, Бофонт мгновенно сунул монету продавцу. Девушка от всей души поблагодарила его за подарок, но после этого уже опасалась открыто выказывать свое восхищение.

Остроумные замечания сэра Гауэйна встречались ее восторженными смешками и спокойными улыбками Вулфгара. Бофонт, славившийся невозмутимостью, смеялся до упаду, а Милберн то и дело фыркал, прикрывая рот ладонью.

День уже был на исходе, когда Эйслинн призналась Вулфгару, что устала. Они неторопливо вернулись обратно по боковой улочке в свое жилище, где Глинн уже приготовила вкусный обед.

В их отсутствие прибыл гонец от Вильгельма с требованием всем лордам и леди присутствовать на святочной мессе, где должен был молиться сам король, за которой следовали представление ко двору и коронационные торжества. Эйслинн, надеявшаяся провести весь следующий день с Вулфгаром, прежде чем долг призовет его на службу, разочарованно вздохнула.

После ужина они еще немного посидели у очага и решили лечь спать пораньше, — завтра предстоял нелегкий день. Не успели они оказаться в спальне, как Вулфгар немедленно отослал Глинн и начал ловко распутывать завязки платья Эйслинн. Крепкие руки подхватили девушку и отнесли в постель, но норманнский рыцарь, к своему огорчению и разочарованию, понял, что сегодня ему не суждено познать радости щедро даримой страсти, и хотя Эйслинн вновь содрогалась в неземном наслаждении, позже, откатившись от нее, он мрачно смотрел в потолок, пока она рыдала, уткнувшись в подушку.

Эйслинн сидела на постели, подтянув колени к подбородку, и наблюдала за Вулфгаром, выбиравшим одежду к торжественному дню. Он снова остановился на красно-черном наряде, велел Сенхерсту приготовить ванну и, помня о насмешках Гауэйна, добавил в воду немного бальзама сандалового дерева, чтобы перебить аромат лаванды, все еще исходивший от него. Заметив это, Эйслинн весело рассмеялась:

— Если собираешься вновь разделить со мной купание, господин, я предоставлю тебе выбор благовоний.

Вулфгар хмыкнул и, погрузившись в горячую воду, начал мыться.

— Сегодня ты поздно придешь, Вулфгар? — робко спросила Эйслинн. — Или задержать ужин до твоего возвращения?

Вулфгар отнял от лица намыленную тряпку и уставился на нее:

— Мои люди поужинают, когда захотят, но, зная обычаи двора, уверен, что нас не будет до самого утра.

— День покажется длинным без тебя, Вулфгар, — расстроено вздохнула девушка.

— Ты права, милая, — хмыкнул он, — день станет тянуться бесконечно, но мы проведем его вместе с тобой.

Эйслинн, охнув, вскочила, и длинные волосы густым покрывалом укрыли ее обнаженное тело. Заметив горящий взор Вулфгара, она поспешно укуталась в одеяло и подошла к лохани.

— Но, Вулфгар, я саксонка. Мне там не место. Вулфгар невозмутимо продолжал намыливаться.

— Твое место там, куда я тебя приведу. В соборе будет много саксов, кроме тебя, хотя можешь быть уверена, их верности далеко до твоей. Но ты ни с кем не должна откровенничать. Ты не простая деревенская девка и способна держать язык за зубами. Что же касается того, что ты принадлежишь к врагам норманнов… — он насмешливо усмехнулся, — …клянусь, никогда еще не получал такого наслаждения в обществе недруга.

Эйслинн зарделась от смущения.

— Ты просто невыносим, — нетерпеливо бросила она. Вулфгар, запрокинув голову, оглушительно расхохотался, но Эйслинн было не до смеха.

— Я никогда не появлялась при дворе и могу поставить тебя в неловкое положение.

— Английский двор кишит дородными саксонскими дамами, и я, по-моему, успел познакомиться с каждой, от краснеющих барышень до тонкогубых старых дев, и все осаждают меня, поскольку я каждый раз появлялся один, без прекрасной спутницы. Поставить меня в неловкое положение? Нет, пусть увидят мою избранницу!

— Но, Вулфгар, — раздраженно возразила она, — там соберется вся знать и сам Вильгельм, а я… приду без компаньонки, и все сразу догадаются, что я твоя любовница.

— Только потому, что при тебе не будет жирной дамы, которая следила бы за каждым твоим движением? Я скажу, что ты моя сестра… нет, не пойдет. Стоит мне взглянуть на тебя, и все поймут: что-то неладно, и нас обвинят в грехе кровосмешения. Лучше мы постараемся молча выносить их вопросительные взгляды. Пусть гадают, сколько угодно!

Эйслинн, застонав, снова попыталась уговорить его:

— Вулфгар, я привыкла ждать, и…

— Но я не привык. И не желаю больше ничего слышать. Одевайся! — строго велел он.

Его тон не оставлял никаких сомнений: всякие возражения бесполезны, и, охваченная внезапной паникой, Эйслинн поняла, что даром тратит драгоценное время, пытаясь разубедить Вулфгара. Подлетев к двери, она позвала Глинн. Норманн быстро погрузился в лохань, когда та появилась на пороге, и, иронически улыбаясь, наблюдал, как девушки поспешно обсуждают наряд и сегодняшнюю прическу Эйслинн. Наконец Вулфгар, не выдержав, окликнул Эйслинн:.

— Милая, не хочу пугать Глинн, но, если я поднимусь, она, пожалуй, вышибет дверь, унося отсюда ноги. У меня уже вся кожа сморщилась. Не могла бы ты отослать ее на минуту?

Эйслинн дала девушке какое-то поручение, и Вулфгар с облегчением выбрался из лохани и начал одеваться. Эйслинн занялась прической.

— Я хотел бы, чтобы ты надела сегодня желтое платье, Эйслинн, — попросил Вулфгар, не оборачиваясь. — Это твой самый лучший наряд.

— Вулфгар, прошу, не настаивай. Я берегу его для другого случая.

— Что может быть важнее встречи с королем? — удивился Вулфгар.

Девушка чарующе улыбнулась и с невинным видом пожала плечами:

— Пока не могу сказать, Вулфгар, но позволь мне выбрать самой.

— Я просто мечтал показать тебя во всем блеске, а этот цвет идет тебе больше всего.

Эйслинн поднялась, подошла к нему и, положив руки на бронзовую грудь, шепнула:

— Мне не терпится надеть другое платье, такое же богатое и еще красивее.

Фиалковые глаза взирали на него с немой мольбой. Вулфгар, опьяненный их красотой, уже не помнил о причине спора. Эйслинн легко провела ладонью по его груди, и он лишь покорно вздохнул:

— Как хочешь, дорогая.

Эйслинн обвила руками его шею, привстала на цыпочки и умудрилась дотянуться до щеки. Наградив его нежным поцелуем, она рассыпалась в благодарностях. Вулфгар угрюмо отвернулся, но когда она предстала перед ним в новом наряде, поклялся, что никогда впредь не станет советовать ей, как лучше одеваться.

Верхнее платье кремового бархата, отделанное по вырезу и обшлагам длинных широких рукавов шелковой тесьмой, расшитой мелкими жемчужинами, красиво облегало стан. Пояс из тонких золотых звеньев с пристегнутым сбоку небольшим кинжалом, украшенным драгоценными камнями, охватывал бедра. Изящно причесанные волосы были перевиты узкими лентами и желтоватыми шелковыми цветами. Прелестное лицо сияло свежестью, а аметистовые глаза восторженно сверкали.

Вулфгар еще не встречал девушки, столь ослепительно прекрасной. Он на мгновение встревожился, вспомнив, что Рагнор наверняка тоже появится на торжестве. Какие неожиданности сулит этот день? Не лучше ли оставить Эйслинн дома? Но он не мог разлучиться с ней на несколько долгих часов. Он тосковал без ее общества и совсем не уставал от нее, как от других женщин, особенно в те моменты, когда они предавались любви. Однако он решил взять Эйслинн ко двору по чисто эгоистическим соображениям. Нытье и жалобы тучных дам, предательство и интриги честолюбивых лордов, зазывные взоры искательниц развлечений вынуждали рыцаря всегда быть начеку. Но в присутствии Эйслинн жизнь покажется намного легче, и он даже сумеет вынести долгую нудную церковную службу.

Видя, что Вулфгар молчит, Эйслинн сделала пируэт и широко развела руки.

— Я нравлюсь моему господину?

Она не разглядела блеска его глаз и, подняв голову, встретила лишь сардоническую ухмылку. Вулфгар сложил руки на груди.

— Пытаешься вытянуть у меня похвалу, милая? Эйслинн состроила недовольную гримаску.

— Ты скуп на слова, — обвинила она, но тут же весело рассмеялась и, отвернувшись, бросила через плечо задорный взгляд. — Но я куда щедрее, милорд. Ты и вправду хорош собой. Не удивлюсь, если тебя начнут осаждать вдовушки и жеманные девицы.

Месса и впрямь оказалась долгой и утомительной. Они то и дело опускались на колени, как только архиепископ начинал новую молитву. Вулфгар не сводил с Эйслинн глаз и в отличие от остальных находил искреннее удовольствие в длинной службе. Безмятежный вид девушки, благочестиво сложившей руки, действовал на него умиротворяюще. Глаза светились теплом и добротой. Оставалось только поражаться ее выносливости и природной грации, особенно когда толпа придворных, спешивших представиться ко двору, оттеснила их в угол тронного зала.

Его приятели по недавней пирушке протиснулись сквозь давку, поспешно расталкивая собравшихся, и в новом приступе дружелюбия начали громко хлопать Вулфгара по спине, не отрывая при этом взглядов от Эйслинн. Вулфгар с привычным многострадальным терпением представил их девушке и стоически выслушал хвастливые намеки на дружбу с самим королем: похоже, оба стремились возвыситься в глазах красавицы над простым рыцарем сомнительного происхождения. Эйслинн осторожно отняла руку, которую слишком долго сжимали придворные, и вежливо отвечала на их расспросы, ухитрившись при этом ничего не выдать. Только Вулфгар знал, что она говорит далеко не всю правду. Усмехнувшись, он подумал, что девушка не ударит лицом в грязь при любом дворе.

Величавое достоинство, уклончивость, с которой она избегала чересчур откровенного любопытства, казалось, лишь возбудили интерес норманнов, и многие, судя по напыщенным манерам, хотели бы заслужить ее благосклонность. Вулфгар с облегчением услышал, как церемониймейстер возвестил о приближении короля, и в зале появился Вильгельм.

Рыцари и знать наперебой спешили представиться. Вулфгар почувствовал, как маленькая ладошка скользнула ему в руку, и, опустив голову, увидел, как восторженно смотрит на него Эйслинн. Ему хотелось прошептать что-то нежное, похвалить ее за мудрость и сообразительность, но многолетняя сдержанность в общении с женщинами давала себя знать — слова не шли с языка. Вместо этого он неловко улыбнулся и стиснул ее пальцы. Эйслинн тревожно встрепенулась.

— Господин, тебя расстроило что-то или ты недоволен мной?

— Нет, милая, — хмыкнул Вулфгар, — ни то и ни другое. Эйслинн облегченно вздохнула.

— Не надо так мрачно хмуриться, когда о чем-то задумаешься, Вулфгар. Будь я чуточку трусливее, наверняка перепугалась бы до смерти.

— Ах, леди, — вздохнул он, — будь ты чуточку помягче нравом, может, куда с большей готовностью ложилась бы в мою постель.

Щеки Эйслинн вспыхнули, и она поспешно отвела глаза, опасаясь, что их могут подслушать. Но, увидев, что никто не обращает на них внимания, ослепительно улыбнулась Вулфгару.

— Поверь, господин, мне стоит больших усилий мириться с судьбой, в то время как ты каждый вечер берешь меня, словно свою рабыню. Кто знает, а вдруг тебе придется испытать всю силу моей ярости, когда чаша терпения переполнится.

Он снова сжал ее руку и рассмеялся:

— Не думаю, чтобы твои страдания были столь велики! Какую еще английскую девушку так баловал бы ее норманнский повелитель? Признай, это лучше, чем сидеть прикованной к изножью кровати.

Эйслинн пожала плечами и поправила его короткий бархатный плащ.

— По крайней мере тогда ты меня не бесчестил. Вулфгар невозмутимо улыбнулся:

— Я и теперь этого не делаю. Наоборот, почитаю тебя превыше всех остальных женщин. Ни для одной я не шел на такие расходы. Мне пришлось много трудиться и рисковать жизнью, чтобы скопить эти деньги. Я хорошо обращаюсь с тобой. Ты не работаешь по дому, не пасешь скот. Занимаешь место, предназначенное законной жене. Единственная разница в том, что я не собираюсь связывать себя обетами.

Эйслинн открыла рот, чтобы ответить, но в это время в зале прозвучало имя рыцаря, которого она знала. Девушка испуганно огляделась и увидела улыбающегося Рагнора де Марте. Тот отсалютовал ей, беззастенчиво обшаривая глазами ее фигуру, и Эйслинн покраснела, словно он сорвал с нее одежду. Норманн, очевидно, уже давно наблюдал за ними! Девушка повернулась к Вулфгару, спокойно рассматривавшему Рагнора.

— Т ч не сказал, что он будет здесь, — шепнула она.

— Пойми, милая, лучше встретиться с врагом лицом к лицу, чем дозволить ему застать себя врасплох. Подобная предусмотрительность избавляет от возможности получить удар кинжалом в спину.

— И оставляет мою грудь обнаженной для его клинка, — язвительно бросила Эйслинн.

— Не бойся, радость моя, — заверил Вулфгар. — Вряд ли Рагнор осмелится на подобное. Не такой он глупец.

— Если и осмелится, это будет наименьшим злом из всего того, что он мне причинил, — прошипела Эйслинн.

Вулфгар недоуменно уставился на нее, но Эйслинн уже наблюдала короткую официальную церемонию. Вильгельм был таким же гигантом, как Вулфгар, но гораздо шире в плечах. Королевские одеяния придавали ему величественный вид, и Рагнор, упавший перед ним на колени, казался карликом. Вильгельм не сводил орлиного взгляда с молодого человека, но когда тот встал, король лишь спокойно кивнул, не проявляя никакой благосклонности, как, впрочем, и ко всем остальным, принесшим клятву верности до Рагнора. Однако когда несколько минут спустя к нему приблизился Вулфгар, Эйслинн заметила почти неуловимую перемену в лице монарха. Вильгельм словно немного расслабился, а суровое лицо чуть смягчилось. Если он и питал особое расположение к Вулфгару, то скрывал это от посторонних глаз ради него и самого себя. На душе девушки стало тепло при виде Вулфгара, склонившегося перед королем. Больше она ни на кого и смотреть не могла.

Впрочем, от нее не укрылся неподдельный интерес саксонских женщин к норманну. Почти все начали перешептываться между собой, но Вулфгар, не обращая на них внимания, снова подошел к Эйслинн и взял ее за руку. Казалось, он не замечает, что не только женщины, но и мужчины не сводят глаз с красивой пары.

— Ах, господин, ты кажется, полонил немало одиноких сердец. Похоже, с помощью этой уловки тебе удалось затащить в постель так много скучающих дам и приобрести столько любовниц?

Вулфгар тихо рассмеялся, словно услышав остроумную шутку.

— Ты первая в моей жизни. С остальными я проводил ночь-другую, не больше. — Поцеловав ее руку, он нежно улыбнулся, помня о любопытных, и прошептал: — Но мне так понравилось иметь любовницу, что остается лишь удивляться, почему я пренебрегал этим обычаем раньше.

Эйслинн так же мило улыбнулась, но разгневанно процедила:

— При норманнском дворе так много пресыщенных дам, что ты, несомненно, не потратил бы много труда и времени на выбор. — И, сознавая, что на них устремлены десятки глаз, кокетливо захлопала ресницами. — Ты был бы так занят, что моя ничем не примечательная наружность вряд ли привлекла бы твое внимание! И тогда мне было бы намного легче жить!

Вулфгар поднял ее руку к губам и прошептал:

— Осторожнее, милая, цепь все еще на своем месте, у кровати.

Однако на Эйслинн угроза не произвела впечатления.

— Я не боюсь, Вулфгар, — покачала она головой. — Вряд ли тебе будет приятно чувствовать под ногами холодное железо.

— Верно, — хмыкнул он. — Кроме того, предпочитаю видеть тебя горячей и страстной, а не наказанной рабыней. Мгновенно став серьезной, Эйслинн посмотрела ему в глаза:

— Горячей и страстной? Но что ты сделал для этого?

Вулфгар ощутил сильнейшее желание схватить ее в объятия и поцеловать, несмотря на жадные взгляды окружающих, но в эту минуту громко возвестили о начале пиршества.

Вулфгар усадил Эйслинн рядом с собой, и девушка, робко подняв голову, заметила стоявшего напротив Рагнора. Он слегка улыбнулся и сел, едва она заняла свое место, словно дожидался ее. Запах горячего жареного мяса ударил в нос, и Эйслинн только сейчас поняла, как сильно проголодалась. Некоторое время она была полностью занята едой, но вскоре вновь почувствовала упорный взгляд Рагнора. Он кивнул ей, улыбнулся, и девушка поспешно отвернулась, стараясь больше не смотреть в его направлении, при этом зная, что норманн по-прежнему пристально наблюдает за ней. Она перебрасывалась шутками с соседями по столу, впрочем, Вулфгара, казалось, это ничуть не трогало. Он тихо беседовал с Эйслинн, называя имена самых знатных людей и тех, кто прославился в сражениях. В конце обеда к ним подошел какой-то граф и, отведя Вулфгара в сторону, попросил совета по важному делу. Эйслинн осталась одна, потрясенная количеством титулованных аристократов, наполнявших огромную залу. В этот момент она поняла, что кто-то уселся на место Вулфгара, и с замиранием сердца узрела Рагнора.

— Прошу прощения, голубка. Могу я посидеть подле тебя? Эйслинн нахмурилась, но не нашла причин для отказа.

— Вулфгар… — начала она, но рыцарь поспешно перебил:

— Он занят, а я хотел бы поговорить с тобой. Рагнор подвинул свой стул совсем близко.

— Неужели ты не видишь, что Вулфгар лишь использует тебя, пока ему это выгодно?

И, заметив, как она гневно вскинулась, поспешил объясниться:

— Разве он просил твоей руки? Или хотя бы упоминал об этом? Предложил тебе титул или иное положение, кроме как назвал своей рабыней? Я даже слышал, что он послал в Даркенуолд какую-то женщину. Ты верна ему, но если когда-нибудь надоешь, Вулфгар найдет другую, которая будет греть постель и ублажать его по ночам.

Эйслинн огляделась в поисках прибежища от его терзающих душу слов, но в эту минуту с ужасом ощутила, как рука Рагнора легла на ее бедро.

— Я сделал бы тебя хозяйкой Даркенуолда и Крегана тоже, — пробормотал он.

— Каким это образом? — бросила девушка, оттолкнув его руку. — Эти местечки принадлежат Вулфгару.

Она попыталась отстраниться, но Рагнор положил одну руку на спинку ее стула, а второй вновь скользнул по бедру. Девушка рывком отбросила ее, однако дерзкий норманн не унимался.

— Рагнор! — охнула она и, поднявшись, отступила. Рыцарь же успел вскочить и, сжав ее пальцы, привлек к себе. Он что-то лихорадочно шептал, она, впрочем, не разбирая слов, пыталась вырваться.

— Убери от нее руки! — раздался тихий, но зловещий голос Вулфгара. Широкая ладонь опустилась на плечо Рагнора и развернула его лицом к Вулфгару. — Ты, кажется, забыл мое предупреждение? Я не расстаюсь с тем, что принадлежит мне.

— У меня есть права на Даркенуолд, — прошипел Рагнор. — Я завоевал его, а ты лишил меня моей доли!

Вулфгар с холодным достоинством покачал головой:

— Ты ничего не заслужил, поскольку стал причиной никому не нужной стычки и гибели людей. Темные глаза Рагнора сузились.

— Ты негодяй, Вулфгар! Я спас тебе жизнь, а тебе жаль выделить мне мою долю!

— Ты спас мне жизнь? — Вулфгар поднял брови и, не дожидаясь ответа, презрительно процедил: — Мои люди проведали, что два норманнских рыцаря подъехали к стенам Кевоншира, выманили горожан и, бросившись наутек, заманили их в то место, где они устроили засаду на меня. Герб одного, судя по описанию, принадлежал Вашелю, и нетрудно догадаться, кто был вторым. Спас мне жизнь? Нет, скорее, едва не отправил на тот свет.

Глаза Эйслинн широко распахнулись, с губ сорвался стон. Рагнор яростно зарычал и не долго думая швырнул в лицо Вулфгара тяжелые латные рукавицы. С глухим стуком они упали на пол. Вулфгар медленно вытянул меч, нанизал на него рукавицы и с такой же силой вернул оскорбление.

— Это еще что такое? Похоже, мои рыцари не поладили?

У стола появился Вильгельм, и Вулфгар, сохраняя спокойствие, сунул меч в ножны и низко склонился перед королем. Вильгельм уставился на Эйслинн, которая, впрочем, не дрогнула под его взглядом. Монарх перевел глаза сначала на Рагнора, а потом на Вулфгара.

— Ссора из-за женщины, Вулфгар? Я тебя не узнаю. Лицо рыцаря потемнело.

— Сэр, умоляю разрешить представить вам Эйслинн из Даркенуолда.

Эйслинн присела в глубоком реверансе перед королем, который не сводил с нее изучающего взгляда. Она поднялась и встала перед ним, гордо вздернув подбородок.

— Вы не боитесь меня, мадемуазель? — осведомился Вильгельм.

— Ваше величество, — произнесла Эйслинн, мельком посмотрев в сторону Вулфгара, — я уже однажды отвечала на подобный вопрос вашему рыцарю и могу лишь повторить: я боюсь только Бога.

Вильгельм, удивленный такой откровенностью, кивнул.

— А теперь мои рыцари сражаются из-за вас. Прекрасно их понимаю. Рагнор, что скажешь?

— Прошу прощения, сир, но этот бастард не имеет права ни на Даркенуолд, ни на леди Эйслинн, поскольку она дочь хозяина, которого я убил своим верным мечом.

— Так ты, сэр Рагнор де Марте, претендуешь на эти земли по праву оружия? — осведомился король.

— Да, сир, — подтвердил Рагнор и склонился перед королем.

— Это именно те земли, которые хочешь получить ты, сэр Вулфгар?

— Да, повелитель. Ты велел мне завоевать их для короны. Вильгельм, нахмурившись, обратился к Эйслинн.

— А вы что скажете, мадемуазель? — спросил он.

— Все верно, ваше величество. Мой отец умер, как храбрый воин, и похоронен с мечом и щитом, однако он вышел встречать норманнов с миром и хотел сдаться, чтобы не подвергать опасности семью. Но его без нужды и неоправданно грубо оскорбили, принудив тем самым выступить на защиту своей чести. Верные крестьяне погибли вместе с ним. Отец отослал воинов и лошадей Гарольду и даже не оставил себе коня, на котором мог бы ринуться в последний бой.

— Перчатки были брошены и возвращены, — задумчиво, заметил Вильгельм. — Сэр Рагнор, ты согласен на поединок и подчинишься моему решению?

Рагнор поклонился в знак согласия.

— А ты, сэр Вулфгар?

— Да, сир.

— А леди Эйслинн? Склонится ли она перед победителем? — допытывался король.

Эйслинн встретила тревожный взгляд серых глаз, но, зная, какого ответа от нее ждут, кивнула и снова низко присела перед королем.

— Да, сир…

— Год подходит к концу, — обратился к ним король, — и в первый день нового года мы устроим турнир, на котором соперники будут биться до первого падения, поскольку рыцари мне нужны живыми. Таким образом мы узнаем, кто будет господином Даркенуолда. Арена и выбор оружия будут сделаны под моим наблюдением, и пусть потом никто не говорит, что мною была допущена хотя бы малейшая несправедливость. — Повернувшись к Эйслинн, он предложил ей руку и добавил: — До этого дня, миледи, вы будете моей гостьей. Я пошлю за вашими вещами и служанкой и велю приготовить покои. Я защищу вас от этих мерзавцев и провозглашу вас придворной дамой.

Эйслинн робко подняла глаза на Вулфгара и увидела, как потемнело его лицо. Ей хотелось протестовать, объяснить королю, что она хочет остаться, но Вильгельм уже уводил ее и, улыбнувшись на прощание, пообещал Вулфгару:

— Будь терпеливым. Вот увидишь, все к лучшему, особенно если судьба окажется на твоей стороне.

Рагнор торжествующе ухмыльнулся, но Вулфгар покачал головой, чувствуя боль потери, которую не мог выразить словами.

Было уже совсем поздно, когда он вернулся к себе. Огонь в очаге едва теплился, и все вещи Эйслинн исчезли. Та комната, которая сулила покой и отдохновение после трудного дня, превратилась сейчас в камеру пыток. Он видел Эйслинн повсюду — у окна, перед очагом, на скамейке, в постели…

Рассеянно поправив одеяло, Вулфгар оглядел пустые покои, и теперь они показались ему голыми и неприветливыми, а роскошная обстановка — безвкусной и грубой. Но вдруг его взгляд остановился на ярком пятне. Возле самой лохани лежал небольшой желтый лоскуток. Вулфгар поднял его и вдохнул запах лаванды.

Боже, как ему хотелось вернуть сегодняшнее утро, ощутить в объятиях нежное тело, запустить пальцы в мягкие волосы!

Вулфгар сунул лоскут под рубашку и тщательно разгладил ее, чтобы никто ничего не заподозрил. Прихватив тяжелый зимний плащ, он спустился вниз и устроился на тюфяке. Здесь будет не так одиноко.

Однако он еще долго лежал без сна, тоскуя по теплу и ласкам.

На следующее утро Вулфгар поднялся рано и заметил, что необычно тихие рыцари провожают глазами каждое его движение. Наконец Милберн нарушил молчание. Вскочив со стула, он начал осыпать проклятиями гнусного подлеца де Марте. Гауэйн опустил грустные глаза и в этот момент как никогда походил на пораженного любовью юнца. Бофонт мрачно уставился на огонь, потягивая теплое вино.

— Противно смотреть на вас, — вздохнул Вулфгар. — Седлайте коней. Хоть какую-то пользу принесем сегодня.

Тяжелый упорный труд не оставлял Вулфгару времени для печальных мыслей. Вернувшись домой, он нашел записку от короля с приглашением на ужин. Настроение Вулфгара заметно улучшилось. Тщательно одевшись, он отправился во дворец, где Вильгельм и его приближенные уже садились за стол. Но какова же была его ярость при виде Рагнора, да еще сидевшего рядом с Эйслинн! Гнев его ничуть не уменьшился, когда паж повел его к месту такого же ранга, но на противоположной стороне стола! Эйслинн время от времени поглядывала на него, но в основном ее развлекал беседой граф, сидевший по другую руку. Вулфгар заметил, что красота девушки освещает зал, а Вильгельм, видимо, наслаждается ее обществом. Эйслинн казалась веселой, приветливо держалась со всеми и даже рассказывала истории о древних саксонских распрях, однако старалась при этом избегать взглядов Рагнора. При короле норманн вел себя безупречно и поражал окружающих блестящим остроумием, но не сводил голодных глаз с Эйслинн. Девушка, выдавив улыбку, едва слышно обронила:

— Может, ты позволишь мне остаться одетой хотя бы при короле?

Смех Рагнора прогремел на всю залу, и Вулфгар угрюмо насупился. Вечер тянулся бесконечно. Он постоянно и остро ощущал присутствие Эйслинн, и каждый раз, когда она улыбалась, у него сжималось сердце. Впервые ему было так плохо. Рыцарь не мог ни говорить, ни есть и часто ловил на себе удивленный взгляд Вильгельма. Вулфгар уважал мудрое решение короля, разрешившего поединок, поскольку, если он окажется победителем, никто и никогда не усомнится в его титуле и правах. Но потеря Эйслинн терзала его. Он напялил на себя личину сурового воина и отделывался от шуточек собравшихся за столом кивками и невнятным бормотанием. Даже вино не принесло ему облегчения. Он так и не сумел ни на минуту остаться наедине с Эйслинн из страха прогневать короля.

Каприз Вильгельма было трудно объяснить. Правда, Вулфгар знал, как беззаветно был предан король своей жене Матильде. Слишком многое стояло на кону — Вулфгар не рискнул устроить сцену и дать Рагнору повод считать, будто он вел себя нечестно.

Наконец Вулфгар оставил попытки хотя бы переброситься словом с Эйслинн, попрощался и уныло направился домой, к жесткому тюфяку и ночному одиночеству.

После ухода Вулфгара оживление Эйслинн мгновенно прошло. Грудь разрывала тупая боль. Она под каким-то неубедительным предлогом поднялась в свои покои, где уже ждала верная Глинн. Только отпустив девушку, она дала волю слезам, уткнулась в подушку и долго рыдала. Да, королевский двор был полон чудес, и норманны относились к ней с должным почтением, но узнав, что Вулфгар будет присутствовать на ужине, она с нетерпением ожидала, когда увидит его. Никто сегодня не смог бы назвать ее деревенской простушкой, даже Гвинет! И Рагнор был таким милым, когда не искал ее глазами и не шептал непристойности. Но каждый раз, глядя на Вулфгара, она замечала, что тот смотрит в другую сторону и, судя по всему, настроение его было не из лучших. Нынче на нем красовалась одежда из мягкой коричневой ткани, не уступающая по богатству одеянию Вильгельма. За весь вечер они не сказали друг другу ни слова. Она не видела от него ни ласки, ни нежности.

Эйслинн снова разрыдалась.

«Я совсем потеряла стыд, — думала она. — Мы не давали друг другу священных обетов, а я тоскую по его объятиям. О Вулфгар, не допусти, чтобы я вечно оставалась шлюхой в глазах людей! Мне этого не вынести!»

Она мечтала о его мускулистом теле, руках, ласкавших груди, нежных поцелуях. Вспоминала каждый шрам, каждый рубец, каждую напрягшуюся мышцу и даже колючую щетину, впивавшуюся ей в шею. Девушка ворочалась и металась, не в силах забыть сладостные мгновения, проведенные с Вулфгаром.

Назавтра Вулфгар получил еще одно приглашение и, хотя хорошо помнил предыдущий ужин, не смел отказать королю. День тянулся, как год, и поскольку сегодня Вулфгару нечем было заняться, он едва не терял рассудок от тоски. Кроме того, ему совсем не хотелось провести целый вечер, издали наблюдая за Эйслинн.

Он, едва волоча ноги, вошел во дворец и, к собственному изумлению, сразу же оказался рядом с Эйслинн. Сияние ее улыбки чуть не ослепило его, а глаза, казалось, нежно ласкали измученного рыцаря.

— Вулфгар, ты так долго медлил, что ужин вот-вот закончится. Садись же около меня.

Она схватила его за рукав и потянула на свободный стул. Ее несравненная красота и теплая встреча ошеломили Вулфгара настолько, что все мысли вылетели у него из головы. Он только и смог пробормотать заплетающимся языком:

— Добрый вечер, Эйслинн. — И с огромным трудом выдавил еще пару вежливых фраз: — Ты здорова? Выглядишь превосходно.

— Правда?

Девушка тихо рассмеялась и разгладила светло-голубой шелк платья.

— Ты сделал мне великолепные подарки, Вулфгар. Надеюсь, тебя не огорчило, что они забрали платья без твоего позволения?

Вулфгар нервно откашлялся.

— Нет, с чего бы? Ведь теперь они твои.

Эйслинн небрежно накрыла ладонью его руку, покоившуюся на бедре, и заглянула в глаза.

— Ты тоже очень красив сегодня, господин.

Вулфгар продолжал сидеть в неловком молчании, едва удерживаясь, чтобы не прижать Эйслинн к себе. Прикосновение ее руки пробуждало в нем сонм воспоминаний об их жгучих ласках. Чувствуя, как в чреслах пульсирует, наливаясь жаром, кровь, Вулфгар отнял руку, и страдания превратились в невыносимую пытку — теперь ее пальчики касались его бедра. Рыцарь изменился в лице, заерзал и, осторожно оглядевшись, заметил Рагнора, сидевшего на том же месте, что лишь вчера занимал он сам, и устремленный на Эйслинн взгляд короля.

— Он следит за тобой, как ястреб за дичью, — посетовал Вулфгар, — словно уже вкусил Сладость твоей плоти!

Эйслинн покачала головой и со смехом провела пальцем по рукаву Вулфгара.

— Ты не сразу понял его цели, но слишком преувеличиваешь грозящую тебе беду. Другие смотрели на меня с куда более ясными намерениями. — Глаза ее весело заискрились при виде его хмурого лица. — Не беспокойся, Вулфгар, я отказала всем претендентам, заверив их что мое сердце уже принадлежит храброму рыцарю.

Вулфгар осторожно сжал узенькую ладошку.

— Видишь, — улыбнулась девушка, — не так уж сложно предъявить на людях свои права на мою руку. Ты уже взял все остальное, так почему же медлишь?

— Твою руку? — вздохнул он, касаясь губами кончиков ее пальцев. — Но я жажду большего. Я привез тебя сюда согревать мою постель, а теперь вынужден довольствоваться обществом своих людей.

— Бедный Милберн, хмыкнула она. — Трудно представить его пытающимся развлечь тебя и угодить твоим вкусам. О Гауэйне я и не говорю — его баллады вряд ли смогут удовлетворить твой взыскательный слух. Или вы, как воины древности, сидите у очага и вспоминаете о давно прошедших битвах?

— Нет, — буркнул он и мрачно пояснил: — Кажется, без тебя мы немного тронулись. Гауэйн слоняется по дому с таким видом, словно навеки потерял любовь, Милберн рвет и мечет из-за приказа короля, а Бофонт сидит у камелька и опрокидывает кубок за кубком. Сказать по правде, даже в темнице куда веселее, чем в этом доме, похожем на склеп.

Эйслинн ободряюще положила руку ему на плечо:

— А как ты, Вулфгар? Сенхерст плохо служит тебе?

— Ха, — презрительно фыркнул Вулфгар, — не упоминай имя этого сакса в моем присутствии. Этот глупец оседлал бы коня задом наперед, не присмотри я за ним!

— Не будь слишком строг с ним, Вулфгар, — весело утешила Эйслинн. — Он всего лишь простой крестьянин и не знаком с повадками высокородных лордов и рыцарей. Дай ему срок изучить все твои прихоти, и он станет верным слугой.

— Видно, мне до конца дней своих придется выслушивать советы, как обращаться с крепостными, — вздохнул Вулфгар, — и, словно несчастному слепцу, верить, что этот здоровенный медведь на самом деле всего-навсего робкий застенчивый юнец.

Их перепалка продолжалась до конца ужина. Но каждый раз, стоило Эйслинн дотронуться до него, как Вулфгар ощущал неодолимое желание схватить ее в охапку, отнести на ближайшую кровать и заставить вспыхнуть под его ласками, пока пламя страсти не поглотит их обоих. То место, которое соприкасалось с ее бедром, горело, как от ожога. Пришлось призвать на помощь несгибаемую волю и холодный разум. Вулфгар даже нашел в себе силы небрежно отвечать на расспросы и шутки собеседников, хотя Эйслинн удостаивалась лишь невнятного бормотания. Вдруг она засмеялась над остроумным рассказом какого-то незнакомого лорда, наклонилась к Вулфгару, и тяжелая мягкая грудь прижалась к его плечу. Вулфгар, застонав, едва не отвернулся. Появление Вильгельма дало ему подходящий повод встать из-за стола. Он вскочил бы, но король жестом велел ему сесть.

— Итак, Вулфгар, — начал Завоеватель, — завтра решится ваш спор. Но скажи, что мучит тебя? Ты сейчас совсем не похож на занимательного собеседника и дружелюбного компаньона. Давай поднимем кубки, выпьем доброго эля и развеселимся, как прежде.

— Прошу прощения, сир, но все, к чему я стремился в жизни, поставлено на карту и зависит от исхода поединка. Я не сомневаюсь в правоте своего деланно устал от ожидания.

— Да, ты действительно мало изменился, — хмыкнул Вильгельм. — Впрочем, я, кажется, ошибся. Ты не очень подходящий сосед для такой прекрасной и остроумной дамы. Возможно, ты и желаешь ее, но по твоим манерам это незаметно. Будь я девушкой, сразил бы тебя наповал холодным отказом.

Вулфгар покраснел и отвел взгляд.

— Леди была на моем попечении так долго, что теперь ее отсутствие невольно меня расстроило.

Вильгельм внимательно присмотрелся к Вулфгару и, немного помедлив, осведомился:

— В самом деле, сэр Вулфгар? Но заботились ли вы о чести дамы? По нашей воле ее лишили крова. Печально, если и ее имя будет запятнано.

Вулфгар недоуменно поднял брови, гадая об истинном значении слов короля, но тот продолжал легко, почти небрежно:

— Успокойся, Вулфгар. Я хорошо знаю тебя и верю, что ты пойдешь на все, стремясь дать такой прекрасной драгоценности достойную оправу.

Вильгельм поднялся, сжал плечо воина и отошел. Вулфгар повернулся к Эйслинн, и та робко взглянула на него.

— Что-то случилось, Вулфгар? Король принес тревожные вести? — еле слышно вымолвила она.

— Нет, — коротко ответил тот. — Завтра все будет кончено, и я заберу тебя отсюда. Рагнор глупец, если думает, что отнимет тебя у меня. Ты моя, и я никому не позволю посягнуть на то, что принадлежит мне по праву.

— Но, Вулфгар, — пробормотала Эйслинн, — что ты можешь поделать? Приказ короля…

— Делать? Но, дорогая, неужели ты не понимаешь? Победить, только и всего.

Глава 16

Первое января 1067 года наконец наступило. Солнце медленно, неохотно вставало на пасмурном небе Лондона. Сначала вверх поднялся густой туман, потом непроглядная тьма сменилась свинцово-серым тусклым светом. Воздух был холодным и влажным, сырость неумолимо проникала под одежду. Перед завтраком Вулфгар надел доспехи и, оседлав Гунна, отправился в открытое поле возле дома, где объезжал коня, пока из-под копыт не полетели комья замерзшего торфа.

Солнце стояло высоко, и остатки тумана рассеялись, когда Вулфгар наконец поставил жеребца в конюшню, накормил и растер. Однако Гунн, чувствуя приближение битвы, ржал, рыл копытом землю и рвался в бой.

Вулфгар поднялся в дом и позавтракал в одиночестве, а потом долго сидел у очага, столь глубоко погрузившись в невеселые мысли, что даже не заметил, как на него упала чья-то тень. Вулфгар поднял глаза и увидел Гауэйна, Милберна и Бофонта, собравшихся вокруг. Первым заговорил Гауэйн:

— Милорд, остерегитесь. Я часто наблюдал Рагнора в сражениях и знаю, что он всегда старается опереться…

Но Вулфгар, подняв руку, остановил его. Вперед выступил Милберн.

— Вулфгар, выслушай меня. Гораздо важнее знать, что он держит щит слишком высоко и чуть наискосок и этим может ослабить оборону. Если ударить так, чтобы шит сдвинулся, тогда он останется незащищенным.

— Нет, нет, друзья, — рассмеялся Вулфгар. — В любом другом случае я принял бы ваши советы, но сейчас следует помнить, что он не столько истинный рыцарь, сколько подлый трус и во время поединка никто не будет оборонять меня сзади. Благодарю за заботу, но здесь, как в любом поединке, все зависит еще и от случая. Кстати, уже поздно. Нам пора. Подбадривайте меня громкими криками и помогите, если упаду. Сэр Гауэйн, будешь моим секундантом?

Молодой рыцарь с восторгом кивнул, и Вулфгар, поднявшись, направился наверх, в огромную пустую спальню. Он закрыл дверь и остановился, вспоминая о сиянии, казалось, наполнявшем комнату в присутствии Эйслинн.

Поняв наконец причину мрачных мыслей и дурного настроения, Вулфгар громко выругался. Ему предстоит поединок, требующий несомненной хитрости, смекалки и железной воли. Он не собирается, как Гауэйн, день и ночь мечтать об этой кокетливой девчонке и не отступит от решения, принятого накануне. Вулфгар неустанно твердил себе, что сражается не столько за Эйслинн, сколько за Даркенуолд, но в глубине души знал, что таких земель будет еще много, а Эйслинн одна на свете… и к тому же он еще не пресытился ею.

Рыцарь разделся и, умывшись, выбрал одежду, в которой хотел появиться на поле, а потом положил на кровать кольчугу и щит. Сенхерст долго трудился, чтобы начистить и отполировать доспехи, однако при виде шлема Вулфгар нахмурился — вмятина все еще была заметна. Хотелось бы знать, на какие уловки пойдет противник, чтобы заполучить Эйслинн. Засада у Кевоншира едва не стоила Вулфгару жизни, и если именно этого добивается Рагнор, исход сегодняшнего турнира в случае проигрыша его не удовлетворит. Вулфгар никогда не доверял норманну и теперь имел все основания опасаться его коварства.

Перед тем как покинуть комнату, он подошел к очагу, где все еще тлели угли. Сенхерст снова поленился подбросить дров и принести новую охапку, но сейчас это не имело значения. Через несколько минут он уйдет, а Эйслинн здесь нет.

Вулфгар со вздохом взял со стола лоскуток желтого бархата и долго смотрел на него, прежде чем швырнуть в очаг, где он превратился в крошечный столбик пепла.

Резко отвернувшись, Вулфгар накинул на плечи тяжелый плащ, собрал доспехи, пристегнул меч и заткнул за пояс топор, подаренный перед отъездом Суэйном. Рыцари уже ожидали его в холле. Сенхерст убирал со стола, и Вулфгар грозно оглядел беднягу, давая знать, что тот опять опоздал, однако сдержал готовые сорваться с языка резкие слова, вспомнив мольбы Эйслинн.

Гауэйн взял у него доспехи и вышел из холла. За ним последовали Вулфгар с Милберном и Бофонтом. Все весело смеялись шуткам Милберна, просившего Вулфгара несильно калечить доброго сэра Рагнора.

— В конце концов, милорд, — ухмыльнулся Милберн, — если тот отдаст Богу душу, на ком останется тебе срывать гнев, кроме как на нас троих?!

Сегодняшнее редкое зрелище обещало быть блистательным. Вся лондонская знать собралась поглядеть на предстоящий поединок. В небольших шатрах, задрапированных яркими тканями, сидели приближенные короля. Остальные места — наскоро сбитые грубые скамьи — занимали рыцари и дворяне рангом пониже. Ристалище было окружено многоцветными знаменами, предназначенными скрыть предстоящее столкновение от глаз крепостных крестьян, ибо поединок был делом чести и простой народ не был достоин смотреть на него.

Вулфгар и его рыцари появились на поле. Пока он и Гауэйн направлялись к шатру, носившему его цвета, Вулфгар оглядывал собравшихся. Шатер Вильгельма был все еще задернут тканью, не пропускавшей холодный ветерок, и Эйслинн нигде не было видно. Заметив суматоху вокруг шатра Рагнора, Вулфгар предположил, что тот прибыл рано и так же, как и он, стремится к скорейшему окончанию схватки.

Вулфгар спешился и, погладив Гунна, повесил на шею коню торбу с ячменем, а сам вошел в шатер, где Гауэйн уже проверял звенья кольчуги и крепость щита. Вулфгар молча надел кожаную тунику, которую полагалось носить под доспехами, и с помощью Гауэйна натянул тяжелый панцирь.

Перед ними поставили вино и мясо. Вулфгар отказался, но Гауэйн жадно припал губами к чаше. Видя это, Вулфгар удивленно поднял брови:

— Неужели мы потеряем девушку в столь незначительной стычке, Гауэйн! Поверь, для этого нужен противник куда сильнее!

Молодой рыцарь отсалютовал ему мечом.

— Мой повелитель, я верю в вас!

— Вот и хорошо, — кивнул Вулфгар, пристегивая меч. — А теперь отставь чашу и дай мне латные рукавицы, прежде чем придется приводить тебя в чувство.

Гауэйн с улыбкой поклонился и подчинился.

Время тянулось бесконечно. Вулфгар старался не думать об истинных намерениях Вильгельма, просто твердил себе, что должен победить. В прошлом он не раз бывал первым во многих турнирах и теперь должен показать, на что способен, поскольку знал: Рагнор могуч и коварен. Раньше они никогда не сходились на ристалище, однако глупо считать, что Рагнора легко одолеть. Придется потратить немало сил и смекалки.

Зазвучали трубы, возвещая о прибытии короля и придворных. Эйслинн, конечно, приехала с Вильгельмом, единственная женщина среди всех. Будь на месте короля другой человек, Вулфгар встревожился бы, но он хорошо знал преданность монарха королеве Матильде. Никто не мог упрекнуть Вильгельма в супружеской неверности.

Вулфгар откинул занавес и вышел из шатра, подле которого стоял Гунн. Он снял торбу и погладил жеребца по бархатистой морде, тихо беседуя с ним, как с близким другом. Гунн фыркнул и, словно в ответ, кивнул. Вулфгар вскочил в седло, а Гауэйн вручил ему шлем и щит. Шатер Вулфгара стоял поодаль от королевского шатра, и рыцарь, как ни старался, не смог увидеть Эйслинн.

В этот момент появился Рагнор в сопровождении что-то горячо толкующего Вашеля. Сев на коня, Рагнор заметил противника и отвесил ему издевательский поклон.

— Наконец-то, Вулфгар, мы встретимся! — самоуверенно смеясь, окликнул он. — Приезжай погостить к нам с прелестной Эйслинн в Даркенуолд, когда захочешь. Я, пожалуй, позволю тебе взглянуть на нее, поскольку и ты мне этого не запрещал.

Гауэйн, сжав кулаки, выступил вперед.

— Успокойся, — посоветовал Вулфгар. — Это мое дело. Позволь мне удостоиться чести сбить его на землю.

— Как, Вулфгар! Еще один юнец потерял голову из-за прекрасной дамы? — злорадно фыркнул Рагнор, раскачиваясь от хохота в седле. — Тяжело тебе будет удержать всех, кто жаждет заполучить ее! Клянусь, даже твой любимый Суэйн не прочь помять ее беленький животик! Кстати, где этот добрый малый? Охраняет мои земли?

Вулфгар уже успел разгадать его игру и не собирался ни словом, ни жестом выказывать, что слышит его. Вашель что-то пробормотал кузену, чем вызвал новый взрыв хохота. Лишь призыв труб. немного всех успокоил. Рыцари помчались навстречу друг другу, словно собираясь сразиться, но на полпути разъехались и галопом поскакали к королевскому шатру. Только сейчас Вулфгару удалось увидеть желтую сетку на головке Эйслинн. Приблизившись, он заметил под ее подбитым лисицей плащом желтое бархатное платье, и. На душе у него стало легко. Своим нарядом девушка без слов давала понять, кого из рыцарей предпочитает.

Вильгельм, стоявший у шатра, ответил на их приветствия, прочел условия поединка и наказал блюсти их, каков бы ни был исход. Эйслинн, бледная и напряженная, сидела рядом с королем, очевидно, сильно волнуясь. Ей хотелось громко, на весь мир, крикнуть, что ее сердце давно отдано Вулфгару, но правилами предписывалось вести себя скромно и сдержанно.

Снова раздался пронзительный трубный глас, и, когда всадники повернули коней, Эйслинн показалось, что Вулфгар взглянул на нее. Но так ли это? Девушка сама не знала — слишком быстро он отвел глаза.

Каждый рыцарь направился к тому месту, где стояли знамена с их гербами. Оба повернулись друг к другу и надели шлемы. Взяв врученные секундантами копья, они вновь отсалютовали королю. Опять заиграли трубы. Как только они смолкнут, начнется поединок.

Эйслинн умирала от страха, но, ничем не выказывая обуревающих ее чувств, сидела гордая и недоступная. Только сердце бешено колотилось, и кулаки под плащом были судорожно сжаты. Она про себя твердила молитву, которую читала в церкви этим утром.

Когда в воздухе прозвучала последняя нота, девушка затаила дыхание. Боевые лошади рванулись вперед. Цокот огромных копыт вторил стуку сердца Эйслинн. Рыцари сшиблись с громом и бряцанием оружия. Копье Вулфгара отскочило от щита Рагнора, копье Рагнора расщепилось, ударившись о панцирь противника. Эйслинн облегченно вздохнула, увидев, что Вулфгар невредим и остался в седле. Рыцари вернулись на прежние места, взяли новые копья, и ее вновь охватил страх. Вторая атака началась без предупреждения. На этот раз в щепки разлетелось копье Вулфгара. Рагнор пошатнулся от удара, и его копье пролетело мимо. Противники в третий раз сменили оружие. Гунну поединок явно пришелся по вкусу, и Вулфгар ощущал, как подрагивают мускулы неукротимого жеребца.

На сей раз противники ринулись друг на друга, и словно гром прогремел среди ясного неба. Вулфгар попал в край щита Рагнора, Гунн ударил грудью его коня, и всадник свалился на землю. Эйслинн прикусила губу, когда Гунн споткнулся, но ухитрился сохранить равновесие. Вулфгар, видя, что соперник пытается подняться, отбросил копье и спешился сам. Рагнор, злобно зарычав, схватился за булаву, но она оказалась без шипов, и он тут же ее отбросил. Будь на ней шипы, она превратилась бы в смертельное оружие, но Вильгельм позаботился о своих рыцарях. Однако в душе Рагнора по-прежнему бушевала жажда крови.

Вулфгар вытащил боевой топор, взвесил на руке и тоже отложил. Рыцари выхватили двуручные мечи и сошлись в рукопашной. Эйслинн, сжав зубы, наблюдала за происходящим. Клинки скрестились. Удары следовали с такой быстротой, что трудно было уследить за ними. В острых лезвиях ярко отражалось солнце, и в холодном воздухе стоял непрерывный звон. Время от времени раздавался глухой стук — это мечи задевали за щиты. Пот градом катился по лицам врагов, капал за панцири и увлажнял кожаные туники.

Рагнор действовал быстро и ловко, Вулфгар сражался чуть медленнее, но его удары были много весомее и вернее. Казалось, проходило испытание не только силы, но и воли. Тот, кто сумеет протянуть дольше, окажется победителем. Наконец Рагнор почувствовал тяжесть меча, и, ощутив это, Вулфгар, словно почерпнув энергию из неведомого источника, удвоил усилия. Но внезапно он запутался ногой в цепи отброшенной булавы.

Видя это, Рагнор начал наступать, осыпая противника свирепыми ударами. Вулфгар упал на колено. Эйслинн привстала и прикрыла рот ладонью, заглушая крик. Однако Вильгельм услышал ее и понял, к кому склоняется сердце девушки.

Наконец Вулфгару удалось выпутаться и подняться под градом ударов. Правда, он пошатнулся, но встретил новую атаку, твердо держась на земле. Битва все длилась, и казалось, ни один не может взять верх, пока перевес не стал клониться на сторону Вулфгара. Он неожиданно ответил на очередной удар искусным выпадом и сбил набок шлем Рагнора. И не успел тот опомниться, как лезвие поднялось высоко в воздух и с размаху опустилось вниз, зацепив край щита. Рагнор покачнулся, и Вулфгар едва успел выдернуть меч. Рагнор уронил щит, и обоюдоострое лезвие противника начало плести вокруг него сверкающую стальную паутину. Рагнор был вынужден отступить и обороняться. Еще один мощный удар пришелся в плечо, и рука бессильно повисла. Ребра ныли; звенья кольчуги все сильнее впивались в тело. Рагнор снова пошатнулся и на мгновение опустил меч. Под тяжелым ударом его шлем слетел, и Рагнор опустился на траву, нелепо взмахнув руками. Вулфгар отступил и, тяжело дыша, наблюдал, как противник пытается подняться.

Рагнор снова и снова старался встать, но по-прежнему бессильно валился наземь. Эйслинн ждала, затаив дыхание, молясь, чтобы поединок закончился. Рагнор безвольно обмяк, по-видимому, потеряв сознание. Вулфгар медленно повернулся к Вильгельму, почтительно приложив ко лбу рукоять меча. Но расширенные глаза Эйслинн и искаженное страхом лицо послужили ему предупреждением. Вулфгар повернулся как раз вовремя, чтобы отбить предательское нападение Рагнора и снова уложить его ударом меча наотмашь. Рагнор, завопив от боли, рухнул на песок. На этот раз он не приподнялся и только громко стонал.

Вулфгар приблизился к королевскому шатру и краем глаза заметил радостную улыбку Эйслинн.

— Прошу прощения, сир, вы признаете поединок состоявшимся?

Вильгельм, улыбнувшись, кивнул:

— Я никогда не сомневался в исходе, Вулфгар. Ты храбро сражался и с честью вышел из поединка. — И, покосившись на Эйслинн, сухо заметил: — Бедная девушка, кажется, счастлива столь скудным проявлением страсти. Следует ли мне предупредить, чтобы она не принимала близко к сердцу твою победу?

Вулфгар воткнул меч в землю и, отшвырнув в сторону латные рукавицы, повесил шлем на рукоятку, а сам широкими шагами устремился в шатер. Эйслинн охнула от неожиданности, когда он появился перед ней и, подхватив с кресла, начал целовать намеренно неспешно, крепко прижимая к себе, словно стараясь слиться с ней воедино. Горячие губы жадно прижались к ее рту, будто они снова очутились в уединении спальни.

Вашель помог кузену подняться: оба молча стояли на поле, наблюдая встречу влюбленных. На теле Рагнора не осталось живого места, а лицо исказила гримаса боли, скрывающая ярость. Лишь Вашель слышал, с какой ядовитой злобой он пробормотал:

— Когда-нибудь я убью бастарда.

И, повернувшись, заковылял с поля.

Вулфгар разжал руки, и Эйслинн медленно опустилась в кресло. Ноги отказывались ее держать, воздух неровными толчками вырывался из горла. Вулфгар повернулся к королю и коротко поклонился:

— Вы довольны, сир?

Вильгельм от всей души рассмеялся и подмигнул Эйслинн.

— Наконец-то правда выплыла наружу. Кажется, парень стремится получить не столько земли, сколько тебя.

Эйслинн покраснела от удовольствия. Король, став серьезным, повернулся к Вулфгару:

— Нужно составить документы на владение. Повелеваю тебе прийти сегодня к ужину. Очаровательная леди скрасит наше одиночество, и к тому же я не собираюсь скоро расставаться с ней. Придворная жизнь скучна и уныла без женского общества. До вечера, Вулфгар.

Король удалился, сделав знак Эйслинн сопровождать его. Девушка покорно поднялась и, накинув на голову капюшон, последовала за ним, но у самого выхода оглянулась и подарила рыцарю прощальную улыбку.

Благодарение небесам, тяготы этого дня остались позади, и Вулфгар мог отдохнуть. Однако, вернувшись домой, он понял, что думает только об Эйслинн, и возбуждение все росло. Он с нетерпением подгонял Сенхерста, носившего наверх ведра с водой для купания, которое, конечно, успокоит боль и унесет усталость.

Вулфгар долго выбирал, что наденет сегодня к ужину, и отложил коричневый наряд, скромный, но богатый.

Странное безудержное веселье овладело рыцарем, когда он проезжал по вечерним улицам к дому, напевая себе под нос. Придворные почтительно приветствовали его и открыто восхищались Гунном. Паж повел Вулфгара в зал, где знатные лорды поздравляли его и осыпали комплиментами. Отойдя от них, он заметил Эйслинн, беседующую с какой-то дамой. Однако девушка не сводила с него глаз. Их взгляды встретились, и они обменялись улыбками.

Девушка сияла неземной красотой и казалась недосягаемой, и Вулфгар потрясенно осознал, что из всех высокородных господ именно ему выпало счастье назвать ее своей.

Извинившись перед собеседниками, он устремился к Эйслинн, и она шагнула ему навстречу.

— Ты снова завоевал меня, господин, — прошептала она. Вулфгар, сохраняя невозмутимое выражение лица, предложил Эйслинн руку, и девушка приняла ее.

— Пойдем, — тихо промолвил он и проводил ее к столу. Сейчас он, прямой и стройный, само воплощение рыцаря-победителя, получил заслуженный приз, и никто из присутствующих не заподозрил всей правды. В груди Вулфгара росла неодолимая потребность сжать ее в объятиях и заглушить протесты поцелуями. У него едва хватало сил чинно идти рядом, ощущать ее легкое прикосновение и не выказывать окружающим истинных чувств.

Ужин прошел в веселой остроумной беседе. Провозглашались тосты за Нормандию, корону, Англию, Вильгельма и, наконец, за победу Вулфгара. Еда была вкусной и обильной, вино крепким, и мужество Вулфгара превозносилось до небес, но все приходит к концу, и гости стали торопливо расходиться. К Эйслинн подбежал паж и что-то прошептал. Она обернулась к Вулфгару:

— Король желает побеседовать с тобой наедине, а я должна приготовиться. До встречи, господин.

Вулфгар поднялся и, подождав, пока слуги отодвинут стол, преклонил перед королем колени. Зал опустел, остался лишь епископ Жоффрей, который подошел и встал за креслом короля.

— Сир, я пришел по вашему зову, — сказал Вулфгар, склонив голову.

— Встань, сэр рыцарь, и выслушай мои слова, — решительно объявил Вильгельм. — Ты храбро боролся и вышел победителем в поединке. А посему земли Даркенуолда, Крегана и их окрестности, а также леди Эйслинн принадлежат тебе. Мне известно, что поместье это невелико, и поэтому я дарую его тебе в полное владение. Через эти земли проходят дороги на восток и запад, а также лежит кратчайший путь на побережье из Лондона. Я желаю, чтобы ты выстроил в Даркенуолде красивый каменный замок, в котором можно было бы разместить не менее тысячи человек, если возникнет необходимость. И хотя Креган находится на перекрестке дорог, он расположен в низине и тоже плохо защищен. Замок станет свидетельством нашей власти над страной. Даркенуолд прекрасно послужит этой цели и, кроме того, прячется в холмах. Ты сам выберешь место и позаботишься, чтобы замок стал настоящим оплотом и твердыней. Норвежцы все еще бросают жадные взгляды на Англию, и шотландские короли также претендуют на трон. Мы должны быть начеку.

Замолчав, он сделал знак епископу, и тот вынул из широкой сутаны свиток пергамента, развернул и начал медленно читать. Потом король скрепил грамоту своей печатью, епископ вручил свиток Вулфгару и удалился. Вильгельм откинулся на спинку тяжелого кресла и крепко сжал подлокотники.

— Этот день запомнится мне навсегда, но, повторяю, Вулфгар, у меня не было сомнений.

— Мой повелитель слишком добр, — пробормотал смущенный Вулфгар.

— Да, Вулфгар, чрезвычайно добр, — отозвался Вильгельм и вздохнул, — но ничего не делаю бездумно. Знаю, ты предан мне и готов защищать мое дело, но я вскоре должен вернуться в Нормандию. Даже в этой прекрасной стране найдутся те, кто хоть сейчас свергнет меня ради собственных целей, и здесь остается не так много истинно верных мне людей. Выстрой хорошо укрепленный замок и сохрани земли для своих сыновей. Мне отлично знакома участь бастарда, и справедливость требует, чтобы я разделил свои богатства с себе подобным.

Вулфгар не нашелся с ответом, и король, поднявшись, протянул руку. Рыцарь сжал ее, и воины долго смотрели в глаза друг другу.

— Мы не раз делили тяготы, мой добрый товарищ, и выпили вместе не одну чашу вина, — мягко сказал Вильгельм. — Иди с миром, и желаю тебе удачи, но прошу, не вздумай отделаться от леди Эйслинн в порыве минутного безумства. Поверь, она редкостная женщина и сделает честь любому мужчине, согласившись стать его женой.

Вулфгар снова опустился на колени перед королем.

— Дама будет отослана к тебе, как только я сочту нужным, Вулфгар, — пообещал Вильгельм. — Я еще увижусь с тобой до того, как отправлюсь в Нормандию, а ты покинешь Лондон. Доброй ночи, Вулфгар.

С этими словами Вильгельм удалился, а Вулфгар вышел во двор, где стоял Гунн. Он вскочил в седло, однако причины спешить домой не было. Оставалось лишь гадать, когда Вильгельм освободит Эйслинн из-под своей опеки, и Вулфгар ругал себя за неумение уговорить короля и объяснить, как страдает в разлуке. Он медленно ехал по тихим улицам, глазея в окна домов, и, обнаружив маленький кабачок, вошел и потребовал кувшин эля. Может, хмельное питье облегчит немного его одиночество, а если выпить весь кувшин, даже ночь пройдет вполне сносно.

Вулфгар поднес чашу к губам, но эль горчил, и он скоро поднялся, почти ничего не выпив. Добравшись до другого трактира, он заказал густое красное вино, но и оно не смогло заглушить боль. Наконец Вулфгар оказался у дома и долго грустно стоял перед дверями, не желая входить. Было уже совсем поздно, когда он ступил в холл. Все остальные давно уже спали. В очаге догорал огонь, Вулфгар потушил его и, волоча ноги, начал подниматься по лестнице. Проходя мимо маленькой каморки, где спала Глинн, он услышал шорох.

Что это?

Он остановился.

Неужели там Глинн? Конечно, Глинн! Но если она здесь, значит, Эйслинн…

Вулфгар подбежал к спальне и, распахнув двери, обнаружил, что девушка стоит у окна и расчесывает волосы. Увидев Вулфгара, она улыбнулась. Он закрыл дверь и прислонился к косяку, оглядывая комнату. Все на месте: ее вещи сложены на сундуке, гребни — на маленьком столике. Эйслинн была одета в мягкое облегающее белое платье-рубаху и словно светилась неким внутренним сиянием. Она плохо видела стоявшего в полумраке Вулфгара и чуть прищурилась, но он мгновенно оказался рядом и рывком притянул ее к себе, ища губами губы, заглушая все слова, вопросы и объяснения в древнем, как сам мир, приветствии. Не дав ей времени отдышаться, он поднял ее и понес к кровати, Эйслинн попыталась что-то сказать, но он снова припал к устам девушки, словно умирающий от жажды, и вдавил тяжелым телом в мягкую перину. Рука скользнула в вырез ее платья, а обжигающие губы проложили дорожку по шее до того места, где пальцы сжимали нежную добычу.

Вулфгар собрался снять с девушки рубашку, но тут же в недоумении отстранился. Губы Эйслинн подрагивали, из-под опущенных ресниц по щекам тихо катились слезы. Вулфгар нахмурился.

— Эйслинн, радость моя, ты боишься?

— О Вулфгар, — выдохнула она, — я страшусь лишь одного — что ты захочешь избавиться от меня. Думаешь ли ты, какая судьба ждет меня тогда? — Она открыла глаза и взглянула на него. — Кубок часто наполняют вином, доставляющим удовольствие, но когда он погнется и потеряет прежний вид, его без сожаления выкидывают. Это вещь. Ее купили. Ею владеют. Ее используют. Я ведь женщина. Мое предназначение в жизни определено на небесах, и я с ужасом жду того дня, когда состарюсь и одряхлею и другая согреет твою постель.

Но Вулфгар попытался смехом прогнать ее страхи.

— Ни один кубок не знает вкуса вина и не может сказать, пьянит ли новый напиток больше старого. Да, бедная чаша, мои руки привыкли к твоим округлостям, и ничего изящнее и красивее я еще не подносил к своим губам. То, чем полна ты, кружит голову, лишает разума и сводит с ума. Но ведь и ты познала наслаждение, не так ли?

Эйслинн поднялась и, подобрав под себя ноги, одернула рубашку.

— Господин, я провела эти дни при дворе Вильгельма. Все это время я была благородной дамой, и он, и все остальные смотрели на меня как на благовоспитанную девушку из хорошей семьи, однако мое ложное положение и фальшь происходящего тяжелым грузом легли мне на сердце, ибо только мне известно, кто я такая на самом деле.

— Напрасно ты принижаешь себя, милая, ведь только сегодня я рисковал жизнью ради тебя. Разве можно потребовать большую цену?

Эйслинн, отмахнувшись, издевательски усмехнулась:

— Сколько ты платил за женщин в Нормандии? Стоимость одного двух платьев? Пригоршню медяков?

Какая разница — одна монета или тысяча? Женщина, которой заплачено, по-прежнему остается шлюхой. Нынче ты отдал час-другой собственной жизни. Да, цена немалая, понимаю, особенно для меня, поскольку я ценю твою жизнь, вероятно, еще выше, чем ты. Но много ли дал Вильгельм за твою жизнь? А обет верности? Могу ли я купить их у него? Но сколько бы ты ни тратил на меня, я все-таки остаюсь женщиной, порядочной и честной. И если приду к тебе по доброй воле, как бы щедро ты ни оценил меня, все равно стану потаскухой. Вулфгар вскочил и гневно уставился на нее.

— Ты принадлежишь мне, и сама дважды клялась в этом. Эйслинн, пожав плечами, ослепительно улыбнулась.

— Пришлось выбирать из двух зол. Один раз, чтобы избавиться от негодяя, второй — чтобы поддержать твое достоинство и помочь сохранить честь. Вулфгар, неужели ты не видишь? — Она протянула руку к двери. — Я сейчас могу отправиться на улицу, и ты, надеюсь, не станешь отрицать, что десятки знатных и благородных лордов будут счастливы оказаться в моей постели?

Вулфгар покачал головой и хотел что-то возразить, но она вновь заговорила с таким пылом, словно пыталась силой вбить мысли ему в голову.

— Вулфгар, послушай. Какая разница — один или дюжина? И при чем здесь цена? Мы не связаны обетами, а это значит, что, отдаваясь тебе без сопротивления, я становлюсь шлюхой.

Вожделение, снедавшее Вулфгара, мгновенно угасло, и он, вскинувшись, почти зарычал:

— В таком случае не все ли равно — пригоршня медяков или слова, которые бормочет святой отец в церкви? Только тогда человек связан на всю жизнь! Но цена… цена все равно уплачена!

Эйслинн отвернулась, и слезы снова потекли по щекам. Вулфгар так и не понял, что делает ее той самой женщиной, которую он так жаждет. Девушка вновь заговорила, так тихо, что ему пришлось напрягать слух:

— Я всегда буду рядом, как ты того желаешь. Бери меня снова и снова, но я буду сопротивляться, насколько хватит сил.

И, признавая поражение, она уныло опустила голову. Соленые капли разбивались о сложенные на коленях ладони. Не в силах вынести вида плачущей девушки и не зная, как ее утешить, Вулфгар повернулся и рассерженно выскочил из комнаты.

Он долго стоял перед очагом, стиснув зубы и угрюмо глядя в огонь.

— Неужели мне предстоит всю жизнь ее насиловать? Когда же она придет ко мне сама? — пробормотал он наконец.

— Вы что-то сказали, господин? — раздался за спичной гнусавый голос. Обернувшись, он увидел Сенхерста.

— Саксонская свинья! — заревел Вулфгар. — Убирайся!

Парень поспешил исчезнуть, а Эйслинн, услышав крик Вулфгара, догадалась, почему тот срывает зло на других. Она поднялась с постели и шагнула к двери, чувствуя, как слабеет решимость, но все-таки превозмогла себя и подошла к окну. Прислоняясь головой к раме, девушка долго смотрела на темный спящий город.

Огонь совсем погас, когда Вулфгар снова открыл дверь спальни. Эйслинн, уже лежавшая в постели, быстро закрыла глаза и притворилась спящей. Перина просела под тяжестью мужского тела. Вулфгар прижался к девушке, но она лишь вздохнула и сонно пошевелилась. Однако он не устоял перед ее близостью. Его руки скользнули по ее телу в дерзкой ласке. Не успела Эйслинн опомниться, как он подмял ее под себя, терзая губы сначала нежными, а потом требовательно жгучими поцелуями, пока она, ослабевшая и задыхающаяся, не покорилась его воле.

— Нет, нет, пожалуйста, — чуть слышно лепетала девушка, но Вулфгар уже ничего не слышал, и она поняла, что битва опять проиграна. Вулфгар вонзился в нее, и Эйслинн всхлипнула, ощутив, как собственное тело предает ее. Напряжение все росло, пока огромная волна не захлестнула девушку и не унесла высоко в небо, где рассыпалась на сотни сверкающих капелек-искр.

Некоторое время спустя, когда порыв страсти прошел, она, утомленная и измученная, лежала в его объятиях, но, как ни странно, плакать не хотелось. Эйслинн переполняло необычное удовлетворение. Вулфгар так великодушен! Он осыпает ее подарками, хотя перед этим клялся, что не собирается тратиться на женщин. Утверждает, что не дерется из-за прекрасного пола, однако не задумываясь вступил в поединок с Рагнором. Очевидно, он во многом переменился, и, вероятно, это еще не конец.

Следующие несколько дней прошли быстро. Вулфгар неукоснительно выполнял свои обязанности и часто бывал во дворце по делам, касавшимся поместья. На людях они с Эйслинн вели себя как любовники — обменивались нежными взглядами и старались держаться поближе друг к другу. Но наедине с ним Эйслинн превращалась в холодную, недоступную деву, страшившуюся даже легкого прикосновения Вулфгара. Ее сопротивление стало выводить его из себя. Каждый раз приходилось все начинать заново и, набравшись терпения, усердно атаковать ее твердыню, однако потом она не спешила отстраниться, как прежде, и подолгу лежала, прижавшись к нему и наслаждаясь теплом его тела.

Через три дня Вильгельм прислал письмо, в котором освобождал Вулфгара от службы и приказывал отправляться в Даркенуолд и заняться строительством замка. Перед отъездом у Вулфгара оказалось множество дел, и вернулся он поздно. Эйслинн поужинала одна и ожидала его в спальне. У очага подогревалось блюдо с мясом, на подоконнике стоял кувшин эля. В эту последнюю ночь в Лондоне они долго стояли у окна, глядя вдаль, пока луна не поднялась высоко на небе, ощущая безмятежность, покой и тихую радость, никогда не испытываемые раньше.

На следующее утро началась предотъездная суматоха. Паковались последние узлы и сносились вниз. Эйслинн оделась и, завернувшись в теплый плащ, спустилась в холл, где наскоро позавтракала, прежде чем направиться к конюшне. Ее маленькая чалая лошадка была привязана к задку повозки, без седла и сбруи. Девушка, недоуменно нахмурившись, обернулась к стоявшему рядом Гауэйну:

— Сэр рыцарь, мне придется ехать в повозке?

— Нет, миледи. Ваша лошадь вон там.

Он со странной улыбкой показал куда-то, но больше ничего не прибавив, повернулся и отошел. Эйслинн пожала плечами и, присмотревшись, заметила в конюшне серую в яблоках кобылку. У нее на спине красовалось дамское седло Эйслинн, а рядом лежала меховая полость, чтобы прикрыть ноги девушки во время поездки. Эйслинн провела ладонью по спине кобылки, восхищаясь гладкой шкурой и упругими мышцами, погладила по бархатистой серо-голубоватой морде. Услышав чьи-то шаги, она обернулась и увидела Вулфтара, с веселой улыбкой наблюдавшего за ней. Эйслинн открыла было рот, но рыцарь опередил ее.

— Это твоя, — коротко объявил рыцарь. — Взамен Клеоме.

Он вывел Гунна из стойла. На сердце у Эйслинн потеплело. Счастливо улыбнувшись, она последовала примеру Вулфгара и огляделась. Но поблизости не было никого, кто помог бы ей сесть в седло. Заметив ее беспомощный взгляд, галантный сэр Гауэйн спрыгнул на землю, осторожно посадил девушку на лошадь и закутал ей ноги полостью. Потом вскочил на своего коня, и отряд выступил в путь. Не дождавшись ни слова от Вулфгара, Эйслинн постаралась держаться от него в нескольких шагах. Всадники не спеша проехали по улицам города. Кавалькаду замыкали лучники и скрипучая на ходу повозка. Они миновали мост и, проехав через Саутуорк, выбрались на большую дорогу. Вулфгар то и дело оборачивался, словно желая убедиться, что все в порядке. Наконец он придержал Гунна, пока Эйслинн не очутилась рядом. Девушка улыбнулась. Теперь она занимала место, по праву принадлежащее его жене.

День выдался холодным, и в эту ночь пришлось раскинуть шатры — один для Вулфгара с Эйслинн, другой — для остальных рыцарей. Глинн пришлось спать в повозке, неподалеку от шатра Вулфгара. Разожгли огромный костер и после горячего ужина отправились на ночлег. Все было тихо, и Эйслинн уже из шатра любовалась мерцанием умирающего огня. Они укрылись потеплее, и вскоре Вулфгар обнял ее. Но со стороны фургона донесся шорох; рыцарь разочарованно опустил руку. Прошло несколько минут, и Эйслинн снова ощутила его прикосновение, но все повторилось сначала. Вулфгар отодвинулся, пробормотал проклятие, и Эйслинн услышала раздраженный шепот:

— Что она ворочается, словно голодная корова в стойле?!

Он сделал третью попытку, и Глинн вновь устроилась поудобнее. Вулфгар, окончательно выведенный из себя, натянул на голову волчью шкуру. Эйслинн весело прыснула и прижалась к его теплой спине.

На следующий день тучи разошлись, но было по-прежнему холодно. Лошади выдыхали огромные клубы пара, оседавшего инеем на сбруе. Они вновь отправились в путь, и на сердце Эйслинн было легко — девушка знала, что сегодняшнюю ночь она проведет в родном доме.

Глава 17

Процессия вступила во двор Даркенуодда, и хотя ни трубы, ни фанфары не возвестили об их прибытии, общего настроения это не испортило, поскольку во всей округе, кажется, не осталось ни единого человека, который не явился бы приветствовать нового хозяина. Эйслинн, тепло закутанная, восседала на кобылке. Норовистое животное гарцевало и вырывалось вперед, но девушка крепко вцепилась в поводья, стараясь держаться позади Вулфгара. Он провел Гунна через толпу и спешился у дверей дома. Как только слуга взял лошадь Эйслинн под уздцы, Вулфгар снял девушку с седла и поставил рядом с собой. Эйслинн подняла голову, намереваясь что-то спросить, и Гвинет мрачно нахмурилась, отметив их нежные взгляды. Они направились в дом в окружении рыцарей, сопровождавших Вулфгара в Лондон, и остававшихся в Даркенуолде норманнов, детей, подначивающих друг друга коснуться рыцарских доспехов, особенно панциря Вулфгара, и горожан, взиравших на суматоху издалека. Гвинет молча вошла следом, не закрыв за собой дверь. Псы радостно лаяли, а домочадцы громко здоровались с вновь прибывшими. От очага, где двое молодых парней вращали вертел, доносился аппетитный запах жарившегося кабана, смешиваясь с запахами пота, кожи и горьковатым благоуханием только что сваренного эля.

Здесь Эйслинн были знакомы каждый голос и каждый звук. В этом невыносимом хаосе она, казалось, расцветала. Сердце забилось сильнее при виде родных лиц. Она дома, наконец-то дома, избавилась от удушливой атмосферы двора! Женщины возбужденно переговаривались, стараясь скорее приготовить обед, и разносили уставшим с дороги путникам рога с элем. В зале зазвучали громогласные тосты, и Эйслинн очутилась среди людей, затеявших с Вулфгаром шутливую перебранку. Чувствуя себя не на своем месте, она попыталась отойти, но Вулфгар, не прекращая беседы, опустил руку на ее плечо и привлек к себе. Довольная, Эйслинн прислонилась к возлюбленному, наслаждаясь его глубоким голосом и заразительным смехом.

Но в эту минуту, перекрывая шум, прозвенели слова Гвинет, и в зале воцарилась тишина:

— Ну, Вулфгар, ты прикончил довольно саксов, чтобы наконец насытить жажду крови?

Она намеренно неспешно вышла вперед, и люди боязливо расступились.

— Сумел ты получить в награду это чудесное местечко, или нам придется снова сложить пожитки и ехать куда глаза глядят?

— Оно мое, Гвинет, — снисходительно усмехнулся Вулфгар. — Даже Рагнор не смог отобрать его у меня.

— Что ты хочешь сказать? — удивилась Гвинет.

— Разве ты не знала? — издевательски хмыкнул Вулфгар. — Мы сошлись в поединке за право владеть этой землей и леди Эйслинн.

Глаза Гвинет зловеще сузились.

— Чего добивается эта шлюха? — злобно вскричала она. — Какие ее уловки и хитрости заставили сойтись в бою тебя и благородного рыцаря? Она, должно быть, наговорила всяких небылиц, чтобы оклеветать меня перед тобой! Так и вижу, как она с притворной невинностью закатывает глазки!

Вулфгар ощутил, как Эйслинн сжалась, хотя внешне ничем не выказала гнева. Гвинет под спокойным взглядом Вулфгара протянула к нему руку и умоляюще произнесла:

— О, неужели ты не разгадал ее игры, брат? Она пытается править Даркенуолдом и отвратить тебя от родных и семьи. Преодолей в себе низменные побуждения бастарда и избавься от нее, пока не погиб сам. Сколько благородных девиц ты встречаешь при дворе! Развлечения и игры с грязной тварью не пристали лорду!

Гвинет окинула девушку надменным взглядом, прежде чем продолжить обличительную тираду.

— Она и крепостных настроила против меня! Представь только, загородила мне дорогу и не дала наказать наглеца Хэма, когда тот осмелился ослушаться моего приказа! Да-да, даже Суэйна ухитрилась поймать в свои сети и заставила предать тебя! Теперь он, без всякого сомнения, на ее стороне! — И, злобно улыбнувшись, прошипела: — Она тебе не поведала про свою симпатию к бывшему женишку и о том, что оба творили в твое отсутствие? Ты как раз вовремя поселил в зале этого раба, чтоб дать им возможность получше познакомиться друг с другом!

Гвинет заметила помрачневшее лицо Вулфгара и поняла, что ее замысел удался.

— А эта добрая Хейлан, которую ты послал сюда…

Она обернулась к вдове. Та, смущенно переминаясь в углу, выглядела, однако, очень хорошенькой в одном из принадлежавших когда-то Эйслинн платьев.

— Эйслинн сразу же невзлюбила ее и не пожелала поделиться даже самыми жалкими обносками, пока я не восстановила справедливость. Не вижу ничего дурного в том, чтобы заставить ее отдать несколько платьев тем, кто в них нуждается. Но она потребовала еще, чтобы свободная женщина жарила мясо и готовила еду, как крепостная!

Вулфгар оглядел собравшихся. На некоторых лицах отразилось сомнение, на остальных — откровенная ярость. Гаузйн гордо выпрямился, готовый броситься на защиту Эйслинн. Вулфгар, покачав головой, повернулся к сестре.

— Я ни из чьих уст не слышал клеветы, пока не появилась ты, Гвинет, — спокойно заметил он, и та раскрыла рот от удивления. — Говоря по правде, Эйслинн ни словом не упомянула ни о тебе, ни о Хейлан.

Гвинет что-то смущенно пробормотала, и Вулфгар язвительно улыбнулся.

— Кажется, дорогая сестрица, ты сама себя выдала. Но теперь, когда ты выложила все свои жалобы, прошу тебя крепко-накрепко запомнить мои слова. Я здесь господин и повелитель, Гвинет, как указано в грамоте на владение. К тому же я еще судья, а если понадобится, то и палач. И ни один человек, кроме меня, не смеет здесь никого наказывать, даже ты. У тебя в этом доме нет никакой власти. И прав тоже. И ты, как остальные, должна подчиняться установленным мной законам, иначе, клянусь, тебя постигнет та же кара, что и любого другого ослушника, так что будь поосторожнее, сестра. Что же до тех, кого я послал сюда, — прибавил он, пристально уставясь на Хейлан, поежившуюся под его взглядом, — они должны работать на этой земле и верно служить мне, и никому не было дано позволения остаться в этом доме.

Вулфгар мельком взглянул на Эйслинн, прежде чем вновь обратиться к Гвинет.

— Ты отказываешься видеть, что Эйслинн предана мне и старается исправить то, что ты умудряешься натворить. Мне по душе ее общество, и она живет в этом доме под моей защитой, так же как и ты. Я с радостью и охотой награждаю ее за труды и старание, поскольку таково мое желание. Керуик прекрасно знает силу моего гнева, и не сомневаюсь, что он не осмелится даже притронуться к тому, что принадлежит мне. — И, показав на одежды Гвинет и Хейлан, язвительно бросил: — Вижу, вы прекрасно разделили ее жалкие обноски, но отныне все, чем владеет Эйслинн, неприкосновенно, и всякий, кто возьмет ее вещи, будет считаться вором. Мне не нравится, когда ты шаришь в моей спальне, и поэтому приказываю тебе заходить туда лишь с моего позволения. Гвинет сконфуженно молчала, не в силах найти ответа.

— Из уважения к твоему отцу и нашей матери я говорю с тобой мягко, но впредь постарайся не испытывать моего терпения.

— Я и не ожидала, что ты посочувствуешь моей злосчастной участи, Вулфгар, — вздохнула Гвинет. — В конце концов, я всего лишь твоя сестра.

Она повернулась и со спокойным достоинством удалилась, вызвав жалость во многих сердцах. Хейлан с недоумением посмотрела ей вслед, и когда Гвинет исчезла из виду, подошла к очагу, где жарились кабан и другая дичь. Там уже стоял Керуик, издевательски поблескивая ясными голубыми глазами.

— Твой наряд слишком хорош для такого низменного занятия, миледи!

— Прекрати болтовню, чурбан неотесанный, — прошипела Хейлан. — Или я постараюсь вышибить дурь у тебя из головы! Теперь мой брат Сенхерст здесь и никому не даст меня в обиду!

Керуик искоса поглядел на вышеупомянутого защитника, который в этот момент, отдуваясь, тащил наверх сундук Вулфгара, и ехидно ухмыльнулся.

— По-моему, Сенхерсту не до твоих бед, у него и своих полно. Хороший парень, не замахивается высоко, не стремится разделить стол с хозяином, а честно делает свое дело.

Хейлан вспыхнула, но не нашлась с ответом и принялась протыкать мясо ножом, чтобы проверить, хорошо ли оно поджарилось.

Ужин закончился, и было уже поздно, когда Эйслинн направилась в спальню следом за Вулфгаром. Пока он запирал двери, девушка закружилась по комнате, радуясь, что она снова дома.

— О Вулфгар, — воскликнула она, — столько счастья просто невозможно вынести!

Однако Вулфгару было не до веселья. Настроение непоправимо испортили грязные намеки Гвинет. Он так и не сумел выбросить их из головы и теперь намеревался добиться правды.

Головокружение наконец одолело девушку. Эйслинн остановилась и покачнулась, но тут же со смехом бросилась на кровать. Вулфгар подошел ближе и молча наблюдал, как она с детским восторгом разбрасывает шкуры, но не выдержал и грозно уставился на нее. Эйслинн встревожено вскочила и уселась на корточки.

— Ты не болен, Вулфгар? Может, ноют старые раны? Ложись поскорее, я разомну мышцы, и боль уйдет.

Брови Вулфтара грозно сошлись.

— Эйслинн, признайся, ты обманула меня?

Эйслинн ошеломленно воззрилась на него.

— Прежде чем ты ответишь, — медленно продолжал Вулфгар, — знай, что я все равно докопаюсь до истины. Ты спала с Керуиком, пока меня не было?

Не отводя от него взгляда, девушка встала на колени, пока их глаза не оказались на одном уровне: серые, затуманенные нерешительностью и чем-то вроде страха, и фиалковые, потемневшие от гнева. Эйслинн трепетала от бешенства. Подумать только, отнять у нее гордость, чтобы потом сомневаться в верности!

Наконец она не выдержала и ударила его в грудь крепко сжатым кулаком. Рука на мгновение онемела от боли, и на глазах выступили слезы, но Вулфгар даже не шевельнулся. Девушка разъярилась еще больше.

— Да как ты смеешь! Сделал меня своей рабыней, лишил добродетели и теперь задаешь подобные вопросы! Ах ты, гнусный предатель, подлый осел…

Сорвав с кровати шкуру, она вскочила и бросилась к двери, но у самого порога остановилась и обернулась. Горечь и злоба кипели в душе, не находя выхода. Разгневанно топнув ногой, она помчалась по лестнице в зал, не заметив Болсгара, удивленно глазевшего на нее со своего места у очага. Эйслинн пересекла двор, но не зная, куда идти, свернула на узкую тропинку, ведущую к лачуге Майды, и насмерть перепугала мать, когда распахнула дверь, но тут же заперла ее на тяжелый засов и улыбнулась.

Ничего не объяснив Майде, она уселась на единственный стул, завернулась в шкуру и упрямо уставилась на огонь. Старуха распознала все признаки надвигающегося урагана и поняла, что наконец-то отомщена — дочь отвергла Вулфгара. С губ Майды сорвался смешок. Злорадно оскалившись, она вскочила и начала плясать вокруг дочери, не разделявшей ее восторгов. Но раздавшиеся внезапно тяжелые шаги заставили ее замолчать. Дверь заскрипела и задрожала под тяжелыми ударами.

— Эйслинн!

Девушка рассерженно оглянулась и снова залюбовалась языками пламени.

— Эйслинн!!

Стропила тряслись, но Эйслинн не отвечала. Наконец засов вылетел из гнезда. Дверь, сорванная с кожаных петель, упала на пол. Майда вскрикнула и забилась в угол. Эйслинн вскочила со стула и в бешенстве стиснула зубы. Вулфгар переступил через лежавшую дверь и направился к разъяренной девушке.

— Саксонская девчонка! Запомни: никакие запоры не помешают взять то, что мне принадлежит!

— Я принадлежу тебе, господин? — издевательски бросила она.

— Да! — прогремел он.

Эйслинн заговорила медленно, словно каждое слово причиняло ей неимоверную боль:

— Так я стала твоей, господин, по праву завоевателя? Или после слов, произнесенных священником? А может, просто потому, что ты так утверждаешь?

— Ты спала с этим подлым псом? — закричал Вулфгар.

— Нет! — взорвалась Эйслинн и продолжала уже мягче и медленнее, чтобы он лучше понял: — Как я могла решиться на такое в присутствии Хэма, Глинн и моей матери, да еще Суэйна, каждую ночь спавшего под моей дверью? Неужели стала бы развлекать их подобными играми? — Глаза девушки засверкали непролитыми слезами. — Неужели стала бы отрицать очевидное и умолять пощадить меня и мое достоинство? Если желаешь, верь каждому слову Гвинет, но не ожидай, чтобы я кланялась, пресмыкалась и просила прощения за то, чего не совершала! Решай, кто прав, я или твоя сестра! Больше я не собираюсь отвечать на твои обвинения и не стану молить тебя признать мою правоту.

Вулфгар долго смотрел на нее и, протянув руку, осторожно смахнул прозрачную каплю с ее щеки.

— Ты нашла место в моем сердце, саксонская дева, — пробормотал он, — куда лишь одна ты способна нанести удар.

Он рывком прижал ее к себе, заглянул в ее огромные глаза, сгорая от страсти и желания, и, не произнося ни слова, взял ее на руки и понес через ночь в тускло освещенный дом. Провожая их взглядом, Болсгар тихо хмыкнул:

— Ах эти молодые парни, всегда добьются своего!

Глава 18

Начался второй месяц года, и снег уже успел растаять, но холодные дожди шли почти каждый день, и облака цеплялись за вершины холмов. С болот тянулись густые туманы, укрывавшие городок. Ледяная сырость проникала до костей, и только приветливое пламя изгоняло ее.

Лачуга Майды к утру окончательно выстывала, и сейчас Эйслинн старательно загасила оставшиеся угли, чтобы вымести золу и почистить очаг. Сегодня Вулфгар будет ухаживать за лошадьми, как всегда, когда работы было мало. Девушка воспользовалась этой возможностью, чтобы навестить мать и принести еды. Майде стало трудно выходить в ледяной ливень.

Старуха сидела на грубо сколоченной кровати. Полубезумная улыбка кривила ее губы. Старая ведьма хищно наблюдала за ничего не подозревающей дочерью.

У Эйслинн разболелась поясница, и девушка быстро выпрямилась, потирая спину. От резкого движения комната поплыла перед глазами, и Эйслинн, пошатнувшись, ухватилась за каменный дымоход, чтобы не упасть. Она подняла руку, пытаясь отереть пот со лба, но в мозгу эхом отдались слова матери:

— Ребенок уже шевелится?

Эйслинн испуганно вскинулась и повернулась к старухе, силясь что-то сказать. Она отступила от очага и тяжело села, подняв глаза на мать в немой мольбе. Руки крепко сжимали метелку.

— Думала, сможешь вечно скрывать это от меня, дитя мое? — злорадно осведомилась Майда.

— Нет, — пробормотала Эйслинн, задыхаясь в спертом воздухе лачуги. — Я слишком долго скрывала это от себя.

Только сейчас она поняла, что уже какое-то время носит под сердцем младенца. Груди набухли, и с ночи, проведенной в постели с Рагнором, у нее не было месячных. Печаль тупой болью разрасталась в груди, а от слов Майды скрутило все внутри, где уже росло зароненное кем-то из двоих семя.

— Да, малышка моя, я знаю, ты тяжела, но чье это дитя? — промолвила мать.

Дикий хохот разнесся по комнате. Майда начала раскачиваться, восторженно хлопая руками по коленям. Наклонившись вперед, она поманила дочь искривленным пальцем и хрипло прошептала:

— Не грусти, дочь моя! Какая сладостная месть! Как передерутся между собой хвастливые норманнские лорды! Бастард за бастарда!

Эйслинн в ужасе охнула при мысли, что принесет в мир еще одного незаконнорожденного ребенка. Она не находила утешения в словах матери и, неожиданно почувствовав потребность остаться одной, схватила плащ и поспешно вышла во двор.

Холодное прикосновение тумана немного освежило девушку, и она медленно побрела назад к дому, пробираясь среди ив, росших на краю болота. Остановившись у трясины, она посмотрела на журчащий ручеек, и на миг показалось, что он смеется над ней. Когда-то гордая Эйслинн так низко пала. Чьего ублюдка она носит? Чей он? Чей?

Ей хотелось заплакать, криком выплеснуть тоску и боль, но она лишь тупо смотрела на темную воду и неясные силуэты деревьев, не зная, как объясниться с Вулфгаром. Он, конечно, не обрадуется, поскольку привык к вечерним развлечениям в постели. Нужна ли ему беременная любовница?

Ужасная мысль закралась в душу, но Эйслинн немедленно отбросила ее. Вулфгар не настолько жесток, чтобы выгнать ее с ребенком. Значит, нужно рассказать обо всем, как только они останутся наедине.

Случай представился быстрее, чем смела надеяться Эйслинн. Стоя в полумраке конюшни, она сообразила, что, кроме Вулфгара, здесь никого нет. Девушка сначала решила подождать до вечера, но лучше, если у него будет другое занятие, чтобы отвлечься.

Масляный светильник свисал со стропила, и Вулфгар работал в его дымном сиянии. Он зажал коленями копыто Гунна и подрезал его коротким ножом. Эйслинн внезапно испугалась, что он, охваченный яростью, резко вскочит, когда она сообщит ему такую новость. Нерешительность одолевала ее, робость не позволяла вымолвить слова, но умный конь повернул голову и фыркнул, предупреждая хозяина о ее присутствии. Глубоко вздохнув, девушка переступила порог. Вулфгар выпрямился, опустил ногу коня и вытер руки. Эйслинн подошла ближе, и Вулфгар заметил, что она колеблется. Он молчал, давая ей время прийти в себя, и принялся пока старательно растирать бока животного.

— Господин, — тихо пробормотала она, — боюсь, то, что я скажу, разгневает тебя.

— Позволь мне самому судить об этом, — весело расхохотался Вулфгар. — Увидишь, что я предпочитаю любую горькую правду сладкой лжи.

Эйслинн заглянула в улыбающиеся серые глаза и выпалила:

— Даже если я ношу ребенка? Вулфгар пожал плечами и выпрямился.

— Этого следовало ожидать. Такое случается. — И, хмыкнув, добавил: — Пройдет еще немало времени, прежде чем ты настолько раздашься, что придется отложить наши забавы!

Эйслинн зарычала так свирепо, что голуби зашевелились под стрехой. Гунн, кося темным глазом, отскочил, но Вулфгар, проявив меньше мудрости, чем животное, остался на месте, широко улыбаясь в гневное лицо девушки.

— Думаю, что смогу вынести долгую засуху, милая, недаром я привык к воздержанию!

Он повернулся, довольный собственной шуткой, но не успел сделать и шага, как Эйслинн набросилась на него сзади, колотя кулаками по спине. Вулфгар, застигнутый врасплох, попытался оглянуться, но она тут же начала наносить удары ему в грудь, до тех пор, пока не поняла, что рыцарю нисколько не больно. Эйслинн хищно оскалилась и, слегка отступив, пнула его в колено ногой в башмаке на деревянной подошве. Вулфгар пошатнулся и поспешно спрятался за Гунна, потирая ушибленную ногу.

— Какое безумие нашло на тебя, девушка? — недоуменно упрекнул он. — Чем я заслужил подобное обращение?

— Ты подлый мерзавец! — бушевала она. — Наделенный к тому же куриными мозгами!

— Но что прикажешь мне делать? — спросил он. — Вести себя, словно случилось огромное несчастье или чудо? Я все время ожидал этого! Рано или поздно ты все равно бы попалась!

— О-о-о! — гневно закричала Эйслинн. — Ты низкий, невыносимый, тупоголовый болван!

И, круто развернувшись, так что взметнулся плащ, устремилась к выходу, рассерженно пнув по пути охапку соломы. Соломинки взвились в воздух, и Гунн снова испуганно отпрянул. Вулфгар, зажатый между стеной и конем, тяжело дышал.

Для Эйслинн, спешившей к выходу, некоторым утешением послужили приглушенное проклятие и оклик Вулфгара:

— Эй, неуклюжая кляча! Шевелись!

Эйслинн открыла тяжелую дверь и очутилась в зале. Мужчины, стоявшие у очага, разом обернулись. Лишь Болсгар и сэр Милберн были настолько поглощены игрой в шахматы, что даже не подняли голов. Остальные, видя, что причин для тревоги нет, тут же перестали обращать на нее внимание, и Эйслинн, едва сдерживая ярость, поднялась наверх. Навстречу ей шел Керуик с дровами для Гвинет, и Эйслинн вспомнила, что не заготовила дров для матери. Остановив бывшего жениха, девушка попросила:

— Керуик, не смог бы ты принести дров и для моей матери, если, конечно, не слишком занят? Боюсь, как бы она не замерзла ночью.

Керуик пристально вгляделся в нее, заметив раскрасневшиеся щеки и упрямо вздернутый подбородок.

— Тебя что-то тревожит, Эйслинн?

— Это совершенно не важно, — сдержанно ответила девушка.

— Ты ворвалась сюда, словно ветер с моря, — вздохнул Керуик. — И не отрицай, что просто так, без всякой причины, пришла в такое негодование!

— Не лезь в чужие дела, Керуик, — бросила девушка. Керуик рассмеялся и кивком указал на собравшихся внизу.

— Уж конечно, не они вызвали твой гнев. Ссора влюбленных?

— Тебя это не касается, Керуик, — сухо отрезала Эйслинн. Керуик свалил дрова на пол.

— Ты сказала ему о ребенке? — тихо спросил он. Девушка, вскинувшись, в ужасе уставилась на него, но Керуик добродушно улыбнулся:

— Он плохо отнесся к этой новости? Не нравится получать плоды наслаждения?

— Каждый из вас считает себя вправе решать мою судьбу, — непримиримо пробормотала Эйслинн, едва успев оправиться от удара, нанесенного его вопросом.

— Так, значит, великий норманн не знал, — задумчиво Покачал головой Керуик. — Слишком много времени проводит в сражениях, чтобы разбираться в женщинах.

Эйслинн резко вскинула голову.

— Я не говорила, что ему ничего не было известно, — запротестовала она, но тут же, сложив руки, капризно надулась. — Судя по всему, он этого ожидал.

— Он признает младенца своим или все свалит на Рагнора? — пренебрежительно осведомился Керуик. Фиалковые глаза хищно блеснули.

— Это, вне всякого сомнения, дитя Вулфгара.

— Неужели? А твоя мать поведала…

— Моя мать! — вскричала Эйслинн, подступая ближе. — Так вот откуда ты узнал!

Керуик предусмотрительно попятился.

— Кажется, она слишком много болтает, — процедила девушка. — Но что бы она ни плела, это младенец Вулфгара.

— Если тебе угодно, Эйслинн, — осторожно заметил Керуик.

— Вот именно, потому что это правда, — огрызнулась она.

— По крайней мере Вулфгар куда благороднее этого подлеца.

— Так оно и есть, — фыркнула Эйслинн, — и прошу тебя, мой добрый друг, не забывай об этом.

Она громко захлопнула за собой дверь, оставив Керуика поражаться ее преданности Вулфгару, хотя все знали, что норманн довольно грубо отказывался от женитьбы.

Эйслинн раздраженно подошла к окну, все еще разгневанная бесцеремонностью Керуика. Да как он смеет даже намекать, что в ней растет семя Рагнора, когда она не может без ненависти думать о насильнике!

Эйслинн задумчиво шаркнула носком башмака по полу. Даже если младенец вправду зачат Рагнором, отцом его будет Вулфгар, и она, Эйслинн, исполнена решимости добиться этого.

Керуик направился к Майде, но по пути остановился у конюшни, наблюдая за хозяином. По тону и резким движениям можно было заметить, как сильно выведен из себя Вулфгар.

— Глупое животное, боишься маленькой девчонки! Я подумываю о том, чтобы выхолостить тебя!

Гунн фыркнул и подтолкнул носом руку хозяина… — Оставь меня! — проворчал Вулфгар. — Иначе снова напущу ее на тебя, тогда посмотрим, как запоешь!

— Неприятности, господин? — осведомился Керуик, переступив порог. Ему не терпелось узнать, как воспринял норманн эту новость и собирается ли поступить, как подобает порядочному человеку.

Вулфгар резко вскинул голову.

— Неужели нельзя оставить меня в покое? — неприветливо пробурчал он.

— Прошу прощения, господин. Я думал, что-то случилось. Вы разговаривали…

— Ничего не случилось, — кисло отозвался Вулфгар. — По крайней мере ничего такого, что нельзя было бы исправить.

— Я видел Эйслинн, — осторожно начал Керуик, превозмогая страх, связавший язык. На спине до сих пор остались шрамы и рубцы, и приходилось заботиться о своей безопасности всякий раз, как он упоминал ее имя при Вулфгаре.

Норманн выпрямился и, подняв брови, взглянул на молодого человека:

— Вот как?

Керуик затрепетал, но сила духа превозмогла ужас.

— Она кажется очень расстроенной, сэр.

— Очень расстроенной! — хмыкнул Вулфгар. — Наверняка не так, как я!

— Вы так недовольны будущим появлением младенца? Вулфгар встрепенулся, в точности как Эйслинн, и с подозрением уставился на сакса.

— Так, значит, она тебе сказала? Керуик сильно побледнел.

— Нет, ее мать, несколько недель назад. Вулфгар бросил зажатую в руке ветошь на грубо сколоченный стол.

— У этой дуры Майды чересчур длинный язык!

— Каковы ваши намерения, господин мой? — выдавил Керуик, прежде чем боязнь наказания заставила его проглотить дерзкие слова.

Вулфгар, по-видимому, пришел в бешенство.

— Кажется, ты забываешься, сакс?! Или лишился рассудка? Не помнишь, кто здесь повелитель?

— Помню, сэр, — поспешно отозвался Керуик.

— Тогда запомни также, что я не потерплю подобной дерзости от раба! — объявил Вулфгар, подчеркивая каждое слово.

— Господин мой, — медленно начал Керуик, — Эйслинн росла и воспитывалась в благородной семье и не вынесет унижения. Просто умрет от сознания того, что станет матерью незаконнорожденного.

— По-моему, сакс, ты недооцениваешь девчонку, — фыркнул Вулфгар, отворачиваясь.

— Если вы считаете, что отец Рагнор…

— Рагнор?!

Вулфгар снова повернулся и пригвоздил» Керуика к месту пронзительным взглядом.

— Ты много на себя берешь, сакс! Это не твое дело!

— Похоже, Эйслинн тоже так думает, — вздохнул Керуик. — Она ответила мне почти теми же словами. Вулфгар облегченно вздохнул.

— В таком случае тебе следовало бы послушать ее, сакс.

— Кроме меня, больше некому защищать ее честь, господин, и я забочусь лишь о девушке. Я знаю ее с самого рождения, и трудно видеть ее опозоренной и обесчещенной.

— Поверь, я не причиню ей зла. Младенца можно отослать в Нормандию, и никто ни о чем не узнает. Мои друзья позаботятся о том, чтобы вырастить малыша. Он увидит в жизни куда больше хорошего, чем я.

— Это означает, что вы хотите отослать и Эйслинн? — допытывался Керуик.

— Конечно, нет, — с некоторым удивлением ответил Вулфгар. — Все будет как раньше.

Теперь уже Керуик презрительно хмыкнул.

— Нет, господин, вы, наверное, хорошо знакомы с придворными дамами, но, боюсь, совсем не знаете Эйслинн. Она не отдаст своего ребенка.

— Эйслинн со временем смирится и поймет мою правоту, — нахмурился Вулфгар.

Керуик коротко рассмеялся:

— Послушайтесь меня, господин, и пока ничего ей об этом не говорите.

— Ты угрожаешь мне, сакс, — насторожился Вулфгар.

— Нет, господин, — покачал головой Керуик, — но если вы не хотите потерять леди Эйслинн, не открывайте своих намерений ни ей, ни тем, кто может ее предупредить.

Вулфгар уставился на Керуика и с нескрываемым подозрением осведомился:

— Так, значит, ты предпочел бы оставить дитя здесь, чтобы напоминать о моих грехах и подогревать ненависть к отпрыску норманна?

Керуик раздраженно вздохнул и поклонился с преувеличенным почтением.

— Опять вы ошибаетесь, господин. — И, взглянув в глаза Вулфгара, серьезно произнес: — Но, сэр, неужели вы считаете, будто Эйслинн позволит оторвать от своей груди собственное дитя и услать его за моря и после этого кинется в ваши объятия! Опасайтесь удара клинком в самое сердце или уж лучше сразу достаньте меч и прикончите ее на месте! — И, увидев, что Вулфгар собирается заговорить, предупреждающе поднял руку. — Подумайте хорошенько, господин. Или Эйслинн вместе с ребенком, или никого. Но отобрать малыша вы не сможете.

Вулфгар мельком взглянул на него, но тут же гневно блеснул глазами.

— Уходи, сакс, да поскорее! Чаша моего терпения переполнилась. Эйслинн сделает, как ей будет ведено.

— Да, господин, — ответил Керуик с такой нескрываемой насмешкой, что Вулфгар снова обернулся и, уставившись на него, прочел на лице молодого человека одновременно презрение и недоверие. Норманн уже открыл было рот, чтобы отчитать его, но Керуик поспешно удалился, оставив растерявшегося Вулфгара в одиночестве. Рыцарь долго стоял в оцепенении и, лишь немного опомнившись, вернулся к застоявшемуся Гунну.

Эйслинн сидела перед очагом, завернувшись в одеяло и прислушиваясь к шагам Вулфгара в зале. Они казались более медленными, чем обычно, словно он не решался зайти в комнату. Девушка наклонилась над рубашкой из мягкого полотна, которую шила для Вулфгара, стараясь, чтобы стежки выходили как можно меньше и аккуратнее. Когда он наконец появился в спальне, в лице Эйслинн уже ничто не напоминало о прошедшей буре. Вулфгар видел ее много раз прежде за тем же занятием и в такой же позе. Подняв голову, девушка улыбнулась в знак приветствия, однако Вулфгар нахмурился, недоверчиво глядя на нее. Эйслинн заметила, что он уже успел вымыться в конюшне: волосы влажно блестели, а рукава рубашки были подвернуты.

— Чувствуешь себя получше? — осведомился он.

— Прекрасно, господин. А ты? — мило улыбнулась Эйслинн.

Вулфгар что-то уклончиво пробурчал и стал раздеваться, как всегда, аккуратно складывая одежду. Девушка отложила шитье и, сбросив одеяло, прошествовала обнаженная к кровати, ощущая неотрывный взгляд Вулфгара. Вздрагивая от холодного сквозняка, она поспешно забралась в постель и натянула шкуры до самого подбородка. Вулфгар продолжал глазеть на нее, но когда Эйслинн подняла голову, резко отвернулся. Он долго прикрывал огонь в очаге хворостом, затем вынул меч из ножен, положил на пол и лишь потом направился к кровати. И хотя он больше не запирал дверь на ночь, от этой предосторожности все же не отказался.

Девушка, не желая больше раздражать его, легла на бок, повернувшись к нему спиной и не дав возможности высказать все, что было на душе. Тогда Вулфгар задул свечу и лег рядом, не пытаясь, однако, подвинуться поближе. Казалось, он напряженно прислушивался к чему-то. Эйслинн снова передернула плечами и покрепче закуталась в шкуры. Обычно они обнимались, согревая друг друга, но сегодня она поняла, что Вулфгар не расположен к нежностям. Время тянулось медленно. Повернувшись, она с испугом заметила, что он не сводит с нее глаз, словно пытаясь прочитать мысли.

— Тебя что-то волнует? — прошептала она.

— Только ты, любовь моя. Все остальное не важно.

Эйслинн снова перекатилась на бок и замерла под его пристальным взглядом. Мгновения тянулись целую вечность, однако Вулфгар по-прежнему не пытался обнять ее.

— Мне холодно, — тихо пожаловалась она. Вулфгар чуть придвинулся, но она не почувствовала жара его тела. Эйслинн не сдержала озноба, и спустя несколько долгих минут он наконец оказался совсем рядом, но приник к ней лишь грудью, такой же неуступчивый, несгибаемый, неумолимый. Но тысячу мыслей, теснившихся в голове Вулфгара, затмила одна-единственная — сейчас в его воспаленном воображении представали мягкие налитые груди, гладкая белоснежная кожа, длинные стройные ноги, узкие бедра…

Эйслинн едва не вскочила, ощутив, что Вулфгар прижимается к ней всем телом. Он крепко стиснул ее, и руки заскользили по соблазнительным изгибам и впадинам. Эйслинн поняла, что у него на уме вовсе не стремление получше согреться. Он повернул ее на спину, и девушка уставилась в серые сверкающие желанием глаза.

— Ты знаешь, чего я хочу, — хрипло пробормотал он, прежде чем накрыть ее губы своими, жаркими и жадными.

Девушка оставалась равнодушной и не спешила отвечать на ласки. Но Вулфгар оказался упрямее. Он играл с ее губами, чуть прикусывая, приоткрывая, осыпая ее свирепыми, исступленными поцелуями.

Эйслинн забыла о холоде. Ее пыл разгорался все сильнее, пока пламя не охватило девушку. Тихий жалобный стон сорвался с уст, и она обвила руками его шею, отдаваясь сладостному опьянению. Вулфгар понял, что снова разбил ледяной панцирь, в который она себя заковала. Теперь она льнула к нему, самозабвенно отвечая на мощные толчки. В этот момент оба безоглядно давали и брали, пока не слились в единое целое, распаленные ослепляющей страстью. Губы Вулфгара касались ее лба, подбородка, уха, а ноздри дразнил нежный запах лаванды. Эйслинн, закрыв глаза, трепетала под тяжестью его тела. Неожиданно с языка девушки почти неслышно сорвалось его имя, и оба были захвачены бурным шквалом, водоворотом чувств, уносившим их все дальше, поднимавшим на немыслимые высоты, пока не наступил штиль и они, сплетясь в объятиях, не отправились в блаженное путешествие по облакам, ведомое лишь влюбленным.

Вулфгар поднялся и взглянул на крепко спящую Эйслинн. Легкая морщинка омрачала безмятежность ее чела, губы чуть приоткрыты, волосы червонного золота разметались по волчьему меху, а белые нежные плечи выглядывают из-под покрывал. Вулфгар покачал головой, удивляясь смене ее настроений, и навязчивые мысли прогнали сон. Натянув чулки и тунику, он тихо спустился в зал, где у очага бодрствовал отчим с чашей вина в руках. Вулфгар подвинул еще один стул и налил себе кубок из того же меха. Оба долго смотрели в умирающий огонь, затем старик заговорил:

— Что беспокоит тебя, Вулфгар?

Прошло еще немало времени, прежде чем рыцарь задал терзавший его вопрос.

— Что кроется за поступками женщин, Болсгар? — вздохнул он. — Она так мучит меня из равнодушия ко мне или ищет мести?

— Несчастный глупец, — хмыкнул Болсгар. — Женщины мягки, как пух, и тверды, как сталь. Их нужно непрестанно ласкать и оберегать, пытаться угодить и понравиться. Женщина — оружие, которым можно выиграть любую битву, но чтобы оно безотказно служило тебе, необходимо его постоянно оттачивать и, главное, не выпускать из рук. Говорят, даже лучшие мечи необходимо привязать к себе клятвой верности.

Он лукаво улыбнулся.

— Чепуха! — прорычал Вулфгар. — Я всегда покупал мечи и кинжалы за деньги и потом уже решал, какую форму им надобно придать.

— Да, — кивнул Болсгар, — но попомни мои слова: оружие закаливается с целью отнять жизнь, а участь женщины — рожать детей, чтобы род человеческий не пресекался.

Вулфгар поднял брови и гневно отвернулся к огню.

— Я ничего не знаю о хитрых уловках и не хочу себя связывать никакими обетами и цепями. Я клялся в преданности Вильгельму и короне, связан с Суэйном узами дружбы и больше ни в чем не нуждаюсь. Проживу эту жизнь, как смогу. — Голос Вулфгара внезапно стал резким и презрительным: — Женщины — слабые существа, которых я использую и бросаю. Они дают мне наслаждение и получают такое же от меня, и больше я ничем им не обязан. И неужели лишь потому я должен выслушать бормотание какого-то попа, который к тому же отметит день, когда я потерял свободу, в заплесневевшем фолианте, хранящемся в сыром аббатстве? Не лучше ли воспользоваться счастливым моментом и получить свою толику радостей, о которых будет приятно вспомнить потом?

Болсгар, выведенный из себя, наклонился вперед.

— Мы говорим не о женщинах вообще, Вулфгар, а об одной. В жизни каждого человека наступает время, когда он должен вспомнить все, что сделал, и осознать, сумел ли чего добиться или потерпел неудачу. Я оказался среди последних. Все, что бы я ни начал, ни к чему не приводило или кончалось провалом. У меня нет ни земли, ни оружия, ни сыновей. Все, что осталось, — дочь, исходящая ядом и ненавистью… В гневе я оттолкнул от себя самое дорогое. — Болсгар с искренней мольбой взглянул на Вулфгара. — У тебя еще есть возможность навсегда соединиться с прекрасной женщиной, доброй, мудрой, достойной пройти рядом с тобой даже через райские врата. Почему ты медлишь и разыгрываешь из себя дурака? Не выносишь ее? Ищешь мести за воображаемые ошибки? — Он сжал плечо Вулфгара и повернул его лицом к себе. — Ты изводишь ее потому, что она причинила тебе зло? Хочешь, чтобы она стояла на коленях и умоляла о милосердии? Ты взял ее сначала силой, потом нежностью, спишь с ней открыто каждую ночь, сделав шлюхой в глазах всего света, и не даешь никаких обещаний? Если хочешь отомстить, выброси на улицу меня. Или Гвинет. Она каждую минуту жалит тебя змеиным языком. Но эта… что сделала она против твоей воли? Ты действительно будешь последним глупцом, если избавишься от нее или, споткнувшись о собственную гордость, оттолкнешь. Как только это произойдет, в моих глазах ты будешь ничуть не лучше безмозглого солдафона, которому ничего не остается, кроме как орать за чашей вина о своих героических деяниях, настоящих или воображаемых.

Будь на месте Болсгара другой человек, он не досчитался бы нескольких зубов, но Вулфгар, глядя в опечаленное старческое лицо, не мог поднять руки. Он лишь сдержанно пожал плечами и встал.

— Больше мне этого не вынести, — процедил он, стиснув зубы. — Сначала она, потом Керуик, теперь ты. Клянусь, скоро эта глупышка Глинн злобно набросится на меня, еще до того, как настанет утро. — Он расправил плечи и возмущенно воззрился на Болсгара. — Она родит ребенка, когда придет срок, и, мой он или нет, отошлю его подальше отсюда!

Он хотел добавить что-то еще, но осекся при виде изумленного лица старика.

— Хочешь сказать, что Эйслинн носит младенца?

— А ты не знал? — Теперь настала очередь Вулфгара удивленно охнуть. — Мне казалось, всем, кроме меня, это давно известно.

— И что ты будешь делать? — настойчиво допрашивал Болсгар. — Женишься на девушке, как подобает благородному рыцарю?

Ярость Вулфгара вспыхнула с новой силой, и он сорвался на крик:

— Я поступлю, как пожелаю!

Он со злостью отвернулся и взлетел по лестнице. Войдя в комнату, Вулфгар обнаружил, что Эйслинн сидит на постели и испуганно осматривается. Заметив его, она облегченно улыбнулась и свернулась клубочком. Ярость Вулфгара куда-то испарилась. Он лег, прижал ее к себе, и они мирно заснули.

На следующее утро Вулфгар спустился в зал позднее обычного. Суэйн и Болсгар вместе с остальными уже завтракали. При его появлении оба смолкли. Болсгар наклонился над миской, а Суэйн откинулся на спинку стула и дерзко уставился на лорда сверкающими весельем глазами. Его плечи сотрясались от безмолвного хохота, и Вулфгару не было нужды спрашивать о причинах: он и так знал, что известие о беременности Эйслинн разнеслось по всему дому. Он уселся напротив Суэйна. Тот протянул ему блюдо с мясом и вареными яйцами и оглушительно поприветствовал, так что было слышно во всех уголках зала. Крепостные и те из норманнов, кто понимал язык саксов, навострили уши, с нескрываемым интересом прислушиваясь к разговору.

— Так, значит, девушка тяжела? — осведомился викинг, снова ухмыльнувшись. — И что запоет теперь? Надеюсь, она окончательно укрощена и станет звать тебя хозяином?

Вулфгар искоса посмотрел на своих людей и по улыбающимся физиономиям понял, что все прекрасно сообразили, о чем говорит Суэйн. Мидерд и Глинн на миг перестали обносить едой мужчин, Глинн, нагнувшаяся над котлом, выпрямилась и открыла рот от удивления. Керуик, наоборот, сосредоточенно занялся делом.

— Суэйн, — пробормотал Вулфгар, — порой твой язык обгоняет мысли.

Норвежец запрокинул голову и восторженно расхохотался, но тут же, постаравшись успокоиться, сердечно хлопнул Вулфгара по спине.

— Все равно это такой секрет, который обязательно будет раскрыт раньше или позже. Будь девушка подороднее, могла бы еще долго хранить тайну, но она так стройна, что вскоре все заметят…

Он заговорил немного тише, однако присутствующие старались не пропустить ни единого слова и даже перестали есть.

— Самый лучший способ усмирить строптивицу — это пореже выпускать из постели, не давать продыху и дарить одного младенца за другим.

Вулфгар страдальчески воззрился на викинга, гадая, нет ли где поблизости лисьей норы, в которую можно было бы запихнуть старого друга. Рассерженно поджав губы, он разбил яйцо и начал чистить, надеясь, что норвежец утомится и замолчит. Однако тот не унимался.

— Ты прав, что держишь этих саксов на привязи. Покажи им, кто хозяин. Спи с их бабами, и пусть они рожают побольше маленьких бастардов.

Болсгар, вопросительно подняв брови, взглянул на Суэйна. Вулфгар поперхнулся желтком только что откушенного яйца, и Болсгар начал усердно колотить его по спине. Вулфгар бросил раздраженный взгляд на друга и, немного отдышавшись, сделал большой глоток молока.

Суэйн согласно кивнул:

— Да, нужно устроить праздник в честь того, что девчонка получила по заслугам. Хватит ей задирать нос! Когда она наконец уберется, больше некого будет завоевывать! Не страшись, все остальные мигом покорятся!

Эти слова оказались последней каплей. Вулфгар в молчаливом бешенстве грохнул ладонями по столу и без единого слова промчался мимо Суэйна к двери, подальше от любопытных взглядов.

Суэйн снова скорчился в приступе веселья. Болсгар, глядевший вслед Вулфгару, обратил взор на норвежца. Тут его осенило, и старик, поняв истинный смысл слов викинга, присоединился к нему.

Эйслинн спустилась в зал сразу же после Гвинет. Хейлан уже успела сообщить сестре Вулфгара о скором прибавлении семейства. Гвинет, издевательски оглядев Эйслинн, ответила Хейлан достаточно громко, чтобы девушка слышала:

— Незамужней рабыне лучше успеть воспользоваться благосклонностью хозяина, пока еще есть время, поскольку ему вскоре надоедят ее расплывшаяся фигура и огромный живот и он, конечно, постарается избавиться от такого бремени, отослав ее в какую-нибудь лачугу или еще подальше, в другую страну. Пусть там переживает свой позор!

Брови Эйслинн сошлись, но она, ничем не выказывая раздражения, с достоинством ответила:

— Я по крайней мере могу рожать детей. Есть и такие, которым это не удается, как бы они ни старались.

И поскорее отвернулась, чувствуя, что одержала хотя и небольшую, но победу. Однако слова Гвинет больно ранили, и она была не в силах смотреть на уставленный снедью стол. Оставалось лишь гадать, какая судьба ждет ее ребенка, если не удастся убедить Вулфгара жениться на ней. В этом положении нужно вести себя со всей возможной гордостью и чистосердечием. Только так можно завоевать его, и меньшим она не удовлетворится.

Уже в сумерках Вулфгар вернулся из Крегана и поднялся к себе, снимая на ходу шлем и назатыльник. Эйслинн сидела у огня, склонившись над шитьем, и, заметив, что Вулфгар мрачен и неразговорчив, молча поднялась и помогла ему стянуть кольчугу.

— Я нагрела воды для мытья, — пробормотала она и, взяв у него кожаную тунику, тщательно сложила.

Вулфгар что-то проворчал, но когда Эйслинн подошла к очагу и попыталась поднять котел, резко спросил:

— Что это ты делаешь, женщина?

Эйслинн остановилась, не зная, что сказать.

— Ну… — наконец выговорила она, — как всегда, грею тебе воду для купания.

— Садись, — велел он и, распахнув дверь, прогремел: — Мидерд!

Через минуту в дверях показалась встревоженная женщина. Она робко взглянула на величественную фигуру Вулфгара и поежилась, гадая, чем успела вызвать его немилость.

— Господин? — еле слышно пролепетала Мидерд.

— Отныне ты будешь убирать эти покои и носить горячую воду для мытья, когда прикажет леди Эйслинн. — И, переполошив обеих женщин, оглушительно прогремел: — Да следи, чтобы она не поднимала ничего тяжелее чаши.

Мидерд попыталась облегченно вздохнуть, но была слишком напугана его грозным видом. Она поспешила налить воду в лохань, искоса поглядывая на Эйслинн.

Когда Мидерд удалилась, прикрыв за собой дверь, Вулфгар снял чулки, ступил в лохань и развалился поудобнее, отдыхая после целого дня, проведенного в седле. Сегодня он едва не загнал Гунна, пытаясь разобраться в себе и понять, что творится в сердце и душе.

Эйслинн снова принялась за шитье, но тяжелые думы и ей не давали покоя.

— Господин, — пробормотала она наконец, — если я рабыня, почему ты приказываешь другим служить мне?

— Потому, что ты рабыня лишь для меня! — рявкнул Вулфгар. — Только для моего удовольствия, и больше ни для чего иного.

Эйслинн проткнула иглой полотно.

— Я не хотела, чтобы о ребенке знал еще кто-то, кроме тебя, но боюсь, уже ничего нельзя сделать. И теперь всему Даркенуолду известно о том, что рабыня Эйслинн носит дитя.

— Верю, — бросил Вулфгар. — Здесь слишком много болтунов.

— И ты отошлешь меня с младенцем в Нормандию или в другую далекую Страну?

Она намеренно задала этот вопрос, мучивший ее день и ночь. Нужно знать, что ждет впереди.

Вулфгар пристально взглянул на нее, вспоминая все сказанное Керуику.

— Почему ты спрашиваешь?

— Я должна знать, господин. Не хочу быть в разлуке со своим народом.

— Но какая разница между норманнами и саксами? Чем они отличаются? Все мы из плоти и крови. И твой ребенок будет наполовину норманном, наполовину саксом. Кем он должен себя считать?

Эйслинн положила шитье на колени и безмолвно смотрела на разгневанного Вулфгара, поняв, что он ухитрился так ничего и не сказать. Намеренно избегает ответа, потому что все-таки собирается избавиться от нее и ребенка?

— Неужели ты никому не доверяешь, кроме саксов? — допытывался Вулфгар. — И лишь по этой причине будешь вечно отвергать меня? Я совершенно такой же, как все англичане.

— Ты прав, господин, — мягко подтвердила она. — И очень напоминаешь англичанина.

Вулфгар, снова помрачнев, смолк, вышел из лохани и, одевшись, проводил ее вниз, где оба в полнейшей тишине поужинали под испытующими взглядами крепостных и норманнов.

Эйслинн, сидя в спальне, старательно шила крохотные одежки. Минул месяц с того дня, когда она призналась во всем Вулфгару, и теперь пришла в настоящее отчаяние. Каждое утро спозаранку Вулфгар куда-то уезжал, а Гвинет безжалостно издевалась над девушкой. Сегодня она едва не довела Эйслинн до слез, небрежно осведомившись, успела ли та собрать вещи для долгого путешествия в Нормандию. Не ограничившись этим, Гвинет бросила несколько ехидных намеков на то, что Вулфгар обязательно избавится от Эйслинн, когда ее живот начнет мешать его постельным утехам.

Эйслинн громко всхлипнула и тряхнула головой, стараясь удержать грозившие хлынуть слезы. Сюда Гвинет по крайней мере не смела зайти, и Эйслинн могла ненадолго обрести покой.

Даже Майда, хотя и ненамеренно, умудрилась испортить настроение дочери. Не успела Эйслинн взять в руки иголку, как мать поскреблась у двери, заявив что, пришла поухаживать за дочерью, но вместо этого начала в который раз осаждать Эйслинн жалобами и просьбами, умоляя дочь скрыться, пока не поздно, и найти убежище по собственному выбору, чем зависеть от прихоти Вулфгара. Все закончилось, как обычно, жарким спором, и Майда мудро ретировалась, как только сообразила, что Эйслинн вне себя от бешенства.

И теперь, раскладывая на кровати трогательно маленькие вещички, Эйслинн представляла себе, как натягивает их на теплое тельце ребенка. Но даже эти мысли не принесли ей утешения. Она снова вспомнила о матери. Больно было смотреть, как разум Майды с каждым днем меркнет, а она, ее дочь, не может спасти несчастную.

— Ничего не поделаешь, — вздохнула Эйслинн. — Лучше забыть о прошлом и смотреть в будущее.

Она разгладила крохотную рубашонку и задумалась.

«Бедное невинное дитя. Кто ты, мальчик или девочка?»

И в эту минуту Эйслинн почувствовала небольшой толчок, словно младенец ответил ей, и печально усмехнулась.

«Ах, это меня волнует меньше всего. Мне достаточно, если бы ты родился в законном браке и никто не посмел бы назвать тебя бастардом».

Она свернула одеяльце, положила его на согнутую руку и подошла к окну, напевая колыбельную и представляя, что держит у груди спящего малыша. Кроме матери, его некому будет любить, дарить тепло и доброту, которая порой нужнее молока.

Дождинки лениво стучали по подоконнику, легкий южный ветерок развевал волосы, принося с собой запах мокрой земли и близкой весны. Со стороны конюшен послышались крики, и Эйслинн поняла, что это вернулись Вулфгар и Суэйн. Решив, что он сейчас же, как обычно, поднимется к ней, Эйслинн поспешила убрать детские вещи привести комнату в порядок. Потом одернула платье, уселась перед огнем и стала ждать.

Время шло, но никто не появлялся. Из зала доносился голос Вулфгара, который смеясь отвечал на шутки собравшихся.

«Он даже не желает здороваться со мной, — капризно подумала девушка. — Веселится со своими людьми и этой распутницей Хейлан! Готовится к тому дню, когда отошлет меня прочь, рожать его отродье в какой-нибудь грязной дыре, где его нежные очи никогда не узрят правды».

Глаза девушки угрожающе сузились.

— Не будет этого! — воскликнула она вслух.

Слезы снова потекли по щекам, но Эйслинн, сердито смахнув их, прижала к лицу намоченную в холодной воде тряпку. Плакать ни к чему! Вулфгар нежен с ней, а последнее время даже заботлив больше обычного, особенно после того, как узнал, что она носит ребенка. И не так часто, как раньше, пытается увлечь любовными играми.

«Это верно, — печально вздохнула Эйслинн. — Теперь, когда меня все больше разносит, он понял, что пухленькая вдовушка куда лучше беременной любовницы».

В дверь тихо постучали.

— Миледи, — позвала Мидерд, — стол накрыт, и господин велел спросить, вы спуститесь к ужину или принести вам еду наверх?

Вот как?! Он посылает других за ней, вместо того чтобы побеспокоиться самому?!

— Я спущусь немного погодя, Мидерд, — отозвалась она, — спасибо, что позвала.

Когда Эйслинн появилась в зале, остальные уже расселись по местам. При виде девушки Вулфгар поднялся и с улыбкой приветствовал ее, но та, избегая его взгляда, проскользнула мимо и поспешно придвинула стул. Вулфгар слегка нахмурился, гадая, что расстроило Эйслинн, но, не найдя ответа, устроился рядом.

Ужин оказался сытным, хотя пища была довольно однообразной, поскольку в конце зимы все припасы обычно иссякали. Подали оленину, баранину и последние овощи, которые удалось сохранить к этому времени. Однако беседа не клеилась, а рыцари беспрерывно наполняли чаши. Вулфгар тоже не отставал от них. Он задумчиво пил вино, рассматривая едва притронувшуюся к своей порции Эйслинн.

Она, несомненно, в плохом настроении и все последнее время была хмурой и серьезной. Куда девались веселая улыбка и приветливое обращение. Он не находил иной причины, кроме беременности, и мучился вопросом: уж не охладеет ли она к будущему ребенку, как его родная мать? Та просто возненавидела Вулфгара. Пожалуй, лучше отослать младенца туда, где он обретет заботу и любовь. Вулфгар по собственному опыту знал, как может страдать брошенный всеми мальчишка, сознающий к тому же, что мать его не любит.

Нет, что бы там ни говорил Керуик, нужно прежде всего подумать о малыше. Вулфгар был знаком с бездетной парой, мечтавшей о ребенке. Они станут хорошими нежными родителями.

Но все-таки в чем же причина холодности Эйслинн? Она легко раздражалась по любому поводу и не раз жалила его несправедливыми словами. Однако в постели она становилась прежней — сначала противилась, а после отдавалась, охваченная страстью.

Вулфгар улыбнулся. И он еще воображал, что знает женщин!

Гвинет тоже заметила, что Эйслинн не по себе, и, улучив момент, наклонилась к брату.

— Последнее время ты редко бываешь дома, Вулфгар. Кое-что здесь, видно, потеряло свою привлекательность? Или дом разонравился?

Эйслинн заметила злорадную ухмылку Гвинет и поняла смысл ее намека. Зачем она решила поужинать за общим столом? Но теперь уже ничего не поделаешь — нужно либо признать поражение, либо найти достойный ответ. К счастью, Болсгар поспешил сменить тему.

— Дикие звери выходят из чащи леса, Вулфгар, — сообщил он. — Это верный признак скорой весны, как, впрочем и легкие туманы по утрам.

— Легкие туманы! В самом деле! — презрительно фыркнула Гвинет. — Да здесь жить невозможно! Либо снег бьет в лицо, либо непроглядные туманы каждый день, либо волосы мокры от сырости! И кому интересно, придет весна или нет! Эта проклятая погода весь год одинаково отвратительна!

— Осторожнее со словами, Гвинет, — остерег отец, — кто знает, что случится летом? Земля истощена, и, если урожай окажется скудным, тебе, как и другим, придется голодать зимой.

За столом воцарилось молчание, и опустевшие кубки были поспешно наполнены Глинн и Керуиком. Эйслинн заметила, что Вулфгар посматривает туда, где трудилась Хейлан, и едва не взорвалась от гнева: вдова, которой, очевидно, стало жарко возле очага, развязала ворот простенького платья, и полная грудь едва не вывалилась наружу.

Ужин закончился, но мужчины не торопились вставать. Веселье все разгоралось, и Гауэйн даже принес свою цитру и начал подыгрывать Суэйну и Милберну, громко оравшим непристойные песни. Рыцари потребовали принести еще вина и эля, и Керуик поспешил выполнить приказ.

Хейлан закончила работу и, стоя в стороне, наблюдала, как мужчины соревнуются, кто больше выпьет. Неожиданно Бофонт предложил ей рог с элем. Она, не чинясь, взяла его и высоко подняла, прежде чем улыбнуться галантному рыцарю и выпить пенящийся напиток… Со стуком опустив рог на стол, Хейлан вызывающе обвела присутствующих взглядом. Гауэйн, а за ним Милберн последовали ее примеру. Бофонт хотел было уклониться, чувствуя, что и так выпил слишком много, но Суэйн схватил мех и наполнил его чашу, так что красная жидкость перелилась через край, а бедняга рыцарь начал умолять его остановиться. Гауэйн тронул струны. По залу поплыла тихая мелодия. Бофонт глубоко вздохнул и отхлебнул. Сделав последний глоток, он торжествующе огляделся и под приветственные крики неожиданно сполз под стол, все с той же довольной улыбкой.

Суэйн заревел от смеха, а Болсгар, засмеявшись, наполнил кружку холодной водой и плеснул в лицо рыцарю.

— Эй, Бофонт! До утра еще далеко, и ты лишишься своей доли вина, если сейчас заснешь. Да и спать на камнях холодно!

Его жертва попыталась встать и в конце концов все же встала. Он даже удержался на ногах, правда, сильно раскачиваясь. Гауэйн начал подыгрывать в такт его движениям. Хейлан рассмеялась и, подхватив рыцаря, повела в медленном танце. Мужчины подбадривали их громкими криками, и даже Вулфгар усмехнулся. Эйслинн наблюдала за всеобщими дурачествами, но не развеселилась при виде взрослых людей, игравших в детские игры. Рыцари Вильгельма, закаленные в боях воины, глазеют на распахнутый лиф Хейлан, словно зеленые юнцы!

Бофонту игра понравилась, но, придя в романтическое настроение, он попытался обнять вдову и продолжать танец. Однако Хейлан со смехом оттолкнула его, и Бофонт, споткнувшись, с размаху уселся на скамейку и больше не смог подняться. Вдова увернулась и остановилась перед Гауэйном, притопывая ногой, пока тот не подхватил ритм и не начал наигрывать веселую мелодию. Ноги Хейлан выбили быструю дробь на каменном полу. Остальные захлопали, подбадривая вдову. Вскоре она уже извивалась и кружилась, скользила по залу, соблазнительно раскачивая бедрами. Вулфгар отодвинул стул и, отвернувшись от стола, вытянул длинные ноги.

Хейлан заметила это и поняла, что настал ее час. Наслаждаясь вниманием господина, она придвинулась ближе. Гневный взгляд Эйслинн не возымел никакого действия, и вдова, кокетливо встряхнув юбками, вновь закружилась под быструю мелодию. Теперь она держалась совсем близко от Вулфгара, словно плела невидимый сложный узор, то осторожно ступая между его раздвинутыми ногами, то удаляясь, будто манила его последовать за собой. Томный взгляд не отрывался от его лица, а мокрая от пота кожа блестела в тусклом свете очага. Хейлан подняла юбки выше коленей, красивые ноги продолжали отбивать четкий ритм. Наконец она отступила, сделала пируэт и упала на одно колено, низко склонившись перед Вулфгаром. Распахнувшийся лиф корсажа не оставлял места воображению — не только Вулфгар, но и все присутствующие увидели налитые смуглые шары.

Эйслинн, оцепенев от негодования, уставилась на Вулфгара, который, казалось, ничуть не был возмущен столь непристойным зрелищем и, наоборот, хлопал в ладоши и вторил одобрительным крикам своих людей. Фиалковые глаза девушки вспыхнули, но тут, к ее отвращению, Гауэйн заиграл новую песню, приглашая Хейлан начать танец. Эйслинн, поморщившись, отвернулась, отказываясь принимать участие в происходящем. Подобрав ноги, Вулфгар потянулся к столу за кубком и медленно оглядел соблазнительную линию груди Эйслинн. Пальцы легонько барабанили в такт музыке. Никто не мог разгадать его мысли, лишь Гвинет улыбнулась, наблюдая за потемневшим лицом Эйслинн и прислушиваясь к стуку пальцев Вулфгара. Сегодня господин и его любовница вовсе не казались нежной парой, и, подумав об этом, Гвинет громко расхохоталась. Столь редкое явление привлекло внимание присутствующих. Вулфгар вопросительно уставился на сестру, а Эйслинн еще больше помрачнела, прекрасно понимая причину столь неожиданного веселья. Во время второго танца Эйслинн сидела неподвижно, обуреваемая сомнениями, все больше разрушающими ее решимость. Скоро ее фигура окончательно округлится, и будет ли она тогда нужна Вулфгару? Он уже готов бросить ее ради новой, более изящной и привлекательной соперницы. И этой соперницей, по всей вероятности, будет Хейлан.

Когда Вулфгар наклонился к Суэйну и оба засмеялись над шуткой, отпущенной викингом по поводу щедро одаренной природой вдовушки, Эйслинн тихо поднялась и покинула зал, не замеченная никем, кроме Гвинет. Девушка ступила во двор, прерывисто вздохнула и, дрожа от холода, медленно побрела к лачуге Майды. Наверное, стоит провести там ночь и отныне жить с матерью, освободив Вулфгара. Не нужно надоедать ему теперь, когда он нашел кого-то, готового насытить его желание. Эйслинн устала от постоянных крушений надежд, от ожидания доброго слова Вулфгара. Куда привели ее мечты и грезы? Лишь к обидам, мукам и сердечной боли. Она побеждена. Больше невозможно бороться с постоянной угрозой того, что он вот-вот от нее избавится. Рыцарь никогда не отрицал, что может отослать ее, и все чаще говорил о Нормандии в присутствии Эйслинн, словно готовя ее к переменам, заверяя, что это прекрасная страна, где малышу будет хорошо. О да! Он действительно намеревается от них отделаться!

Девушка поспешила по узкой тропинке, как в ту ночь, когда они вернулись из Лондона и Вулфгар допрашивал ее насчет Керуика.

Эйслинн с сожалением улыбнулась. Рабыня! Она всего-навсего раба, и не больше! Служанка, чья доля угождать ему, стонать под его тяжестью в постели, крепостная, не имеющая права возразить или согласиться.

Она открыла дверь и нашла мать сидящей у очага перед остатками ужина. При виде дочери в глазах Майды промелькнули искорки здравого смысла. Она жестом подозвала Эйслинн:

— Подойди, красавица моя. Здесь хватит места для двоих.

Эйслинн медленно шагнула вперед, и Майда достала шкуру и укутала трясущиеся плечи дочери.

— Ах, дорогая, почему ты раздетая в такой холод? Неужели не заботишься ни о себе, ни о малыше? Какое зло таится в покоях господина, что ты прибежала искать прибежища в моей бедной хижине в этот поздний час?

— Мама, боюсь, отныне так будет всегда, — выдохнула Эйслинн, давясь слезами.

— Что? Бастард выгнал тебя? Этот подлый норманн бросил мое дитя?

Глаза Майды сверкнули. Немного подумав, она улыбнулась.

— Ты дашь ему бастарда за бастарда! Прекрасная месть! Как он будет терзаться, увидев малыша с его собственными рыжеватыми локонами на головке!

Эйслинн жалобно шмыгнула носом.

— Кажется, он собирается отослать меня подальше отсюда, чтобы я и мой ребенок не кололи ему глаза.

— Отослать?! — охнула Майда, пристально глядя на дочь. — Но ты не позволишь разлучить нас!

Эйслинн лишь пожала плечами, глядя на испуганную мать. Боль в сердце становилась нестерпимой.

— Он хозяин здесь, я всего-навсего рабыня. Ничего не поделаешь.

— Тогда беги, дочь, прежде чем он осуществит задуманное, — умоляла Майда. — Хотя бы раз подумай о себе. Что ты будешь делать в Нормандии или иной чужеземной стране? Уедем на север, где мы найдем родных и попросим дать нам прибежище. Нам позволят остаться, пока не родится дитя.

Эйслинн продолжала сидеть, задумчиво глядя на весело пляшущие языки пламени, обнимающие поленья, пока они не становились черными и обугленными. Мучительные мысли не давали покоя, постоянно заводили в тупик. Вспомнит ли Вулфгар о ней? Или почувствует лишь облегчение, потому что наконец избавился от тяжкого бремени? Ей так не хотелось покидать родину и любимый дом, в котором жила с самого детства. Однако поведение Вулфгара в последнее время не оставляло выбора. Правда, она совсем не представляла, что способна устроить жизнь в чужой стране.

Девушка опустила голову на сложенные руки, понимая, что решение принято за нее.

— Да, — выдохнула она настолько тихо, что матери пришлось напрягать слух. — Так будет лучше всего. Если ему не Удастся меня найти, значит, и из Англии никто не отошлет.

Майда восторженно захлопала в ладоши и, приплясывая, прошлась по крохотной захламленной комнате.

— Бастард! Бастард! Подлый норманн! Не успеешь оглянуться, как нас здесь не будет!

Однако Эйслинн, не разделяя ее веселья, медленно поднялась и шагнула к двери.

— Постарайся к утру собрать вещи, мама. Он едет в Креган, а после этого и мы тронемся в путь. Будь готова. Я должна в последний раз вернуться, чтобы он ничего не заподозрил.

И, не сказав больше ни слова, поспешила к дому, оставив Майду громко, радостно кудахтать. Наконец-то ее мечта сбудется!

Немного помедлив у дубовой двери, Эйслинн неслышно проскользнула внутрь. Вулфгар стоял возле очага, прислоняясь к каменной стене. На сей раз Гауэйн играл что-то медленное, а Хейлан извивалась перед ними, словно восточная танцовщица. Платье сползло с плеч и каким-то чудом держалось только на вершинках вздымающихся грудей. Мужчины не отводили от нее очарованных глаз, будто не в силах дождаться, пока платье окажется на полу.

Взгляд Вулфгара неожиданно скользнул по комнате и остановился на Эйслинн. Девушка шагнула вперед, но прежде чем успела добраться до лестницы, Хейлан поняла, что именно отвлекло внимание Вулфгара, и, закружившись, начала танцевать рядом с Эйслинн, словно выставляя напоказ свое умение и гордясь стройной фигурой. Эйслинн холодно посмотрела на нее, и тут музыка мгновенно смолкла, а Гауэйн в смущении отложил цитру. Хейлан раздраженно обернулась к нему, позволив Эйслинн со спокойным достоинством подняться к себе. Вулфгар метнулся следом мимо разгневанной вдовы и замедлил шаг, лишь догнав девушку на верхней площадке.

— Куда ты ходила? — тихо спросил он. — Так внезапно ушла, что я думал, ты заболела.

— Я здорова, господин. Прости, что расстроила тебя. Решила навестить мать.

Он пропустил Эйслинн вперед, тихо закрыл дверь и оперся о косяк, наблюдая, как девушка направляется в самый темный угол, поворачивается спиной и начинает раздеваться. Он не мог насмотреться на длинные стройные ноги, изящную линию бедер и все еще тонкую талию. Вулфгар успел увидеть ее груди, прежде чем девушка поспешно забралась в постель и укрылась шкурами. Вулфгар шагнул к кровати, лег рядом, обнял Эйслинн и стал целовать. Прижавшись губами к душистым волосам, он нежно прошептал:

— Ах, женщина, ты даешь редкостное наслаждение. Чем занял бы я ночные часы, если бы потерял тебя? Эйслинн отвернулась и, вздохнув, призналась:

— Мне это неизвестно, господин. Умоляю, скажи. Вулфгар, хмыкнув, чуть-чуть прикусил нежное плечико.

— Нашел бы такую же красивую и жаркую девчонку и, •может быть, наконец успокоился бы, — рассмеялся он. Но Эйслинн, не оценив шутки, спокойно ответила:

— Да, и тебе повезло бы, сумей отыскать такую искусницу, как Хейлан. Вдруг еще захочешь поразвлечься.

Вулфгар добродушно ухмыльнулся и стал неспешно раздеваться. Вернувшись, он увидел лишь ее спину, но это его не обескуражило. Многие приятно проведенные вечера начинались именно так. Прижавшись к ней, он приподнял с затылка кудрявые пряди и жадно припал губами к тонкой коже.

Эйслинн не нашла в себе сил противиться, хотя могла думать только о предстоящем побеге. Лишь покинув его, она вновь обретет самоуважение. Но воспоминания о Вулфгаре, о его дерзких ласках, способных заставить голову кружиться в восторге опьянения, будут еще долго преследовать ее.

Девушка вновь вздохнула, отдаваясь силе его объятий, отвечая поцелуем на поцелуй, лаской на ласку, приоткрывая губы под его губами, прижимая к себе с такой силой, словно хотела слиться с любимым. Огонь все разгорался, превращаясь в бушующее пламя, поглотившее обоих. Эйслинн, подобно осеннему листочку, трепетала в его объятиях, но когда ураган немного стих, беззвучно заплакала, уткнувшись в подушку.

Глава 19

Эйслинн проснулась, когда в лицо ударили солнечные лучи, пробившиеся сквозь щели в ставнях. Потянувшись, девушка дотронулась до соседней подушки. Никого. Постель пуста. Одежда Вулфгара тоже исчезла. Значит, он уже уехал.

Эйслинн села и устало закрыла лицо руками, думая о том, что ждет впереди. На мгновение показалось, что она еще спит и видит кошмарный сон, но осторожный стук Майды тотчас развеял иллюзию. Вошедшая мать начала поспешно складывать наряды Эйслинн, но дочь остановила ее:

— Нет. Я возьму только обноски Гвинет. Остальное принадлежит ему. — И добавила с подавленным рыданием: — Для Хейлан, если он пожелает.

Не важно, что Вулфгар подарил платья ей. Если Эйслинн заберет все, они постоянно будут напоминать о Вулфгаре, о том, что было между ними, а это ей совсем ни к чему.

Она позвала Мидерд и, взяв с нее клятву молчать, попросила помочь собраться. Женщина спорила до тех пор, пока не осознала всю меру решимости Эйслинн, и, смирившись, принялась помогать девушке. Сенхерсту было приказано оседлать старую кобылу. При виде дряхлой клячи Майда удивленно охнула и яростно запротестовала:

— Возьми серую кобылу! Нам понадобится сильная лошадь! Путешествие будет долгим!

Но Эйслинн покачала головой и твердо отказалась:

— Или эта, или вообще никакой. По крайней мере ни у кого не возникнет соблазна украсть ее!

— Норманн дал ее тебе вместе с нарядами, которые ты оставила. Они твои! Пусть себе злится, когда увидит, что все исчезло!

— Мне его дары ни к чему, — упрямо возразила Эйслинн. Она почти не взяла с собой еды, что дало Майде повод снова заныть:

— Ты обрекаешь нас на голод! На такой лошади и без еды мы долго не протянем!

— Найдем где-нибудь еще, — заверила Эйслинн, не вступая в споры. Когда они исчезли из виду, Мидерд повернулась и вошла в дом, вытирая горькие слезы.

Сумерки спустились на землю, но Мидерд никак не могла избавиться от печали, леденящей сердце. Она молча наблюдала за Хейлан, хлопотавшей у очага. Мидерд знала, что та лишь обрадуется известию. Непонятно, почему она так откровенно заигрывает с хозяином, ведь сама Мидерд считала Вулфгара человеком чести и не раз замечала, с каким искренним чувством он относится к леди Эйслинн.

Мидерд с отвращением отвернулась, припомнив прошлую ночь.

— Зачем ты пытаешься соблазнить лорда Вулфгара? — внезапно спросила она, крайне недовольная поведением золовки. — Ведешь себя как потаскуха перед хозяйкой этого дома!

— Сомневаюсь, что Эйслинн когда-нибудь станет здесь госпожой, — огрызнулась Хейлан. — Вулфгар ненавидит женщин.

— Неужели мужчина станет ненавидеть женщину, которая носит в чреве его дитя? — взвилась Мидерд.

— Это не любовь, а похоть, — пожала плечами Хейлан.

— И ты позволишь себе валяться в его постели до тех пор, пока не округлишься точно так же, как леди Эйслинн? — изумленно выпалила Мидерд. — Вчера ты танцевала перед ним, как Саломея перед Иродом[5]! Неужели попросишь в награду голову Эйслинн на блюде?

— Если она уйдет, — улыбнулась Хейлан, — Вулфгар будет моим.

— Она ушла, — с горечью бросила Мидерд. — Теперь ты счастлива?

Темные глаза Хейлан удивленно раскрылись, и Мидерд утвердительно кивнула.

— Да, сейчас она уже далеко. Спешит уехать от него. И ничего не взяла с собой, кроме своего ребенка и тощей кобылы, на которой сидит ее мать.

— А он знает? — медленно выговорила Хейлан.

— Узнает, когда вернется из Крегана, потому что я обязательно скажу ему. Леди Эйслинн умоляла меня молчать, но я боюсь за ее жизнь. В лесах развелась тьма волков. Неужели ей суждено стать добычей диких чудовищ или негодяев, которые не задумаются взять ее, не обращая внимания на ее деликатное положение!

— Кто знает, помчится ли Вулфгар за ней вдогонку? — пожала плечами Хейлан. — Она толстеет с каждым днем и скоро так или иначе ему надоест.

— У тебя ледяное сердце, Хейлан. Неужели ты так бесчеловечна, что покоряешься лишь собственным желаниям?

— Я устала от твоих попреков! — негодующе закричала вдова. — И от назойливой жалости к этой девчонке! Она ничего не сделала для меня! И я ничем ей не обязана!

— Если когда-нибудь тебе придется к ней обратиться, — тихо ответила Мидерд, — молю небо, чтобы у нее нашлось больше сочувствия, чем у тебя.

— Не думаю, что такое случится, — высокомерно бросила Хейлан. — Кроме того, ее уже здесь нет.

— Горожанам будет не хватать леди Эйслинн. Кто станет их лечить?

— Леди! Леди! — передразнила Хейлан. — Никакая она не леди и никогда ею не станет! Но я буду половчее! Заставлю Вулфгара любить и хотеть меня!

— Лорда Вулфгара, — сухо поправила Мидерд. Хейлан улыбнулась и возбужденно облизнула губы, словно в предвкушении веселого пиршества.

— Скоро он будет для меня всего лишь Вулфгаром! Тяжело загрохотали копыта. Мидерд поднялась.

— Он вернулся, и я все расскажу ему. И если лорд не помчится за ней, будь уверена, я стану винить тебя в смерти леди Эйслинн, потому что она скорее всего погибнет в этих диких местах.

— Меня?! — вскричала Хейлан. — Я всего-навсего желала, чтобы она исчезла! И она уехала по собственной воле.

— Да, — согласилась Мидерд, — но все выглядит так, словно ты своими руками вытолкала ее из дома.

Хейлан танцующей походкой подплыла к очагу.

— Мне все равно. А сейчас оставь меня в покое! Я рада, что она убралась!

Мидерд молча вздохнула и направилась к конюшне, где Вулфгар со своими людьми расседлывал коней. Она робко приблизилась к Гунну и с опаской взглянула на Вулфгара. Тот говорил о чем-то с Суэйном и не замечал Мидерд, пока она не коснулась его рукава. Вулфгар похлопал Гунна по спине и, все еще смеясь, обернулся к ней и вопросительно поднял брови.

— Милорд, — тихо пробормотала Мидерд, — боюсь, ваша леди исчезла навсегда.

Улыбка Вулфгара померкла, а глаза похолодели.

— О чем ты? — вскинулся он.

Мидерд судорожно сглотнула, трепеща от страха и почти растеряв решимость, но все же собралась с духом.

— Леди Эйслинн покинула вас, милорд, — повторила она, ломая руки. — Вскоре после вашего отъезда сегодняшним утром.

Вулфгар молниеносно подхватил с земли седло и снова положил его на Гунна, заставив животное недовольно фыркнуть. Вновь затягивая подпругу, Вулфгар спросил:

— Она направилась на север? В Лондон, конечно?

— Да, на север, но не в Лондон. Скорее, немного западнее, чтобы найти убежище у северных кланов. Тех, кто еще не склонился перед норманнами, господин.

Вулфгар цветисто выругался и прыгнул в седло. Заметив, что Суэйн готовится последовать за ним, он остановил викинга:

— Нет, Суэйн, я еду один. Прошу остаться и присмотреть за поместьем в мое отсутствие.

Он на прощание оглядел конюшню и нахмурился, заметив в стойле кобылу.

— Она не взяла ни лошади, ни повозки? Ушла пешком? Мидерд покачала головой.

— Миледи оседлала старую кобылу и захватила с собой лишь несколько одеял и немного еды. Они похожи на бездомных саксонок, скитающихся по Англии в поисках жилья. — С грустью вспомнив собственную судьбу, Мидерд встревожено продолжала: — Я боюсь за нее, милорд. Времена плохие, и всюду полно разбойников и диких зверей. Волки…

Она остановилась, не в силах продолжать, и встревожено уставилась на него.

— Не волнуйся, Мидерд, — успокоил ее Вулфгар, наклонясь вперед. — И будь уверена, что ты навсегда заслужила место у моего очага.

Он подхватил поводья, и Гунн поскакал по северной дороге.

Мидерд еще долго стояла, прислушиваясь к топоту копыт. Покачав головой, она улыбнулась. Несмотря на свирепую наружность рыцаря и любовь к битвам, сердце его оставалось мягким, как у человека, перенесшего много боли. Да, он ворчлив, отрицает собственную доброту и часто клянется, что ни в ком не нуждается. Поэтому и избрал участь воина в надежде, что чей-то меч навечно излечит его от постоянных мук; терзающих душу. Однако сейчас он умчался в ночь за ускользающей любовью, словно за охотничьим соколом, когда-то укрощенным, но однажды познавшим волю и отказавшимся возвращаться на руку сокольничего.

Вулфгар, так и не скинувший доспехов, летел вперед. Плащ развевался по ветру. Он снял шлем, и холодный мартовский ветер прогнал сонную одурь. Если Гунн не замедлит бега, он за несколько часов легко покроет расстояние, которое Эйслинн преодолела за целый день.

Яркий месяц появился на черном небе и, казалось, притягивал туманы из болот и топей. Вулфгар постоянно искал взглядом неяркое сияние умирающего огня, пытаясь осознать, что подтолкнуло Эйслинн к внезапному бегству. Он не мог припомнить ничего особенного, что случилось за последние несколько дней. Что довело ее до этого? Почему она недовольна своей жизнью? Но ведь он почти не знал женщин, кроме разве того, что они недостойны доверия.

Эйслинн покрепче привязала поводья к небольшому дереву и погладила вздымающиеся бока животного.

«Жалкие мы создания, — подумала она. — Пища для волков, и больше ничего».

Она потерла поясницу, в которой ощущалась тупая боль, и подошла к огню, где на влажной земле мирно спала мать, закутанная в потрепанное одеяло. Эйслинн вздрогнула, когда холодный ветер зашумел в голых ветвях, и затряслась от страха, едва вдали раздался заунывный волчий вой. Сидя подле небольшого костра, она бесцельно ворошила угли и думала о теплой постели, которую могла бы делить сейчас с Вулфгаром. Эйслинн не хотела останавливаться здесь, в лесу, надеясь достичь небольшого городка в двух часах езды отсюда, прежде чем мать окончательно устанет. Но кобыла захромала, и они не смогли двигаться дальше.

Эйслинн обняла руками колени, задумчиво глядя в мерцающее пламя. Неожиданно зашевелился ребенок. Эйслинн мягко улыбнулась, глотая слезы.

«Младенец! — ошеломленно подумала она. — Сокровище, чудо, сладостная радость, когда два существа сливаются в любви и создают дитя».

Боже, если бы только она смогла убедиться, что Вулфгар действительно принадлежит ей… Но сомнения стали их вечным спутником, а лицо Рагнора постоянно всплывало в воображении. Он с самого начала стоял между ними! Но даже если это ребенок Рагнора, она все равно не покинет его и не позволит отослать прочь. И не вынесет мысли, что придется доживать век в чужой стране. Но теперь, с ее бегством, Вулфгар не станет больше при виде Эйслинн гадать, чье это дитя.

Слезы снова хлынули из глаз, падая на тонкую накидку. «О Вулфгар, — тоскливо вздохнула Эйслинн, — возможно, я смогла бы завоевать твое сердце, будь мы помолвлены с самого начала… и если бы Рагнор не взял меня силой… но сейчас я замечаю, что твои взгляды устремлены не на мой отяжелевший живот, а на куда более изящную фигуру вдовушки Хейлан. Не выношу, когда ты посматриваешь на нее… или похоть, сверкавшая в твоих глазах, только привиделась мне?»

Девушка в отчаянии прижалась щекой к коленям и задумчиво вгляделась во мрак чащи. Но слезы прозрачным маревом застилали глаза, Не давая смотреть. Вокруг все было тихо, словно даже время остановилось навсегда, оставив Эйслинн в некоем чистилище, где не существует ни прошлого, ни будущего. Одно лишь настоящее. Даже звезды исчезли с черного неба, переместившись вниз, и теперь где-то вдалеке сияли две яркие точки. Неожиданно по спине Эйслинн пробежал озноб. Она насторожилась и, сморгнув слезы, пристально уставилась в эти сверкающие огоньки. Только сейчас страх, неумолимый, беспощадный страх закрался в душу девушки, понявшей, что она видит не звезды, а чьи-то глаза. Рядом блеснула еще одна пара, потом еще и еще, пока весь лес не оказался усеянным-этими мерцающими угольками. Волки один за другим подкрадывались ближе: пасти разинуты, языки высунуты… словно звери насмехаются над ее беспомощностью. Бедная старая кляча тревожно фыркнула и задрожала. Эйслинн подбросила в огонь полено, взяла в одну руку горящую ветку, в другую — короткий кинжал. Она насчитала около дюжины мохнатых чудовищ. Волки подползали все ближе, огрызаясь, рыча, словно препираясь, кому первому напасть. Неожиданно громкий вой, разорвал воздух; животные поджали хвосты и подались назад. На свет вышел еще один зверь, раза в два больше своих сородичей. Он спокойно огляделся и, устроившись впереди всей стаи, повернулся спиной к Эйслинн и снова угрожающе зарычал, пока остальные не отступили к краю поляны. Потом спокойно обернулся, и косо посаженные желтые глаза, в которых светилась поразительная мудрость, встретились с ее взглядом. Губы девушки шевельнулись.

— Вулфгар! — сдавленно прошептала она, еще не успев опомниться.

Черный зверь непринужденно лег, словно хорошо обученная собака, привыкшая выполнять приказы хозяина.

Эйслинн опустила палку и сунула клинок в ножны. Волк приоткрыл пасть, будто улыбаясь и подтверждая перемирие, и опустил голову на вытянутые лапы. Но взгляда от Эйслинн не отвел. Девушка прислонилась к дереву, чувствуя себя почему-то в такой же безопасности в этом густом лесу, как в стенах Даркенуолда.

Из темноты раздался волчий вой, и Эйслинн встрепенулась, поняв, что успела задремать. Огромный волк поднял голову и всмотрелся вдаль, но не сделал попытки встать. Эйслинн ждала, дрожа от напряжения. Через несколько минут послышался треск сучьев.

— Вулфгар! — охнула девушка, вскакивая.

Вулфгар увидел живую и невредимую Эйслинн и охранявшего ее зверя. Он шагнул вперед, ведя Гунна в поводу, и девушка с облегчением вздохнула, когда он вышел на свет, — она ведь почти поверила, что слухи верны, — рыцарь настоящий оборотень, обладающий даром превращаться в волка, и обернулся огромным черным чудовищем, так преданно охранявшим ее.

Огромный волк встал, отряхнулся и уставился на Вулфгара золотистыми сверкающими глазами. Прошло немало времени, прежде чем он прыгнул во мрак и с коротким рычанием увел стаю. В лесу все стихло. Эйслинн не спешила прерывать молчание. Наконец Вулфгар вздохнул и без всякой злости, хотя и насмешливо заметил:

— Вы, мадам, — дура.

Эйслинн гордо вздернула подбородок и язвительно парировала:

— А вы, сэр, — негодяй.

— Согласен, — усмехнулся Вулфгар. — Но так или иначе, придется провести ночь на этой уютной поляне.

Он привязал Гунна подле усталой кобылы и скормил обоим из привязанной к седлу торбы несколько пригоршней зерна. Эйслинн смирилась с неудачей и уже не сопротивлялась, когда Вулфгар снял кольчугу и, растянувшись на земле, привлек ее к себе и натянул сверху тяжелый плащ.

Майда неожиданно вскинулась и села, бормоча, что не мешало бы подбросить дров в огонь, но тут же замерла при виде привязанного рядом с клячей Гунна. Старуха бегло обежала быстрыми, как ртуть, глазками поляну и заметила обнявшихся Вулфгара и Эйслинн.

— Ха, — проворчала она, — эти хитрые норманны отыщут теплую постель даже в лесной чаще! — Она заковыляла к своим шкурам, сокрушенно качая головой. — Стоило мне ненадолго отвернуться, и он уже тут как тут!

Майда плюхнулась на шкуры и натянула одеяло на голову.

Эйслинн довольно улыбнулась и поудобнее прильнула к Вулфгару. Майда не желает видеть упрямого норманна, но сердце девушки готово было вырваться из груди. Какое счастье — вновь оказаться в его объятиях, чувствовать прикосновение этих огромных рук, прижимающих ее к крепкому, надежному телу!

— Тебе холодно? — пробормотал он, зарывшись лицом в ее волосы.

Девушка покачала головой, и глаза засияли ярче пламени костра. Но Вулфгар не видел этого и не понимал, как безумно счастлива Эйслинн. Она положила голову ему на плечо, словно они внезапно оказались в их постели в Даркенуолде.

— Ребенок шевелится, — хрипло пробормотал Вулфгар. — Это признак силы.

Эйслинн, мгновенно потеряв уверенность, прикусила губу. Он редко говорил о младенце, а если и делал это, то лишь для того, чтобы немного утешить и ободрить Эйслинн. Однако она каждый раз тревожилась, замечая, что он в немой задумчивости посматривает на ее живот, словно пытаясь уверить себя, что у нее в чреве растет его дитя.

— Последнее время он часто ворочается, — ответила Эйслинн так тихо, что Вулфгару пришлось напрягать слух.

— Хорошо, — кивнул он и, поплотнее закутав их обоих в плащ, запрокинул голову и закрыл глаза.

Эйслинн проснулась с предрассветными лучами, когда Вулфгар зашевелился. Сквозь полуопущенные ресницы она наблюдала, как он встает и идет в лес.

Девушка села, запахнув плащ, и оглядела лагерь. Майда все еще крепко спала, свернувшись клубочком, словно запрещала окружающему миру тревожить ее.

Запустив пальцы в длинные спутанные пряди, Эйслинн потянулась и замерла, пораженная красотой утра. На листьях и траве блестела роса, переливавшаяся радугой в паутине. Птицы порхали в набухающих почками ветвях, и какой-то мохнатый зверек вроде кролика пробирался в траве. Воздух был напоен весенними ароматами, пьянившими, как вино.

Девушка вздохнула полной грудью, радуясь белому свету и всем его чудесам, и подняла сияющее лицо к теплому солнцу. Как сладостно птичье пение! Как красивы капли росы! Но почему ее переполняет такое огромное счастье? Ведь, говоря по правде, она должна быть безутешна, потому что побег не удался. Значит, ей суждено все-таки увидеть Нормандию. Однако сердце, наполненное радостью весны, отказывалось грустить.

Позади раздался шорох шагов Вулфгара, и девушка с улыбкой обернулась. Он на мгновение остановился, смущенный столь приветливым обращением, но тут же подошел ближе и, опустившись на землю рядом с Эйслинн, начал рыться в маленьком узелке, который та взяла с собой перед отъездом.

— Баранья лопатка? Каравай хлеба? — пренебрежительно пробормотал он, покачивая головой при виде скудных запасов. — Хорошо же ты подготовилась к долгому путешествию на север!

— Гвинет зорко охраняет твою кладовую. Считает каждое зернышко и, конечно, подняла бы тревогу, захвати я побольше еды.

Пробудившись от звуков их голосов, Майда поднялась и начала растирать затекшие ноги.

— Прости мое дитя, господин, — язвительно ухмыльнулась она. — Она еще совсем неразумна в таких делах. Все уверяла, что ты посчитаешь нас ворами, если мы возьмем слишком много своей еды.

— Мы смогли бы раздобыть припасы за пределами земель Вильгельма, — рассердилась на мать Эйслинн.

— Вне сомнения, у добрых саксонских родичей? — фыркнул Вулфгар. — Этих героев севера?

— Верные друзья приняли бы нас и приютили, зная, что мы пали жертвой твоего бастарда-герцога, — прошипела Майда.

— Вильгельм — законный король, — взорвался Вулфгар, — и будь прокляты твои верные друзья! Северные кланы берут огромную пеню за проезд по их дорогам, и многие путники, гораздо богаче вас, прибыли на место без гроша.

— Ха, — отмахнулась Майда. — Каркаешь, как простуженный ворон! Время покажет, кто лучше знает саксов, норманнский разбойник или та, в чьих жилах течет чистая английская кровь.

И она, не вступая в дальнейшие споры, побрела в кусты. Вулфгар оторвал ломоть хлеба от каравая и, положив на него кусок мяса, протянул Эйслинн, а сам взял себе порцию побольше и стал задумчиво жевать. Взгляд его остановился на потрепанном платье девушки.

— Ты не взяла ни медных монет, ни золота в дорогу? — И, уже зная ответ, ехидно заметил: — Так и вижу, как какой-нибудь северный владетель с радостью приветствует тебя в своих покоях, но матери твоей придется зарабатывать свой хлеб куда более тяжким трудом. — Тихо рассмеявшись, он вновь жадно оглядел ее и добавил: — Однако, заплати ты полную цену, милая, не сомневаюсь, что с большим трудом могла бы сползти с тюфяка и добраться до скамьи.

Эйслинн, отказываясь отвечать на грубости, запрокинула голову и деликатно облизала пальцы.

— Признайся, милая моя, почему ты сбежала?

Глаза Эйслинн широко распахнулись. Она обернулась к Вулфгару и с удивлением обнаружила, что тот и не думает шутить.

— У тебя было все, о чем может мечтать любая девушка. Теплая постель. Могучий защитник. Сильная рука, на которую можно опереться. Обильная еда и любовь, чтобы было чем заняться в длинные холодные ночи.

— Все?! — охнула наконец опомнившаяся Эйслинн. — Так, значит, у меня есть все? Постель моего отца, лежащего теперь в могиле. Все мои защитники либо пали от меча, либо корчились под кнутом, и теперь, вместо того чтобы обрести защиту, я вынуждена сама оборонять свой бедный народ! И я еще не нашла сильную руку, на которую могла бы опереться. Обильная еда теперь отмеряется порциями из тех запасов, что когда-то были моими.

Голос девушки пресекся, а на глазах выступили слезы.

— А любовь… Любовь? Я изнасилована пьяным негодяем. Попала в рабство к норманнскому лорду. И это моя любовь? Меня приковали к кровати и всячески угрожали.

Она поймала его руку и притянула к своей талии.

— Положи сюда ладонь и почувствуй, как шевелится младенец. Зачатый в любви? Я не могу этого сказать. И говоря по правде, не знаю.

Вулфгар открыл рот, по-видимому, желая возразить, но Эйслинн перебила, отталкивая его руку:

— Нет, хоть раз выслушай и скажи, что у меня есть! Меня унизили, изнасиловали и издевались в том же доме, где я родилась и играла ребенком, отняли все ценное и даже одежду. Я не могу назвать своим самое простое платье, потому что завтра, вполне возможно, увижу его на другой. Мою единственную любимицу, Клеоме, загнали и пристрелили. Так скажи мне, господин мой, чем я владею? Что у меня есть? Вулфгар рассерженно насупился:

— Только попроси, и, будь это в моих силах, я положу к твоим ногам весь мир!

— И даже женишься и дашь ребенку свое имя, Вулфгар? — взглянув ему в глаза, медленно выговорила Эйслинн.

Тот еще больше помрачнел и отвернулся, чтобы закатить в огонь полу-сгоревшее полено.

— Вечная ловушка, — проворчал он, — дабы завлечь в капкан неосторожную добычу.

— Ах, — вздохнула Эйслинн, — ты наслаждался мной, пока я была стройной, но теперь избегаешь ответа. Можешь не рассказывать о своей внезапной страсти к Хейлан. В твоих глазах полыхала похоть, когда она танцевала.

Вулфгар изумленно уставился на нее:

— Похоть?! Но я просто радовался возможности немного развлечься.

— Развлечение, ха! — фыркнула Эйслинн. — Скорее уж приглашение в ее постель!

— Клянусь честью, леди, я не замечал, чтобы ты хотя бы вполовину старалась угодить мне!

— Что? — потрясение охнула девушка. — С таким огромным животом?! И ты желаешь, чтобы я танцевала и на потеху людей разыгрывала из себя дурочку?

— Ребенок — это всего лишь предлог, — угрюмо пробурчал Вулфгар. — Ты так же стройна, как и она, и ничто тебе не мешает. Хоть бы раз в жизни увидеть, как ты нежно тянешься ко мне в постели, вместо того чтобы сопротивляться и жалить меня своим языком.

Эйслинн оцепенела. В фиалковых глазах сверкнула молния.

— Так это мой язык жалит, господин? Лучше уж мне надеть кольчугу, чтобы не залечивать вечные раны от твоих язвительных уколов!

— Я не такой самодовольный петушок, как Рагнор! — хмыкнул Вулфгар. — И никогда не баловал девиц, но с тобой был щедр.

— Может, ты любишь меня, хоть немного? — тихо спросила Эйслинн.

Вулфгар нежно провел ладонью по ее руке.

— Конечно, дорогая. Я стану любить тебя каждую ночь до полного изнеможения!

Эйслинн закрыла глаза и, стиснув зубы, тоскливо застонала.

— Ты отрицаешь, что мои ласки пробуждают в тебе ответную страсть? — осведомился Вулфгар.

— Я твоя рабыня, господин, а разве рабыня спорит с хозяином?

— Ты не рабыня! — раздраженно воскликнул Вулфгар. — Когда я ласкаю тебя, ты таешь в моих объятиях!

Щеки девушки побагровели от смущения, и она быстро огляделась, боясь, что Майда вернется и услышит. Вулфгар весело расхохотался:

— Боишься, что мать узнает, как тебе нравится в постели норманна? — Он слегка нагнулся к ней и, отчетливо выговаривая каждое слово, прошептал: — Ты можешь одурачить мать, но не меня. И не наши любовные игры заставили тебя сбежать.

Эйслинн с яростным криком замахнулась, но он перехватил ее руку и, опрокинув на землю, прижался к девушке всем телом.

— Так, значит, твоя честь запятнана? Именно поэтому после стольких месяцев ты решила исчезнуть?

Эйслинн безуспешно сопротивлялась. Без труда удерживая извивающуюся девушку, он коленом раздвинул ее бедра. Поняв, что не сладит с ним, Эйслинн обмякла. Слезы пробивались сквозь сомкнутые ресницы и бежали по щекам.

— Ты жесток, Вулфгар, — всхлипывала она. — Играешь со мной и издеваешься, когда я отвечаю. Но я ничего не могу с собой поделать. Жаль, что я не холодна и не равнодушна, тогда бы твои прикосновения, возможно, не терзали бы меня так.

Вулфгар опустил голову и легонько поцеловал ее нос, соленые от слез веки. Теплый рот прижался к ее губам, и Эйслинн, не в силах сдержать бурного порыва, ответила на поцелуй.

— Вот оно что! — протянула Майда. — Норманн катается по травке? Господин, не лучше ли вместо этого оседлать коней и отправиться в путь?

И, в восторге от собственных слов, злорадно закудахтала. Вулфгар сел и, пригладив волосы, наградил старуху взглядом, от которого та вполне могла бы упасть на месте бездыханной. Эйслинн отвернулась и начала поспешно отряхивать с юбки приставшие травинки.

Рыцарь поднялся, взнуздал коней и подвел их к женщинам. Кольчугу он прикрепил к луке седла, не желая ничем себя стеснять в этот солнечный весенний день.

Майда запыхтела, пытаясь вставить ногу в стремя, но тут же почувствовала, как ее поднимают за талию и усаживают в седло. Вулфгар вскочил на Гунна и уселся поудобнее, глядя на Эйслинн сверху вниз. Та ответила вопросительным взглядом, и он весело ухмыльнулся:

— Кобыла охромела и не выдержит вас двоих.

— Так мне придется идти пешком, господин? — надменно спросила Эйслинн.

Вулфгар облокотился на луку седла.

— Разве не этого ты заслуживаешь?

Девушка поджала губы и без единого слова начала долгий путь в Даркенуолд. Вулфгар улыбнулся и, подобрав поводья, поехал следом. Сзади трусила Майда на хромой кляче.

Солнце поднялось высоко, и стало припекать, когда Эйслинн уселась на валявшееся у обочины бревно и сняла башмак, чтобы вытряхнуть из него камешек. Вулфгар остановился, подождал, пока она не подняла глаза, и лишь потом сочувственно осведомился:

— Госпожа устала от прогулки?

— Господину было угодно, чтобы я шла пешком, — процедила она.

— Нет, моя милая, ты не права, — с невинным видом отнекивался Вулфгар. — Я просто сказал, что ты это заслужила. Эйслинн поднялась и, краснея, уставилась на него.

— Ах ты, бесчувственное животное!

Она топнула ногой и поморщилась, задев пальцем булыжник.

Вулфгар галантно отодвинулся.

— Поедем, любовь моя. Дорога длинная, а я хотел бы поскорее очутиться дома.

Он нагнулся, и Эйслинн неохотно протянула ему руки. Вулфгар рывком поднял ее в седло перед собой.

Майда, заметив это, злобно проворчала:

— Лучше брести по дороге, чем согревать колени норманна, дочь моя!

Вулфгар искоса посмотрел на женщину и пренебрежительно бросил:

— Хочешь сбежать, старая ведьма? Я с радостью отвернусь и, даю слово, даже не подумаю пуститься в погоню!

Эйслинн издала какой-то странный звук, и, взглянув на нее, оба увидели, что девушка безмятежно уставилась в пространство и лишь уголки губ подрагивают от сдерживаемого смеха.

Вулфгар погнал Гунна вперед. Майда что-то недовольно пробурчала, но не осмелилась спорить и следующие несколько миль хранила молчание.

Слушая мерный топот копыт, Эйслинн почувствовала одолевавшую ее дремоту. Седло оказалось слишком большим, и ей было трудно удержаться на месте. Она ощущала тепло, исходившее от тела Вулфгара, и не могла не заглядеться на его руки. Руки, способные взмахивать огромным мечом. Управлять боевым конем. Дарить нежные ласки женщине.

Эйслинн лукаво улыбнулась при воспоминании о силе, которой природа наделила Вулфгара. Сияя глазами, она откинулась ему на грудь, положила голову на плечо и завернулась в его плащ, доверившись могучим объятиям. Вулфгар не посчитал труд слишком неблагодарным. Податливость ее тела и нежный запах дразнили воображение, однако он не переставал удивляться столь внезапной перемене.

Казалось, прошло совсем немного времени, прежде чем Майда испустила громкий вопль. Эйслинн, пробудившись, встрепенулась, испуганная за мать.

— Вот уже много часов я глотаю лишь пыль, — заныла женщина. — Хочешь, чтобы я умерла от жажды, господин, и ты получил мою дочь в безраздельную собственность, ведь тогда некому будет за нее заступиться!

Вулфгар без лишних слов повернул Гунна к протекавшему невдалеке ручью, снял с седла Эйслинн и помедлил несколько минут, закутывая ее в свой плащ. А затем без особой охоты помог слезть Майде.

— Ха! — огрызнулась старуха. — Тебе еще долго придется учиться хорошим манерам, норманн! Это, конечно, ты наградил мою дочь ребенком, можно не сомневаться!

— Мама! — упрекнула Эйслинн, но Вулфгар пристально глянул на женщину.

— Откуда ты знаешь, старая сводня, что именно я зачал этого младенца, и никто другой?

Майда снова разразилась полубезумным хохотом.

— Ах, если малыш появится на свет с черными локонами, значит, семя Рагнора сильнее твоего, если же на голове младенца вырастут волосы цвета пшеничного поля, тогда это отродье бастарда. Правда, если тонкие прядки будут переливаться утренним солнышком… — Она пожала плечами и ехидно закончила: — Ну что же, тогда отец, конечно, неизвестен.

Вулфгар поспешно отвернулся и отправился поить лошадей. Эйслинн почти с ненавистью посмотрела на восторженно хихикавшую мать. Та побрела к лесу, пока Эйслинн нерешительно смотрела вслед Вулфгару. Он казался сейчас таким холодно-неприступным, что она поняла: лучше близко не подходить. Эйслинн вздохнула и направилась следом за матерью, зная, что должна сначала сама хорошенько все обдумать.

Когда она вернулась, Вулфгар уже ждал и даже успел нарезать мясо и хлеб. Он был no-прежнему сосредоточен и задумчив, и все трое пообедали в молчании. Заметив, как он мрачен, Майда придержала язык, не желая получить оплеуху от норманнского рыцаря.

По дороге домой никто не проронил ни слова, хотя Эйслинн снова дремала в объятиях Вулфгара, находя в этом некоторое утешение. Его тихий голос разбудил ее, когда они приблизились к Даркенуолду. Девушка с усилием выпрямилась, потерла глаза и увидела, что уже темно. Вулфгар спешился и поставил ее на землю. Она огляделась и наткнулась на маленькую фигурку Майды, устало поникшей в седле. При свете факелов, горевших у дверей, девушка заметила, что мать осунулась и выглядит измученной. Она взяла Майду за руку и тихо сказала:

— Пойдем, я провожу тебя в твою хижину.

— Я отведу ее, — покачал головой Вулфгар. — Поднимайся в спальню и жди меня. Я скоро вернусь.

Майда с подозрением взглянула на него, прежде чем исчезнуть в темноте. Эйслинн помедлила, прислушиваясь к замиравшим во мраке шагам Вулфгара. Через некоторое время в домике Майды загорелся тусклый свет. Только тогда девушка повернулась и побрела в зал, а оттуда взошла по ступенькам в спальню.

В комнате горел огонь, разведенный каким-то добрым человеком, не сомневавшимся в успешном исходе поездки Вулфгара, — скорее всего Суэйном, верным и преданным другом. Эйслинн со вздохом уронила грязное платье на сундук и встала перед очагом. Сняв рубаху, она потянулась за волчьей шкурой, но в этот момент дверь скрипнула. Прижав рубаху к себе, она уставилась на непрошеную гостью.

— Значит, ты вернулась, — пробормотала Гвинет, прислонившись к косяку.

— Как видишь, все еще жива и дышу.

— Какая жалость! Я надеялась, ты повстречаешься с голодным волком!

— Если хочешь знать, так оно и было. И он с минуты на минуту должен вернуться.

— А, храбрый бастард! — презрительно бросила Гвинет. — Вечно похваляется своей отвагой!

— Ты так мало знаешь своего брата, Гвинет! — покачала головой Эйслинн.

Гвинет выпрямилась и бесцеремонно шагнула вперед, брезгливо оглядывая девушку.

— Признаюсь, в толк не возьму, почему он мчится в ночь разыскивать тебя, хотя через несколько недель все равно отошлет в Нормандию или другую страну, подальше отсюда. Просто очередная его глупость, и ничего больше!

— Почему ты так его ненавидишь? — спокойно поинтересовалась Эйслинн. — Разве он сделал тебе что-то плохое? Обидел? Оскорбил? Ты исходишь такой злобой, что я отказываюсь понимать причину.

— Еще бы тебе понять, саксонская шлюха, — прошипела Гвинет. — Ты рада раздвигать перед ним ноги и валяться в его постели! Что, собираешься получить от него еще несколько ублюдков?

Эйслинн вызывающе вскинула голову, но проглотила гневные слова. Краем глаза она уловила какое-то движение и, повернув голову, увидела стоявшего в дверях Вулфгара. Он со спокойным интересом прислушивался к разговору. Руки небрежно сложены на груди, на плече висит кольчуга. Заметив, что девушка упорно молчит, Гвинет оглянулась и встретилась глазами с братом.

— Ты пришла порадоваться нашему возвращению, Гвинет? — грубовато осведомился он, закрыв за собой дверь. Норманн пересек комнату, положил кольчугу рядом с платьем Эйслинн и уставился на сестру, ответившую ему холодным взглядом. — Ты не скрываешь своего отвращения к нам. Значит, тебе здесь плохо? — спросил он, подбоченившись.

— Что? В этом убогом домишке? — огрызнулась она.

— Тебя никто не держит. И ни один человек не остановит.

— Никак ты выгоняешь меня, братец? — процедила Гвинет. Вулфгар пожал плечами:

— Просто хотел заверить, что не стану умолять тебя остаться, если ты захочешь нас покинуть.

— Если бы не мой отец, ты нашел бы способ избавиться от меня!

— Верно, — кивнул Вулфгар, язвительно ухмыляясь.

— Что?! Бродячий наемник наконец понял, что быть лордом не так уж выгодно? — ехидно заметила Гвинет. — Должно быть, тебе в самом деле утомительно разбираться с крепостными и вести хозяйство, поскольку раньше не приходилось беспокоиться ни о ком, кроме самого себя. Почему не сознаться, что из тебя вышел плохой хозяин?!

— Иногда я и впрямь устаю. Но уверен, что способен вынести и это бремя, — подчеркнул Вулфгар.

— Бастард пытается доказать, что достоин благородных господ! — презрительно фыркнула Гвинет. — Да это заставит и камни развеселиться!

— Что ты находишь в этом смешного, Гвинет?

Вулфгар улыбнулся и, подойдя к Эйслинн, благоговейно приподнял ее блестящую золотистую прядь. Девушка взглянула на него, и Вулфгар нежно поцеловал локон, лаская ее страстным взглядом.

— Ты, должно быть, считаешь всех нас достойными лишь твоего презрения. Увы, мы всего-навсего люди и, следовательно, несовершенны.

Гвинет, издевательски скривив губы, воззрилась на Эйслинн.

— Некоторые заслуживают большего снисхождения, чем остальные.

— Неужели? — удивился Вулфгар, вздергивая брови. — А я считал, что ты одинаково не уважаешь каждого в этом доме. Кто же удостоился твоего внимания? — Он сделал вид, что задумался, и, положив руку на плечо Эйслинн, разгоряченной и ослабевшей от его близости, поинтересовался: — Может быть, Рагнор? Этот подлец?

Гвинет негодующе выпрямилась.

— Что ты знаешь об истинных рыцарях, рожденных в знатных семьях, жалкий бастард? — отрезала она.

— Очень много, — отозвался Вулфгар. — Я вынужден терпеть оскорбления таких, как Рагнор, с самого детства, и мне прекрасно известны их заносчивость, надменность, дурные манеры. По мне, так они ничего не стоят. Если ты действительно хочешь выбрать стоящего человека, Гвинет, искренне советую тебе заглянуть в его сердце, и тогда увидишь, каков он на самом деле. Ни к чему измерять его достоинства тем, что сделали и что не сделали его предки! Берегись Рагнора, сестра. Предательство у него в характере, и ему не стоит безоглядно доверять.

— Ты просто завидуешь, Вулфгар, — упрекнула Гвинет. Он хмыкнул и провел пальцем по ушку Эйслинн, посылая по телу девушки восхитительный озноб.

— Верь чему хочешь, Гвинет, но не говори потом, что тебя не предупредили.

Гвинет гордо зашагала к двери, но у порога остановилась, окинула их ледяным взглядом и молча удалилась.

Вулфгар негромко засмеялся и схватил Эйслинн в объятия, одной рукой прижимая к себе, другой поднимая подбородок. Когда его губы слегка прижались к ее рту, Эйслинн заставила себя думать о другом, о том, что так его тревожило, и поэтому весьма равнодушно приняла поцелуй. Вулфгар, не привыкший ни к чему подобному, поднял голову и встретился с невинным взглядом фиалковых глаз.

— Что тебя беспокоит? — требовательно спросил он.

— Я не угодила тебе, господин? Чего ты желаешь? Только скажи, и я повинуюсь. Я твоя покорная рабыня. Вулфгар угрожающе свел брови:

— Но ты мне не рабыня! Я уже не раз твердил тебе это!

— Милорд, я здесь, чтобы угождать тебе! Долг рабыни — выполнять приказы хозяина. Хочешь, чтобы я обвила руками твою шею?

Она нехотя протянула руки и обняла его.

— Желаешь моего поцелуя?

Встав на цыпочки, она коснулась губами его губ, но тут же, опустив руки, отступила.

— Надеюсь, ты доволен мной, господин?

Вулфгар разъяренно сорвал с себя тунику и, подскочив к постели, сел на край, чтобы стащить рубаху. Пока он снимал чулки, Эйслинн подошла к изножью кровати, где все еще лежала цепь, и опустилась на пол, тихо охнув, когда холодные камни коснулись голых ягодиц. Вулфгар в изумлении уставился на нее, но девушка ловко продела стройную ножку в кольцо и защелкнула его.

— Что за черт?! — вскричал он и, шагнув к ней, грубо поднял на ноги. Глаза его почернели от гнева. — Что это ты вытворяешь?!

Эйслинн с притворным недоумением подняла брови.

— Разве рабов не приковывают, господин? Правда, откуда мне знать, я была рабыней всего несколько месяцев, с того дня, когда сюда пришли норманны, господин.

Вулфгар выругался сквозь зубы. Нагнувшись, он нетерпеливо освободил ее от цепи, подхватил на руки и швырнул на кровать.

— Ты не рабыня! — прогремел он, обжигая ее взглядом.

— Да, господин, — ответила она, скрывая улыбку. — Как будет угодно, господин.

— Ради всего святого! Чего ты хочешь от меня, женщина?! — завопил Вулфгар, бессильно простирая к небу руки. — Еще раз повторяю, ты не рабыня. Чего же еще тебе надо?

Девушка кокетливо похлопала ресницами.

— Мне не терпится сделать тебе приятное, господин. Почему ты так гневаешься? Я всего лишь выполняю твою волю.

— Да будешь ты слушать?! — взорвался он. — Или мне придется кричать?!

— Как прикажешь, господин, — коротко ответила она и улыбнулась.

Несколько мгновений он смотрел на нее, словно пытаясь понять, чего же все-таки она добивается, но, сообразив, в чем дело, выпрямился и снова стал натягивать одежду. Он уже устремился к двери, но остановился при звуках ее голоса:

— Куда ты направляешься, господин? Я чем-то прогневала тебя?

— Переночую рядом с Суэйном, — проворчал Вулфгар. — По крайней мере он меньше мне докучает.

И с этими словами покинул комнату, хлопнув за собой дверью. Эйслинн снова улыбнулась и натянула шкуры повыше. Обняв подушку, она глубоко вдохнула знакомый запах Вулфгара и мирно заснула.

Глава 20

— Ну что за хитрая бестия эта девчонка, — сердито бранился Вулфгар, направляясь через двор в конюшни. — Готова на все, лишь бы заставить меня жениться на ней и показать всему миру, что теперь она госпожа и хозяйка дома! Но я не бык и не дам вставить себе в нос кольцо, чтобы удобнее было водить! Ей придется довольствоваться тем, что есть!

Он подтащил к стойлу Гунна свежего сена и долго топал, устраивая постель. Шум растревожил лошадей, люди тоже стали ворочаться, и какой-то лучник даже прикрикнул на него. Наконец Вулфгар улегся, закутался в плащ и безуспешно попытался обрести покой, в котором так нуждался.

Весь следующий день он провел в седле, надеясь утомить тело и разум, однако, когда первые розовые лучи окрасили горизонт, по-прежнему метался и ворочался. За это время Вулфгар ни разу не зашел в дом, но иногда ухитрялся мельком увидеть Эйслинн, когда та шла к матери или по какому-то другому делу. При этом он неизменно останавливался, восхищаясь грациозным покачиванием бедер, блеском медно-золотых прядей в солнечном сиянии. Она тоже украдкой поглядывала на него, но ни разу не подошла. Люди Вулфгара недоуменно переглядывались и чесали в затылках, увидев его спящим в конюшне, но остерегались развязывать языки, даже если посреди ночи их будили проклятия или гневное рычание. Они просто ежились от страха на своих тюфяках в надежде, что он скоро уснет.

На третье утро Вулфгар отправился завтракать в дом. Сидя за столом, он то и дело бросал взгляды в сторону лестницы, дожидаясь, пока спустится Эйслинн. Она, казалось, удивилась при виде Вулфгара, но быстро взяла себя в руки и подошла к Хэму, чтобы помочь ему разносить еду. Поставив блюда перед остальными мужчинами, девушка наконец подошла к нему и молча предложила перепелок. Вулфгар выбрал птицу пожирнее и грозно уставился на девушку.

— Наполни мою чашу, — велел он. Эйслинн наклонилась к столу, коснувшись грудью его плеча, взяла чашу, налила в нее молока и поставила перед ним.

— Разве она была на этом месте? — нахмурился Вулфгар. — Передвинь туда, где стояла, рабыня.

— Как пожелаешь, господин, — пробормотала она и, снова прикоснувшись к его плечу, выполнила приказ. — Ты доволен, господин?

— Да, — бросил он и сосредоточился на еде.

Гвинет была на седьмом небе от счастья и вечером уселась на место Эйслинн, рядом с Вулфгаром. На радостях она даже немного подобрела к брату и пыталась вовлечь его в беседу, но тот отвечал нечленораздельным бормотанием и безмолвными кивками. Все его внимание было обращено на Эйслинн, трудившуюся наравне с Хэмом и Керуиком. Часто, когда она не могла справиться с тяжелыми блюдами, Керуик приходил ей на помощь. Такая галантность, по-видимому, крайне раздражала Вулфгара, провожавшего их пристальными взглядами. Когда же Эйслинн засмеялась какой-то шутке молодого сакса, Вулфгар судорожно сжал чашу.

— Видишь, как она заигрывает с ним? — прошептала Гвинет на ухо брату. — Неужели такая тварь достойна твоего сочувствия? Взгляни лучше на Хейлан.

Подняв костлявую руку, она указала на молодую вдову, кидавшую на Вулфгара жадные взоры.

— Она по крайней мере нежна и податлива! Ты еще не пробовал, какова она в постели? Что, если Хейлан — та, кто исцелит тебя от несчастной страсти?

Однако, несмотря на все усилия Гвинет, Вулфгар не сводил глаз с Эйслинн. Болсгар молча понаблюдал за ними некоторое время и наклонился ближе:

— Волк рыщет по полям и лесам, но всегда возвращается к своей единственной подруге. Кажется, ты уже нашел ее. Вулфгар со злостью повернулся к старику:

— Сколько тебе заплатили за устройство этого брака?

— Кажется, слишком мало, — рассмеялся старик, но, тут же став серьезным, предупредил: — Освободи Эйслинн или сделай своей навсегда.

— Ты сговорился с Майдой! — процедил Вулфгар сквозь зубы.

— Зачем держать в доме такую злую мстительную девушку? — осведомился Болсгар, кивнув на Эйслинн. — Я вижу, как она терзает тебя своим присутствием! Знает, что ты за ней наблюдаешь, и заигрывает с другими мужчинами. Керуик не дурак! Он возьмет девчонку в жены и станет отцом ее ребенка! Почему не отдать ее? Сакс будет счастлив. Но ты, милорд, глупец… — Старик ехидно хмыкнул. — …Как насчет тебя? Сможешь ли ты жить с мыслью о том, что другой будет делить с ней постель?

Вулфгар ударил кулаком по столу.

— Замолчи! — взревел он.

— Если ты не возьмешь ее, Вулфгар, — невозмутимо продолжал Болсгар, — ты не вправе мешать Керуику жениться и дать свое имя младенцу.

— Но какое значение это имеет для малыша? Моя мать была замужем за тобой, а меня все равно заклеймили именем бастарда! — с горечью бросил Вулфгар.

Болсгар смертельно побледнел.

— Я отказался от тебя, — медленно начал он, с трудом подбирая слова, — и ты можешь с полным правом назвать меня болваном, потому что с тех пор не проходило дня, чтобы я не пожалел о своем поступке и не мучился желанием вернуть тебя обратно. Ты был мне куда роднее, чем Фолсуорт. Сердце мое до сих пор разрывается при мысли о мучениях, которым я тебя подверг, но теперь уже ничего нельзя поделать. Неужели же ты уподобишься мне?

Вулфгар отвернулся, растревоженный словами старика, и наконец поднялся и вышел из зала, не замечая, что Эйслинн озадаченно смотрит ему вслед.

На следующее утро Вулфгар бесцеремонно разбудил Эйслинн, сорвав с нее шкуры и отвесив звонкий шлепок.

— Поднимайся, женщина. Сегодня приедут именитые гости, и тебе нужно предстать перед ними в лучшем виде.

Эйслинн надулась, потирая горящие ягодицы, но Вулфгар и не думал оставлять ее в покое, так что пришлось встать. Как только она потянулась к нижнему платью, рыцарь громко хлопнул в ладоши, и в дверях появились Мидерд и Глинн с водой для мытья. Прижав платье к обнаженному телу, Эйслинн в недоумении обернулась к Вулфгару. Тот насмешливо объяснил:

— Для тебя, госпожа. Купание с благовониями поднимет дух и улучшит настроение.

Устремившись к двери, он бросил через плечо:

— Надень желтый наряд, что я тебе купил. Тебе к лицу этот цвет.

Эйслинн рассерженно плюхнулась на край кровати.

— Ай-яй-яй, — покачал головой Вулфгар, останавливаясь. — Ты ведь, кажется, хотела угодить мне? Или забыла, в чем долг рабыни?

Он улыбнулся и, пообещав, что скоро придет, закрыл за собой дверь.

Эйслинн неохотно позволила женщинам помочь ей вымыться и растереть себя душистым маслом. Они так долго возились с ее волосами, что казалось, решили растянуть это занятие на целый день; в конце концов зачесали их наверх и перевили желтыми лентами. Потом надели на Эйслинн шелковое нижнее и бархатное верхнее платья и застегнули на бедрах золотой филигранный пояс с кинжалом.

Мидерд, отступив, восхищенно оглядела ее, прежде чем улыбнуться сквозь слезы радости.

— О миледи, вашу красоту нельзя описать словами! Я так рада, что он привез вас назад!

Эйслинн дружески обняла женщину.

— По правде говоря, Мидерд, я тоже, однако до сих пор не могу понять, нужна ли ему или он найдет другую.

Застенчивая Глинн ободряюще погладила хозяйку по спине, не сумев подобрать нужных слов утешения. Эйслинн прижала ее к себе, но Мидерд позвала девочку, напомнив, что нужно убрать комнату до возвращения Вулфгара. Через несколько минут дверь открылась, и он появился на пороге. Женщины мгновенно исчезли.

Вулфгар, расставив ноги и заложив руки за спину, встал перед Эйслинн и окинул ее оценивающим взглядом. Раздраженная столь бесцеремонным осмотром, Эйслинн холодно посмотрела на него. Он шагнул ближе и, слегка приподняв ее подбородок, коснулся губ нежным поцелуем.

— Ты прекрасна, — хрипло прошептал он, и девушке, потребовались все силы, чтобы не обнять Вулфгара, не прижаться к его груди. Но он, тихо рассмеявшись, отступил. — Нельзя слишком хвалить рабыню, а то еще загордится. Спускайся в зал — остальные уже ждут.

Он исчез, а Эйслинн, все еще ощущая прикосновение его губ, раздраженно топнула маленькой ножкой.

— Рабыня, чья обязанность угождать ему, и ничего больше. Похоже, один Господь сможет убедить его, что лучшей жены ему не найти.

Гвинет тоже оделась в лучшее платье и стояла в зале, исходя злобой, поскольку Вулфгар не позаботился объяснить, в чем дело, да еще заставил дожидаться Эйслинн. Вулфгар неспешно тянул эль, не обращая внимания на гневные взгляды сестры.

— Ты вытаскиваешь меня из постели без всякой видимой причины, лишь потому, что кто-то, видите ли, должен приехать! — взорвалась она наконец. — Кто может забрести в это Богом забытое место, кроме разве что последнего болвана?

— Ты, например, дорогая Гвинет, — весело заметил он, наблюдая, как она корчится в бессильной ярости. — Считаешь себя исключением, или мы здесь все до одного последние болваны?

— Смейся, братец, но пока я не вижу, чтобы твой драгоценный Вильгельм спешил обозреть эти владения.

— Хочешь, чтобы сам король навещал обычного небогатого лорда, владельца маленького поместья? — пожал плечами Вулфгар. — Его обязанности гораздо шире моих. Вряд ли у него хватит на это времени, особенно если его подданные так же постоянно ворчат и жалуются, как мои.

Гвинет пренебрежительно отмахнулась и направилась к очагу, где Хэм и Керуик вращали вертелы, на которых жарились туши кабана, оленя и мелкая дичь.

— Этого нам хватило бы на месяц, — прошипела она. — Ты беспечный расточитель, Вулфгар.

— На тебя не угодишь, — вздохнул тот и шагнул навстречу спускавшемуся по лестнице Болсгару, высокому и красивому в богатом наряде, который Вулфгар достал из своего сундука. Хотя пояс оказался слишком узким, туника сидела на нем как влитая.

— Клянусь, я вновь обрел юность, — усмехнулся старик, подходя ближе.

— Особенно в чужих одеждах, — фыркнула Гвинет.

— Вот как! Не горшку перед котлом хвалиться! А мне показалось, что ты сама не прочь позаимствовать кое-что чужое, — съязвил Болсгар, пристально глядя на золотистое платье, когда-то принадлежавшее Эйслинн. Гвинет повернулась к отцу спиной, и Болсгар, немедленно забыв о ней, принял из рук Вулфгара рог с элем. Они молча сидели, с наслаждением потягивая напиток, до тех пор, пока входная дверь не распахнулась. Один из людей Вулфгара внес довольно большой узел, завернутый в шкуры. Прошептав что-то Вулфгару на ухо, норманн положил ношу перед ним, и тот начал разрезать кинжалом веревку. Под шкурой оказались мужские одежды. Вулфгар повесил их на руку и подошел к Керуику, который ни на что не обращал внимания, занятый важным делом.

— Керуик!

Молодой человек поспешно обернулся и удивленно раскрыл глаза при виде знакомых вещей.

— Что, господин?

— Я прав, называя эту одежду твоей? — неприветливо проворчал Вулфгар, чем вызвал еще большее недоумение сакса.

— Да, господин, — неуверенно ответил Керуик. — Не понимаю, как она сюда попала. Я не брал ее из Крегана.

— Если ты заметил, ее только что доставили. Я посылал за ней человека.

— Сэр? — пролепетал Керуик, с сомнением глядя на высокую массивную фигуру Вулфгара, которому, конечно, никакие переделки не помогли бы натянуть одежду на себя.

— Не для меня, Керуик, а для тебя, — пояснил Вулфгар, словно прочитав его мысли. — Возьми и оденься, как подобает благородному рыцарю.

Керуик протянул было руку, но тут же вытер ладони о свою грубую тунику и лишь потом, по-прежнему ошеломленно, принял дар. Гвинет брезгливо поморщилась и, отвернувшись от брата, направилась в другой конец зала, чтобы в одиночестве предаться горьким мыслям.

— Мои люди сообщили, что наш гость уже в пути и скоро будет здесь, — объявил Вулфгар собравшимся.

Появление Эйслинн вызвало всеобщее волнение. Множество восхищенных мужских взоров было в этот момент устремлено на прекрасную деву. Сэр Милберн и сэр Гауэйн стояли у подножия лестницы, и молодой человек так пристально уставился на Эйслинн, что Милберну пришлось взмахнуть рукой у него перед глазами, вызвав при этом громкие смешки стоявших поблизости. Гауэйн предложил девушке руку и счастливо улыбнулся, когда та приняла его помощь.

— Миледи, ваша красота слепит мои глаза и заставляет заплетаться язык. Не могу найти подходящих слов, чтобы выразить, как вы прекрасны.

Искоса глянув на Вулфгара, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Болсгар подталкивает его локтем, Эйслинн призывно улыбнулась юноше.

— Вы так красноречивы, сэр рыцарь, что многие девы, вне всякого сомнения, падут жертвами ваших чар.

Довольный комплиментом, Гауэйн гордо оглядел собравшихся, но тут же поежился, заметив, что к ним присоединился Вулфгар. Рыцарь сразу же осекся и сильно покраснел при виде его вопросительно поднятых бровей.

— Что случилось, сэр Гауэйн? Кажется, тебе больше нечего делать, кроме как любезничать с моей рабыней?

Гауэйн едва не проглотил язык, не зная, куда деваться от смущения. Все последние дни, когда Вулфгар перестал обращать внимание на саксонскую красавицу, молодой человек терзался одной мыслью — не появилась ли у него хотя бы слабая надежда на взаимность.

— Нет, господин, нет, — горячо уверил он. — Я всего лишь воздал должное ее изысканной красе.

Вулфгар сжал тонкую руку Эйслинн и, притянув девушку к себе, широко улыбнулся расстроенному Гауэйну:

— Ты прощен. Но отныне будь осторожен и хорошенько подумай, прежде чем еще раз решиться на подобное. Ты знаешь, ради женщины я и волосом не пожертвую, но из-за этой… могу раскроить твой череп, сэр Гауэйн.

Убедившись, что и молодой рыцарь, и окружающие хорошо расслышали предостережение, Вулфгар отвел Эйслинн к тому месту, где стоял Болсгар. Старик окинул ее восхищенным взглядом:

— Ах, Эйслинн, до чего же ты пригожа! Даже этим старым глазам приятно на тебя смотреть! Я прожил почти шесть десятков лет, но еще не встречал подобной красоты!

— Ты очень добр, господин.

Эйслинн присела перед Болсгаром, но, ощутив взгляд Вулфгара, спросила:

— Ты тоже доволен мной, повелитель? Мой долг во всем подчиняться тебе, но боюсь, мою ничтожную внешность трудно изменить так, чтобы она заслужила твое одобрение.

— Как я уже сказал, не стоит слишком нахваливать рабыню, чтобы она не задирала нос.

Он снова сжал ее руку и усмехнулся, когда девушка ответила ледяным взглядом. Но дрожь пальцев в его ладони выдала, что на самом деле чувствует Эйслинн в это мгновение.

— Ты прелестна, — буркнул он, — и в чем еще заставишь меня признаться?

Она открыла было рот, чтобы возразить, но Вулфгар повелительно поднял руку.

— Хватит! Я устал от твоих бесконечных требований. Дай мне спокойно отдохнуть.

Эйслинн строптиво вырвала руку, отвернулась и подошла к Хэму.

— Здесь затевается настоящее пиршество! Должно быть, гости в самом деле знатные, — пробормотала она, увидев такое многообразие дичи.

— Да, миледи, — согласился парнишка. — Господин заставил нас опустошить кладовые. Да и в кухне готовят все новые блюда.

Эйслинн вновь присмотрелась к Вулфгару. Сегодня он был великолепен в тунике из темно-зеленого бархата, отделанной золотой тесьмой. Короткая алая накидка, ниспадая с одного плеча, доходила до колен. Под туникой была надета простая полотняная рубашка, и Эйслинн вспомнила, с какой любовью шила для пего эту нехитрую одежду. Он был так красив, что в груди девушки проснулась искренняя, неподдельная гордость за человека, с которым она делила стол и постель.

— Эйслинн! — окликнул сзади знакомый голос, и девушка, повернувшись, изумленно уставилась на богато одетого Керуика. На несколько мгновений она оцепенела, но тут же расплылась в сияющей улыбке:

— О Керуик, ты прекрасен!

— Прекрасен? — Керуик решительно покачал головой. — Но это скорее можно сказать о тебе.

— Нет-нет, я не лгу, — настаивала она.

— Как приятно снова быть одетым, как когда-то, — усмехнулся Керуик и потрясение добавил: — Он послал за вещами… специально для меня! Подумать только!

— Кто? — спросила Эйслинн и, проследив за взглядом Керуика, все поняла без слов. — Хочешь сказать, Вулфгар отправил за ними человека в Креган? Ради тебя?!

Керуик кивнул, и на сердце девушки стало еше теплее. Светясь от счастья, Эйслинн извинилась перед бывшим женихом и снова подошла к Вулфгару, на этот раз очень медленно, гадая, что заставило его так поступить. Она нерешительно коснулась его руки, и Вулфгар повернулся, приветствуя ее улыбкой.

— Милая, — нежно шепнул он, стиснув ее пальцы. — Неужели ты сможешь вынести мои причуды?

— Время от времени, господин, но не очень часто, — парировала она. Уголки губ чуть подрагивали. Вулфгар, словно завороженный, не смог отвести от нее глаз, и они замерли, наслаждаясь взаимной близостью и снова испытывая то необъяснимое притяжение, которое неизменно возникало, стоило им оказаться рядом. Однако голос Гвинет грубо ворвался в их грезы.

— Бастард и его потаскуха, — прошипела она. — Вижу, вы вновь нашли друг друга! Чего еще ожидать от простолюдинов!

Болсгар резко прикрикнул на дочь и велел замолчать, но та, не обращая на него внимания, нагло оглядела Эйслинн.

— Такой наряд вполне подошел бы даже королеве, только вот брюхо выпирает!

Эйслинн, не сдержавшись, поднесла руку к слегка округлившемуся животу и тревожно нахмурилась. Вулфгар, помрачнев, проглотил резкий ответ и спокойно объявил:

— Нельзя быть настолько бессердечной, Гвинет. Сегодня я этого не потерплю. Либо относись к Эйслинн с уважением, либо можешь отправляться в свою комнату.

— Я не ребенок! — негодующе охнула Гвинет. — И не собираюсь выказывать почтение шлюхе!

— Да, ты давно уже не ребенок, — согласился Вулфгар. — Но я хозяин этого дома, и ты не посмеешь меня ослушаться. Что скажешь?

Гвинет поджала губы. Светлые глаза сузились, но с языка не сорвалось ни единого слова. Однако, завидев подошедшую Хейлан, она коварно прищурилась и растянула губы в улыбке:

— А вот и наша дорогая Хейлан! Ты, конечно, заметил, что я взяла на себя смелость разделить с ней свой скудный гардероб.

Эйслинн узнала свое розовое платье, как и остальные, присвоенные Гвинет. Хейлан была ниже и полнее Эйслинн, но одежда выгодно подчеркивала ее смуглую красоту. Ободренная последними событиями, вдова ловко втиснулась между Эйслинн и Вулфгаром и, дерзко улыбнувшись, провела пальчиком по его груди.

— Ты сегодня так красив, господин, — пробормотала она.

Эйслинн застыла и гневно уставилась из-под опущенных ресниц в спину Хейлан, испытывая огромное желание вцепиться в темные пряди и наградить вдову хорошим пинком в округлые ягодицы. Пальцы девушки рассеянно играли рукоятью кинжала.

Хейлан слегка прислонилась к Вулфгару, касаясь полной грудью его груди и гладя мягкий бархат, лукаво улыбалась. Голос Эйслинн словно острым ножом разрезал тишину:

— Желаешь, чтобы я удалилась, господин? Я не хочу мешать твоим… утехам.

Последнее слово было пропитано медом, но тон не оставлял ни малейшего сомнения в намерениях девушки. Вулфгар поспешил отстраниться от Хейлан и увел любовницу, оставив Гвинет и вдову разочарованно смотреть им вслед.

— И они еще называют меня развратницей, — пробормотала себе под нос Эйслинн.

Вулфгар еле слышно рассмеялся.

— Вдова воображает то, чего быть не может. Однако я в самом деле испугался за нее, когда увидел жажду крови в твоем взоре.

Эйслинн в запальчивости вырвала руку.

— Не стоит попусту омрачать свой день волнениями, господин! — Она униженно склонилась перед ним, хотя глаза ее яростно сверкали. — Я всего-навсего рабыня и должна спокойно выносить жестокие прихоти господ. Пусть на меня даже набросятся, постараюсь только защищаться, если, конечно, ты не велишь иначе.

Вулфгар, рассмеявшись, потер грудь, на которой остались шрамы от ее ногтей.

— Да, я уже испытал на себе, каков твой нежный беспомощный нрав, и знаю, что, попробуй вдова поднять на тебя руку, вышла бы из поединка без единого волоска на голове!

Эйслинн попыталась что-то возразить, но тут же замерла с открытым ртом. Дверь распахнулась, пропуская холодную волну мартовского воздуха, и на пороге появился Суэйн в праздничном костюме викинга. Подбоченившись, он оглушительно расхохотался, так, что стены задрожали.

— Он приближается, Вулфгар, — провозгласил викинг. — Сейчас будет здесь!

Вулфгар молча взял Эйслинн за руку, подвел к Болсгару и попросил старика не отпускать ее, а сам направился к Суэйну встречать почетного гостя.

Вскоре послышался легкий цокот, сопровождаемый громким сопением. По ступенькам крыльца прошлепали сандалии, и отец Данли, широко улыбаясь, вошел в зал. Недоумевающие лица присутствующих обратились к священнику. Во всех углах большой комнаты раздался смущенный шепот. Отец Данли присоединился к Вулфгару и Суэйну и о чем-то тихо заговорил с ними. Потом, к еще большему изумлению собравшихся, Вулфгар подошел к столу и налил ему чашу вина.

Он, быстро перекрестившись, осушил чашу и благодарно кивнул. Вулфгар не тронулся с места, а священник откашлялся и с торжественным видом взошел на четвертую ступеньку лестницы, высоко подняв маленький золотой крест и выжидающе глядя на людей. В зале стало тихо, хотя до сих пор никто ничего не понимал.

Вулфгар встал перед священником и кивнул Болсгару, только теперь сообразившему, в чем дело. Взяв ошеломленную Эйслинн под руку, старик подвел ее к Вулфгару. Отец Данли снова кивнул, и хозяин Даркенуолда, сжав ладошку Эйслинн, опустился на колени перед святым отцом, осторожно потянув девушку за собой.

Майда, внезапно рухнув на скамью, в тупом оцепенении наблюдала за происходящим. У Керуика на мгновение стеснило грудь, но все затопила радость за Эйслинн, наконец-то получившую то, чего она больше всего хотела в жизни. Гвинет в отчаянии охнула, видя, что ее надежды обрести власть в Даркенуолде разлетелись в прах. Хейлан шмыгнула носом и начала всхлипывать, сообразив, что ее честолюбивые помыслы исчезают, как сон, с каждой произнесенной священником фразой.

Вулфгар ясным сильным голосом давал обеты, и, как ни странно, именно Эйслинн запиналась и заикалась, повторяя священные клятвы. Рыцарь поднял ее на ноги, и она, словно в тумане, слушала, как священник произносит последние, главные слова, навеки связывающие их друг с другом. Девушка с трудом поняла, что он вот уже в третий раз обращается к ней.

— Что? — пробормотала она. — Я не… Отец Данли наклонился вперед:

— Согласна ли поцеловать мужа и скрепить обет супружества?

Она повернулась к Вулфгару, все еще не веря в случившееся, и, как во сне, потрясенно воззрилась на него. Тишину нарушил громкий стук — это Суэйн стукнул кружкой эля по столу так, что пена полилась через край.

— Да здравствует Вулфгар, господин Даркенуолда! — проревел он.

Со всех сторон послышались громкие приветствия норманнов и саксов. И снова кружка с силой опустилась на стол.

— Да здравствует Эйслинн, госпожа Даркенуолда!

И если раньше крики были громкими, то сейчас даже стропила затряслись, угрожая свалиться на головы.

Эйслинн наконец осознала истину и, вскрикнув от радости, обхватила шею Вулфгара, покрывая ею лицо поцелуями. Рыцарь едва сумел отстранить ее, чтобы немного успокоить, и рассмеялся при виде неудержимого счастья, светившегося в глазах жены. Но тут ее схватил в медвежьи объятия Суэйн и громко чмокнул в щеку. Его примеру последовали Гауэйн, Милберн, Болсгар, Керуик, а потом и все остальные. Наконец она снова очутилась подле Вулфгара, порозовев от волнения и задыхаясь от смеха. Он обнял Эйслинн и долго, крепко целовал, и она отвечала ему, страстно, самозабвенно, не тая радости, наполнявшей ее сердце. Они медленно поворачивались, не размыкая объятий, под радушные приветствия и ободряющие крики.

Среди всеобщего веселья незамеченными остались мрачные лица трех женщин. Майда очнулась от потрясения, тихо отчаянно застонала и, вцепившись себе в волосы, выбежала из зала. Гвинет медленно поднялась к себе и долго, не шевелясь, сидела у очага. Хейлан зарыдала и выбежала вслед за Майдой.

А в это время все собравшиеся желали счастья Эйслинн и от всей души хлопали ее по спине, не жалея сил. Но она почти ничего не замечала. В голове настойчиво билась единственная мысль, заслонявшая все остальные: «Вулфгар! Мой Вулфгар! Мой Вулфгар!»

Эль и вино лились рекой. Мясо было разрезано, хлеб разломан на куски, тост следовал за тостом, и языки все больше заплетались. Спешно посланные гонцы вернулись с акробатами, жонглерами и музыкантами. Но именно слова Гауэйна Эйслинн запомнила на всю жизнь. Молодой рыцарь пел о прекрасной розе, пронзившей его сердце шипами, розе, которую в один черный день сорвал другой и унес навсегда. И теперь единственным утешением влюбленного остался… рог с элем!

Эйслинп безудержно смеялась, и пиршество продолжалось, пока не поднялся Вулфгар. Он откашлялся, призывая к тишине, и оглядел радостные лица собравшихся — крепостных, лучников и воинов. Все выжидающе уставились на него. Вулфгар говорил по-французски, обращаясь к норманнам, а Керуик переводил его слова крестьянам и крепостным.

— В наших городках этот день будут помнить, как праздник единения норманнов и саксов, — неспешно начал Вулфгар. — Отныне здесь будут царить мир, покой и процветание. Вскоре по приказу короля мы начнем строить замок, чтобы защитить Даркенуолд и Креган. Вокруг выроем ров и наполним его водой, а стены укрепим, чтобы в минуту опасности и норманны, и саксы могли найти здесь пристанище. Те из моих людей, кто захочет, смогут стать ремесленниками или торговцами и зарабатывать на жизнь честным трудом. Мы сделаем города безопасными и уютными, чтобы всякий путник захотел в них остановиться. Нам понадобятся каменщики, строители и плотники, портные и торговцы. Сэр Гауэйн, сэр Милберн и сэр Бофонт выразили желание остаться со мной и стать моими вассалами, и мы по-прежнему собираемся покровительствовать всему здешнему люду.

Рыцарь немного помолчал, давая время собравшимся обсудить его слова, и добавил:

— Мне будет нужен также меняла или кто-то вроде шерифа, который был бы честен как с норманнами, так и с саксами. Он должен править от моего имени, улаживать мелкие ссоры и споры и записывать все, что происходит в городах. Ни одна сделка, обмен, продажа, венчание не будут считаться законными, пока он не отметит это в своей книге. И первой будет запись о моей женитьбе на леди Эйслинп.

И снова Вулфгар помолчал, оглядывая выжидающие лица.

— Я знаю, что среди саксов есть один, кто говорит на обоих языках, человек большой учености, чье непревзойденное умение обращаться с цифрами хорошо известно и на честность которого можно положиться. Его зовут Керуик из Крсгана, и я возлагаю на него эти обязанности и назначаю шерифом Даркенуолда.

Со всех сторон послышались удивленные возгласы, но Эйслинн ошеломленно молчала. Потрясенный Керуик вскочил из-за стола под радостные крики, и веселье возобновилось с новой силой. Керуик подошел к новобрачным и перевел взгляд с Эйслинн, чьи глаза счастливо сверкали, на Вулфгара, почему-то продолжавшего хмуриться.

— Керуик, как по-твоему, ты способен выполнить эту работу?

Молодой сакс гордо поднял голову и ответил:

— Да, милорд.

— Да будет так. Отныне ты не раб, а шериф Даркенуолда и имеешь право вершить от моего имени те дела, которые я возлагаю на тебя. Ты станешь моим верным помощником и опорой, как Суэйн, и я верю, что ты будешь так же справедлив.

— Милорд, — смиренно пробормотал Керуик, — вы оказали мне большую честь.

Уголки губ Вулфгара чуть поднялись в улыбке, и он тихо, так, чтобы слышал лишь Керуик, добавил:

— Ради моей жены, Керуик, давай жить в мире. Он протянул руку, и Керуик, кивнув в знак согласия, крепко ее сжал.

— Ради вашей жены и Англии.

Она обменялись братским рукопожатием, и Керуик, отойдя, стал принимать поздравления саксов и норманнов. Вулфгар снова сел и поднял глаза на Эйслинн.

— Муж! — выдохнула она, словно впервые произнося это слово.

Вулфгар усмехнулся и поднес ее ладонь к губам.

— Жена, — шепнул он в ответ.

Наклонившись, она провела пальцем по его груди и зазывно улыбнулась:

— Господин мой, тебе не кажется, что становится поздно? Вулфгар поспешно перехватил ее руку.

— Ты права, госпожа моя, рассвет уже близко.

— Что мы должны делать, чтобы замедлить бег времени? — нежно осведомилась она, опуская ладонь ему на колено. Постороннему наблюдателю ее жест показался бы невинным, однако между ними словно проскочила молния, и неимоверное возбуждение охватило обоих. Дьявольские искорки промелькнули в глазах Вулфгара.

— Госпожа моя, не знаю, нуждаешься ли ты в отдыхе, но я желал бы поскорее отправиться в постель.

— Ах, повелитель, ты читаешь мои мысли. Я как раз думала, что после столь долгого дня нам необходимы уют и тепло.

Их взгляды встретились, и в каждом было невысказанное обещание. Но влюбленных внезапно и грубо разлучили: люди Вулфгара окружили их, схватили своего господина и, высоко подняв над головами, стали передавать из рук в руки. Эйслинн весело наблюдала за необычным зрелищем и уже разразилась было смехом, но тут же охнула от изумления, когда Керуик поднял ее и понес к Милберну. От него драгоценный приз перешел к Суэйну, а потом к Гауэйну. Наконец новобрачные очутились в центре зала, и Эйслинн упала в объятия Вулфгара, радуясь благополучному возвращению, но все же не в силах сдержать смех. Муж, облегченно улыбнувшись, прижал ее к себе, но испытания на этом не закончились. Его заставили завязать глаза, и Суэйн несколько раз обернул рыцаря вокруг себя, а потом все дружно потребовали отыскать новобрачную, если он еще намеревается сегодня ночью очутиться с ней в постели. Вулфгар, запрокинув голову, заразительно рассмеялся:

— О девушка, где ты? Не убегай, я все равно тебя поймаю!

Толпа женщин, среди которых были Мидерд и Глинн, окружила Эйслинн. Они знаками велели ей молчать, и она любящим взором наблюдала за мужем. Тот неуклюже расставил руки и шагнул к женщинам, но тут же остановился, заслышав легкий шорох юбок. Его рука опустилась на плечо Глинн. Девушка восторженно захихикала, и Вулфгар, покачав головой, прошел мимо. Прямо на него толкнули Мидерд, и одно прикосновение широких крестьянских ладоней подсказало Вулфгару, что это не изящные пальчики жены. Он отстранил и следующую, здоровую крестьянскую девку, пахнувшую потом и сеном, и направился дальше, время от времени останавливаясь и качая головой, но внезапно замер и насторожился. Пахнуло тонким знакомым ароматом. Вулфгар резко повернулся и, выбросив вперед руку, сжал тонкое запястье. Однако пленница стойко молчала, хотя, как только он притянул ее ближе, со всех сторон послышались смешки и шуточки. Пальцы Вулфгара ощутили грубую шерстяную ткань, совсем не похожую на мягкий ворс бархатного платья, но его рука с намеренной медлительностью поползла вверх, и, ко всеобщему веселью, задержалась на округлой груди.

— Берегись, твоя жена все видит! — завопил кто-то. Но Вулфгар, не смущаясь, обнял женщину за талию, нашел губами нежные губы и окончательно убедился в правильности выбора, когда женщина с неукротимой страстью ответила на поцелуй. Податливое тело приникло к нему, горяча кровь своей близостью. Но в этот миг раздался еще чей-то крик:

— Милорд, вы ошиблись и выбрали не ту!

Вулфгар, не прерывая поцелуя, сорвал с глаз тряпку и уставился в фиалковые глаза. Эйслинн рассыпалась звонким смехом, стараясь выпутаться из шерстяной накидки, в которую ее закутали. Руки их снова встретились.

— Признайся, в чем секрет, милорд? — осведомился Гауэйн, поднося Вулфгару рог с элем. — Ты знал, кто перед тобой, прежде чем коснулся ее, хотя глаза у тебя были завязаны. Скажи правду, чтобы и мы смогли сыграть в эту игру с таким же успехом.

— Клянусь, сэр рыцарь, что я всего лишь учуял запах, исходящий от девушки. Можно купить на ярмарках всяческие благовония, но сладостный запах, запах женщины, не достанешь ни за какие деньги! И каждая благоухает по-своему.

— Никогда не думал, что ты так хитер! — ухмыльнулся Гауэйн.

— Согласен, но это вы довели меня до отчаяния! Я уже боялся, что придется провести ночь в стойле Гунна.

— Верно, господин, и я вполне понимаю причину твоих жалоб! — согласился рыцарь, поднимая красиво изогнутую бровь. Эйслинн слегка покраснела и, ускользнув от Вулфгара, направилась к лестнице. На полпути она обернулась и вновь отыскала мужа взглядом. Он смотрел на нее поверх плеча Гауэйна, и, хотя кивал в ответ на его расспросы, было ясно, что мысли его далеко. Эйслинн нежно улыбнулась и пошла дальше, чувствуя, что Вулфгар провожает ее взглядом до самой двери.

Мидерд и Глинн пришли раньше и уже ожидали ее. Они дружески обняли Эйслинн, прежде чем подвести к очагу, и, сняв с нее одежду, завернули в прозрачную мягкую ткань. Эйслинн мечтательно смотрела в огонь, пока Мидерд расчесывала ее волосы. Глинн прибирала комнату, аккуратно укладывая одежду в сундук, и раскидывала шкуры по постели.

За окном стояла ночь, сквозь приоткрытые ставни проникал холодный ветерок и шевелил драпировки. Мидерд и Глинн, в последний раз пожелав ей счастья, ушли, оставив Эйслинн одну в напряженном ожидании, охваченную предчувствием чего-то неведомого, но ослепительно прекрасного. Снизу доносились шум и смех, и ей захотелось закружиться по комнате. Девушка засмеялась, вспоминая всеобщее недоумение при виде коротышки священника. Как это похоже на Вулфгара — держать ее в неведении до последнего!

Она с гордостью вспомнила о его планах и проявленной к Керуику доброте. На свете нет лучшего человека и господина!

Занятая счастливыми мыслями, она испуганно вздрогнула, когда на пороге послышался шорох. В комнату прокралась Майда, тщательно закрыв за собой дверь.

— Хорошо, что эти двое ушли! — заныла она. — От их болтовни даже молоко скисает.

— Мать, не говори так о Мидерд и Глинн! Они мои подруги и всегда утешают меня в трудную минуту.

Но тут взгляд Эйслинн упал на лохмотья Майды. Девушка нахмурилась:

— Мать, Вулфгар будет недоволен твоим видом! Хочешь, чтобы все считали, будто он над тобой измывается? Но это не так. Он добр с тобой, невзирая на все твои уколы и издевки.

Майда скривилась и, словно не слыша, что говорит дочь, завыла:

— Замужем! Замужем! Самый черный день в моей жизни! — И, воздев руки к небу, начала раскачиваться. — Какая была прекрасная месть — родить ублюдка бастарду! Но ты все испортила.

— Что ты говоришь? — потрясение спросила Эйслинн. — Я так счастлива! И думала, что ты порадуешься за меня.

— Нет! Нет! Ты украла последнюю возможность разделаться с ним! Всякий раз, вспоминая о своем бедном Эрланде, я корчусь от боли!

— Но Вулфгар не убивал отца! Это Рагнор во всем виноват! Мать пренебрежительно взмахнула рукой.

— Какая разница! Все они норманны, и не важно, кто держал меч! Они убийцы! Убийцы и насильники!

Майда кричала все громче, ломая руки, вырывая волосы, и Эйслинн безуспешно пыталась успокоить мать.

Наконец, не зная что делать, она закричала еще громче:

— Послушай, Рагнора нет, а Вулфгар справедлив и благороден и, кроме того, мой муж!

При этих словах в Майде произошла мгновенная перемена. Губы хищно растянулись, обнажая зубы, а глаза по-волчьи сверкнули. Скорчившись, она долго смотрела в огонь, безмолвная, неподвижная.

— Мама! — шепнула наконец Эйслинн. — Что с тобой?

Она заметила, что губы Майды шевелятся, и, наклонившись ближе, едва разобрала невнятную речь:

— Да, этот норманн совсем близко… здесь… в моей постели…

Она широко раскрыла глаза, но тут же зажмурилась и довольно ухмыльнулась. Потом взглянула на дочь, словно не узнавая, окинула комнату тупым взором и поспешила прочь.

Из коридора донеслись шаги, веселые голоса, выкрикивающие грубые шутки, и в комнату втолкнули Вулфгара. Суэйн и Керуик сдерживали натиск толпы, пока рыцарь поспешно закрывал дверь. Он обернулся, тяжело дыша, и отыскал взглядом жену. Тонкая ткань, в которую она была завернута, просвечивала насквозь, не скрывая пленительных очертаний тела, будоража кровь. Однако Вулфгар помедлил в нерешительности, не зная, что делать дальше, поскольку Эйслинн была непривычно спокойна и ни словом, ни знаком его не ободряла. Из господина и повелителя он внезапно превратился в неловкого смущенного новобрачного.

— Кажется, они решили, что мы все-таки должны провести ночь вместе.

— Однако Эйслинн по-прежнему молчала. Вулфгар сбросил плащ, бережно сложил его и снял пояс. Она сидела перед огнем, и, хотя смотрела на него, Вулфгар не видел, какая нежность светилась в ее глазах.

— Если ты себя неважно чувствуешь, Эйслинн, — с нескрываемым разочарованием пробормотал он, — я ни на чем не буду настаивать.

Он медленно возился с завязками рубашки, впервые в жизни окончательно растерявшись перед женщиной. Что, если после женитьбы наступает конец радостям плоти?

Но Эйслинн медленно поднялась, встала перед ним и, быстро потянув за тесемку, распутала узел. Ее ладони скользнули под рубашку, туда, где громко билось сердце.

— Господин мой, Вулфгар, — выдохнула она еле слышно. — Ты хочешь показать, что неопытен в делах любви? Неужели это я должна вести тебя туда, где мы так часто предавались сладостным играм?

Эйслинн стащила рубашку с мужа, обхватила его шею и медленно потянулась к нему, пока их губы не встретились. Она приникла к любимому, словно жаждущий к прозрачному источнику, и голова Вулфгара закружилась под натиском противоречивых ощущений — удивления, смущения, радости… но все пересилило ослепительное наслаждение. Раньше он думал, что невозможно отвечать на ее ласки с большим самозабвением, но теперь Эйслинн возбуждала его намеренно неспешно, осыпая легкими поцелуями шею, грудь и плечи, лаская соски, пока у него не перехватило дыхание. Когда-то Вулфгар самонадеянно считал, что знает женщин. Теперь одна из них заставила понять, что все женщины разные и к ним нельзя относиться легкомысленно.

Эйслинн движением плеч сбросила легкий шелк и снова обвила шею мужа, крепко прижимаясь к нему. На какое-то мгновение руки Вулфгара налились свинцом. Прикосновение мягких грудей обжигало раскаленным железом, и он, забыв обо всем, сжал ее в объятиях и положил на постель, а сам начал лихорадочно скидывать остальную одежду. Впервые в жизни он не старался сложить вещи, а в спешке разбрасывал их по полу.

Вулфгар лег рядом с женой, и теперь она, не пытаясь, как прежде, сопротивляться, дерзко отвечала на ласки. Он накрыл ее тело своим, проложил огненную дорожку из поцелуев по шее к груди, приник к твердой ягодке соска. Эйслинн бессознательно выгнулась в экстазе, на мгновение приоткрыла глаза и чуть не закричала от ужаса.

Над ними маячила темная тень. Блеснул металл клинка. Эйслинн вскрикнула и попыталась оттолкнуть Вулфгара. Тот удивленно обернулся, и лезвие скользнуло по плечу. Слепящее бешенство охватило рыцаря. Громко выругавшись, он схватил за горло незадачливого убийцу, издавшего сдавленный вопль, и с ревом потащил к очагу. Но в этот миг отблеск пламени упал на лицо незваного гостя, и Эйслинн вскрикнула при виде искаженного безмолвной мукой лица матери. Вскочив с постели, она вцепилась в руку мужа.

— Нет! Пожалуйста, не убивай ее, Вулфгар!

Она лихорадочно пыталась оттащить его, но это было все равно что биться о каменную стену. Глаза Майды вылезли из орбит, а лицо почернело. Эйслинн, всхлипывая, умудрилась заглянуть в лицо мужу.

— Она безумна, Вулфгар! Отпусти ее!

Ярость рыцаря тотчас же остыла. Он разжал пальцы, и Майда соскользнула на пол, извиваясь от усилий хотя бы чуть-чуть вздохнуть горящим горлом. Вулфгар поднял валявшийся рядом кинжал и начал внимательно осматривать. Откуда-то из глубин памяти всплыла похожая сцена: вот Керуик бросается на него с этим же кинжалом, стремясь прикончить врага. Наконец, полностью осознав случившееся, мужчина перевел взгляд со старой ведьмы на Эйслинн. Та мгновенно прочла его мысли и ахнула:

— О нет, Вулфгар! Не нужно так думать! Я ничего не знала! Да, она моя мать, но, клянусь, я не участвовала в заговоре!

Поймав руку, державшую клинок, она повернула его острием к своей груди.

— Если сомневаешься во мне, Вулфгар, давай покончим со всеми недомолвками раз и навсегда. Ведь так просто взять человеческую жизнь!

Она тянула его руку к себе, пока острие не коснулось нежной кожи. Слезы туманили взор, струились по щекам, падали на трепещущую грудь.

— Так просто, — повторила Эйслинн шепотом.

Майда наконец отдышалась и крадучись поползла к выходу. Ее исчезновение осталось незамеченным. Муж и жена смотрели в глаза друг другу, пытаясь прочесть в них правду. Даже стук захлопнувшейся двери их не отвлек.

Видя нерешительность Вулфгара, Эйслинн снова схватила его за руку, по он напряг мускулы. Тогда она надавила грудью на клинок и на копчике показалась крошечная капелька крови.

— Господин мой, — еле слышно прибавила она, — сегодня я давала обеты перед Господом, и Он свидетель мой, что я почитаю их священными. Мы соединены вместе, как кровь на этом кинжале, во мне растет ребенок, и я горячо молюсь, чтобы он оказался твоим и в нем слились бы я и ты, потому что младенцу необходим такой прекрасный отец.

Губы ее задрожали так сильно, что она больше не смогла выговорить ни слова. Речи жены тяжестью легли на сердце Вулфгара. Теперь он ясно видел, что такая, как Эйслинн, не может лгать, и, пробормотав проклятие, швырнул кинжал в притолоку. Клинок отскочил от твердого дерева, с грохотом покатился по полу. Вулфгар нагнулся, подхватил Эйслинн и кружил до тех пор, пока она не начала умолять его остановиться. Снова охваченный нетерпением, рыцарь шагнул к кровати, но жена коснулась раны на его плече и молча покачала головой. К счастью, в спальне стоял поднос с ее зельями, и она тотчас смазала царапину мазью и перевязала. Лишь затянув последний узел, она наконец повернулась к нему и стала медленно наклоняться, пока не прижалась мягкими холмиками к его груди и губами к губам. Вулфгар попробовал подмять ее под себя, но Эйслинн решительно толкнула его на подушки. Он молча смотрел на жену, гадая, что та затеяла, но она лишь улыбнулась и легла на него, согревая своим телом. Пламя забушевало в крови Вулфгара, и он забыл обо всем. Рана не беспокоила его ни в эту минуту… ни позднее… до самого утра…

Глава 21

Вулфгар проснулся с первыми лучами солнца и лежал тихо, боясь разбудить жену, мирно спавшую у него на плече. В это раннее утро голова была ясной и мысли незамутненными. Никогда он не испытывал столь острого, безграничного, бурного наслаждения и все еще не верил, что Эйслинн отдавалась ему так самозабвенно. Вулфгар знал немало придворных дам, которые в постели вели себя так, будто оказывали ему большую милость, безучастно ожидая, пока он пробудит в них искру чувства. Не раз проводил ночь с уличными женщинами, неумело изображавшими страсть, особенно если те надеялись получить лишнюю монету. Но лишь одна… одна отвечала на его ласки безоглядно, безудержно, не боясь вместе с ним подниматься на сияющие недосягаемые вершины и растворяться в ослепительной вспышке экстаза, пока тлеющие угли не разгорятся вновь.

И теперь Эйслинн лежала рядом, теплая, сонная, закинув на него ногу, овевая грудь легким дыханием. Трудно поверить, что это нежное беспомощное создание превратилось накануне в исступленно-пылкую любовницу.

Но тут Вулфгар нахмурился, вспомнив еще об одном событии прошлой ночи. Он не знал, как быть с Майдой, но если Эйслинн говорила правду, придется позволить ей самой решить, что делать с матерью. Зная ее твердый характер и прямоту, Вулфгар надеялся, что она все уладит. Если же она солгала… значит, впредь нужно быть начеку, только и всего.

Эйслинн пошевелилась, и Вулфгар повыше натянул шкуры, улыбнувшись при мысли о жене. Неужели произнесенные вчера обеты действительно имеют для нее такое значение? Он поклялся простыми и ясными словами заботиться о ней, защищать и оберегать, а она, в свою очередь, обещала почитать и повиноваться мужу. Он снова весело ухмыльнулся, наивно полагая, будто действительно знает, что это такое — стать хозяином и господином этой женщины.

Эйслинн вздохнула, прижалась к мужу и открыла глаза. Заметив, что муж пристально смотрит на нее, она приподнялась и поцеловала его в губы.

— Мы позволили огню погаснуть, — пробормотала она.

Вулфгар лукаво улыбнулся:

— Может быть, стоит вновь его зажечь? Эйслинн весело рассмеялась и как была обнаженная вскочила с постели.

— Я говорила об очаге, господин!

Но Вулфгар успел дотянуться и поймать жену, прежде чем та сделала хотя бы шаг. Не выпуская Эйслинн, он опрокинул ее на шкуры и прижался губами к шее.

— Ах, девушка, какими чарами ты меня околдовала? Я теряю разум, стоит тебе оказаться рядом.

Эйслинн, сверкнув глазами, обняла мужа:

— Неужели я сумела угодить тебе, господин?

— О, — вздохнул Вулфгар, — я трепещу при легчайшем прикосновении твоих пальчиков.

Эйслинн с тихим смешком чуть прикусила мочку его уха.

— Признаюсь, то же самое происходит со мной.

Губы их встретились, и прошло немало времени, прежде чем они наконец спустились вниз. Хотя час был поздний, в зале суетились лишь Мидерд и Глинн. Везде царил порядок, на полу рассыпали свежий тростник и несколько пригоршней смоченных водой сухих трав, чтобы изгнать тяжелый запах, державшийся после вчерашнего пиршества. На очаге шипела вкусная овсянка, сдобренная кусками свинины и яйцами. Новобрачные уселись, и Мидерд поставила перед ними миски с кашей, а Глинн принесла кружки с холодным молоком.

Завтрак начался в полном молчании. Казалось, все местечко погружено в крепкий сон. Никаких признаков вчерашнего праздничного настроения не было заметно до тех пор, пока не появился Керуик. Он двигался с необычайной осторожностью, а с волос все еще стекала вода после утреннего обливания в ручье. Юноша нерешительно присел и кисло улыбнулся Эйслинн. На бледном лице выделялись только налитые кровью глаза. Но тут до него донесся запах овсянки, и улыбка померкла. Керуик с ужасом уставился в миску каши с мясом и вареными яйцами, схватился за живот и, пробормотав нечто вроде извинения, снова исчез в направлении ручья.

Эйслинн удивленно вздернула брови, а Мидерд весело расхохоталась.

— Бедняге слишком пришелся по вкусу эль. За это и поплатился.

Вулфгар улыбаясь кивнул.

— Впредь я не буду так щедр со своими дарами, — пообещал он. — Кажется, Керуик принял мою доброту чересчур близко к сердцу.

Наверху несколько раз стукнула дверь, и они, подняв глаза, увидели Болсгара, державшегося одной рукой за стену, а другой раздиравшего спутанные волосы. Он громко откашлялся, подтянул штаны и начал медленно спускаться, осторожно переставляя ноги и немного покачиваясь. Глаза его краснотой не уступали глазам Керуика, а выросшая за ночь щетина придавала лицу неопрятный вид. Он криво улыбнулся Эйслинн, хотя, по всей видимости, не потерял присутствия духа после вчерашнего и даже приблизился к столу, но в этот момент, уловив запах овсянки, мгновенно протрезвел, отступил и почти упал на стул у очага.

— Что-то мне пока не хочется есть, — проворчал Болсгар. Прикрыв рот рукой, он зажмурился, вздрогнул и прерывисто вздохнул.

Мидерд сочувственно улыбнулась и поднесла ему рог с элем. Болсгар с благодарностью принял его и тотчас припал к нему губами. Вулфгар заговорил, и при звуках его голоса Болсгар поморщился.

— Сэр, ты не видел сегодня Суэйна? Я хотел поговорить с ним о строительстве замка.

Болсгар откашлялся и еле слышно пробормотал:

— Не видел с тех пор, как мы прикончили последний бочонок эля.

— Ха! — фыркнула Мидерд. — Этот доблестный рыцарь, несомненно, стонет сейчас от невыносимой боли и старается зарыться головой в солому. — И, показав огромной ложкой на Глинн, добавила: — Бедной девочке лучше всего держаться от него подальше.

Эйслинн удивленно вскинулась, не понимая, что хочет сказать Мидерд. Насколько она знала, Суэйн всегда вел себя безупречно с деревенскими женщинами.

— Глинн вся в синяках после его объятий, — весело пояснила Мидерд, — но щека у него еще долго будет ныть, уж это точно.

Глинн покраснела и смущенно закрыла лицо руками. — Да, — хмыкнул Вулфгар. — С каждой выпитой кружкой Суэйн все больше молодеет и готов залезть при этом под любую юбку!

Эйслинн звонко рассмеялась, но тут в дверях появился очередной страдалец, сэр Гауэйн, заслоняясь ладонью от слишком яркого солнца. Прохлада зала подействовала на него благотворно. Облегченно вздохнув, он подошел к столу, уселся подальше от завтракающих и оперся о столешницу, словно пытаясь удержать ее на месте. Он даже умудрился кивнуть Эйслинн, но не сумел выдавить улыбку и старался не глядеть на миски с кашей.

— Прошу прощения, милорд, — с трудом пролепетал молодой рыцарь, — но сэру Милберну нездоровится. Он еще не вставал.

Вулфгар подавил смешок и грозно взглянул на развеселившуюся Эйслинн.

— Не важно, сэр Гауэйн, — заверил он, глотая мясо. Рыцарь поспешно отвел глаза. — Сегодня день отдыха, поскольку все добрые люди деревни мало на что годятся. Если можешь, выпей эля, чтобы в голове посветлело.

Гауэйн принял из рук Глинн чашу, залпом прикончил ее содержимое и удалился.

У Эйслинн выступили слезы от смеха, и Вулфгар уже без стеснения присоединился к жене. Болсгар мучительно съежился от такой бесцеремонной атаки на его слух. Безмятежное веселье было прервано злобным голосом Гвинет, раздавшимся с верхней ступеньки:

— Вижу, солнце поднялось достаточно высоко, чтобы милорд и миледи наконец соизволили встать!

Болсгар мгновенно попался на удочку и, швырнув чашу через всю комнату, приподнялся.

— Клянусь богами! — проревел он. — Должно быть, уже полдень, если моя драгоценная доченька соизволила спуститься к завтраку!

Гвинет подошла к отцу и капризно заныла:

— Я не спала до самого рассвета! Всю ночь в моих покоях раздавались странные звуки. Словно кошка запуталась в кустах. — Она многозначительно уставилась на Эйслинн и язвительно осведомилась: — А ты, братец, тоже слышал этот непонятный шум?

Щеки Эйслинн вспыхнули, но Вулфгар, ничуть не смутясь, громко рассмеялся:

— Нет, сестрица, но как бы там ни было, клянусь, тебе никогда не узнать, что это такое на самом деле.

Гвинет презрительно поджала губы и зачерпнула из миски.

— Откуда тебе знать, как ведут себя благородные люди? — прошипела она, кладя в рот кусочек мяса.

Мидерд и Глинн поспешно занялись своими делами, а Гвинет, отхлебнув молока из кружки, снова встала перед отцом. Ее резкий голос отдался эхом во всех уголках зала:

— Вижу, призрак юности исчез так же быстро, как появился.

— Мои морщины — это следы долгой жизни. Отчего появились твои, дочка?

Гвинет в бешенстве развернулась и уставилась на Мидерд, которая громко закашлялась.

— Те немногие, что прорезались на моем лице, — это следы грубых насмешек моего отца и родственничка-бастарда.

Вулфгар поднялся и, взяв Эйслинн за руку, потянул за собой.

— Прежде чем наш день будет окончательно испорчен, не лучше ли уйти и прокатиться верхом по холмам? — спросил он.

Эйслинн, обрадовавшись возможности избавиться от змеиного шипения, тихо прошептала:

— Какое счастье, милорд.

Муж повел ее к двери. Сзади раздались крики — это Гвинет в очередной раз напала на несчастного, страдающего от похмелья Болсгара. По пути к конюшне Эйслинн неожиданно и беспричинно рассмеялась от счастья и, схватив за руку Вулфгара, заплясала вокруг него, как ребенок подле «майского дерева». Муж, покачав головой, обнял ее и прислонился к стене конюшни.

— Какое ты соблазнительное создание, ведьмочка, — глухо прошептал он, наклонился, чтобы наградить ее поцелуем, и, как прошлой ночью, поразился, с какой готовностью она отвечает на ласки. Она вернула ему поцелуй с таким неподдельным пылом, что каждую частицу его существа пронизало острое наслаждение.

Сладостное мгновение было нарушено цокотом копыт. Разомкнув объятия, новобрачные увидели восседавшего на ослике святого отца. Бессильно скорчившись, он судорожно хватался за гриву животного, пытаясь не свалиться на землю. Капюшон плаща был низко надвинут на посеревшее лицо. По-видимому, священнику сегодня пришлось нелегко, однако он упорно стремился в Креган.

Эйслинн прыснула и, снова прижавшись к груди Вулфга-ра, игриво прикусила зубами его шею. Муж немедленно подхватил ее на руки, но тут же едва не уронил, потому что, к его удивлению, Эйслинн начала упорно сопротивляться.

— Негодный норманн, неужели ты возьмешь меня силой прямо здесь? — с притворным гневом возмутилась она, но тут же весело рассмеялась в ответ на его недоумение.

— Единственный способ заставить тебя поторопиться — это оторвать твои ноги от земли. Если намереваешься резвиться весь день, нужна твердая рука, чтобы держать тебя в узде, — объявил Вулфгар.

Эйслинн деланно угрожающе потрясла кулаком у него перед носом, но когда он опустил ее, немедленно поцеловала.

— Приведи лошадей, господин. Англия ждет.

Застоявшийся Гунн был рад прогулке и возможности показать себя перед серой кобылкой, но Вулфгар, опасаясь за жену, придерживал коня. Жеребец поднялся на дыбы, потом взбрыкнул, но, услышав сердитый окрик хозяина, умирился, презрительно фыркнул и медленно потрусил вперед.

Эйслинн засмеялась. В этот солнечный день сердце, казалось, было готово вырваться из груди от огромной переполняющей его радости. Как жаль, что она не может полететь вслед за ласточками! Копыта лошадей весело цокали, и Вулфгар затянул песню на французском, с каждым куплетом становившуюся все непристойнее. Последний куплет он вообще просвистел, многозначительно закатывая глаза и оглядывая жену преувеличенно похотливым взором. Эйслинн не сдержала смеха и, дождавшись, когда он допоет до конца, в свою очередь, хриплым голосом завела старинную саксонскую песенку такого содержания, что Вулфгар поспешил закрыть ей рот ладонью. — Подобные слова не предназначены для уст моей жены, — строго упрекнул он, но тут же расплылся в улыбке. — И даже для саксонских распутниц.

— Уж не ослабели ли вы, милорд, разумом настолько, что превратились в старую злобную ведьму? — мило улыбнулась Эйслинн и тут же пришпорила кобылу, чтобы уклониться от его протянутой руки. Помахав мужу, она задрала нос и гордо прошипела: — Норманнский пес, держись подальше! Я принадлежу своему господину и не желаю терпеть твои назойливые ласки!

На этот раз пришлось уворачиваться от ринувшегося вперед Гунна. Заметив решительный взгляд Вулфгара, она послала кобылу через низкий кустарник и помчалась по полю. Муж погнался следом за женой.

— Эйслинн, остановись! — прогремел Он, но, видя, что она не думает слушаться, подстегнул Гунна и снова проревел: — Безмозглая дурочка, ты убьешься!

Он наконец ухитрился ухватиться за поводья кобылки и остановить ее. Спрыгнув с седла, Вулфгар поднял жену в воздух, разгневанный подобными дурачествами и все еще страшась за ее жизнь.

Но Эйслинн со смехом обхватила его шею руками и медленно соскользнула на землю, прижавшись к нему всем телом и раскрасневшись от волнения. Вулфгару показалось куда более естественным поцеловать жену, вместо, того чтобы читать ей нотации, и на сей раз Эйслинн, не протестуя, приникла к мужу.

Полчаса спустя они уже нежились на солнце на вершине небольшого холма. Эйслинн, полусидя, полулежа, срывала первые весенние цветы и плела венок. Успокоившийся норманн положил голову на колени жены и, любуясь ее красой, лениво чертил пальцем по налитым полушариям груди. Эйслинн засмеялась и нежно поцеловала его в губы.

— Господин мой, твой голод, кажется, невозможно насытить.

— Ах, женщина, что же делать, когда ты все время меня искушаешь?

Эйслинн с притворным сочувствием вздохнула:

— Это правда. Тебя постоянно осаждают женщины. Я должна поговорить с Хейлан…

Вулфгар вскинулся и, подхватив жену на руки, сжал в объятиях.

— Опять Хейлан? Я во всем виню тебя, ревнивая ведьма, тебя и никого иного.

Эйслинн оттолкнула мужа, отскочила и, надев ему на голову венок, низко поклонилась.

— Хочешь сказать, что ничуть не соблазнился, когда сдобная вдовушка танцевала перед тобой, выставляя напоказ груди? Ты, должно быть, слеп, если не видел этого.

Вулфгар медленно наступал, а Эйслинн с восторженным смехом отступала и в конце концов предостерегающе вытянула руку.

— Нет, господин, я не дала повода меня побить. Он ринулся на нее, и Эйслинн радостно завизжала, когда муж схватил ее за талию и закружил на месте.

— О Вулфгар, Вулфгар! Наконец ты мой!

Он с сомнением поднял брови, однако улыбнулся:

— Клянусь, ты с самой первой встречи задумала поймать меня в сети.

— О нет, Вулфгар, — вздохнула Эйслинн, — всего лишь с нашего первого поцелуя.

Они провели на лужайке целый день, ни о ком и ни о чем не думая. Солнце уже садилось, когда они наконец добрались до дома. Пока Вулфгар расседлывал коней, Эйслинн сияющими глазами наблюдала за мужем. Потом они в счастливом молчании, рука об руку направились к дому, словно молодые влюбленные. Только у самого порога Вулфгар рассмеялся и стащил с головы венок, а потом поцеловал его, прежде чем, сильно размахнувшись, кинуть в зал. Обняв жену, он вошел в дом под приветственные крики собравшихся.

Суэйн сидел в конце стола и, казалось, скорее был готов свалиться под него, чем встретиться взглядом с новобрачными. Эйслипн тотчас посмотрела в сторону Глинн. Викинг тоже воззрился на девушку, но тут же приник к кружке с элем и, как ни странно, мгновенно поперхнулся. Эйслинн что-то прошептала на ухо мужу, и тот весело расхохотался. Суэйн поежился и побагровел еще больше.

— Клянусь, ты права, Эйслинн, — прогремел Вулфгар. — Пора ему, в его преклонные годы, найти для ласк девушку посмирнее и понежнее!

Все еще усмехаясь, Вулфгар повел ее к столу и под холодным взглядом Гвинет усадил на стул.

— Ты так нянчишься с этими саксами, Вулфгар, что можно подумать, сам один из них, — злобно процедила Гвинет и показала на Керуика, сидевшего теперь рядом с Гауэйном и другими рыцарями: — Попомни мои слова, ты еще пожалеешь, что так доверился ему. Однако Вулфгар безмятежно улыбнулся:

— Я и не доверяю ему, Гвинет. Он просто знает, какую получит награду, если предаст меня.

— Еще немного, ты и Сенхерсту дашь какую-нибудь важную должность! — пренебрежительно бросила Гвинет.

— Почему нет? — пожал плечами рыцарь. — В конце концов он научился как следует выполнять свои обязанности.

Гвинет брезгливо оглядела брата, но больше не удостоила его ни единым словом и продолжала ужинать молча. Вулфгар, отмахнувшись от сестры, как от надоедливого насекомого, повернулся к Эйслинн. Хейлан принесла им еду, старательно пряча при этом взгляд, чтобы скрыть покрасневшие от слез глаза. Ужин прошел в дружеской перепалке и добродушных шуточках. После нескольких чаш эля к ним подсел Суэйн и весело объявил:

— Охо-хо, господин, если в мои дряхлые годы мне и следует найти девушку понежнее и поуступчивее, вроде Глинн, то лишь потому, что на твоем примере я увидел, как глупо гоняться за женщиной с твердым, решительным характером!

Зал взорвался оглушительным хохотом. Викинг поднял рог с элем и с улыбкой отсалютовал рыцарю:

— Долгой вам жизни вдвоем, Вулфгар. И счастливой!

Вулфгар одобрительно хмыкнул и осушил свою чашу одним глотком. Веселье продолжалось, но уже не столь бурное, как вчера, особенно когда Милберн предложил Болсгару сыграть в шахматы. Мужчин немедленно окружили зеваки, а Эйслинн, наклонившись к Вулфгару, сжала его руку.

— Если позволишь, я навещу мать. Очень беспокоюсь за ее здоровье.

— Конечно, Эйслинн, — киннул он и встрсвоженно добавил: — Будь осторожна.

Она приподнялась на цыпочки и поцеловала мужа в щеку. Он не отрывал от нее нежного взгляда, пока Эйслипн разыскивала плащ и направлялась к выходу, и лишь потом присоединился к своим людям. Хейлан, закусив губу, наблюдала за Вулфгаром, но подошедший Керуик издевательски ухмыльнулся:

— Хозяйка Даркенуолда, значит? Кажется, ты слишком рано задрала нос, Хейлан.

Вдова злобно уставилась на него и, прошипев совершенно не подобающее леди ругательство, начала помогать Мидерд убирать со стола.

Эйслинн, как и прежде, пробиралась в темноте к хижине Майды, но теперь с другой целью. Не постучав и не окликнув мать, она распахнула дверь. Майда сидела на постели, тупо уставившись в умирающий огонь, но, узнав позднюю гостью, вскочила и принялась осыпать дочь упреками:

— Эйслинн! Почему ты предала меня? Наконец у нас появилась возможность отомстить…

— Прекрати нести вздор! — гневно перебила Эйслинн. — И хорошенько запомни мои слова. Даже твой меркнущий разум должен хотя бы на мгновение проснуться! Впрочем, боюсь, твое безумие такое же притворное, как твое вечное нытье.

Майда огляделась, словно пытаясь отыскать, куда лучше спрятаться, и уже открыла было рот, чтобы возразить, но Эйслинн в бешенстве откинула с головы капюшон и надвинулась на мать.

— Выслушай меня! — повелительно прикрикнула она. — И придержи язык! — И уже мягче, но так же отчетливо объяснила: — Если бы тебе во имя мести удалось убить норманнского рыцаря, и особенно Вулфгара, друга Вильгельма, кара была бы быстрой и страшной. И первой пострадала бы я. Никто не поверит, что я не была с тобой в сговоре! Меня раздели бы догола и распяли на дверях Даркснуолда! А ты плясала бы в веревочной петле на виду у всего Лондона! Ты не желаешь думать об этом, поскольку помешалась на мести!

Майда покачала головой и начала ломать руки, но Эйслинн, шагнув вперед, схватила мать за плечи и начала трясти, пока глаза старухи не вылезли из орбит.

— Запомни сказанное мной, потому что, если мне придется вбивать в твою голову смысл моих слов пинками, я не остановлюсь и перед этим. — На глазах Эйслинн выступили слезы, прелестные губы горько скривились. — Ты немедленно перестанешь досаждать норманнам! Вильгельм король, и вся Англия принадлежит ему. И за все, что бы ты ни сделала против чужеземцев, каждый честный сакс обязан сдать тебя властям.

Эйслинн разжала руки, и Майда рухнула на постель, испуганно уставившись в мрачное лицо дочери, Эйслинн нагнулась пониже и громко добавила:

— Если не хочешь задуматься над сказанным, тогда запомни: Вулфгар — мой муж, и если причинишь ему зло, я отвечу тем же. Если же убьешь его — знай, ты убила моего избранника, и я сама прикажу, чтобы с моей матери заживо содрали кожу, а потом повесили на крепостной стене. Я посыплю голову пеплом и оденусь в лохмотья, и пусть все видят мою скорбь. Пойми же, я люблю его!

При этих словах глаза самой Эйслинн широко раскрылись. Она охнула от удивления, но еще раз повторила, куда с большей нежностью:

— Да, люблю. И знаю, что он по-своему тоже неравнодушен ко мне и когда-нибудь обязательно полюбит. Мать, в моем чреве растет твой внук, и я не позволю тебе осиротить его! Когда ты вновь обретешь разум, я буду рада принять тебя, но до того не смей угрожать Вулфгару, иначе я сделаю все, чтобы тебя изгнали на край земли. Ты хорошо усвоила все, что я сейчас говорила?

Она зловеще нахмурилась. Плечи Майды бессильно опустились. Старуха кивнула и безнадежно понурила голову.

— Вот и ладно, — смягчилась Эйслинн.

Она хотела сказать что-то еще, хотя бы немного утешить мать, но понимала, что Майда сочтет это скорее всего отпущением всех грехов.

— Я буду присылать тебе еду и дрова. А пока спокойной ночи.

Девушка тяжело вздохнула и направилась к двери, гадая, как исковерканный разум Майды воспримет все, что произошло сейчас.

Эйслинн вошла в дом и немедленно оказалась возле Вулфгара, наблюдавшего за игрой. Муж улыбнулся ей и, обняв за плечи, вновь повернулся к игрокам.

На землю пришла настоящая весна, но из миллиона цветов прекраснейшим была Эйслинн. Она поражала своей красотой всех, особенно мужа, и наслаждалась своим новым положением жены Вулфгара и хозяйки дома. Эйслинн серьезно относилась к своим обязанностям, не задумываясь употребляла власть там, где возникала необходимость, особенно если Гвинет, как всегда, кого-то пыталась несправедливо наказать. Ее советы были настолько дельными, что даже горожане приходили к ней со своими бедами и спорами. Болсгар поражался ее мудрости, но когда сказал об этом, Керуик лишь кивнул и улыбнулся, давая понять, что и без того прекрасно все знал. Эйслинн постоянно заступалась за своих людей, боявшихся обратиться к свирепому норманнскому рыцарю, однако когда Вулфгар выносил приговор, не вмешивалась и не противоречила. Молодая хозяйка дома лечила больных и раненых и много раз выезжала с мужем в Креган. если требовалась помощь.

Прелесть и изящество Эйслинн радовали взор, и люди, замечавшие ее любовь и доверие к мужу, стали меньше страшиться господина. Теперь они не так трепетали перед ним, а некоторые, самые храбрые, даже осмеливались вступить в беседу и удивлялись, видя, что он прекрасно понимает крестьян и их нужды. Они больше не думали о нем как о враге и завоевателе и считали Вулфгара рачительным, разумным господином.

Вулфгар первым осознал, как ему повезло получить такую жену. Он был поражен происшедшей в ней переменой. И подумать только, что для этого оказалось достаточно нескольких обетов, произнесенных перед священником! При одном прикосновении его руки она раскрывала ему свои объятия, теплая, желанная и нежная, отдаваясь ему безудержно и самозабвенно. Он все меньше и меньше задерживался в зале после ужина и рано поднимался к себе, где мог наслаждаться обществом жены и страстными любовными играми. Зачастую ему было вполне достаточно наблюдать за ней. Вид жены, ловко работавшей иголкой и обычно мастерившей одежду для него и ребенка, почему-то неизменно утешал и дарил покой.

Приближался конец марта, настало время пахоты, сева и стрижки овец. Керуик с головой погрузился в книги, записывая, как велел Вулфгар, рождение каждого младенца, все женитьбы и сделки, приплод, принесенный овцами и козами, и даже время, проведенное людьми на строительстве замка, чтобы потом вычесть определенную сумму из налогов, назначенных всякому горожанину.

Вулфгар объявил, что два дня в неделю крепостные обязаны отдавать господину и помогать прибывшим в Даркенуолд каменщикам. У подножия высокого холма вырыли глубокий ров, через который должны были перекинуть единственный подвесной мостик. У его основания Вулфгар собирался выстроить каменную башню. Вершину холма срыли, и на ее месте была заложена каменная стена. В центре стала подниматься крепость.

Вскоре от Вильгельма прибыл гонец с известием, что к пасхе он будет в Нормандии. Вулфгар узнал также, что этелинг Эдгар и многие знатные пленники отправляются вместе с королем в чужеземную страну, но скрыл это от Эйслинн, поняв, что она вряд ли обрадуется новостям. Кроме того, Вильгельм сообщал, что будет проезжать мимо Даркенуолда и скорее всего навестит друга и своими глазами убедится, как идет строительство замка.

Следующие несколько дней в доме царила суматоха. Каждый уголок был вычищен перед визитом короля.

Прошло не меньше недели, прежде чем дозорный прокричал с башни, что заметил королевский штандарт. Вулфгар с людьми выехал навстречу монарху.

Вильгельма сопровождал отряд в пятьдесят воинов, и, к удивлению Вулфгара, Рагнор тоже был среди них. Владетель Даркен-уолда нахмурился при виде давнего врага, но ничего не сказал, почувствовав даже некоторое облегчение оттого, что теперь их с Рагнором будет разделять море. Вильгельм дружески приветствовал Вулфгара, и пока они ехали к Даркенуолду, тот рассказывал, как воздвигаются укрепления, а король внимательно слушал и одобрительно кивал. Крестьяне, работавшие у обочины дороги, замирали и с благоговейным ужасом взирали на короля и его свиту. Наконец процессия остановилась перед домом, и Вильгельм приказал своим людям спешиться и отдохнуть, поскольку решил немного задержаться в Даркенуолде.

Женщины встретили короля на пороге и низко присели. Болс-гар и Суэйн опустились перед повелителем на колени. Вильгельм, бросив взгляд на Эйслинн, сразу увидел, что та ждет ребенка. Монарх повернулся к Вулфгару и молча поднял брови.

— Нет, сир, младенец не будет бастардом. Эйслинн стала мне женой.

— Хорошо, — хмыкнул Вильгельм, — и без того подобных на свете хватает.

Гвинет искоса наблюдала, как сердечно король приветствует Эйслинн и весело посмеивается, уверяя, что она очень пополнела со времени их последней встречи. Гвинет кипела от гнева и ревности, но не смела развязать язык в присутствии столь знатной особы. Лишь когда король и Вулфгар вышли из дома, чтобы отправиться к строившемуся замку, она в бессильной ярости поднялась к себе, не подозревая о появлении Рагнора.

Гостеприимная хозяйка велела Хэму, Мидерд, Глинн и Хей-лан помочь ей обнести свиту короля элем, охлаждавшимся в колодце. День был теплым, и Эйслинн даже не надела накидки. Мужчины с благодарностью принимали чаши с пенным напитком и по-французски расхваливали красоту саксонской девушки. Эйслинн лишь улыбалась, ничем не выказывая, что понимает язык. Наконец она остановилась перед мужчиной в богатых одеждах, сидевшим поодаль вместе с несколькими приятелями. Однако ее приветствовали не улыбками, а уничтожающими взглядами и брезгливыми гримасами. Удивленная столь грубыми манерами, Эйслинн нахмурилась и уже хотела было удалиться, когда один из них встал и извинился на чистом английском языке.

— Ты знаешь, кто мы? — спросил он. Эйслинн пожала плечами:

— Откуда? Я в жизни вас не видела.

— Мы английские пленники короля. Нас везут в Нормандию.

Эйслинн тихо охнула.

— Мне так жаль… — пробормотала она.

— Жаль! — фыркнул мужчина постарше, презрительно оглядывая ее живот. — Вижу, ты даром времени не теряла и ухитрилась сразу залезть в постель к врагу!

Эйслинн с достоинством выпрямилась.

— Ты судишь меня, не выслушав. Но мне все равно. Я не собираюсь умолять тебя смилостивиться. Мой муж — норманн, и я останусь верна ему, хотя мой отец, сакс, погиб от норманнского меча. И если я признала Вильгельма своим королем, то лишь потому, что не вижу пользы в бессмысленной борьбе, означающей только новые трупы, ад и разрушение для Англии. Я женщина и, вероятно, потому не собираюсь отдавать жизнь за то, чтобы на трон сел сакс. По-моему, лучше выждать и посмотреть, каким правителем окажется Вильгельм. Возможно, он принесет Англии мир и процветание! Что вы оставили после себя, кроме заваленных трупами полей сражений? Хотите, чтобы все погибли, прежде чем наконец поймете истину? Нет, Вильгельм прав, стараясь держать вас под пятой, чтобы не допустить новых войн.

И она, не сказав больше ни слова, повернулась и направилась мимо могилы отца к одинокому норманнскому рыцарю, сидевшему под деревом спиной к ней. Сняв шлем, он любовался свежей зеленью леса.

Но подойдя совсем близко, Эйслинн узнала Рагнора и в удивлении отпрянула. Рагнор обернулся, и лицо его осветилось улыбкой.

— Ах, голубка, я тосковал по тебе, — пробормотал он и, поднявшись, отвесил низкий поклон. Только после этого рыцарь окинул девушку внимательным взглядом и изумленно раскрыл глаза.

— Ты ничего не говорила мне, Эйслинн, — мягко упрекнул он. Девушка вскинула голову и холодно прищурилась.

— Не видела нужды! — надменно бросила она. — Это ребенок Вулфгара.

Рагнор прислонился к дереву, и темные глаза весело блеснули.

— Неужели?

Эйслинн ясно представила, как он считает месяцы, и, не выдержав, сорвалась:

— Я сделала бы все, чтобы выкинуть твое дитя из чрева! Но Рагнор лишь звонко рассмеялся, очевидно, не веря ее словам.

— Это было бы справедливым возмездием. Вряд ли бастард признал бы моего щенка, но с другой стороны… он может никогда и не узнать, кто настоящий отец. — Рыцарь шагнул к девушке и, мгновенно став серьезным, прошептал: — Он не женится на тебе, Эйслинн, потому что ненавидит женщин. И меняет их одну за другой. Может, ты уже заметила, что его интерес к тебе слабеет. Я готов увезти тебя отсюда. Поедем в Нормандию, Эйслинн! Ты не пожалеешь!

— Пожалею, — вздохнула она. — У меня есть все, чего можно желать.

— Я дам тебе больше. Гораздо больше! Поедем вместе! Ва-шель делит со мной шатер, но он с радостью найдет себе другое место для ночлега, стоит мне только попросить. — Ободренный ее молчанием, он продолжал уже увереннее: — Мы должны скрыть тебя от короля, но я знаю много способов, как уберечь свою голубку от любопытных взоров. Король посчитает, что я взял себе в слуги молоденького парнишку.

Эйслинн пренебрежительно рассмеялась, решив продлить игру.

— Вулфгар отправится в погоню за тобой. Он нежно сжал ее лицо ладонями.

— Нет, голубка. Найдет себе другую. Зачем ты ему нужна с ублюдком в животе?

И нагнулся, чтобы прижаться к ней губами, но Эйслинн отстранилась и тихо ответила:

— Потому что я его жена.

Рагнор отскочил, как ошпаренный, в ушах у него зазвенел ее довольный смех.

— Сука! — выдавил он.

— Неужели ты так, быстро разлюбил меня, Рагнор? — насмешливо осведомилась она. — Как я несчастна! Друг бросил меня, отдав на растерзание врагу! — Но тут же, помрачнев, прошипела: — Ты убил моего отца и лишил мать рассудка! Неужели решил, что получишь мое прощение? Помоги мне небо, раньше я увижу тебя в аду!

— Ты еще попадешься мне, сука! — взорвался Рагнор. — И я буду брать тебя сколько и когда захочу! Станешь моей, и Вулфгар мне не помеха! Твое замужество ничего для меня не значит, а жизнь Вулфгара и того меньше! Дай только срок, голубка!

Он подхватил шлем и, отвернувшись от Эйслинн, устремился к дому. Девушка, трепеща, прислонилась к дереву и тихо заплакала, вновь ощутив так часто терзавший ее страх. Что, если ребенок родится с темными глазами и волосами?

В зале никого не было. Рагнор беспрепятственно поднялся наверх, без стука распахнул дверь маленькой спальни Гвинет и переступил порог. Гвинет с покрасневшими от рыданий глазами поспешно вскочила с постели:

— Рагнор!

Она уже хотела подбежать к нему, но Рагнор сам подошел к кровати, снял кольчугу и швырнул се на пол. Гвинет охнула от неожиданности, когда он упал на нее, осыпая безумными поцелуями, оставлявшими синяки на шее и плечах, но тут же притянула его к себе, в восторге от столь неукротимого пыла. Женщина не чувствовала, что ей причиняют боль, и даже находила в этом наслаждение. Какое счастье! Он желает ее настолько, что забыл об осторожности и не задумался войти в ее комнату, рискуя каждую минуту быть обнаруженным.

Предвкушение опасности лишь возбуждало их и без того отчаянную страсть, и Гвинет тихо ворковала ему на ухо нежные слова любви. Но Рагнор овладел ею грубо, наспех, почти изнасиловав, — ярость и похоть бушевали в его сердце, не оставляя места сочувствию и жалости к жертве. Кроме того, он не мог не сравнивать эту тощую фигуру с другой — изящной и нежной, фигурой той, которую не мог забыть и чье совершенство служило постоянным напоминанием о его поражении.

Утолив желание, Рагнор снова притворился, что тоскует по Гвинет и не в силах вынести разлуку. Она лежала в его объятиях, гладя мускулистую грудь, и он коснулся ее губ легким поцелуем.

— Возьми меня с собой в Нормандию, Рагнор, — прошептала она. — Пожалуйста, любимый, не оставляй меня здесь.

— Не могу, — выдохнул он. — У меня нет своего шатра. Но не тревожься, у нас много времени, и я еще вернусь и, возможно, навсегда. Жди и не верь тому, что обо мне болтают. Не слушай никого, кроме меня.

Они снова поцеловались бесконечным страстным поцелуем, но голод был уже утолен, и Рагнор торопился скорее удалиться. Осторожно оглядываясь, он вышел из спальни, но ему и на этот раз повезло — на лестнице и в зале никого не оказалось.

Вулфгар привязал Гунна возле могучего боевого коня Вильгельма и оглядел сидевших под деревьями. При виде Рагнора, отдыхавшего в тени огромного дуба, он облегченно вздохнул, но не успокоился, пока не отыскал взглядом Эйслинн, наполнявшую протянутую лучником чашу. Заметив мужа, она с радостной улыбкой подбежала к нему. Со своего места Рагнор наблюдал за парочкой, притворяясь, что спит. Вашсль вместе с остальными ездил взглянуть на замок и сейчас подобрался к кузену, но тот, не обращая на него внимания, смотрел, как Вулфгар обнимает Эйслинн.

— Кажется, голубка приручила волка, — пробормотал Paгнор. — Вулфгар женился на девчонке. Вашель опустился рядом с кузеном.

— Возможно, и так, но от этого он не перестал быть норманном. Строит такой замок, словно собирается отразить штурм всех английских войск сразу.

— Бастард тешится надеждами удержать Эйслинн, — ощерился Рагнор, — но посмотрим, чья возьмет!

— Не суди о нем слишком легкомысленно. Забыл турнир? — отозвался Вашель. — Он умен и наделен достаточной силой, чтобы защитить себя и свой дом.

— Постараюсь поостеречься, — улыбнулся Рагнор.

Глава 22

Лето вступило в свои права, ребенок в животе Эйслинн рос вместе со стенами замка. Эйслинн, словно солнышко, обогревала жителей Даркенуолда и домочадцев и, казалось, заражала их своей неистощимой энергией. Поднимающийся с каждым днем замок вселял в них уверенность в собственной безопасности. Они безоговорочно полагались на обещание Вулфгара защищать и охранять их. Однако новая беда не заставила себя ждать. Правда, крепостные и крестьяне обрели богатство, о котором не могли и мечтать, с тех пор как их хозяином стал Вулфгар, но не прошло и нескольких месяцев, как шайка воров и грабителей обнаружила процветающее поместье, и с тех пор набег следовал за набегом. Вулфгар каждый день посылал патруль объезжать дороги, но даже такие меры предосторожности не помогали, и время от времени крестьянские семьи были вынуждены спасаться в доме, пока их добро грабилось и расхищалось.

По чистой случайности Вулфгар открыл более надежный способ предупреждать об опасности. Раскаленным июньским днем после обеда Эйслинн отдыхала в прохладе спальни. Она сняла платье, оставшись в рубашке и, измученная зноем, плеснула в лицо воды, чтобы немного освежиться. Вынув серебряное зеркальце, купленное Бофонтом на лондонской ярмарке, она начала причесываться, но в этот момент внизу послышался голос Вулфгара. Эйслинн выглянула в окно. С ним были Суйэн и трое рыцарей в доспехах — очевидно, они опасались, что в случае неожиданной тревоги их застигнут врасплох. Все пятеро вернулись из Крегана до полудня и теперь отдыхали в тени дерева, прежде чем вновь отправиться объезжать окрестности.

Эйслинн несколько раз окликнула мужа, но не смогла перекричать мужчин. Наконец она отвернулась, чтобы отойти, но в эту минуту солнечный луч ударил в зеркальце, и веселый зайчик заплясал на шлеме Милберна. Вулфгар немедленно начал оглядываться, пытаясь понять, откуда взялось светлое пятнышко, заслонился рукой и увидел в окне жену. Эйслинн, опустив зеркало, рассмеялась и помахала рукой. Вулфгар махнул в ответ, уселся, но неожиданно вскочил. Недоумевающая Эйслинн увидела, как муж вбегает в дом. На лестнице раздался топот, и в дверях появился Вулфгар.

Подойдя к окну, он повторил опыт, чем мгновенно привлек внимание оставшихся внизу. Вулфгар радостно рассмеялся и, подступив к жене, звонко чмокнул ее в щеку. При виде ее потрясенного лица он весело расхохотался:

— Мадам, вы просто всех нас спасли! Больше никаких долгих объездов, изматывающих и людей, и коней! — И, подняв зеркальце, словно драгоценное сокровище, добавил: — Потребуется поставить всего несколько парнишек на вершинах холмов, и мы захватим всю шайку!

Он снова рассмеялся и принялся страстно целовать жену, прежде чем направиться к двери, оставив ее ошеломленной и. счастливой.

Неделю спустя крик часового с верхушки башни призвал рыцарей к бою. Деревня опустела — мужчины вооружались всем, что попадалось под руку. Сигнал зеркальцем от одного из дозорных возвестил о приближении грабителей. Вулфгар выехал во главе своего маленького войска; многие сидели по двое и по трое на тех конях, которых удалось раздобыть. Они направились по дорожке, ведущей к Крегану, до которого было около получаса неспешной езды. Засада была устроена в глухом месте, откуда Вулфгар легко мог ринуться вниз на своем скакуне. Мужчины попрятались в зарослях и кустарнике, чтобы забрасывать грабителей камнями и стрелами, а хорошо обученный отряд лучников и копьеносцев Вулфгара засел чуть подальше, чтобы помешать отступлению.

Вскоре со смехом и криками появились ничего не подозревающие разбойники, нагруженные награбленной добычей. Неожиданно перед предводителями выросли четверо рыцарей и великан-викинг. Смех застрял у них в глотках; сзади напирали остальные мародеры. Вулфгар взял пику наперевес и наклонился вперед. Земля задрожала под копытами пяти боевых коней. Грабители попытались сбежать… Вскоре поляна являла собой безумное месиво тел.

Один разбойник, похрабрее, попытался было отразить нападение, но в воздухе просвистел боевой топор Суэйна и на землю упала отрубленная рука, а короткое копье викинга вонзилось храбрецу в грудь. Пика Вулфгара пригвоздила к земле другого. Блеснул длинный меч и запел, устилая путь трупами. Тех, кто пытался скрыться, настигали стрелы. Умирающий оборванец рассказал, что их лагерь находится в самой глубине болот, туда Вулфгар и повел своих людей.

Однако обитатели лагеря были предупреждены и разбежались кто куда, бросив все, чем владели. Лишь четыре раба, прикованные к столбу под открытым небом, были отданы на потеху негодяям. Голод и побои оставили от бедняг только кожу до кости. Среди них оказались молодая девушка, не успевшая скрыться от грабителей, норманнский рыцарь подобранный раненным на поле боя, и двое крепостных, похищенных из маленькой деревеньки к западу от Лондона.

Вулфгар и его люди задержались, чтобы успеть обыскать хижины и собрать те немногие ценные вещи, которые смогли найти. Посадив освобожденных пленников на захваченных лошадей, они подожгли лагерь в назидание другим ворам, которым может приглянуться это место.

Девушку вернули счастливым родителям, заплакавшим от радости, а мужчины оставались в доме, пока не поправились, а потом разошлись каждый своей дорогой, и в Даркенуолде вновь воцарилось спокойствие. Однако нашлись и такие, кому подобная жизнь была не по нраву. Гвинет особенно раздражало сознание того, что она здесь всего лишь немногим более чем гостья и во всем зависит от милости хозяина и хозяйки. Даже Хейлан перестала ей слепо подражать и заметно охладела к прежней покровительнице. Поняв, что от Гвинет не дождешься подачек, молодая вдова, которая должна была к тому же заботиться отныне о сыне, редко находила время, чтобы поболтать с ней.

Только теперь Гвинет познала настоящее одиночество, но вскоре обнаружила, что может легко отомстить, сплетая Майде небылицы о жестокости Вулфгара к жене и подвергая жуткому испытанию и без того меркнущий рассудок старухи.

Самым большим развлечением злобной ведьмы стало наблюдать, как Майда поспешно убирается с дороги Вулфгара. Она постоянно изводила несчастную, пробуждая в ней страх за единственное дитя. Скоро Гвинет поняла, что испытывает ни с чем не сравнимое удовольствие, изводя полубезумную женщину, и старалась как можно чаще попадаться ей на глаза.

Майда пристально наблюдала за Эйслинн, когда та приходила в ее лачугу. Сияющее счастьем лицо смущало мать, и она терялась в догадках.

Июль тянулся невыносимо медленно, и Эйслинн потеряла остатки былого изящества. Теперь она ходила неспешно, переваливаясь с боку на бок, опасаясь сделать лишнее движение. По ночам она прижималась к спине Вулфгара, и не раз оба внезапно просыпались, разбуженные резкими толчками ребенка. Огня в очаге не зажигали, и она не могла разглядеть в темноте лица мужа, но его поцелуи успокаивали страхи и заглушали извинения. Вулфгар был нежен с ней, и Эйс-Яинн постоянно чувствовала его поддержку.

Живот опустился совсем низко, и даже сидеть стало трудно. За столом она постоянно ерзала, стараясь устроиться поудобнее и унять ноющую боль в пояснице. Она почти ничего не ела, вполуха прислушиваясь к разговорам, но сама больше молчала и лишь кивала или улыбалась, когда к ней обращались.

Как-то за ужином, сидя рядом с Вулфгаром, она охнула и прижала руку к огромному животу, изумленная силой очередного толчка. Вулфгар взял ее за руку, и, видя его озабоченное лицо, она ободряюще улыбнулась.

— Ничего страшного, любимый. Всего-навсего ребенок шевелится. — И, засмеявшись, добавила: — Такой же сильный, как отец.

Она все чаще начинала думать о Вулфгаре как об отце ребенка, не в силах вынести мысли, что это может быть Рагнор, но поняла, какую ошибку сделала, заговорив об этом вслух, потому что губы Гвинет немедленно растянулись в ехидной ухмылке.

— Возможно, тебе известно то, чего мы не знаем, Эйслинн, но боюсь, происхождение твоего отпрыска весьма сомнительно. Вероятнее всего, он будет настоящим саксом!

Она презрительно уставилась на Керуика. Тот удивленно воззрился на нее, но тут же покраснел, поняв в чем дело, и начал заикаться от усилий поскорее оправдаться перед Вулфгаром:

— Нет, милорд, это не так… то есть… Беспомощно глянув на Эйслинн, он обернулся к Гвинет и гневно выпалил:

— Ты лжешь! Лжешь!

Вулфгар улыбнулся, хотя, судя по голосу, ему было не до веселья.

— Ты со своей обычной добротой решила доставить нам очередное развлечение, изобретя новую сплетню, — сухо обратился он к сестре. — Насколько мне помнится, негодяем и насильником был не этот бедняга, а Рагнор.

Гвинет, вне себя от бешенства, прорычала:

— Подумай хорошенько, Вулфгар! Твоя жена вместе с какими-то пьяными болванами клянется, что Рагнор издевался над ней. Но я сильно сомневаюсь, что он вообще к ней прикоснулся! Такой человек, как Рагнор, не мог вести себя подобным образом!

Эйслинн тихо охнула от негодования, но Керуик стиснул зубы и вскочил со стула:

— Майда сама видела, как ее дочь несли по этим ступеням! Хочешь сказать, он ничего ей не сделал?

Лицо Вулфгара стало жестким, но Гвинет лишь пренебрежительно фыркнула и отмахнулась.

— Майда, ха! Этой сумасшедшей старухе нельзя верить! Эйслинн заставила себя оставаться спокойной и тихо прошептала:

— Когда-нибудь, Гвинет, правда обнаружится. Что же до Керуика… либо он сидел на цепи, либо я, именно в то самое время, когда он мог бы стать отцом ребенка. Остаются двое, но о первом и его галантных манерах я и слышать не желаю.

Гвинет злобно уставилась на нее, но Эйслинн невозмутимо продолжала:

— И я молю Бога, чтобы он дал доказательства отцовства Вулфгара. Что же касается уверений, что благородный Рагнор не мог так поступить с леди… Вспомни, дорогая Гвинет, Рагнор сам признал, что был первым.

Вне себя от бешенства, Гвинет схватила миску и собиралась швырнуть в Эйслинн, но Вулфгар с оглушительным криком вскочил и ударил кулаком по столу.

— Поосторожнее, Гвинет, — прорычал он. — Ты пока еще сидишь за моим столом, и не твое дело, кто отец этого ребенка! Если хочешь и дальше жить здесь, придержи язык!

Гнев Гвинет мгновенно испарился. По щекам полились слезы. Громко всхлипывая, она опустила миску.

— Ты пожалеешь о том дне, Вулфгар, когда возвысил надо мной саксонскую шлюху и лишил меня той малой чести, которая еще оставалась!

Окинув Эйслинн полным ненависти взглядом, она побежала к себе и бросилась на постель, чтобы выплакать разочарование и боль. Как жестока к ней судьба, возвеличившая ее братца-бастарда! Именно он спихнул ее с законного места, полагавшегося ей по праву, и взял в жены подлую саксонскую шлюху! Но Рагнор…

Она задрожала при воспоминании о его ласках.

Рагнор обещал ей гораздо больше. Но что, если он действительно отец ребенка Эйслинн?

Ужасная мысль обожгла женщину, словно раскаленное железо. А вдруг эта тварь Эйслинн понесла от семени высокородного рыцаря… И дитя унаследует ястребиный взор и темные задумчивые глаза ее любовника?!

Гвинет безмолвно поклялась, что когда Рагнор вернется и заберет ее из этого хлева, она найдет способ дать брату ощутить всю силу своего гнева.

Ужин закончился в напряженном молчании, и, как только Хейлан стала убирать со стола, Эйслинн с трудом поднялась, слегка краснея под насмешливым взглядом женщины, казалось, устремленным на ее огромный живот. Смущенно отвернувшись, Эйслинн попросила у Вулфгара позволения подняться в спальню.

— Последнее время я быстро устаю, — пробормотала она. Вулфгар встал и взял жену за руку:

— Я помогу тебе, дорогая.

Он медленно повел ее вверх по ступенькам. Эйслинн сразу же стала раздеваться. Не успела она распутать завязки рубахи, как Вулфгар остановился у нее за спиной и погладил не потерявшие блеск волосы. Эйслинн со вздохом откинулась ему на грудь, и он коснулся губами нежного местечка у нее за ушком, там, где кожа была особенно мягкой, белой и душистой.

— О чем ты думаешь? — выдохнул он. Эйслинн пожала плечами и положила его ладонь себе на грудь.

— О том, что у тебя есть все причины ненавидеть женщин. Вулфгар тихо рассмеялся и прикусил мочку ее уха.

— Некоторых я действительно не выношу, но есть такие… — он осторожно обнял ее за располневшую талию, — без которых жить не могу.

Из распахнувшегося ворота выглядывали налитые холмики, тесно прижатые друг к другу, так что соблазнительная ложбинка между ними словно молила о ласках. Рука Вулфгара скользнула в вырез рубахи, и в чреслах разлилось пламя желания, не находившего утоления. Лишь сверхъестественным усилием воли ему удалось отстраниться, но, шагая к двери, он страстно молил о приближении той минуты, когда сможет утолить свой голод.

Болсгар сидел на обычном месте у очага, рядом с Суэйном, и оба, как всегда, задумчиво смотрели в огонь. Керуик и остальные, расстроенные скандалом, поспешили удалиться. Викинг и Болсгар не разговаривали, да и не нуждались в словах, чтобы узнать мысли друг друга. Злобная выходка Гвинет возмутила отца, и теперь он никак не мог сообразить, что делать с дочерью.

Сверху донесся звук захлопнувшейся двери. Болсгар поднял голову и встретился взглядом с норвежцем. Мужчины громко расхохотались, прекрасно поняв, что произошло. Вулфгар, внезапно оказавшийся в положении холостяка, злой и неудовлетворенный, обнаружил, что брачное ложе неожиданно стало жестким и неуютным.

Однако друзья постарались умерить свое веселье и во все глаза смотрели на Вулфгара, который с мрачным видом спускался вниз. Потемневшее лицо предвещало грозу. Он без всяких церемоний направился к очагу, налил себе полную чашу эля, осушил одним глотком и, налив другую, устроился рядом с Болсгаром. Все трое долго молчали, пока рыцарь не пробормотал что-то себе под нос. Суэйн ответил насмешливым взглядом.

— Ты что-то сказал, Вулфгар?

Рыцарь отнял от губ чашу и ударил ею по подлокотнику.

— Да! Дьявол бы побрал все женитьбы на свете! Чертова затея! Женись я на тощей кляче вроде Гвинет, не о чем было бы беспокоиться, и я уж знал бы, где утолить жажду!

— Как по-твоему, Суэйн, — ухмыльнулся Болсгар, — кажется, настало время нашему оленю поискать другую лань?

— Возможно, господин мой, — хмыкнул викинг. — Охотничий манок громче зова истинной любви!

— Я не похотливый козел, — рявкнул Вулфгар. — И давал обеты по собственной воле и своими устами! Однако каждую минуту чувствую, в какую ловушку попал, особенно когда жена стань красива. Мои чресла ноют при одной только мысли о ней, и все же я не испытываю облегчения. Я мог бы найти другую, но супружеская клятва крепче любой цепи, и я обречен лежать рядом с ней, умирая от желания и проклиная судьбу.

Болсгар, мгновенно став серьезным, попытался успокоить пасынка.

— Потерпи, Вулфгар, — мягко посоветовал он. — Такова жизнь, и ты увидишь, что награда достойна ожидания.

— Ты болтаешь о вещах, которые не трогают меня, старик! И по моему мнению, такая красота не приносит ничего, кроме боли! Мне пришлось даже обнажить меч, чтобы защитить ее честь. Взгляды зеленых юнцов, у которых борода еще не пробилась, светлеют от одной ее улыбки. Даже Гауэйн тает, как лед, под ее взглядами, и я еще не убедился, действительно ли Керуик забыл о нежных чувствах, которые питал к ней.

Болсгар, уязвленный тем, что Вулфгар сомневается в порядочности Эйслинн и во всем ее винит, осуждающе покачал головой.

— Зачем ты так, Вулфгар? Ты несправедлив к леди. Она не приглашала в дом норманнского рыцаря, взявшего ее силой, не просила нового хозяина Даркенуолда приковать ее к кровати. Это ведь ты приковывал ее?

Вулфгар ошеломленно уставился в гневное лицо старика, и даже Суэйн разочарованно качал головой, расстроенный, что не смог научить молодого человека легче мириться с обстоятельствами.

— Не тебе меня упрекать! — взвился Вулфгар. — По крайней мере ей известно, кто станет матерью ребенка, а я ни в чем не могу быть уверен, и кто знает, не буду ли всю жизнь растить неизвестно чье отродье!

— Так или иначе не смей говорить плохо о леди Эйслинн, — резко бросил Болсгар.

— Вот именно, — пробормотал Суэйн, согласно кивая. — Все случилось против воли госпожи, и она с честью вышла из тяжкого испытания! И если бы все начать сначала, я не позволил бы тебе так мучить бедняжку и ни за что не подпустил бы тебя к ней!

— Посмотрите на себя, — пренебрежительно рассмеялся Вулфгар. — И вы туда же! Лучше признайтесь, что вы оба без ума от нее! Даже такие старые дурни, как вы, попались в сети ее чар! Она способна заколдовать…

Но тут Болсгар вцепился ему в тунику и приподнял с кресла. Огромный кулак навис над головой рыцаря, но ярость старика тотчас же угасла. Он устало обмяк и отпустил Вулфгара.

— Однажды я в гневе ударил тебя, — вздохнул он, — но больше никогда.

Вулфгар запрокинул было голову, чтобы уничтожающе расхохотаться, но внезапно что-то словно взорвалось в черепе. Пыль поднялась столбом, окутав фигуру распростертого на полу рыцаря. Суэйн потер костяшки пальцев и, подняв глаза, наткнулся на удивленный взгляд Болсгара.

— Я такого обещания не давал, — пояснил викинг и, кивнув на лежавшего без сознания Вулфгара, добавил: — Ничего, ему полезно.

Болсгар, нащувшись, схватил рыцаря за щиколотки, а Суэйн за плечи, и они вдвоем потащили его в спальню. Болсгар тихо постучал и, услышав сонный голос Эйслинн, широко распахнул дверь. Женщина сидела в постели, потирая глаза.

— Что случилось?! — охнула она.

— Слишком много выпил, — проворчал Суэйн, и друзья бесцеремонно бросили Вулфгара на постель.

— Вина? Эля? — недоуменно допрашивала Эйслинн. — Боже, да для этого понадобилось бы не меньше целого меха и половина ночи…

— Но не в том случае, когда драгоценные напитки лакает глупый язык, — перебил Болсгар.

Эйслинн нагнулась над мужем и, быстро ощупав голову, обнаружила огромную шишку на челюсти. Ее брови недоуменно сошлись.

— Кто его ударил? — вскинулась она, вне себя от гнева и беспокойства.

Суэйн снова потер костяшки пальцев и, самодовольно улыбнувшись, признался:

— Это я!

Эйслинн потрясение раскрыла рот, но, прежде чем успела спросить еще что-то, Болсгар наклонился к ней и мягко пояснил:

— Он вел себя, как ребенок, а мы не смогли найти розгу.

И с этими словами поманил Суэйна, и оба удалились, оставив Эйслинн в полнейшем недоумении. Наконец она поднялась и, стащив одежду с недвижного тела, легла рядом.

В небе раскатился удар грома. Вулфгар мгновенно вскочил, готовый ринуться в бой, и растерянно огляделся, но тут же понял, что это просто летняя гроза. Он лег и закрыл глаза, прислушиваясь к шуму за окном — стуку первых огромных капель по камням двора, внезапному порыву ветра, ударившего в ставни, и барабанной дроби дождя. Прохладное дыхание ветерка принесло долгожданное облегчение после томительно-жарких дней.

Он почувствовал, как перина просела под чьей-то тяжестью, и, приподнявшись, увидел склоненное над собой встревоженное лицо жены. По ее плечам беспорядочно разметались буйные локоны. Темно-фиолетовые озера затянули его в свои глубины, и Вулфгар, не обращая внимания на разламывающуюся голову, слабо улыбнулся. Он привлек к себе Эйслинн и припал губами к сладким, как лесные ягоды, губам; длинные пряди укутали обоих медно-рыжим покрывалом.

Эйслинн улыбаясь отстранилась.

— Я боялась за твое здоровье, но теперь вижу, что все хорошо.

Вулфгар лениво потянулся, словно гибкий хищный зверь, но тут же сморщился и осторожно потрогал огромный растекшийся на подбородке синяк.

— Суэйн, должно быть, стареет, — промямлил он, садясь, и, заметив недоуменно поднятые брови жены, поспешно объяснил: — Последний, кого он так приласкал, отделался выбитыми зубами и сломанной челюстью.

Жена тихо рассмеялась и вышла из комнаты, чтобы минуту спустя вернуться с мясом, теплым хлебом и сотовым медом. Усевшись поближе к мужу, она поднесла к его губам кусочек мяса. Нежные, чуть влажные глаза глядели на него, и Вулфгар не смог противиться молчаливой мольбе. Он снова поцеловал ее, на этот раз легко, словно пчела, присевшая на лепестки, чтобы попробовать скрытый глубоко внутри нектар. Эйслинн лежала в его объятиях, наслаждаясь ощущением безопасности и чувствуя силу могучих рук. Только неприятная тяжесть в животе лишала ее покоя и напоминала о том, что срок родов близится.

Вулфгар заметил ее затуманившиеся глаза и задумчивое лицо.

— Сатана наслал на тебя какие-то недобрые воспоминания? — тихо осведомился он, кладя руку ей на живот. — Меня терзает неотступная мысль, что, если даже это дитя мое, все равно оно было зачато не в любви, а после того, как я грубо овладел тобой в приступе похоти. Но знай, что я готов принять его, как свое собственное, кто бы ни оказался отцом. Ребенок станет носить мое имя и герб и никогда не будет изгнан из этого дома. Но ужасно, если он не найдет материнской любви.

Эйслинн печально покачала головой, думая о его одиноком несчастном детстве.

— Не бойся, Вулфгар. Он единственный из нас всех ни в чем не повинен. Я буду любить его всей душой и постараюсь вырастить настоящего человека и благородного рыцаря. — Она тяжело вздохнула и пробормотала: — Это всего лишь сомнения женщины, знающей, что роды приближаются. И без меня найдется множество людей, которые помогут его воспитать. Но, знаешь, ведь может родиться дочь, а не сын!

Она положила руку ему на плечо, играя рыжеватым локоном.

— Как будет угодно Богу, любовь моя. Нам понадобится много детей, чтобы удержать эти земли, и если родится девочка, хорошо бы она появилась на свет с рыжими ведьмовскими волосами, чтобы искушать всех мужчин, как ты — меня.

Повернув голову, Вулфгар поцеловал внутренний сгиб по-прежнему тонкой руки.

— Ты ворвалась в мою жизнь и все перевернула. Я поклялся, что никогда не женюсь, но ты заставила меня преклонить колени перед священником из страха, что потеряю тебя. Я не раз твердил, что не собираюсь тратиться на женщин, и ты никогда ничего не просила, но я потратил кучу денег, ни разу не пожалев об этом. И теперь меня ведут вновь, и я с радостью отдаю тебе свою беспомощную душу и одинокое сердце.

— Вулфгар! — упрекнула она. — Какой еще могучий норманнский рыцарь способен превратиться в слабое дитя и позволить простой саксонской рабыне вертеть им как пожелает? Ты просто шутишь и насмехаешься над моим уродливым лицом и раздавшейся фигурой!

И, несмотря на свои слова, она прислонилась располневшей грудью к его груди и нежно поцеловала, глядя в глаза, словно пыталась, найти там все ответы.

— Не понимаю, что со мной творится, — тихо призналась она. — Я постоянно жажду твоих объятий и не могу дождаться, когда ты ко мне прикоснешься. Какое безумие заставляет меня исполнять каждое твое веление? Я больше рабыня, чем жена, и все же иной доли не желаю. Какими чарами ты опутал меня? Даже сопротивляясь тебе, я молилась, чтобы ты снова прижался ко мне и никогда не оставлял в одиночестве.

Вулфгар поднял голову, и серые глаза на мгновение стали почти голубыми.

— Не важно, милая. Пока у нас одна цель, станем вместе предаваться наслаждениям и забудем обо всем. — И, притворно нахмурившись, пригрозил: — А теперь дай мне встать, иначе тебя снова возьмут силой.

Эйслинн счастливо засмеялась и отстранилась:

— Против воли? Такого просто быть не может! Только если по пути встретишься с малышом, постарайся вовремя посторониться, а то он обидится!

Вулфгар смеясь поднялся, оделся и вышел из комнаты под звуки нежного красивого голоса, напевавшего веселую мелодию. Он улыбнулся, представляя тот день, когда Эйслинн будет баюкать дитя колыбельной. Он еще никогда не слышал такого чудесного пения, от которого становилось спокойно на душе.

Солнце поднялось уже высоко, и до полудня оставалось совсем немного, когда Вулфгар вернулся в зал. Болсгар и Суэйн, сидевшие за столом, смущенно воззрились на рыцаря, страшась того, что он может выкинуть. Устроившись на обычном месте, Вулфгар снова осторожно потрогал челюсть, как бы проверяя, здесь ли она.

— Кажется, молодая жена слишком горячо целовала меня прошлой ночью, — сухо заметил он. — А может, сбил с ног старик или ребенок.

— Да, нежный поцелуй, ничего не скажешь, — хмыкнул Болсгар. — Недаром ты всю ночь провалялся, как бревно! Решил отдохнуть на полу, да так внезапно улегся, что бедняга Сенхерст все утро трудился, стараясь залатать дыру в полу.

Они весело перемигнулись, но Вулфгар, не разделяя их веселья, грустно вздохнул:

— Подумать только, что судьба послала мне такое бремя в образе двух стареющих рыцарей, которые, пытаясь вернуть давно прошедшую юность, готовы отправить меня на тот свет за любое неосторожное слово! К счастью, не только разум стал покидать их, но и силы!

Он раздраженно уставился на Суэйна, но тот лишь самодовольно хлопнул себя по бедру.

— Давай поборемся! Ставь локоть на стол, и увидишь, что даже в свои дряхлые лета я могу сломать тебе руку, — парировал викинг. — Я просто боялся испортить твое пригожее личико, парень.

Вулфгар, обрадованный тем, что удалось уязвить норвежца, только, хмыкнул:

— Я больше боюсь твоего языка, чем силы. Удар был заслуженным, и я не имел причин так оскорблять жену. Пора было с самой юности усвоить, что следует заткнуть рот глупцу, да к тому же охваченному неправедным гневом. Я прошу у вас прощения и умоляю забыть о случившемся.

Он взглянул на них, ожидая какого-то знака. Оба переглянулись, кивнули и, вручив ему чашу с элем, подняли свои. Все трое дружно выпили.

Минуту спустя Вулфгар поднял голову и увидел осторожно спускавшуюся по лестнице Эйслинн. Он быстро поднялся, чтобы помочь жене, вызвав понимающие улыбки мужчин, вспомнивших прежние дни, когда парочка непрерывно ссорилась по любому поводу.

Вулфгар подвел Эйслинн к креслу рядом со своим, и на его тревожные расспросы она ответила, что все хорошо. Однако вскоре ощущение тупой тяжести в животе сменилось острой болью, и Эйслинн невольно охнула. На этот раз, встретив обеспокоенный взгляд Вулфгара, она кивнула и протянула руку:

— Ты не поможешь мне подняться наверх? Одной мне не добраться.

Вулфгар встал и, подняв жену, понес по ступенькам. Лишь на мгновение он остановился, оглянулся на застывших в ожидании мужчин и коротко приказал:

— Пошлите Мидерд ко мне в спальню. Время пришло.

Рыцари и Керуик, растерявшись, начали бестолково метаться, и лишь один Болсгар спокойно встал и отправился за Мидерд. Вулфгар, перепрыгивая через две ступеньки, легко, как пушинку, внес Эйслинн в комнату и положил на кровать, где она когда-то появилась на свет. Он не спешил отстраниться, и даже Эйслинн была удивлена его застывшим в мучительной гримасе лицом. О чем он тревожится? О ней или по-прежнему гадает, кто отец ребенка?

Она сжала его ладонь, притянула к своей щеке. Вулфгар осторожно сел рядом, взволнованно хмурясь. К подобному испытанию он не был готов и теперь чувствовал всю тяжесть собственного бессилия.

Схватки повторялись и повторялись. Эйслинн с силой вцепилась в руку Вулфгара. Тот, хорошо знакомый со страданиями раненых и сам покрытый шрамами, свидетельствами стойкости в бою, привык не страшиться боли. Но мучения этой хрупкой женщины вселяли в его душу суеверный страх.

— Осторожно, миледи, — посоветовала вошедшая в комнату Мидерд. — Поберегите силы, они вам понадобятся. Ребенок появится на свет в свое время, а пока старайтесь отдохнуть. Женщина улыбнулась, видя, что Эйслинн сразу приободрилась, но лицо Вулфгара словно внезапно осунулось и постарело. Мидерд мягко попросила, видя, как он волнуется:

— Милорд, не прикажете позвать Глинн? Так много нужно сделать, а мне лучше оставаться с госпожой. — Она посмотрела в сторону очага и, видя, что огонь погас, окликнула Вулфгара: — Велите Хэму и Сенхерсту принести воды и дров. Нужно наполнить котел.

Больше Вулфгара к Эйслинн не подпускали. Он стоял у двери, наблюдая, как женщины суетятся возле жены. В комнате было невыносимо душно от разожженного в жаркий июльский день огня, так что приходилось постоянно протирать лицо Эйслинн влажной тряпкой. Вулфгар выжидал, не отрывая взгляда от жены. Иногда ему даже удавалось поймать случайную улыбку Эйслинн, пока та отдыхала между схватками. Когда же ее вновь пронзала резкая боль, он покрывался потом. Время шло, и ничего не менялось, и он начал допрашивать, все ли в порядке. Но Мидерд и Глинн, не обращая на него внимания, занимались приготовлениями.

Тревога с новой силой охватывала его при мысли о том, что ребенок родится смуглым и темноволосым. Муки становились невыносимыми. Сердце ныло, стоило лишь вообразить, что красавица Эйслинн родит ребенка Рагнора.

Но тут Вулфгар вспомнил, сколько женщин умирает в родах. Как будет торжествовать Рагнор, если его дитя навсегда унесет Эйслинн из этого мира. Но вдруг именно плод семени Вулфгара отнимет ее жизнь! Станет ли ему от этого легче?

Вулфгар попытался представить, как будет жить без нее после нескольких месяцев безоблачного счастья, но свет внезапно померк у него в глазах, будто черные тучи застлали небо, и в комнате стало невозможно дышать. Теряя рассудок от страха, он позорно сбежал.

Гунн испуганно встрепенулся при появлении хозяина. Тот поспешно оседлал его и помчался прочь по холмам и полям. Он ни разу не натянул поводьев, пока ветер не развеял его мрачные думы. Наконец конь и всадник остановились на невысоком холме, рядом с возвышением, на котором строился замок. Пока Гунн старался отдышаться, Вулфгар глядел на каменные стены, с каждым днем поднимавшиеся все выше. Он был поражен стремлением людей поскорее закончить работу. Они не жаловались и часто перед уходом домой старались притащить побольше камней для стройки. Но он возводил замок для их и своей защиты и понимал опасения горожан после учиненной Рагнором бойни. Все они были исполнены решимости никогда больше не допустить повторения кровавой расправы.

Вулфгар продолжал оглядывать твердыню, где когда-нибудь будут жить они с Эйслинн. Сам замок строился не так быстро, как стены, но со временем здесь встанет неприступная крепость, которую не, сможет взять ни один враг. Кроме смерти…

Вулфгар отвернулся, понимая, что без Эйслинн жизнь никогда не будет столь полной и счастливой. Черные мысли снова начали одолевать его, и Вулфгар, развернув Гунна, поехал к границе своих земель.

Его земли!

Слова звоном отдавались в голове. Если Эйслинн уйдет, у него по крайней мере останется хоть это.

Вулфгар вспомнил седого старого рыцаря, похороненного под деревом. Наверное, Эрланд понял бы его. Вот она, его земля. Здесь он умрет, и люди выроют рядом с первой могилой вторую. Возможно, и его убьет какой-нибудь могущественный лорд, но Вулфгар навсегда останется здесь. Больше никаких скитаний. Пусть Эйслинн даст ему сына или дочь, и не важно, кто отец. Он признает ребенка своим или, если все пойдет прахом, ляжет с ними под дубом на холме.

Странное ощущение покоя охватило Вулфгара, он словно примирился с судьбой и покорно ждал, что она принесет ему.

Гунн замедлил шаг, и его хозяин увидел, что перед ними расстилается Даркенуолд. Остановившись у могилы Эрланда, Вулфгар спешился, присел на корточки и присмотрелся к деревне. Тьма распростерла над ним черные крылья, но Вулфгар не двигался с места, наблюдая, как постепенно затихает людская суета.

— Все они, — вздохнул он, — обратятся ко мне за помощью в случае беды. — И, задумчиво посмотрев на могилу, прошептал: — Я знаю, о чем ты думаешь, старик. И понимаю, что творилось у тебя в голове, когда ты бросился на Рагнора. Я поступил бы точно так же.

Сорвав полевой цветок, он положил его рядом с принесенными накануне Эйслинн.

— Покойся с миром, старик. Я сделаю все, что могу, для них и Эйслинн. И если Господь повелит, ты услышишь топот ножонок своих внуков, а когда я лягу рядом, мы возьмемся за руки, как истинные друзья.

Он еще немного подождал, боясь спуститься и встретить вопросительные взгляды крестьян. Звезды высыпали на небе, и видя, как хлопочут люди возле дома, Вулфгар понял, что ребенок еще не родился. Рассвет застал его у могилы, и лишь пронзительный крик заставил рыцаря встрепенуться.

Волосы Вулфгара поднялись дыбом, на лбу выступил холодный пот. Неужели это кричала Эйслинн? О Боже, слишком поздно выпало ему узнать, что такое женская нежность. Что, если жестокий рок отнимет ее у него?

Мгновения тянулись нестерпимо медленно, пока Вулфгар не услышал громкий требовательный плач ребенка.

Однако он продолжал выжидать, пока из лачуги в лачугу передавались новости. Наконец из дверей вышла Майда, прокралась к себе, и в доме погасли огни.

Вулфгар поднялся, повел уставшего жеребца к конюшне, расседлал и накормил и только потом прошел через опустевший зал и поднялся в спальню. Неслышно открыв дверь, он увидел сидевшую перед очагом Мидерд с ребенком на руках. На кровати неподвижно лежала Эйслинн. Только грудь мерно поднималась и опускалась. Спит!

Вулфгар благодарно улыбнулся и подошел к Мидерд. Та развернула малыша. Это оказался мальчик, сморщенный, больше похожий на старика. На макушке краснела ярко-рыжая прядь. Значит, загадка по-прежнему не решена. Но по крайней мере волосы не черные, и то хорошо!

Он подошел к постели и долго смотрел на Эйслинн, пытаясь разглядеть ее лицо. Только нагнувшись ниже, Вулфгар понял, что ее глаза открыты и она пристально наблюдает за ним. Он осторожно сел рядом. Жена сжала обеими руками его ладонь, и в это мгновение он подумал, что никогда не видел такого теплого нежного взгляда. Густые волосы вились в великолепном беспорядке по плечам и груди. В уголках губ чуть играла улыбка, и хотя лицо казалось бледным и осунувшимся, в его чертах светилась спокойная сила, разбудившая в Вулфгаре неукротимую гордость. Да, эта женщина достойна стоять рядом с настоящим мужчиной и смело принимать все, что дарует судьба.

Он бережно поцеловал жену, словно моля о прощении, и уже хотел сказать что-то, но Эйслинн вздохнула, закрыла глаза, и лицо осветилось мирной счастливой улыбкой. Вулфгар затаил дыхание, а Эйслинн крепко заснула. Она ждала только его, и теперь усталость окончательно одолела ее.

Вулфгар еще раз прижался губами к ее губам и, выйдя, направился в конюшню, где устроил постель из сладко пахнувшего сена. Гунн фыркнул, недовольный вторжением, но Вулфгар велел ему замолчать.

— Это только на одну ночь, — заверил он и тут же уснул.

Глава 23

Мальчика назвали Брайсом, и радость Эйслинн не знала границ. Веселый резвый малыш плакал, лишь когда хотел есть, но стоило приложить его к груди, как негодующие крики сменялись удовлетворенным посапыванием. Вулфгар по-прежнему не мог разрешить свои сомнения, поскольку волосы Брайса быстро превратились из красных в медно-золотистые, а с маленького личика сияли синие глаза.

Майда присутствовала при родах, и первые недели не подходила к внуку, но как только малыша вносили в зал, старуха маячила поблизости и не отрывала взгляда от игравшего на волчьих шкурах ребенка. В такие моменты Майда становилась задумчивой и, казалось, уносилась мыслями в далекое прошлое, когда ее маленькая дочь резвилась на одеялах в этом же зале. Она невольно вспоминала счастливые мгновения, любовь и радость, и Эйслинн надеялась, что разум матери вернется, а зло со временем поблекнет в памяти.

Долгие теплые дни стали короче, и сентябрь принес первое дуновение осени. Хлеб на полях созрел, настало время жатвы. Вулфгар сам надзирал за подготовкой к зиме. Даже для мальчишек нашлось занятие — вооруженные пращами, они отпугивали птиц и мелких животных. Урожай обещал быть богатым, как никогда. Керуик продолжал старательно вести записи, и крестьяне уже не удивлялись при виде молодого всадника с притороченными к седлу толстыми книгами. Люди часто просили его измерить запасы, прежде чем уложить их на зиму в кладовые и амбары.

В Даркенуодд с каждым днем приходило все больше людей, чтобы купить необходимые инструменты и орудия в кузнице Ге-вина, подковать коня и зайти в одну из многочисленных лавчонок. Близился сбор первого урожая, и только поздние овощи все еще зрели на солнце. Амбары уже ломились от зерна, а в кладовых было тесно от окороков, кусков вяленого и сушеного мяса и огромных связок колбасы. Вулфгар требовал от каждой семьи свою часть припасов, и большие закрома за домом начали наполняться, а вместе с ними и подвалы. Девушки собирали виноград и другие фрукты, из которых делали вино и сладости, топили в глиняных горшках мед в сотах и собирали всплывавший воск, оставляя лишь тонкую пленку сверху. Пленка затвердевала и наглухо закупоривала кувшины. Из остального воска лили свечи. В зале постоянно царила суматоха. Начался забой скота; только лучших овец и коз оставляли на племя, остальных резали на зиму. В воздухе постоянно стояли запахи крови и дубившихся шкур. Коптильня всегда была полна мяса, и широкие чаны заполнялись солониной.

Хейлан поспевала всюду, и ее искусство коптить и солить мясо здесь высоко ценилось всеми. Она трудилась с утра до вечера и была рада, что ее сын Майлс подружился с Суэйном. Викинг мог научить мальчика многим вещам, необходимым настоящему мужчине, рассказал о повадках гусей и другой дикой птицы, о том, куда лучше пустить стрелу, чтобы вернуться с охоты с добычей, где водятся олени и лани, как поставить капкан на волка и лисицу, ободрать и выделать шкуру. Их часто видели вместе, и, куда бы ни шел Суэйн, следом бежал Майлс.

На деревьях вспыхнули красные листья, когда нежданные заморозки ударили на юге Англии. В тот день Майлсу не хватало друга, поскольку викинг уехал по делам в Креган. Поэтому мальчик решил проверить и заново установить ловушки. Только Гауэйн видел, как Майлс направился в сторону болот. Хейлан не хватилась сына до самого обеда. Она побежала в конюшню, но там сказали, что Суэйн уехал. Пришлось возвращаться в дом. На расспросы женщины обедавший в зале Гауэйн обмолвился, что видел, как парнишка шел к болотам. Пришлось Керуику и норманну идти на поиски. Они шагали по следам, оставленным на узенькой тропе, и нашли Майлса в том месте, где был поставлен капкан на лису или волка, — толстое бревно, которое должно было увлечь неосторожного зверя в ближайший ручей. Дрожащий, посиневший от холода, мальчишка лежал в ледяной воде. Он пробыл в таком положении несколько часов, держась за куст, чтобы течение не унесло. Он кричал до хрипоты, но никто не слышал. Когда Майлса вытащили на берег, он натужно произнес: — Прости, Гауэйн, я поскользнулся.

Его завернули в сухой плащ рыцаря и понесли в дом матери, но даже под тяжелыми шкурами, перед ревущим в очаге огнем он все-таки трясся в ознобе. Керуик хотел послать за Эйслинн, но Хейлан схватила его за руку и умоляла не делать этого.

— Она ведьма! — визжала вдова. — Заколдует моего мальчика! Нет, я сама стану ухаживать за ним!

К вечеру Майлс метался в жару, а дыхание со свистом вырывалось из груди. Он с трудом дышал и то и дело заходился в приступах кашля. Однако Хейлан по-прежнему отказывалась послать за госпожой и рычала от ненависти при упоминании ее имени.

Было уже темно, когда вернулся Суэйн. Он услышал новости и, не слезая с седла, погнал коня к дому вдовы. Спешившись, викинг вбежал в комнату, опустился на колени возле мальчика и взял его руку. Маленькая ладошка опалила его пламенем лихорадки.

— Позови Эйслинн, — велел Суэйн, обернувшись к Гауэйну.

— Нет! Не позволю! — завопила Хейлан, все еще охваченная жаждой мести. — Она ведьма! Недаром привязала к себе чарами вашего Вулфгара, чтобы он ни на кого больше не смотрел! Говорю вам, она колдунья! Не желаю видеть ее здесь!

— Хейлан, — прорычал викинг, — ты и святую обвинила бы, лишь бы доказать собственную правоту и добиться своего, но я прощаю тебя. Я видел таких больных и знаю, что он умрет без лечения. Госпожа Эйслинн исцеляет людей, и я никому, кроме нее, не верю. Мне все равно, что будет с тобой, но мальчика я спасу и не желаю смотреть, как он угасает, пока ты проклинаешь невинную женщину. Если ты попробуешь остановить меня, отправишься прямиком в ад на лезвии моего топора! Отойди!

Он поднялся, и Хейлан, взглянув ему в глаза, молча посторонилась.

Эйслинн играла с Брайсом в спальне, а Вулфгар, сидя у очага, наблюдал, как ребенок весело подпрыгивает верхом на матери. Блестящие волосы Эйслинн рассыпались по волчьей шкуре, и Вулфгару до боли в пальцах захотелось их коснуться.

Оглушительный стук в дверь заставил малыша широко распахнуть глазенки; нижняя губка задрожала. Мать прижала его к себе. Вулфгар велел незваному гостю войти, и в спальню ворвался Суэйн.

— Прошу прощения, леди Эйслинн, — прогремел он, — этот парнишка, Майлс, упал в ручей и теперь лежит в лихорадке. Он задыхается, и я боюсь за его жизнь. Вы поможете?

— Конечно, Суэйн.

Она уже шагнула вперед, но тут же, вспомнив о сыне, смущенно огляделась и сунула малыша в руки мужа.

— Возьми его, Вулфгар, пожалуйста. Если будет плакать, позови Мидерд.

Она не оставила ему выбора и говорила так повелительно, что никто не осмелился возразить. Набросив плащ на плечи, Эйслинн взяла поднос с лекарствами и мешочек с травами и последовала за викингом.

Вулфгар долго смотрел им вслед, держа сына, которого не мог ни принять, ни отвергнуть. Потом опустил глаза на мальчика, ответившего таким серьезным, сосредоточенным взглядом, что Вулфгар невольно улыбнулся и попытался посадить его верхом на себя, как это делала Эйслинн, но плоский живот и мускулистая грудь оказались слишком жесткими, и малыш захныкал. Вулфгар вздохнул, снова уселся в кресло и положил пухлого херувимчика себе на колени. Мальчику это явно понравилось. Он вцепился в рукава рубашки Вулфгара и вскоре уже прижимался к нему, не выказывая никакого страха перед свирепым норманнским воином, и с веселым смехом тянул за завязки рубашки, болтавшиеся у ворота.

Эйслинн распахнула дверь хижины, но дорогу преградила Хейлан. Вдова размахивала побегом омелы — таким способом было принято отпугивать ведьм. Но Эйслинн, не останавливаясь, оттолкнула ее и поспешила к мальчику. Хейлан, с трудом сохранив равновесие, попыталась вмешаться, но подоспевший Суэйн снова отшвырнул ее. На сей раз она рухнула на пол, оше-ломленно оглядываясь. В это время Эйслинн схватила небольшой котелок и, зачерпнув из очага горящих углей, поставила возле постели и поместила в него котелок с водой поменьше. Как только вода закипела, она вынула из кармана сушеные травы, растерла в руках и бросила в котелок, куда плеснула к тому же из кувшинчика густой белой жидкости. Комната медленно наполнилась тяжелым пряным запахом, евшим глаза и бьющим в нос. Потом она размешала мед и несколько щепоток желтого порошка, добавила немного смеси из котелка и, подняв голову мальчика, влила снадобье ему в рот и растирала горло, пока он все не проглотил. Эйслинн осторожно положила его на кровать, намочила тряпку в холодной воде и вытерла горящий лоб.

Так продолжалось всю ночь. Когда Майлс горел в жару, Эйслинн обтирала его влажной тряпкой, как только он начинал задыхаться, смазывала оставшимся в котелке зельем грудь и горло. Время от времени она брала ложку и капала ему в рот лекарство. Изредка ей удавалось подремать, но с каждым движением или стоном больного Эйслинн просыпалась.

На рассвете Майлс снова начал дрожать. Эйслинн навалила на него все одеяла и шкуры, которые нашлись в доме, и попросила Суэйна подкинуть дров в очаг. Стало так жарко, что все вспотели; мальчик тоже раскраснелся, но по-прежнему так сильно трясся в ознобе, что едва мог дышать.

Хейлан все это время не двинулась с места и бормотала молитвы. Эйслинн присоединилась к ней, прося Создателя смилостивиться и пощадить малыша. Прошел еще час. Солнце уже поднялось. Но в тесном домике ничего не изменилось.

Неожиданно Эйслинн смолкла и уставилась на Майлса. На его верхней губе и лбу выступили капельки пота. Грудь вмиг повлажнела, и вскоре пот уже лил с него ручьями. Озноб прекратился. Дыхание все еще оставалось прерывистым, но с каждой минутой становилось ровнее. Цвет лица тоже стал нормальным, и впервые с той минуты, как Эйслинн переступила порог хижины, мальчик спокойно заснул.

Эйслинн со вздохом поднялась, потирая занемевшую поясницу, собрала свои лекарства и травы и встала перед Хейлан, смотревшей на нее покрасневшими глазами. Женщина судорожно всхлипывала.

— Твой Майлс скоро выздоровеет, — пробормотала Эйслинн. — Теперь я пойду к своему сыну, его давно пора кормить.

Она направилась к двери и устало прикрыла рукой глаза от беспощадно яркого солнца. Суэйн взял ее за руку и проводил к дому. По дороге оба молчали, но Эйслинн почему-то ощущала, что нашла истинного друга в этом огромном норвежце. Войдя в спальню, она отметила, что Вулфгар и Брайс все еще мирно спят, прижавшись друг к другу. Пальчики малыша запутались в волосах Вулфгара, и крошечные ножки лежали на мускулистой руке. Эйслинн сбросила одежду и, оставив ее на полу, осторожно подняла малыша.

Вулфгар немедленно открыл глаза, но, увидев улыбающуюся жену, мгновенно успокоился и заснул.

Лишь неделю спустя Хейлан приблизилась к Эйслинн, сидевшей с ребенком в опустевшем зале. Все было тихо, мужчины давно ушли по делам, и в зале остались одни женщины.

— Госпожа… — нерешительно начала Хейлан. Эйслинн подняла глаза.

— Госпожа… — повторила Хейлан и, набрав побольше воздуха, пробормотала: — Я была к вам несправедлива. Верила чужим злобным словам до такой степени, что считала вас ведьмой и пыталась отнять мужа. — Она осеклась, в ужасе ломая руки. На глазах выступили слезы. — Как мне заслужить ваше прощение? Только вы способны понять всю меру моей глупости! Умоляю вас не гневаться. Я обязана вам жизнью сына и никогда не смогу отплатить за вашу доброту.

Эйслинн протянула руку и, мягко улыбнувшись, усадила вдову рядом с собой.

— Но, Хейлан, мне нечего тебе прощать. Ты не причинила мне никакого зла, — утешила она. — Не бойся, я не стану мстить, потому что знаю, не столько ты виновата во всем, сколько другие. Поэтому будем друзьями и не станем вспоминать прошлое.

Вдова облегченно улыбнулась, восхищаясь пухлым малышом, жадно сосавшим грудь матери, и уже хотела рассказать, каким был Майлс в его возрасте, но в это время в зале появился Вулфгар, задыхавшийся от слишком быстрой езды. Хейлан поднялась и отошла. Вулфгар шагнул к Эйслинн, нерешительно оглядываясь на вдову.

— Все ли хорошо, любовь моя?

Увидев, как он встревожился, Эйслинн весело рассмеялась:

— Конечно, Вулфгар. Все в порядке. Почему ты так взволнован?

Муж устроился рядом и поставил ноги на низкую скамеечку.

— В этом зале частенько звучат недобрые слова, — вздохнул он, потирая щеку. — Гвинет не желает ценить нашу доброту и вечно ищет способа затеять ссору. Никак не пойму, почему она так ненавидит нас, держится в стороне, отвергает предложенную дружбу и бесконечно дуется в своей комнате. Отчего она так поступает? Сумей Гвинет стать помягче, и мы с радостью бы приняли ее.

Эйслинн улыбнулась и любящим взглядом окинула мужа:

— Ты сегодня задумчив, господин. Нечасто тебя посещает настроение докопаться, что на уме у женщины.

Вулфгар повернулся к ней и, нежно улыбнувшись, признался:

— Кажется, я начинаю понимать, что девушка — это не только розовые груди и крутые бедра.

В серых глазах постепенно разгоралось пламя страсти. Вулфгар наклонился поближе к жене, дерзко положив руку ей на колено.

— Но все-таки больше всего наслаждения я получаю не от ума женщины, а от ее тела, и честно в этом признаюсь.

Эйслинн в восторге засмеялась, но тут же задохнулась — теплые губы прижались к ее шее, посылая по телу огненные молнии.

— Малыш… — только и успела прошептать Эйслинн, но он закрыл ей рот поцелуем, и она, мгновенно ослабев, не смогла сопротивляться.

Шум за дверями заставил их поспешно отпрянуть друг от друга, и Эйслинн, покраснев, поднялась, чтобы положить спящего сына в колыбель. Вулфгар вскочил и протянул руки к огню, делая вид, что замерз. Появился Болсгар с перекинутым через плечо мешком перепелок для завтрашнего пира. Сердечно поздоровавшись с ними, он отправился отдать птиц Хейлан. Вулфгар нахмурился, раздраженный неуместным вмешательством. По его мнению, последнее время Эйслинн постоянно отвлекали, мешая им остаться наедине. Он выждал положенное время после рождения ребенка, не собираясь без нужды торопить ее, но теперь, казалось, все ополчились против него. Если ребенок не закатывался плачем, требуя еды, то уж наверняка появлялся какой-нибудь крепостной или крестьянин, нуждавшийся в лечении или просивший совета господина. Как только наступал подходящий момент и они оставались одни в спальне, Вулфгар видел устало опущенные плечи жены и понимал, что должен дать ей немного отдохнуть.

Он искоса наблюдал за женой, не в силах оторвать взгляда от изящно покачивающихся бедер, и глаза его жадно блеснули. Она слегка похудела после родов, но округлилась и налилась, и никто уже не назвал бы ее девчонкой.

Но если такова его участь? Всегда быть рядом с женой, но никогда не познать снова эту восхитительную близость, существовавшую между ними раньше. Неужели всему причиной женитьба? Теперь между ними встал ребенок, и отныне уже не удастся разделить с ней давно пылающую страсть?

Вулфгар вздохнул и уставился в огонь. Скоро зима. Долгие ночи. И у них будет больше времени и возможностей оказаться вдвоем в постели. Не вечно же она будет нянчить младенца. Впервые он взял Эйслинн быстро, охваченный похотью. Но больше этого не произойдет.

Эйслинн подняла глаза и увидела стоявшую на пороге Майду. Она заметила, что мать умыта, причесана и одета в платье почище. Может, старуха наконец полюбит внука и оставит безумные мечты о мести? Лучшего лекарства, чем малое дитя, трудно найти.

Эйслинн жестом подозвала мать, и та, бросив испуганный взгляд на Вулфгара, подкралась к колыбельке, словно став ниже ростом, стараясь остаться незамеченной. Однако Вулфгар и не обращал на нее внимания, целиком занятый Эйслинн, советующейся с Хейлан насчет завтрашнего пиршества.

Они решили отпраздновать окончание жатвы и обильный урожай. Днем была затеяна охота на кабанов, и все, мужчины и женщины, с нетерпением ожидали веселого развлечения.

В зал вошли рыцари и Суэйн, немедленно поспешившие наполнить кружки элем. Вулфгар, не зная, чем себя занять, присоединился к ним, и вернувшийся Болсгар застал весьма веселую компанию.

День постепенно перешел в вечер, а вечер — в утро, и голоса друзей по-прежнему доносились в спальню, где металась на кровати Эйслинн, раздраженная нежеланием мужа подняться к ней. Она не знала, что при малейшей попытке покинуть зал один из рыцарей немедленно тянулся, чтобы удержать его, а второй наполнял чашу.

Эйслинн разбудило воркование Брайса, ожидавшего завтрак. Открыв глаза, она увидела, что Вулфгар уже встал и одевается. Эйслинн немного полежала, восхищаясь его поистине великолепной фигурой и мужественным лицом, но крики малыша становились все настойчивее. Ничего не поделаешь, придется встать. Она поднялась, накинула свободную рубаху и, присев у очага, приложила ребенка к груди. Брайс немедленно успокоился, и Эйслинн лукаво взглянула на мужа:

— Господин, тебе, кажется, последнее время больше по вкусу мужское общество и рог с элем? Клянусь, даже с последними петухами ты еще не думал ложиться!

— Ты не права, дорогая, он прокукарекал всего дважды, прежде чем моя усталая голова опустилась на подушку. Но, поверь, в этом нет моей вины! Рыцари развлекали меня историями о былых подвигах, и ничего не оставалось делать, кроме как терпеливо слушать, несмотря на боль ожидания.

От вида полуобнаженной жены кровь Вулфгара вскипела в жилах, но снизу снова донесся шум. Должно быть, его люди уже пробудились и сейчас явятся за ним, если он немедленно не спустится. Вулфгар со вздохом дотронулся губами до лба Эйслинн и, натянув кожаную безрукавку, вышел из комнаты.

Немного погодя Эйслинн последовала за мужем и очутилась, как ей показалось, среди толпы безумных. Из каждого угла неслись крики и смех. Сначала она ошеломленно застыла, не понимая, в чем дело. Брайс прижался к матери, напуганный суматохой. Эйслинн расстелила в углу у очага шкуру и положила малыша так, чтобы Вулфгар, стоявший вместе с рыцарями и городскими торговцами, мог наблюдать за ним и вовремя спасти от собак, спущенных с цепи и бродивших по всему залу с назойливым лаем.

С кухни доносились аппетитные запахи. Присутствующие заключали пари на то, кто первым прикончит кабана, кому достанется самый большой вепрь и кто раньше всех уронит копье. Гауэйн, младший из рыцарей, терпел немало издевательств по поводу своего красивого юношеского лица, и даже Глинн весело хихикала каждый раз, когда проходила мимо. Собравшиеся перебрасывались грубыми шутками. То и дело слышался женский визг, поскольку мужчины не отказывали себе в удовольствии походя погладить налитое бедро или крутой зад. Эйслинн пришлось бы сносить подобное обращение, будь она женой любого другого, кроме Вулфгара. Хотя она и представляла собой весьма соблазнительное зрелище, мужчины предпочитали держаться на почтительном расстоянии, не желая испытать на себе остроту его меча.

Поблизости раздались громкие проклятия, и крупная гончая с визгом убралась подальше от кованых сапог.

— Кто спустил собак? — громко спросил Вулфгар. — Этак они скоро перекусают всех гостей. Кто старший псарь? — И, не получив ответа, он еще громче окликнул: — Керуик! Где Керуик, шериф Даркенуолда? Подойди поближе, сэр.

Керуик покраснел и выступил вперед:

— Что угодно, господин?

Вулфгар сжал его плечо, поднял рог с элем и, посмеиваясь, заговорил:

— Добрый Керуик, всем известно, как любят тебя собаки, да и ты успел с ними подружиться. Поэтому назначаю тебя еще и главным псарем. Как по-твоему, справишься?

— Да, господин, — весело кивнул Керуик. — Кроме того, мне нужно расплатиться за нанесенные обиды. Где кнут?

Ему вручили длинный кнут, и он, взвесив его на руке, громко им щелкнул.

— Кажется, именно та рыжая собачонка вонзила мне клыки в бедро. — Он потер место укуса, вспоминая одну долгую холодную ночь. — Сегодня на охоте пес покажет, на что он способен, или отведает кнута.

— Значит, решено, — хмыкнул Вулфгар, дружески похлопав Керуика по спине. — Убери их из-под ног. Посади на поводки и не корми перед охотой. Не хватало еще, чтобы они еле ползали с набитыми животами!

Мужчины смеясь выпили. Они уже осушили несметное количество бочонков эля, но веселье только разгоралось.

Брайс захныкал, и Эйслинн пришлось проталкиваться сквозь стену собравшихся. Вулфгар уступил ей дорогу с почтительным поклоном, но когда она нагнулась, чтобы взять плачущего ребенка, муж похотливо погладил ее упругие ягодицы. Эйслинн, охнув, выпрямилась гораздо быстрее, чем намеревалась.

— Господин! — пробормотала она, оборачиваясь и прижимая к себе малыша. Вулфгар отпрянул и в притворном страхе закрылся руками под радостные смешки и ехидные шуточки. Эйслинн, хоть и раздраженная такой фамильярностью на людях, не смогла сдержать смеха.

— Господин, — мягко упрекнула она, чуть заметно улыбаясь, — вон там стоит Хейлан. Возможно, ты перепутал мою тощую фигуру с ее пышными формами?

При упоминании имени вдовы Вулфгар мгновенно утратил былую жизнерадостность и уставился на жену, но, заметив задорные искорки в ее глазах, немного успокоился и снова опрокинул чашу с элем.

Болсгар повернулся к лестнице и застыл с открытым ртом. Сверху спускалась Гвинет, по всей видимости, готовая немедленно отправиться на охоту. Присоединившись к обществу, она окинула пренебрежительным взглядом Эйслинн с ребенком на руках и повернулась к Керуику:

— Надеюсь, не очень обременю тебя, попросив оседлать и мне лошадь?

Керуик кивнул и отправился выполнять поручение, а Болсгар, выступив вперед, низко поклонился дочери.

— Неужели леди собирается охотиться вместе с крестьянами? — насмешливо осведомился он.

— Совершенно верно, дорогой отец, и не пропустила бы такого развлечения за все сокровища Англии. Я слишком засиделась дома и хочу немного поразмяться, а в этом месте скоро можно совсем увянуть.

И, ухитрившись оскорбить сразу всех, она направилась к столу, чтобы воздать должное обильному завтраку.

Остаток утра прошел в лихорадочных приготовлениях к охоте и пиру. К полудню Эйслинн, накормив Брайса и оставив его в спальне под присмотром Глинн, присоединилась к обществу, одетая в желтое с коричневым платье из толстой ткани, с широкой длинной юбкой, специально предназначенное для охоты.

Присутствующие уже успели стоя поесть мяса с хлебом, поскольку места для всех не хватило. Во дворе появились бродячие музыканты, спешившие развлечь людей веселыми мелодиями. Вскоре вывели лошадей, и Гвинет надулась, увидев, что ей предназначалась маленькая чалая «кобылка, которая довезла Эйслинн до Лондона. Лошадка казалась крепкой и смирной, но ей было далеко до серой в яблоках, купленной Вулфгаром жене.

Охотники отъехали. Керуик держал собак на поводках. Они, почуяв азарт погони, лаяли и огрызались друг на друга.

День выдался погожим, и все, кроме Гвинет, были в прекрасном настроении. Эйслинн ехала рядом с Вулфгаром, смеялась его шуткам и закрывала уши руками, чтобы не слышать непристойных песен. Гвинет слишком натягивала поводья, и бедная кобылка грызла удила и беспокойно дергала головой.

Охотники свернули с дороги и вскоре оказались на вершине холма. Отсюда виднелась опушка леса с широкой поляной, на которой паслось стадо диких свиней.

Среди них были и несколько больших кабанов. Керуик спрыгнул с лошади и поспешил спустить собак. Гончие с громким лаем рванулись вперед. Теперь им предстояло помешать скрыться злобным черным чудовищам с огромными клыками. Требовалось немалое мужество, чтобы выстоять против свирепого вепря. Мужчины взяли короткие копья, поскольку схватка происходила чаще всего в зарослях, а древки были обмотаны тряпками, чтобы зверь не смог вырвать оружие и не скользили руки.

Мужчины направились к лесу, оставив Эйслинн и Гвинет позади. Эйслинн, не любившая крови и жестокости, сама старалась держаться в стороне. Гвинет сломила палку потолще и нещадно избивала кобылку, не желавшую повиноваться. Чалая почуяла рядом Эйслинн и немедленно утихомирилась, и Гвинет опустила руку, поняв, что перестаралась. Некоторое время они ехали молча. Эйслинн сдержалась и не сделала замечания золовке, но долго не могла придумать, как начать разговор. В воздухе стоял терпкий запах осенних листьев, лежавших толстым ковром под кустами и деревьями.

— Какой прекрасный день, — вздохнула Эйслинн.

— Возможно, будь у меня настоящая лошадь, а не эта кляча, — процедила Гвинет.

— Я бы предложила тебе свою, но слишком дорожу ею. — Засмеялась Эйслинн.

Гвинет вскинулась, словно обожженная:

— Ты всегда умудряешься получить выгоду, особенно там, где замешаны мужчины! Даже теряя, приобретаешь вдвое!

— Нет, раз в десять или сто больше, особенно если вспомнить, что и Рагнора я потеряла!

Это уж чересчур!

Гвинет не выдержала и, без того обозленная, пришла в бешенство.

— Саксонская шлюха! — прорычала она. — Как ты посмела чернить его имя?!

Она замахнулась палкой и ударила бы Эйслинн, но та успела натянуть поводья. Лошадь шарахнулась в сторону, и палка опустилась на ее круп. Непривычная к столь грубому обращению, серая кобылка рванулась в заросли. Не проскакав и нескольких ярдов, она наткнулась на куст терновника и окончательно обезумела, когда шипы вонзились в нее. Резкий рывок — и поводья вырваны из рук Эйслинн.

Лошадь поскользнулась, едва не упала и встала на дыбы, сбросив наездницу. Эйслинн рухнула на землю и сильно ушиблась. Пока она лежала, пытаясь прийти в себя, перед глазами выросла темная тень. Эйслинн с трудом узнала Гвинет. Женщина рассмеялась и, пришпорив кобылку, ускакала прочь.

Прошло немало времени, прежде чем Эйслинн наконец смогла сесть, и тут же поморщилась от боли в бедре. Она потерла синяк, но решила, что все обойдется, осторожно поднялась и заковыляла подальше от зарослей.

Кобыла стояла совсем недалеко, и поводья волочились по земле. Эйслинн попыталась подойти к лошади, но та прянула в сторону, ощутив острые колючки, вонзившиеся в грудь. Эйслинн начала тихо разговаривать с ней, пытаясь успокоить. Ей это уже почти удалось, когда в кустах за спиной раздался треск. Кобыла фыркнула и исчезла с такой быстротой, словно за ней гнался сам дьявол.

Обернувшись, Эйслинн увидела огромного вепря, с диким визгом летевшего прямо на нее, будто он узнал запах одного из своих преследователей. Но кроме того, от его врага пахло страхом и бессилием. Зверь, казалось, почуял это и уставился на нее крошечными блестящими глазками. Сверкнули белые клыки.

Эйслинн отступила и огляделась, пытаясь найти какое-то прибежище. Заметив дуб, нижняя ветка которого нависала над землей, она шагнула туда. Вепрь последовал за ней с мстительным блеском в глазах. Вскоре Эйслинн убедилась, что больная нога мешает ей взобраться на ветку. Она попыталась подпрыгнуть, но пальцы скользили по коре.

Женщина устало прислонилась к стволу и застыла. Животное остановилось, фыркнуло и стало рыть землю, подбрасывая в воздух траву и мох. Неожиданно кабан тряхнул головой, заметив яркий цвет ее плаща, гневно взвизгнул и начал наступать. Острые клыки срывали с кустов ветви и листья.

Паника Эйслинн росла с каждой минутой. У нее не было при себе оружия. Чем защищаться? Она не раз видела страшные раны, нанесенные разъяренным кабаном.

Эйслинн снова припала к дереву, словно в поисках спасения, и при виде надвигающегося чудовища не смогла подавить крика. Голос разнесся эхом среди деревьев и, казалось, разозлил зверя еще больше. Эйслинн судорожно прижала ладонь к губам, пытаясь заглушить новый крик.

Позади раздался шум, и вепрь насторожился, стараясь не пропустить появления нового врага. Эйслинн услышала тихий голос Вулфгара:

— Эйслинн, не двигайся. И если тебе дорога жизнь, не шевелись. Стой смирно.

Захватив копье, он спрыгнул с Гунна, пригнулся и начал красться вперед. Вепрь наблюдал за каждым его шагом, но пока, не нападая, выжидал. Наконец Вулфгар оказался всего в нескольких шагах от жены. Она вздрогнула, и зверь немедленно повернул к ней голову.

— Стой на месте, Эйслинн, — предупредил муж. — Не двигайся!

Он подошел к вепрю на две длины копья, уперся древком в землю и прицелился в зверя. Кабан снова завизжал, присел на задние ноги и начал раздирать мох клыками и подбрасывать передними ногами комья грязи, а потом ринулся в атаку. Вулфгар с громким криком нацелил копье. Зверь взвыл от боли, когда острие пронзило грудь. Он так бился, что едва не вырвал оружие из рук Вулфгара. Они схватились в смертельном поединке, пока из огромной свиньи не вытекла кровь. Вепрь в последний раз дернулся и околел.

Вулфгар несколько минут стоял на коленях, тяжело дыша. Спустя какое-то время он повернул голову к Эйслинн, и та, всхлипнув от радости и облегчения, попыталась встать, но тут же растянулась на земле. Вулфгар поспешил к жене.

— Он ранил тебя? Куда? — встревожено спросил он.

— Нет, Вулфгар. Просто упала с лошади. Она наткнулась на куст терновника, испугалась и сбросила меня. Я ушибла ногу.

Он приподнял ее юбку и осторожно обвел пальцем расползающийся синяк. Их взгляды встретились, и Эйслинн рванулась к мужу, обняла его и притягивала все ближе, пока они не слились в пылком поцелуе. Сильные руки стиснули Эйслинн, и оба забылись в бушующем пламени страсти.

Никто из них даже не вспоминал о падении с лошади и больной ноге. Вулфгар подхватил жену и понес ее в заросли, где расстелил на земле плащ, уложил на него Эйслинн и лег рядом.

Прошло немало времени, и солнце уже садилось, когда издали послышались голоса. На поляну въехали Суэйн и Гауэйн. Мужчины огляделись и увидели Эйслинн и Вулфгара под большим дубом. У супругов был такой вид, словно этот день был предназначен специально для любовников. Вулфгар приподнялся на локте:

— Куда это вы? Суэйн! Гауэйн! Что заставило вас в такой спешке лететь через лес?

— Прошу прощения, милорд, — пробормотал Гауэйн, — мы думали, что с леди Эйслинн что-то случилось. Мы нашли ее кобылку…

Снова раздался конский топот, и на поляне появилась Гвинет. Окинув всю сцену презрительным взглядом, она поджала губы и умчалась прочь.

— Все хорошо, — улыбнулась Эйслинн. — Я просто свалилась с лошади. А Вулфгар нашел меня, и мы… немного отдохнули.

Глава 24

С полей убирали последние овощи, и холодные октябрьские ночи выбелили яркие краски осени и набросили на лес коричневое покрывало. С той самой охоты на кабанов Гвинет перестала постоянно изводить Эйслинн и, ко всеобщему изумлению, старалась придержать язык, а по временам была просто очаровательна. Теперь она постоянно обедала в зале, а потом часто сидела за вышиванием, прислушиваясь к веселой беседе.

Керуика и Хейлан хорошо знали в деревне, но эти двое при каждой встрече обменивались резкими словами. Казалось, ни один не мог пройти мимо другого, не бросив уничтожающего замечания. Они постоянно ссорились из-за пустяков, и их сражения стали настолько известны, что, заслышав рассерженные голоса, деревенские дети собирались вокруг и передразнивали спорщиков.

Хейлан, прекрасной поварихе, была дана неограниченная власть на кухне. В свободное время она усердно училась шить и прясть шерсть и лен и даже пыталась обучиться французскому, в чем весьма преуспела.

Эйслинн тихо радовалась, видя, что Майда стала мыться и одеваться в чистые одежды. Когда остальных не было поблизости, она прокрадывалась в дом, чтобы поиграть с Брайсом, и всегда приносила мальчику игрушки, сделанные ею самой из дерева или тряпок. Как-то раз она даже подошла к Эйслинн и долго смотрела, как та кормит ребенка грудью. Старуха ни с кем не разговаривала, но с каждым днем становилась все больше похожа на прежнюю Майду из Даркенуолда.

Малыш был таким же белокожим, как Эйслинн, а волосы из рыжих превратились в светло-золотистые. Единственным мрачным пятном в ее существовании было безразличие Вулфгара к Брайсу. Он смотрел на малыша как на неизбежное, на этакую досадную помеху, отнимающую у жены все время. Однако дитя купалось в лучах материнской любви, и Мидерд, Глинн и даже Болсгар делали все, чтобы он не испытывал недостатка внимания.

Шли дни, ночи становились все холоднее, амбары были полны зерна, а постройка замка близилась к концу. Только центральная часть осталась незавершенной, и здесь работа шла медленно. Приходилось возить из каменоломен огромные гранитные глыбы и тщательно обтесывать их до нужного размера. Потом упряжки лошадей тащили их к месту на толстых канатах.

Как-то поздним утром, в начале ноября, прибыл гонец с новостями, заставившими Вулфгара покраснеть. Мятежная знать Фландрии заключила союз с низложенными лордами Дувра и Кента, высадила войска между огромными белыми утесами и вознамерилась отобрать город Дувр у Вильгельма. Однако крепость, которую король приказал воздвигнуть на возвышенности, сдержала натиск. Вильгельм повел войска из Нормандии на север, во Фландрию, чтобы подавить мятеж, но этелинг Эдгар сбежал и присоединился к шотландским королям, чтобы затеять беспорядки.

Хуже всего было, впрочем, то, что разгромленные отряды фламандцев разбежались в глубь страны и от ярости из-за своего поражения могли опустошить английские земли. Вильгельм не мог послать помощь, но предупреждал Вулфгара о необходимости приготовиться к защите и, если возможно, перекрыть дороги отступающим.

Вулфгар проверил свои силы и немедленно заставил всех трудиться. Замок уже в этом виде сумеет выдержать атаку, но требовалось заняться другими делами — убрать все с полей, чтобы шайки грабителей не нашли ничего съестного. Весь скот нужно было подогнать поближе к крепости, отнести все припасы из кладовых и амбаров в замок, где для этих целей были выстроены огромные закрома и подвалы. Прежде всего следовало позаботиться о Крегане, расположенном гораздо дальше от замка, чем Даркенуолд. Пока Вулфгар со своими людьми объезжал границы владений, Бофонт и Болс-гар по поручению лорда учили деревенских жителей владеть оружием. Когда весь Креган переберется в замок, два городских моста будут разрушены, чтобы преградить путь врагу.

Началась тяжелая работа. Каждая повозка, фургон, упряжка мулов и лошадей были заняты с утра до вечера. Между Креганом и замком тянулись бесконечные цепочки телег, перевозивших припасы. Ценные вещи записывались в книгу Керуика и складывались в хранилище замка. Фермеры заколачивали дома и перебирались за каменные стены. Женщины ходили на болота и рубили ивовые ветви, из которых делали луки и стрелы. Огромные бочки черной вонючей грязи привозили с топей и устанавливали на стенах. Ее можно было легко поджечь, а потом вылить на головы врагов. Гевин трудился в кузнице день и ночь: кузнец с сыновьями ковали наконечники стрел и копий и делали грубые, но острые мечи. Все работали. Все выполняли долг.

Эйслинн собрала в крепости одеяла и свертки полотна, а ткацкие станки стучали день и ночь. Все запасы Крегана были сложены в кладовых замка, даже сейчас казавшихся почти пустыми, поскольку были предназначены для хранения урожая нескольких лет, чтобы люди в случае необходимости смогли продержаться в голодную зиму.

И вдруг грянула беда. Высокий столб дыма взвился в небо возле Крегана, и Вулфгар, собрав людей, немедленно помчался в городок. Недалеко от Даркенуолда они встретили толпу людей, не пожелавших покинуть свои дома. Те брели, спотыкаясь, потрясенные новой напастью. Вулфгар узнал, что небольшой отряд рыцарей и лучников напал на город на рассвете и изгнал пытающихся обороняться жителей. Неприятель поджег дома и, казалось, скорее стремился уничтожить город, чем разжиться добычей. Рыцари безжалостно убивали каждого, кто становился у них на пути.

Замыкал процессию отец Данли, тащивший за собой тележку, в которой лежали драгоценное распятие и предметы церковной утвари. Остановившись подле Вулфгара, он вытер лоб.

— Они сожгли мою церковь, — заплакал старик. — Не пощадили даже Божью обитель. Они хуже викингов. Те хотя бы просто грабили, но эти негодяи решили все разрушить.

Вулфгар, прикрыв рукой глаза, повернулся к Крегану.

— Если будем живы, святой отец, ты получишь для церкви старый дом в Даркенуолде. Это самое подходящее место, чтобы служить Господу.

Священник смиренно поблагодарил господина и потащил тележку дальше, а Вулфгар приказал Милберну взять людей и проводить жителей Крегана в Даркенуолд.

Когда он подскакал к Крегану, развалины все еще дымились, но от домов почти ничего не осталось. На улицах лежали трупы тех, кто пытался защитить свой дом или не сумел достаточно быстро скрыться. Вулфгар невольно вспомнил другой день, когда он вот так же стоял перед невинно убиенными сознавая собственное бессилие.

Лицо рыцаря стало жестким. Глаза гневно блеснули. Тот, кто сделал это, ответит за преступление, даже если Вулфгару придется гнаться за ним на край земли.

Он с тяжелым сердцем повернул коня и жестом велел людям возвращаться в Даркенуолд. Войдя в зал, где Эйслинн и Болсгар уже ожидали его, он тихо произнес в ответ на вопросительные взгляды:

— Мятежники успели сбежать, но думаю, мы еще с ними увидимся. Им почти ничего не досталось в Крегане. Одного из них прикончили вместе с конем. Оба отощали до того, что ребра торчат. Негодяи не уйдут далеко, пока не добудут еды для себя и корма для коней.

Болсгар согласно кивнул:

— Да, они раскинут лагерь в чаще и пустят лошадей пастись, пока те не наедятся. Мы должны быть начеку, иначе они посчитают наши стада легкой добычей.

Эйслинн велела нести еду. Вулфгар уселся за стол, а Болсгар устроился рядом, желая обсудить, что делать дальше. Подоспела Хейлан с огромным блюдом мяса и хлеба, но тут же отправилась за кувшинами с пенившимся элем. В зал ворвался холодный сквозняк — это заявился Суэйн. Он подошел к столу и без лишних слов вгрызся в бараний окорок. Счастливо вздохнув, викинг наконец уселся и разом опрокинул полный рог эля. Ветерок, поднятый его появлением, еще не стих, когда дверь снова распахнулась, и порог переступили трое рыцарей. Они набросились на оставшуюся еду, уничтожая все подряд и запивая каждый глоток огромными порциями эля. Вулфгар ошеломленно уставился на опустевшее блюдо.

— Будь я королем, друзья мои, наверняка умер бы с голоду с такими компаньонами!

Мужчины отозвались веселым ревом, а Эйслинн засмеялась и велела принести еще еды. Оглушительный шум привлек внимание Гвинет. Женщина спустилась вниз, хотя уже успела пообедать раньше, и тихо уселась с вышиванием, как вошло у нее в обычай за последнее время. Вскоре к ним присоединился Керуик, измученный и осунувшийся. Он долго печалился по поводу путаницы в книгах, причиной которой стали последние события, и поднял руку со скрюченными пальцами.

— Взгляните, — в шутку пожаловался молодой человек. — Пальцы онемели оттого, что я целый день держал перо и вносил в книги исправления.

Его слова, однако, были встречены оглушительным хохотом, и когда все немного успокоились, Керуик уже серьезнее обратился к Вулфгару.

— С болью в сердце мне пришлось занести в книгу имена погибших жителей Крегана, — печально вздохнул он.

В зале стало тихо. Ужас случившегося только сейчас в полной мере дошел до собравшихся за столом.

— Я знал их всех, — продолжал Керуик. — Они были моими друзьями. Я хотел бы пока отложить книги и присоединиться к вам, когда вы соберетесь выследить этих вандалов.

— Не волнуйся, Керуик, — успокоил его Вулфгар. — Мы позаботимся, чтобы их настигло справедливое возмездие. Ты принесешь больше пользы, оставшись здесь: может, сумеешь разобраться в этой путанице.

Он обернулся к остальным и стал уже решительнее раскрывать свои планы.

— Нужно поставить дозорных, как раньше. Болсгар, выбери людей, знающих сигналы, и спрячь получше в лесах и холмах. Пусть выходят сегодня, чтобы оказаться на местах с первыми лучами солнца. — И, обратившись к рыцарям, добавил: — А мы не должны пропустить появления мятежников. Каждый раз, выезжая, станем передавать сигналами в замок о том, куда направимся, а оттуда нам сообщат о продвижении неприятеля. Бофонт, ты останешься и будешь готовить замок к возможному нападению. Там все было сегодня в порядке?

Бофонт кивнул, но тут же нахмурился.

— Замок готов к обороне, и люди обучены обращаться с оружием. — Он немного помялся, но все же выложил: — Жителям Крегана стало слишком тесно во дворе замка, и многие выстроили хижины у внешней стены. В случае внезапного нападения дело кончится плохо.

— Верно, — согласился Вулфгар. — Завтра же вели им переселиться за нижний ров. Дозорные успеют вовремя предупредить всех скрыться за стенами.

Он вопросительно оглядел стол, но остальные молчали.

— Вот и все. — Вулфгар высоко поднял чашу. — За завтрашний день. За то, чтобы мы сумели отправить их к Создателю.

Все, кроме Гвинет, выпили, но она сидела поодаль, и никто не предложил ей чашу.

Вошла замеченная лишь одним человеком Хейлан и засуетилась, принеся вино, большое блюдо дымящегося мяса, хлеб и миску с густой подливой. Керуик первым схватил кусок мяса, откусил и сморщил нос.

— Фу! Мясо пересолено!

При звуках непривычно громкого голоса все обернулись. Керуик попробовал второй кусок и с деланным отвращением отбросил его:

— А тот недосолен. Стыдись, Вулфгар. Пора бы уже найти повариху, которая умела бы готовить!

Весело засмеявшись собственной шутке, он о чем-то заговорил с Эйслинн и одновременно потянулся к куску хлеба. Хейлан поспешно перегнулась через стол и повернула поднос так, что перед ним оказалась миска с дымящейся подливой. Керуик окунул пальцы в горячую жидкость, но тут же громко зашипел и сунул их в рот, чтобы унять боль.

— Это блюдо тебе больше нравится? — с невинным видом осведомилась Хейлан. — Или в нем тоже не хватает соли?

Под общий смех она протянула ему солонку. Даже Гвинет улыбнулась.

На следующее утро молодой крестьянин громким стуком пробудил дом. Сам Вулфгар открыл дверь и, пока парень, задыхаясь, рассказывал, стал поспешно одеваться.

Поздним вечером к его ферме подъехал отряд рыцарей. Крестьянин, испугавшись, скрылся в соседнем лесу. Нападающие сожгли его дом и развеяли по ветру зерно, которое он с таким трудом собрал, а потом, отъехав чуть подальше, разбили лагерь у ручья.

Пока Хейлан кормила парня, Вулфгар и его люди успели оседлать коней и отправиться на поиски. Они со всеми предосторожностями приблизились к лагерю, но обнаружили там лишь почерневшую траву в тех местах, где были разложены костры. Останки молодого бычка, отбившегося от стада, лежали поодаль. Мятежники срезали самые лучшие куски, бросив остальное на поживу лесным зверям.

Вулфгар молча покачал головой, глядя на окровавленные кости. Подошедший Гауэйн удивился озабоченному выражению его лица.

— Что тебя беспокоит, господин? — поинтересовался он. — Все очень просто. Им нужно что-то есть.

— Нет, не просто. Они не взяли мяса про запас, отрезали ровно столько, чтобы набить животы, а остальное оставили. Должно быть, у них другие планы, как раздобыть провизию, и я боюсь, эти планы касаются и нас.

Он оглядел голые вершины холмов и нахмурился. Гауэйн заметил, как помрачнел лорд.

— Да, Вулфгар, ты прав. Я тоже чувствую: здесь что-то не так. Эти люди крадутся в ночи не как воины, а как хищные звери.

Они снова-бесславно вернулись в Даркенуолд, где их ждали печальные новости — пока отряд объезжал южные границы, к северу сожгли ферму и перерезали небольшое стадо коз. Трупы животных оставили на месте. Мяса не взяли. Такое поведение казалось бессмысленным. Шайка словно стремилась уничтожить все, что попадалось у нее на пути.

Вулфгар тяжело переживал собственную недальновидность. Он метался по залу и яростно рычал, что позволил одурачить себя, пока враг уничтожал его владения.

Эйслинн, понимая, что он всегда судил себя строже, чем других, старалась придержать язык. Наконец Вулфгар успокоился, и ей удалось уговорить мужа поужинать, после чего он немного повеселел. Вулфгар снял тяжелую кольчугу, оставшись в кожаной тунике, и сел у очага, чтобы обсудить случившееся с Болсгаром и Суэйном.

— Воры побывали в Крегане, потом метнулись на север, а сегодня — на юг. Завтра нужно выезжать с первыми лучами солнца и отправляться на запад. Может, еще перехватим.

Остальные не смогли придумать лучшего плана. Придется следить за сигналами и надеяться, что они сумеют вовремя наказать грабителей, прежде чем те успеют натворить новых бед.

Вечер был окончательно испорчен злобным настроением Гвинет, которая рвала и метала из-за неумения брата расправиться с мятежниками. Когда она в который раз начала бушевать, Эйслинн поспешно посмотрела в ту сторону, где играл Брайс, в надежде немного отвлечься от тяжелых мыслей.

— Я дрожу от страха среди этих жалких развалин, неспособных защитить никого даже от умело брошенного копья! — шипела Гвинет, оглядывая древние стены. — Что ты сделал для нашей безопасности, Вулфгар?

Вулфгар свел брови и молча уставился в огонь.

— Да, твой конь уже износил подковы, а дороги утоптаны на славу. Но пронзил ли твой меч хотя бы одного из этих воров? Нет! Они по-прежнему гуляют, свободные, как ветер. Завтра, пожалуй, мне придется взять клинок и попробовать защититься самой, пока ты скитаешься по окрестностям.

Вулфгар воззрился на сестру, словно от всей души надеялся, что она говорит всерьез.

— Оставь меч, дочь моя, — раздраженно проворчал Болсгар, — и вместо этого поработай язычком — он достаточно остер, чтобы не оставить в живых никого из шайки. Кто может перед ним устоять? Он не хуже любого меча пробьет самый крепкий щит и разрубит надвое его владельца.

Эйслинн поперхнулась и закашлялась, чтобы не рассмеяться, но за все старания заработала лишь уничтожающий взгляд золовки. Гвинет отвернулась и стала усердно вертеть колесо прялки, вытягивая длинную нить из насаженного на нее комка шерсти.

— Мой добрый батюшка донимает меня насмешками, пока воры жгут и грабят, и заставляют нас прятаться за этими стенами, — огрызнулась она. — Я даже не могу прогуляться верхом, чтобы немного развеяться!

— Благодарение Богу, — фыркнул Суэйн, — и за малые милости. По крайней мере можно не бояться за лошадей.

— Мы должны научить Гвинет, как их поворачивать, — присоединился к нему Болсгар. — Вечно выезжает на лошади, а возвращается пешком.

Гвинет оторвалась от работы и, подбоченившись, негодующе взглянула на приятелей.

— Смейтесь, вы, старые вороны, — рявкнула она на мужчин. — Я по крайней мере не бегаю в башню и не слежу за дурацкими сигналами, не чавкаю за едой и не высасываю эль бочонками, словно свинья.

— Верно, тогда что ты в таком случае делаешь? — перебил Болсгар, но Гвинет лишь еще больше распалилась.

— Как подобает всякой леди, занята шитьем и вышиванием, а больше ничем, как и велел милорд Вулфгар. — И, бросив на Эйслинн косой взгляд, добавила: — Откровенно говоря, стараюсь ни во что не вмешиваться.

Она замолчала, услышав за спиной хныканье, и резко обернулась. Маленький Брайс обнаружил ее шитье и, потянув к себе пяльцы, безнадежно застрял в мотках ниток. Теперь он пытался высвободиться из крепкой паутины, но только еще больше все запутал. Гвинет завизжала и, нагнувшись, вырвала нитки из крошечных пальчиков.

— Грязное отродье! — завопила она и шлепнула малыша по ручке, оставив красный след. Мальчик поджал губки и набрал в грудь воздуха, готовясь зареветь.

— Мерзкий ублюдок! — снова прорычала Гвинет. — Я научу тебя…

Внезапно раздался глухой стук — она тяжело приземлилась на пол. Ловкая подножка Эйслинн сбила ее с ног. Глаза Гвинет бешено сверкнули, но тут же испуганно раскрылись, когда она увидела, что Эйслинн нависла над ней, широко расставив ноги. Медные пряди сверкали в свете очага, и фиалковые очи метали разъяренные искры. В руках она сжимала веретено, словно копье, готовое вонзиться в грудь врага.

— Запомни, Гвинет, — жестко произнесла Эйслинн, — я могу вынести все твои выходки. Я взрослая женщина и многое повидала. — Она подалась вперед и угрожающе взмахнула веретеном. — Но, норманн или сакс, темный, светлый, зеленый или красный, этот ребенок мой, и если осмелишься еще раз тронуть его, лучше сразу бери в руки меч, потому что я возьму тебя за ноги и разорву! Слышишь?!

Гвинет, открыв от изумления рот, медленно кивнула. Эйслинн отошла от нее и, подняв ошеломленного Брайса, тихо заворковала что-то ему на ухо, стараясь успокоить. Гвинет встала, собрала шитье, отряхнула юбки и, не в силах встретиться взглядом с ухмыляющимися мужчинами, отправилась к себе.

Позже, в своей спальне, Вулфгар молча наблюдал за укладывавшей ребенка Эйслинн, дивясь, как она может мгновенно превратиться в разъяренную ведьму при малейшей угрозе ребенку и тут же обернуться изящным грациозным созданием, передвигающимся по комнате словно в медленном соблазнительном танце. Белая рубаха развевалась с каждым ее движением и временами так и льнула к налитым грудям и крутым бедрам. Вулфгар почувствовал, как неутолимый голод снова загорелся в нем, и лишь только Эйслинн подошла ближе, поймал ее и впился ей в губы. Но крик Брайса тотчас заставил их встрепенуться.

— Подожди, пока малыш не заснет, — шепнула жена. — А потом утолишь свою похоть.

— Похоть? — разочарованно пробурчал Вулфгар. — Интересно, кто эта девица, которая раскачивает передо мной своими тощими бедрами и бесстыдно ласкает на людях, пока у меня штаны не начинают лопаться?

Он снова нежно поцеловал жену, прежде чем растянуться в кресле. Эйслинн низко нагнулась, чтобы подбросить дров в очаг, и белоснежные полушария, увенчанные розовыми сосками, едва не вырвались из распахнутого ворота рубахи.

— Осторожнее, любовь моя, — тихо пробормотал он. — Иначе я опять могу разбудить ребенка.

Эйслинн, красная как рак, быстро выпрямилась, прекрасно понимая, что это не пустая угроза.

— Посмотри за малышом, — мило улыбнулась она. — Я должна кое о чем поговорить с Мидерд и объяснить, что готовить на завтра.

Накинув шаль на плечи, она быстро вышла, оставив Брайса на его попечение. Вулфгар на минуту закрыл глаза и расслабился, наслаждаясь небывалым покоем и теплом, разлившимся в душе. Но кто-то потянул его за щиколотку. Вулфгар посмотрел вниз и увидел, что Брайс подкатился к нему и теперь пытается сесть, уцепившись за его ноги. Наконец ему это удалось, и он уставился на Вулфгара широко раскрытыми синими глазенками. Мальчик совсем не испугался гиганта норманна, наоборот, расплылся в широкой улыбке и восторженно замахал пухлыми ручонками, но тут же опрокинулся на спину. Подбородок внезапно задрожал, а по щекам покатились огромные слезы. Вулфгар, всегда терявшийся, когда кто-то плакал, посадил ребенка себе на колени.

Слезы мгновенно высохли, и малыш, обрадованный своим новым положением, потянул за ворот рубашки Вулфгара. Припав к широкой груди, он погладил склоненное к нему лицо. Через несколько минут мальчик зевнул, устав от новой игрушки, устроился поудобнее и мирно заснул.

Вулфгар долго сидел неподвижно, боясь разбудить Брайса. В душе росло странное ощущение счастья. Неужели это милое беспомощное существо так беззаветно доверяет ему?!

Маленькая грудь мерно вздымалась с каждым вздохом малыша. Что, если он действительно — плод его чресел и похоти, которую Вулфгар когда-то бездумно утолял с молодой прекрасной пленницей?

«Парнишка приник ко мне так спокойно и беззаботно, — размышлял Вулфгар, — однако я отверг его любовь. Почему же он приходит ко мне, хотя я стараюсь его не замечать?»

Мысли рыцаря беспорядочно метались, однако шли минуты, и он медленно начал осознавать, что связан чем-то большим, чем просто обеты. Существуют и другие привязанности, запускающие в сердце крохотные крючки, которые нельзя вырвать, не оставив глубоких шрамов. Брачные клятвы — всего лишь обещания, выполнение которых сковало его куда крепче любых слов.

Он еще раз взглянул на невинное спокойное личико и понял — не важно, кто отец. Отныне этот ребенок — его.

Свирепый норманнский рыцарь наклонился и поцеловал головку, лежавшую у него на груди. Почувствовав рядом чье-то присутствие, Вулфгар выпрямился и встретился взглядом с сияющими глазами жены. Она смотрела на мужчину, державшего ее ребенка, и чувствовала безмерную, безграничную любовь к обоим.

Настал новый день, и Вулфгар, как было задумано, отправился на запад со своими людьми. Не прошло и часа, как вспышка с холма предупредила их о нападении к востоку от Даркенуолда. Вулфгар выругался, развернул коня и пустился вскачь, то и дело подгоняя своих людей. Лишь один задержался, чтобы передать, куда они поехали. Отряд миновал замок, но тут кто-то из лучников окликнул Вулфгара и показал на башню, откуда сигналил другой дозорный. Шайка разделилась и сейчас сжигает дома к северу и югу. Ярость всколыхнулась в Вулфгаре с новой силой. По его приказу отряд тоже разделился. Он едва успел расстаться с Гауэйном и Милберном и направиться на север, когда пришло известие, что грабители подожгли поле к западу от его владений.

Лицо Вулфгара потемнело. Он и его люди всего лишь несколько часов назад отдыхали в том месте. Откуда фламандцам могут быть известны его намерения? Почему они так легко избегают стычки?

Вулфгар отдал короткий приказ и отослал гонца к Гауэйну и Милберну, дабы те встретились с ним близ Даркенуолда.

Так продолжалось до самого вечера. Ему даже издали не удалось увидеть ни одного члена шайки, хотя они все еще наносили ощутимые удары. К закату сигналы перестали поступать, и Вулфгар предположил, что грабители укрылись в одном из многочисленных лесов или болот, где их невозможно отыскать. Он проклял все на свете и вместе с устало обмякшими в седлах людьми вернулся в Даркенуолд.

Вулфгар ворвался в дом, так хлопнув дверью, что грохот пронесся по залу, и Брайс, игравший на волчьей шкуре, зашелся в громком плаче. Эйслинн отложила прялку, подняла малыша и прижала к груди. Но взгляд ее не отрывался от Вулфгара. Тот раздраженно вышагивал перед очагом, хлопая латными рукавицами по бедру.

— Похоже, им известно о каждом моем движении еще до того, как я что-то предприму! — взорвался он. — Если бы я даже поделился с ними своими мыслями, они и то не смогли бы искуснее увертываться от меня! — Неожиданно остановившись, Вулфгар уставился на жену. — Они могут знать, только если… — Он покачал головой, смущенный собственными догадками. — Кто мог сообщить им? Эйслинн, кто-нибудь сегодня покидал город?

— Я не присматривалась, — пожала плечами Эйслинн, — но люди, старались держаться поближе к замку и по большей части передвигались пешком.

— Но может, Керуик? Или Майда? — допытывался Вулфгар. Эйслинн яростно затрясла головой:

— Нет, Керуик все время был в замке с Бофонтом, а Майда целый день играла с Брайсом.

— Я просто подумал… — вздохнул Вулфгар, однако Эйслинн видела, что муж по-прежнему обеспокоен. Он приказал Сенхерсту привести Суэйна и Болсгара, а когда те пришли, позвал их на башню, подальше от любопытных глаз и ушей. Взглянув на расстилавшиеся внизу поля, Вулфгар с горечью признался: — Я владею всего лишь небольшим поместьем, но не в силах защитить его от шайки жалких мародеров. Даже дозорные нам не помогают.

— Они наблюдают только за большими отрядами, — пояснил Болсгар. — Если фламандцы разбиваются по два-три человека и носят норманнские плащи, никто не обращает на них внимания, а когда грабители снова соединяются, уже поздно их преследовать.

— Верно, — кивнул Вулфгар. — В таком случае пусть часовые сообщают обо всех одиноких всадниках и следят, куда они поехали. Придется изобрести новые сигналы. Последи за этим, Болсгар.

— Вулфгар, — неожиданно заговорил Суэйн, — меня вот что тревожит: ты всегда рассказываешь при всех о наших намерениях, и мы вот уже два дня не можем перехватить врагов. Мне кажется, среди нас есть предатель. Давай отныне никому не говорить о наших планах.

— Ты прав, Суэйн, и я терзаюсь оттого, что не могу назвать имя иуды, — кивнул Вулфгар, ударив кулаком по перилам. — Возможно, кто-то научился разгадывать наши сигналы. Хотя, будь это так, проще убить часовых. Завтра мы сделаем, как ты советуешь. Никому ни слова о разговоре. Болсгар, запрети дозорным передавать сигналы о том, куда мы поедем.

Болсгар отправился выполнять приказ, а потом они все встретились в зале и воздали должное стряпне Хейлан. После ужина Вулфгар взял Брайса у матери, и все трое поднялись к себе. При виде столь необычного зрелища Болсгар и Суэйн переглянулись и подняли кружки с элем в безмолвном тосте.

Брайс восторженно ворковал, пока Вулфгар»возился с ним на шкурах, разостланных у очага. Наконец Эйслинн положила малыша в колыбель, налила вина в чашу и вручила мужу, а сама, скрестив ноги, села на постели, пока он пил. Когда кубок опустел, Вулфгар, влюблено глядя на жену, притянул ее к себе и прижался к губам нежным поцелуем. Эйслинн вздохнула и провела пальцем по щеке мужа:

— Ты устал, господин.

— Верно, но ты добавила в чашу эликсир юности, — прошептал он, лаская губами ее щеку. — Я чувствую себя так, словно день только начинается.

Он ослабил завязки ее рубахи и распахнул ворот. Жадному мужскому взору открылась полная грудь. Его руки обвились вокруг ее шеи, и они порывисто сжали друг друга в объятиях. Губы приникли к губам, и пламя разгоралось все сильнее, но Брайс мирно спал в своей кроватке, не ведая о бушующем урагане.

На следующее утро Вулфгар со своими людьми выехали с самого рассвета и ждали в маленькой рощице, пока дозорные не просигналили о появлении шайки. Они пустили коней во весь опор, и, когда прибыли на место, первый дом только занялся. Охапки сена были разбросаны так беспорядочно, словно их просто не успели поджечь, но отряду удалось спасти жилище крестьянина.

На холме вспыхнуло яркое пятнышко, и Вулфгар снова вскочил в седло. На сей раз пожара не было, лишь все еще дымился небольшой костер, разложенный грабителями. Они снова скрылись, но не успели замести следы. Уверенность в близком успехе подогревала пыл норманнов. Всадники пришпорили коней. Последовал новый сигнал, и они свернули на юг, как раз вовремя, ибо показались фламандские штандарты. Налетчики снова бросились врассыпную, и люди Вулфгара отправились в погоню.

Просигналили еще раз, и по приказу Вулфгара его люди ринулись на север. Они взобрались на вершину холма, как раз когда незваные гости вновь собрались, и норманны возобновили преследование. Разбойники поскакали к краю болота и вновь рассеялись. Воины Вулфгара бросились за ними, выманили фламандцев из укрытия, и вскоре двое уже лежали, пронзенные стрелами. Вулфгар подтвердил, что они действительно фламандцы, правда, на одежде не было гербов и никто не смог назвать имя их предводителя.

Остальные скрылись, и воины в ожидании сигнала от часовых немного отдохнули и перекусили. Однако в этот день удача им больше не улыбнулась. Наступила тьма, но грабители больше не показались. Пришлось возвращаться в дом. Вулфгар почувствовал себя немного увереннее. Мародеры не нашли сегодня ни отдыха, ни еды, и теперь до рассвета им придется так или иначе пополнить припасы. Вулфгар поклялся, что не даст покоя грабителям, пока они не покинут его земли или не сдадутся. У него уже возник план разоблачения предателя, хотя пока невозможно было сказать, кто из горожан или домочадцев нарушил клятву верности.

Позже он пригласил Эйслинн и Болсгара прогуляться по морозцу.

— Нужно во что бы то ни стало обнаружить того, кто столковался с врагом. Мои люди будут покидать дом по двое еще до восхода солнца и ждать за холмом. Я отправлюсь с Суэйном и Гауэйном, чтобы попытаться найти фламандцев.

— Вулфгар, опасно выезжать с такими малыми силами, — пробормотала Эйслинн. — Их человек двадцать или больше.

— Но, любовь моя, выслушай же, — попросил он. — Я соединюсь со своими людьми, и мы не спеша поедем на восток, где в последний раз видели налетчиков. Должно быть, они раскинули лагерь неподалеку. Вы с Болсгаром будете следить за домом и городом. Если кто-то выйдет в неурочный час, вы его увидите и пошлете гонца. Как только мы убедимся, что они предупреждены, снова попытаемся их рассеять, прежде чем они наделают бед. Может, даже сумеем прикончить нескольких, а если к тому же отыщем шпиона, значит, одержим победу.

Болсгар согласился, и, уверившись, что Вулфгар не подвергнется опасности, Эйслинн наконец кивнула. Вулфгар обнял жену за плечи:

— Вот и молодец. Мы еще им покажем!

Вулфгар проснулся задолго до рассвета и, выглянув из окна спальни, увидел, как его люди разъезжаются по двое и по трое, стараясь держаться в тени. Когда во дворе никого не осталось и на небе показались первые лучи солнца, он оделся, повесил на руку кольчугу и вместе с Эйслинн спустился вниз, чтобы позавтракать. Болсгар с Суэйном присоединились к ним, и вскоре Бофонт и Гвинет тоже появились в зале, сонно потирая глаза и зевая. Увидев, что все собрались, Вулфгар поднялся:

— Пойдем, Суэйн. Воры не будут ждать, пока мы наедимся. Позовем Гауэйна и отправимся на поиски мятежников.

Суэйн что-то недовольно пробормотал и встал. Вулфгар надел кольчугу и шлем, норвежец подвесил к поясу меч и боевой топор, предварительно попробовав пальцем, не затупилось ли лезвие.

— Кажется, мой малыш жаждет сегодня крови, — рассмеялся он, блеснув глазами. — Может, он и отыщет парочку черепов, которые так и хочется раскроить!

— Будем надеяться, что вам повезет больше, чем в последние дни, — процедила Гвинет. — Похоже, мне придется запирать на засов двери дома, хотя бы для того, чтобы спасти девичью честь от мародеров.

— Не тревожься, сестрица, — насмешливо бросил Вулфгар. — Вряд ли кто-то тебя побеспокоит.

Лицо Гвинет исказила уродливая гримаса. Но Суэйн тут же фыркнул:

— Ошибаешься, Вулфгар, она не волнуется. Скорее уж считает минуты до их появления.

И побыстрее вышел из дома. За ним последовал Вулфгар. К ним присоединился Гауэйн, и на виду у всех они свернули к западу.

Болсгар стоял на башне дома вместе с дозорным и не сводил глаз с деревни. Бофонт объезжал окрестности, а Эйслинн сидела в спальне, у окна, за приоткрытыми ставнями, откуда могла видеть дальний конец деревни и тропинку к болоту и лесу. Хижина Майды была в другой стороне, и Эйслинн боялась, что мать нашла наконец способ отомстить Вулфгару без ведома дочери.

Эйслинн пыталась заняться шитьем, но иголка то и дело выскальзывала из пальцев. Она страшно тревожилась, что план мужа провалится, а сам он попадет в ловушку. Неужели она потеряет его? Эта мысль была невыносима, и с каждой секундой Эйслинн все больше волновалась.

Неожиданно сердце ее подпрыгнуло — кусты возле самого края болота зашевелились. Женская фигура прокралась в заросли. Холодный страх пробудился у нее в груди. Неужели это все-таки Майда?

Эйслинн присмотрелась, пытаясь определить неизвестную по походке и манерам, но темный плащ скрывал женщину с головы до ног. Что, если это другая? Например, Хейлан? Нашла себе фламандского покровителя?

Женщина оказалась на открытом месте, и Эйслинн поняла, что это не ее мать, — она шагала слишком быстро и энергично для старухи. Неожиданно шпионка остановилась и оглянулась, и Эйслинн громко охнула. Даже с этого расстояния и в тени можно было разглядеть узкое худое лицо Гвинет.

Эйслинн наблюдала, как золовка скрывается в ивовых зарослях, и в конце концов заметила мужчину в крестьянской одежде, выступившего навстречу Гвинет. Они, по всей видимости, обменялись несколькими словами, прежде чем незнакомец снова исчез в чаще. Гвинет подождала немного и пустилась в обратный путь.

Убедившись, что Брайс еще спит, Эйслинн позвала Болсгара и, пока старик спускался, нервно бегала по залу, гадая, как помягче сказать ему о дочери.

— Что, девочка? — спросил Болсгар, увидев ее. — Зря ты меня отрываешь от дела. Я должен выследить предателя и к тому же не слишком доверяю дозорному.

Эйслинн глубоко вздохнула:

— Я знаю, кто он, добрый Болсгар. Видела… видела, как Гвинет встречалась с каким-то мужчиной у болота.

Старик оцепенел и с ужасом уставился на нее, сморщившись от муки. Он настойчиво искал в лице Эйслинн хоть какой-то намек на неправду, но увидел лишь отражение собственной боли и сочувствие к нему.

— Гвинет, — тихо вздохнул он. — Конечно. Кроме нее, некому.

— Она скоро явится, — предупредила Эйслинн.

Болсгар кивнул, думая о чем-то своем, и встал у огня. Его широкие плечи устало опустились.

Дверь распахнулась, и Гвинет переступила порог, что-то весело напевая. На щеках играл легкий румянец, а белые волосы разметались по костлявой груди. Болсгар угрюмо нахмурился при виде дочери.

— Что тебя так расстроило, отец? — проворковала она. — Не наелся за завтраком? Или еда плохо улеглась в животе?

— Нет, дочь, — проворчал он. — Другая забота терзает мое сердце. Мысль об изменнице, которая предает свою семью. Глаза Гвинет широко распахнулись.

— Какую ложь ты вбила ему в голову, сука? — прорычала она, оборачиваясь к Эйслинн.

— Это не ложь! — заревел Болсгар и уже спокойнее продолжал: — Я знаю тебя лучше других, и ты никогда в жизни ни о ком, кроме себя, не заботилась. Да, это ты изменница. Но почему? Почему ты помогаешь негодяям, старающимся обескровить наши земли? Каких друзей ты выбрала? Сначала этот черный, как мавр, мерзавец Рагнор, а теперь фламандцы!

Эйслинн увидела, как при упоминании имени Рагнора Гвинет гордо вздернула подбородок. Все встало на свои места. Она наконец поняла истинную причину предательства Гвинет и с криком вскочила:

— Это Рагнор! Он предводитель мародеров! Кто еще знает так хорошо расположение домов и здешние места? Она готова прикончить всех нас ради Рагнора!

Постаревший от горя, Болсгар надвинулся на Гвинет.

— Клянусь Богом, — выдавил он, — из-за тебя этот день стал самым черным в моей жизни!

— Еще чернее, чем тот, когда ты узнал, что твой драгоценный сынок — бастард? — заносчиво прошипела она отцу. — Вы с этой саксонской потаскухой лишили меня всего и отняли последнюю гордость. Это я, я должна была стать хозяйкой дома, но вы превратили меня в ничтожество, нищенку, молящую о подаянии! Мне было запрещено даже отвечать на оскорбления и грубую ложь, которыми чернили меня все, кому заблагорассудится! Мой родной отец радуется, как дитя, когда меня…

Рука Болсгара оставила на ее щеке красный отпечаток. Удар был такой силы, что Гвинет отлетела к столу.

— Не зови меня своим отцом! — прорычал он… — Ты мне не дочь!

Гвинет оперлась о столешницу и уставилась на него горящими ненавистью глазами.

— Ты так любишь Вулфгара, хотя все зовут его бастардом?! — завопила она, потирая ушибленную щеку. — В таком случае молись о том, чтобы этот день тянулся как можно дольше, потому что завтрашнего он не увидит.

— Они заманят его в ловушку! — охнула Эйслинн. — О Болсгар, они устроят засаду и убьют Вулфгара!

Глаза ее хищно блеснули. Одним прыжком оказавшись возле Гвинет, она схватилась за рукоять кинжала.

— Где, сука? — прошипела она. Куда девалась обычно мягкая, спокойная Эйслинн? Вместо нее теперь появилась разъяренная тигрица. — Говори, или я вырву твое подлое сердце из этой тощей груди!

Гвинет нерешительно замялась, хорошо помня, какова Эйслинн в ярости.

— Слишком поздно помогать моему братцу-бастарду, — наконец выдавила она, — поэтому я назову место. Его труп скорее всего уже сейчас валяется в лесу возле Крегана.

Потупясь под их взбешенными взглядами, она скользнула в кресло и сложила руки на коленях. Эйслинн стала допрашивать золовку, а Болсгар неверяще воззрился на дочь, все еще не в силах опомниться. Но Гвинет упорно молчала, и Эйслинн обернулась к старику.

— Поезжай скорее, Болсгар, — умоляюще попросила она со слезами на глазах. — Гони коня во весь опор и предупреди Вулфгара. Еще есть время. Он ожидает известий о предателе и поэтому не торопится.

Болсгар, отвернувшись от дочери, схватил плащ и шлем и поспешил прочь.

Вулфгар вышел из зала и поехал на запад, подальше от посторонних глаз, а потом повернул Гунна и присоединился к своим людям. Спешить было некуда, и он разослал всадников охранять фланги и разведать, нет ли засады, а сам остановился, присматриваясь к холмам и лежавшей за спиной дороге.

Вдали показалось крошечное облако пыли, и они решили подождать всадника. При виде Болсгара Вулфгар изумленно поднял брови. Старик натянул поводья.

— Рагнор! Предводитель шайки — Рагнор! Гвинет предала нас. Фламандцы устроили тебе ловушку в Крегане. Едем скорее! По дороге все расскажу!

Вулфгар пришпорил Гунна, а Болсгар, задыхаясь, стал рассказывать подробности. Вулфгар молчал, потрясенный изменой Гвинет. За лесом поднялся столб дыма, словно в подтверждение слов Болсгара. Они подъехали к опушке леса. Вулфгар, остановившись, начал отдавать приказы:

— Болсгар! Суэйн! Останетесь со мной! Проверьте оружие. Гауэйн! Милберн! Возьмите половину людей и скройтесь в чаще. Когда услышите мой сигнал, бросайтесь в атаку. Мы выманим их на открытое место и там посмотрим, кто кого.

В лесу царила почти неестественная тишина. Легчайший шорох, казалось, эхом отдавался от деревьев. То и дело попадались огромные дубы, с которых свисали длинные бороды мха. Поваленные деревья преграждали путь, и вся дичь почему-то исчезла. Даже птицы не пели, а в кустах не шуршали проворные зайцы. Тишина и едва слышный топот копыт.

Воины свернули с тропинки и очутились в угрюмой темноте, где лишь солнечные зайчики плясали на ветвях и расцвечивали мрак. Всадники ехали параллельно тропе, пока не увидели свет с противоположной стороны, а через просветы в кустах не показались руины Крегана. Тогда они снова повернули коней и стали потихоньку пробираться вперед и замерли, услышав приглушенный шепот. Сначала придется напасть на конников, а потом в открытом поле спешатся лучники и пустят в ход стрелы.

Они ждали, и ожидание становилось нестерпимым. Наконец Вулфгар решил, что у остальных было достаточно времени занять позиции, и его пронзительный боевой клич прозвучал в лесу. Мужчины послали лошадей в галоп.

В безумном хаосе битвы было неясно, сколько всего нападающих. Казалось, все новые и новые всадники появляются со всех сторон из чащи леса. Фламандцы, видя безнадежность борьбы, ринулись в поля, расстилавшиеся перед разрушенным городом. Тот рыцарь, который их вел, велел отряду остановиться, сомкнуть щиты в сплошную стену и держать наготове луки. Коней оставили в лесу, и теперь грабители были на глазах у нападавших.

Вулфгар велел лучникам спешиться на опушке леса, а сам с пятью рыцарями поехал вперед. Суэйн держался справа, Болсгар — слева, а рядом с ними — Гауэйн и Милберн. Вулфгар поднял пику со своим штандартом и громко крикнул:

— Сдавайтесь! Вы побеждены!

— Нет! — прокричал в ответ рыцарь. — Мы наслышаны о милосердии Вильгельма к мятежникам! Лучше умереть здесь, чем под топором палача! — И, потрясая поднятыми мечом и щитом, позвал: — Выходи на бой, норманн!

Вулфгар огляделся, взял наперевес пику, взмахнул рукой, и дождь стрел осыпал врага. Он пришпорил Гунна и помчался вперед. Его длинная пика пронзила одного из фламандцев, пробив стену щитов. Остальные быстро прорвали оборону. Предводитель рыцарей попытался было снова выстроить своих людей, но Вулфгар и его люди не позволили. На сей раз он ударил не в центр, а с краю, прикончил какого-то грабителя и открыл путь остальным. Вулфгар уронил пику, взмахнул мечом и ринулся вперед, прорубая широкую дорогу. Половина норманнских лучников выхватила мечи и присоединилась к сражавшимся. Уцелевшие продолжали держаться позади и время от времени выпускали стрелы по убегавшим фламандцам.

Наконец на поле остались лишь раненые и умирающие. Только рыцарь все еще был на ногах. Вулфгар отозвал своих людей, и незнакомец безмолвно воткнул меч в землю и сложил руки на рукояти. Вулфгар спрыгнул с коня и приблизился к противнику. Силы были неравны, но рыцарь умер с честью.

Суэйн с Болсгаром поискали среди павших Рагнора и Вашеля, но не обнаружили ни того, ни другого. Трое норманнов были убиты, а шестеро ранены, но могли держаться в седле. С фламандцев сняли оружие и доспехи и сложили тела рядом, чтобы потом похоронить. Вулфгар с тяжелым сердцем оглядел горизонт, гадая, где могут быть благородные кузены.

Эйслинн, вне себя от беспокойства, вышагивала по залу. Вулфгар в опасности, и все по вине этой женщины! Она снова повернулась к золовке, готовая наброситься на нее с упреками, но заметила, что глаза женщины прикованы к двери. Эйслинн непонимающе пожала плечами и вновь взглянула на Гвинет, но та уже опустила глаза вниз. Эйслинн недоуменно нахмурилась и вновь попыталась заняться шитьем, искоса наблюдая за Гвинет. Однако изменница оставалась неподвижной и постоянно посматривала на дверь.

— Мы знали, что предатель среди нас, Гвинет, — осторожно начала Эйслинн. — Вулфгар никуда не поехал бы, не дождавшись вестей от нас. Скорее уж твой Рагнор встретит сегодня свой конец.

Но Гвинет лишь слегка пошевелилась и пробормотала:

— Рагнор не умрет.

— Норманны выехали рано, но только с тем, чтобы дождаться Вулфгара за холмом, — пояснила Эйслинн, пристально глядя на Гвинет. Но та, не меняясь в лице, спокойно повторила:

— Рагнор не умрет.

Эйслинн оперлась о подлокотники кресла и резко вскочила. Гвинет наконец подняла голову.

— Рагнор не умрет, потому что вот-вот явится сюда?! — воскликнула Эйслинн и по торжествующему лицу Гвинет поняла, что угадала. Не тратя времени, она велела часовому в башне позвать Бофонта и всех его людей. Норманн отправился выполнять приказ, а Эйслинн не спускала глаз с Гвинет, держа руку на рукояти кинжала. Снаружи послышался конский топот, и Эйслинн выхватила клинок, готовая ринуться на врага, хотя бы с этим ненадежным оружием, но, к ее облегчению, в зале появился Бофонт. За ним следовал норманнский воин. Рыцарь огляделся, но, не увидев ничего необычного, обратил на Эйслинн вопросительный взор.

— Госпожа?

В этот момент в зал, задыхаясь, ворвался Керуик в сопровождении дозорного. Теперь уже все мужчины уставились на Эйслинн.

— Рагнор спешит сюда со своими людьми в надежде устроить засаду Вулфгару, — сообщила Эйслинн. — Нужно покрепче запереть двери и окна.

Все принялись закрывать ставни, а Бофонт задвинул тяжелый дверной засов. Эйслинн неожиданно припомнила ночь, когда напали норманны, почти услышала треск сломанного засова, разлетевшегося под натиском тарана. Хорошо, что мать сегодня не явилась в дом. Ее рассудок не выдержал бы повторения ужасной сцены.

Эйслинн лихорадочно соображала, что еще необходимо сделать, и наконец вспомнила:

— Бофонт, дозорные! Пошли Вулфгару сигнал возвращаться в Даркенуолд, и молитесь, чтобы он его увидел!

Рыцарь окликнул дозорного, и тот спустился с башни. Они решали, как лучше передать Вулфгару сообщение, когда в дверь громко заколотили и Рагнор потребовал его впустить. Прежде чем кто-то успел опомниться, Гвинет подлетела к порогу и отодвинула засов. Прочная дубовая дверь распахнулась, и в зал вошли два незнакомца, сопровождаемые Рагнором, Вашелем и еще двумя мужчинами в доспехах. Все были одеты, как норманны, однако Бофонт не задумываясь выхватил меч и встал перед ними. Один из незваных гостей метнул копье, и дозорный рухнул на пол с торчавшим в груди древком. Второй воин встал рядом с Бофонтом, но Вашель поразил его мечом. Бофонт, оставшись в одиночестве, стал мужественно обороняться, а Керуик схватил Эйслинн за руку и потащил по лестнице в спальню. Вашель зашел сзади и, сжав обеими руками рукоять, ударил храброго рыцаря в спину. Ему удалось пробить звенья кольчуги. Бофонт с криком упал. Глаза невидяще уставились в потолок. Дыхание прервалось.

Керуик втолкнул Эйслинн в комнату, закрыл за ней дверь и схватил со стены старые щит и меч, исполненный решимости задержать врага, насколько возможно. Вскоре в спальню ворвались двое мятежников. Позади следовал Рагнор.

— Оставь глупые игры, саксонский пес! — бросил он, самоуверенно улыбаясь. — Чем ты можешь защитить даму? Ее все равно уведут, когда ты сдохнешь, только и всего.

— Я не уйду, даже если придется отдать свою жизнь, — твердо ответил Керуик. — Ну же, Рагнор, подходи, я мечтал об этом с той самой минуты, когда ты впервые посмел дотронуться до моей нареченной!

— Значит, и ты, сакс? — покачал головой Рагнор. — Неужели все мужчины попали под власть ее чар?

Керуик отбил удар копья и вонзил меч в живот одного из нападавших. Тот упал, но меч Рагнора опустился на оружие Керуика и переломил лезвие у основания. Следующий удар пришелся на щит, но копье второго негодяя задело руку сакса. Рагнор снова размахнулся и сбил с ног Керуика. Кровь хлынула из головы сакса, и он повалился под ноги норманна. Тот отбросил его пинком и распахнул дверь.

Эйслинн охнула при виде Рагнора, с широкой улыбкой вставшего на пороге.

— Я же говорил, что заполучу тебя, голубка, — рассмеялся он. — И время пришло.

Глаза Эйслинн сверкнули, но она ничем не выказала страха. И тут ребенок в колыбельке заворочался. Рагнор на мгновение замер и тотчас шагнул в угол, поднимая меч. Эйслинн с криком повисла у него на руке, но он легко стряхнул ее пощечиной, и она безвольно сползла на пол, но тут же вскочила. Из уголка рта тянулась кровавая струйка.

— И ты способен убить родного сына? — насмешливо бросила она.

— Может, он и мой, но я все-таки сомневаюсь, — спокойно откликнулся Рагнор. — Лучше уж пусть умрет, чем окажется отродьем Вулфгара.

Он снова поднял меч.

— Не-е-ет! — вскрикнула Эйслинн, и что-то в ее голосе заставило Рагнора остановиться и взглянуть на нее. Она приставила клинок к своей груди, а глаза угрожающе блеснули.

— Только коснись ребенка, и я покончу с собой. Ты знаешь Вулфгара и не сомневайся: ни на земле, ни в аду не найдется такого уголка, где бы ты мог от него спрятаться.

— Бастард меня больше не побеспокоит, — жестко рассмеялся Рагнор. — Сейчас мои люди наверняка забрасывают грязью его могилу.

— Берегись, любовь моя, — донесся с порога голос Гвинет. Она решилась подняться наверх, боясь слишком надолго оставлять любовника наедине с Эйслинн. — Вулфгар предупрежден. Меня разоблачили, и мой отец отправился к нему. Они наверняка расставили свою ловушку. Рагнор сунул меч в ножны и глубоко задумался.

— Это сулит беду, дорогая, — пробормотал он наконец. — Я знаю, как удачлив бастард! Он сумеет выжить, и если раньше я хотел держать остальных в узде, захватив его жену в заложницы, пока мы окончательно не разорим поместье, теперь, боюсь, придется бежать. У меня больше нет людей.

Оглядев Эйслинн, державшую Брайса на руках, норманн понял, что разлучить мать с ребенком вряд ли удастся, а время дорого. Он обернулся к Гвинет:

— Прихвати побольше еды из подвала. Мы должны отыскать Эдгара у северных шотландцев и принести ему клятву верности. Поспеши, дорогая. Не теряй ни минуты. — Он обернулся к Эйслинн и приказал: — А ты бери мальчишку! Он тоже сгодится в заложники, хотя Вулфгар наверняка видит в нем лишь досадную помеху. Но предупреждаю, голубка, если хочешь видеть дитя живым, заметай следы на дороге и не пытайся нас задержать.

— Ты сам изрядно следишь, куда бы ни направлялся, — прорычала Эйслинн. — Трупы и разрушенные дома! И мой малыш не помеха! Но я не оставлю его здесь, — прибавила она, стараясь говорить как можно небрежнее. — За ним обязательно придут. Вулфгар считает ребенка твоим и не обращает на него внимания, хотя следит, чтобы о нем заботились.

Рагнор подозрительно прищурился.

— А драгоценная Гвинет утверждает иное. Будто бы бастард назвал отродье своим и последнее время нянчится с ним. Думаю, стоит и его взять с собой.

— Видно, эта сука распустила язык, — прошипела Эйслинн.

— Не говори о ней плохо, любимая. Она верно служила мне, — отозвался Рагнор.

— Да, — задохнулась от ярости Эйслинн. — Но остальным, в том числе и себе, сослужила плохую службу.

— Гвинет мечтала положить мир к своим ногам. И кто может отказать этому нежному цветку? — рассмеялся Рагнор, хотя его тон противоречил словам. И неожиданно резко он приказал: — Довольно болтовни. Бери с собой что хочешь, но побыстрее. Мне это надоело.

Эйслинн побросала в узелок одежки. Брайса и сняла с колышка теплый, подбитый мехом плащ.

— Это все! — бросил Рагнор. — Придется тебе обходиться тем, что есть.

Он вывел ее из спальни, оттащил от Керуика, хотя Эйслинн уже хотела опуститься на колени возле сакса, и вытолкал из зала, не дав попрощаться с Бофонтом.

Гвинет уже сидела на серой в яблоках кобыле Эйслинн. На ней было красивое платье, купленное на оставленные им с Болсгаром деньги Вулфгара. Маленькая чалая лошадка была оседлана для Эйслинн. Рагнор подсадил ее в седло и вскочил на своего коня.

— Помни, голубка, — предупредил он, — я убью мальчишку, если ты дашь мне повод.

Эйслинн вздрогнула и кивнула, но Гвинет, наслаждаясь возможностью отомстить, вновь задержала отъезд. Она сняла свой шерстяной плащ, сунула его Эйслинн и заставила ее отдать бархатный, подбитый мехом. Рагнор не сделал попытки помешать любовнице и насмешливо наблюдал за происходящим. Гвинет подъехала к нему и улыбнулась.

— Разве я не красавица, милорд? — кокетливо спросила она. Рагнор тронул коня и рассмеялся, но при этом упорно смотрел поверх головы Гвинет на Эйслинн.

Глава 25

Вулфгар снова обвел взглядом холмы, и внезапно у него в голове словно эхом отозвались странные голоса. Рыцарь невольно прислушался. Слова звучали все отчетливее. «Рагнор! Эйслинн! Брайс! Даркенуолд!»

Имена повторялись одно за другим, и Вулфгар неожиданно понял намерения Рагнора. Гунн удивленно фыркнул, когда хозяин дернул поводья и, повернув коня, громко крикнул Болсгару:

— Оставайся здесь и проследи, чтобы этих людей похоронили. Они храбро сражались. Милберн, ты тоже задержись. Возьмите десять человек, пусть выроют могилы. Остальные, кто может держаться в седле, за мной!

Суэйн, Гауэйн и еще человек пятнадцать вскочили на коней. Среди них были и раненые, все еще не потерявшие желания стоять до конца. Они летели, как ветер, не давая коням роздыха, пока не остановились у дома. Вулфгар сразу заметил, что с башни не прокричал герольд, возвещая об их приезде, и что Эйслинн не выбежала встретить его. Стараясь не думать о худшем, он соскочил с коня и, бросив поводья Суэйну, вбежал в зал. Картина, представшая его глазам, была настолько ужасной, что кровь стыла в жилах. Такого он не ожидал. Зал был разгромлен, и тело дозорного лежало у входа в башню. На полу, в луже крови, распростерся Бофонт. На лестнице растянулся Керуик, и Хейлан осторожно промывала рваную рану, тянувшуюся от его лба до самого подбородка. Сакс по-прежнему сжимал рукоять древнего меча. На верхней площадке валялся еще один труп, по всей видимости, грабителя. Мидерд в отчаянии ломала руки, а Майда оцепенело скорчилась в темном углу.

— Это Гвинет! — завопила Хейлан. — Эта сука Гвинет открыла им дверь! И сбежала с ними!

Плечи женщины затряслись от рыданий.

— Они похитили леди Эйслинн и маленького Брайса.

Вулфгар словно окаменел. Он казался совсем спокойным, лишь лицо смертельно побледнело, а глаза сверкнули, как сталь. Даже Майда, жавшаяся у пустой колыбели, узрела в них смерть.

— Они забрали ребенка, — продолжала всхлипывать Хейлан, — и я слышала, как он сказал, что убьет его, если леди Эйслинн попытается чинить им препятствия.

— Кто, Хейлан? — мягко, чуть слышно осведомился Вулфгар. — Кто это говорил?

Она удивленно уставилась на него, но тут же поспешила ответить:

— Тот самый, что приезжал с королем, — Рагнор. С ним были еще один рыцарь и четыре воина. Бофонт прикончил одного, прежде чем его самого убили, а второго сразил меч: Керуика. Остальные забрали Эйслинн с малышом и скрылись.

Женщина отвернулась, чтобы перевязать рану Керуика. Все это время Майда, раскачиваясь из стороны в сторону, стонала и рвала на себе волосы. Вулфгар подошел к Хейлан и уставился на израненного шерифа.

— Керуик?

Молодой человек открыл глаза и слегка улыбнулся.

— Я пытался, господин, но их было слишком много. Я пытался…

— Успокойся, Керуик, — шепнул Вулфгар, положив руку ему на плечо. — Вот уже второй раз тебе приходится страдать за госпожу.

В зал ворвался разъяренный Суэйн с топором в руках.

— Они убили конюха. Молодого безоружного парнишку. Перерезали горло.

Он широко раскрыл глаза при виде Бофонта и тихо выругался. Вулфгар, стиснув зубы, смотрел на погибшего рыцаря. Однако, не дав Суэйну опомниться, он резко приказал:

— Разотри и накорми Гунна и своего коня. Мы уезжаем. Налегке. Без доспехов. Никаких вещей.

Викинг кивнул и вышел. Вулфгар обратился к Мидерд:

— Иди в кладовую и отрежь вяленой оленины. Мне нужны два небольших узелка с едой и два меха воды.

Она не успела и шагу сделать, как он взлетел по лестнице в спальню. Через несколько минут Вулфгар вновь появился, в шапочке и рубахе из мягкой оленьей кожи. На плечи была накинута безрукавка из волчьего меха, перетянутая поясом, с которого свисали двуручный меч и хорошо отточенный клинок. Поверх кожаных сапог были надеты обмотки из волчьего меха, затянутые подвязками крест-накрест, по обычаю викингов. Проходя мимо Хейлан и Керуика, наконец-то ухитрившегося сесть, Вулфгар тихо, но хрипло бросил:

— Я слишком долго медлил и вот теперь расплачиваюсь за свою беспечность. Пригляди за домом до моего возвращения, Керуик. Болсгар и мои рыцари тебе помогут.

Мидерд уже принесла все необходимое, и Вулфгар, не тратя больше слов, отправился на конюшню, где разделил припасы с Суэйном и одобрительно кивнул, увидев, что норвежец одет почти так же, как он, да еще успел захватить две торбы с ячменем. Они вскочили на коней и вскоре исчезли из виду.

Болсгар похоронил погибших и, погоняя лошадей, нагруженных трофеями, вернулся домой, где застал бледного измученного Керуика. Хейлан перевязала ему голову и сейчас сидела рядом, держа молодого сакса за руку. Старик выслушал рассказ Керуика. Лицо его потемнело от стыда и ярости.

— Узнать подобное о родной дочери! — простонал он. — Вулфгар, возможно, простит сестру, но не я. И если у него не поднимется рука, я сделаю все, чтобы наказать предательницу!

Он отправился к себе, но немного погодя вернулся, прихватив с собой лишь мешочек с солью, меч и длинный лук. Вскоре за ним тоже захлопнулась входная дверь.

Рагнор погонял коня так, словно сам сатана гнался за ним, и впадал в ярость при малейшей задержке. Эйслинн мучилась с Брайсом. Как выяснилось, заставить его сидеть смирно и одновременно управлять кобылой — задача почти невозможная. Она горько жаловалась, когда Рагнор бил ее лошадь кнутом, хотя понимала, что тот может не пощадить ни ее, ни малыша, если придет в бешенство.

Они старались держаться подальше от Лондона и норманнских патрулей. Рагнор дал им отдохнуть всего несколько часов и поднял с рассветом. Пришлось давиться холодной овсянкой и мчаться дальше. Хотя Эйслинн едва держалась на ногах, но все же радовалась, что передышки так коротки — Рагнор все чаще и чаще обращал на нее взгляд, и она понимала, что, будь у норманна больше времени, он нашел бы способ утолить свою давнюю похоть. Даже по ночам, лежа рядом с Гвинет, он посматривал на Эйслинн, а когда она кормила ребенка грудью, Рагнор под любым предлогом оказывался поблизости.

Брайс по большей части мирно спал у нее на руках, но, просыпаясь, начинал громко плакать, жалуясь на невозможность как следует размяться и поиграть. Рагнор с каждым часом становился все более невыносимым, и даже Гвинет, почти все время молчавшая, не раз подвергалась его жестоким насмешкам.

Эйслинн со своей стороны отказывалась понимать этого человека. Да, он может добраться до северных гор и вести тяжелую жизнь в унылых бесплодных землях, добывая пропитание набегами и воровством или присоединиться к этелингу Эдгару, но неужели думает, что Вулфгар стерпит обиду?

При воспоминании о муже на глаза Эйслинн навернулись слезы. Можно лишь надеяться, что он сумеет освободить их или выкупить. И еще на то, что Болсгар успел предупредить пасынка о ловушке. Невозможно вынести хвастовство Рагнора, гордившегося тем, что ему удалось поставить капкан на бастарда. Немыслимо ежеминутно трястись от страха, что Вулфгара больше нет в живых.

Солнце взошло высоко, и на дороге поднялась пыль. Брайс проснулся, немного поел и долго капризничал, не понимая, почему мать не позволяет ему порезвиться.

Рагнор повернулся в седле и угрожающе рявкнул:

— Заткни рот ублюдку!

Эйслинн тихо запела колыбельную, укачивая малыша, пока тот не задремал. Они оставили позади долины с широкими реками и оказались среди поросших вереском, усеянных холмами пустошей. По пути попалась заброшенная деревенька с полуразрушенными хижинами. Когда они проезжали через то, что год назад было деревенской площадью, из тени неожиданно выступила старая одноглазая ведьма с высохшей правой рукой. В левой она держала грубую деревянную миску, которую и протянула Рагнору.

— Подайте медный грош, ваша милость, — гнусаво завела она, криво улыбаясь. — Всего медяк для убогой, старой…

Рагнор попытался пнуть ее ногой, но та с поразительной ловкостью отскочила, Эйслинн придержала лошадь, и нищенка снова затянула свою песенку:

— Хотя бы монетку или кусочек хлеба, ваша милость…

Эйслинн, пожалев несчастную, бросила ей черствую краюху хлеба, сознавая при этом, что, по всей вероятности, отдает свой обед. Рагнор, презрительно фыркнув, проехал мимо, но внезапно остановился в конце площади, выхватил меч и обратился к Эйслинн:

— Это отродье нас задерживает, и два заложника мне ни к чему.

Эйслинн, прижав Брайса к груди, бесстрашно объявила:

— Ты дал слово, Рагнор. Но прежде чем ты попытаешься дотронуться до него, придется прикончить меня, и когда появится Вулфгар, у тебя вообще не останется заложников.

Из-под плаща показалась рука с крепко зажатым в ней клинком. Остальные всадники отъехали подальше, а Рагнор выругался, проклиная свою глупость и забывчивость. Как он мог оставить ей оружие?

Вашель скрестил руки на груди и ухмыльнулся:

— Что скажешь, кузен? Неужели позволишь этой заносчивой девчонке убить себя?

Гвинет, лучше всех знавшая Эйслинн, воспользовалась всеобщим замешательством и подстегнула лошадь. Серая в яблоках врезалась в кобылку Эйслинн, и Гвинет выхватила кинжал из ослабевших пальцев невестки, пока та старалась сохранить равновесие и не уронить сына. Выровняв наконец лошадку, Эйслинн полыхающими яростью глазами взглянула на сестру Вулфгара.

— Предательница! — прошипела она. — Вечная предательница! Бедняжка Гвинет!

Рагнор, рассмеявшись, сунул меч в ножны.

— Ах, голубка моя, неужели ты никогда не сдаешься? Я убью кого пожелаю, и не тебе меня остановить. Но я дал слово, и если ты не вынудишь меня от него отступить, не намереваюсь причинить зла мальчишке. Скорее уж стоит оставить его со старой клячей и дать ей за труды несколько монет и побольше припасов.

— Ни за что! — охнула Эйслинн. — Ты этого не сделаешь!

— Вон в той долине пасутся козы, — настаивал Рагнор. — У старухи будет вдоволь молока. И если, как ты говоришь, Вулфгар с Суэйном отправятся в погоню, обязательно найдут парнишку и вернут домой.

В Эйслинн вспыхнула крохотная надежда. Кроме того, ей легче будет сбежать одной, не обремененной младенцем.

Наконец, тяжело вздохнув и не вытирая струившихся по лицу слез, Эйслинн отдала сына Гвинет. Та понесла его к старухе, скорчившейся в пыли и жадно жующей корку хлеба. Брайс громко завопил удивительно зычным для такого маленького ребенка голосом, и даже издалека было видно, как радовалась Гвинет, кладя его на руки нищенке. Она долго торговалась и в конце концов отсчитала несколько монет и прибавила еды и небольшой мех с вином, а сама поскорее вернулась к маленькому отряду, оставив старуху удивленно смотреть им вслед.

Теперь началась настоящая гонка. Рагнор не щадил ни людей, ни животных. Вскоре кони покрылись пеной, стали ржать и задыхаться. Они остановились на тенистой поляне, расседлали измученных животных и пересели на свежих, украденных в конюшне Вулфгара.

Пока все отдыхали, Рагнор отвел Гвинет в сторону. Оба долго говорили о чем-то, весело смеясь, словно обменивались шутками. Когда новых коней наконец напоили и накормили, Эйслинн с трудом вскарабкалась в седло и с тяжелым сердцем наблюдала, как ее серая кобылка, отпущенная на волю, медленно трусит прочь. Рагнор подъехал ближе и со странной улыбкой взял у нее из рук поводья.

— Я немного поведу лошадь, голубка, на случай, если ты вдруг захочешь ее повернуть.

Он медленно поехал вперед, позволив обогнать себя остальным, но через несколько минут снова расхохотался:

— Кажется, Гвинет в очередной раз превзошла себя! Убедила старую клячу, что той скоро понадобится кто-нибудь просить за нее милостыню, и если хорошо обучить парнишку, тот может стать неплохим помощником.

Эйслинн ахнула, чувствуя, как внутри все сжалось от ледяного страха, но Рагнор неумолимо продолжал:

— Кроме того, Гвинет перед отъездом предупредила ведьму, что грозный норманнский рыцарь, возможно, будет спрашивать про мальчика, и тогда ей плохо придется.

Он ехидно хмыкнул и, прежде чем Эйслинн успела опомниться, послал коня в галоп, потащив за собой и ее лошадь. Она вцепилась в луку седла, стараясь не упасть, и когда они уже нагоняли отряд, Рагнор обернулся и крикнул:

— И не думай прыгать, Эйслинн! Переломаешь все кости, а если останешься в живых, я перекину тебя через седло, как мешок с зерном, и посмотрим, долго ли ты выдержишь подобный позор!

Эйслинн, оцепенев от страха и отчаяния, молча считала мили, которые оставляли между ней и Брайсом мелькающие копыта коней.

В эту ночь, как только она с трудом проглотила наспех подогретый у костра обед, ей связали руки и привязали к дереву. Сознавая свое полнейшее бессилие и безнадежность, совершенно измотанная, Эйслинн вскоре погрузилась в забытье.

Вулфгар и Суэйн ехали бок о бок. Два огромных боевых коня, освобожденные от доспехов и тяжелого оружия, мчались, как ветер. Всадники молчали, изредка перекидываясь словами и останавливаясь лишь у ферм и деревень, чтобы расспросить жителей и не потерять след. Однако от глаз внимательного наблюдателя не укрылось бы, что норвежец не выпускает из рук топора, а норманнский рыцарь сжимает рукоять меча.

В обоих чувствовались зловещая решимость и неуклонное стремление к цели. Во время короткого отдыха всадники каждый раз скармливали животным по две горсти зерна. Потом лошади пили и успевали немного пощипать траву, пока хозяева сами перекусывали вяленой олениной и дремали на солнце.

Уже за полночь какой-то крестьянин, услышав стук копыт, гадал, кто и по какому неотложному делу мчится во весь опор в столь поздний час. Вулфгар не знал усталости. Недаром он был закаленным воином, привыкшим к трудностям походной жизни. Только голова раскалывалась от грустных мыслей. Что, если Эйслинн и младенец уже мертвы?!

Сердце рыцаря сжалось от невыносимой тоски. Только сейчас, в минуту опасности, он понял, что любит Эйслинн больше всего на свете, больше собственной жизни. И, осознав эту ошеломляющую истину, Вулфгар неожиданно почувствовал себя счастливым, как никогда раньше.

Он улыбнулся и обратился к дремлющему в седле викингу. В чуть слышном голосе прозвучала такая смертельная угроза, что Суэйн встрепенулся и вгляделся в темноту, пытаясь рассмотреть лицо друга.

— Рагнор мой. Если мы наконец догоним их, запомни — Рагнор мой.

Вскоре следы стали более приметными — почерневшие кострища, примятая трава, где, должно быть, отдыхали женщины. Цель была близка, и рыцари продолжали подгонять коней, пролетая, словно демоны мщения, мимо путников, которые невольно останавливались и провожали их пристальными взглядами.

Наконец, достигнув гористой местности на северном побережье близ Шотландии, они с вершины холма мельком увидели шестерых всадников, причем лошадь одного явно вели в поводу. Могучие боевые кони, казалось, заразившись лихорадкой предстоящего боя, тревожно били копытами, несмотря на усталость.

Трое преследуемых слегка придержали коней, а рыцарь и две женщины не сбавляли хода. Похоже, отставшие посчитали, что справиться с двумя одинокими воинами ничего не стоит. Расстояние между ними все сокращалось, и по сигналу Вашеля они остановились, выхватили мечи и приготовились отразить нападение.

Долгий громкий боевой клич, почти вой, вырвался из горла Вулфгара, закончившись длинной тоскливой нотой, от которой зазевавшаяся лисица поспешно шмыгнула в нору. Огромный меч поднялся высоко в воздух и запел на ветру, а верный топор описал полный круг над головой викинга. Нудно-зловещий вой донесся и до Рагнора. Рыцарь натянул поводья, проклиная судьбу, — слишком хорошо ему был знаком клич Вулфгара и, еще того хуже, сам Вулфгар.

Воины, не останавливаясь, ринулись на троих противников. Оба привстали в седлах и наклонились вперед. Вулфгар сдавил коленями тяжело вздымающиеся бока Гунна и, оказавшись в нескольких шагах от фламандца, дернул поводья. Гунн взвился, передними копытами сбил с седла несчастного и стал топтать. Меч Вулфгара пронзил щит второго и отрубил руку оборонявшегося. Еще один удар — и все было кончено.

Гунн рывком освободился от лежавшего у ног трупа и быстро развернулся, но необходимости в новой стычке не было. Вашель с раздробленной ногой сидел в пыли, уставясь на Су-эйпа полным ненависти взглядом.

— За Бофонта! — проревел Суэйн, взмахнув топором. Вашель распростерся на земле, заплатив жизнью за верность Par-нору. Суэйн выдернул топор из шлема Вашеля и громко возблагодарил Вотана, правда, как выяснилось, несколько преждевременно. Его конь медленно опустился на колени. Из груди торчала рукоятка меча Вашеля. Суэйн с мучительной гримасой отступил, а лошадь забилась в судорогах. В светлых глазах норвежца стыла неизбывная боль. Его топор снова взметнулся, прекратив страдания преданного товарища.

Вулфгар спешился, вытер меч о плащ врага и ногой перевернул труп Вашеля. Невидящие глаза уставились в небо. Кровавый ручеек медленно стекал со лба. Вулфгар поглядел вслед исчезающим на горизонте всадникам.

— Я должен ехать, — сказал он. — Суэйн, похорони их и возвращайся в Даркенуолд. Если будет угодно Господу, я скоро буду там с Эйслинн и малышом.

Суэйн кивнул и напоследок посоветовал:

— Береги спину.

Они крепко пожали друг другу руки, и Вулфгар, вскочив на коня, исчез в облаке пыли.

Рагнор не тратил времени зря и поспешил увести женщин как можно дальше, насколько позволяла резвость коней, которым приходилось взбираться на холмы. Эйслинн ехала позади него, странно спокойная. Теперь, зная, что Вулфгар жив, она не смогла сдержать улыбки. На сердце внезапно потеплело. Увидев ее безмятежное лицо, Рагнор еще больше встревожился.

День близился к концу, но они все не останавливались. Лошади, покрытые пеной, стали спотыкаться. Всадники очутились на вершине скалы, выходившей на широкое озеро, блестевшее серебром в сгущавшихся сумерках. Они начали медленный крутой спуск. Дыхание вырывалось изо рта морозными клубами. Руки Эйслинн, вцепившейся в гриву, онемели от холода, но она не смела разжать пальцы из страха свалиться в каменистое ущелье. Перед ними открылась узкая полоса песка, ведущая к островку, на котором виднелись руины древней крепости пиктов[6].

Рагнор направил коня к развалинам. Они остановились в большом дворе, огражденном с трех сторон низкой каменной стеной, а с севера — полуразрушенным храмом. Посреди двора возвышалась каменная плита, в углах которой были вбиты грубо выкованные петли, — похоже, именно здесь приносили людей в жертву языческим богам.

Рагнор стащил Эйслинн с седла и отнес к плите, предоставив Гвинет самой спешиться и привязать лошадей. Он снова связал запястья Эйслинн кожаными ремешками и прикрепил концы к петле. Заметив, что она дрожит от холода, он сбросил свой плащ и закутал ее, но не спешил отойти, разглядывая ее со странной смесью похоти и почтительности. Казалось, в эту секунду он невольно гадал, что могло бы произойти, повстречайся они при других обстоятельствах. Возможно, будь она рядом, весь мир лежал бы у его ног.

Рагнор снова вспомнил ту ночь, когда впервые увидел Эйслинн. Откуда ему было знать, что, всеми силами стараясь получить эту девушку, он прямиком направляется к собственной погибели? Теперь Вулфгар, по всей вероятности, сумев вырваться от Вашеля, идет по его следу, словно почуявший кровь волк.

Вулфгар почти загнал Гунна и, видя, что лошадь задыхается, спешился, скормил жеребцу остатки зерна и хорошенько растер его пустой торбой, а затем, развернув в том направлении, где остался Суэйн, легонько шлепнул по крупу. Гунн покорно зашагал по дороге. Вулфгар отправился дальше пешком, подкрепляясь на ходу вяленым мясом и запивая его водой. Он снял пояс с мечом и повесил на плечо, так что лезвие лежало на спине, а рукоять торчала за ухом, и за нее легко можно было схватиться при необходимости. Вулфгар шагал, опустив голову, стараясь не потерять неясную ниточку следов на твердой земле. Уже в сумерках он добрался до скалы, увидел остров, посредине которого горел костер. Начался прилив, и песчаный нанос почти исчез. К тому времени, как он спустился к подножию скалы, песок целиком покрывала вода. Рагнор сумел все рассчитать. Теперь подойти бесшумно будет невозможно.

Спрятавшись под скалой, Вулфгар дожидался восхода луны, продолжая жевать сухое мясо и наблюдая, как островок постепенно окутывает туман. Черные холмы, нависшие над озером, казались уродливыми сгорбленными ведьмами, подстерегавшими добычу. Вулфгар снова взобрался на скалу, с которой смог различить три фигуры — Гвинет, хлопотавшую у огня, Рагнора, стоявшего в том месте, откуда была хорошо видна песчаная отмель, и Эйслинн, обессилено скорчившуюся на каменной плите. А ребенок? Где он?

Вскоре оранжевый серп луны показался на небе, и вокруг немного посветлело. Час настал!

Вулфгар зловеще улыбнулся и, запрокинув голову, издал боевой клич — низкий стонущий вой, расколовший тишину и откликнувшийся эхом от холмов. Рагнор встревожено вскинул голову и оцепенел, словно расслышав в зловещем крике обещание неминуемой гибели. Эйслинн пристально всмотрелась в темноту. Она узнала зов Вулфгара, и все же по спине пробежал озноб. Перед мысленным взором встал огромный черный волк, смотревший на нее в ту далекую ночь у другого костра, зверь, в глазах которого светилась почти человеческая мудрость.

Гвинет, охнув, обернулась к Рагнору. Ее лицо в свете костра казалось смертельно бледным. Однако Рагнор, хищно растянув губы, ощерился, как пойманный в ловушку дикий зверь, и устремился к Эйслинн, на ходу выхватывая кинжал из ножен. Она, задохнувшись, вызывающе уставилась на него, ожидая, когда холодная сталь вонзится ей в грудь, но Рагнор молниеносно рассек ее путы и освободил одну руку. Эйслинн недоуменно уставилась на него, но он с жестокой усмешкой сунул в ножны клинок, поднял ее с камня и прижал к прикрытой кольчугой груди. Эйслинн, не сопротивляясь, безвольно обмякла в его объятиях. Рагнор медленно, ласкающе провел по ее щеке ладонью, впиваясь в нее зачарованным взором. Длинные загорелые пальцы железной хваткой сжали подбородок. Не обращая внимания на Гвинет, в потрясенном изумлении наблюдавшую за ними, Рагнор поцеловал Эйслинн жестким безжалостным поцелуем, смявшим нежные губы. Она попыталась оттолкнуть его, но он не отступал, лишь чуть приподнял голову, обжигая ее горячим дыханием.

— Клянусь, он не получит тебя, голубка, — хрипло пробормотал норманн. — Никогда не получит.

К ним приблизилась Гвинет, стараясь изобразить зазывную улыбку на усталом лице.

— Рагнор, любовь моя, что заставляет тебя дарить ей свою благосклонность? Неужто ты стараешься разжечь гнев в моем брате? Будь осторожен, дорогой, не стоит ласкать эту суку у него на глазах, он и так достаточно обозлен.

Рагнор пожал плечами, и громкий смех эхом прокатился по холмам, медленно замирая вдалеке. Он встал за спиной Эйслинн и привлек ее к себе, глядя во мрак.

— Вулфгар, подойди и взгляни на свою подругу! — окликнул он и, стащив с женщины плащ, оставил ее в одном бархатном платье, а сам с намеренной неспешностью сжал ее груди. Его могучие руки ласкали нежные полушария, словно рыцарь хотел еще сильнее помучить человека, наблюдавшего за этой сценой под прикрытием черной скалы.

— Смотри, Вулфгар, бастард Даркенуолда! — завопил Рагнор. — Она вновь моя, как и раньше! Приди и возьми ее, если можешь!

Но ему ответила тишина, и Эйслинн услышала лишь тяжелое дыхание Рагнора. Она с криком стала вырываться, но не сумела сравниться силой с похитителем. Рагнор злобно хмыкнул и дерзко погладил округлые бедра.

— Рагнор! — охнула Гвинет, поняв намерения возлюбленного. — Зачем ты терзаешь меня?

— Оставь меня в покое! — рявкнул он. — Уйди! Его рука скользнула по животу Эйслинн, и та в негодовании отпрянула.

— Может, взять ее у тебя на глазах, бастард? — смеясь прокричал Рагнор.

Но ответа по-прежнему не было. Тишина становилась все напряженнее. Рагнор продолжал ласкать Эйслинн, пока не понял, что ничего этим не добьется, Вулфгар не даст волю ярости и не позволит завлечь себя в ловушку.

— С этим еще успеется, — прошептал Рагнор на ухо пленнице. — Прежде всего нужно покончить с твоим мужем.

Он снова привязал ее запястье, но уже к противоположной петле, так что Эйслинн осталась стоять с распростертыми руками и не могла пошевелиться.

Гвинет, что-то нежно воркуя, приникла к любовнику, но тот раздраженно вырвался.

— Убирайся, сука! — прорычал он, брезгливо сплюнув. — Я испробовал сладость небесного меда! Неужели же теперь предпочту объятия тощей дворняжки? Иди, продавай свои костлявые прелести на улицах, может, там на них найдутся охотники!

Гвинет в отчаянии уставилась на возлюбленного, не в силах поверить такому бессердечию.

— Рагнор, милый, успокойся! Скоро тебе придется встретиться с Вулфгаром, и это плохой знак — срывать насильно поцелуй с уст той, кто отвергает тебя. Позволь мне перед смертельным поединком дать тебе залог своей любви.

Она с мольбой протянула руки, но Рагнор яростно вскинулся:

— Молчать!

И, приблизившись к огню, подкинул дров и снова всмотрелся в холмы. Однако Гвинет, рыдая, подбежала к нему и попыталась обнять.

— Нет, любимый! Ты познал мою страсть! Зачем тебе эта тварь? Возьми с собой и мою преданность!

Рагнор с силой оттолкнул ее, но Гвинет возвращалась вновь и вновь. Он с громким проклятием набросился на нее, размахивая подобранной с земли палкой. Гвинет пошатнулась и отлетела к стене. С глухим, ужасающим стуком она ударилась головой о камни, на которых мгновенно стало расползаться темное пятно. Гвинет кое-как встала на четвереньки. Густая багряная струйка показалась в светлых волосах, пятная почти белые пряди. Гвинет тихо застонала, а Рагнор отшвырнул палку. Она отскочила от стены и ударила Гвинет по спине.

— Скройся с глаз, унылая кляча! — прошипел он. — Ты мне больше ни к чему.

Гвинет потащилась к каменному порталу и исчезла. Рагнор презрительно сплюнул ей вслед и снова всмотрелся в смутно видневшийся берег, пытаясь разглядеть Вулфгара. Ничего. Но Рагнор продолжал упрямо вышагивать вдоль кромки воды, словно чувствовал близость противника. Наконец он с проклятием вскочил в седло и начал объезжать руины, то и дело наклоняясь в поисках следов. Неожиданно норманн натянул поводья, наткнувшись на валявшееся у берега бревно и широкий мокрый след, ведущий в лабиринт разбросанных по земле булыжников. Немного подумав, Рагнор послал лошадь в противоположный конец острова и скрылся в темноте.

Снова воцарилась тишина, прерываемая только нервным топотом остальных коней, привязанных на площади. Эйслинн затаила дыхание, стараясь услышать хоть какой-то звук — доказательство присутствия Вулфгара, но вдруг из мрака раздался его насмешливый голос:

— Рагнор, гнусный вор и грабитель! Выходи, испробуй остроту моего меча! Только такой трус с черным сердцем может вечно воевать с детьми и женщинами! Выходи и сразись с мужчиной!

Сердце Эйслинн тревожно заколотилось.

— Вулфгар! Покажись, бастард, и я сделаю то же самое! — отозвался Рагнор. — Хочу увидеть тебя лицом к лицу!

И тут Рагнор удивленно охнул при виде Вулфгара, поднявшегося посреди двора, словно из-под земли. Сейчас в неясном свете костра он напоминал зловещий черный призрак, явившийся, чтобы вершить праведную месть. Вулфгар выхватил длинный меч из ножен и потряс им над головой:

— Выходи, вор! Выходи, и скрестим мечи! Или я должен обыскивать развалины в поисках тебя?

Из темноты вылетел боевой конь Рагнора, Эйслинн в ужасе вскрикнула, вообразив, что сейчас он раздавит ее, и тщетно попыталась вырваться. Но ремешки оказались чересчур крепкими, и она лишь растерла до крови руки, однако не закричала, боясь отвлечь Вулфгара.

Рагнор взмахнул булавой с длинными, острыми шипами. Нужно убить врага, прежде чем он опомнится. Вулфгар выждал, пока оружие взовьется в воздух, но тут же нырнул вправо, перед самой мордой коня. Усеянный шипами шар просвистел над его головой. Вулфгар быстро перекатился по земле и, когда конь промчался мимо, рубанул мечом по его задним ногам, подрезав сухожилия. Животное громко вскрикнуло от боли и рухнуло на холодные камни.

Рагнор успел спрыгнуть с седла и повернулся, по-прежнему держа в руках булаву. Однако он понимал, что ему не устоять против опытного воина, и поэтому с силой швырнул оружие в Вулфгара. Тот легко увернулся, но мгновенная передышка дала Рагнору возможность вынуть свой меч и приготовиться. Темные глаза сверкали ненавистью, и Рагнор явно приободрился, узрев, что на Вулфгаре нет доспехов, а в руках — всего лишь двуручный меч. Любой меткий удар может навсегда искалечить и даже прикончить бастарда. Безногий воин ни на что не пригоден, и перед мысленным взором Рагнора промелькнуло чудесное видение — великий Вулфгар, просящий милостыню на улицах.

Рассмеявшись, Рагнор заслонился щитом и бросился в бой, но Вулфгар быстро отступил, оставив широкую зазубрину на краю щита норманна.

Теперь Рагнор был вынужден отбиваться от мощных ударов, предназначенных, однако, скорее утомить, чем нанести смертельную рану. Наконец вес стальных доспехов и щита стал сказываться, и Рагнор все больше уставал. Происходящее очень напоминало недавний турнир — Вулфгар ни разу не открылся. Тоскливая сосущая тяжесть в желудке подсказала Рагнору, что бой идет не на жизнь, а на смерть. Он отбивался уже куда медленнее, ощущая, как струйки пота ползут по телу. Вулфгар взял меч в обе руки. Схватка разгоралась, но меч Вулфгара неизменно скользил по стали и ни разу не задел соперника.

Впрочем, Рагнор видел, что и Вулфгару нелегко. На нем не было доспехов, и приходилось парировать каждый удар и стараться ранить врага. Вулфгар отступил, прежде чем Рагнор успел вонзить меч в его ничем не защищенную ногу. Но лезвие скользнуло по обмоткам и пропороло сапог. Через разрез просочились капли крови. Рагнор торжествующе заревел и высоко поднял меч, видя, что Вулфгар упал на колено. Эйслинн в ужасе съежилась, но Вулфгар понял намерение Рагнора и, не поднимаясь, развернул свой меч плоской стороной. Таким образом он не только отразил удар, но и выбил оружие из рук Рагнора. При этом его собственный клинок прорезал тунику и безрукавку. Из раненого плеча хлынула кровь, но Вулфгар, не обращая внимания на боль, нанес ответный удар и отсек руку Рагнора. Тот отшатнулся, завопил и, зажав обрубок, перескочил через костер. При виде медленно приближающегося Вулфгара, замахнувшегося мечом, норманн смертельно побледнел и помчался к дверному проему полуразрушенной стены, но на мгновение остановился. Из горла у него вырвался клокочущий звук. Рагнор схватился за косяк, чтобы не упасть. Эйслинн вопросительно взглянула на мужа, готового прикончить врага. Тот быстро подошел к ней и перерезал ремни на ее руках, стараясь, однако, не спускать взгляда с соперника.

Рагнор прислонился к стене и медленно повернулся к ним лицом. Рот удивленно приоткрылся, глаза были устремлены куда-то вниз. И тут они с ужасом увидели, что из груди у него торчит усыпанная драгоценными камнями рукоятка кинжала Эйслинн. Тонкое лезвие легко проникло между звеньями кольчуги, и как только Рагнор попытался вытащить его здоровой рукой, из раны забил маленький красный фонтанчик.

— Эта сука прикончила меня, — в ужасе пробормотал он. Его колени подкосились; он упал на землю лицом вверх и остался недвижим. Послышался шорох, и из темноты, спотыкаясь, выступила Гвинет. На виске у нее расплылся уродливый синяк, особенно заметный на бледном осунувшемся лице. Она долго смотрела на Рагнора, а когда повернулась к Эйслинн и Вулфгару, они не узнали былой Гвинет в этой зловещей маске. Тонкая струйка крови бежала у нее из уха и еще одна — из носа. Глаза ничего не выражали, но всем своим видом несчастная, казалось, молила о прощении.

— Он говорил, что любит меня, и взял все, что я могла дать, а потом отшвырнул, как грязную…

Гвинет всхлипнула и шагнула к ним, но споткнулась и упала на землю, рыдая и извиваясь в мучительных судорогах. Эйслинн подлетела к золовке и положила голову со спутанными светлыми волосами себе на колени.

— О Эйслинн, какой я была дурой, — прошептала Гвинет. — Не слушала никого, кроме собственного тщеславия. Прости меня, я слишком долго издевалась над тобой в надежде занять почетное место в доме брата. Но оно никогда не принадлежало мне. А какова участь бастарда?

Вулфгар встал в ногах у сестры, и та, подняв глаза, слабо улыбнулась.

— Я не могла вынести мысли, что придется жить у тебя из милости и сносить издевки окружающих, хотя ты сумел внушить им уважение к бастарду.

Она кашлянула, и в уголках губ запузырилась красная слюна.

— Наша мать стремилась причинить боль своему мужу и не побоялась оболгать невинного. — Гвинет опустила веки и тяжело вздохнула. — На смертном одре она умоляла меня признаться тебе во всем и рассказать о причиненной несправедливости, но я не смогла. Струсила. Но теперь наконец ты все узнаешь. Ты не бастард, Вулфгар, а истинный сын Болсгара. Да, это я и мой погибший брат должны были жить с клеймом незаконнорожденных. Мы были зачаты ее любовником, пока Болсгар храбро сражался за короля. Прости меня, Вулфгар. — Она снова кашлянула. — О Боже, отпусти мои грехи. Прошу…

Гвинет глубоко вздохнула, вытянулась и застыла. Вулфгар встал на колени и молча смотрел, как Эйслинн вытирает кровь и грязь с безмятежного лица сестры. Наконец он хрипло пробормотал:

— Надеюсь, она обрела покой. Пусть знает, что я простил ее. Главное бремя греха лежит на матери, из подлой мести принесшей нам столько страданий.

— Я прощу ее, только если мы исправим еще одно ужасное деяние! Гвинет отдала нашего сына, какой-то нищенке, просившей милостыню в заброшенной деревеньке.

Вулфгар поднялся с искаженным от гнева лицом и, подойдя к двум оставшимся лошадям, схватил с земли седло, но неожиданно замер при воспоминании о хищных чайках, прилетающих с рассветом. Нельзя допустить, чтобы выбеленные обглоданные кости его сестры валялись на песке!

Бросив седло на землю, он повернулся к Эйслинн.

— Еще одна ночь ничего не значит.

Он расстелил шкуры подальше от трупов, привлек жену к себе и хорошенько укрыл плащом от пронзительного ветра, завывающего в руинах. Эйслинн положила голову ему на плечо, наслаждаясь ощущением безопасности в объятиях мужа. Оба так измучились, что мгновенно заснули.

Первые лучи солнца, пронизавшие небо на востоке, застали их уже на ногах, и, пока Эйслинн готовила еду, Вулфгар вырыл в песке две неглубокие могилы. Он похоронил Рагнора вместе с его щитом, мечом и седлом и вложил в руки Гвинет маленький кинжал острием вниз, так что рукоятка образовала крест. Пришлось потрудиться, чтобы закрыть могилы каменными плитами, дабы уберечь тела от волчьих зубов. Напоследок Вулфгар хотел произнести над могилами подобающие слова, но не смог их найти, и поэтому отвернулся и направился седлать коней. Они наскоро поели и отправились в путь.

Оба нещадно подгоняли коней, пока не достигли разрушенной деревеньки. Обыскав все, они нашли убогую хижину. Но угли в очаге остыли, а солома из тюфяка валялась на полу. Старуха, по всей видимости, покинула жилище, не оставив следов. Они объехали все окрестные деревни, расспрашивая о нищенке, но никто не встречал ее на дороге.

Второй день клонился к вечеру, и сумерки все сгущались. Они сделали круг и вновь возвратились туда, откуда начали поиски. Эйслинн в отчаянии застонала и медленно опустилась на землю, сотрясаясь от рыданий. Вулфгар нагнулся и нежно поднял жену, отводя со лба растрепанные волосы. Это несчастье сломило Эйслинн. Она мешком обвисла у него на руках, выплакивая тоску. Прошло немало времени, прежде чем слезы наконец иссякли. Грудь и надорванное горло болели от рыданий. Вулфгар осторожно подхватил ее на руки и отнес в прохладу разрушенной стены, а сам разжег небольшой костер, чтобы прогнать леденящий холод надвигающейся ночи. Закат окрасил небо в багровый цвет, вскоре, однако, померкший, и на темно-синей канве неба стали одна за другой вспыхивать звезды, нависавшие так низко, что казалось, можно было их коснуться. Вулфгар повернулся к тупо глядевшей в огонь Эйслинн и, встав перед ней на колени, сжал маленькие ладони, словно хотел перелить в них свою силу. Но в фиалковых глазах не было ничего, кроме невыносимой боли потери.

— Мой сын, Вулфгар, — простонала она. — Мне нужен мой сын.

Беззвучные рыдания снова сотрясли ее плечи, и Вулфгар сел рядом с женой, притянул ее к себе на колени и начал укачивать, как ребенка.

— Я мало знаю о любви, Эйслинн, — тихо выдавил он, — всю жизнь она ускользала от меня. Чувства матери, которые я так и не смог завоевать. Отцовская любовь, грубо отнятая у маленького одинокого мальчика. Я скрывал от всех свою любовь с рвением нищего, копившего жалкие медяки, но теперь она горит во мне, не находя выхода.

Вулфгар взглянул в глаза Эйслинн и увидел, что она смотрит на него уже совсем по-другому, внимательно и неверяще. Он осторожно навил на палец медный локон.

— Первая любовь, Любовь моего сердца, не предавай меня. Не покидай. Возьми все и стань частью моей души. Выноси мою любовь в себе, как ты носила дитя, и с радостным криком произведи на свет, и мы вместе будем упиваться ею! Я предлагаю тебе свою жизнь, свою любовь, руку и меч, глаза и сердце. Возьми и не оставляй даже самой малой толики. И если ты откажешься от них и отбросишь с презрением, значит, я мертв и мне останется лишь скитаться по лесам и выть, подобно одинокому волку, на луну.

Эйслинн улыбнулась, и он скрепил их союз поцелуем.

— У нас будут еще сыновья, а может, и дочери, и ни один человек не усомнится в том, кто их отец.

Эйслинн обняла его и, снова всхлипнув, пробормотала:

— Я люблю тебя, Вулфгар. Держи меня. Прижми к себе и не отпускай!

— Я тоже люблю тебя, Эйслинн, — выдохнул он. — Наслаждайся моей любовью. Пусть она станет твоей силой.

Эйслинн откинулась назад и легла ему на руки, осторожно гладя мужа по щеке.

— Поедем, — умоляюще попросила она. — Я не могу оставаться здесь еще одну ночь. Вернемся в Даркенуолд. Мне необходимо видеть родные лица.

— Хорошо, — кивнул Вулфгар и принялся затаптывать огонь.

Они подошли к лошадям, и Эйслинн с сожалением потерла ноющий зад.

— Боюсь, я уже никогда не смогу наслаждаться верховой ездой, как раньше.

Вулфгар остановился и задумчиво поглядел на жену.

— Сегодня, утоляя жажду у реки, я кое-что заметил. Думаю, это значительно облегчит путешествие. Пойдем, здесь недалеко.

Он поманил жену за собой, не выпуская, однако, поводья коней. Вскоре они оказались в ивовой рощице. Вулфгар развел низко нависшие ветви и, показав ей лодку, длинное, узкое, выдолбленное из ствола суденышко, низко поклонился.

— Ваша королевская баржа, миледи.

Эйслинн недоуменно нахмурилась, но Вулфгар улыбнулся:

— Эта речка впадает в другую, пошире, огибающую болото возле Даркенуолда.

Эйслинн почувствовала невыразимое облегчение, что больше не придется садиться на лошадь. Вулергар отпустил коней и сложил сбрую на носу лодки. Усадив Эйслинн в середине, где она могла удобно опираться на седло, он укрыл жену плащом и столкнул лодку на воду, а сам взял в руки короткое весло.

Время словно прекратило свой бег. Эйслинн задремала, но вскоре пробудилась и лежала молча, изредка трогая низко склонившиеся к воде косы плакучих ив. Сквозь голые сучья дубов виднелись звезды, и багровая луна постепенно бледнела, превращаясь сначала в золотую, а потом в бледно-желтую. Эйслинн снова погрузилась в дремоту. Так продолжалось всю ночь: недолгий сон, потом пробуждение, и Вулфгар, ни на секунду не выпускающий из рук весла.

Вулфгар чувствовал себя совершенно опустошенным. Сын, которого он только начинал любить, был навеки потерян, и он, возможно, никогда не увидит задорного рыжего хохолка и синих глаз. Боль затопила теперь уже беззащитное сердце, но Вулфгар упрямо греб, пока боль в руках не вытеснила мучительные мысли.

Первые лучи солнца осветили знакомый дуб на холме, сонный городок с черневшим на фоне посветлевшего неба силуэтом большого дома и почти достроенный замок Даркенуолд. Лодка заскрипела по песку, и Вулфгар ступил в воду, чтобы вытащить ее на берег. Вернувшись, он взял жену на руки и не отпускал до тех пор, пока не вышел на твердую, усыпанную листьями землю. Узкая тропинка вилась сквозь заросли. Вулфгар крепко сжимал руку Эйслинн. Дорога была ему хорошо знакома. Когда-то в такое же, правда, немного более теплое ноябрьское утро он пробирался верхом на Гунне через этот лес и наконец набрел на ослепительно прекрасную девушку, купавшуюся в холодном ручье. Как летит время! Радость залечивает раны, а боль убивает счастье в сердцах людей.

Эйслинн, вздохнув, подняла на него усталый взгляд. Они подошли к дому, и Вулфгар широко распахнул дверь.

Муж с женой переступили порог и недоуменно огляделись, ошеломленные ярким светом и шумом. Все были в сборе, и никто, казалось, не скучал по исчезнувшим хозяевам. Болсгар и Сузим о чем-то громко спорили с Гауэйном и Милберном, а Хейлан нежно ухаживала за сидевшим в кресле Керуиком. Голова и нога молодого человека были перевязаны, что, впрочем, нисколько не портило его настроения. В темном углу, спиной к остальным сидела Майда, тоже не обратившая внимания на вновь прибывших.

Представшая взору картина была совершенно необычной для дома, в котором должны были царить тишина и тоска, особенно в такой ранний час. Эйслинн и Вулфгару не хотелось омрачать столь жизнерадостное расположение духа окружающих грустными новостями, однако они оказались у очага, прежде чем Болсгар заметил их и, приветливо махнув рукой, поднялся на ноги.

— Вот и вы! Наконец-то! — промолвил он. — Хорошо! Прекрасно! Часовые с башни видели, как вы подходили к дому. — Бросив мимолетный взгляд на Эйслинн, он удовлетворенно кивнул. — Вижу, дочь моя, этот влюбленный негодяй не успел причинить тебе зла. А ты, Вулфгар? Надеюсь, прикончил его? Я слишком дорожу обществом этой милой девушки и не перенесу, если подлый грабитель снова отнимет ее у меня.

Вулфгар отрицательно покачал головой, но не успел он все объяснить, как вмешался Суэйн.

— Что это? — проревел он. — Неужели я не могу доверить вам, зеленым юнцам, простого дела? — Он с оглушительным смехом наградил Болсгара дружеским хлопком по плечу, так что несчастный долго не мог отдышаться. — Придется нам с тобой пуститься в погоню и закончить начатое. Возможно, на сей раз у тебя не будет повода медлить.

Вулфгар переводил взгляд с одного на другого, но не мог и слова вставить.

— Да, — ехидно заметил Болсгар. — Но я буду вынужден, судя по всему, поработать мечом, поскольку ты, кажется, и пальцем не пошевелишь, чтобы мне помочь!

— Ах ты, старый саксонский боевой конь! Неужели не заметил, что я изо всех сил пытался удержать этого похотливого жеребца подальше от тощих кляч, которых отпустил на свободу Рагнор. Проезжая мимо тебя, я только и смог, что махнуть рукой. — Обернувшись к Вулфгару он объяснил: — Я остановился на ночлег, и Гунн разбудил меня на рассвете, ткнувшись холодным носом в лицо.

Суэйн хмыкнул, искоса поглядев на Глинн, мешавшую суп в котле у очага, и громко продолжал:

— Сначала мне пригрезилось, что я целуюсь с хорошенькой девчонкой, но тут этот проклятый мерин так громко фыркнул, что я проснулся и погнал назад весь табун. Остальные лошадки оказались кобылами, и твой упрямый мул, Вулфгар, едва не прикончил меня в своем рвении, особенно когда мне удалось отыскать серую в яблоках, ту, что ты купил для леди Эйслинн. А сей злобный сакс утверждает, что я оставил его в беде.

— Весьма шаткий предлог, — проворчал Болсгар, — ты сам видел, что я сгибался под драгоценным бременем!

— Но в чем дело? — удивился Вулфгар. — Почему вам так туго пришлось?

— Да так, позаботились о кое-каком имуществе, которое вы оставили в спешке, — пожал плечами старик.

Вулфгар хотел расспросить его подробнее, но в разговор снова вмешался Суэйн:

— Что случилось с этим подлецом Рагнором? Он успел сбежать в северные земли вместе с Гвинет?

— Нет, — пробормотал Вулфгар. — Они прикончили друг друга.

Болсгар печально покачал головой и хрипло прошептал:

— Ах, Гвинет, бедная девочка. Может, она наконец обрела покой.

Старик шмыгнул носом и вытер лицо рукавом.

Короткое скорбное молчание затопило дом, и Эйслинн устало прислонилась к мужу, который обнял ее за плечи и прижал к себе. Она не могла разделить всеобщего веселья, на душе было пусто и холодно. Эйслинн обвела глазами домашних: наконец-то подружившихся Керуика и Хейлан, Мидерд и Глинн, и Майду, все еще жавшуюся в углу.

Суэйн громко откашлялся, нарушая тишину.

— Мы похоронили доброго Бофонта.

— Да, — подтвердил Гауэйн, поднимаясь с кресла. — Но мы втроем, да еще святой отец едва уговорили викинга не класть тело в лодку и не устраивать погребального костра.

— Клянусь Богом, — хмыкнул Милберн, — нам это стоило немалых трудов, но мы все-таки настояли на своем.

— Да, — согласился Болсгар. — Правда, пришлось положить в могилу побольше эля и вина, чтобы прогнать зимний холод.

— Вы правильно сделали, что почтили нашего верного друга, — пробормотал Вулфгар. — Сегодня отдыхайте, а завтра я, Суэйн, Милберн и Гауэйн вновь вместе поедем по дорогам разыскивать старуху нищенку с высохшей рукой.

— Зачем тебе эта грязная ведьма? Она обберет тебя до нитки, — заверил Болсгар.

Вулфгар с удивлением воззрился на старика.

— Ты знаешь ее? — встревожено спросил он и заметил при этом, как насторожилась Эйслинн. Есть ли хоть крупица надежды, что Болсгар приведет их к нищенке, а возможно, и ребенку?

— Встретил как-то раз, — отозвался старик. — Она продала мне кое-какой товар и при этом безбожно торговалась, поскольку никак не хотела с ним расставаться. Пришлось выложить горсть серебра и пригрозить мечом, прежде чем удалось ее уговорить.

Вулфгар подозрительно нахмурился:

— О каком товаре ты говоришь?

— Майда! — окликнул Болсгар.

— Что тебе? — раздраженно ответила та, словно обидевшись на бесцеремонное обращение.

— Неси товар сюда! Нужно научить эту парочку не разбрасываться в следующий раз так беззаботно своим имуществом. Да, Майда, скорее давай моего внука!

Эйслинн резко вскинула голову, а Вулфгар потрясение уставился на отца. Майда наконец поднялась и повернулась к ним лицом. На руках у нее лежал ребенок. При виде крохотной рыжей головенки Эйслинн радостно вскрикнула и, не вытирая катившихся по лицу слез, выхватила сына у Майды. Прижав его к груди, она закружилась по комнате под одобрительные возгласы широко улыбавшихся домочадцев. Вулфгар засмеялся, но Брайс, которому не понравилось, что его так сильно стиснули, громко запротестовал.

— Дорогая, осторожнее. Он не вынесет столь страстной любви.

— О Вулфгар! Вулфгар! — весело закричала Эйслинн, подбегая к мужу и не находя слов, чтобы выразить, как счастлива.

Вулфгар нежно улыбнулся жене, сознавая, что впервые за эти дни с плеч упало тяжкое бремя. Он взял сына у матери и высоко подбросил, к полному восторгу радостно завизжавшего Брайса. Только Майда неодобрительно покачала головой:

— Этот малыш скоро пожалеет, что обрел такого родителя! Поосторожнее с моим внуком!

Вулфгар уставился на нее, сомневаясь, в своем ли она уме, и покрепче сжал малыша, однако заметил, что Майда тоже переменилась. Стройная, с гордо поднятой головой, она ничем не напоминала забитую старуху, а лицо носило следы былой красоты, и Вулфгар лишь сейчас понял, от кого Эйслинн унаследовала свою прелесть.

— Почему ты так уверена, будто именно я его отец? — осведомился он.

— Он твой сын, в этом нет никакого сомнения, — вмешался Болсгар. — Как ты — мой.

Вулфгар вопрошающе поднял брови, но старик откинул пеленку Брайса, открыв красноватое родимое пятно на ягодице.

— Это фамильная родинка. У меня тоже есть такая. Надеюсь, ты поверишь мне на слово, без доказательств. Малыш в дороге обмочился, пришлось менять ему одежку, и, увидев это пятнышко, я понял, что ты — мой сын, а Брайс — мой внук.

— Но у меня нет такой метки, — недоуменно пробормотал Вулфгар.

— Как и у моего отца, — пожал плечами Болсгар. — Она передается через поколение, от деда к внуку.

— Гвинет открыла, что я действительно твой сын, — выдохнул Вулфгар. — А наша мать на смертном одре призналась, что родила ее и Фолсуорта от любовника.

Болсгар тяжело вздохнул:

— Возможно, если бы я пореже оставлял вашу матушку и меньше скитался после войны, все могло бы быть иначе. Теперь ясно, что я всем вам причинил одно лишь горе.

Вулфгар сжал его плечо и улыбнулся:

— Я нашел отца и потерял расположение Вильгельма, но ни о чем не жалею. Похоже, я обрел неоценимое богатство.

Брайс, сидевший на руках у отца, удивленно огляделся блестевшими любопытством глазами и сунул в рот кулачок. Майда, нежно воркуя, протянула было руку, чтобы приласкать его, но тут же искоса посмотрела на Вулфгара:

— Я нисколько не сомневалась, кто его отец, Вулфгар. Неужели ты никогда в жизни не познал девственницу?

— Что? — вскинулся Вулфгар. — Да ты, кажется, опять рехнулась, женщина. Рагнор… Майда злорадно усмехнулась:

— Он неплохо управился с тем оружием, которое Рагнор так и не смог поднять в ту ночь, верно, дитя мое? А надутый норманнский петушок хвастался тем, что никогда не имел…

— Мама, — умоляюще прошептала Эйслинн. Майда сняла с пояса маленький сверток и помахала им перед глазами дочери:

— Знаешь, что это такое?

Эйслинн недоуменно уставилась на мешочек и внезапно засмеялась:

— О мама, как ты осмелилась?

— Эйслинн, о чем она толкует? — непонимающе допрашивал Вулфгар.

— Сонная трава, любимый, — улыбнулась Эйслинн, глядя на мужа обожающими глазами.

— Верно, — согласилась Майда. — В ту ночь, когда Рагнор хотел взять ее силой, я подсыпала зелья в вино. Для него! Только для него! Но он заставил Эйслинн тоже пить. Я тайком спряталась в спальне и все видела. Он разорвал ее одежду и повалил на постель, а сам… упал на нее… но прежде чем их тела соединились, оба заснули мертвым сном и проспали до самого утра, пока мне не удалось разбудить дочь. Я убила бы его, если бы не боялась, что его люди обратят свой гнев на Эйслинн и покончат с ней.

Но Вулфгар продолжал грозно хмуриться:

— Должны быть и другие доказательства.

— Я их скрыла, — засмеялась Майда, сверкнув глазами. — Порванная тобой рубаха с пятнами девической крови. Я подобрала ее и спрятала.

— Мать! — рассерженно перебила Эйслинн. — Почему ты заставила меня сомневаться столько месяцев?!

Майда обернулась к дочери и гордо вскинула голову. Сейчас она казалась лишь немного старше самой Эйслинн и почти такой же прекрасной.

— Потому что я считала его норманном, а ты немедленно побежала бы к нему с новостями. Теперь же, когда выяснилось, что он наполовину сакс, я решила во всем признаться.

Вулфгар наконец дал волю смеху. Прошло немало времени, прежде чем он успокоился и пробормотал:

— Бедняга Рагнор, он так и не узнал.

Эйслинн бросилась на шею мужу, и Майда едва успела забрать у него ребенка. Вулфгар сжал жену в объятиях и оглядел зал, чувствуя дружеское участие и теплоту этого дома, с самого детства знакомые Эйслинн. Вулфгар смотрел на Милберна и Гауэйна, сражавшихся рядом с ним в самых отчаянных битвах, Суэйна, воспитавшего отверженного мальчика, Болсгара, вновь обретенного отца, Майду, Мидерд, Глинн, Хэма, Сенхерста, Хейлан и Керуика. Друзей и соратников.

Весело улыбнувшись, он еще раз взглянул на парочку:

— Разрешаю тебе жениться на вдове, Керуик! Через несколько дней строительство замка будет завершено, и мы устроим празднество. Самое подходящее время для свадьбы!

Керуик сжал руку Хейлан и расплылся в улыбке:

— Да, господин, если, конечно, к тому времени я смогу подняться.

Хейлан низко присела перед Эйслинн и Вулфгаром.

— Он встанет, — заверила она. — Или ему придется лечить рану похуже, чем эта!

Вулфгар, снова засмеявшись, потащил Эйслинн к выходу. Она слегка вздрогнула на холодном ветру, и муж прижал ее к груди, согревая своим теплом. Они вместе направились через двор к замку, но по дороге остановились у древнего дуба. Вулфгар, не выпуская Эйслинн из объятий, сел, прислонился спиной к стволу и приник горячими губами к нежной шее.

— Никогда не думал, что смогу так любить женщину, — выдохнул он. — Ты держишь весь мой мир в своей ладони.

Эйслинн улыбнулась, зарывшись лицом в волчий мех его безрукавки.

— Давно уже пора было понять это.

Она повернулась и посмотрела на замок, поднимавшийся над Даркенуолдом, словно великан стражник, охраняющий эти земли.

— Здесь наши сыновья будут в безопасности, — прошептал Вулфгар ей на ухо.

— Да, много наших сыновей, — кивнула Эйслинн. Она указала на флюгер, укрепленный на самой высокой башне: — Смотри!

Огромный железный волк, выкованный Гевином, вертелся во все стороны, словно учуяв запах добычи. Несколько минут Вулфгар молча присматривался к нему.

— Пусть этот зверь вынюхивает ветры войны, — тихо выговорил он наконец. — Я обрел покой здесь, с тобой. И больше не намереваюсь рыскать по лесу и искать битв. Отныне я Вулфгар из Даркенуолда.

Он снова обнял жену, и их тени слились в одну, под ярким светом солнца нового дня.

Даркенуолд навсегда стал местом безмятежного счастья и радости для Вулфгара и Эйслинн.

1

Здесь: стражники.

2

Мой Бог! (фр.)

3

В английской сельской местности так назывались крестьянские домишки, не отличавшиеся особыми удобствами.

4

Принц, князь, представитель знати у англосаксов.

5

Библейские персонажи. В награду за танец Саломея попросила у царя Ирода голову Иоанна Крестителя.

6

Древняя народность, населявшая когда-то север Англии.