УДК 821.111(73) ББК 84 (7Сое) В88
      Kathleen E.Woodiwiss EVERLASTING
       Перевод с английского Т.А. Перцевой
       Компьютерный дизайн Ю.М. Мардановой
       В оформлении обложки использована работа, предоставленная агентством Fort Ross Inc.
      Печатается с разрешения издательства HarperCollins Publishers, Inc. и литературного агентства Andrew Nurnberg.
      Вудивисс, К.
      В88 На все времена: роман / Кэтлин Вудивисс; пер. с англ. Т.А. Перцевой. – М.: ACT: ACT МОСКВА 2008. – 317, [3] с.
      ISBN 978-5-17-052903-2, 978-5-9713-8555-4 (ООО Издательство «ACT МОСКВА») Оформление Е.Н. Волченко
      ISBN 978-5-17-052904-9 (ООО «Издательство АСТ»)(С: Очар(84)м) ISBN 978-5-9713-8556-1 (ООО Издательство «ACT МОСКВА») Оформление Ю.М. Мардановой
 
      УДК 821.111(73) ББК 84 (7Сое)
      © Kathleen E. Woodiwiss, 2007
      © Перевод. Т.А. Перцева, 2008
      © ООО Издательство «ACT МОСКВА», 2008
      OCR Lady Vera

       24 августа 1135 года
      Она знала его имя: Рейвен Сиберн. Знала, что он здесь, в Вестминстерском дворце, по поручению своего короля. И отчетливо сознавала кое-что еще: этот высокий шотландец с волосами цвета воронова крыла снова не сводит с нее глаз. Но она была леди Абриэль Харрингтон, дочерью погибшего саксонского героя Крестовых походов и падчерицей нормандского рыцаря, который тоже заслужил почет и славу своей храбростью на Святой земле. Обоих будут чествовать сегодня, но она не собирается обращать внимание на жадные взгляды мужчин, ибо здесь, при дворе короля Генриха, немало придворных восхищались ею, умоляя о малейшем знаке внимания.
      Девушка быстро отвернулась и кивнула матери, негромко превозносившей роскошь парадного зала Вестминстерского дворца. В обоих концах огромного помещения возвышались массивные очаги, пламя в которых достигало роста человека. Шпалеры на стенах, не пропускавшие сквозняков, изображали сцены битв и охоты, вышитые алым, золотым, темно-синим и темно-зеленым цветами. Абриэль еще никогда не бывала среди столь великолепного средоточия богатства и власти. И ее пригласил сам король!
      Ей хотелось наслаждаться каждой минутой этого счастливого события, поскольку подобные ночи, как ни печально, выпадали все реже после кончины отца и начавшихся неприятностей у отчима. Однако сегодня ей было не по себе. Она никак не могла взять себя в руки и сосредоточиться под неотступным взглядом голубых глаз шотландца, следующего за ней повсюду, куда бы она ни пошла. Этот человек словно обладал некоей мистической силой, ибо ее предательский взгляд время от времени устремлялся в его сторону, несмотря на всю решимость никоим образом не потакать любопытству незнакомца.
      Пока что ей удавалось держаться и не совершать нечто более опрометчивое, чем очередной случайный взгляд из-под длинных темных ресниц. Но в общем, было совершенно не обязательно смотреть в сторону шотландца, просто ради того, чтобы лишний раз убедиться в его неотступном внимании. Она физически ощущала его взгляд, жаркий и тяжелый, словно он лениво проводил по ее коже шелковистым пером.
      Шотландец был одним из многих поклонников, которые пытались ухаживать за ней в последнее время. С самого приезда в Лондон со своей матерью Элспет и отчимом Вашелом де Жераром Абриэль осаждали молодые люди благородного происхождения, ищущие достойную жену. И хотя Вашел еще не имел титула, предполагалось, что в эту ночь король Генрих наконец почтит такой честью человека, известного своими героическими деяниями в великом крестовом походе. И поскольку к титулу прилагались земли и доход, приданое Абриэль, должно было значительно увеличиться. Во время их короткого визита в Лондон мужчины постоянно толпились в покоях ее отчима в Вестминстерском дворце, желая представиться сначала родителям, а потом Абриэль.
      Похоже, в отличие от них у шотландца не было столь благородных намерений, поскольку, несмотря на явное увлечение Абриэль, он старался держаться в стороне. Вот и сейчас он стоял рядом с королем Генрихом на другой стороне парадного зала. Высокий, сильный, в берете и пледе, он был уже не так молод: возможно, лет тридцати или немногим больше. Но не только внешность и впечатляющий вид мускулистых плеч выделяли его из толпы аристократов, собравшихся подле короля, чтобы поговорить и подождать объявления ужина. Он словно распространял атмосферу уверенности, которая казалась неотделимой от него.
      По крайней мере так считала Абриэль, которой было трудно судить наверняка: ведь она до сих пор не слышала от него ни единого слова и видела только на расстоянии среди шума и суеты переполненного зала. Другие мужчины заговаривали с ней о чудесном вечернем воздухе, показывали сокровища и картины, выставленные под светом тысяч свечей, но шотландец ни разу не попытался подойти к ней. Подобная сдержанность задевала девушку, и это ей не нравилось. Но чего ей ожидать от чужака, иностранца, посланника короля Давида Шотландского, чья преданность была отдана тем, кто столетиями разорял земли северной Англии, в которых она росла и воспитывалась?
      И вообще ей не стоило тратить время, думая об этом человеке, особенно в столь незабываемый вечер. Сегодня ее волновали куда более важные дела, поскольку слова короля решат ее судьбу, определят, будет ли ее жизнь полна радости или отчаяния. И сможет ли она выбрать мужа из лучших представителей знатных родов.
      Абриэль отвернулась и направилась к отчиму и матери, чье волнение наполнило ее гордостью. Столько должно случиться в эту ночь: награда Вашелу, верному слуге короля, и трогательное событие, воскрешавшее мучительные воспоминания. Церемония признания доблестей Бервина Харрингтона, отважно сражавшегося в крестовом походе, должна была состояться в этот вечер, и король Генрих считал, что такая честь должна быть оказана не только ее покойному отцу, но и другим, сражавшимся в этой кампании. При нормандском дворе собралось немало саксов, проведших несколько месяцев в попытках дождаться почестей, дарованных их друзьям и родственникам, сражавшимся на Святой земле, особенно после гибели лорда Бервина Харрингтона. Таков был их способ швырнуть перчатку к ногам подлого норманна, из кожи вон лезшего, чтобы спровоцировать лорда Бервина и, приняв его гневный вызов, унизить сакса, обвинив в неумении владеть оружием. К общему огорчению, именно норманн нанес смертельный удар, заставивший семью и друзей Бервина скорбеть о потере.
      Хотя человек, ставший ее отчимом три года назад, благородный нормандский рыцарь, проводил Абриэль с матерью во дворец, Абриэль знала, что почести, оказанные памяти ее отца, равноценны перчатке, хлестнувшей Вашела по щеке: ведь другие рыцари убедили друга, что настала его очередь получить заслуженное признание от короля. Он провел почти десять лет, защищая стены Иерусалима, и собратья по оружию считали его героем.
      Абриэль знала многих, заслуживших такую же честь. И среди них был не только Вашел, но и ее погибший жених Уэлдон де Марле, тоже норманн, показавший себя одним из самых отважных воинов в этой кампании. Почти сразу после возвращения домой он начал строительство замка и попросил у отчима руки его падчерицы. К сожалению, вскоре после окончания строительства и за день до свадьбы он упал со стены и разбился, оставив нареченную в скорби, но лишенную сладостных воспоминаний любви.
      И теперь свидетельством торжества Вашела должен был стать не дражайший Уэлдон, а его единственный родственник, Десмонд де Марле. Весьма прискорбная неприятность!
      Непонятно, каким образом ему удалось добыть приглашение во дворец! Более омерзительного человека Абриэль еще не знала: похотливый, гнусный негодяй, чьи глаза на круглом, как луна, лице светились похотью и алчностью. Втайне девушка была уверена, что он подкупил какого-нибудь жадного пажа или слугу, чтобы тот позволил ему пройти. За несколько месяцев до свадьбы Уэлдон представил невесту своему единственному родственнику, и с тех пор отвратительный Десмонд не давал ей покоя. После смерти Уэлдона стремление этого чудовища вмешиваться в ее жизнь возросло до угрожающей степени. Абриэль никогда не предполагала, что, получив известие о гибели Уэлдона, его сводный брат станет преследовать невесту покойного. Хотя до кончины Уэлдона Десмонд был в весьма стесненных обстоятельствах, теперь он вовсю наслаждался богатством усопшего нареченного Абриэль и, очевидно, пользовался им, чтобы подобраться ближе к ней. Поскольку в зале было душно, его лицо блестело от пота, а глаза навыкате наблюдали за Абриэль так сосредоточенно, что девушке становилось не по себе.
      Она знала, что должна быть благодарна за поддержку своей верной подруги Корделии Грейсон, которая вместе с родными тоже приехала на праздник в Лондон. Корделия, богатая наследница, пользовалась немалым вниманием молодых людей, и Абриэль надеялась, что позже они смогут встретиться и обсудить вечер и всех своих новых знакомых.
      Корделия с огромным удовлетворением наблюдала, как придворные буквально падают к ногам ее неотразимой лучшей подруги, чью красоту превосходил только добрый нрав. Прозрачные зеленовато-голубые глаза, розовые щеки и вьющиеся рыжие локоны делали Абриэль ослепительной. Уэлдону было почти сорок пять лет, когда он просил леди выйти за него замуж. Пораженный ее красотой, он был готов на все, чтобы сделать ее своей женой. Хорошо зная Абриэль, Корделия была убеждена, что та искренне радовалась помолвке, с нетерпением ждала дня свадьбы и горько скорбела по усопшему.
      И теперь Корделии было приятно видеть, что ее подруга настолько оправилась от трагедии, что даже стала обращать внимание на других мужчин.
      Звуки фанфар возвестили о начале грандиозного пиршества. Абриэль вместе с родителями и Корделия с отцом, сэром Реджинальдом Грейсоном, и матерью, леди Изольдой, направились к столу, находившемуся чуть ниже того, за которым восседал король. Абриэль под взглядами сотен глаз чувствовала, что именно сегодня выглядит как нельзя лучше в ожидании церемонии, воздававшей честь покойному отцу. Хотя ее платье первоначально шилось для Элспет, к свадьбе с Вашелом, и три года пролежало в сундуке, все же нисколько не потеряло своей прелести. Вышивка прозрачными синими бусами, украшавшая платье от изящного воротничка до подола, представляла собой маленький шедевр, который создавался едва ли не целый год руками огромного количества служанок.
      Но все это было в те времена, когда и денег, и слуг хватало в избытке. Теперь же, однако, и мать, и дочь только в очень редких случаях имели возможность появляться на людях в дорогих нарядах: семья давно уже находилась в стесненных обстоятельствах и не могла принимать приглашения богатых знакомых, поскольку была не в состоянии ответить тем же. Правда, Бервин оставил немалое состояние, да и Вашел был богат до того, как ссудил немало денег и товаров своему отцу Вильому де Жерару. Похоже, тот забыл, что обещал вернуть долг в самое короткое время, и, умирая, оставил все старшему сыну, Алейну, который и был причиной финансовых затруднений отца.
      К этому времени Вашел уже понял, насколько плохи их дела и какая разразится трагедия, если он не получит помощи от короля и не выплатит жалованья рыцарям. Как и он, они вернулись в Англию и узнали, что многие аристократы отказывают им в титулах, якобы из опасения, что казна королевства разорится. И все же, видя, что другие купаются в богатстве и роскоши, Вашел невольно проникался неприязнью к сильным мира сего. Элспет была для него всем, особенно потому, что первая супруга была женщиной не слишком приятной и умерла родами, проклиная его имя. И теперь он опасался, что, впав в бедность, потеряет любовь и уважение Элспет. Но наконец сегодня вечером он будет вознагражден королем за все годы изнурительной службы.
      К изумлению Абриэль, она узнала шотландца среди людей, беседовавших и смеявшихся с королем за почетным высоким столом. Пока они ожидали прихода слуги с чашей душистой воды для омовения рук, Корделия подтолкнула ее:
      – Да, на такого мужчину приятно посмотреть.
      Абриэль поспешно отвела глаза от высокого стола, чувствуя, как по щекам ползет краска.
      – Король слишком стар для меня, чтобы…
      Но Корделия только рассмеялась и лукаво прошептала:
      – Меня, дорогая Абриэль не одурачишь. Ты не единственная, кто смотрит на этого красивого шотландца, ибо все женщины знают, что зовут его Рейвен Сиберн и что он эмиссар его величества, короля Давида Шотландского, посол своей страны при нормандском дворе!
      – За высоким столом сидит шотландец? – с невинным видом осведомилась Абриэль и едва заметно улыбнулась, когда Корделия закатила глаза и прикрыла ладонью рот, чтобы не расхохотаться во все горло. – Корделия, если и есть на свете человек, о котором не стоит думать, так это он. Пусть король Генрих женится на сестре короля Давида, и между нашими странами воцарится мир, мы с тобой прекрасно знаем, какую глубокую неприязнь питают к шотландцам наши соотечественники на севере. В приграничных землях творятся ужасные дела, и нам с тобой известно, что подобные вещи так легко не забываются.
      Корделия склонила голову и весело блеснула глазами.
      – По-моему, ты не права, Абриэль. Неужели нельзя просто смотреть на мужчину, забывая при этом, кто он и откуда? Разве приятный шотландский выговор и мужская улыбка не достаточное дополнение к теплому летнему вечеру?
      Абриэль вздохнула, отказываясь реагировать на шутки подруги, но чувство неловкости не проходило. Неужели сегодняшнее празднество будет омрачено спорами гордых мужчин? Она успела заметить немало неприязненных взглядов, направленных в сторону шотландца.
      – Корделия, я не представляю, чтобы кто-то забавлялся, слыша о столь серьезных вещах, – тихо, чтобы не слышали родители, упрекнула подругу Абриэль. – Я смотреть на него не могу без того, чтобы не почувствовать себя предательницей! С меня достаточно распрей между саксами и норманнами. Не хватало еще выйти замуж за того, кто станет источником новых неприятностей в этой стране!
      – А разве я что-то сказала о браке? – спросила Корделия. Абриэль нахмурилась, но тут же невольно рассмеялась:
      – Нет, по правде говоря, ни единого слова. И это доказывает, что я слишком погружена в свои заботы. Сегодняшний вечер предназначен для развлечений.
      – Вот и развлекайся, Абриэль! – тихо ответила Корделия, коснувшись руки подруги. – Ты вполне это заслужила.
      Тут слуги начали разносить угощения. Женщины поражение смотрели на фаршированных павлинов, лежавших на огромных блюдах и удивительно походивших на живых птиц. Каждое кушанье было настолько искусно приготовлено, что девушки больше ели, чем говорили, и Абриэль чувствовала, как с каждой минутой в ней растет тревога. Никто не знал, что произойдет дальше, и впервые после смерти Уэлдона она чувствовала, что жизнь полна возможностей.
      Девушка глянула на мать и отчима, увидела отражение собственной надежды в любящих взглядах, которыми они обменивались. Если норманны и саксы могли бы примириться, точно так же как эти двое, значит, и у нее появится надежда на счастье.
      Как ни удивительно, до нее доносились обрывки беседы за высоким столом, и Корделия снова подтолкнула ее, когда кто-то из аристократов спросил Рейвена Сиберна, откуда у него такое имя.
      Глубокие, низкие ноты голоса шотландца вызвали нервный озноб, волной прокатившийся по спине девушки. Она понимала, что неприлично подслушивать чужие разговоры, но он говорил так громко, что окружающие невольно слышали каждое слово.
      – Когда мать ждала меня, она проснулась посреди ночи от стука в окно. Стук упорно продолжался, пока она наконец не встала с постели и не открыла ставни. В окно смело влетел ворон и склонил голову набок.
      «Святые небеса, – прошептала она, – ты ведешь себя так, будто имеешь право быть здесь».
      Выслушав ее, птица вылетела из окна и минуту спустя вернулась с крохотной веточкой, которую сорвала с розового куста матери. Учитывая, что отец в ту ночь не приехал домой, она испугалась, что лошадь сбросила мужа или, не дай Бог, на него напали разбойники. Она заставила слугу запрячь коня в повозку и везти ее по дорожке, которую обычно выбирал мой отец для возвращения домой. Ворон летел впереди. И к удивлению матери, привел ее прямо к отцу, который как раз пересекал реку, когда мост провалился и жеребец упал в ледяную воду, где застрял между двумя скалами. Отец едва не замерз на сильном ветру, но наш слуга освободил его и принялся растирать ноги. Поэтому матушка всю оставшуюся жизнь была благодарна семейству воронов и даже назвала меня в честь одного из них.
      Все слышавшие эту историю рассмеялись, но мягкий смех Абриэль застрял у нее в горле, когда Рейвен устремил на девушку взор, и она потонула в его темно-синих глубинах. Неожиданно она стала пленницей бездонных полуночных глаз, и, хотя все окружающие ничего не заметили, ощущение было такое, будто она и шотландец остались одни в целом мире. Чувство это было совершенно непривычным, некий нарождающийся женский инстинкт распознал значение яростного блеска его глаз, и Абриэль поняла, что сейчас он испытывает то же самое, что и она.
      – А что случилось с тем вороном из рассказа? – крикнул кто-то, как показалось Абриэль, с другого конца зала. И этого было достаточно, чтобы разорвать кольцо чар.
      – О, моя мать велела приготовить его на обед, – с серьезным видом ответил Рейвен, не отводя взгляда.
      Абриэль в изумлении открыла рот, чем вызвала громкий смех короля. Тот сразу заметил, на кого смотрит Рейвен, и теперь тоже уставился на нее. Его величество с силой ударил кулаком по столу.
      – Парнишка просто пошутил, миледи, так что не опасайтесь.
      Теперь на Абриэль, казалось, глазел весь зал. Даже мать с интересом посмотрела на дочь, а вот отчим недовольно нахмурился, очевидно, не желая никаких неприятных происшествий сегодня вечером.
      Абриэль вдруг заметила, как открытая улыбка Рейвена стала более настороженной. Неужели он тоже понял, что она не для него?!
      Он прижал сильную руку к складкам пледа, лежащим поперек его обтянутой черной тканью груди, и сдержанно произнес:
      – Простите за неудачную шутку, миледи. Ворон остался с нами и следил за моим отцом, как пес за костью. Мы так и не поняли причины такой привязанности… разве что у моего отца был брат-близнец, который год назад утонул. У него был ворон, любивший летать над повозкой. Ворон жил с нами, пока не умер от старости. Так что, видите, бывает, что можно приручить даже хищную птицу.
      Абриэль облегченно вздохнула, когда он спокойно отвернулся, чтобы ответить на вопрос короля. Но даже под этим облегчением крылась непонятная тревога.
      Пиршество подошло к концу, и король поднялся во весь рост, возвышаясь над молчаливой толпой. Сотни аристократов, рыцарей и их семьи ожидали объявления короля. Абриэль заметила, как крепко сжимает Вашел руку жены, ища поддержки и сочувствия.
      Король пышно восхвалял великие деяния саксов, боровшихся под его знаменами, особенно выделяя Бервина Харрингтона. Абриэль едва не плакала от гордости за отца. У матери на глазах тоже выступили слезы, а Вашел в отличие от других мужчин не выказал ревности. Очевидно, он любил Элспет настолько, чтобы делить с ней ее воспоминания. Наконец его величество перешел к тому, что так волновало Вашела и касалось его будущего.
      – Есть тысячи людей, норманнов и саксов, которые боролись во имя Господа с неверными, заполонившими Святую землю. Король выражает им глубочайшую благодарность и желал бы каждого вознаградить по достоинству, но мы должны прежде всего думать о благе государства, а не о благе отдельных людей. Англия должна оставаться сильной, и сокровищницу истощать попросту опасно. Поэтому нашим солдатам достанутся только смиреннейшая благодарность и сознание того, что их служба была бесценной. Сегодня же мы будем праздновать наши победы песнями и танцами.
      Король поднял руку, и менестрели заиграли веселую мелодию на волынках и лютнях, но Абриэль сидела, оцепенев, не веря собственным ушам. Значит, Вашел не получит и медного гроша за годы верной службы?! И это тогда, как остальные расхватали и титулы, и богатства?
      Комок в ее горле разрастался с такой быстротой, что казалось, она никогда не сможет его проглотить, а глаза больно защипало. Она знала, что остальные сидящие за длинным раскладным столом смотрят на них, тихо переговариваясь, обсуждая будущее ее семьи.
      Стараясь избежать их взглядов, она притворилась, что смотрит на кубок, стоявший перед ней, дар любимого отца, преподнесенный за несколько месяцев до его безвременной кончины. Он был отлит из серебра, а в центре вилась затейливая лента с рунической надписью на саксонском диалекте. Правой рукой Абриэль стиснула фамильное наследство, находя горькое утешение в воспоминаниях об усопшем родителе и благородной саксонской крови, которая текла в ее жилах. Только немного успокоившись, она осмелилась повернуться, чтобы взглянуть на родителей.
      Они все еще держались за руки, словно прикованные друг к другу. Глаза Элспет не блестели слезами: для этого она была слишком горда. Ее сверкающий взор словно подначивал кого-то высказаться по этому поводу. Лицо Вашела было мрачнее тучи. Такого удара он не ожидал, и жалость к человеку, который спас ее и ее мать, болью сжала сердце. Вынесет ли он новое бремя?!
      Вашел был едва способен мыслить связно: уж очень жестоким ударом стали для него слова короля. Никогда ему не дождаться титула; честно заработанная награда ушла к другим, и он остался нищим. Король не смотрел на него, но его жгли взгляды десятков других: изучающие, любопытные, даже насмешливые, словно его горести стали лишь предметом для очередной сплетни, которая может позабавить двор.
      Хотя он старался держать в тайне свои финансовые затруднения, известие о том, что он и его маленькое семейство скоро впадут в окончательную нищету, вот-вот станет известно всем и каждому. Он не сможет заплатить рыцарям. Даже на хозяйство не останется денег. Но самым мучительным испытанием для его гордости и сердца было сознание, что его возлюбленная Элспет и его дочь будут принуждены делить печальные последствия его необдуманного поведения, последствия, которых избежать невозможно. В этот момент все присутствующие уже успели сообразить, что у Абриэль вообще не будет приданого, и многие достойные люди, способные обеспечить безопасное и спокойное существование его падчерицы, начнут искать других невест, которые принесут с собой богатство. Что ее ждет впереди? Теперь ей придется умерить свои ожидания или стать легкой добычей непорядочных мужчин, рассмотревших в ней только красоту, от которых нечего ожидать того бережного обращения, которого заслуживает жена.
      Вполне возможно, что она так и останется старой девой, чем принесет еще больше унижения и сердечной боли себе и матери. Ибо кто женится на бесприданнице?
      И как он может оставаться в Вестминстерском дворце после всего этого?
      Ему хотелось одного: поскорее уйти и в одиночестве нести бремя своей боли.
      Абриэль прерывисто вздохнула, тупо наблюдая, как слуги убирают остатки пиршества, уносят раскладные столы и ставят их к стене, чтобы освободить место для танцев. Всего несколько часов назад она была объектом всеобщего внимания, вокруг нее толпились поклонники, считая богатой наследницей. Но и мужчины, и судьба, как оказалось, одинаково капризны, хотя мужчины страдали от судьбы, а она – от судьбы, постигшей мужчин. Сначала безвременная смерть отца, потом – ее благородного жениха, а вот теперь решение короля Генриха потрясло самую землю, на которой стояла девушка, отняв единственное, от чего зависело ее собственное будущее: право выбрать себе мужа. Мужчины, которые еще в начале вечера молили Абриэль о крохах внимания, теперь избегали ее взгляда. В зале присутствовало немало богатых наследниц, а она теперь считалась нищей.
      Ее вдруг охватила внезапная неуверенность, хотя она пыталась отделаться от неприятного чувства. Неужели это с ней что-то неладно или дело только в отсутствии богатства?
      Корделию пригласил на танец молодой человек, который еще вчера часами торчал у дверей Абриэль в надежде увидеть ее. Корделия, сгорая от неловкости, едва сдерживала слезы, но Абриэль не хотела, чтобы подруга страдала. Она ответила Корделии сияющей улыбкой, вонзившейся в ее собственное сердце, почувствовала, как пальцы матери сжали ее руку, и повернулась к женщине, которая родила ее и теперь страдала так же сильно, как дочь. Она печалилась за Абриэль и мужа, а девушка не знала, как облегчить материнские страдания.
      – Мама, как мой отчим?
      Элспет вздохнула и ответила, стараясь перекрыть жизнерадостные звуки музыки, несущиеся по залу:
      – Он не будет говорить со мной сейчас, на глазах у посторонних. Но я знаю, как сильно он мучается. Такая несправедливость по отношению к нему очень меня печалит. Что же до того, что будет с тобой…
      – Не нужно об этом. Не сейчас, – перебила Абриэль, растягивая губы в деланной улыбке. – Уверена, что все обойдется, и этот несчастный вечер вскоре будет забыт.
      Но Элспет с сомнением покачала головой, и Абриэль вновь ощутила, как непрошеные слезы жгут глаза. Она оглянулась на толпу танцующих и гордо вскинула голову, словно у нее в этом мире не было никаких забот.
      И тут она заметила Десмонда де Марле, наблюдавшего за ней с явным интересом, больше не замаскированным льстивой усмешечкой. Нет, он был не из тех, кто искал богатства, и сейчас пялился на нее с неприкрытой похотью, возмутившей девушку до глубины души. Абриэль поспешно отвернулась, боясь, что он примет ей взгляд за выражение интереса к нему.
      Неужели отныне она способна привлечь только мужчин подобного рода? Мужчин, которые завладеют ею, как редкой шпалерой, которую можно повесить в парадном зале на всеобщие зависть и обозрение?
      С чувством все нарастающего ужаса она вдруг поняла, что не он один смотрит на нее с таким выражением. Мужчины, которые раньше подпирали стены зала, теперь придвинулись ближе подобно крысам при виде маленького кусочка сыра, которого явно не хватит на всех.
      Но Вашел с бесстрастным лицом стоял над падчерицей, словно охраняя ее, и Абриэль на секунду стало легче. Но долго ли это продлится? Как он может защитить ее, не имея никакого влияния при дворе?!
      И тут она увидела, что к Корделии, перелетавшей от одного партнера к другому, подходит Рейвен. Сердце Абриэль почему-то сжалось, но она тут же спросила себя, почему следует оскорбиться вниманием красивого шотландца к такой чудесной девушке, как Корделия? Кроме того, Корделия – ее старая и верная подруга. Позже, оставшись одна, она постарается разобраться в своих чувствах, но теперь… теперь снова изобразила ослепительную улыбку, чтобы никто не заподозрил, какая буря бушует в ее душе. Кроме того, она тревожилась за подругу, поскольку Рейвен еще не был представлен Корделии и все же осмелился подойти к ней. Такое поведение не говорило в пользу благородства его намерений в отношении подруги, ибо, по правилам приличия, следовало сначала представиться ее отцу.
      Продолжая улыбаться и делать вид, что наслаждается праздником, Абриэль неожиданно сообразила, что Корделия и Рейвен не танцуют, а о чем-то сосредоточенно беседуют, время от времени украдкой поглядывая в ее сторону. Похоже, разговор идет о ней, и, когда оба вдруг повернулись, чтобы взглянуть на Абриэль, та, застигнутая врасплох, улыбнулась подруге, а шотландец нахмурился. Абриэль затаила дыхание. Интересно, что затеяли эти двое? Нужно предупредить своевольную подружку, чтобы была поосторожнее, поскольку шотландец показался ей слишком дерзким.
      Они направились к ней сквозь толпу, и с каждым шагом она ощущала нечто вроде страха, смешанного со странным леденящим возбуждением, которого вовсе не хотела ощущать. К ее ужасу, Корделия решила, что делает подруге огромное одолжение, убедив шотландца потанцевать с ней. Именно того, кто презирал все приличия и хорошие манеры. Честно говоря, она не возражала против танца с красивым шотландцем, только при более подходящих обстоятельствах.
      Абриэль оглянулась на родителей и увидела, что те, естественно, тихо переговариваются между собой. Сама она не делала ничего, чтобы привлечь шотландца, но именно к ней он стремился. Каждый шаг был отмечен неосознанной грацией, заставлявшей других инстинктивно уступать ему дорогу.
      Абриэль невольно заметила, как идет ему национальный костюм, туго обтягивающий широкие плечи и грудь и подчеркивавший стройные бедра и длинные ноги, словно эту одежду шили прямо на нем.
      Но когда он оказался в нескольких шагах от нее, она загляделась на его лицо, будто вылепленное талантливым скульптором: темные брови изгибались над внимательными черно-синими глазами, небольшая горбинка на носу, в том месте, где он когда-то был сломан, только добавляла привлекательности его обладателю. Высокие острые скулы придавали ему вид грациозного хищника. Лишь губы, полные, идеальной формы, добавляли этому суровому лицу чуточку мягкости… и тут он остановился перед ней.
      Корделия улыбалась, но Абриэль видела, что подруга нервничает.
      – Абриэль, этот джентльмен попросил представить его тебе.
      При этом подруги отлично знали, что такое знакомство не может считаться официальным, но они были молоды и горели желанием побольше узнать о мире, особенно если урок касался неотразимо красивого, поразительно мужественного рыцаря.
      – Могу я представить…
      Рейвен сдернул берет и низко поклонился:
      – Рейвен Сиберн, миледи.
      Абриэль сама не помнила, как ей удалось сделать реверанс.
      – Я Абриэль Харрингтон, – пробормотала она, подумав, что он еще лучше, чем она, умеет скрывать свои чувства. Все, кто в этот момент смотрит на нее, посчитают, что Рейвен приглашает ее на танец, и никто не заподозрит, что их знакомство устроено добросердечной Корделией.
      – Это вашего покойного отца чествовали сегодня как героя? – спросил Рейвен.
      Она кивнула, не смея взглянуть на Вашела, который тоже заслуживал этой чести. Хорошо, что мысли отчима были заняты объявлением короля, иначе он расстроился бы, что она танцует с человеком, которого он не знает. Который не представился Вашелу, как того требовал обычай. Вдруг он посчитает еще большим бесчестьем то обстоятельство, что шотландец посмел заговорить с его дочерью?
      Корделия положила руку ей на плечо.