Громко хлопнувшая входная дверь вывела Отраву из транса, и девушка с криком отшвырнула книгу в сторону. Та перевернулась в воздухе и шлепнулась на деревянный пол с характерным звуком. Отрава, содрогаясь, смотрела на нее с кровати, готовая бежать в случае, если книга передумает просто лежать, где лежит, сцепила руки на коленях, чтобы те не тряслись, и то и дело украдкой поглядывала на книгу. Должно быть какое-то объяснение, должно быть…
И тут Отрава заметила, что Мелиссы в комнате уже нет, и поняла, кто хлопнул дверью минуту назад. В кроватке тоже было пусто. Девушка сразу поняла, что задумала Мелисса, она вскочила с кровати и пулей вылетела из дома, чтобы остановить мачеху.
* * *
Утро стояло сырое и холодное. Солнце карабкалось на небо сквозь зеленоватые испарения Черных болот. Для мух было еще рановато: вода в болоте пока не прогрелась. Отрава выскочила из хижины на холод в одной ночной рубашке. Собственно, это ее не очень волновало: почти вся деревня еще спала после вчерашнего праздника. Пусть выглядела она немного смешно, но эта ночная рубашка была плотнее и теплее того, что Отрава носила днем. А что подумают люди, ей было все равно. Правда, девушке хватило ума надеть сапожки: ходить босиком по болотной грязи, кишащей насекомыми и змеями, ядовитыми пауками и колючими улитками, каждый из которых может укусить, — настоящее самоубийство.
Мелиссы нигде не было видно, но от их площадки отходил всего один мостик, так что Отрава кинулась на соседнюю площадку, где в доме Обрыва крепко спал ловец духов, а сам Обрыв с женой ютились на полу. Оттуда отходили уже два веревочных мостика, но один из них до сих пор слегка раскачивался, потревоженный Мелиссой. Отрава пошла по нему, уже понимая, куда направилась ее мачеха.
Она увидела женщину за миг до того, когда та скрылась за деревьями, теснившимися у озера, на котором стояла деревня. Мелисса крепко прижимала к груди то, что они нашли в детской кроватке. Отрава окликнула мачеху и 'бросилась к мостику, который соединял деревню с берегом. Мелисса остановилась на секунду, посмотрела на падчерицу безумными глазами и нырнула в рощицу. Отрава помчалась за ней, поскользнулась на мокрых дощечках, но успела ухватиться за веревки, отделавшись ссадинами. Она выругалась и побежала дальше.
Под сапожками хлюпала грязь. Для Черных болот это была еще сравнительно твердая почва. Хорошо, что здесь нет трясины, которая может засосать. Отрава заметила вдалеке светлую косу мачехи, мелькнувшую среди деревьев. Под ногами что-то хрустнуло, но девушка не остановилась посмотреть, кому не повезло оказаться у нее на пути. Здесь деревья частично были вырублены, по расчищенному месту шла ухабистая дорожка, которую утоптало бесчисленное количество ног. Отрава прибавила скорость и начала догонять Мелиссу. Мачеха уже запыхалась, и, когда они добрались до колодца, Отрава могла запросто коснуться ее рукой.
Колодец стоял посреди грубо вырубленной опушки. Каменные стенки шахты доставали человеку до пояса. Поверх шахты лежала узкая пылью решетка, а сверху была устроена крыша. Она ила вогнутой, как воронка, чтобы дождевая вода убиралась в ней, а потом стекала в колодец дождевая вода очень, чистая, как и вода из подземных источников, которыми питался колодец. Люди не хотели, чтобы в их драгоценные запасы воды попадала болотная грязь или заползали скользкие болотные твари. Поэтому жители деревни соорудили высокие стенки и положили решетку. На краю опушки Мелисса споткнулась, упала на колени и уронила свою ношу в одеяле. Когда трава подбежала, мачеха задыхалась.
— Вот, держи, живее, — сказала Отрава, скрывая в нетерпеливом тоне тревогу.
Она сунула край мачехиного рукава в рот Мелиссе. Та взялась свободной рукой, а Отрава натянула рукав на локоть, соорудив таким образом чтоб вроде мешочка, в который Мелисса могла дышать. Женщина еще несколько раз отрывисто дохнула и вскоре задышала нормально. Тогда Отрава ее отпустила.
— Не надо так нервничать, — посоветовала девушка. Мелисса осела на землю и уронила глаза на сверток перед ней.
— Какой тяжелый… Отрава тоже посмотрела на это. Оно лежало на земле совершенно неподвижно. Мачеха завернула его, как буханку хлеба. Может, оно там задохнулось. Или ему и не надо дышаться — Ты собиралась бросить его в колодец? — спросила девочка.
— Руб не должен его увидеть. Это убьет его! — Не будь дурой, — огрызнулась Отрава.—
Во-первых, ты могла загрязнить нашу воду, если бы оставила его там гнить. Ты хоть об этом поду— мала? И вообще, его нельзя топить. Ты знаешь, что это такое?
Мелисса в ярости посмотрела на нее. Она терпеть не могла, когда ее обвиняли в невежестве.
— Можно подумать, ты знаешь! — Это подкидыш, — ответила Отрава. — Его оставляют эльфы взамен похищенного ребенка. Если бы ты бросила подкидыша в колодец, мы бы больше никогда не увидели Азалию.
Мелисса недоверчиво уставилась на падчерицу.
— Откуда ты это знаешь? Откуда ты знаешь, маленькая ведьма? Это ты сделала? Ты?
Отрава не стала утруждать себя ответом. Вместо этого она взяла в охапку сверток — а он действительно был тяжелый, как камень, — и посмотрела на мачеху, которая разрыдалась, сидя в грязи. Платье ее порвалось и сильно испачкалось в болотной слизи.
— Ничего ему не говори. Я справлюсь с этим. — Куда делась Азалия? Что ты будешь делать? — крикнула ей вслед Мелисса. — Ничего никому не говори, — повторила Отрава — отчасти потому, что хотела подчеркнуть важность происходящего, а отчасти из-за того, что не знала ответов на эти вопросы.
Но был один человек, кто знал.
— Ладно, ладно, иду, только перестаньте барабанить! — проворчал Парус и отпер дверь своей хижины.
Было еще рано, а он любил поспать подольше. Но его досада тут же улетучилась, когда он увидел лицо Отравы.
— Ночью приходило Пугало, — сказала она дрожащим голосом. — Оно похитило Азалию. И оставило нам вот это.
Парус несколько секунд переваривал услышанное: уж слишком рано было для таких важных дел. Потом он удивленно и встревожено приподнял брови и быстро втащил девочку в дом. Старик выглянул за дверь — проверить, что никто не видел Отраву. Однако все жители еще спали. Хижина Паруса стояла по соседству с двумя другими, на площадке между парой огромных пробковых деревьев, но соседи старика были сони почище его самого. Бросив вокруг последний подозрительный взгляд, он захлопнул дверь.
— Кто-нибудь еще знает? — спросил Парус у Отравы, когда она с кряхтением уложила сверток на кухонный стол.
О богатстве папаши Паруса ходили легенды. Он мог позволить себе большую хижину с не— сколькими комнатами и отдельными кухней и ванной.
— Мелисса знает, — ответила Отрава. — Но она ничего не скажет.
— Точно? Это ведь важно. — Она не…—, начала девочка, и, к ее стыду, из глаз потекли слезы. Она пыталась не дать им воли, но ничего не могла поделать с собой. — Лучше бы она просто исчезла… Она… — Голос предал ее, и Отрава замолчала.
Тогда Парус положил шершавую руку ей на плечо и успокаивающе произнес:
— Не надо, Отрава. Еще не все потеряно. Давай разберемся, что случилось.
Парус обошел стол и развернул одеяло. Внутри лежала Азалия, одетая в грубо вышитую шерстяную пижаму. Она лежала неподвижно с закрытыми глазами, и казалось, что малышка просто спит. Как всегда немного бледная, но круглолицая, с пучком соломенных волос.
— Он мертв? — спросил Парус, потянув подкидыша за ногу.
Ребенок тут же открыл глаза. Они были черные и без зрачков. Под его ледяным взглядом вокруг стало холоднее. Он не двинул и мускулом и продолжал так же лежать, но в его взгляде горел гибельный огонь.
—Охты… — выдохнул Парус. — Это и правда подкидыш.
— А я что говорила, — грубо ответила Отрава. Даже горе не могло смягчить ее язвительность.
Парус почесал костяшкой пальца давно не бритую щеку.
— Поднесем его поближе к огню, — сказал он, взял подкидыша на руки и понес в соседнюю комнату, где была читальня.
Там перед янтарными угольками вчерашнего огня стояли два старых потертых кресла. В комнате не горел свет, на окнах висели тонкие изношенные шторы и было довольно душно. У дальней стены стоял книжный шкаф, с которым и в сравнение не шла полка Отравы.
— Садись, садись… Парус положил подкидыша на пол, как мешок. Девушка уселась и только тогда поняла, что ноги в сапожках буквально заледенели. На ней ведь не было носок. Парус засуетился вокруг Отравы. Он был высоким и очень сильным, худощавым, но мускулистым, с большим носом и волосатыми ушами. Его шевелюра почти полностью поседела, но оставалась необычайно густой для старика. При каждом его движении непослушные волосы падали на глаза. На Парусе был старый выцветший жилет и штаны. Вообще-то Отрава никогда не видела его в чем-то еще. Вдруг ей пришла в голову одна мысль.
— Я тебя разбудила? — спросила она. — А? — бросил через плечо Парус, пробегая пальцами по корешкам книг в поисках чего-то.
— Сейчас… Я тебя разбудила, когда постучала?
— Боюсь, что так, — ответил Парус с притворным недовольством. — Ты бы и мертвого подняла.
— Ты что, так и спишь в этой одежде? Парус на минуту оставил свои поиски. — Я спал в кресле, если хочешь знать. Я стар и засыпаю где попало, — он вздохнул и отвернулся от полки. — Не могу найти.
— Найти что? — «Чудовище Махмуса», — ответил старик. — Я был уверен, что она здесь.
Внезапная ледяная вспышка: Пугало заворачивает страницу, прикасаясь к ее коже.
— Она у меня дома, — сказала Отрава. — Но я туда не пойду.
— А… — понимающе протянул Парус. Отрава ожидала не такую реакцию.
— Что значит это «а…? — спросила она громче.
— Книги иногда бывают опасны, Отрава, — ответил Парус. — Питают твое воображение. Супа?
— Чего? — переспросила девушка.
— Супа хочешь? Ты же, наверное, не завтракала еще.
— Парус, что мне делать вот с этим?— требовательно спросила она, ткнув пальцем в подкидыша, который тихо и неподвижно лежал там же, куда его положил Парус.
— Давай я налью тебе супа, — сказал Парус. — А потом скажу.
* * *
Парус пошуровал в очаге и подбросил дров. В кухне тем временем грелся суп. А пока Отрава рассказала старику все, что случилось в то утро. Когда суп был готов, Парус протянул гостье миску, другую взял себе, и положил на стол пару хрустящих булочек — то был настоящий пшеничный хлеб; а не тот безвкусный мякиш, что делали из болотного тростника. Потом Парус опустился в свое кресло, а Отрава, скрестив ноги, села у огня, и старик заговорил.
— Эльфы — злые существа, — сказал он, — и они обладают волшебной силой. Подкидыш и Пугало — их творения. Где появляются эльфы, всегда случаются загадочные и удивительные чудеса. Они постоянно лгут и подшучивают над тобой. То, что тебе, привиделось в книге, — лишь побочный эффект сонной пыли, которую разбросало Пугало. Обман зрения. — Парус угрюмо улыбнулся. — Как правило, эльфы не вмешиваются в нашу жизнь: им и так хорошо живется в своем королевстве. Просто дело в том, что они не могут не делать гадостей. Отрава посмотрела на подкидыша, который лежал на низеньком столе в темном углу и глядел на них своими черными глазами. Он так ни разу и не пошевелился, и эта его неподвижность пугала не меньше, чем пустой взгляд.
— Что они с ней сделали? — тихо спросила девочка.
— Они забрали ее в королевство эльфов, — ответил Парус, откусывая хлеб, намоченный в супе.
— Но зачем? — Лиловые глаза Отравы снова наполнились слезами.
Она взяла себя в руки. Не время для скорби. — Этого я не знаю. Иногда детей возвращают.
Через день, через неделю, год или двадцать лет. Иногда дети возвращаются в том же возрасте, когда их забрали, хотя родители уже состарились и поседели. Иногда возвращаются совсем взрослыми. Но никто из них ничего не помнит.
— Сколько… сколько раз такое случалось? — спросила девушка, упрямо всматриваясь в растущие язычки пламени, чтобы слезы высохли.
— Больше, чем ты можешь себе представить, Отрава, — сказал старик. — И здесь это тоже бывало не раз. Но ты поступила правильно. Как вижу, ты много узнала из книг, которые я тебе давал. Если бы Мелисса убила подкидыша, эльфы бы никогда не вернули твою сестренку. И Азалия пропала бы навсегда.
— Кто-нибудь может это исправиться — беспомощно воскликнула Отрава.
— Это то же самое, что земляные пауки и болотные змеи, речные козероги, болотная чахотка и все остальное, — ответил Парус, прожевывая пищу. — Это часть нашей жизни. Тебе не повезло, Отрава, и они пришли за твоей сестрой.
— Не повезло…— тихо повторила девушка. — Ты все равно не смогла бы остановить Пугало, — добавил Парус. — Не вини себя. Оно покрывает тебя пылью, чтобы усыпить. Потом— похищает ребенка, а вместо него оставляет подкидыша. Тебе придется его кормить. О, они едят очень много. Люди надрываются, пытаясь прокормить подкидыша. Но если хочешь снова увидеть своего ребенка, сделаешь все. Кто-то просто верит, что подкидыш и есть их ребенок, только он заболел. Мне кажется, тебе тоже лучше так думать. И когда-нибудь, если повезет, ты найдешь свою малышку в той же кроватке, а подкидыш навсегда исчезнет. Правда, иногда этого не происходит, — Парус пожал плечами. — Такое в порядке вещей.
Отрава слушала старика, и с каждым словом в ней все сильнее разгорался огонь. Слезы уже высохли, уступив место злости.
— Не могу поверить, что слышу это! — закричала она вдруг и вскочила, отставив в сторону нетронутый суп. — Только не от тебя!
— Ну вот, ты пролила… — начал Парус.
— Парус! — рявкнула девочка. — Послушай! Такое не в порядке вещей, это не часть жизни. Кто-то пришел и похитил мою сестру! Ты понимаешь? Каждый день я вижу, как все вокруг мирятся с горем, смертью и нищетой и объясняют это теми же словами, что ты сейчас. Это часть жизни только потому, что мы сами позволяем! — Теперь она уже почти вопила, покраснев от злости, но Парус и бровью не повел. — Я не стану смиренно ждать, пока эльфы соизволят вернуть мою сестру. Я не буду гнуть спину, чтобы прокормить это черноглазое чудовище!
— Тогда как ты поступишь, Отрава? — спокойно спросил Парус.
— Я пойду за ней!
Эти слова уперлись в стену молчания. Девушка свирепо посмотрела на старика, однако Парус встретил этот взгляд, не дрогнув. Позади нее потрескивал огонь, бросая на лицо старика прыгающие тени.
— Ты сама не знаешь, что говоришь, Отрава, — предостерег Парус, и в его голосе вдруг послышались холодные нотки. — Мир гораздо больше Чайки, и он очень жесток.
— Ну, так и я буду жестокой, — ответила девушка.
— Куда ты пойдешь? И что будешь делать, когда доберешься?
— Я пойду к королю эльфов, — совершенно серьезно сказала Отрава, — попрошу его вернуть мою сестру.
— Ты даже не знаешь, существует ли он на самом деле!
— Но Пугало же существует. И подкидыш тоже. Значит, и король есть.
— А как же твой отец и Мелисса?
— До Мелиссы мне нет никакого дела, — ответила Отрава. — А отец… Я знаю, он будет горевать. Но уж лучше пусть так, чем сделать то, о чем ты говоришь.
— А подкидыш?
Отрава замолчала, пристально глядя на старика.
— Твоему отцу ведь нужно сказать, — сказал Парус. — Это нельзя просто замести под коврик. Ты не можешь скрыть произошедшее от отца. Ему и Мелиссе придется заботиться об этом существе. Если ты уйдешь, отец может потерять не одну дочь, а обеих.
— А может, ты присмотришь за подкидышем? Чтобы никто не узнал? — умоляюще запросила Отрава.
— Ну уж нет! — отмахнулся Парус. — У меня есть дела за пределами Чайки. Я не могу сидеть здесь, привязанный к этому чудовищу.
Отрава снова замолчала, упрямо сжав челюсти": — Ты об этом не подумала, ведь так? — Нет.
— Но все равно пойдешь. — Да.
Парус некоторое время изучал ее лицо. Отрава всегда была своенравной, но чтобы настолько… Он никогда не видел ее такой решительной. Широкая улыбка медленно расплылась по его лицу.
— В тебе действительно говорит голос древнего рода, — произнес он.
— Парус, время дорого. Мне нужно уйти, пока отец не проснулся. Ты поможешь мне или нет?
— Разумеется, помогу. Тебе надо было всего лишь попросить.
ЛОВЕЦ ДУХОВ
Ловец духов вернулся к своей телеге в полдень, закончив утреннюю работу. Он продирался сквозь деревья, спину сетку с железными банками, взвалив на которые бились друг о друга, гремели и бряцали. Не плохая выдалась Ночь блуждающих огней, но и не хорошая. Было полно и других мест, где хорошо ловились болотные духи, но Чайка была его территорией, и ему нравилось, с каким рвением местные жители брались за работу. Некоторые ловцы духов самостоятельно развешивали ловушки и работали от заката до рассвета. От него же требовалось всего лишь поручить все жителям деревни, а утром раздать им за труды жалкие гроши — по медяку за каждого болотного духа. Местные были до ужаса невежественными — они даже не знали, что за пределами Черных болот уже никто не расплачивался медными деньгами. Хотя это и не имело никакого значения: все равно никто из деревенских жителей не собирался покидать дом.
У телеги ловца духов были широкие колеса, обитые гвоздями, и для того, чтоб они лучше катились по грязи, вокруг каждого обернули цепь.
Телега была низенькая, плоская, грязная, но крепкая. А тащил ее крокоящер. Это были единственные тягловые животные, которые могли пере— двигаться по Черным болотам. На своих перепончатых, плоских, как лопаты, лапах, с хвостами как у бобра, они никогда не увязали в грязи, даже когда телега застревала, и могли ее вытянуть. Крокоящеры — это рептилии с темно-зеленой чешуей, пятью лапами, приплюснутой мордой и безразличными желтыми глазами по обеим сторонам головы. Что и говорить, упрямства и медлительности им не занимать, но зато они очень сильные, понятливые и к тому же неприхотливые. В отличие от многих своих «родственников-рептилий, крокоящеры — животные травоядные, они могут переварить любое болотное растение, даже ядовитое.
Прикрикнув на крокоящера, ловец духов отбросил с телеги парусиновый полог и свалил железные банки с их светящимися пленниками к тем, что уже там скопились. Теперь повозка почти наполнилась, чего и следовало ожидать. Ну вот, пора везти на продажу. Ловец духов наморщил нос и вскарабкался на козлы. Какое облегчение— вырваться наконец из этого паршивого захолустья.
И тут он заметил девушку, которая стояла за деревьями неподалеку. У нее было странное выражение лица — какая-то угрюмая задумчивость застыла в больших и сердитых глазах лилового цвета. Ловец духов разгладил свои густые белые усы тыльной стороной ладони и окинул девушку взглядом. На ней было поношенное платье — не платье даже, а скорее простой мешок из тонкой кожи, к которому приделали длинные рукава. Подол выпачкан грязью. На ногах — прочные сапожки, за спиной — тяжелая котомка.
— Ты не можешь поехать со мной, девочка, — произнес ловец духов, угадав ее намерения…
Ведь зачем нужна такая котомка, если не собираешься далеко?
— Я могу заплатить, — ответила та.
— Ха! И чем же?
Девушка подошла к краю телеги и протянула блестящий серебряный соверен'.
— Вот.
— Этим? — поперхнулся ловец духов.
— Мало.
— Этого более чем достаточно, — не моргнув глазом, заявила девушка.
Мужчина нахмурился, и его косматые белые брови сошлись на переносице.
— А где ты взяла серебряный соверен, девочка, не украла ли?
— Не твое дело. Тебе он нужен или нет? Ловец духов подумал с минуту и протянул
руку, но девушка не отдала монету.
— Сначала довези.
— А куда ты собралась? — спросил он, раздражаясь.
Для девчонки в три раза младше его эта особа определенно была чересчур наглой.
— В Крепость, — ответила она медленно, словно пробуя на вкус незнакомое название. Даже просто произносить его вслух было так непривычно, прямо дыхание перехватывало…
— Я и так знаю, — заверила его она и взобралась к нему на козлы.
— Меня зовут Отрава.
— Сама, что ли, выбрала такое имечко?
Это была шутка, но Отрава серьезно ответила: — Да.
Ловец духов опять нахмурился, уже сомневаясь в правильности своего решения.
— Брэм, — в свою очередь, представился он.
— Так местных не называют, — заметила девочка.
— А я и не местный, — ответил он. — Так, говоришь, в Крепость направляешься? Считай, тебе повезло. Я как раз туда.
Отрава кивнула. А куда же еще?
На болотах есть растение, которое не встретишь больше нигде. Это трефовое дерево. Его листья известны своей гибкостью и эластичностью. Ребенком Отрава сорвала один, прибила краешек к дощечке на площадке и стала тянуть за другой, чтобы посмотреть, насколько листра стянется. Она тянула и тянула, поражаясь, как лист становится все тоньше и длиннее пока, наконец, он не порвался и Отрава не шлепнулась с размаху на площадку.
Что-то похожее происходило в тот день с ней самой. Уже через час медленно катившаяся телега ловца духов увезла ее от дома дальше, чем ей когда-либо приходилось забираться. А к тому времени, когда спустился вечер, мир вокруг стал неузнаваем. Отрава чувствовала, как ее связь с Чайкой, подобно листу трефового дерева, становилась все тоньше и тоньше, растягивалась все сильнее, тянула ее назад. Девочка задумалась о том, что больше никогда не увидит Паруса, отца и даже Мелиссу. Она вдруг остро ощутила свое бесконечное, абсолютное одиночество. Если ловец духов вздумает выгнать ее с телеги, у нее нет ни карты, ни малейшего представления, куда идти. Дом остался позади, и в сердце поселилась нежданная гнетущая боль. Отрава и представить не могла, что когда-нибудь ощутит такую тоску.
А потом, когда пришла ночь, связь порвалась. Горе и печаль уступили место волнению, пред— вкушению грядущего. Зная, что пути назад нет, девушка поняла, что путь есть только один— вперед. Неужели теперь она свободна? Разве не об этом она всегда мечтала? Ведь это ее первый шаг по дороге прочь из захудалой деревушки, в мир сказок Паруса!
— Чего это ты так улыбаешься? — спросил Брэм. Он заговорил впервые за много часов.
Отрава, которая и не заметила, как на ее лице расцвела улыбка, пожала плечами:
— А что, нельзя?
— Люди, которые так широко улыбаются, обычно что-то скрывают, — проворчал Брэм.
— Ну, я уж точно, — ответила девочка, улыбнувшись до самых ушей, просто чтобы досадить ему.
На ночлег Брэм остановился у невысокого холмика, где почва была каменистой и удивительно сухой. Верхушка холма была лысой, слов— но деревья не решились взобраться на нее и разбрелись по склонам. Их было достаточно много, чтобы скрыть из виду болота, но росли они врознь и пройти между ними труда не составляло.
— Здесь мы и переночуем, — сказал Брэм, натянув поводья, чтобы животное остановилось.
Крокоящер негромко подал голос, издав горловой звук, похожий одновременно на мурлыканье и на кудахтанье. Очевидно, ящера не обрадовал недостаток съедобной растительности.
Брэм разжег костер на дровах, которые вез с собой. Все это время Отрава тревожно озиралась вокруг. Ей раньше никогда не приходилось спать под открытым небом. Уж слишком много тут всяких ползучих гадов, слишком много опасностей таят болота. Брэм бросил на нее взгляд из-под густых белых бровей, а потом указал на землю палкой, которой тыкал в огонь.
— Садись, девочка, и перестань вертеться как белка. Здесь нечего бояться. Огонь отгонит этих тварей.
Страх поутих немного, но Отраву задело то, что ее волнение не осталось незамеченным. Девушка бросила котомку на землю у костра и села на нее. Ей очень хотелось спросить, что такое «белка», но она не решилась признаться в собственном невежестве. Тепло, согревшее ее руки и лицо, показалось ей совсем иным, чем дома. Здесь, без крепких надежных стен, огонь был единственным источником спокойствия и уюта в темной ночи, и поэтому более драгоценным.
— Я недавно нашел это место, — сказал Брэм, неопределенно махнув рукой в перчатке в сторону голого холма. — Здесь что-то в почве, не знаю что. Она сухая, нет скользких насекомых. Я всегда делаю тут привал по пути из Чайки. Это одно из немногих пригодных для жизни мест на ваших омерзительных болотах.
Отрава не знала, что ответить.
— И почему люди здесь живут? — спросил он
Девушка не могла понять, разговаривал он с ней или с самим собой.
— Я родилась здесь, — просто сказала Отрава. Она полезла в свою котомку и достала оттуда
связку сосисок, оторвала четыре, а остальные сунула обратно.
— Это свиные сосиски? — спросил Брэм, уставившись на нее поверх костра.
Отрава пожала плечами.
— Может быть. Не знаю.
— Где ты их взяла?
— Друг дал. Тот же друг, который снабдил ее всем остальным, что лежало в котомке: запасом провизии, одеялом, ножом, даже старой потрепанной картой. Тот же самый друг сообщил ей, что следующей остановкой ловца духов будет город под названием Крепость и сказал имя тамошнего жителя, к которому можно обратиться за помощью. Тот же друг взял на себя нелегкую задачу вернуть подкидыша скорбящему отцу и объяснить, что случилось, куда делась Отрава. Потому что девушка знала: если бы ей самой пришлось разбить сердце Руба и сказать, что он потерял одну дочь и может лишиться второй, то потом у нее не хватило бы мужества уйти.
Все ее сомнения в правдивости рассказов Паруса растаяли как дым. Он был настоящим искателем приключений и верным другом. Ее единственным другом.
— У меня есть рыба-глаз, я поймал ее поза— вчера, — сказал Брэм. — Буду рад обменять ее на эти четыре сосиски.
Отрава недоуменно посмотрела на него.
—А я никогда не ела свинину.
— Но тебе же, наверное, нравится рыба-глаз, а? Все на болотах ее любят.
— Я никогда не ела свинину, — с нажимами повторила Отрава.
То, что Брэму очень хотелось сосисок, только укрепило ее решение не отдавать их.
— Я ведь везу тебя до самой Крепости, — напомнил ловец духов.
— А я плачу тебе больше, чем следовало бы. Девушка упорно стояла на своем.
В том, что дорога до Крепости стоит дешевле, ее убедил Парус, когда дал монету и все остальное.
Брэм принялся готовить ужин, недовольно бурча себе под нос. Он достал черную металлическую решетку на тонких ножках и поставил ее над огнем, потом нарезал полосками рыбу-глаз и положил жариться. Отрава положила рядышком свои сосиски. Она понятия не имела, как долго их нужно готовить, но на такие вещи у нее было хорошее чутье, поэтому она не особенно беспокоилась.
— А ловец духов хорошо живет? — неожиданно спросила она.
— Не хуже других, пожалуй что, — ответил Брэм. Он придвинулся поближе к огню и помол— чал, прежде чем продолжить: — Правда, немного одиноко. Все время кочуешь с места на место, нигде не задерживаясь подолгу. Иногда встречаешь других ловцов духов… наши пути пересекаются… Но мы держимся порознь. Такое уж у нас ремесло.
Отрава кивнула. Это она хорошо понимала. Девушка взглянула на телегу и крокоящера, который мирно спал, по-прежнему привязанный к своей ноше из железных банок.
— Как думаешь, они живые? Болотные духи? — Гм?
— Они чувствуют и думают, как люди?
Брэм поддел полоску рыбы-глаза и перевернул сырой стороной к огню.
— Девочка, ты задаешь много вопросов.
— Только о том, чего не знаю, — ответила она. Брэм расхохотался.
— Никогда не задумывался над этим, — потом произнес он. — Может, это всего лишь без— думные вспышки света. Или они вроде светляков. Может быть, их создали эльфы. Мне все равно.
— А как по-твоему, это могут быть эльфы? — спросила Отрава.
— Эй, они сейчас сгорят, — сказал Брэм и перевернул сосиски кончиком своей палки.
— Если это эльфы, то тем лучше. Знать бы наверняка, так я бы не чувствовал себя виноватым, что сажаю их в клетки. Видишь ли, из всех тварей, что встречаются в королевстве, они самые опасные.
— А как там?
— Где, за болотами? — переспросил Брэм.
— Уж точно лучше.
Отраву охватил странный трепет. Она никогда не слышала, чтобы так говорили о мире за пределами болот. Даже Парус, который рассказывал о разных чудесах и опасностях, никогда не говорил, что тот мир лучше.
— Есть места, конечно, куда не стоит ходить, — продолжил он. — Старые города… Там повсюду эльфы. Высоко в горах тут и там обитают племе— на гоблинов, а в низинах живут тролли и карлики. Знаешь, раньше наша страна называлась Королевство Людей. Так говорят. Другие расы не посягали на нашу территорию. Хотя это продолжалось недолго. Одно можно о людях сказать наверняка: мы никогда не умели стоять друг за друга. — Он посмотрел на темные топи. Там роилось такое множество насекомых, что воздух над болотом, казался колышущимся занавесом.
— Мы не должны жить в таких местах. Человеку назначено править равнинами, холмами и долинами, а не прятаться в лесах, горах и на болотах, — он снова опустил взгляд на огонь. — По крайней мере, я так думаю.
Отрава ничего не ответила. Вместо этого она сказала:
— Хочешь сосиску? Я все равно не съем четыре.
В ту ночь Отрава долго не могла сомкнуть глаз. Она лежала у огня, слушая храп Брэма и вскакивая от любого шороха в ночи. Вокруг пламени роилась мошкара, теплый воздух искажал очертания предметов, ветки деревьев, росших поблизости, хрустели. Отраве не спалось вовсе не из-за того, что приходилось ночевать прямо на земле. Ей не давали покоя мысли о ядовитых тварях, которыми кишело болото. Удивительно, как Брэм остается таким спокойным.
Когда ловец духов заснул глубоким сном, Отрава тихо заплакала. Она все думала о том, какое лицо, наверное, сделалось у отца, когда Парус принес ему горькую весть. Когда Отрава вернулась из хижины Паруса утром, чтобы собрать вещи, отец еще спал. Мачехи тоже не было видно. Зная ее характер, девушка решила, что та просто нырнула обратно в постель и притворилась, что всю ночь крепко спала. Что до Руба, тот всегда спал как убитый. Если уж он не проснулся от душераздирающего крика жены, то вряд ли заметил ее отсутствие.
Больше всего Отрава жалела о том, что не оставила даже записки. Ее не оставляло чувство вины, ведь она сбежала из деревни, как трусиха. Пусть она боялась, что, увидев отца, растеряет решимость, но он заслуживал лучшего, чем услышать об исчезновении своей дочери от какого-то бродяги. Если бы только она догадалась оставить пару строк, утешить, сказать, что не уходит навсегда…