4

Лихорадка Элайзабел

Незваный гость

Письмо доктора Пайка

Элайзабел сидела в кровати, закутавшись в одеяло по самую шею, так что оттуда, как из кокона, торчали только ее руки и голова. Выглядело очень по-детски, но Таниэлю эта ее манера нравилась, он сам так делал, когда был мальчишкой.

Она проснулась со зверским аппетитом, и, когда Кэтлин вернулась от аптекаря, жившего через дорогу, с микстурой для лечения лихорадки, Элайзабел приканчивала уже третью миску рагу. Аптека, разумеется, была давно закрыта — далекий Биг-Бен уже пробил час ночи, — но Кэтлин была хорошо знакома с владельцем и его семьей, и ей они охотно отпускали необходимые снадобья в любое время суток. Утоляя свой волчий голод, Элайзабел почти не разговаривала, все ее внимание было сосредоточено на еде, которую приносил ей Таниэль. Микстуру она приняла покорно, без каких-либо вопросов или жалоб, только слегка поморщилась, когда горькая жидкость попала ей на язык. Наконец и с рагу было покончено, девушка протянула пустую миску Таниэлю, жестом и улыбкой дав понять, что насытилась.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

— Лучше, — она благодарно улыбнулась. — Я почти согрелась. И хорошо отдохнула.

— Не желаете ли спуститься вниз, к огню? Там теплей, чем в моей спальне.

Она кивнула, не сводя с него глаз. Таниэль помог ей сойти по лестнице и провел в гостиную, где Кэтлин уже разводила огонь в камине. Элайзабел, по-прежнему кутаясь в одеяло, забралась в одно из кресел и поджала под себя ноги. Отблески разгоравшегося огня отражались в капельках пота у нее на лбу. Воздух в комнате быстро согрелся, в полумраке у камина всем стало тепло и уютно. Таниэль принес Элайзабел, Кэтлин и себе по небольшой порции бренди.

— Мне пора на охоту, — сказала Кэтлин, быстро покончив с напитком. — В Кенсингтоне завелась парочка крышеходов, и один из тамошних жителей, богатый адвокат, посулил целое состояние тому, кто с ними расправится. Мне надо успеть туда первой, пока никто из наших об этом не прослышал.

— Удачи тебе, — кивнул Таниэль. — И смотри остерегайся их хвостов.

— Не я ли сама тебя этому учила? — хмыкнула Кэтлин и, помахав на прощание Таниэлю и Элайзабел, скрылась в вестибюле.

— Вы что же, охотники? В Лондоне? — удивилась Элайзабел. Она отхлебнула бренди из своего стакана и с веселым любопытством взглянула на Таниэля.

— Мы — истребители нечисти, мисс.

— О-о, вот оно что… — И снова этот настороженно-вопросительный взгляд в сторону Таниэля. Черты лица у девушки были тонкие и по-детски нежные, красоту ее, казалось, ничто не могло испортить — ни спутанные, грязные, влажные от пота пряди волос, падавшие на лоб и щеки, ни темные круги под глазами. — Вы были очень, очень ко мне добры, — сказала она, поигрывая тонкой серебряной цепочкой на запястье.

Таниэль смущенно перевел взгляд на пляшущие огни в камине. Щеки его зарделись.

— Любой джентльмен на моем месте поступил бы точно так же.

На несколько мгновений в комнате повисло молчание. Пригубив бренди, Элайзабел беспомощно спросила:

— Как вы думаете, почему я ничего не могу вспомнить?

— Может быть, виной всему лихорадка. Когда она пройдет, память к вам вернется.

— Надеюсь, так оно и будет. — Однако в голосе девушки не чувствовалось уверенности. Нахмурившись в тщетной попытке извлечь из памяти что-то, что было слишком глубоко там запрятано, она пожала плечами. — Кое-что я все же помню… Какие-то фрагменты… Лица родителей. Но что у нас был за дом, не представляю. И не знаю даже, в каком городе жила, хотя некоторые дома и улицы словно стоят у меня перед глазами…

— Все мало-помалу восстановится у вас в памяти, вот увидите. — Таниэль ободряюще улыбнулся ей и прибавил: — А пока не желаете ли принять ванну? Я на всякий случай согрел для вас пару ведер воды.

Элайзабел приподняла прядь своих волос и попыталась ее разглядеть. Поднесла к лицу обе руки и внимательно исследовала тыльную сторону ладоней. Лицо ее скривилось в брезгливой гримасе. До сих пор она не отдавала себе отчета в том, насколько нуждается в горячей ванне Да что там, она была попросту отвратительно, до омерзения грязна!

— Расскажите мне, — попросила она. — Расскажите, где и как вы меня нашли.

Таниэль принялся описывать их первую встречу. И лишь теперь он впервые дал себе труд внимательно рассмотреть сидящую перед ним девушку с лихорадочно блестящими глазами и нездоровым румянцем на впалых щеках. Многое, слишком многое в ней было необычным. Он не меньше нее самой желал бы узнать, откуда она родом, кто ее родители, где и как она росла. Была ли она одинока, подобно ему? Или жила в окружении близких, в большом гостеприимном доме, наполненном любовью и заботой?

Он поймал себя на том, что, не прерывая своего подробного рассказа, пристально изучает гостью, отмечая малейшие детали ее внешности и туалета. Взять, к примеру, платье. Грязное, порванное и запачканное кровью во многих местах, оно тем не менее было сшито дорогим портным из добротной, красивой материи. Тонкие цепочки, охватывавшие ее шею и запястья, нельзя было отнести к числу изысканных украшений, но все же они были не по карману горничной, белошвейке или обитательнице работного дома.

При всей хрупкости ее сложения было очевидно, что Элайзабел до последнего времени не голодала, и, судя по некоторым безошибочным признакам, в ее грязных и спутанных волосах не водилось никаких насекомых. А как она говорит! Отчетливые и звонкие гласные, правильное построение фраз — наверняка результат хорошего воспитания, возможно, включавшего в себя занятия дикцией.

Когда Таниэль закончил свой рассказ, Элайзабел, немного помолчав, вздохнула:

— Теперь я хотела бы воспользоваться вашим любезным предложением принять ванну.

В ванной комнате, как и обещал Таниэль, стояли два ведра с горячей водой и одно — с холодной. От пара, наполнявшего помещение, было трудно дышать. Маленькое оконце наверху запотело, стены, выложенные темно-зелеными изразцовыми плитками, покрылись капельками влаги. У одной из стен стояла глубокая ванна, другая стена была сплошь зеркальной. Зеркало запотело, как и окно, и по нему струйками стекала влага. В углу на туалетном столике помещалось множество баночек и флаконов с ароматическими маслами и кремами. Там же Элайзабел, к немалому своему удивлению, обнаружила стопку аккуратно сложенной женской одежды. Она с любопытством развернула приготовленные вещи: голубовато-палевое платье, пару чулок, башмаки и заколки для волос. Чья-то заботливая рука приготовила все это специально для нее. Не иначе как все это принадлежит матери Таниэля, догадалась Элайзабел, и понадеялась, что в самом скором времени ее представят хозяйке дома, которую она сердечно поблагодарит за предупредительность.

Она подошла к зеркалу и попыталась его вытереть, но оно немедленно запотело снова. Элайзабел огляделась в поисках куска мыла. Оно обнаружилось на туалетном столике. Смочив его в холодной воде, девушка намылила руки и провела ладонями по поверхности зеркала. На сей раз ей удалось почти полностью его очистить. Она тщательно намылила лицо и, сполоснув холодной водой, насухо вытерла полотенцем. Да, лицо свое она хорошо помнила. Ну, это уже кое-что, пронеслось у нее в голове. По крайней мере, она знакома сама с собой. Элайзабел сбросила свое рваное и грязное платье и взглянула на себя в зеркало. Тело также было ей знакомо. Она помнила каждый его изгиб, каждую родинку и веснушку на коже. На ребрах отчетливо виднелись синяки, вдобавок она чувствовала резкую боль в низу спины, у самого копчика. Она оглянулась, изогнув спину, и сердце едва не выпрыгнуло у нее из груди.

На коже у нее обнаружилось нечто, чего она прежде никогда не видела. В этом она могла бы поклясться, как и в том, что ничего хорошего данное открытие не сулило. В самом низу ее спины, на копчике, невесть откуда появилась татуировка. Элайзабел долго смотрела на нее не отрываясь, но никак не могла взять в толк, что означал этот рисунок, заключенный в круглую рамку: морда какого-то животного с множеством огромных острых клыков, развернутая в три четверти оборота к зрителю. Изображение было нанесено под кожу простыми темно-синими чернилами. Элайзабел сделалось не по себе. Она не желала, чтобы ее тело было обезображено каким бы то ни было рисунком, и уж тем более столь зловещим. В глубине ее души вдруг родилась какая-то смутная догадка о том, что должна означать эта татуировка, но мысль, мелькнувшая в глубинах сознания, так и не достигла его поверхности, и это еще больше напугало Элайзабел. Она лишь остро почувствовала приближение какой-то страшной опасности.

Поежившись, она с трудом отвела взгляд от картинки. Ей стало неловко и стыдно до слез. До чего же некрасиво, скверно, вульгарно выглядела татуировка! Кто же посмел проделать с ней такое? И при каких обстоятельствах? Однако, поразмыслив, девушка решила, что, возможно, для нее же будет лучше, если она никогда об этом не узнает, чтобы не умереть от стыда.

Она наполнила ванну водой, такой горячей, какую только могла вытерпеть, и даже чуточку горячее, так велико было ее желание смыть с себя всю грязь, облекшую ее тело, словно чехол. Наклонившись, она едва не потеряла равновесие и чуть было не свалилась в ванну вниз головой.

«Осторожнее, Элайзабел, — сказала она себе. — Ты еще очень слаба».

Но откуда взялась эта слабость? Было ли нынешнее лихорадочное состояние как-то связано с амнезией и временным помешательством? И с кошмарами, которые мучили ее во время недавнего сна?

Она закрыла лицо ладонями и горько расплакалась. Что с ней происходит? Кто она такая? Кто такая Элайзабел Крэй?

Из ванны ей не было видно единственное маленькое окно, расположенное справа, под самым потолком. Да и зачем бы ей было в него глядеть? Там, за стеклом, под самой крышей дома Таниэля царила ночная тьма, само же стекло совсем помутнело от пара. Поэтому, к счастью для себя, Элайзабел не заметила, как посередине окна медленно прорисовался четкий отпечаток чьей-то ладони, явно прижатой к нему снаружи и тем не менее каким-то непостижимым образом уничтожившей малейшие следы пара на внутренней поверхности стекла в месте своего касания. И хотя ни один человеческий глаз не различил бы ничего странного с наружной стороны окна, изнутри можно было увидеть новый отпечаток, возникший на стекле столь же медленно, как и первый, — то были очертания подбородка и надбровной дуги, какие могли бы появиться, если бы их обладатель плотно прижал лицо к стеклу, чтобы разглядеть девушку, лежавшую в ванне.

Когда Элайзабел спустилась вниз, в гостиную, сияющая чистотой после тщательного мытья, с аккуратно расчесанными волосами, одетая в чистое и выглаженное платье, Таниэль при виде нее едва не лишился дара речи — так не походила она на девицу, которую он силой привел к себе домой позапрошлой ночью. Та была грязной полупомешанной бродяжкой. У девушки, представшей перед ним сейчас, были кукольное личико, чистая нежная кожа и большие изумрудно-зеленые глаза, по-детски бесхитростные и ясные. Платье его матери было ей очень к лицу, палево-голубая ткань прекрасно оттеняла густые волосы цвета спелой пшеницы, спускавшиеся на плечи крупными локонами.

Опомнившись от изумления, он вскочил на ноги и отвесил гостье глубокий поклон.

— Миледи, я и предположить не мог, что под слоем грязи скрывается настоящая принцесса.

Элайзабел густо покраснела и, усмехнувшись, ответила ему в тон:

— А я не догадывалась, что под маской джентльмена прячется опытный ловелас.

— Вы мне льстите, — возразил он и прибавил, оставив шутливый тон: — Вам уже лучше?

— Спасибо, гораздо лучше. Лихорадка, кажется, совсем прошла.

Голос у нее все еще оставался слабым и слегка дрожал, но это нисколько не портило общего впечатления. Таниэль поймал себя на том, что поглядывает на Элайзабел гораздо чаще, чем дозволяют правила хорошего тона.

— Не желаете ли присесть? — спросил он, но девушка в ответ помотала головой.

— Я устала. Мне лучше пойти лечь. Я пришла сюда, только чтобы поблагодарить вас за заботу.

— Я рад, что вовремя увел вас из того места, где вы подвергались серьезной опасности.

— Еще раз спасибо вам. Скажите, это платье… Оно принадлежит вашей матери?

— Принадлежало. Она умерла. Как и мой отец. Жизнь состоит из потерь. Все, чем дорожишь, бесследно и безвременно исчезает.

В голосе Таниэля звучала неподдельная грусть. Элайзабел стало очень жаль его.

— Нет, многое остается, поверьте. Остается навсегда, — убежденно возразила она.

Таниэль смотрел на нее, полуобернувшись через плечо, не в силах отвести глаз. Взгляд его казался странным, так много он выражал: восхищение, нежность, сочувствие и почтительное участие.

— Вы моя гостья, мисс Элайзабел, и пока вам не станет лучше и мы не разыщем ваших родителей, чувствуйте себя здесь как дома.

Она благодарно улыбнулась ему, но ничего не ответила.

— Мы обязательно их найдем, можете в этом не сомневаться, — добавил Таниэль.

Однако это обещание почему-то оставило ее равнодушной.

— Спокойной ночи.

И, слегка наклонив голову, Элайзабел вышла из гостиной.

Она проснулась от собственного сдавленного крика. Вокруг было темно. Сердце бешено колотилось, лоб и спина стали мокрыми от пота. Элайзабел дико озиралась по сторонам, забыв, где находится; ей чудилось, что ее преследует какое-то невидимое существо, огромное, черное, злобное, что оно рычит и скрежещет зубами и жаждет завладеть ею. Но тут внезапно к ней вернулось здравое осознание окружающего, она немного успокоилась и задышала ровнее.

Она находилась в спальне Таниэля. Кругом царил мрак. Она спала и видела сон. Ночной кошмар, чудовищное видение, но и только. Девушка глубоко вздохнула и плотнее закуталась в одеяло.

В комнате было прохладно. Глаза Элайзабел вскоре привыкли к темноте настолько, что она различила едва заметные мутные прямоугольники света на дощатом полу, которые отбрасывали сквозь незашторенные окна уличные газовые фонари. Сейчас, ночью комната почему-то показалась ей больше, а потолок — выше, чем при свете дня. Один из талисманов, висящих за окном, тихонько звенел, колеблемый ветром.

«Я забыла о них расспросить», — устало подумала девушка. Ночной кошмар почти стерся из памяти, изнеможение одолело ее с новой силой.

Впервые она заметила талисманы, когда поднялась наверх из гостиной, после купания. Похоже, они не были частью убранства комнаты, их повесили тут лишь на время. В остальном спальня Таниэля была аккуратно прибранным и совершенно безликим помещением, по которому нельзя было составить суждения о живущем тут человеке: комод с несколькими ящиками, туалетный столик с расческой и какой-то старой книгой, кровать, тщательно натертый пол, маленький пушистый коврик. Спальня как спальня.

Но вот талисманы… Все до единого были чрезвычайно занятными вещицами. Взять хотя бы укрепленный над окном лисий хвост. К хвосту была привязана склянка с какой-то зеленоватой жидкостью, опутанная ожерельем из крупных фруктовых косточек, от которых исходил терпкий запах. А под кроватью Элайзабел обнаружила толстый шнур, сплетенный из красных, белых и янтарно-желтых нитей, свернутый кольцом и украшенный несколькими небольшими серебряными колокольчиками. На полу у самой двери красовались непонятные знаки — они были нанесены какой-то пастой, цветом напоминавшей золу. Над кроватью висели несколько колокольчиков разной величины, отлитых из разных металлов. Все они были нанизаны на тонкий прутик.

Элайзабел сбросила с плеч одеяло и перевернулась на другой бок. Ночная рубашка приятно холодила кожу. Сшитая из тонкого шелка, элегантно простого покроя, сорочка была ей как раз впору. Вечером Элайзабел обнаружила ее аккуратно сложенной возле кровати. Наверняка сорочка эта тоже принадлежала матери Таниэля, с грустью подумала она.

Она вдруг поняла, что лихорадка отступила. Девушка села на постели, чтобы удостовериться, что и голова перестала кружиться. Так оно и оказалось. Простыни еще источали запах болезни, кисловато-терпкий душок нездорового пота, но сама она чувствовала себя почти выздоровевшей.

«Спасибо и на этом», — подумала Элайзабел, снова укладываясь в постель.

Некоторое время она прислушивалась к шумам старого дома — скрипу рассохшихся половиц, гудению водопроводного насоса, стонам ветра в печной трубе. И внезапно почувствовала себя чудовищно, безнадежно, непоправимо одинокой Ощущение это относилось вовсе не к конкретному моменту, не к пребыванию в полном одиночестве в чужом доме, оно было гораздо глубже и порождало безысходное отчаяние. Элайзабел стало казаться, что это чувство поселилось в ее душе навсегда, что теперь оно никогда ее не покинет. Она была как опустевший корабль, влекомый волнами в открытое море, корабль, которого не ждут ни в одной гавани. У нее болезненно сжалось сердце, к глазам подступили слезы.

Возможно, она на некоторое время задремала. Но быть может, ей это только показалось. Во всяком случае, мысли ее потеряли отчетливость. И вдруг глаза ее широко раскрылись, сердце сжала ледяная рука страха.

Что-то появилось в комнате, наверху, под самым потолком.

Тьма в комнате сгустилась. Элайзабел могла бы в этом поручиться. Пятен света от уличных фонарей на полу больше не было! К тому же воздух сделался заметно холоднее. Ее судорожное дыхание стало теперь превращаться в пар. Но даже в этой кромешной тьме она смогла различить чудовищно огромную черную фигуру, остановившуюся в ногах ее кровати и склонившуюся к ней. Это черное существо, кем бы оно ни было, в высоту достигало потолка. Элайзабел почти физически ощущала источаемую им злобу. Лица оно не имело, не делало никаких движений. Возможно, оно появилось, только чтобы удостовериться, что она здесь. Парализованная страхом, девушка не могла отвести от призрака глаз и мысленно твердила себе: «Его здесь нет, здесь нет никого, кроме меня, а это просто тень, тень — и только!» Она больше всего боялась, что рассудок ее не выдержит этого ужаса.

Но сгусток мрака по-прежнему маячил в ногах постели, по-прежнему излучал зло, и зла этого было в нем так много, что казалось, еще чуть-чуть, и оно примет осязаемые формы и до него можно будет дотронуться рукой. Тот, кто исторгал это зло из недр своей сущности, не имел ни тела, ни лица, ни глаз, однако Элайзабел с замирающим от страха сердцем ощущала на себе его упорный немигающий взгляд.

Она протянула руку в сторону и, почти не отдавая себе отчета в том, что делает, стала нашаривать на тумбочке спичечный коробок, который был там оставлен, чтобы зажечь в случае надобности масляную лампу, стоявшую рядом. Она не рискнула отвести взгляд от черного силуэта, нависавшего над ней, опасаясь, что стоит ей ослабить внимание, и это злое существо бросится на нее, и тогда…

Чиркнула спичка, и звук этот разрушил чары, а вспыхнувший огонек рассеял тьму. Дрожащей рукой Элайзабел сняла с лампы стеклянный колпак и поднесла спичку к фитилю. И, вскочив на ноги, подняла лампу вверх, чтобы осветить потолок над кроватью.

Но в комнате никого, кроме нее, не было.

Элайзабел села на кровать и набрала полную грудь воздуха, восстанавливая дыхание. Выходит, это бестелесное страшное существо сбежало? Да и было ли оно здесь?

Всего несколько секунд назад она была совершенно уверена, что видит его.

Девушка боязливо выскользнула из постели и зябко поежилась. От холода кожа покрылась пупырышками. Элайзабел прикрыла лампу стеклянным колпаком, чтобы свет не резал глаза, передвинула рычажок на максимальную яркость и принялась обследовать комнату. Заглянула за комод, под столик, под кровать и закончила тем, что заперла дверь на ключ.

«Ночные страхи, — сказала она себе. — Только и всего. Наверное, я все еще не совсем здорова». Она поставила лампу на тумбочку и снова легла в постель, укрывшись одеялом до подбородка. Некоторое время Элайзабел лежала без сна, глядя на потолок — туда, где находилось то, что заменяло лицо черному безглазому существу, явившемуся, чтобы на нее посмотреть.

«Со мной что-то не так, — подумала она. — Не так давно случилось что-то, чего я не помню и из-за чего я позабыла все остальное, и сделалась больна, и помешалась. Но я выздоравливаю. Мне уже гораздо лучше!»

С этой мыслью Элайзабел приподнялась на постели, сняла с лампы колпак и задула ее. Нечего строить из себя идиотку, пронеслось у нее в голове. В комнате никого нет, надо успокоиться и заставить себя заснуть. Когда глаза ее снова привыкли к темноте, она в последний раз бросила взгляд на потолок над головой. Но там, как и следовало ожидать, не было ничего, кроме побеленной штукатурки. Элайзабел начала погружаться в дремоту.

У подножия лестницы скрипнула ступенька. Звук этот скорее напоминал долгий, протяжный стон.

Элайзабел тотчас же пробудилась и широко раскрыла глаза. Звук этот никак не могли издать остывающие трубы или рассохшаяся древесина. Он был неестественно громким, посторонним .

Вот скрипнула следующая ступенька.

Кто-то поднимался вверх по лестнице.

В течение нескольких секунд в душе Элайзабел боролись страх и надежда, что все это ей только померещилось. За это недолгое время чьи-то стопы преодолели еще пару ступеней. В звуке этих тяжелых шагов чувствовалась мрачная неотвратимость, и вместе с тем что-то противоестественное, какая-то странность, которой девушка не могла подобрать определения. Душу ее объял неописуемый страх. Она чувствовала себя совершенно беззащитной.

«Это Таниэль! Таниэль или Кэтлин. Кто-то из них. Не из-за чего впадать в панику», — пыталась она успокоить себя. Но внутренний голос упрямо твердил Элайзабел, что тот, кто не таясь взбирается сейчас по лестнице, явился в дом незваным и идет сюда, в спальню, именно по ее душу. И что встреча с ним не сулит ничего хорошего.

Словно в подтверждение ее страхов, в комнате снова стало гораздо темнее, чем прежде, и снова похолодало, так что у Элайзабел защипало в ноздрях, а изо рта начали вырываться клубы пара. Она закуталась в одеяло и, дрожа, прислонилась к спинке кровати. Глаза ее обшаривали комнату в поисках хоть какого-нибудь оружия.

Туалетный столик!

В одном из его ящиков наверняка найдется нож для бумаг. Но она так замерзла! И кроме того, хотя в глубине души Элайзабел и понимала, насколько это глупо, кровать представлялась ей сейчас пусть ненадежным, но все же убежищем, где можно укрыться.

Незваный гость тем временем успел добраться до лестничной площадки. Внезапно Элайзабел поняла, отчего звук его шагов показался ей странным — его ступни были мокрыми . Звук, который они производили, соприкасаясь с деревянными ступенями, не походил на стук подошв. Это было шлепанье по твердому дереву босых и мокрых, скорее всего, перепончатых лап. Теперь в такт шагам до слуха ее доносились клокочущее бульканье и хрипы чьего-то тяжелого дыхания — ну ни дать ни взять одышливый старик, взбирающийся по крутой лестнице.

Мысль эта неожиданно придала ей смелости. Элайзабел откинула одеяло и ступила на коврик у кровати. Зажечь лампу она не решилась, втайне надеясь, что, быть может, не увидав под дверью света, неведомое существо, вторгшееся в дом, подумает, что комната пуста, и уйдет восвояси. Стараясь не шуметь, девушка напряженно, так что тело едва не свела судорога, двинулась вперед. Навстречу ей из зеркала над туалетным столиком шагнуло отражение. Приблизившись, Элайзабел несказанно удивилась тому, что, несмотря на свой панический страх, выглядит совершенно нормально.

Шаги раздавались все ближе. Теперь их сопровождало не только булькающее дыхание, но и звук чего-то тяжелого, передвигаемого по полу волоком. Элайзабел боязливо покосилась на дверь. На секунду ей показалось, что неизвестное существо уже стоит на пороге. Но, к счастью, дверь оставалась запертой. Элайзабел осторожно потянула за ручку верхнего ящика.

Однако тот был на замке. Она в отчаянии попробовала другой и так при этом спешила, что рванула его на себя гораздо резче, чем намеревалась. Ящик скрипнул, и в тишине комнаты звук этот показался ей громче пистолетного выстрела. От страха у нее подогнулись колени.