Дживс и Вустер (№20) - Так держать, Дживз!

Я думаю, что грабитель — само собой, профессионал, работающий шесть ночей в неделю круглый год, — оказавшись глубокой ночью в чьей-нибудь спальне, и глазом не моргнул бы. Но такого новичка, как я, не имевшего никакого воровского опыта, запросто можно было бы оправдать, если б он плюнул на это дело, закрыл бы потихоньку дверь и отправился бы спать в уютную постель. И только призвав на помощь всю храбрость Вустеров, а также напомнив себе, что второй такой возможности может не представиться, я преодолел то, что называется минутной слабостью, и не бросился наутёк. Когда слабость прошла, Бертрам снова стал самим собой.

Сначала мне показалось, что в комнате было темно, как в погребе, но через некоторое время мои глаза привыкли к темноте, и я стал кое-что различать. Свет проникал сквозь неплотно закрытые шторы. Кровать стояла изголовьем к стене, а другим концом — к двери, так что у меня появилась прекрасная возможность сделать, так сказать, своё дело и быстро отступить. Теперь мне оставалось лишь разрешить довольно мудрёную проблему: как обнаружить грелку. Сами понимаете, в подобных случаях, когда надо действовать тихо и незаметно, нельзя наугад тыкать штопальной иглой в одеяло. Прежде чем предпринять решительные шаги в этом направлении, необходимо найти грелку.

В эту минуту, должен признаться, я воспрял духом, потому что услышал со стороны подушек сильный храп. Разум подсказывал мне, что парень, выдающий такие рулады, не проснется без веской на то причины. Осторожно приблизившись к кровати, я провёл рукой по одеялу и почти сразу же наткнулся на выпуклое место. Приставив к нему штопальную иглу, я крепко сжал палку и резко нажал на неё. Затем, вытащив своё грозное оружие, я заскользил к двери и через секунду очутился бы в коридоре и упорхнул бы в свою уютную постель, но внезапно раздался оглушительный удар, от которого, казалось, мой позвоночник отделился от скелета; а содержимое кровати выскочило из-под одеяла, как чёртик из коробочки, и спросило:

— Кто здесь?

Для себя я сделал один вывод: самые ловкие стратегические ходы очень часто приводят к краху всей кампании. Для того чтобы подготовить себе отступление, я оставил дверь открытой, и сейчас она захлопнулась с грохотом взорвавшейся бомбы.

По правде говоря, взрыв ошеломил меня куда меньше, чем неожиданно сделанное мною открытие. Кем бы ни был деятель, соскочивший с постели, к Тяпе он не имел никакого отношения. Тяпа обладал высоким, писклявым голосом, звучавшим примерно так, как если бы тенор в деревенском хоре неожиданно дал петуха. Я же услышал нечто среднее между Трубным Гласом и рёвом тигра, требующего подать ему завтрак после нескольких дней воздержания. Это был очень неприятный, резкий голос, без малейших признаков доброты, благодушия и тепла, которые заставляют вас почувствовать, что наконец-то вы обрели друга.

Я не стал медлить. Развив с места бешеную скорость, я выбежал из комнаты, громко хлопнув дверью, и помчался по коридору со всех ног. Быть может, я и олух царя небесного, что с удовольствием подтвердит моя тётя Агата, но не до такой степени, чтобы не понимать, когда моё присутствие нежелательно.

И я, вне всяких сомнений, добежал бы до лестницы в считанные доли секунды, побив все рекорды, когда моё продвижение остановил сильный рывок. Какое-то мгновение я был подобен метеору, несущемуся с космической скоростью, а затем непреодолимая сила мгновенно прервала мой бег и, хотя я по инерции пытался мчаться вперёд, удержала меня на месте.

Вы знаете, иногда мне кажется, что если Судьба решила специально сделать тебе какую-нибудь пакость, лучше ей не перечить. Так как ночь перед рождеством выдалась на редкость холодной, я надел на себя халат, прежде чем отправиться в путь. Дверь защемила полу этой домашней одежды, а в результате я попался как кур в ощип.

В следующую секунду дверь распахнулась настежь, залив коридор ярким светом, и деятель с грозным голосом схватил меня за руку.

Это был сэр Родерик Глоссоп.

* * *

На какое-то мгновение наступило затишье перед бурей, если вы понимаете, что я имею в виду. Три секунды с четвертью, а может, больше, мы, так сказать, ошарашенно смотрели друг на друга, и при этом он вцепился в мой локоть бульдожьей хваткой. Если б на мне не было халата, а на нём розовой пижамы в голубую полоску, и если б он не сверкал глазами, словно прожекторами, как будто собирался меня убить, мы выглядели бы как рекламная картинка в одном из журналов, где многоопытный старец держит за руку молодого человека и ласково говорит: «Мой мальчик, если ты попросишь прислать тебе платный курс лекций из школы Матт-Джеффа в Освего, штат Канзас, как когда-то сделал я, в один прекрасный день ты сможешь стать, подобно мне, третьим помощником вице-президента фирмы „Шенектади“, выпускающей пилочки для ногтей и щипчики для бровей».

— Вы! — сказал, наконец, сэр Родерик. И в связи с этим я хочу заявить следующее: деятели, утверждающие, что невозможно прошипеть слово, если в нём нет букв "с" или "ш", врут и не краснеют. По крайней мере «Вы!» старикана Глоссопа прозвучало как шипение разъярённой кобры, и я не открою вам тайны, если признаюсь, что у меня затряслись поджилки.

По идее, в этот трагический момент мне надо было хоть что-нибудь сказать, однако с моих уст сорвалось нечто вроде жалкого блеяния. На большее меня не хватило. Даже в нормальной обстановке, встречаясь с этим типом лицом к лицу, я, несмотря на свою чистую совесть, чувствовал себя крайне неуютно, а в данный момент, глядя на угрожающе нависшие надо мной брови-кусты, я не смог вымолвить ни слова.

— Зайдите ко мне, — сказал он и потянул меня в комнату. — Нам незачем будить весь дом. А сейчас, — тут он отпустил мой локоть, закрыл дверь и вновь грозно пошевелил кустами, — будьте любезны объяснить мне, как понимать ваше безумное поведение?

Мне показалось, если я легко и непринуждённо рассмеюсь, обстановка разрядится. Я ошибался.

— Прекратите стонать! — заявил мой радушный хозяин. Вообще-то он в чём-то был прав: с лёгкостью и непринуждённостью у меня ничего не вышло.

С огромным трудом я взял себя в руки.

— Ради бога извините меня, и всё такое, — сказал я, стараясь говорить как можно более задушевно. — Понимаете, я думал, что вы Тяпа.

— Будьте любезны, когда обращаетесь ко мне, не вставляйте в свою речь идиотские жаргонные словечки. Что означает определение «тяпа»?

— По-моему, это вовсе даже не определение, знаете ли. Скорее уж существительное, если хорошенько поразмыслить. По правде говоря, я думал, что вы это не вы, а ваш племянник.

— Вы думали, я не я, а мой племянник? Почему я должен быть моим племянником?

— Я имею в виду, я считал, что попал к нему в комнату.

— Мы с племянником поменялись комнатами. Я всегда сильно нервничаю, когда сплю на последнем этаже. В загородных домах нередко бывают пожары.

Впервые с начала нашего разговора я немного пришёл в себя. Несправедливость того, что произошло, взволновала меня до такой степени, что я почувствовал себя человеком, а не жабой, попавшей под колесо телеги. Я осмелел до такой степени, что даже посмотрел на этого отъявленного труса в розовой пижаме с презрением и отвращением. Только потому, что он панически боялся пожара и предпочитал, чтобы Типа сгорел вместо него, мой план с треском провалился. Я бросил на него уничтожающий взгляд и, кажется, слегка фыркнул.

— Я не сомневался, что ваш камердинер сообщил вам о моём решении поменяться комнатами с племянником, — сказал сэр Родерик. — Я встретил его незадолго до ленча и попросил передать вам, что мой племянник будет занимать помещение на последнем этаже.

Я покачнулся. Хотите верьте, хотите нет, у меня за кружилась голова, и я не стесняюсь в этом признаться. Я не был подготовлен к этому известию, и оно ошеломило меня, дальше некуда. Значит, Дживз знал, что этот старый хрыч будет спать в постели, которую я собирался протыкать штопальными иглами, и позволил мне отправиться на верную смерть, даже не предупредив об опасности. Это было невероятно. Я пришёл в ужас. В полный ужас.

— Вы сказали Дживзу, что будете спать в этой комнате? — задыхаясь,

спросил я.

— Да, конечно. Я знал, что вы дружны с моим племянником, и не хотел, чтобы вы зашли ко мне по ошибке. Должен признаться, я не мог себе представить, что вы зайдёте в три часа ночи. Какого чёрта, — внезапно рявкнул он, распаляясь от собственных слов, — вы бродите по дому в столь позднее время? И что у вас в руке? Я опустил глаза и понял, что всё ещё изо всех сил сжимаю палку со штопальной иглой на конце. Клянусь вам чем угодно, в вихре обуревавших меня эмоций, вызванных известием о предательстве Дживза, я по-настоящему удивился, увидев своё грозное оружие.

— В руке? — переспросил я. — Ах да.

— В каком смысле «Ах да?» Что это такое?

— Видите ли, это долгая история…

— Ничего, у нас вся ночь впереди.

— Тут дело вот в чём. Я попрошу вас представить себе, как несколько недель назад, после обеда в «Трутне», я тихо-спокойно наслаждался сигаретой и…

Я умолк. Старикан меня не слушал. Глаза у него выпучились, и он, тяжело дыша, смотрел на струйку воды, которая потихоньку текла с кровати на ковёр.

— Великий боже!

— …наслаждался сигаретой и болтал с друзьями о том, о сём…

Я снова умолк. Он поднял одеяло и уставился на труп грелки.

— Это вы сделали? — спросил он придушенным голосом.

— Э-э-э… да. По правде говоря, да. Я как раз рассказывал вам…

— А ваша тётя ещё пыталась убедить меня, что вы не сумасшедший!

— Я нормальный. Абсолютно нормальный. Если вы разрешите объяснить…

— Молчать!

— Всё началось…

— Молчать!

— Как скажете.

Он проделал несколько дыхательных упражнений, втягивая воздух носом.

— Моя постель промокла насквозь.

— Всё началось с того…

— Молчать! — Он зашевелил своими кустами. — Вы, жалкий, несчастный идиот! Будьте любезны, сообщите мне, где находится ваша комната?

— Этажом выше.

— Благодарю вас. Я найду дорогу.

— А?

Он поднял один из кустов.

— Я намереваюсь провести остаток ночи в вашей постели, которая, надеюсь, находится в надлежащем состоянии для сна. Желаю вам расположиться здесь со всеми удобствами. Спокойной ночи.

И он умотал, оставив меня с носом.

* * *

Мы, Вустеры, старые вояки и стойко переносим превратности судьбы. Взглянув на постель, я убедился, что спать в ней могла золотая рыбка, но не Бертрам. Оглядевшись, я пришёл к выводу, что удобнее всего будет провести ночь в кресле. Я умыкнул с кровати несколько подушек, укрыл ноги пледом и принялся считать овец.

Это не помогло. Моя бедная черепушка гудела от мыслей, которые не давали мне уснуть. Чёрная неблагодарность и предательство Дживза приходили мне на ум каждый раз, когда я начинал дремать; кроме того, в комнате становилось всё холоднее, и я уже начал думать, что вообще не усну, когда в районе моего левого локтя кто-то сказал: «Доброе утро, сэр», и я подскочил в кресле.

Я мог бы поклясться, что всю ночь не сомкнул глаз, но, по-видимому, я всё-таки спал. Шторы были подняты, и дневной свет заливал комнату, а Дживз стоял рядом со мной с чашкой чая на подносе.

— Весёлого рождества, сэр!

Я с трудом поднял руку, взял чашку, сделал несколько глотков живительной влаги и слегка приободрился. У меня болело всё тело, а черепушка, казалось, была налита свинцом, но мыслительные способности ко мне вернулись. Я посмотрел на предателя ледяным взглядом и приготовился всыпать ему по первое число.

— Чего ещё ты мне пожелаешь? Многое, смею тебя уверить, зависит от того, как ты понимаешь определение «весёлого». Более того, если ты предполагаешь, что тебе будет весело, ты глубоко заблуждаешься. Дживз, — непреклонным тоном произнёс я, делая очередной глоток чая, — я хочу задать тебе один вопрос. Ты знал, что прошлой ночью в этой комнате будет спать сэр Родерик?

— Да, сэр.

— Ты признаешься!

— Да, сэр.

— И ты ничего мне не сказал!

— Нет, сэр. Я счел более благоразумным промолчать.

— Дживз…

— Если вы позволите, я всё объясню, сэр.

— Объяснишь!

— Я предполагал, что мой поступок может поставить вас в неловкое положение, сэр…

— Ах, вот как?

— Да, сэр.

— Твое предположение подтвердилось, — мрачно произнёс я, прикладываясь к чашке.

— Но мне казалось, сэр, что бы ни случилось, всё будет к лучшему.

Я хотел сказать ему пару тёплых слов, но он не дал мне такой возможности.

— Я думал, по зрелому размышлению, сэр, учитывая ваши взгляды, вы предпочтёте не иметь с сэром Родериком Глоссопом и его семьёй близких отношений.

— Мои взгляды? В каком смысле мои взгляды?

— На брак с мисс Гонорией Глоссоп.

У меня возникло такое ощущение, что я получил электрический шок. Толковый малый заставил меня посмотреть на дело другими глазами. Внезапно я понял, к чему он клонит, и догадка озарила меня, как вспышка молнии: оказывается, я зря плохо подумал о своем преданном слуге. Пока я негодовал, считая, что попал из-за него в переплёт, он изо всех сил старался вытащить меня из беды. Мне на ум невольно пришла одна из историй, которую я читал в детстве, где путешественник брёл однажды ночью, а собака схватила его за ногу, и он сказал: «Лежать, скотина! Как ты смеешь, негодная!», а собака продолжала висеть у него на ноге, как он на неё ни ругался, и в это время луна выглянула из-за туч, и он увидел, что стоит на краю пропасти… Ну, в общем, вы меня поняли, а говорю я это к тому, что сейчас со мной произошла примерно такая же история.

Просто удивительно, как парень может потерять всякую осторожность и позабыть, что опасности подстерегают его на каждом шагу. Даю вам честное слово, у меня и в мыслях не было, что тётя Агата, как самая настоящая интриганка, подсунула меня сэру Родерику, чтобы впоследствии его дочка надела мне хомут на шею.

— Великий боже, Дживз! — воскликнул я, бледнея.

— Вот именно, сэр.

— Ты думаешь, я рисковал?

— Да, сэр. Сильно рисковали.

Мне пришла в голову ужасная мысль.

— Но, Дживз, разве сэр Родерик, немного успокоившись, не поймёт, что моей жертвой должен был стать Тяпа, и что протыкание грелок — одна из веселых забав в рождественском духе, к которой следует отнестись со снисходительной улыбкой и не более того? Молодая, горячая кровь, и всё такое, знаешь ли. Я имею в виду, если до него дойдёт, что я не хотел ничего плохого, все твои труды пойдут насмарку.

— Нет, сэр. Я так не думаю. Возможно, сэр Родерик и пришёл бы к выводу, который вы сделали, но произошёл ещё один инцидент.

— Какой ещё инцидент?

— Сегодня ночью, сэр, когда сэр Родерик спал в вашей кровати, кто-то проник в комнату, проткнул его грелку острым предметом и скрылся под покровом темноты.

По правде говоря, я ничего не понял.

— Что?! Может, ты считаешь, я лунатик?

— Нет, сэр. Грелку проткнул молодой мистер Глоссоп. Я встретил его сегодня утром, сэр, незадолго до того, как сюда пришёл. Он был в крайне весёлом расположении духа и поинтересовался, как вам спалось в мокрой постели. Мистер Глоссоп не подозревал, что его жертвой стал сэр Родерик.

— Но, Дживз, какое удивительное совпадение!

— Сэр?

— Ну, как же, Дживз. Ведь Тяпе пришла в голову та же мысль, что и мне. Вернее, мисс Уикхэм. Чудно, да и только. Самое настоящее чудо, вот что я тебе скажу.

— Не совсем, сэр. Насколько мне известно, эту мысль подала ему молодая леди.

— Мисс Уикхэм?

— Да, сэр.

— Ты имеешь в виду, она посоветовала мне проткнуть грелку Тяпы, а затем пошла прямо к нему и предложила проткнуть мою грелку?

— Совершенно верно, сэр. У молодой леди сильно развито чувство юмора.

Я сидел, как громом поражённый. Когда я подумал, что чуть было не предложил свои руку и сердце девушке, способной предать искреннюю любовь мужественного человека, я задрожал с головы до ног.

— Вам холодно, сэр?

— Нет, Дживз. Я просто вздрогнул.

— Простите меня за смелость, сэр, но случившееся подтверждает точку зрения, высказанную мною вчера. Если помните, сэр, я утверждал, что хотя мисс Уикхэм очаровательная молодая леди…

Я поднял руку.

— Ни слова больше, Дживз, — сказал я. — Моя любовь умерла.

— Слушаюсь, сэр.

На некоторое время я предался грустным размышлениям.

— Значит, ты видел сэра Родерика сегодня утром?

— Да, сэр.

— Ну, и как он?

— Несколько возбуждён, сэр.

— Возбуждён?

— Эмоционально неуравновешен. Он выразил желание немедленно встретиться с вами, сэр.

— Что ты мне посоветуешь?

— Если вы выйдете с чёрного хода как только оденетесь, сэр, вам с лёгкостью удастся незаметно пройти полем в деревню, где вы сможете нанять автомобиль для поездки в Лондон. Тем временем я соберу вещи и вернусь домой на вашей машине.

— А в Лондоне, Дживз? Разве я буду там в безопасности? Неужели ты забыл, что в Лондоне живёт тётя Агата?

— Нет, сэр.

— Так что же делать?

Какое-то мгновение он смотрел на меня своими бездонными глазами.

— Мне кажется, сэр, вам лучше всего ненадолго покинуть Англию, тем более что сейчас зимний сезон. Я не смею указывать вам, сэр, но так как вы уже заказали билеты на Голубой Экспресс, отправляющийся в Монте-Карло послезавтра…

— Но ведь ты отменил заказ?

— Нет, сэр.

— А мне казалось, что отменил.

— Нет, сэр.

— Я определённо помню, что поручил тебе отменить заказ.

— Да, сэр. Я допустил небрежность, но я совсем забыл о вашем поручении.

— Да?

— Да, сэр.

— Ну, хорошо, Дживз. Пусть будет Монте-Карло.

— Слушаюсь, сэр.

— Знаешь, нам сильно повезло, что ты забыл отменить заказ.

— Это большая удача, сэр. Если вас не затруднит подождать меня несколько минут, я сейчас вернусь в вашу комнату и принесу вам одежду, сэр.

ГЛАВА 4. Дживз и Песня Песней

Наступил ещё один дивный, жаркий день, и, следуя недавно появившейся у меня привычке, я пел «Солнечного мальчика», плескаясь в ванной, когда за дверью послышались лёгкие шаги, и до моих ушей донёсся голос Дживза:

— Прошу прощенья, сэр.

Я как раз дошёл до того места, где говорится об одиноких ангелах, и прилагал все усилия, чтобы концовка получилась трагической, но из вежливости перестал петь.

— Да, Дживз? Я тебя слушаю.

— Мистер Глоссоп, сэр.

— Что с ним?

— Он ждёт вас в гостиной, сэр.

— Тяпа Глоссоп?

— Да, сэр.

— В гостиной?

— Да, сэр?

— Он меня ждёт?

— Да, сэр.

— Гмм.

— Сэр?

— Я сказал «гмм».

И я объясню вам, почему я сказал «гмм» Дело в том, что сообщение Дживза привело меня в недоумение. Тяпа прекрасно знал, что в этот час я принимаю ванну, а следовательно, занимаю прекрасную стратегическую позицию для того, чтобы запустить в него мокрой губкой. И тем не менее он пришёл ко мне в гости. Удивительно.

Я завернул свои торс и конечности в несколько полотенец и отправился в гостиную. Тяпа сидел за пианино и одним пальцем наигрывал «Солнечного мальчика».

— Привет! — сказал я, глядя на него сверху вниз.

— А, это ты, Берти. Салют, — рассеянно произнёс Тяпа. — Послушай, Берти, мне надо сообщить тебе одну очень важную вещь.

Мне показалось, придурок сильно нервничает. Он подошёл к каминной полке и первым делом уронил фарфоровую статуэтку, разлетевшуюся вдребезги.

— Понимаешь, Берти, я помолвлен.

— Помолвлен?

— Помолвлен, — смущённо ответил Тяпа, смахивая фотографию в рамке на каминную решетку. — Практически помолвлен.

— Практически?

— Да. Она тебе понравится, Берти. Её зовут Кора Беллинджер. Она учится на оперную певицу. У неё изумительный голос и большая добрая душа. Глаза у неё тоже изумительные, чёрные и блестящие.

— В каком смысле «практически»?

— Видишь ли, прежде чем заказать подвенечное платье, она хочет выяснить для себя одну маленькую деталь. Дело в том, что, обладая большой доброй душой, ну, и всем прочим, Кора очень серьёзно относится к жизни и категорически не приемлет юмора. Я имею в виду розыгрыши, и так далее. Она сказала, что если б я был человеком, способным сыграть над кем-нибудь шутку, нашим отношениям пришёл бы конец. К несчастью, кто-то рассказал ей о бассейне в «Трутне»… впрочем, наверное, ты уже обо всём забыл, Берти?

— Даже не надейся!

— Нет, нет, не то чтобы забыл, но ведь ты сам от души смеёшься, вспоминая этот забавный случай, верно? И я очень прошу тебя, старина, при первой возможности отведи Кору в сторонку и поклянись ей, что всё это вранье. Моё счастье, Берти, в твоих руках.

Сами понимаете, после подобного обращения что мне оставалось делать? На карту была поставлена честь Вустеров.

— Ну, хорошо, — согласился я, хоть и с явной неохотой.

— Ты настоящий друг!

— Когда ты познакомишь меня с этой особью женского пола?

— Не называй её «особью женского пола», Берти, старина. Я всё предусмотрел. Сегодня мы придём к тебе на ленч.

— Что?!

— В час тридцать. Прекрасно. Замечательно. Великолепно. Спасибо. Я знал, что могу на тебя положиться. И он упорхнул из гостиной, а я повернулся к Дживзу, который принёс мой завтрак.

— Ленч на троих, Дживз, — сказал я.

— Слушаюсь, сэр.

— Знаешь, Дживз, это переходит всякие границы. Помнишь, я рассказывал тебе, как мистер Глоссоп поступил со мной в «Трутне»?

— Да, сэр.

— Несколько месяцев я вынашивал планы мести, мечтая с ним поквитаться. А сейчас он собирается прийти ко мне со своей невестой, и, вместо того, чтобы посадить его в лужу, я вынужден буду кормить их обоих изысканными блюдами, и вообще, играть роль доброго ангела.

— Такова жизнь, сэр.

— Верно, Дживз. Что у нас на завтрак? — спросил я, внимательно глядя на поднос.

— Копчушки, сэр.

— Я не удивлюсь, — сказал я, настраиваясь на философский лад, — если у копчушек тоже бывают неприятности.

— Весьма возможно, сэр.

— Я имею в виду, кроме тех, что их коптят.

— Да, сэр.

— Ничего не поделаешь, Дживз, ничего не поделаешь.

* * *

Не могу сказать, что я разделил восхищение Тяпы этой Беллинджер женского пола. Когда он доставил её в мою квартиру в час двадцать пять, я увидел перед собой мощную особу примерно тридцати зим отроду, с фигурой штангиста-средневеса, пронзительным взглядом и квадратным подбородком, от которой лично я постарался бы держаться как можно дальше. Она была бы точной копией Клеопатры, если б та вдруг раздобрела от жирной и мучной пищи. Не знаю почему, но женщины, имеющие хоть какое-то отношение к опере, — даже если они только учатся, — всегда обладают пышными формами.

Тяпа, однако, явно был влюблён в неё по уши. Его поведение до и во время ленча доказывало, что он изо всех сил стремился быть достойным её большой, доброй души. Когда Дживз предложил ему коктейль, он отшатнулся от бокала, словно туда всыпали яду. Мне тошно было видеть, как любовь изменила этого человека. При одном взгляде на него кусок застревал у меня в горле.

В половине третьего Беллинджер покинула нас и отправилась на урок пения. Тяпа проводил её до двери, подпрыгивая на каждом шагу и что-то бормоча блеющим голосом, а затем вернулся в гостиную и посмотрел на меня осоловелыми глазами.

— Ну, Берти?

— Что «ну»?

— Настоящее чудо, правда?

— Правда, — согласился я, чтобы успокоить придурка.

— А как тебе её глаза?

— Блеск.

— А фигура?

— Не то слово.

— А голос?

С этим я не мог спорить. По просьбе Тяпы, Беллинджер спела несколько песен, прежде чем кинуться к накрытому столу, как свинья к корыту, и вряд ли кто-нибудь посмел бы отрицать, что горло у неё было лужёное. Извёстка до сих пор сыпалась с потолка.

— Потрясающий, — сказал я.

Тяпа вздохнул и, налив себе в бокал на четыре пальца виски и на один содовой, сделал большой глоток.

— Ах! — воскликнул он. — Какое счастье!

— Почему ты отказался выпить за ленчем?

— Видишь ли, — признался Тяпа, — я ещё не выяснил, как Кора относится к употреблению спиртных напитков, и на всякий случай решил не рисковать. Как ты знаешь, я вишу на волоске, и сейчас каждая мелочь может сыграть роль, а поняв, что я не пью, она наверняка увидит во мне человека с глубоким умом.

— Как можно увидеть то, чего нету? С каких это пор у тебя появился ум, тем более глубокий?

— Не беспокойся, я знаю, что мне делать. У меня есть план.

— Могу поспорить, ты придумал какую-нибудь чушь.

— Ах, вот как? — заявил Тяпа, явно разгорячившись. — Позволь мне заверить тебя, мой мальчик, что я держу ситуацию под контролем не хуже любого генерала. Ты помнишь Говядину Бингхэма, который учился с нами в Оксфорде?

— Как раз вчера встретил его на улице. Он стал священником.

— Да. В Ист-энде. Ну так вот, он организовал нечто вроде клуба для местной молодёжи. Они сидят в читальном зале, пьют какао, играют в триктрак и изредка ходят в концертный зал на всякого рода представления, Я помогаю Говядине, чем могу. За последние несколько недель я каждый вечер только и делал, что играл в триктрак. Кора ужасно мной довольна. Теперь я должен уговорить её спеть во вторник на одном из концертов, который устраивает Говядина.

— Зачем?

— Затем, что в моей голове созрел гениальный план. Я тоже буду там петь, Берти.

— С чего ты взял, что это тебе поможет?

— Уверяю тебя, я буду петь так, что Кора не сможет не понять всей глубины моих чувств. Она увидит, как грубая, некультурная публика будет плакать, не стесняясь, и скажет себе: «О да! У моего избранника большая, добрая душа!» Дело в том, Берти, что я не собираюсь кривляться на сцене. Буффонада не в моём стиле. Я исполню песню об одиноких ангелах. которые…

Я вскрикнул от изумления.

— Не хочешь ли ты сказать, что собираешься спеть «Солнечного мальчика»?

— Вот именно.

Я был шокирован. Да, разрази меня гром, шокирован, дальше некуда. Видите ли, по поводу «Солнечного мальчика» у меня сложилось определённое мнение. Я считал, что исполнять его могут только избранные и только в своих ваннах. Мысль о том, что песню собирается выставить на посмешище в каком-то концертном зале не кто иной, как парень, который подложил своему другу свинью в «Трутне», была мне отвратительна. Да, именно отвратительна. Однако я не успел выразить своего ужаса и негодования, потому что в эту минуту в комнату вошёл Дживз.

— Миссис Траверс только что звонила по телефону, сэр. Она просила передать, что скоро к вам зайдёт.

— Хорошо, Дживз, — сказал я. — Послушай, Тяпа…

Я умолк. Тяпа исчез.

— Что ты с ним сделал, Дживз? — спросил я.

— Мистер Глоссоп ушёл, сэр.

— Ушёл? Как он мог уйти? Он сидел в этом кресле…

— Входная дверь захлопнулась, сэр.

— Но с какой стати он удрал?

— Возможно, мистер Глоссоп не захотел встречаться с миссис Траверс, сэр.

— Почему?

— Не могу сказать, сэр. Но при упоминании имени миссис Траверс он мгновенно встал с кресла.

— Странно, Дживз.

— Да, сэр.

Я перевел разговор на более понятную для меня тему.

— Дживз, — сказал я, — в следующий вторник мистер Глоссоп собирается петь «Солнечного мальчика» на концерте в Ист-энде.

— Вот как, сэр?

— Перед аудиторией, состоящей в основном из торговцев овощами, владельцев мясных лавочек, официантов питейных заведений и третьесортных боксёров.

— Вот как, сэр?

— Напомни мне, чтобы я туда пошёл. Вне всяких сомнений, он с треском провалится, а я хочу при этом присутствовать.

— Слушаюсь, сэр.

— А когда придёт миссис Траверс, проводи её в гостиную.

* * *

Те, кто хорошо знаком с Берти Вустером, знают, что он путешествует по жизни в окружении эскадрона крикливых, надоедливых, высокомерных тётушек. Но среди них есть одно исключение, а именно, моя тётя Делия. Она вышла замуж за Тома Траверса в тот год, когда Василёк выиграл скачки в Кембридшире, и должен сказать, старикану повезло, дальше некуда. Мне всегда доставляет удовольствие поболтать с ней о том о сём, и я радостно приветствовал её, когда в два пятьдесят пять она ворвалась ко мне в гостиную.

Она выглядела очень возбуждённой и приступила к делу, не откладывая его в долгий ящик. У моей тёти Делии большая, добрая душа. В своё время она была заядлой охотницей, и до сих пор, обращаясь к собеседнику, разговаривает так, словно увидела на холме в полумиле лисицу.

— Берти! — вскричала она голосом, от которого свора борзых наверняка понеслась бы со скоростью ветра. — Мне нужна твоя помощь!

— И ты её получишь, тётя Делия, — учтиво произнёс я. — Даю тебе честное слово, никому другому я не окажу услугу с такой готовностью, никому другому я не буду так счастлив…

— Кончай трепаться, Берти, — умоляющим тоном сказала она. — Ты видишься с этим своим другом, молодым Глоссопом?

— Он только что был у меня на ленче.

— Ах, вот как? Жаль, ты не подсыпал яду в его суп.

— Мы не ели суп. И когда ты говоришь о нём, как о моём друге, ты, мягко говоря, искажаешь факты. Со всем недавно после обеда в «Трутне»…

В эту минуту тётя Делия, — как мне показалось, несколько резко, — заявила, что предпочитает узнать историю моей жизни из книги, которую я напишу на склоне лет. Теперь я твёрдо убедился, что сегодня ей изменило весёлое расположение духа, которым она славилась, и поэтому, позабыв о своих неприятностях, спросил, что у неё стряслось.

— Всё дело в этом смрадном псе, Глоссопе, — объяснила она.

— Что он натворил?

— Разбил сердце Анжелы. — (Анжела. Дочь вышеупомянутой. Моя кузина. Классная девушка).

— Разбил сердце Анжелы?

— Да… разбил… сердце… АНЖЕЛЫ!

— Ты говоришь, он разбил сердце Анжелы?

Тут она дрожащим голосом попросила меня не разыгрывать комических сцен из водевиля.

— Чем он разбил её сердце? — спросил я.

— Своим пренебрежением. Своей низостью, бессердечностью, бесчувственностью и двуличностью.