20. В ловушке

Он остановился у двери, удивленно озирая компанию внутри. Был он щуплым, бледным, с выпуклыми глазами, которые, дополняя торчащие передние зубы, придавали ему заметное сходство с кроликом.

— Здрасьте, — сказал он.

— Добро пожаловать в Нью-Йорк, — ответил Псмит. Высокородный Малоней воспользовался этой диверсией, чтобы отступить в дальний угол, и, решив теперь, что вопрос об его изгнании снят с повестки дня, опустился на перевернутый ящик из-под мыла с достоинством именитого театрального критика на премьере новой пьесы. Первая сцена снискала его одобрение. Она, казалось, обещала многое. Высокородный Малоней преданно изучал драматическое искусство, приобщаясь к нему в театрах Ист-Сайда, и мало кто рукоплескал герою «Побега из Синг-Синга» или ошикивал злодея в «Нелли, красавице модистке» с большим жаром, чем он. Предпочтение он отдавал драмам с напряженным действием, а эта, на его взгляд, сулила самые захватывающие перипетии. Псмит казался ему симпатичным психом, на которого нельзя особенно положиться, но суровое выражение на лице Билли Виндзора гарантировало великие дела.

Блаженство Малонея длилось недолго. Билли Виндзор ухватил его за ворот твердой рукой, подвел к двери, вытолкал вон и захлопнул дверь.

Сборщик квартплаты следил за этими маневрами в полном недоумении. Теперь он обратился к Псмиту:

— Эй, а даго куда подевались?

— Я имею честь говорить с?… — вежливо осведомился Псмит.

— Моя фамилия Гуч. Псмит поклонился.

— Касательно указанных даго, товарищ Гуч, — сказал он, — боюсь, у вас не много шансов увидеть их сегодня, разве что вы готовы ждать до победного конца. С одним из них — сыном и наследником семьи, если не ошибаюсь, — мы только что имели чрезвычайно интересную и поучительную беседу. Переводчиком был товарищ Малоней, только что нас покинувший. Отец семейства, как мне сообщили, на краткий срок ввергнут в темницу под рвом замка — за то, что дал в глаз своему десятнику. Итог? Минус одна квартирная плата.

— Так пусть выметаются, — категорично объявил мистер Гуч.

— Это же позор, — вмешался Билли. — Выбросить мальчика на улицу! Куда ему идти?

— Его дело. Меня это не касается. Я только выполняю распоряжения.

— Чьи распоряжения, товарищ Гуч? — осведомился Псмит.

— Хозяина этих домов.

— Кто он? — спросил Билли.

В выпуклые глаза сборщика квартирной платы закралось подозрение. Он вспыхнул гневом.

— Эй! А кто вы такие и чего тут делаете? — спросил он грозно. — А? Зачем вам понадобилась фамилия хозяина? Вам-то что?

— Мы, товарищ Гуч, газетчики.

— Я сразу понял, — с торжеством объявил мистер Гуч. — Меня не проведешь. Так вот, ребята, ничего не выйдет. Мне вам сказать нечего. Лучше отчаливайте и поищите что-нибудь в другом месте.

Тут его тон стал почти дружеским.

— Так вот, — продолжал он, — я тут же усек, что вы из газеты. И рад дать вам материал, только сказать мне нечего. Наверняка ваш редактор послал вас сюда из-за этих… из-за «Уютных минуток», а? Знаете, что-то с этой газетой не то. Все время была — отнеси домой, почитай детишкам. И вдруг — нате вам! Ругает на все корки эти дома, печатает Кида Брейди, и вообще. Ну не понимаю, и только. А знаю одно: про эти дома пошли разговоры. Сами видите. Вас редактор сюда послал разузнать про них. А ребята из «Уютных минуток» здорово рискуют. Это я вам говорю, а я знаю. Мне кое-что известно, что на той стороне деется, и я вам прямо говорю: будет дело, если они не уймутся. Мистер… — Он умолк и ухмыльнулся. — Мистер… Джонс не из тех, кто сидит сложа руки и ждет у моря погоды. Он ими займется. А вы, ребята, из какой газеты?

— Из «Уютных минуток», товарищ Гуч, — информировал его Псмит. — У вас за спиной между вами и дверью находится товарищ Виндзор, наш главный редактор. Я Псмит. Редактор-заместитель.

Подтекст этого сообщения не сразу дошел до мистера Гуча. А затем ударил, как молния. Он обернулся. Билли Виндзор прислонялся к двери с более чем зловещим выражением на лице.

— Это еще что? — злобно осведомился мистер Гуч.

— Я объясню, — умиротворяюще сказал Псмит. — Но прежде о квартирной плате товарища Спагетти. Я предпочту раскошелиться, лишь бы не видеть, как друга моего детства понудят сироткой замерзнуть в снегу.

— К черту его квартплату! Выпустите меня!

— Сначала дело, удовольствия потом. Сколько? Двенадцать долларов? За привилегию задыхаться в этой компактной Черной Калькуттской Дыре? Клянусь моим мученическим венцом, товарищ Гуч, джентльмен, чьим именем вы вскорости поделитесь с нами, очень и очень умерен в своих требованиях! Но кто я, чтобы критиковать? Вот башли, как выразился бы наш юный друг товарищ Малоней. Давайте квитанцию.

— Выпустите меня!

— Всему свое время под солнцем. Екклесиаст. Сначала квитанцию.

Мистер Гуч нацарапал несколько слов в записной книжке, вырвал листок и протянул Псмиту. Псмит поблагодарил его.

— Я позабочусь, чтобы бумага эта попала к товарищу Спагетти, — сказал он. — А теперь о более важном. Не убирайте вашу книжку. Откройте чистую страницу, увлажните карандаш и пишите следующее. Вы готовы? Да, кстати, какое имя вы получили при крещении? Гуч. Гуч. Не звучит. Ну, если я задел чувствительную струну, обойдемся без имени. Однако мой долг предупредить вас, что оно, мне кажется, Перси. Но далее. Еще раз — вы готовы? Карандаш увлажнен? Отлично. Итак: «Я (запятая) будучи в здравом уме и твердой памяти (запятая) и вообще пай-мальчиком (запятая)»… Почему вы не пишете?

— Выпустите меня! — взревел мистер Гуч. — Я вас привлеку за насилие над личностью и побои! Хватит валять дурака! Ну-ка, отойдите от двери!

— Ни насилия над личностью, ни побоев, товарищ Гуч, не наблюдалось — пока. Но кто знает, сколько продлится столь умилительное положение вещей? Пусть наши веселые и улыбающиеся лица не вводят вас в заблуждение, товарищ Гуч. Мы очень серьезны. Разрешите мне изложить вам положение дел, и я убежден, что человек с вашей проницательностью увидит, что выход есть только один.

Он с величайшим тщанием обмахнул единственный стул в комнате и сел. Билли Виндзор, который не промолвил ни слова и не сдвинулся ни на дюйм с начала этого обмена мнениями, продолжал стоять и молчать. Мистер Гуч беспокойно переминался с ноги на ногу в середине комнаты.

— Как вы совершенно справедливо изволили заметить несколько минут назад, — сказал Псмит, — редакция «Уютных минуток» очень рискует. И мы вовсе не полагаемся только на ваше не подкрепленное доказательствами слово. Нам этот факт уже наглядно продемонстрировал некто Дж. Репетто, который несколько вечеров тому назад попытался нас прикончить. Так вот: мы полагаем, что нам следует узнать имя подлюги, владельца этих домов, как можно скорее, до следующей вечерней прогулки товарища Репетто. Это имя мы и хотели бы получить от вас, товарищ Гуч. В письменном виде. И, пожалуй, чернилами. У меня в кармане имеется гарантированно не текущая автоматическая ручка. Лучший Друг Старого Журналиста. Заметная часть чернил вытекла и впиталась в подкладку моего пиджака, но, думается, для нашей цели их достанет. Попозже, товарищ Гуч, напомните мне вернуться к теме автоматических ручек. Мне найдется что сказать. Но пока — к делу, к делу. Таков наш клич.

Он достал ручку, старое письмо с чистой последней страницей и начал писать.

— Как вам это покажется? — сказал он потом. — «Я (тут оставлен пропуск для имени, впишите его позднее сами)… Я (пропуск) Гуч, будучи сборщиком квартплаты на улице Приятной в Нью-Йорке, даю торжественную клятву в том (ш-ш-ш, товарищ Гуч, не торопитесь так, всему свой черед), что фамилия владельца домов на улице Приятной, ответственного за гнусное их состояние…» Вот тут вы и вступаете, товарищ Гуч. Вот тут нам и требуются ваши специализированные знания. Кто он?

Билли Виндзор протянул руку и схватил сборщика за ворот. А ухватив, начал его встряхивать.

Билли был мускулист и тряс от всего сердца, так что мистер Гуч трепетал, как осиновый лист в ураган, и, возможно, через секунду-другую нужная информация была бы из него вытряхнута, но тут в дверь забарабанили, и в ней возник высокородный Малоней. В первый раз за время их знакомства Псмит увидел Мопсю выведенным из равновесия.

— Эй! — начал он. — Сматывайтесь. Они идут!

— А теперь вернитесь к началу, товарищ Малоней, — терпеливо попросил Псмит, — которое в приливе энтузиазма вы перескочили. Кто идет?

— Да они же! Эти! Псмит покачал головой:

— Ваша манера опускать суть, товарищ Малоней, в один прекрасный день вас погубит. Когда вы обоснуетесь на этом своем ранчо, то, возможно, поскачете объезжать стада, позабыв вскочить на своего мустанга. «Этих» в Нью-Йорке четыре миллиона. Так какая часть четырех миллионов движется сюда?

— Черт! Почем я знаю сколько. Я видел Паука Рейли, и Джека Репетто, и…

— Умолкните, — сказал Псмит. — Товарища Репетто с меня достаточно. Я собираюсь влезть на крышу и втащить ее за собой.

Билли выпустил мистера Гуча, и тот свалился на низенькую кровать, еле переводя дух.

— Значит, выследили нас, когда мы шли сюда. Где ты их видел, Мопся?

— На улице, тут рядом. Их там много, и они говорили, что вы тут. Один видел, как вы вошли, а выход только на улицу. Они и не торопятся. Решили лезть наверх и каждую комнату осматривать, пока не разыщут вас. А внизу другие ждут, если вы вдруг спуститесь, пока те ищут. Тут не попляшешь. Что делать-то будете?

Мистер Гуч на кровати в углу ехидно засмеялся.

— Теперь узнаете, что по насилию над личностью и побоям не вы одни специалисты, — сказал он. — Сдается мне, кого-то еще встряхнут так, что зубы посыплются.

Билли посмотрел на Псмита.

— Ну? — сказал он. — Что будем делать? Спустимся и попробуем прорваться?

Псмит покачал головой:

— Отнюдь, товарищ Виндзор, как раз и прямо наоборот.

— Так что?

— Останемся здесь. А точнее, вспорхнем на крышу через люк. А там мы окажемся на равных с этими мужланами. Подниматься им надо будет по очереди, и, когда они начнут, я исполню свою прославленную имитацию Горация на мосту. Так вознесемся. К счастью, наш багаж невелик. Всего лишь товарищ Гуч. Если вы пролезете в люк, я вам его подам.

Мистер Гуч, не жалея словесных украшений, заявил, что никуда не полезет. Псмит не стал мешкать. Он обхватил отбивающегося сборщика поперек живота и, извиняя его отчаянные брыкания как легкие отступления от хорошего тона, поднял его к люку, из которого свешивались в комнату голова, плечи и руки Билли Виндзора. Билли собрал сборщика в охапку, и Псмит обернулся к Мопсе:

— Товарищ Малоней!

— А?

— Вы приклонили ко мне слух?

— А?

— Вы напрягаете уши так, что они распухают в футбольные мячи? Тогда внемлите. Недели и недели вы молились о шансе доказать свою преданность великому делу — а если не молились, то напрасно. Ну так этот шанс вам представился.

Спасти нас можете только вы. То есть в определенном смысле нас, естественно, спасать не требуется. Мнится мне, достать нас на крыше им будет трудновато. Однако редакции великой еженедельной американской газеты неуместно продолжительный срок торчать с голубями в поднебесье. Так что все зависит от вас.

— Смотаться за фараонами, мистер Смит?

— Благодарю вас, нет, товарищ Малоней. Я видел фараонов в действии, и они не произвели на меня впечатления. Нам не нужны союзники, которые только погрозят пальцем товарищу Репетто и прочим, хотя бы и весьма строго. Нам нужен кто-то, кто ястребом упадет на наших веселых буянов и, так сказать, разделает их под орех. Ты знаешь, где живет Франт Доусон?

На физиономии высокородного Малонея забрезжил свет понимания. В глазах блеснуло почтительное уважение. Он отдал должное здравости этого стратегического плана.

— Франт Доусон? Не-а. Но можно поспрашивать.

— Поспрашивайте, товарищ Малоней. А отыскав, скажите ему, что друг его студенческих лет Паук Рейли сейчас здесь. Сам он, боюсь, прибыть не сможет, но, полагаю, пришлет своих представителей.

— Ага.

— Тогда все. Спускайтесь по лестнице с веселым и беззаботным видом, будто вы тут вовсе ни при чем. Насвистывайте залихватский мотивчик. Не скупитесь на радостные жесты. И вы прорвете блокаду. А теперь, мнится, мне пора вознестись к остальной части мозгового редакционного треста. Катитесь, товарищ Малоней. И кстати, не тяните до следующей недели. Одна нога тут, другая там — со всей скоростью, на какую вы способны.

Мопся исчез, и Псмит закрыл за ним дверь. Осмотр выявил, что замка на ней нет. Препятствием она послужить не могла. Чуть приоткрыв ее, Псмит подпрыгнул, ухватился за край люка и подтянулся.

Билли Виндзор удобно восседал на мистере Гуче шагах в двух от края. Возле лежала его тяжелая трость. Псмит подобрал ее и огляделся. Он удовлетворенно кивнул. Попасть на крышу можно было только через этот люк, а от крыши соседнего дома их отделяла широкая пропасть.

— Практически неприступная позиция, — заметил он. — Только одно облачко омрачает наши небеса, товарищ Виндзор. А именно: если у них хватит интеллекта влезть на соседнюю крышу и открыть пальбу оттуда. Однако и в этом случае печные трубы предлагают нам надежное укрытие. Так что все очень недурно. А как ваш пациент? Реагирует?

— Пока нет, — ответил Билли. — Но прореагирует, никуда не денется.

— Он остается под вашей опекой. Я же должен сосредоточиться на охране моста. Жаль, что у крышки нет засова с этой стороны. Не то все было бы идеально. Но его придется оставить открытым. Нельзя же требовать всего.

Билли открыл рот, чтобы ответить, но Псмит предостерегающе поднял руку. Из комнаты снизу донеслось шарканье подошв.

Секунду длилась напряженная тишина. И тут мистер Гуч взвизгнул:

— Сюда! Они на!…

Ладонь Билли крепко зажала ему рот, но было уже поздно.

— На крышу! Они на крышу смылись!

По полу чиркнули ножки стула. Шаркнули подошвы. И, точно чертик из коробки, из люка вынырнула голова и пара плеч.

21. Битва на улице Приятной

Новоприбывшим был молодой человек с копной рыжих волос, вдавленным римским носом и ртом, из которого быстротекущее время изъяло три передних зуба. Упершись ладонями в край люка, он остекленело уставился в лицо Псмита на расстоянии фута от его собственного.

Наступила пауза, в которую вторглось сдавленное ругательство мистера Гуча, все еще подвергавшегося лечению на заднем плане.

— О-о! — благодушно воскликнул Псмит. — Историческая картина. «Доктор Кук открывает Северный полюс».

Рыжий заморгал. Яркий солнечный свет резал ему глаза.

— Попались, — сказал он холодно. — Слазьте!

— И, — продолжал Псмит невозмутимо, — тотчас его верные эскимосы приносят ему дань уважения.

Договаривая, он ударил тростью по пальцам, обезобразившим край люка. Незваный гость испустил вопль и исчез из виду. В комнате послышались шепоты, бормотания, становясь все громче, и что-то вроде связного разговора донеслось до ушей Псмита, который стоял на коленях возле люка, задумчиво прицеливаясь тростью в камушек, точно бильярдным кием в шар.

— Да ладно! Не поджимай хвоста!

— Кто поджимает?

— Ты поджимаешь. Лезь на крышу. Ничего он тебе не сделает.

— А у него дубинка. Большая. Псмит польщенно кивнул.

— Я и Теодор Рузвельт, — прожурчал он.

Атакующие растерянно замолчали. Затем разговор возобновился:

— Черт! А лезть надо! Согласный ропот.

И вдохновенный голос:

— Пусть Сэм лезет?

Идея оказалась удачной. Бесспорно. Снискала почти феноменальный успех. Стройный хор выразил горячее одобрение блистательному решению задачи, которая выглядела неразрешимой. У себя на крыше Псмит не сумел различить голос, который мог бы принадлежать счастливцу Сэму. Видимо, избранник онемел от восторга.

— Верно! Пусть Сэм лезет! — возгласил невидимый хор. А первый оратор (быть может, и без особой надобности, поскольку предложение получило практически единогласную поддержку) в желании убедить единственного, в чьем сердце, предположительно, затаилось сомнение, начал излагать подкрепляющие доводы.

— Сэм ведь черномазый, — доказывал он, — а черномазого никакой дубинкой не пришибить. Вдарь черномазого по башке, ему только хны, правильно, Сэм?

Псмит с интересом ждал ответа, но не дождался. Возможно, Сэм предпочитал не делать общих выводов на основании частных данных.

— Solvitur ambulando [Здесь: устанавливается в процессе (лат.).], — сказал Псмит вполголоса, взвешивая трость на ладони. — Товарищ Виндзор!

— А?

— Можно ли причинить вред черному джентльмену, ударив его тростью по темени?

— Если ударить как следует, то можно.

— Я так и предполагал, что из этого затруднения есть выход, — удовлетворенно вздохнул Псмит. — Как вы там на своем конце стола, товарищ Виндзор?

— Отлично.

— Результаты получены?

— Пока нет.

— Не сдавайтесь!

— Угу.

— Похвальный дух, товарищ Вин…

Его перебило рявканье тяжелого орудия в комнате. Собственно, был это всего лишь револьверный выстрел, но в тесном пространстве эффект получился оглушающий. Пуля, посвистывая, унеслась в небо.

— Мимо, — со сдержанным торжеством констатировал Псмит.

Внизу зашаркали. Псмит крепче сжал трость. Начинался штурм. Револьверный выстрел был, видимо, просто артиллерийской подготовкой перед атакой пехоты.

И действительно, секунду спустя в люке возникла курчавая голова и, вращая глазами, уставилась на питомца Итона.

— Сэ-эм! — почти пропел Псмит приветливо. — Какая встреча! Ведь в тот дождливый вечер зонт ваше заслонил лицо. Именно ваше, не так ли? О, вы намерены подняться выше? Сэм, я крайне сожалею, но…

Раздался вопль.

— Что там еще? — спросил через плечо Билли Виндзор.

— Ваша гипотеза, товарищ Виндзор, была проверена на опыте и найдена верной.

К этому времени спектакль привлек внимание публики. Револьверный выстрел оказался прекрасной рекламой. Крыша соседнего дома быстро заполнялась зрителями. Хотя по причине широкой печной трубы далеко не все толком видели происходящее. Билли Виндзор и мистер Гуч давали пищу для множества догадок. Роль Псмита была яснее. Те, что пришли первыми, успели застать его сцену с Сэмом и со вкусом описывали ее припоздавшим. За Псмитом они наблюдали, словно за терьером у крысиной норы. Они ждали от него развлечения, но понимали, что первый ход — за нападающими. Люди они были справедливые и не требовали, чтобы Псмит предпринял наступательную акцию.

Когда пауза в действии затянулась, жертвами их негодования стали исключительно сыны Три-Пойнтс. В оскорблении лучших чувств, которое испытывают зрители на трибунах, когда игроки тянут время, они устроили кошачий концерт — ошикивали сынов Три-Пойнтс, советовали отправляться домой в кроватку. В толпе на крыше преобладали ирландцы, и такая бездарная вялость вместо начала стоящей драки задевала их за живое.

— Катитесь отсюда, слабаки! — кричал один.

— Три-Пойнтс? Пансион для благородных девиц, вот вы кто! — с испепеляющим презрением сообщал другой.

Третий зритель назвал их недотепами. — Боюсь, товарищ Виндзор, — сказал Псмит, — наши беспечные друзья внизу утрачивают реноме в глазах многоголовой гидры. Если они не хотят окончательно пасть во мнении улицы Приятной, им пора бы показать себя… А-а!

Новый, более продолжительный грохот внизу, и еще несколько пуль бесплодно пронизали свежий воздух. Псмит вздохнул.

— Они меня утомляют, — сказал он. — Разве сейчас время для feu de joie? [Праздничный салют (фр.).] Пора действовать. Таков клич. Действовать! Беритесь за дело, лежебоки!

Ирландские соседи выразили то же мнение в иных, более энергичных выражениях, которые ясно показывали, что сыны Три-Пойнтс проявили себя как воины отнюдь не с лучшей стороны.

Снизу из комнаты к Псмиту воззвал голос:

—Эй!

— Наш слух к вам приклонен, — любезно сообщил Псмит.

— Чего-чего?

— Я сказал, что слух к вам приклонен.

— С крыши, ханурики, свалите?

— Будьте так любезны, повторите.

— С крыши, фраера, слезать будете?

— Ваш литературный стиль отвратен до невозможности, — сурово сказал Псмит.

— Эй!

— Ну?

— С кры…

— Нет, приятель, — перебил Псмит, — не будем. А почему? А потому что воздух здесь в вышине благодатен, виды очаровательны, а мы с минуты на минуту ожидаем важного сообщения от товарища Гуча.

— Мы не уйдем, пока вы не слезете.

— Как угодно, — вежливо ответил Псмит. — Пожалуйста, располагайтесь. Кто я такой, чтобы указывать вам, где находиться и куда двигаться? С меня довольно, если мне дано прекращать ваше движение по вертикали.

Внизу воцарилась тишина. Время поползло еле-еле. Ирландцы на соседней крыше окончательно оставили надежду на интересное зрелище и с насмешливыми воплями начали один за другим исчезать в недрах своего дома.

Внезапно с улицы далеко внизу донеслись револьверные выстрелы, а также многоголосые выкрики и контрвыкрики. Крыша соседнего дома, пустевшая медленно и неохотно, вновь наполнилась с магической быстротой, и низенький парапет над улицей почернел от спин желающих узнать, что творится внизу.

— Что это? — поинтересовался Билли.

— Мнится мне, — ответил Псмит, — что прибыл контингент наших доблестных союзников тейблхиллцев. Я отправил товарища Малонея объяснить положение дел Франту Доусо-ну, и, видимо, его золотое сердце откликнулось. На улице как будто вершатся славные дела.

В комнате под ними тем временем вспыхнуло смятение. Топоча по лестнице, туда влетел дозорный и сообщил о появлении тейблхиллцев, и это внесло раскол в недавнее единодушие. Что предпринять? Одни голоса требовали немедленно спуститься вниз и поддержать главный отряд. Но это значит снять осаду с крыши, возражали другие. Дозорный красноречиво отстаивал первую точку зрения.

— Черт! — крикнул он. — Говорят же вам, внизу тейбл-хиллцы! Целая прорва. Давай вниз, не то всем хана. А фраера пусть сидят на крыше. Оставим тут Сэма со шпалером, и вниз они не полезут — не то Сэм скормит им по паре маслин, чуть они в дыру сунутся. Верняк. Псмит задумчиво кивнул.

— В доводах этого вундеркинда что-то есть, — пробормотал он. — Эффектное спасение в финале третьего действия явно подкачало. Над этим следует поразмыслить.

Какофония на улице достигла предела. Обе стороны старались вовсю, а ирландцы на крыше, наконец-то вознагражденные за стойкое ожидание, громогласно подбодряли всех участников без различия и просто орали в буйном экстазе, как свойственно людям, которым вдруг выпала величайшая удача, причем бесплатно.

Поведение нью-йоркской полиции в подобных случаях отмечено высочайшей практической мудростью. Неразумный человек кинулся бы в гущу сражения, чтобы прекратить его на первой же и самой яростной его стадии. Нью-йоркский же полицейский, памятуя, насколько его собственная безопасность важнее безопасности бандитов, для начала позволяет противникам внушить друг другу достаточное отвращение к применению силы, а когда обе стороны пресыщаются, врывается на сцену и крушит дубинкой всех без разбору. По результатам — отличная стратегия, но не допускающая спешки.

Перипетии битвы еще не достигли стадии полицейского вмешательства. Шум, слагавшийся из выстрелов и воплей сражающихся внизу и громовых одобрений зрителей на крыше, еще только приближался к максимуму. Псмит поднялся на ноги. Он устал стоять на коленях у люка, вторичная же попытка Сэма влезть в люк представлялась маловероятной. Он направился к Билли.

В тот же момент Билли встал и обернулся навстречу Псмиту. Глаза главного редактора горели возбуждением. Его поза дышала торжеством. Он взмахнул листком бумаги:

— Я его заполучил!

— Превосходно, товарищ Виндзор, — одобрительно сказал Псмит. — Несомненно, теперь мы победим. Нам осталось только убраться с этой крыши, и рок будет бессилен перед нами. Неужто два таких колоссальных интеллекта, как наши, не справятся с подобной задачей? Не может быть. Так поразмыслим.

— А почему не спуститься в люк? Они же все на улице.

Псмит покачал головой.

— Все, — ответил он, — за исключением Сэма. Сэм был объектом моего последнего успешного эксперимента, когда я доказал, что удар тростью может причинить вред темени черного джентльмена. И сейчас он с пистолетом ждет внизу, готовый, даже жаждущий, подстрелить нас, едва мы появимся в люке. Не спустить ли нам в него для начала товарища Гуча, чтобы он отвлек огонь на себя? Товарищ Гуч, я убежден, будет счастлив оказать такую пустячную услугу столь давним друзьям, как мы, и… Но что это?

— В чем дело?

— Не лестницу ль я вижу пред собой, что рукоятью просится мне в руку, как кинжал Макбету? Она, она! Товарищ Виндзор, мы победили. Редакцию «Уютных минуток» можно загнать на крышу, но нельзя удержать там. Товарищ Виндзор, хватайте тот конец лестницы и следуйте за мной.

Лестница лежала у дальнего парапета — длинная, более чем достаточная для того, что от нее требовалось. Псмит и Билли положили ее верхним концом на парапет и толкали, пока она не достигла соседней крыши. Мистер Гуч молча наблюдал за их маневрами.

Псмит обернулся к нему.

— Товарищ Гуч, — сказал он, — не ставьте нашего друга Сэма в известность о том, что здесь происходит. Советую вам это, исходя только из ваших интересов. Сэм сейчас не в настроении проводить тончайшие различия между другом и врагом. Если вы призовете его сюда, он, скорее всего, сочтет вас сотрудником «Уютных минуток» и пальнет в вашем направлении без лишних разговоров. Пожалуй, для вашего здоровья полезнее отправиться с нами. Путь, товарищ Виндзор, проложу я. Пусть, если лестница не выдержит, газета лишится только заместителя, а не главного редактора.

Он встал на четвереньки и так достиг соседней крыши, где все были поглощены уличным боем, в который теперь вмешалась полиция, и не замечали происходящего у них за спиной. Бледный, явно не готовый к таким акробатическим номерам, мистер Гуч последовал за Псмитом, а затем к ним присоединился Билли Виндзор.

— Изящно, — заметил Псмит. — На редкость удачно. Товарищ Гуч напомнил мне дикую альпийскую серну, сигающую с утеса на утес.

На улице теперь установилась относительная тишина. Полицейские дубинки окончательно охладили воинственный пыл бойцов. Во всяком случае, стрельба полностью прекратилась.

— Думается, — сказал Псмит, — мы теперь можем спуститься. Если у вас нет неотложных дел, товарищ Виндзор, я отвезу вас в «Никербокер» и сытно накормлю. Я попросил бы вас, товарищ Гуч, сделать мне честь, присоединившись к нам, если бы за столом не предстояло обсуждение редакционных дел, не предназначающееся для чужих ушей. Ну, как-нибудь в другой раз. Мы бесконечно вам обязаны за вашу сердечную помощь в этом пустячке. А теперь прощайте. Товарищ Виндзор, исчезаем.

22. Касательно мистера Уоринга

Псмит чуть отодвинул свой стул, вытянул ноги и закурил сигарету. Ресурсов отеля «Никербокер» достало, чтобы редакция «Уютных минуток» подкрепила силы превосходным обедом, и Псмит стоически отказывался говорить о делах, пока не подали кофе. Билли, которому не терпелось поделиться своим открытием, жестоко страдал, но ему было позволено только намекнуть, что это сенсация. Больше ничего Псмит слушать не пожелал.

— Мне страшно подумать, — сказал он, — сколько блестящих молодых карьер погибло из-за фатальной привычки говорить о делах за обедом. Но теперь, когда десерт съеден, можно и приступить. Так каким же именем товарищ Гуч столь охотно поделился с нами?

Билли возбужденно наклонился над столиком.

— Стюарт Уоринг, — шепнул он.

— Стюарт… кто? — переспросил Псмит. Билли выпучил на него глаза.

— Черт подери, — сказал он, — неужто вы не слышали о Стюарте Уоринге?

— Что-то туманно светит, как катион или Попокатепетль. Звучит знакомо, но ни о чем мне не говорит.

— Вы что — газет не читаете?

— По утрам я открываю мою «Америкэн», но мой интерес ограничивается практически лишь спортом, что, кстати, напомнило мне: товарищ Брейди через месяц встречается с неким Эдди Вудом. Как ни лестно, что наш сотрудник восходит к славе, это, боюсь, причинит нам некоторые неудобства. Товарищ Брейди будет вынужден на время покинуть редакцию ради тренировок, и мы лишаемся боевого редактора. Впрочем, теперь он нам, пожалуй, не нужен. «Уютные минутки» должны в ближайшее время сообщить миру благую весть, и нам можно будет слегка расслабиться. Что возвращает нас к теме. Кто такой Стюарт Уоринг?