П.Г.Вудхауз
      Нечто новое
      Перевела Линор Горалик
      (Перевод в подарок Настику и Максу)
      Глава I
      Ясным весенним утром Лондон нежился в солнечных лучах. На Пикадилли их тепло словно пропитывало пешеходов и транспорт непривычной беспечностью -так, что даже водитель автобуса размахивал руками, а губы шоферов складывались в не слишком ядовитые улыбки. Полисмены посвистывали на спешивших в конторы клерков; бродяги приступали к отлову идеальных прохожих, способных облегчить тяготы существования ближнего с оптимистической бодростью, от которой столь многое зависит. Словом, это было прекрасное утро.
      Ровно в девять-ноль-ноль дверь Дома Номер Семь по Эранделл-стрит близ Лейтер-сквер отворилась, и на улицу вышел молодой человек.
      Из всех тихих местечек Лондона Эранделл-стрит близ Лейтер-сквер имеет самое полное право именоваться таковым. Обходя Лейтер-сквер по северной стороне, -- там, где эта площадь примыкает к Пикадилли, -- можно легко проскочить мимо узкого прохода, ведущего в тупичок. День и ночь человеческая толпа течет мимо, совсем его не замечая. Протяженность Эранделл-стрит меньше сорока ярдов; здесь расположены две гостиницы, но это совсем не фешенебельные гостиницы. Просто тихие местечки.
      По форме Эранделл-стрит в точности напоминает плоскую каменную бутыль, в каких хранят итальянское вино сортом поплоше. Через прямое горлышко, ведущее от Лейтер-сквер, вы втекаете в небольшой двор. С двух сторон здесь стоят гостиницы, третья же сторона милостиво пожалована меблированным комнатам для неимущих. Эти комнаты из года в год планируют снести во имя прогресса и расчистить место для еще одной гостиницы, но сей рок из года в год обходит их стороной, и, надо полагать, будет обходить на протяжении многих будущих поколений. Здесь вам предложат скромных размеров комнатку и кровать, днем стыдливо прячущуюся за потрепанной ширмой. В комнатке есть стол, стул, табурет, бюро и круглая железная ванна, которая по исполнении своих важных функций тоже прячется от глаз. Вы можете снять такую комнату с завтраком за пять долларов в неделю.
      Эш Марсон поступил именно так. Он снял комнату во втором этаже Дома Номер Семь.
      За двадцать шесть лет до начала нашей истории в городе Хейлин (штат Массачусетс, Соединенные Штаты Америки) в семье Джозефа Марсона, священника, и жены его Сары родился сын. Крещенный именем Эш в честь богатого дядюшки (впоследствии предательски завещавшего все свои деньги благотворительным организациям), сей сын в положеный срок отправился в Гарвард изучать богословие. Насколько можно судить по сохранившимся документам того времени, в богословии он не особо преуспел, зато научился пробегать милю за четыре минуты с половиной и пол-мили за еще меньшее время; вдобавок, его изыскания в области прыжков в длину заслужили ему всеобщее уважение.
      В награду за все эти достижения по окончании карьеры в Гарварде Эш самым естественным образом получил стипендию Оксфордского Университета, предназначавшуюся покойным Сесилом Роудзом (1) для развития гуманитарных наук.
      Так Эш оказался в Англии.
      Продолжение его биографии очевидно: он стал членом атлетической сборной Оксфорда и радовал тысячи сердец, на протяжении двух лет выигрывая забеги на милю и пол-мили во время состязаний против Кембриджа на Кубок Королевского Клуба. Однако под грузом всех этих обязанностей Эш, к сожалению, был вынужден пренебречь какой бы то ни было учебой, и к моменту окончания университета оказался совершенно непригодным ни к одной из приобретенных им специальностей. Так или иначе, в распоряжении Эша все же была какая-никакая ученая степень, позволявшая ему именоваться бакалавром искусств. Понимая, что при помощи этой степени можно некоторое время водить людей за нос, Эш обеспечил себе несколько частных уроков.
      Частный преподаватель -- это смесь бедного родственника с сиделкой; редкий приличный дом Англии обходится без частного преподавателя. Теоретически такой преподаватель должен прививать отпрыску дома любовь к знаниям и хорошие манеры, практически же он заботится о том, чтобы сей отпрыск, приезжая домой на каникулы, не доставал своих родителей.
      Накопив немного денег на этом неблагодарном поприще, Эш приехал в Лондон пытать счастья в журналистике. После двух лет умеренного успеха он познакомился с издательством "Мастодонт".
      Издательство "Мастодонт" контролировало несколько крупных газет, кое-какие еженедельники и определенное количество всяких прочих разностей, но не гнушалось и мелочью из карманов рассыльных и канцелярских помощников. Немалую прибыль приносило "Мастодонту" издание дешевых приключенческих и детективных книжонок. Именно в этой области Эш нашел себя: приключения сыщика Гридли Квейла, столь популярные у некоторых слоев населения, были его работой.
      До начала сотрудничества между Эшем и Мистером Квейлом книги "Британской Библиотечки Мужества" писались множеством людей и повествовали о похождениях множества героев; однако ее владельцы почуяли в Гридли Квейле воплощение идеала, и Эш ежемесячно получал комиссионные за единоличное руководство всей "Британской Библиотечкой Мужества" целиком. С тех пор эта скудная плата за труды стала единственным источником его дохода.
      Так Эш оказался на Эранделл-стрит, Лейстер-Сквер, описываемым нами майским утром.
      Эш был высок, хорошо сложен, здоров и молод, взгляд имел ясный, а подбородок -- волевой. В это утро он был облачен в жилет, фланелевые брюки и спортивные туфли. В одной руке он держал пару гимнастических булав, в другой -- скакалку.
      Вдохнув и выдохнув утренний воздух спокойно и серьезно -- в этой манере внимательный наблюдатель немедленно узнал бы научно обоснованное "глубокое дыхание", столь популярное в наши дни, -- Эш положил булавы, наладил скакалку и начал через нее скакать.
      За три месяца до этого утра, в момент принятия решения о съеме квартиры на втором этаже Дома Номер Семь, Эш Марсон осознал, что должен либо отказаться от утренних тренировок, ставших для него второй натурой, либо нарушить неписаный закон Лондона и превратиться в Лондонское Посмешище. Колебался Эш недолго: хорошая физическая подготовка была его религией. В вопросе тренировок он был убежденным религиозным фанатиком. Отказаться от тренировок он не мог. Он решил отказаться от Лондона.
      При первом появлении Эшли в свитере и фланелевых брюках перед фасадом Дома Номер Семь, он не успел и двух раз крутнуть свои булавы над головой, как вокруг него уже собрались следующие зрители: а). два таксиста -- из них один пьяный; б). четыре коридорных из гостиницы "Мэйтис"; в). шесть коридорных из гостиницы "Превитали"; г). шесть горничных из гостиницы "Мэйтис"; д). пять горничных из гостиницы "Превитали"; е). хозяин отеля "Мэйтис"; ж). хозяин отеля "Превитали"; з). дворник; и). двенадцать невзрачных бродяг; й). двадцать семь человек детей; к). кот.
      Все они -- включая кота -- хохотали, не переставая. Пьяный таксист назвал Эша "Солнечным Джимом" (2). А Эш продолжал крутить свои булавы.
      Сила настойчивости такова, что месяц спустя публика Эша сократилась до двадцати семи человек детей. Они по-прежнему смеялись, но уже без той звонкой уверенности, которую давала им сочувственная поддержка взрослых.
      Теперь же, по прошествии трех месяцев, Эш и его утренние упражнения были приняты окружающими и перестали привлекать чье бы то ни было внимание.
      В это утро Эш Марсон скакал с удвоенной энергией. Это объяснялось желанием изгнать при помощи физического измождения маленького беса досады, чье присутствие в себе Эш ощущал с самого момента пробуждения. Весною мы все заболеваем Мечтами о Чем-то Большем, а этим утром весна была спелой и сочной, как никогда. Таким утром воздух полон ожиданием перемен, предчуствием некоего восхитительного, романтического события и ощущением, что в такой исключительный день ничто не может двигаться старой, наскучившей колеей.
      Но в то же время юго-западный ветер весны овевает нас раскаянием. Нас мучит дух беспокойства, и мы сожалеем о бездарно растраченной юности.
      Именно это и происходило с Эшем. Даже в скакании своем он осознавал, что ему стоило быть прилежней в студенческие годы -- тогда, возможно, сегодня он занимался бы чем-нибудь получше поденного писания книжек для бездушного издательства. Никогда еще Эш не испытывал такого отвращения к засосавшей его рутине.
      Скакание не облегчило его мук. Он отбросил скакалку и взялся за булавы. Но и булавы оставили его неудовлетворенным. Тогда Эшу подумалось, что давненько он не тренировался по системе Ларсена. Возможно, Ларсен смог бы его излечить.
      Система упражнений Ларсена, изобретенная неким Ларсеном, лейтенантом шведской армии, обладает всевозможнейшими достоинствами. Она делает мужчину сильным, гибким и грациозным. С другой стороны, эти упражнения совершенно лишены величавости. Честно говоря, человеку, впервые увидевшему их внезапно и без предупреждения, они могут показаться уморительными. Единственная причина, по которой король Англии Генрих, чей сын утонул при крушении Белой Ладьи, никогда больше не смеялся, состояла в том, что лейтенант Ларсен в то время еще не разработал своих уважаемых упражнений.
      За три месяца успешного приучения окружающих смотреть на все его действия со снисходительным пониманием Эш стал столь самоуверенным, столь высокомерно беззастенчивым, что ему даже в голову не пришло отнести к смешным поступкам скручивание собственного тела в штопор в соответствии с инструкциями по выполнению Упражнения Номер Один, данными в книге лейтенанта.
      Поведение зрителей, казалось, поощряло уверенность Эша в себе. Хозяин гостиницы "Мэйтис" наблюдал за ним без тени улыбки. Хозяин гостиницы "Превитали", должно быть, погрузился в медитацию, -- настолько мало проявлялся его интерес. Персонал обеих гостиниц продолжал бесстрастно исполнять свои обязанности. Дети оставались слепы и немы. На другой стороне улицы кот был полностью поглощен чесанием спины о забор.
      Но стоило телу Эша вновь принять нормальное положение, прямо из-за его спины раздался чистый, музыкальный смех. Этот смех подлетел к Эшу на крыльях легчайшего утреннего ветерка и вонзился в него, как пуля.
      Три месяца назад Эш воспринял бы этот смех как неизбежное зло и не позволил бы себе смутиться; но долгий период попустительства со стороны окружающих размягчил его броню. Он развернулся одним скачком, залившись от смущения краской.
      Из окна первого этажа Дома Номер Семь выглядывала девушка. Весеннее солнце играло в ее золотых волосах и делало ее большие ярко-синие глаза еще ярче. Глаза эти глядели на потного фланелевого Эша с нескрываемым изумлением. Когда он развернулся, ее смех окатил его опять.
      Пару секунд молодые люди смотрели друг другу в глаза, после чего девушка исчезла за занавеской.
      Эш был раздавлен. Три месяца назад два миллиона девушек могли бы хохотать над его утренними упражнениями, -- это не помешало бы ему двигаться к поставленной цели. Но сегодня этой одинокой, никем не поддержанной насмешницы хватило, чтобы сбить его с курса. Депрессия, которую гимнастика Ларсена только начала было разгонять, навалилась на Эша с новой силой. У него не было сил продолжать зарядку. Он грустно собрал снаряжение и вернулся в свою комнату, где привычная холодная ванна показалась нему на сей раз скучной и ничуть не вдохновляющей.
      Завтраки, входящие в сделку с жильцами и поставляемые миссис Белл, квартирохозяйкой, некоторые рассматривали как специально разработанное средство для подавления духа ее жертв, если оному духу вдруг вздумается чрезмерно воспарить. К моменту, когда Эш расправился, по мере сил, с распотрошенной яичницей, коричневым напитком, бесстыдно именуемым здесь "кофе", и обуглившимся беконом, тоска успела заграбастать его как следует. А когда он заставил себя сесть за стол, дабы состряпать очередные приключения следователя Гридли Квейла, дух его стенал.
      В это утро, пока Эш сидел и грыз ручку, его отвращение к Гридли Квейлу достигло своей высшей точки. При сочинении подобных историй Эш привык сначала выдумывать удачный заголовок, а потом подгонять под него какое-нибудь приключение. Прошлым вечером, в миг вдохновенья, Эш вывел на листе следующие слова: "ПРИКЛЮЧЕНИЯ СКИПЕТРА СМЕРТИ".
      Теперь же он смотрел на эти слова с угрюмым отвращением, достойным вегетарианца, обнаружившего у себя в салате улитку.
      Вчера заглавие казалось таким многообещающим, оно открывало массу возможностей для энергичного человека. Оно и сейчас приятно влекло Эша; однако с приближением необходимости написать сам рассказ, изъяны заглавия становились все более очевидными.
      Что это за "скипетр смерти"? Звучит хорошо; однако, с точки зрения фактов -- что же это такое? Невозможно написать рассказ о скипетре смерти, не зная, что такое этот самый "скипетр смерти"; с другой стороны, нельзя же просто выкинуть за борт такое замечательное название. Эшли взъерошил волосы и опять вгрызся в ручку.
      Тут в дверь постучали.
      Эш развернулся вместе со стулом. Это была последняя капля! Он же просил миссис Белл не беспокоить его по утрам абсолютно ни под каким предлогом, он двадцать раз ей это говорил! Прерывать его работу таким бесчеловечным образом -- нет, этого Эш не мог снести! Он нацелился на дверь, заранее заготовив несколько подходящих приветствий.
      -- Войдите! -- крикнул он и приготовился к битве.
      Вошла девушка -- девушка с первого этажа; девушка с голубыми глазами, смеявшаяся над его занятиями по системе Ларсена.
      Жалкое впечатление, производимое Эшем в первые моменты этой встречи, сложилось под влиянием многих факторов одновременно. В первую очередь, он ожидал увидеть свою квартирную хозяйку, женщину ростом около четырех футов и шести дюймов, и внезапное появление человека ростом около пяти футов и семи дюймов несколько выбило вселенную Эша из фокуса. Во-вторых, в ожидании миссис Белл он скорчил подчекнуто неприветливую гримасу, которую было совершенно невозможно превратить в приятную улыбку без серьезных затрат времени. В конце же концов, человек, проведший полчаса перед листом бумаги с надписью "Приключения скипетра смерти" в попытках понять, что же все-таки такое этот скипетр, вообще не может полностью за себя отвечать.
      Конечным же результатом всех этих вещей явилось довольно идиотское поведение Эша в течении как минимум тридцати последующих секунд. Он вытаращил глаза и взвыл. Окажись поблизости психиатр, он поставил бы Эшу диагноз безо всяких дополнительных обследований. Довольно долгое время Эшу не приходило в голову встать со стула, а додумавшись, он совершил такой скачок с разворотом, какой оказал бы честь даже системе Ларсена.
      С другой стороны, девушка тоже чувствовала себя довольно неловко. Не переживай Эш так сильно, он, вероятно, заметил бы на ее щеках легкий румянец, подсказывающий, что и она находит данную ситуацию непростой. Однако, будучи женщиной и располагая, таким образом, большим самообладанием, она заговорила первой.
      -- Боюсь, я вам помешала.
      -- Нет-нет! -- сказал Эш. -- О, нет, совершенно нет; абсолютно нет! Нет, нет, нет, нет и нет! -- Он бы продолжал развивать эту тему до бесконечности, если бы девушка не заговорила опять.
      -- Я хотела извиниться, -- сказала она, -- за то, что так противно и грубо смеялась над вами сегодня утром. Идиотизм с моей стороны, и я не знаю, почему я так поступила. Простите меня, пожалуйста!
      Наука, при всех ее достойнейших достижениях, до сих пор не открыла правильного ответа, который молодой мужчина может дать извиняющейся перед ним красивой девушке. Это крайне неловкое положение. Если он не говорит ничего, то производит впечатление человека угрюмого и не знающего снисхождения. Если же он говорит хоть что-нибудь, он производит впечатление полного идиота. Выбирая между этими двумя вариантами, Эш внезапно заметил лежащий перед ним лист бумаги, над которым так долго промаялся...
      -- Что такое "скипетр смерти"? -- спросил он.
      -- Простите?
      -- Скипетр смерти.
      -- Не понимаю...
      Бредовость беседы оказалась для Эша чрезмерным испытанием. Он расхохотался. Через секунду девушка последовала его примеру. В тот же миг вся их неловкость испарилась.
      -- Вы, наверное, считаете меня сумасшедшим? -- спросил Эш.
      -- Безусловно, -- ответила девушка.
      -- Именно в него я бы и превратился, если бы вы не появились.
      -- Почему это?
      -- Я пытался написать детективный рассказ.
      -- Я так и подумала, что вы писатель.
      -- А вы?
      -- И я. Вы когда-нибудь читаете "Семейную сплетню"?
      -- Никогда!
      -- Вы имеете полное право произносить это слово с таким отвращением. Это омерзительная желтая газетка -- всякая светская хроника, советы в сердечных делах и головоломки... Я пишу туда короткие рассказики раз в неделю, каждый раз под другим именем. В каждом рассказике обязательно участвуют граф или герцог. Я их чудовищно ненавижу.
      -- Искренне сочуствую, -- мягко сказал Эш. -- Но мы уклонились от темы. Что такое "скипетр смерти"?
      -- Скипетр смерти?
      -- Скипетр смерти.
      Девушка задумчиво сдвинула брови.
      -- А, ну конечно! Это священная эбонитовая палочка, когда-то украденная из индийского храма и несущая смерть всякому, кто на нее покусится. Она попадает к герою, а священники его выслеживают и травят угрожающими письмами. Чем же еще это может быть?
      Эш не мог скрыть своего восхищения.
      -- Гениально!
      -- Вовсе нет!
      -- Совершенно гениально! Теперь мне все ясно! Герой призывает на помощь Гридли Квейла, и этот напыщенный гад при помощи целого ряда маловеротных совпадений раскрывает страшную тайну, -- и освобождает меня от работы на целый месяц!
      Она посмотрела на него с интересом.
      -- Вы автор Гридли Квейла?
      -- Только не говорите, что вы его читаете!
      -- Я его вовсе не читаю! Но он выходит в том же издательстве, которое выпускает "Семейную сплетню", и я волей-неволей вижу обложки ваших книг, когда сижу в приемной и жду редакторшу.
      Эш почувствовал себя человеком, встретившим лучшего друга детских лет на необитаемом отсрове.
      -- Так "Мастодонт" издает и вас? Тогда мы с вами просто товарищи по несчастью! Мы должны подружиться. Мы подружимся?
      -- Я буду очень рада!
      -- Скрепим договор рукопожатием, присядем и поговорим о себе?
      -- Но ведь я отрываю вас от работы!
      -- Благая миссия.
      Она села. В том, чтобы сесть, нет ничего сложного, однако это действие, как и любое другое, может многое рассказать о том, кто его совершает. То, как его совершила эта девушка, полностью устраивало Эша. Она не села на краешек табуретки, как человек, готовый в любой момент броситься в битву, но и не развалилась на сиденье, как человек, собирающийся провести здесь все выходные. Она держала себя в данной непростой ситуации с естественным достоинством, которое не могло не вызвать у Эша глубокого уважения.
      Этикет обитателей Эранделл-стрит не слишком строг; но он одобрил бы некоторое смущение и колебания со стороны девушки с первого этажа, внезапно приглашенной к беседе с глазу на глаз молодым человеком со второго этажа, познакомившимся с нею всего пять минут назад. С другой стороны, все живущие в больших городах на маленький доход состоят в некоем едином тайном братстве.
      -- Представимся? -- предложил Эш. -- Или миссис Белл уже сообщила вам, как меня зовут? И, кстати, вы здесь недавно, не так ли?
      -- Я сняла комнату позавчера. Но если вы автор Гридли Квейла, то вас должны звать Феликс Гвоздикмен?
      -- Господи помилуй, конечно, нет! Уж не думаете ли вы, что человека могут на самом деле звать "Феликс Гвоздикмен"?! Это имя -- только плащ, под которым я скрываю свой позор. На самом деле меня зовут Марсон -- Эш Марсон. А вас?
      -- Мисс Валентин -- Джоан Валентин.
      -- Вы хотите рассказать мне историю своей жизни первой -- или лучше сначала мне рассказать мою?
      -- Мне кажется, у меня нет никакой особой истории. Я американка и...
      -- Не может быть!
      -- Почему?
      -- Потому что это слишком невероятно! Это слишком напоминает совпадения в духе Гридли Квейна! Я тоже американец!
      -- Как и многие другие...
      -- Вы не понимаете. Мы с вами не только братья по рабству -- мы братья по изгнанию. Надеюсь, вы не доведете происходящее до полного абсурда, сказав мне, что родились в Хейлинге, штат Массачусетс?
      -- Я родилась в Нью-Йорке.
      -- Ну конечно. Я не знаю никого, кто родился бы в Хейлинге, штат Массачусетс.
      -- Почему вы спросили?
      -- Там родился я сам.
      -- Боюсь, я никогда не слышала о таком городе.
      -- Странно -- я вот слышал о вашем родном городе просто уйму всего. Но я, увы, пока ничем не прославил город моего детства; я боюсь, что так никогда его и не прославлю. Я начинаю понимать, что я неудачник.
      -- Сколько вам лет?
      -- Двадцать шесть.
      -- Вам только двадцать шесть -- и вы уже называете себя неудачником? Стыдитесь.
      -- А как прикажете называть человека, в двадцать шесть лет только и способного, что зарабатывать себе на хлеб рассказами о Гридли Квейле -"создателем империй"?
      -- Откуда вы знаете, что это единственное, чем вы способны зарабатывать себе на хлеб? Почему вы не займетесь чем-нибудь еще?
      -- Например?
      -- Откуда я знаю? Первым, что подвернется. О, ради бога, мистер Марсон: вы живете в самом большом городе мира, здесь же шансы на приключение просто орут вам в уши со всех сторон.
      -- Наверное, я глухой. Единственной, как мне кажется, кто до сих пор орал мне в уши со всех сторон, была миссис Белл -- она требовала недельную плату за комнату.
      -- Читайте газеты. Читайте страницы объявлений. Я уверена, что рано или поздно что-нибудь найдется. Не застревайте в этой колее. Стремитесь к приключениям. Хватайтесь за первый же шанс, каким бы он ни был!
      Эш кивнул.
      -- Продолжайте, -- сказал он. -- Не останавливайтесь. Вы меня вдохновляете.
      -- С чего бы вам искать вдохновения у такой девушки, как я? Лондона вполне должно хватать на это и без моего участия. Здесь ведь наверняка можно найти что-то новое в любой момент! Послушайте, мистер Марсон, мне пришлось начать зарабатывать себе на жизнь пять лет назад, -- неважно, почему. С тех пор я работала в магазине, трудилась машинисткой, выступала на сцене, была гувернанткой, служила горничной...
      -- Горничной?!
      -- А что? Я многому научилась; к тому же, поверьте мне, уж лучше быть горничной, чем гувернанткой.
      -- Мне кажется, я вас понимаю: я однажды был частным преподавателем. Полагаю, что гувернантка -- то же самое, но женского рода. Я часто думал -что сказал бы генерал Шерман о частном преподавании, если он позволял себе говорить о какой-то там войне в таких смелых выражениях. А быть горничной интересно?
      -- Вполне. Кроме того, это позволило мне изучить аристократию в естественной среде обитания, что, в свою очередь, позволило мне стать для "Сплетни" непревзойденным авторитетом по вопросам графов и герцогов.
      Эш глубоко вздохнул -- не понимающим мудрым вздохом, но вздохом восторга.
      -- Вы совершенно восхитительны!
      -- Восхитительна?
      -- Я имею в виду -- вы потрясающе бесстрашны!
      -- Ну, я стараюсь. Мне двадцать три, и пока что я мало чего достигла; но уж бесспорно я не сижу, сложа руки, и не называю себя неудачницей.
      Эш поморщился.
      -- Хорошо, хорошо, -- сказал он, -- я понял.
      -- Я этого и добивалась, -- произнесла она примирительно. -- Надеюсь, моя автобиография вас не утомила, мистер Марсон. Я не привожу себя в качестве примера для подражания, но я действительно люблю действовать и ненавижу стоять на месте.
      -- Вы совершенно замечательная, -- сказал Эш. -- Вы -- реальный живой ответ на рекламы с задней обложки журналов, -- знаете, которые начинаются фразой "Молодой человек, достаточно ли вы зарабатываете?" и сопровождаются картинкой вусмерть замученного парня, с вожделением глядящего на начальственное кресло. Вы могли бы гальванизировать медузу.
      -- Если я действительно придала вам сил......
      -- Это, я думаю, был еще один апперкот, -- сказал Эш печально. -- И я его заслужил. Да, вы придали мне сил. Я чувствую себя совершенно другим человеком. Как странно, что, вдобавок ко всему прочему, сегодня меня посетили вы. Не припомню, когда еще я был таким беспокойным и неприкаянным, как сегодня утром.
      -- Это весна.
      -- Я тоже так думаю. У меня вдруг возникла потребность совершить нечто рискованное и грандиозное.
      -- Так совершите. У вас на столе лежит "Морнинг Пост". Вы ее прочли?
      -- Я ее просмотрел.
      -- Но вы не читали объявлений? Прочтите их. Среди них может оказаться именно та работа, какой вы хотите.
      -- Я так и сделаю; однако обычно полосы с объявлениями монополизируют филантропы, готовые ссудить вам любую сумму от десяти до ста тысяч фунтов под одну лишь расписку... Впрочем, я их все равно прочту.
      Джоан встала и протянула Эшу руку.
      -- Всего доброго, мистер Марсон. Вам надо писать свой детектив, а мне -- до полуночи насочинять что-нибудь графское; так что я пойду. -- Она улыбнулась. -- Наша беседа удалилась от своей начальной точки, но я все же вернусь туда перед тем, как вас покинуть: не обижайтесь, что я смеялась над вами утром.
      Эш горячо пожал протянутую ему руку.
      -- Не обижаюсь. Приходите и смейтесь надо мной, если вам это доставляет удовольствие. Когда я только начал делать гимнастику перед домом, пол-Лондона сходилось сюда и каталось по тротуару в судорогах. Теперь я перестал быть увеселительным заведением и мне одиноко. Система Ларсена состоит из двадцати девяти упражнений, а вы видели только самое начало первого. Вы так помогли мне, что, если я смогу платить вам тем же, хотя бы помогая начать день с улыбки, я буду горд и польщен. Упражнение Номер Шесть -- прямо-таки гарантированный источник радости, с него-то я и начну завтра утром. Я также рекомендую пронаблюдать упражнение Номер Одиннадцать -- обхохочетесь! Смотрите, не пропустите.
      -- Договорились. А теперь до свидания!
      -- До свидания!
      Она ушла, а Эш все еще пялился на закрывшуюся дверь. Эмоции бурлили в нем через край. Будто его разбудили, сильно тряхнув током.
      Рядом с листом, на котором Эш вчера начертал опять ставшее ярким и многообещающим заглавие новых приключений Гридли Квейла, лежала "Морнинг Пост", чьи столбцы объявлений он только что пообещал проштудировать. По крайней мере, теперь он мог приступить к этому занятию.
      По ходу штудирования дух его приходил в упадок. Игра шла по прежним правилам. Некто мистер Брайан Мак-Нилл, не заключающий сделок с несовершеннолетними, желал -- и даже жаждал -- поделиться своим богатством с любым человеком старше двадцати одного года, какому не хватало пущей безделицы для выполнения грандиозных планов. Добрый человек Мак-Нилл не требовал совершенно никаких гарантий, так же, как и его коллеги по благородству, мистеры Агнус Брюс, Дункан Макфарлан, Уоллес Макинтош и Доналд Мак-Наб. Они тоже выражали странное нежелание иметь дело с несовершеннолетними; но любой зрелый человек мог запросто прийти к ним в контору и взять все необходимое.
      Эшли бессильно оттолкнул от себя газету. Он с самого начала знал, что все бессмысленно. Романтика умерла, неожиданностей больше не случается. Он взял ручку и принялся писать "Приключения скипетра смерти".
      Глава II
      В спальне на четвертом этаже отеля "Гельф" на Пикадилли, достопочтенный Фредерик Трипвуд сидел в постели, подтянув колени к подбородку, и пялился на зарождающийся день взглядом, полным душевной муки. Мозгов у него было немного, но те, что имелись -- страдали.
      Он вспомнил. Так оно в жизни всегда -- просыпаешься и чувствуешь себя бодрым, как бобик; смотришь на солнце за окном и благодаришь Небеса за прекрасный день; начинаешь планировать совершенно потрясающий ланч с парочкой ребят, встреченных накануне в Национальном Спортивном Клубе; и тут вспоминаешь.
      -- О, черт! - сказал достопочтенный Фредди. И добавил после недолгой паузы: -- А я чувствовал себя таким чертовски счастливым!
      Несколько минут он пребывал в печальной медитации; потом снял телефонную трубку и назвал номер.
      -- Алло!
      -- Алло! -- ответил ему глубокий голос на другом конце провода.
      -- О, о! Это ты, Дики?
      -- Кто говорит?
      -- Это Фредди Трипвуд. Это самое, Дики, старик, мне надо с тобой встретиться по дьявольски важному делу. Можно зайти к двенадцати?
      -- Конечно. А в чем дело?
      -- По телефону не обьяснишь; но это дико серьезно.
      -- Очень хорошо. Кстати, Фредди, с помолвкой тебя.
      -- Спасибо, старик; большое спасибо и всё такое -- но ты правда не забудешь, в двенадцать, да? Пока!
      Он быстро положил трубку на место и вскочил с постели, поскольку услышал, как поворачивается дверная ручка. Когда дверь открылась, он в точности изображал молодого человека, не теряя времени приступившего к утреннему туалету.
      Вошел немолодой, узколицый, лысый, приятно беззаботный человек. Он взглянул на достопочтенного Фредди с некоторой неприязнью.
      -- Ты только что встал, Фредерик?
      -- Привет, пап. Доброе утро. Буду готов в два счета.
      -- Следовало подняться еще два часа назад. Великолепный день.
      -- Буквально минуту, пап. Заскочу вот только в душ и натяну пару одежек.
      Фредди скрылся в ванной. Его отец уселся на стул, свел вместе кончики пальцев обеих рук и оставался неподвижен в этой позе, весь -- неодобрение и скрытое раздражение.
      Как и многие отцы на определенном этапе жизненного пути, лорд Эмсворт мучился проблемой, представляющей собой единственную (за исключением мистера Ллойд-Джорджа (3)) ложку дегтя в бочке меда английской аристократии: проблемой младшего сына.
      Не будем скрывать прискорбного факта -- в аристократических семьях Великобритании младшие сыновья не бог весть как хороши.
      Помимо своей бытности младшим сыном -- и, соответственно, неприятностью по определению -- достопочтенный Фредди всегда раздражал своего отца множеством способов. Лорд Эмсворт был устроен так, что ничто на свете -будь то человек или вещь -- не могло его побеспокоить всерьез; но Фредди удавалось приблизиться к этому, как никому другому на свете. Непрерывная, постоянная череда его нервирующих поступков действовала на безмятежного пэра, как капли воды на камень. Отдельный акт нервирования не смог бы поколебать его спокойствия; но с самого момента поступления в Итон Фредди буквально взрывал бомбы прямо перед носом своего отца.
      Фредди был исключен из Итона за ночные скитания по Виндзору с приклеенными под носом фальшивыми усами. Его выставили из Оксфорда за обливание замдекана своего колледжа чернилами из окна третьего этажа. Он провел два года у дорогого лондонского репетитора, но завалил вступительный экзамен в офицерскую школу. Он также собрал практически рекордную сумму долгов на бегах, не говоря уже о такой подозрительной компании дружков (так или иначе связанных с бегами), какую молодой человек его возраста вообще вряд ли мог ухитриться собрать.
      Такое выводит из себя даже самых безмятежных родителей; наконец и лорд Эмсворт принял решение. Это был единственный случай в его жизни, когда он руководствовался решением, поэтому лорд принялся за дело с энергией, накопившейся в нем за долгие годы. Он прекратил выплачивать сыну содержание, заставил его вернуться домой, в замок Бландинг, и стерег его в замке так неослабно, что до вчерашнего совместного приезда отца и сына в Лондон дневным поездом, Фредди не видел столицы почти год.
      Возможно, именно сознание того, что он снова пребывает в любимой метрополии, заставило Фредди позабыть точившую его сердце тайную муку и разразиться неблагозвучным пением. Он одновременно разбрасывал брызги и пускал трели.
      Недовольство лорда Эмсворта усилилось, и он начал раздраженно постукивать кончиками пальцев друг о друга. Но тут его лоб разгладился, и довольная улыбка разлилась по лицу. Он тоже вспомнил.
      А вспомнил лорд Эмсворт вот что: в прошлом году, глубокой осенью, соседнее с Бландингом имение было снято американцем по имени "мистер Питерс". У это человека было много миллионов, хроническая диспепсия и прелестная дочь, Алина. Фредди и Алину познакомили, и всего несколько дней назад объявили их помолвка. Для лорда Эмсворта это означало, что единственный изъян в этом лучшем из миров устранен.
      Да, он был рад, что Фредди оказался помолвлен с Алиной Питерс. Ему нравилась Алина. Ему нравился мистер Питерс. Он испытывал такое облегчение, что обнаружил в себе чуть ли не симпатию к Фредди, как раз выскочившему из ванной в розовом банном халате и обнаружившему, что отцовский гнев иссяк и что папаша, так сказать, опять пребывает в мире с миром.
      Так или иначе, Фредди не стал тратить слишком много времени на одевание. Пристутствие отца всегда действовало на него болезненно, и сейчас он мечтал оказаться как можно дальше отсюда, причем -- как можно скорее. Он так энергично впрыгнул в брюки, что чуть не упал, запутавшись в штанине. Пока Фредди пытался освободиться, он припомнил кое-что еще.
      -- Кстати, пап, я тут встретил вечером одного старого приятеля и пригласил его приехать в Бландинг на неделе. Это ничего? Его зовут Эмерсон, он американец. Он говорит, что хорошо знает Алину -- вроде как еще с детства.
      -- Не припомню, чтобы у тебя был друг по имени Эмерсон.
      -- Честно говоря, я с ним только вчера познакомился. Но это ничего, он хороший парень и все такое.
      Лорд Эмсворт был настроен слишком благожелательно, чтобы выразить протест, каковой наверняка выразил бы в менее солнечном настроении.
      -- Конечно, пусть приезжает, если хочет.
      -- Спасибо, пап.
      Фредди завершил свой туалет.
      -- У тебя есть планы на утро, пап? Я подумывал перекусить чем-нибудь и потом побродить там и сям. Ты уже завтракал?
      -- Два часа назад. Я надеюсь, что среди всех твоих брожений ты найдешь время позвонить Питерсам и съездить повидать Алину. Я сам отправлюсь туда сразу после ланча. Мистер Питерс хотел показать мне свою коллекицию... э... кажется, он назвал это "скарабеями".
      -- Хорошо-хорошо, заскочу, не беспокойся! В крайнем случае, позвоню старикану и передам приветик. Все, я, пожалуй, буду двигаться в направлении перекуса... -- а?
      В голове лорда Эмсворта вознико сразу несколько замечаний по поводу последнего монолога. В первую очередь, он не одобрял манеры Фредди называть одного из королей американской торговли "стариканом". Во-вторых, поведение сына не казалось ему идеальным поведением молодого человека по отношению к нареченной невесте. Здесь как будто недоставало тепла. С другой стороны, подумал лорд, может быть, в этом еще раз проявляется дух современности; в любом случае, беспокоиться не стоило, поэтому лорд воздержался от критики.
      Что же до Фредди, то он навел блеск на башмаки шелковым платочком, платочек аккуратно спрятал в руках и спустился вместе с отцом в центральный холл отеля. Здесь они расстались -- Фредди направился перекусывать, лорд -убивать время до ланча, слоняясь по улицам. Лондон всегда был испытанием для графа Эмсвортского. Его сердце принадлежало деревне; городу было нечего предложить лорду.
      * * *
      На одном из этажей одного из зданий по одной из улиц, круто спускающихся от Стрэнда к набережной Темзы, находится дверь, которой совсем не повредила бы пара мазков краски. На ней красуется, возможно, самая скромная в Лондоне надпись из всех надписей подобного рода. На пыльном матовом стекле здесь проступают слова:
      "Р. ДЖОНС"
      И ничего больше. Простота надписи поражает. Глядя на эту надпись, вы задаетесь вопросом -- если у вас есть время задаваться подобными вопросами, -- кем бы мог быть этот Джонс и какие дела он мог бы вести при такой сдержанности характера.
      Честно говоря, все эти вопросы уже мелькали в полных подозрения умах сотрудников Скотланд-Ярда, некоторое время немало интересовавшихся Р. Джонсом. Однако кроме того, что этот человек скупал и продавал антиквариат, подрабатывал букмекером в сезон скачек и давал деньги в рост, Скотланд-Ярд не смог ничего узнать об этом человеке и перестал о нем думать вообще.
      По теории, дарованной миру Уильямом Шекспиром и гласящей, что опасны люди тощие, с холодным блеском в глазах, тогда как "тучные, прилизанные и крепко спящие ночью" безобидны, Р.Джонс был бы должен пребывать вне подозрений (4). Он был бесспорно самым толстым человеком в центрально-восточном Лондоне. Он был человек-шар, он хрипел, когда поднимался по лестнице (что происходило нечасто), и дрожал, как желе, если бестактному приятелю доводилось неожиданно похлопать его по плечу с целью привлечь к себе внимание. Последнее, впрочем, случалось еще реже, поскольку в окружении Р.Джонса неожиданное похлопывание по плечу считалось худшей из всех возможных форм нарушения этикета. По мнению этого окружения, такие вещи стоит оставить на долю тех, кому за них платит государство.
      Р. Джонсу было около пятидесяти. Седоволосый, с лицом розовато-лилового оттенка, в кругу друзей он был жизнерадостен, а с некоторыми случайными знакомыми -- даже чересчур. Завистливые друзья даже подсчитали, что жизнерадостность Джонса с некоторыми случайными знакомыми -- особенно с молодыми людьми, обладающими большим кошельком и маленьким мозгом, -приносила ему сотни фунтов в год. В его уютной внешности и жизнерадостной манере общения было нечто, привлекавшее определенный тип молодых людей. На его счастье, этот тип молодых людей был особенно привлекателен с финансовой точки зрения.
      Фредди Трипвуд попал под обаяние Джонса в период своего короткого, но насыщенного пребывания в Лондоне. Первая их встреча произошла в Дерби, и с тех пор Р.Джонс укрепился в сознании Фредди как ментор, философ и друг -равно как и в сознании столь многих молодых людей той же породы.
      Вот почему ровно в полдень этого весеннего дня Фредди постучал тросточкой в грязную стекляную дверь Р. Джонса и выказал такое удовлетворение и облегчение, когда эту самую дверь открыл хозяин собственной персоной.
      -- Ну, ну, ну, -- игриво произнес Р. Джонс. -- Кто это тут у нас? Не кто иной, как очаровательный будущий жених!
      Р. Джонс, как и лорд Эмсворт, был очень рад тому, что Фредди скоро женится на девушке с целой кучей денег. Перекрытие крана, из которого текло денежное содержание Фредди, нанесло ему тяжелый удар. Конечно, у него были и другие источники заработка; но немного среди них существовало столь надежных и легких, как Фредди в период своего благоденствия.
      -- Блудный сын, ей-богу! Возвращается в лоно церкви, измученный долгими странствиями! Сколько лет, сколько зим, Фредди! Старый папаша встал на дыбы и закрутил кран, а? Стыд и позор! Ну, после помолвки хоть полегче стало, нет?
      Фредди сел и печально пожевал набалдашник тросточки.
      -- Честно говоря, Дики, старик, -- сказал он, -- не настолько, понимаешь, чтобы заметно! Все во многом по-прежнему. Мне удалось смыться из на один вечер из Бландинга -- папаше надо было в Лондон, но трехчасовым поездом я должен уехать с ним обратно. А по поводу денег -- я не могу вытащить из него ни соверенчика. По правде сказать, я в чертовской яме. Именно потому и пришел.
      Даже толстым, жизнерадостным людям случается пасть духом. Лицо Р. Джонса затуманилось, и изо рта начали выскакивать прерывистые фразы о трудных временах и падениях биржи. Скотланд-Ярду удалось установить, что Джонс время от времени дает деньги в долг; но он никогда не дает в долг молодым людям в такой неблагоприятной ситуации, как у Фредди.
      -- Нет-нет, я не прошу одалживать, -- бросился объяснять Фредди, -дело не в этом. Честно говоря, я сегодня утром умудрился собрать пять сотен, этого, вроде, должно хватить.
      -- Зависит от того, что ты хочешь приобрести, -- сказал Р. Джонс, вновь становясь любезным, как по волшебству.
      В его голове не в первый раз возникла мысль о том, что мир полон легкой добычи. Он был бы рад познакомиться с опрометчивым процентщиком, ссудившим достопочтенного Фредди пятью сотнями фунтов. Такие филантропы на земле не валяются.
      Фредди полез в карман, достал портсигар и извлек из него газетную вырезку.
      -- Ты читал в газетах о бедняге Перси? Судебное разбирательство, все такое?
      -- Перси?
      -- Ну, Лорд Стокхит?
      -- О, дело о нарушении Стокхитом данных обязательств! Что там читал -я три дня проторчал в суде. -- Р.Джонс ласково усмехнулся. -- Он твой приятель? Двоюродный брат, а? Видел бы ты его на скамье подсудимых, когда Джелико-Смит вел перекрестный допрос! В жизни не слыхал ничего смешнее! А его письма к этой девушке! Их зачитывали в суде; и из всех...
      -- Перестань, старина! Дики, старик, -- ради бога! Я все это знаю, я читал отчеты. Они выставили старого бедного Перси совершенной свиньей.
      -- Природа позаботилась об этом задолго до того; но я должен сказать, что они усовершенствовали творение Природы. Боюсь, твой кузен Перси чувствовал себя ощипанным цыпленком.
      Гримаса боли перекосила лицо достопочтенного Фредди. Он заёрзал на стуле.
      -- Дики, старик, прошу тебя, не говори таких вещей. Мне от них дурно.
      -- Почему, он тебе что -- друг?
      -- Не в этом дело. Просто, понимаешь, Дики, старик, я сам, собственной персоной попал в ту же чертову западню, что и бедный Перси!
      -- Что? На тебя что -- подали в суд за нарушение обязательств?
      -- Ну, не совсем -- пока что. Слушай, я тебе сейчас все расскажу. Помнишь, год назад на Пикадилли было шоу, "Куколка" называлось? Там в хоре была одна девушка.
      -- Несколько, как я обратил внимание.
      -- Нет, я имею в виду одну конкретную девушку, ее зовут Джоан Валентайн. Все гадство в том, что я с ней ни разу не встречался.
      -- Возьми себя в руки, Фредди. В чем, собственно, проблема?
      -- Неужели тебе не ясно? Я приходил на спектакль каждый вечер и был дьявольски влюблен в эту девушку...
      -- Ни разу с ней не встретившись?
      -- Да. Понимаешь, я в какой-то мере был тогда ужасным дерьмом.
      -- Ну что ты! -- мило возразил Р. Джонс.
      -- Наверное, был, иначе я не был таким дерьмом, понимаешь! Короче, я и говорю, я писал этой девушке письма о том, как я ее люблю, и... и...
      -- ...в частности, предлагал выйти за тебя замуж?
      -- Не помню. Думаю, что да. Я был безумно влюблен.
      -- Как же ты ни разу с ней не встретился?
      -- Она не желала. Она даже от ланча отказывалась. Она и на письма мои не отвечала --передавала отказы через поклонников... И вдруг...
      Голос Фредди угас. В прострации он сунул наконечник трости в рот.
      -- Что вдруг? -- поинтересовался Р. Джонс
      Юное лицо Фредди окрасилось алым румянцем. Его глаза забегали. После долгой паузы одно слово -- почти беззвучно -- сорвалось с его уст:
      -- Стихи!
      Р. Джонс вздогнул, как если бы через его пухлое тело пропустили электрический разряд. Его маленькие глазки вспыхнули весельем:
      -- Ты написал ей стихи!
      -- Ярды стихов, старик, ярды! -- простонал Фредди. В его голосе зазвучали панические нотки. -- Теперь ты видишь, в какой я западне? Она наверняка сохранила мои письма. Я не помню, делал я ей настоящее предложение или нет; так или иначе, у нее куча материала, который будет кое-чего стоить, если она рискнет на меня напасть! Особенно теперь, когда из бедного старого Перки выжали такую кучу денег и сделали разбирательства о нарушении обязательств модными, так сказать.
      А теперь, когда обьявлена моя помолвка, она уж наверняка засуетится. Может, она только чего-нибудь такого и ждала. Неужели непонятно, что у нее все карты на руках? Мы не можем допустить, чтобы дело дошло до суда. Эти стихи наверняка загубят мою женитьбу. Мне придется сбежать за границу или типа того! Бог знает, что скажут дома! Папаша меня убьет! Видишь теперь, старик, в какой я жуткой западне?
      -- И чего же ты от меня хочешь?
      -- Ну, прижать эту девушку и получить письма обратно, неужто ты не понимаешь? Я сам не могу, я в деревне под арестом сижу. Кроме того, откуда мне знать, как такие вещи делаются! Здесь нужен парень с умом и такой -убедительный.
      -- Спасибо за комплимент, Фредди; но мне представляется, что в данном случае понадобится нечто большее, чем "убедительность". Ты, кажется, говорил что-то насчет пятисот фунтов?
      -- Вот они, старик, наличными. Я специально с собой принес. Ты действительно возьмешься за это дело? За пятьсот фунтов справишься?
      -- Могу попробовать.
      Фредди встал, с почти счастливым лицом. Р.Джонс обладал даром внушать друзьям уверенность в его силах -- тогда как менее близкие люди могли бы в них усомниться. Скотланд-ярд мог посматривать на Р.Джонса косо, но в глазах Фредди он был полезным, надежным человеком. Фредди несколько раз энергично пожал ему руку.
      -- Это безумно любезно с твоей стороны, старик! -- сказал он. -- Я тогда предоставлю все это тебе. Напиши мне, как что нибудь сделаешь, хорошо? До свиданья, старик, и большое тебе спасибо!
      Дверь закрылась. Р.Джонс остался сидеть, пальцы его с наслаждением блуждали по хрустящей банкноте. Ощущение абсолютного счастья грело Р.Джонсу сердце. Он не был уверен в удаче возложенной на него миссии, и, по правде сказать, не позволял себе слишком сильно о ней беспокоиться. Уверен он был в одном -- внезапно над ним разверзлись небеса и уронили в его ладонь пятьсот фунтов.
      ----------------------------------------------------------------------
      1. Сесил Джон Роудз (1853-1902) -- британский финансист и колонизатор (здесь и далее -- примечания переводчика).
      2. Солнечный Джим -- прозвище Джеймса Фитсмона (1874-1966), знаменитого тренера скаковых лошадей, полученное им за внешний лоск и манеру давать рекламные представления перед своим домом в солнечные дни.
      3. Дэйвид Ллойд-Джордж (1863-1945) -- премьер-министр Британии в 1916-1922 годах.
      4. Парафраз реплики Юлия Цезаря из 1 акта трагедии У.Шекспира "Юлий Цезарь".