Дживс и Вустер (№10) - Не позвать ли нам Дживса?

Пожалуй, сундук может послужить неплохой отправной точкой.

— Да, — продолжил он свою речь, — сад здесь бесподобный, но нельзя также упускать из виду, что в стенах Рочестер-Эбби, хоть они и не первой свежести и слегка разлезаются по швам, содержится много objets d'art, при взгляде на которые у знатоков глаза на лоб лезут. Обратите вот внимание на этот сундук.

— Я им сразу залюбовалась, когда только вошла. Прелесть!

— Да, красивый сундук, правда? — подхватила Моника, бросая на благоверного одобрительный взгляд. Рори не часто выказывает вот такие признаки почти человеческой понятливости. — Когда-то Дювен умолял, чтобы ему его продали, но вещь наследственная и, конечно, не продается.

— Идет вместе с домом, — вставил Рори.

— Там хранятся удивительные старые одеяния.

— Тоже идут вместе с домом, — добавил Рори, быть может, не совсем верно, но видно было, что человек старается.

— Хотите посмотреть? — предложила Моника и взялась за крышку.

Билл горестно вскрикнул:

— Их там нет!

— Глупости, они там. Всегда там лежат. И я уверена, что Розалинде будет интересно на них взглянуть.

— Ну конечно.

— С этим сундуком связано трогательное предание, Розалинда. Лорд Рочестер тех времен, столетия назад, не позволял своей дочери выйти замуж за того, кого она любила, знаменитого путешественника, первооткрывателя.

— Старик был против первооткрывателей, — пояснил Рори. — Опасался, как бы они не открыли Америку. Ха-ха-ха-ха! Ах, прошу прощения.

— Жених прислал дочери сундук, где лежали всякие редкие вышивки, которые он привез из своих путешествий по Востоку, а отец не позволил ей принять подарок. Он велел ее возлюбленному приехать и забрать сундук. Что тот и сделал, и, конечно, внутри оказалась его невеста — она предвидела такой ход событий и заранее спряталась в сундуке.

— А комедия состояла в том, что вредный старикашка бежал за женихом до самых ворот и кричал: «Убери эту гадость отсюда, и чтобы я ее больше не видел!»

Миссис Спотсворт пришла в восторг:

— Ах, какая чудесная легенда! Пожалуйста, откройте же крышку, Моника.

— Сейчас. Она не запирается.

Билл обессилено рухнул в кресло:

— Дживс!

— Да, милорд?

— Бренди!

— Очень хорошо, милорд.

— Вот так так! Ну и ну! — воскликнула Моника.

Она недоуменно разглядывала невесть откуда взявшийся пиджак в такую пеструю клетку и такой ярко-малиновый галстук в таких ослепительно голубых подковах, что стоявший рядом Рори неодобрительно покачал головой:

— Боже милосердный! Билл, не говори мне, что ты показываешься на людях в таком пиджаке. Ты же должен быть в нем похож на вороватого букмекера. А галстук! Что за галстук! О боги! Загляни как-нибудь к нам в «Харридж» и поговори с приказчиком в галантерейной секции, у нас сейчас распродажа.

Капитан Биггар шагнул вперед. Суровые черты его лица напряглись.

— Позвольте мне взглянуть. — он взял пиджак, пошарил в карманах и достал черную нашлепку. — Ха! — выговорил он, вкладывая в это краткое слово бездну значения.

Рори, прислушиваясь в дверях библиотеки, объявил:

— Ага! Там кто-то говорит по-французски. Наверно, Буссак. Буссака пропускать нельзя. Пойдем, Мук. Эта девушка, — объяснил он, любовно обняв ее за плечи, — говорит по-французски обеими руками. Вы идете, миссис Спотсворт? По телевидению показывают банкет в честь завтрашних скачек.

— Я подойду чуть попозже, — ответила миссис Спотсворт. — Я оставила Помону одну в саду и боюсь, как бы она не заскучала.

— Вы, капитан?

Капитан Биггар покачал головой. Лицо его стало еще тверже, чем раньше.

— Я должен сначала сказать пару слов лорду Рочестеру. Вы уделите мне минуту, лорд Рочестер?

— Пожалуйста, — ответил Билл, слабея.

Дживс внес бренди, и Билл сделал рывок к подносу, как Мамаша Уистлера к финишному столбу.

Глава XI

Но от бренди, поданного в маленьких послеобеденных рюмках, мало пользы для человека, дела которого приняли такой оборот, что на минуту ему даже показалось, будто на него сзади наскочил курьерский поезд «Двадцатый век». Дали бы ему тонну или большую бочку спасительного напитка, тогда еще он, возможно, смог бы ожидать предстоящего объяснения с беспечной усмешкой на устах. А полученный им один маленький глоток оставил его таким же бледным и обмякшим, как если бы его напоили газированной водичкой. Он видел капитана Биггара словно сквозь дымку и вообще походил на индивида, которого изловили в свои сети полицейские с целью допроса в связи с грабительским налетом на ювелирный магазин «Бон-Тон» Маркса и Свинсера на Восьмой авеню. Лицо его в процессе побеления приобрело сходство с брюхом дохлой рыбешки, и Дживс, глядя на него с почтительным состраданием, от души сокрушался из-за того, что не может вернуть румянец на щеки его сиятельства, процитировав ему два-три наиболее удачных места из Собрания сочинений Марка Аврелия.

Капитан же Биггар даже сквозь дымку представлял собой зрелище, способное устрашить храбрейшего. Биллу чудилось, будто из глаз его исходили длинные изгибающиеся языки пламени, и было совершенно непонятно, как человека с такой густо-красной физиономией могут называть Белым Охотником. Под наплывом сильных чувств румянец капитана, как всегда, разгорелся до такой алости, как будто он жертва взрыва на заводе консервированных помидоров.

И если вид его породил опасения, то голос, когда он заговорил, отнюдь их не развеял. Это был голос киллера, который, стоит его только еще чуть-чуть поддержать и подбодрить, сейчас выхватит из-за пояса револьвер и разрядит всю обойму.

— Значит, так, — проговорил он.

На слова «значит, так» не существует убедительного ответа, тем более если они произнесены вышеописанным тоном, и Билл даже не попытался ничего ответить.

— Значит, вы и есть Честный Паркинс!

На подмогу пришел Дживс, по своему обыкновению, стараясь сделать все возможное:

— Как вам сказать, сэр… И да, и нет.

— Что значит — и да, и нет? Вот и нашлепка его, подлеца. — капитан поднял над головой экспонат номер один. — И усы его, негодяя. — он ткнул пальцем в экспонат номер два. — И уж не думаете ли вы, что я не узнал этот пиджак с галстуком?

— Говоря «и да, и нет», я имел в виду, сэр, что его сиятельство удалился от дел.

— Еще бы ему не удалиться. Жаль только, что так поздно.

— Да, сэр. «Как жалко, Яго, о, какая жалость!»

— Что-что?

— Я цитировал Эйвонского лебедя, сэр.

— Ну так перестаньте цитировать Эйвонского лебедя, будь он неладен!

— Конечно, сэр, как вам угодно.

Билл тем временем пришел до некоторой степени в себя. Не то чтобы он совсем уж развеселился, сказать так было бы преувеличением, но, по крайней мере, он снова обрел дар речи.

— Капитан Биггар, — произнес он, — я должен вам предложить объяснение.

— Вы должны мне три тысячи пять фунтов, два шиллинга и шесть пенсов, — холодно поправил его капитан.

Билл, естественно, сразу же снова проглотил язык, и капитан Биггар, воспользовавшись этим, обозвал его одиннадцатью ругательными словами.

Защиту взял на себя Дживс, так как Билл после одиннадцатого ругательства еще некоторое время не мог опомниться.

— Не приходится оспаривать тот факт, сэр, что в данных обстоятельствах ваши чувства вполне понятны, ибо действительно недавние действия его сиятельства носили такой характер, который допускает критическое истолкование. Но справедливо ли будет за то, что произошло, винить его сиятельство?

Вопрос показался капитану простым, и он ответил:

— Да.

— Обратите внимание, что я здесь употребил наречие «справедливо». Его сиятельство прибыл сегодня в Эпсом-Даунс с самыми чистыми намерениями и с капиталом, вполне достаточным на любой обычный случай. Уместно ли было ожидать от него, чтобы он предугадал заранее, что две такие весьма низко оцениваемые лошади, как Люси Глиттерс и Мамаша Уистлера, выйдут победительницами каждая в своем соревновании на скорость? Его сиятельство не ясновидец.

— Он мог бы не принимать ставок.

— Вот тут я с вами полностью согласен. Rem acu tetigisti.

— Что-что?

— Это латинское выражение, смысл которого можно передать американским оборотом: «В самую точку». Я советовал его сиятельству именно так и поступить.

— Вы?

— Я был секретарем при его сиятельстве.

Капитан вытаращил глаза:

— То есть вы — тот тип с розовыми усами?

— Совершенно верно, сэр, только я бы определил их цвет скорее как морковный, а не розовый.

Капитан обрадовался:

— Ах, так вы были его секретарем! В таком случае, когда его посадят, вы тоже попадете за решетку.

— Будем надеяться, что ничего такого прискорбного не случится.

— Что значит — прискорбного? — возмутился капитан Биггар.

Последовала неловкая пауза. Капитан же ее и прервал:

— Ну ладно, теперь к делу. Незачем терять время попусту. Собственно говоря, я могу взыскать с этого жалкого, жидконогого обитателя преисподней…

— Имя — лорд Рочестер, сэр.

— Ничего подобного, его имя — Честный Паркинс. Собственно говоря, Паркинс, мерзкое вы пресмыкающееся, я могу взыскать с вас деньги за бензин, который у меня ушел на поездку из Эпсома сюда, и за починку моего автомобиля, он бы не сломался, не жми я на него так, когда гнался за вами… и еще, — внезапно осенило его, — за две кружки пива, выпитые мною в «Гусе и огурчике» в ожидании, пока его починят. Но я не такой жадный и удовольствуюсь тремя тысячами пятью фунтами, двумя шиллингами и шестью пенсами. Выписывайте чек.

Билл провел по волосам дрожащей пятерней:

— Но как я могу выписать чек?

Капитан Биггар раздраженно прищелкнул языком:

— Перо у вас имеется, верно? И чернила тоже, я думаю, в доме найдутся? Вы здоровый, молодой мужчина во цвете сил и вполне владеете правой рукой, так? Не парализованы? Ревматизмом суставов не страдаете? А если вас беспокоит отсутствие промокательной бумаги, не нервничайте, я, так и быть, подую на вашу подпись.

Дживс снова пришел на помощь молодому хозяину, который все еще отупело потирал макушку:

— Его сиятельство хочет выразить словами ту мысль, что, хотя, как вы справедливо заметили, физически он в состоянии выписать вам чек на три тысячи пять фунтов, два шиллинга и шесть пенсов, такой чек в банке принят к оплате не будет.

— Вот именно, — подтвердил Билл, довольный тем, как ясно Дживс все изложил. — Он отскочит, как прыгающий дервиш, и вернется обратно, как почтовый голубь.

— Оба сравнения очень удачны, милорд.

— У меня нет ни гроша.

— Дефицит средств — так это называется в финансовых сферах, милорд. У его сиятельства, если мне позволительно использовать жаргонный оборот, в карманах гуляет ветер.

Капитан Биггар посмотрел на него с изумлением:

— У человека такой роскошный дом, просто дворец, провалиться мне на этом месте, и он не может выписать чек на три тысячи фунтов?!

Дживс взял на себя разъяснение:

— Такой дом, как Рочестер-Эбби, в наши дни следует занести не в актив, а в пассив, сэр. Боюсь, что вследствие долгого проживания на Востоке вы несколько отстали и не вполне осведомлены о тех переменах, которые произошли у вас на родине. Социалистическое законодательство значительно урезало богатства наследственной аристократии. Мы теперь живем в так называемом государстве всеобщего благосостояния, а это означает, грубо говоря, что неимущими являются все.

Никто из туземной прислуги на Востоке и ни один бегемот, носорог, аллигатор или буйвол, ни одна зебра или пума и вообще никто из тех, с кем капитану Биггару за долгие охотничьи годы приходилось сталкиваться, не поверил бы, что его твердая нижняя челюсть может так беспомощно отвиснуть, словно стебель спаржи без подпорки, — но именно так она сейчас отвисла. Его голубые глаза округлились и почти жалобно заглядывали в лицо собеседникам.

— Выходит, он заплатить не может?

— Вы совершенно точно выразили все в двух словах, сэр. Кто украдет кошелек его светлости, приобретет пустую тряпицу.

Капитан Биггар, утратив железный самоконтроль, замахал руками, как семафор. Можно было бы подумать, что Белый Охотник делает утреннюю гимнастику.

— Но мне необходимы эти деньги, они нужны мне завтра до полудня! -произнес он, повышая голос, можно было бы даже сказать — взвыл, если бы речь шла о менее мужественном человеке. — Слушайте. Я вынужден открыть вам один совершенно железный секрет. если вы проболтаетесь кому-нибудь хоть полсловом, я разорву вас на части своими руками, изрежу на мелкие кусочки и попрыгаю на ваших останках в сапогах с подковами. Это вам понятно?

— Да, все как будто бы ясно, — поразмыслив, ответил Билл. — Как, по-вашему, Дживс?

— Сформулировано совершенно четко, милорд.

— Продолжайте, капитан.

Капитан Биггар перешел на хриплый шепот:

— Помните, я звонил по телефону после ужина? Я говорил со своими дружками, с теми ребятами, которые подсказали мне сегодня мою выигрышную пару. То есть она была бы для меня выигрышная, — поправился капитан Биггар, снова немного повысив голос, — если бы не подлый обман этого, черт бы его драл, лопоухого негодяя…

— Да, да, мы понимаем, — не давая ему разойтись, поспешил вернуть его на землю Билл. — Так вы говорили, что звонили своим знакомым…

— Мне надо было поскорее узнать, все ли уже решено.

— Что — «все»?

Капитан Биггар снова заговорил шепотом, теперь таким тихим, что слышно было главным образом шипение, как будто газ вырывается из незажженной конфорки.

— Затевается интересное дело. Как писал Шекспир, предприятие большого значения.

Дживс поморщился:

— «Предприятия огромного размаха и влияния», если цитировать точно, сэр.

— Эти ребята получили самую надежную информацию на завтрашние скачки. Самый точный верняк за всю историю Дерби. Ирландская лошадь Баллимор.

Дживс вздернул брови:

— О нем невысокого мнения, сэр.

— Ну и что! О Люси Глиттерс и Мамаше Уистлера тоже были невысокого мнения. В этом вся соль. Баллимор значится где-то в конце списка. Про него никто ничего не знает. Его держат в тени — темная лошадка, темнее черного кота в безлунную ночь. А я вам скажу, что его уже два раза испытывали в галопе на ипподроме в Эпсоме, и он оба раза побил рекорд.

Билл, несмотря на все переживания, присвистнул:

— Вы это точно знаете?

— Вне всякого сомнения. Я видел своими глазами, как он бежал, -мчался быстрее молнии. Видишь только размытую коричневую полосу. Мы сговорились ставить в последнюю минуту и у дюжины разных букмекеров, чтобы не повлиять на ставки. И вот теперь я слышу от вас, — в который раз поднимая голос, горестно заключил капитан, — что поставить мне будет нечего!

Страдания капитана Биггара тронули Билла. Из краткого знакомства он не вынес такого впечатления, что его с этим человеком могла бы связать, как в книгах, трогательная взаимная дружба наподобие отношений Дамона и Пифиаса, Давида и Ионафана или Суона и Эдгара, но понять чужое горе и посочувствовать ему он был вполне способен.

— Да, очень досадно, — по-братски участливо обратился Билл к кипящему от бешенства охотнику, чуть ли не погладил его по плечику. — Скверная получилась история. вы будете недалеки от истины, если скажете, что вид ваших мук режет меня без ножа. Но боюсь, самое большее, что я могу вам предложить, это ежемесячные выплаты начиная через шесть недель от сегодняшнего дня.

— Мне от этого никакого проку.

— А мне и подавно, — честно признался Билл. — Это выпотрошит весь мой бюджет и сведет будущие затраты до нищенского уровня. Я теперь до самого Нового года не смогу прилично пообедать. Прощай, навек прощай… что, Дживс?

— Величье ваше, милорд. Такова судьба человека: сегодня он пускает нежные побеги надежды; завтра пышно расцветает румяными цветами почета; а на третий день настают жестокие заморозки, и в то время как он, добрая душа, ждет, что вот уже скоро созреют плоды его величия, они вымораживают самые его корни.

— Благодарю вас, Дживс.

— Не стоит благодарности, милорд.

Билл посмотрел на него и вздохнул:

— Вам, например, придется уйти, это во-первых. Я не смогу платить вам жалованье.

— Я буду рад служить вашему сиятельству без вознаграждения.

— Это чертовски благородно с вашей стороны, Дживс, я ваше предложение очень ценю. Более яркого проявления доброго феодального духа я в жизни не встречал. Но как, — горестно вопросил Билл, — я смогу обеспечить вас рыбой?

Капитан Биггар прервал этот обмен галантностями. Он некоторое время безмолвно злился — если слово «злился» приложимо к Белому Охотнику, у которого вот-вот выступит пена на губах, — но теперь высказался по поводу Дживсовой рыбы так резко, что слова замерли на устах Билла и он остался неподвижен и нем, с выпученными глазами, как будто совершенно неожиданно пораженный молнией:

— Вы должны вернуть мои деньги!

— Его сиятельство уже уведомил вас, что по причине его финансовой несостоятельности это невозможно.

— Пусть займет.

Билл обрел власть над своими голосовыми связками.

— У кого? — с раздражением поинтересовался он. — Вы говорите так, как будто занять деньги проще, чем с печки упасть.

— Его сиятельство имеет в виду, — уточнил Дживс, — что джентльмены в подавляющем большинстве проявляют склонность умывать руки, когда делается попытка получить у них денежную ссуду.

— Тем более если надо оторвать от себя такую немыслимо большую сумму, как три тысячи пять фунтов, два шиллинга и шесть пенсов.

— Вот именно, милорд. Когда речь идет о столь огромных цифрах, люди уподобляются глухому аспиду, который не слышит голоса укротителя, сколько тот его ни укрощай.

— Одним словом, среди моих знакомых не найдется ни одного возможного заимодавца, — заключил Билл. — Ничего не выйдет. Мне очень жаль.

У капитана Биггара из ноздрей начали вырываться языки пламени.

— Вам еще больше будет жаль, и я скажу вам когда, — прорычал он. -Когда вас с вашим расчудесным секретарем поставят за загородкой для подсудимых в уголовном суде и судья воззрится на вас сквозь свои бифокалы, а я буду сидеть в публике и строить вам рожи. Вот когда вам станет всерьез жаль… и еще потом, немного спустя, когда судья огласит приговор под одобрительные возгласы присяжных и вас отправят в места отдаленные отрабатывать свои два года или сколько там вам дадут, на каторжных работах.

У Билла сам собой открылся рот.

— Э нет, постойте-ка, — возразил он. — Вы не пойдете на такое… на такую… на что, Дживс?

— На такую крайнюю меру, милорд.

— Вы, конечно, не пойдете на такую крайнюю меру.

— Это вы так думаете.

— Никто не хочет неприятностей.

— Между тем что хочешь и что получишь — большая разница, — буркнул капитан Биггар и, скрежеща зубами, вышел в сад, чтобы немного поостыть.

Позади себя он оставил такую тишину, какие обычно называют зловещими. Первым ее нарушил Билл:

— Ну и угодили мы в историю, Дживс.

— Действительно, можно сказать, что в наших делах наметился довольно острый кризис, милорд.

— Этот тип требует фунт мяса.

— Да, милорд.

— А у нас мяса нет.

— Совершенно верно, милорд. Положение весьма неприятное.

— Ну и субъект этот Биггар! Похож на гориллу, которая мается животом.

— Да, пожалуй, просматривается некоторое сходство с этим зверем, страдающим вами упомянутой болезнью.

— А обратили вы на него внимание за ужином?

— Какую особенность его поведения за столом имеет в виду ваше сиятельство?

— Я вспомнил, как он уминал жареную утку. Просто что-то страшное! Набросился на нее, как тигр на добычу. Мне показалось, что этот человек не ведает жалости и снисхождения.

— Бесспорно, ему не хватает душевной доброты, милорд.

— Есть такое слово, оно в точности ему подходит. На «кар» начинается. Не «картуз»… Не «карлик»… «Каратель» — вот какое. В этом субъекте есть что-то от карателя. Я понимаю его досаду из-за того, что он не получил своих денег. Но какой ему прок губить меня?

— Он от этого, очевидно, рассчитывает получить моральное удовлетворение, милорд.

Билл задумался.

— А что, в самом деле нет никого, у кого бы можно было занять немного наличности?

— Никого из тех, чьи имена сразу приходят в голову, милорд.

— А как насчет того финансиста, что живет в Дитчингаме, как его… сэр

… ну, вы понимаете…

— Сэр Оскар Уоппл, милорд? Застрелился в прошлую пятницу.

— Так… Тогда не будем его беспокоить.

Дживс кашлянул:

— Быть может, мне дозволительно внести предложение?..

— Да, Дживс? — Слабый лучик надежды зажегся в сумрачном взоре Билла. И голос его хотя по-прежнему едва ли заслуживал определения «жизнерадостный», однако же перестал походить на голос покойника, доносящийся непосредственно из могилы.

— У меня мелькнула мысль, милорд, что окажись у нас в руках билет капитана Биггара, и наше положение станет гораздо прочнее.

Билл потряс головой:

— Не понимаю. Билет? Какой еще билет? Вы говорите так, как будто мы на железнодорожной станции.

— Я подразумеваю тот билет, который в должности секретаря вашего сиятельства я лично вручил капитану Биггару в качестве квитанции как подтверждение его ставки на Люси Глиттерс и Мамашу Уистлера.

— А-а, его билет! — уразумел Билл.

— Вот именно, милорд. Поскольку он покинул ипподром в большой спешке, билет должен быть при нем, а эта бумажка — единственное доказательство, что он вообще ставил деньги на кого бы то ни было. Стоит нам только изъять ее у него — и ваше сиятельство получит возможность произвести с ним расчеты на любых приемлемых для вас условиях.

— Понятно. Да, это было бы неплохо. Значит, мы должны раздобыть у него его билет, так?

— Так, милорд.

— Можно мне задать один вопрос, Дживс?

— Разумеется, милорд.

— Каким образом?

— Что называется, прямым действием.

Билл вытаращил глаза. Открывался совершенно новый подход к проблеме.

— Вы имеете в виду навалиться на него? Сграбастать его? Взять за горло?

— Вы совершенно точно выразили мою мысль, милорд.

Билл все так же хлопал глазами.

— Но помилуйте, Дживс. Вы видели его? Грудь колесом, мышцы так и играют.

— Я согласен, что капитан Биггар мужчина в теле, милорд. Но на нашей стороне будет преимущество внезапности. Сейчас он вышел в сад. Вполне естественно предположить, что обратно он войдет тем же путем, каким вышел, то есть через стеклянную дверь с террасы. Если я задерну портьеры, ему придется проходить сквозь них. Он будет нащупывать проход, но в этот момент один рывок обрушит портьеры вместе с палкой ему на голову, и он окажется как бы спеленут по рукам и ногам.

Этот план, разумеется, произвел на Билла глубокое впечатление.

— Вот это да, Дживс! Потрясающая идея! Думаете, у нас получится?

— Несомненно, милорд. Метод римских гладиаторов, о которых вы, конечно, знаете.

— Это те, что сражались с помощью сети и трезубца?

— Именно, милорд. Так что если вы не против…

— Еще бы я был против!

— Прекрасно, милорд. Тогда я задергиваю портьеры, и мы занимаем позиции по обе стороны от двери.

Билл наблюдал за приготовлениями с чувством глубокого удовлетворения. После сумрачного рассвета сквозь тучи начало проглядывать солнце.

— Дело в шляпе, Дживс!

— Очень яркий образ, милорд.

— Если он заверещит, мы заткнем ему глотку этим… как называется этот материал?

— Бархат, милорд.

— Заглушим его вопли бархатом. И пока он будет пресмыкаться на полу, я воспользуюсь случаем и дам ему хорошего пинка в зад.

— Соблазнительная возможность, милорд. На благие дела всегда снисходит благословение свыше, как говорит нам драматург Конгрив.

Билл возбужденно дышал.

— Вы были на Первой мировой войне, Дживс?

— Принимал в ней некоторое участие, милорд.

— Я на ту войну не успел, я тогда еще не родился. Зато я был в коммандос на этой. Мы словно ждем условного сигнала.

— Да, ситуация несколько сходная, милорд.

— Он должен уже скоро появиться.

— Да, милорд.

— Приготовились…

— Слушайте, — раздался голос капитана Биггара у них за спиной, — мне надо еще кое о чем переговорить с вами обоими.

Белый Охотник, на путях которого среди дикой природы на каждом шагу таятся опасности, приобретает с годами некое предостерегающее шестое чувство. Там, где обыкновенный человек, набредший в джунглях на западню для тигра, свалится в нее вверх тормашками, Белый Охотник, хранимый шестым чувством, преспокойно обойдет ее.

Капитан Биггар с дьявольским хитроумием вместо того, чтобы возвратиться в гостиную, как ожидалось, через стеклянную дверь с террасы, обогнул дом и вошел через главный вход.

Глава XII

Хотя на самом деле с момента, когда капитан Биггар вышел в сад, и до его возвращения прошло всего каких-то пять минут, только-только хватило на то, чтобы несколько раз прогуляться взад-вперед по лужайке да еще разок остановиться и в сердцах пнуть встречную лягушку, тем не менее для его целей этого времени оказалось довольно. Если бы при выходе на террасу его спросили: «Есть ли у вас какие-нибудь идеи, капитан?» — он бы вынужден был ответить: «Не больше, чем у кролика». Но вернулся он энергичной походкой, и глаза у него блестели. Капитан Биггар нашел выход из положения.

В минуты бурных душевных переживаний наш мозг работает на повышенной скорости. Безответная страсть стимулирует деятельность серых клеточек. Неприятная сцена на садовой скамейке, когда любовь столкнулась с кодексом чести, по законам которого живут люди на далеких окраинах Империи, привела в движение серые клеточки его мозга, и, если бы вы сейчас просветили череп капитана Биггара рентгеновскими лучами, вы бы увидели, что серые клеточки прыгают и пляшут там, как рисовые зернышки на сковородке. Не прошло и тридцати секунд после того, как встречная лягушка, потирая шишку на лбу, удалилась, спеша предупредить подруг, чтобы остерегались атомной бомбы, как он был вознагражден тем, что бесспорно можно назвать озарением.

Положение его — если в двух словах — таково. Он любит. Это факт. Можно даже пойти дальше и признать, что он любит безумно. И предмет его обожания — если он мало-мальски правильно истолковал ее слова, и поведение, и блеск ее очей — тоже его любит. В самом деле, не станет ведь женщина заводить разговор о старых добрых временах, когда ты шмякал ее дубиной по макушке и волок в пещеру, если не хочет этим что-то сказать. Правда, через несколько минут она уже, смеясь и закатываясь, болтала с этим проклятым Рочестером — чтоб ему пусто было! — но теперь, когда капитан поостыл и поразмыслил, это представлялось ему не более чем любезностью гостьи по отношению к хозяину дома. Проклятого Рочестера можно отбросить как не имеющего значения. Капитан Биггар пришел к выводу, что, по-человечески, стоит ему только положить свое сердце к ее ногам, и она его подберет.

Казалось бы, все хорошо. Но дальше начинаются сложности. Она богата, а он беден. В этом закавыка, тут сучок и задоринка. Отсюда сыплется песок в колеса.

Дополнительной горечи и силы удару ногой по лягушке придавало сознание, что, если бы не возмутительные финансовые махинации злодея букмекера, этого Честнейшего Кривого Рочестера, все разрешалось бы очень просто. Поставить три тысячи на Баллимора, и даже при сегодняшних ставках из одного к пятидесяти это дало бы сто пятьдесят тысяч как на дороге подобрать; и уж конечно, даже Толстый Фробишер и Субадар, сколь ни строги их взгляды в таких делах, не обвинят человека в игре кривой клюшкой за то, что он женился на женщине, пусть как угодно богатой, но имея и сам в кармане сто пятьдесят тысяч чистеньких и блестященьких.

Капитан мысленно застонал. Память о счастье — худшая из мук, а он, надрывая себе душу, припомнил, как шелковиста была под пальцами ее шея, когда он застегивал подве…

Тут он громко вскрикнул. На суахили, разумеется: слова этого языка всегда первыми срывались с его губ в минуты волнения, но смысл был ясен, как смысл «эврики» Архимеда.

Подвеска! Ну конечно! Он четко представил себе, как надо действовать.

Две минуты спустя он был уже у парадного входа. Еще через двадцать пять секунд решительными шагами вошел в гостиную и увидел со спины Честнейшего Рочестера и его секретаря, по каким-то своим дурацким соображениям завернувшихся справа и слева в портьеру, которой они зачем-то задернули дверь на террасу.

— Слушайте! — окликнул он их. — Мне надо еще кое о чем переговорить и с вами, и с вами.

Эти слова произвели на них сильное впечатление. Всегда немного теряешься, когда ждешь человека с северо-востока, а он вдруг окликает вас с юго-запада, особенно если оклик довольно зычный и напоминает лай в собачьей клинике в час кормежки. Билл снова проделал номер с прыжком и трясучкой, притом очень успешно — сказалась практика. Даже Дживс, хотя черты его лица сохранили обычную бесстрастность, все же встревожился, если судить по тому, что левая бровь у него чуть дернулась, как бы готовясь подняться.

— Что вы мнетесь там, как умирающий лебедь, — сказал капитан Биггар Биллу, который, надо ему отдать должное, очень похоже изображал названную птицу in articulo mortis. [В момент смерти (лат.)] — Со времени нашего с вами, красавчиками, разговора, — продолжал он, наливая себе виски с содой, — я обдумал положение и нашел выход. Меня вдруг осенило. И я сказал себе: «Подвеска!»

Билл жалобно заморгал. Его сердце, только что чуть было не выскочившее изо рта, начало медленно опускаться на место, но, по-видимому, от перенесенной встряски пострадал слух. Ему почудилось, будто капитан произнес слово «подвеска», что было совершенно лишено всякого смысла.

— По… подвеска? — повторил он, недоумевая.

— Миссис Спотсворт носит на шее бриллиантовую подвеску, милорд, -заметил Дживс. — По всей видимости, джентльмен имеет в виду ее.

Это было вполне возможно, но Билл все еще ничего не понимал.