Я надел нижнее бельё и нырнул в рубашку.
      - Ну, Дживз? - спросил я. - Что скажешь?
      По дороге домой я вкратце изложил ему суть событий, чтобы он как следует их обмозговал и нашёл решение проблемы, пока я быстренько приму ванну. Сейчас я смотрел на него с надеждой во взоре, как тюлень на смотрителя в ожидании рыбы.
      - Ты что-нибудь придумал, Дживз?
      - Мне очень жаль, сэр, но пока ещё нет.
      - Как, совсем ничего?
      - Боюсь, что нет, сэр.
      Я глухо застонал и влез в брюки. Я уже привык к мысли о том, что стоило мне попасть в беду, сметливый малый сразу предлагал шикарный план, как из неё выпутаться, и, по правде говоря, я и представить себе не мог, что на этот раз он вдруг даст осечку. Сами понимаете, удар был страшным, и хотите верьте, хотите нет, я стал натягивать носки дрожащими руками. У меня возникло такое ощущение, что и моё тело, и мои мозги оцепенели, словно их пару дней назад засунули в холодильник и забыли разморозить.
      - Послушай, Дживз, - сказал я, - а, может, ты не уяснил до конца сценарий? Я ведь торопился поработать мочалкой, так что успел рассказать тебе о событиях лишь в общих чертах. Давай сделаем, как в детективах. Ты любишь детективы, Дживз?
      - Не очень, сэр.
      - Ну, там всегда говорится о сыщиках, которые запутываются до такой степени, что не могут обойтись без листа бумаги, где они записывают подозреваемых, время, алиби, улики, ну и всё такое прочее. Мы тоже так попробуем. Бери бумагу и карандаш, Дживз, сейчас разберёмся что к чему. Для начала напиши заглавными буквами «Вустер, Б. - Положение дел». Готов?
      - Да, сэр.
      - Хорошо. Теперь, дальше. Пункт первый: если я не умыкну и не отдам тёте Делии серебряную корову, не видать мне больше стряпни Анатоля как своих ушей.
      - Да, сэр.
      - Переходим к пункту второму: если я умыкну серебряную корову и отдам её тёте Делии, Споуд сделает из меня отбивную.
      - Да, сэр.
      - Пункт третий, самый страшный: если я умыкну серебряную корову и отдам её тёте Делии, а не Гарольду Пинкеру, помимо того, что из меня сделают вышеуказанную отбивную, Стефи вручит записную книжку Гусика сэру Уаткину Бассету. А нам с тобой прекрасно известно, что произойдёт в этом случае. Ну, вот. Таков расклад. Ты всё записал?
      - Да, сэр. Должен признаться, положение ваших дел весьма неблагоприятное.
      Я бросил на него один из своих взглядов, сами знаете какой.
      - Дживз, - сказал я, - не испытывай моего терпения. «Весьма неблагоприятное», пропади всё пропадом! О ком ты мне давеча рассказывал, помнишь, на чью голову свалились все печали мира?
      - О Моне Лизе, сэр.
      - Так вот, если б я сейчас встретил Мону Лизу, я пожал бы ей руку и заверил бы, что прекрасно её понимаю. Ты видишь перед собой, Дживз, жабу, раздавленную колесом телеги.
      - Да, сэр. Возможно, брюки следует поддернуть на дюйм, сэр, чтобы складка над подъёмом ботинка создавала эффект небрежного изящества. Тут необходим очень тонкий расчет, сэр.
      - Вот так?
      - Восхитительно, сэр.
      Я вздохнул.
      - В жизни бывают минуты, Дживз, когда я невольно спрашиваю себя: «Какое значение имеют брюки?»
      - Это у вас пройдёт, сэр.
      - С какой стати? Если даже ты не можешь мне помочь, значит наступил конец света. Впрочем, - продолжал я с надеждой в голосе, - может у тебя просто не было времени, чтобы поломать голову над моей проблемой? Пока я обедаю, Дживз, исследуй её со всех сторон, так сказать, вдоль и поперёк. Возможно, на тебя снизойдёт вдохновение. Кстати, вдохновение действительно снисходит? Как молния или ещё что-нибудь?
      - Да, сэр. Известно, что математик Архимед, принимая ванну однажды утром, открыл закон, позднее названный его именем.
      - Ну вот, а я что говорю? И ведь наверняка звёзд с неба не хватал. Я имею в виду, тебе он и в подмётки не годился.
      - Его считали весьма одарённым человеком, сэр. Когда он погиб от руки простого солдата, это вызвало всеобщее сожаление.
      - Да, не повезло бедолаге. Тем не менее, все мы смертны, что?
      - Совершенно справедливо, сэр.
      Я задумчиво закурил сигарету, и благо мне было не до Архимеда, переключился на свои неприятности, в которые втянула меня бессовестная Стефи.
      - Знаешь, Дживз, - после непродолжительного молчания произнёс я, - если разобраться, это уму непостижимо, почему особы противоположного пола всё время из кожи вон лезут, чтобы как-нибудь мне напакостить. Помнишь Роберту Уикхэм и палку со штопальной иглой на конце?
      - Да, сэр.
      - А Глэйдис-как-там-дальше, которая засунула своего дружка со сломанной ногой в мою постель?
      - Да, сэр.
      - А Полину Стоунер, проникшую ко мне ночью в купальном костюме?
      - Да, сэр.
      - Ну и пол! Ну и пол, Дживз! Но ни одна из его смертоносных представительниц даже рядом не лежала со Стефи. Как звали того типа, «Берегитесь!», - чьё имя вело всех остальных? У него ещё вроде бы был ангел.
      - Абу бен Адем, сэр.
      - Вылитый Стефи. У меня слов не хватает, чтобы сказать, кто она такая. Да, Дживз?
      - Я лишь хотел спросить вас, сэр, во время вашей беседы с мисс Бинг, когда она пригрозила отдать записную книжку мистера Финк-Ноттля сэру Уаткину, не увидели ли вы случайно озорного огонька в её глазах?
      - Ты имеешь в виду, жульнического, чтобы показать, она вроде как меня стращает? Даже не мечтай, Дживз. Уверяю тебя, я перевидал кучу глаз, в которых не горели огоньки, но такого отсутствия огоньков, как в глазах Стефи, мне ещё наблюдать не приходилось. Она не шутила. Она говорила, что думала. Более того, она прекрасно понимала, что совершает поступок, непозволительный даже для женщины, но ей было на это глубоко наплевать. К несчастью, эмансипация закончилась тем, что особы слабого пола задирают теперь перед всеми носы и делают гадости, глазом не моргнув, и не опасаясь никаких последствий. Во времена королевы Виктории этот номер у них не прошёл бы. Принц-консорт наверняка сказал бы пару ласковых такой девице, как Стефи, что?
      - Я вполне допускаю, Его королевское высочество не одобрил бы поведения мисс Бинг.
      - Он перегнул бы её через колено и отхлестал бы домашним тапочком, прежде чем она рот успела бы открыть. Кстати, я бы не удивился, если бы он точно так же поступил с тётей Делией. И, раз уж мы заговорили о тёте Делии, наверное, мне пора навестить старушку.
      - Судя по нетерпению, проявленному миссис Траверс, сэр, она срочно хотела с вами поговорить.
      - Тут наши желания не совпали. По правде говоря, Дживз, я отнюдь не жажду попасть на этот seanse.
      - Нет, сэр?
      - Нет, Дживз. Видишь ли, прямо перед чаепитием я послал ей телеграмму, где указал, что не собираюсь умыкать никаких коров, а тётя Делия наверняка уехала из Лондона задолго до того, как получила моё сообщение. Короче говоря, она уверена, что её племянник вкалывает как бобр на запруде, стараясь ей угодить, и теперь мне придётся как-нибудь помягче сообщить, что наша сделка расторгнута. Тёте Делии это не понравится, Дживз, и не стану от тебя скрывать, чем больше я думаю о предстоящем мне разговоре, тем быстрее душа у меня уходит в пятки.
      - Если позволите предложить вам, сэр: разумеется, это всего лишь полумера, но по имеющимся наблюдениям вечерний туалет, строго соответствующий этикету, в трудные минуты сильно поднимает дух.
      - Считаешь, мне надо надеть белый галстук? Споуд говорил, черный.
      - Я думаю, крайняя необходимость оправдывает некоторое отклонение от правил дома, сэр.
      - Может, ты прав.
      И, естественно, Дживз оказался прав. В тонкостях психологии он плавает как рыба в воде и никогда не ошибается. Не успел я облачиться, так сказать, в парадную форму, как мгновенно почувствовал уверенность в себе. Моя душа вернулась из пяток куда ей полагалось, в моих глазах появился стальной блеск, а сердце радостно забилось в груди, словно его подкачали велосипедным насосом. Я смотрел в зеркало, любуясь происшедшими во мне переменами, нежно поглаживая узел галстука и размышляя, как я цыкну на тётю Делию, если она вздумает буянить, когда дверь отворилась и в комнату вошёл Гусик.

* * *

      Как только я увидел этого очкарика лапчатого, меня захлестнула волна сострадания, потому что он, совершенно очевидно, не был в курсе последних событий. Поведение придурка яснее ясного говорило, что Стефи не сочла нужным посвятить его в свои планы. Короче говоря, он был бодр и весел, и мы с Дживзом многозначительно переглянулись. «Ничего-то он не знает», - сказал мой взгляд, и взгляд Дживза сказал то же самое.
      - Салют! - радостно воскликнул Гусик. - Салют! Привет, Дживз!
      - Добрый вечер, сэр.
      - Ну, Берти, что новенького? Видел Стефи?
      Волна состр. нахлынула на меня с новой силой. В глубине своей души я тяжело вздохнул. Сами понимаете, мне предстояло отправить старого друга в нокаут, и эта прискорбная обязанность смущала меня, дальше некуда.
      Тем не менее, неприятности надо встречать мужественно, лицом к лицу. Я имею в виду, иногда бывает не обойтись без хирургического вмешательства.
      - Да, - сказал я. - Да, видел. Дживз, у нас имеется бренди?
      - Нет, сэр.
      - Ты не смог бы где-нибудь раздобыть рюмку-другую?
      - Вне всяких сомнений, сэр.
      - Ну, тогда тащи сюда полный бокал.
      - Слушаюсь, сэр.
      Он растаял в воздухе, а Гусик уставился на меня с неподдельным изумлением.
      - С ума сошёл? Неужели ты собираешься пить бренди перед обедом?
      - Естественно, нет. Я заказал бренди для тебя, о мой страдающий друг и великомученик перед распятием на кресте.
      - Я не пью спиртного.
      - Могу поспорить, что выпьешь и попросишь добавки. Присядь, Гусик, и давай поболтаем о том, о сём.
      И, поместив его в удобное кресло, я принялся рассуждать о погоде и урожаях. Мне не хотелось его ошарашивать, пока восстанавливающая силы жидкость не окажется у меня под рукой. Я молол всякую чушь, одновременно пытаясь своей болтовнёй подготовить его к самому худшему, и вскоре обратил внимание, что он как-то странно на меня смотрит.
      - Берти, по-моему, ты в стельку пьян.
      - Ничего подобного.
      - Тогда зачем ты несёшь околесицу?
      - Просто тяну время и жду Дживза. Ах, вот и он. Спасибо, Дживз.
      Я взял из рук Дживза бокал, наполненный до краёв, и нежно вложил его в пальцы Гусика.
      - Мне кажется, Дживз, тебе следует сходить к тёте Делии и объяснить ей, что по независящим от меня обстоятельствам я не смогу к ней присоединиться. Некоторое время я буду занят.
      - Слушаюсь, сэр.
      Я повернулся к Гусику, который стал похож на изумлённого палтуса.
      - Гусик, - сказал я, - пей бренди и слушай. Боюсь, у меня для тебя плохие новости. Я имею в виду записную книжку.
      - Записную книжку?
      - Да.
      - Ты имеешь в виду, у Стефи её нет?
      - В том-то всё и дело. Твоя книжка у Стефи, но она собирается вручить её папаше Бассету.
      Я не сомневался, что от моего сообщения Гусик подпрыгнет до потолка, но не учёл, что в руках у него всё ещё был полный бокал. Когда он взлетел с кресла, бодрящая жидкость брызнула во все стороны, и в комнате запахло как в пивном баре субботним вечером.
      - Что?!
      - Увы! Ничего не попишешь.
      - Но: Боже великий!
      - Да.
      - Послушай, а ты не шутишь?
      - Нет.
      - Но почему?
      - У неё есть на то свои причины.
      - Она просто не понимает, что произойдет.
      - Не бойся, она прекрасно всё понимает.
      - Мне конец!
      - Само собой.
      - О, господи!
      Недаром говорят, что когда Вустеров припирают к стенке, они действуют решительно и хладнокровно. Я ощутил в себе ледяное спокойствие и потрепал бедолагу по плечу.
      - Мужайся, Гусик! Вспомни Архимеда.
      - Зачем?
      - Он погиб от руки простого солдата.
      - Что с того?
      - Ну, вряд ли ему это было приятно, и тем не менее он, несомненно, умер с улыбкой на устах.
      Моё бесстрашное поведение оказало на него самое благоприятное действие, и он немного успокоился, хотя, не скрою, оба мы в тот момент слегка напоминали двух французских аристократов, ожидающих свидания с гильотиной.
      - Когда она тебе об этом сказала?
      - Совсем недавно, на аллее.
      - И она говорила вполне серьёзно?
      - Да.
      - Скажи, ты случайно не заметил:
      - Озорного огонька в её глазах? Нет. Никаких огоньков.
      - Неужели ей никак нельзя помешать?
      Я, конечно, предвидел, что рано или поздно он задаст этот вопрос, но всё равно расстроился. По правде говоря, мне вовсе не хотелось тратить время на бессмысленные споры.
      - Можно. Она говорит, что откажется от своего ужасного замысла, если я украду у старикашки Бассета серебряный кувшинчик для сливок.
      - Ты имеешь в виду серебряную корову, которой он хвастался нам вчера за обедом?
      - Её самую.
      - Но зачем?
      Я объяснил ему положение дел. Он слушал меня внимательно, и с каждой минутой его лицо светлело всё больше.
      - Теперь понял. Совсем другое дело! А я-то ломал себе голову, зачем ей это понадобилось. Её поведение казалось мне необъяснимым. Слава богу, всё стало на свои места. Полный порядок.
      Мне жутко не хотелось развеивать его мечты, но выхода меня не было.
      - Не совсем. Я не собираюсь воровать никаких коров.
      - Что?! Это ещё почему?
      - Потому что, как сказал Родерик Споуд, если корова исчезнет, он сделает из меня отбивную.
      - При чем здесь Родерик Споуд?
      - Он рьяно взялся отстаивать интересы этой коровы. Несомненно, из уважения к старикашке Бассету.
      - Гм-м-м. Ну, вряд ли ты боишься Родерика Споуда.
      - Ещё как боюсь.
      - Глупости! Я тебя лучше знаю.
      - Нет, не знаешь.
      Он зашагал взад и вперёд по комнате.
      - Но, Берти, такие, как Споуд, вовсе не страшны. Гора мяса и мускулов. Наверняка он с трудом передвигает ноги. Ему никогда не удастся тебя поймать.
      - Я не собираюсь состязаться с ним в спринте.
      - К тому же тебе вовсе не обязательно здесь оставаться. Ты можешь уехать сразу, как сделаешь дело. Пошли Стефиному викарию записку, чтобы он ждал тебя, начиная с полуночи, и действуй. Допустим, кража коровы займёт у тебя от пятнадцати минут до получаса, пусть даже сорок минут, учитывая непредвиденные обстоятельства. Смотри, как здорово всё получается. В двенадцать сорок ты отдаёшь корову викарию, в двенадцать сорок пять садишься в машину и в двенадцать пятьдесят мчишь по дороге в Лондон, удовлетворённый прекрасно выполненной работой. Не понимаю, чего ты беспокоишься. Твоя задача до смешного проста.
      - Тем не менее:
      - Ты отказываешься?
      - Да.
      Он подошёл к камину, взял с полки фарфоровую статуэтку, отдалённо напоминавшую пастушку, и принялся вертеть её в руках.
      - И это говорит Берти Вустер?
      - Он самый.
      - Берти Вустер, которым я так восхищался в школе, мальчик по прозвищу «Сорвиголова Берти»?
      - Ты не ошибся.
      - Ну, тогда говорить больше не о чем.
      - Вот именно.
      - У нас остается один выход: забрать записную книжку у мисс Бинг.
      - Каким образом?
      Он нахмурился. Затем его маленькие серые клеточки, видимо, пришли в движение.
      - Я понял. Слушай меня внимательно. Ведь эта книжка много для неё значит, верно?
      - Верно.
      - А раз так, Стефи наверняка с ней не расстаётся и носит с собой, как в своё время носил я.
      - Должно быть, ты прав.
      - Подумай, куда девушка может спрятать маленькую записную книжку? Скорее всего, в резинку чулка. Что ж, дело ясное.
      - В каком смысле «дело ясное»?
      - Неужели не понимаешь, к чему я клоню?
      - Нет.
      - Ладно, слушай. Ты запросто сможешь завести с ней разговор о всякой всячине, а затем: ну, сам понимаешь: вроде как шутливо обнять и:
      Я резко его прервал. Существуют границы, которые мы, Вустеры, никогда не нарушаем.
      - Гусик, ты предлагаешь мне ощупать Стефины ноги?
      - Да.
      - Ни за что на свете!
      - Почему?
      - Давай не будем углубляться. Хватит с тебя того, что на меня можешь не рассчитывать.
      Он бросил на меня взгляд, полный немого укора, - должно быть, так смотрел на него умирающий тритон, которому он забыл сменить воду в аквариуме.
      - Да, ты здорово опустился. Совсем не похож на того мальчика, с которым я учился в школе. Ни пыла. Ни жара. Ни изюминки. Алкоголь тебя доконал.
      Он глубоко вздохнул, уронил пастушку, разбившуюся вдребезги, и мы пошли к двери. Когда я её открыл, Гусик бросил на меня ещё один взгляд.
      - Надеюсь, ты не собираешься появиться за столом в таком виде? С какой стати ты нацепил белый галстук?
      - Дживз порекомендовал его для поднятия духа.
      - Ты будешь выглядеть последним идиотом. Папаша Бассет обедает в прокуренном, засаленном бархатном пиджаке с пятнами супа на лацканах. Не валяй дурака.
      В чем-то, конечно, Гусик был прав. Никому не хочется быть белой вороной. Я решил рискнуть своим духом, вернулся к туалетному столику, и едва успел перевязать галстук, как снизу из гостиной послышался громкий, радостный девичий голос, певший под аккомпанемент рояля нечто вроде английской народной песни. Ну, сами знаете, «тра-ля-ля, тра-ля-ля», и всё такое.
      При первых звуках, нарушивших тишину и покой, стекла очков Гусика засверкали как люстры, словно чаша его терпения переполнилась.
      - Стефани Бинг, - с горечью сказал он. - Она ещё смеет петь!
      И, громко фыркнув, придурок выскочил из комнаты, а я повернулся к зеркалу, намереваясь поправить чёрный галстук, когда в дверях материализовался Дживз.
      - Миссис Траверс, сэр, - доложил он.

* * *

      Хотите верьте, хотите нет, я невольно воскликнул: «О, господи!» Я, конечно, понимал, что после слов Дживза появится тётя Делия собственной персоной, но бедолага, который вышел прогуляться и неожиданно увидел, как с аэроплана над его головой падает бомба, тоже понимает, что сейчас она на него свалится, однако ему от этого не легче.
      С первого взгляда мне стало ясно, что моя ближайшая и дражайшая не в своей тарелке, точнее, в растрёпанных чувствах, если так можно выразиться, и я поторопился как можно любезнее усадить её в кресло и принести свои извинения.
      - Ради бога, прости, дорогой мой предок, - сказал я, - что не смог зайти к тебе по первому зову. Мы с Гусиком Финк-Ноттлем обсуждали проблему чрезвычайной важности, касающуюся нас обоих. С тех пор, как мы в последний раз виделись, мои дела несколько запутались. Вернее, последние события совсем меня доконали. Можно даже сказать, передо мной распахнулись врата ада. Я не преувеличиваю, Дживз?
      - Нет, сэр.
      - Значит у тебя тоже неприятности? Не знаю, как насчёт твоих последних событий, а от последнего события в моей жизни хочется волком выть. Я всё бросила и примчалась сюда сломя голову, потому что если мы не примем срочных мер, мой дом провалится в тартарары.
      По правде говоря, я подумал, что даже Моне Лизе вряд ли приходилось так несладко. Я имею в виду, несчастья навалились на меня одно за другим, если вы меня понимаете.
      - В чём дело? - спросил я. - Что стряслось?
      Она несколько раз открыла рот, явно задыхаясь, затем выдавила из себя одно слово:
      - Анатоль!
      - Анатоль? - Я успокаивающе сжал ей руку. - Рассказывайте, больная, шутливо произнёс я. На что вы, собственно, жалуетесь? В каком смысле «Анатоль»?
      - Если мы ничего не придумаем, я его потеряю.
      Казалось, сердце замерло у меня в груди.
      - Потеряешь?
      - Как пить дать.
      - Даже после того, как ты удвоила ему жалованье?
      - Даже после того, как я удвоила ему жалованье. Послушай, Берти. Перед тем как я уехала из Бринкли, Тому пришло письмо от сэра Уаткина Бассета. Когда я говорю «перед тем, как я уехала», я имею в виду, что уехала я именно из-за этого письма. Знаешь, что в нём было?
      - Что?
      - Предложение поменять кувшинчик для сливок на Анатоля. Более того, Том обдумывает, как ему поступить!
      Глаза у меня полезли на лоб.
      - Что? Невыразимо!
      - Невообразимо, сэр.
      - Спасибо, Дживз. Невообразимо! Никогда такому не поверю. Дядя Том не согласится, хоть режь его на кусочки.
      - Да ну? Хорошо же ты его знаешь! Помнишь Поумроя, дворецкого, который служил у нас до Сеппингза?
      - Конечно, помню. Разве его можно забыть?
      - Сокровище.
      - Жемчужина среди дворецких. Я так и не понял, зачем вы допустили, чтобы он от вас ушёл.
      - Том обменял его у Бессингтон-Коупса на серебряную овальную чашку для шоколада на трёх изогнутых ножках.
      Я попытался побороть охватившее меня отчаяние.
      - Но ведь старый дурень: я хочу сказать, дядя Том, не настолько свихнулся, чтобы избавиться от Анатоля, как от ненужного хлама?
      - Настолько.
      Она заёрзала в кресле, встала и подошла к камину. Я понял, для того, чтобы успокоиться, грубо говоря, дать выход своим чувствам, тёте Делии необходимо было что-нибудь расколошматить, - то, что Дживз назвал бы полумерой, - и любезно указал ей на терракотовую статуэтку коленопреклонённого младенца Самуила. Она коротко кивнула в знак благодарности и с размаху швырнула Самуилом в противоположную стену.
      - Говорю тебе, Берти, спятивший собиратель старины родную мать продаст, чтобы пополнить свою коллекцию недостающим предметом. Когда Том дал мне почитать письмо, он сказал, что с удовольствием содрал бы с Бассета кожу и сварил бы в кипящем масле, но, к сожалению, не видит другого выхода, как согласиться на его условия. Я с трудом уговорила его подождать с ответом, объяснив, что ты специально отправился в Тотли-Тауэр, чтобы добыть для него корову и передать её мне не позднее завтрашнего дня. Как твои успехи, Берти? Дела идут? Ты уже составил план действий? Когда ты её свистнешь? Нельзя терять времени. Каждая минута на счету.
      Я почувствовал, как кости в моём теле потихонечку начали превращаться в желе. Пришла пора разбить надежды тёти Делии, и мне хотелось надеяться, что битьём надежд дело ограничится. Моя тётушка - мощная старушенция, особенно в гневе, а перед моими глазами лежало то, что совсем недавно было младенцем Самуилом.