- Ах, да. Берти пришёл, чтобы одолжить у меня книжку, милый. Но, - тут она холодно на меня уставилась, и глаза её зловеще блеснули, - боюсь, он немного поторопился. Я ещё не успела её дочитать. И, кстати, - продолжала она, всё ещё леденя меня взглядом, - Берти говорит, что будет счастлив помочь нам выкрасть кувшинчик для сливок.
      - Правда, старина? - обрадованно спросил Свинка.
      - Конечно, правда, - глазом не моргнув, ответила Стефи. - Услышав о нашем плане, он сам напросился принять в нём участие.
      - И ты не против, если я стукну тебя по носу?
      - Естественно, он не против.
      - Понимаешь, нам нужна кровь. Без крови дело может не выгореть.
      - Да, да, да, да, - нетерпеливо выкрикнула Стефи. Казалось, ей хотелось закончить разговор как можно скорее. - Он понимает. Он всё понимает.
      - А когда ты сможешь приступить, Берти?
      - Он сможет приступить сегодня, - сказала Стефи. - Нет смысла откладывать дела в долгий ящик. Жди у дома ровно в полночь, милый. Полночь тебя устроит, Берти? Да, Берти говорит, полночь его устроит. Значит, решено. А теперь ты должен идти, мой сладенький. Если кто-нибудь тебя здесь увидит, нас не поймут. Спокойной ночи, солнышко.
      - Спокойной ночи, малышка.
      - Спокойной ночи, любимый.
      - Спокойной ночи, ласточка.
      - Минутку! - вскричал я, прерывая их тошнотворные излияния и надеясь, что в последний момент мне удастся вразумить Свинку.
      - У него нет минутки. Ему пора. Не забудь, мой ангел, будь на месте и в полной боевой готовности в двенадцать ноль-ноль. Спокойной ночи, любимый.
      - Спокойной ночи, ласточка.
      - Спокойной ночи, мой сладенький.
      - Спокойной ночи, солнышко.
      Они вышли на балкон, продолжая обмениваться такими же омерзительно-слащавыми фразами, а я повернулся к Дживзу, и, можете мне поверить, лицо моё было суровым.
      - Фу, Дживз!
      - Сэр?
      - Я сказал «Фу!» Я - человек широких взглядов, но сейчас потрясён, - и не стесняюсь употребить столь сильное выражение, - до глубины души. И дело тут вовсе не в том, что я нахожу поведение Стефи отвратительным. Она женщина, а особи слабого пола славятся неумением отличать пристойное от непристойного. Но то, что Гарольд Пинкер, слуга Божий, парень, который носит воротничок задом наперёд, готов пойти на подобный шаг, меня поражает. Он знает, что записная книжка Гусика находится у Стефи. Он знает, что с помощью данной записной книжки девица связала меня по рукам и ногам. Но разве он потребовал, чтобы она вернула мне то, что ей не принадлежит? Нет! Напротив, он самым бессовестным образом её поддерживает. Мне жаль паству Тотли-на-нагорье, если она постарается не сбиться с пути истинного с таким пастырем. Хороший же он подаёт пример детишкам, которым читает Священное Писание! Несколько лет обучения морали и этики в понимании Гарольда Пинкера, и каждое дитя, слушавшее его с открытым ртом, отправится отбывать долгий срок в тюрьму за откровенный шантаж.
      Я умолк, чуть не захлебнувшись обуревавшими меня чувствами. По правде говоря, я даже дышал с трудом.
      - Мне кажется, вы несправедливы к мистеру Пинкеру, сэр.
      - Что?
      - Я уверен, джентльмен находится под впечатлением, что вы согласились ему помочь исключительно по доброте душевной, чтобы выручить из беды старого друга.
      - Думаешь, она ничего не сказала ему о записной книжке Гусика?
      - Я в этом убеждён, сэр. Я пришёл к данному выводу, наблюдая за поведением мисс Бинг.
      - А я ничего такого в её поведении не заметил.
      - Когда вы собирались упомянуть о записной книжке, сэр, мисс Бинг явно смутилась. Она сразу заговорила на другую тему, испугавшись, что мистер Пинкер начнёт расспрашивать, о чем идет речь, и, узнав факты, заставит её поменять решение.
      - Прах побери, Дживз! По-моему, ты прав.
      Я попытался вспомнить сцену, о которой говорил Дживз. К гадалке не ходи, сметливый малый в очередной раз попал в самую точку. Стефи, хоть и принадлежала к числу девиц, сочетавших упрямство армейского мула с ледяным insouciance замороженной рыбы, разнервничалась как чёрт-те что, когда я начал объяснять Свинке причину моего пребывания в её спальне. К тому же она постаралась как можно скорее от него избавиться, действуя так же неуклюже, как неказистый вышибала в баре, выставляющий за дверь пьяного громилу.
      - Ну и дела! - воскликнул я, с уважением посмотрев на Дживза.
      Со стороны балкона донесся приглушённый звук падения чего-то тяжёлого, и через несколько секунд в комнату вошла Стефи.
      - Гарольд свалился с лестницы, - весело сообщила она. - Ну, Берти, надеюсь ты всё уяснил? Этой ночью тебе придётся попотеть.
      Я достал сигарету и не торопясь закурил.
      - Минутку, - сказал я. - Не спеши. Осади коней, юная леди.
      Сами понимаете, я говорил с такой уверенностью, что Стефи прямо-таки опешила. Она моргнула и вопросительно на меня посмотрела, а я глубоко затянулся и небрежно выпустил дым из ноздрей.
      Если помните, в рассказе о моих и Огастеса Финк-Ноттля приключениях в Бринкли-корте, я упоминал, что читал в каком-то историческом романе об одном типе, - то ли он был вождём краснокожих, то ли итальянским мафиози, - который, желая поставить на место зарвавшегося собеседника, лениво опускал веки и стряхивал пылинку с безупречных кружевных манжет. Если память мне не изменяет, я также говорил, что добился потрясающих результатов, в точности копируя этого типа. Именно так я сейчас и поступил.
      - Стефи, - сказал я, лениво опустив веки и стряхивая пылинку с безупречно белого манжета, - я попросил бы тебя вернуть мне записную книжку.
      Её недоумение усилилось. Ежу было ясно, Стефи пребывала в полной растерянности. Она не сомневалась, что Бертрам находится у неё под каблуком, а он вдруг взбрыкнул как разгорячившийся двухлетка и пустился вскачь.
      - Что ты имеешь в виду?
      Я опустил веки ленивее прежнего.
      - Смею предположить, - ответил я, продолжая небрежно стряхивать пылинки, я выразился весьма понятно. - Мне нужна записная книжка Гусика, причём немедленно и без лишних слов.
      Она поджала губы.
      - Получишь её завтра: если Гарольд доложит мне, что ты был паинькой.
      - Я получу её сейчас.
      - Ха, и ещё раз ха.
      - Твои хаханьки волнуют меня как прошлогодний снег. Повторяю, я получу её сейчас. А если нет, я пойду к старине Свинке и всё ему выложу.
      - Что ты ему выложишь?
      - Я всё ему выложу. Не сомневаюсь, он находится под впечатлением, что я согласился ему помочь исключительно по доброте душевной, чтобы выручить из беды старого друга. Убеждён, о записной книжке Гусика ты и словом не обмолвилась. Я пришёл к данному выводу, наблюдая за твоим поведением. Когда я собирался упомянуть о записной книжке, ты смутилась. Ты сразу заговорила на другую тему, испугавшись, что Свинка начнёт расспрашивать, о чём идёт речь, и, узнав факты, заставит тебя поменять решение.
      Её глаза блеснули, и я понял, что Дживз был прав на все сто.
      - Глупости, - сказала она, но явно неуверенно и с дрожью в гол.
      - Да? Ну, тогда я пошёл. Поговорю со Свинкой.
      Я сделал несколько шагов в сторону двери, и, как и ожидалось, она умоляюще меня окликнула.
      - Нет, Берти! Не ходи!
      Я вернулся.
      - Ах вот как! Значит, ты признаешь, что Свинка ничего не знает о: потрясающее словечко, которое употребила тётя Делия, разговаривая о сэре Уаткине Бассете, пришло мне на ум, - :твоей гнусности?
      - Не понимаю, почему гнусности.
      - Зато я понимаю. И Свинка тоже поймёт, когда изложу ему суть дела, потому что из нашего викария высокие моральные принципы так и сыплются. - Я вновь сделал ш. к двери. - Ладно, мне пора.
      - Берти, подожди!
      - Ну?
      - Берти, миленький:
      - Я тебе не миленький. Тоже мне, нашла миленького! Никакие миленькие тебе не помогут. Поезд ушёл.
      - Но, Берти, миленький, я должна тебе всё объяснить. Конечно, я не посмела рассказать Гарольду о записной книжке. Он закатил бы мне жуткий скандал, обвинил бы во всех смертных грехах, да я и сама понимаю, что сыграла с тобой злую шутку. Но что мне оставалось делать? Разве был другой способ заручиться твоей помощью?
      - Можешь не сомневаться, не было.
      - Но ведь ты нам поможешь, правда?
      - Даже не надейся.
      - Я так на тебя рассчитывала:
      - Само собой, но твои расчёты не оправдались.
      Должен заметить, что где-то после второй или третьей фразы нашего диалога её глаза начали увлажняться, губы задрожали, и так называемая жемчужная слеза воровато поползла по щеке, постепенно превращаясь в ручеёк, который, в свою очередь, превратился в бурную реку, как бывает, когда прорвёт плотину. Вкратце сообщив мне, что лучше бы она умерла, и что я буду выглядеть как последний болван, когда, глядя на её хладный труп, неожиданно пойму, что она сыграла в ящик из-за моей бесчеловечности, девица бросилась на кровать и начала сопеть и хлюпать носом.
      Совсем недавно Стефи уже демонстрировала своё умение рыдать взахлёб, и, если помните, это выбило меня из колеи. Честно признаться, сейчас я тоже почувствовал себя неуютно и принялся нервно теребить галстук. Кажется, я уже упоминал, что женская печаль действует на Вустера определённым образом.
      - Хлюп, - не унималась девица.
      - Но, Стефи: - сказал я.
      - Хлюп: хлюп:
      - Но, Стефи, старушка, подумай хорошенько. Будь умницей. Не можешь же ты всерьёз рассчитывать, что я стащу для тебя кувшинчик?
      - От этого зависит вся наша хлюп.
      - Возможно. Но, послушай. Ты просто не в курсе. Твой проклятущий дядя следит за мной как удав за кроликом. Только и ждёт, когда я оступлюсь. И в любом случае дело никогда не выгорело бы, потому что ты подключила к нему Свинку. Я ведь уже говорил, что из Свинки преступник, как из ветра шуба. Не знаю как, но он найдет способ всё испортить. За примером и ходить далеко не надо. Сама видела: он даже с лестницы не смог спуститься, чтоб не грохнуться.
      - Хлюп.
      - И вообще, советую тебе подвергнуть твой план самому тщательному анализу. Ты считаешь, что гвоздь программы, это когда Свинка ворвётся к сэру Уаткину весь в крови и сообщит, что расквасил мародёру нос. Ну, а дальше? «Ха! заявит твой дядя, который, несомненно, разбирается в уликах не хуже кого другого. - Значит, нос? А подать мне сюда распухший нос!» И, первым делом, домочадцы наткнутся на Бертрама с носом до ушей. Тебе кажется, сэр Уаткин не сделает надлежащих выводов?
      Я закончил блестящую, - надеюсь, вы со мной спорить не станете, - речь в свою защиту ни капельки не сомневаясь, что девице ничего не остаётся, как покорно вздохнуть и сказать: «Ну, ладно. Теперь я поняла. Должно быть, ты прав». Но, как ни странно, хлюпанья продолжались, и я обратился к Дживзу, который до сих пор хранил вежливое молчание.
      - Ты следил за ходом моей мысли, Дживз?
      - Безусловно, сэр.
      - Ты согласен, что вышеуказанная программа действий, если привести её в исполнение, закончится полным провалом?
      - Да, сэр. Вне всяких сомнений, она трудно выполнима. Если позволите, я мог бы предложить вам альтернативный план.
      Я уставился на толкового малого.
      - Как?! Ты хочешь сказать, что нашел решение проблемы?
      - Да, сэр.
      Стефи наконец-то отхлюпалась. Думаю, никто в мире, кроме Дживза, не смог бы угомонить её с такой быстротой. Она уселась на кровати, глядя на своего спасителя с надеждой во взоре.
      - Дживз! Это правда?
      - Да, мисс.
      - О, боже! Ты просто чудо!
      - Благодарю вас, мисс.
      - Что ж, Дживз, выкладывай, - сказал я, закуривая ещё одну сигарету и с облегчением опускаясь в кресло. - Будем надеяться, ты не ошибся, хотя лично я не вижу выхода из сложившейся ситуации.
      - Мне кажется, его можно найти, сэр, если посмотреть на дело с точки зрения психологии.
      - Ах, психологии?
      - Да, сэр.
      - Психологии индивида?
      - Совершенно верно, сэр.
      - Понятно. Дживз, - объяснил я Стефи, которая, само собой, имела о честном малом весьма смутное представление (не более, чем о молчаливой фигуре, ловко подававшей картофель, когда я угощал её ленчем в своей квартире), - большой дока во всём, что касается психологии индивида. Кого хочешь насквозь видит. Какого индивида, Дживз?
      - Сэра Уаткина Бассета, сэр.
      Я нахмурился и с сомнением поджал губы.
      - Ты предлагаешь нам смягчить сердце этого врага рода человеческого? Боюсь, номер не пройдёт, разве что с помощью доброго, старого кастета.
      - Нет, сэр. Смягчить сердце сэра Уаткина, человека, как вы справедливо дали понять, сурового, задача не из лёгких. Но мне пришла в голову мысль, что мы могли бы с успехом воспользоваться тем, как он к вам относится. Сэру Уаткину вы крайне не нравитесь.
      - Подумаешь! Мне он ещё больше не нравится.
      - Безусловно, сэр. Но для нас важен тот факт, что, испытывая к вам неприязнь, сэр Уаткин, соответственно, получит самый настоящий шок, если вы вдруг сообщите ему, что помолвлены с мисс Бинг и собираетесь в самом скором времени связать себя с нею брачными узами.
      - Что?! Ты хочешь, чтобы я сообщил ему, будто мы со Стефи любим друг друга?
      - Вот именно, сэр.
      Я покачал головой.
      - Не вижу в этом смысла, Дживз. Само собой, шутка неплоха, - я имею в виду, забавно будет посмотреть как у старого дурня челюсть отвалится, - но толку от неё никакого.
      Стефи, казалось, тоже была разочарована. По крайней мере лицо её не озарилось радостью.
      - По-моему, ты перемудрил, - сказала она. - Что нам это даст, Дживз?
      - Если позволите, я объясню, мисс. Узнав о предполагаемом союзе, сэр Уаткин, как только что заметил мистер Вустер, будет потрясён.
      - Он потолок головой прошибет.
      - Вот именно, мисс. Очень образно сказано. И если вы не медля уверите его, что в утверждении мистера Вустера нет ни слова правды, более того, что на самом деле вы обручены с мистером Пинкером, мне кажется, сэр Уаткин испытает такое облегчение, что посмотрит на ваш брак с викарием совсем другими глазами.
      Лично я в жизни не слышал большей бестолковщины, и, можете не сомневаться, дал это понять Дживзу всем своим видом. Стефи же, напротив, ухватилась за дурацкую идею безумного малого руками и ногами. Продемонстрировав нам несколько па какого-то дикого танца, должно быть, означавшего пробуждение жизни весной, она воскликнула:
      - Замечательно, Дживз! Гениальный план!
      - Думаю, он поможет вам достичь желаемой цели, мисс.
      - Ещё бы! Дядюшка даже не пикнет. Только представь себе, Берти, лапочка, что произойдёт, когда ты сообщишь ему, что хочешь на мне жениться. Да если после этого я скажу: «Ну что ты, дядя Уаткин, какая ерунда! На самом деле я собираюсь выйти замуж за чистильщика сапог», он зарыдает от радости, прижмёт меня к своей груди и пообещает танцевать на моей свадьбе до упаду. А если он узнает, что мой будущий супруг - человек умный, талантливый, находчивый и вообще, бесподобный, короче, Гарольд, считай, дело в шляпе. Дживз, ты не просто чудо, ты чудо из чудес.
      - Благодарю вас, мисс. Мне приятно, что я смог оказаться вам полезен.
      Я встал с кресла. Можете мне поверить, я был сыт по горло. Я имею в виду, у меня нет возражений, когда люди несут чушь, но, знаете ли, всему есть предел. Я повернулся к Стефи, которая выделывала заключительные коленца своего весеннего танца, и произнёс вежливо, но твёрдо:
      - А теперь, будь любезна, отдай мне записную книжку.
      Стефи, которая дотанцевала до комода и в данный момент поправляла букет роз, стоявший в вазе, на мгновение прервала своё занятие.
      - Книжку?
      - Книжку.
      - Сначала сходи поговори с дядей Уаткином.
      - То есть как?
      - Очень просто. Не то, чтобы я тебе не доверяла, Берти, лапочка, но я буду чувствовать себя куда спокойнее, если книжка пока останется у меня, и ты будешь знать, что она у меня, а я уверена, что моё спокойствие для тебя дороже всего. Исчезни, Берти. Дуй к дядюшке, хватай его под жабры, а потом поговорим.
      Я нахмурился.
      - Можешь не сомневаться, - холодно произнёс я, - сейчас исчезну. Но дуть к твоему дядюшке - слуга покорный. Хотел бы я посмотреть, как схвачу его за жабры!
      Она пытливо, если так можно выразиться, на меня посмотрела.
      - Но, Берти, никак ты пытаешься увильнуть?
      - Ты жутко догадлива.
      - Послушай, ведь ты не оставишь меня в трудный час?
      - Ещё как оставлю. И не поморщусь.
      - Неужели тебе не нравится наш шикарный план?
      - Нет. Дживз заявил, ему приятно, что он оказался тебе полезен. Так вот, мне от него пользы никакой. Я считаю, его идея побила все рекорды дурости, и, честно признаться, поражён, что она пришла ему в голову. Давай сюда книжку, Стефи, не тяни резину.
      Помолчав с минутку, она задумчиво произнесла:
      - Я сильно подозревала, что именно так ты себя и поведёшь.
      - А теперь твои подозрения подтвердились, - отпарировал я. - Не валяй дурака, Стефи. Гони книжку Гусика.
      - И не подумаю.
      - Дело твоё. Тогда я пойду к Свинке и всё ему выложу.
      - Валяй. Но прежде чем ты успеешь приблизиться к нему на пушечный выстрел, я разыщу дядю Уаткина и тоже всё ему выложу.
      И она вздёрнула подбородок совсем как нашкодившая девчонка, уверенная, что её никогда не поймают на содеянной пакости, а я неожиданно почувствовал себя жуком, наколотым на булавку. По правде говоря, у меня и в мыслях не было, что Стефи сможет так ловко вывернуться и припереть меня к стенке. Я пораскинул мозгами, но, к сожалению, ничего кроме глубокомысленного «гмм» выдавить из себя мне не удалось. К чему скрывать - Бертрам был ошарашен, хуже не придумаешь.
      - Ну что, съел? Теперь будешь паинькой?
      Сами понимаете, парню, который только что мужественно поставил девицу на место, не слишком приятно превращаться в размазню и чуть ли не умолять ту самую девицу о пощаде, но, - увы! - выхода у меня не было. Мой голос, до этой поры твёрдый и властный, неожиданно дал петуха.
      - Но, Стефи, прах побери! Ты ведь шутишь, верно?
      - Если ты сей же час не отправишься умасливать дядю Уаткина, тебе будет не до шуток.
      - Послушай, разве я способен его умаслить? Ты не можешь требовать, чтобы я обрёк себя на смертные муки.
      - Могу. И при чем здесь смертные муки, скажи на милость? Не бойся, он тебя не съест.
      Её слова заставили меня задуматься.
      - Что правда, то правда, - неохотно согласился я. - Пожалуй, это единственное, чего он со мной не сделает.
      - Не психуй, Берти. Считай, ты идешь к зубному врачу.
      - Лучше б мне пойти к шести зубным врачам, чем к твоему дяде.
      - Тогда представь себе, какое ты испытаешь облегчение, когда всё закончится.
      По правде говоря, никакого облегчения я себе представить не смог. Я посмотрел на Стефи в надежде, что её всё-таки удастся вразумить и разжалобить, но выражение на её ангельском личике было и оставалось таким же каменным, как ресторанный бифштекс. Киплинг был прав. Проклятое племя, эти женщины. Никуда от этого не денешься.
      Я попытался в последний раз воззвать, если так можно выразиться, к её лучшим чувствам.
      - Ты не отступишься от своего решения?
      - Ни на шаг.
      - Несмотря на то, - извини, но приходится тебе напомнить, - что я угостил тебя в Лондоне шикарным ленчем, не скупясь ни на какие затраты?
      - Вот именно.
      Я пожал плечами, должно быть, совсем как один из римских гладиаторов (если помните, я уже говорил, что эти ребята развлекались, набрасывая связанные узлами простыни на кого не попадя), которому неожиданно сообщили, что он доигрался и настал его черёд повеселить публику.
      - Что ж, придётся пойти, - сказал я.
      Она просияла, и улыбнулась мне, как нежная мать проказнику-ребенку.
      - Ах ты, мой храбренький! Так держать, Берти!
      В другое время я ни за какие коврижки не потерпел бы столь фамильярного обращения, но в данный момент мне было не до воспитания наглой девицы, тем более, что в этот трудный час для меня ничто уже не имело значения.
      - А где сейчас твой жуткий дядюшка?
      - Наверняка в библиотеке.
      - Ладно, я пошёл.
      Не знаю, рассказывали ли вам в детстве историю о собаке, сожравшей бесценную рукопись одного деятеля, над которой он корпел всю жизнь. Если помните, в результате этот деятель посмотрел на пса с немым укором и воскликнул: «О, Алмаз, Алмаз, тебе неизвестно (а может, неведомо тебе), что сделал ты (или - что ты содеял) и как (или - сколь) мне тяжело (а может, тяжко)». Стишки засели у меня в голове с юных лет, а говорю я это к тому, что выходя из комнаты, я посмотрел на Дживза совсем как тот деятель на собаку. Само собой, цитировать я не стал, но думаю, Дживз и так всё понял.
      По правде говоря, я предпочёл бы, чтобы Стефи не закричала мне вслед: «Ату его! Ату!» Шутка, я бы сказал, в дурном вкусе и вовсе даже не к месту.

ГЛАВА 9