- Он: что?!
      - Да. В этом и заключалась гениальная идея Дживза, знаешь ли. Дело утряслось в одну секунду. Он посоветовал мне сообщить дяде, что, познакомив тебя с ним, я не сомневался, что ты Рози М. Бэнкс, так как я неоднократно слышал это из твоих собственных уст, и у меня не было причин тебе не верить. Понимаешь, нам надо было доказать, что ты подвержен галлюцинациям и не соображаешь, что делаешь. А затем мы обратились к сэру Родерику Глоссопу, надеюсь, ты не забыл, что в Диттеридж-холле столкнул в озеро его сына? - и он рассказал нам, как пришёл к тебе на ленч и обнаружил в твоей спальне кучу котов и сырой рыбы, и как до этого ты умыкнул с его головы шляпу, проезжая на такси мимо его машины. В общем, всё получилось лучше не придумаешь. Я всегда говорил, говорю и буду говорить, что, положившись на Дживза, можно не беспокоиться о своей дальнейшей судьбе.
      Я многое готов стерпеть, но всему есть предел.
      - Будь всё проклято, такой наглости:
      Бинго изумлённо поднял брови.
      - Надеюсь, ты не рассердился? - спросил он.
      - Рассердился! Если ты считаешь, я потерплю, чтобы половина Лондона считала, что у меня поехала крыша:
      - Берти, - сказал малыш Бинго, - я поражён. Я потрясён, Берти. Если б мне пришло в голову, что из-за такого пустяка ты откажешься помочь человеку, с которым дружишь пятнадцать лет:
      - Да, но послушай:
      - Разве ты забыл, - спросил Бинго, - что мы вместе учились в школе?
      * * *
      Я шёл в свою старую, добрую квартиру, а в груди у меня всё клокотало. В одном я не сомневался: после всего, что произошло, наши пути с Дживзом должны были разойтись. Прекрасный камердинер, спору нет, лучший в Лондоне, но это не могло меня остановить. Я ворвался в гостиную, и: на маленьком столике лежали сигареты, а на большом - стопка иллюстрированных журналов; мои тапочки стояли, где им было положено, и вообще вся обстановка казалась до такой степени домашней, если вы понимаете, о чём я говорю, что я успокоился в течение двух секунд. Так бывает в пьесе, когда герой, собираясь совершить преступление, вдруг слышит колыбельную, которую в детстве пела ему мама. Умиротворение. Вот-вот. Я вовремя вспомнил это слово. Оно как нельзя лучше подходило к моему душевному состоянию.
      А затем в дверях появился добрый старый Дживз, перед которым плыл поднос со всем необходимым, и было в малом что-то очень привычное и располагающее к себе.
      Но я стиснул зубы и твёрдо решил, что буду непреклонен.
      - Я только что разговаривал с мистером Литтлом, Дживз, - сурово произнёс я.
      - Вот как, сэр?
      - Он: э-э-э: сообщил мне, что ты дал ему дельный совет.
      - Я сделал все, что мог, сэр. И я счастлив доложить вам, что мои усилия увенчались успехом. Виски, сэр?
      - Спасибо. Э-э-э: Дживз.
      - Сэр?
      - В другой раз:
      - Сэр?
      - Нет, ничего. Поменьше содовой, Дживз.
      - Слушаюсь, сэр.
      Он начал уплывать из гостиной.
      - Да, Дживз!
      - Сэр?
      - Я хочу: дело в том: мне кажется: я имею в виду: Нет, ничего!
      - Слушаюсь, сэр. Сигареты у вашего локтя на маленьком столике, сэр. Обед будет готов ровно без четверти восемь, если, конечно, вы не пожелаете отобедать в ресторане.
      - Нет, я останусь дома.
      - Да, сэр.
      - Дживз!
      - Сэр?
      - Нет, ничего, - сказал я.
      - Слушаюсь, сэр, - сказал Дживз.