 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: Эллисон Харлан :: Горький Максим :: Раззаков Федор :: Громов Дмитрий :: Азимов Айзек :: Толстой Лев Николаевич :: БСЭ :: Картленд Барбара :: Ламур Луис Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Влюбленный опекун :: Полюбить никогда не поздно :: Чумные псы :: Повесть об отплате за добро :: Тайна неудачного выстрела :: Господство женщин :: Безрассудство :: Хопалонг приходит на помощь |
Дядя Фред (№2) - Дядя ДинамитModernLib.Net / Юмористическая проза / Вудхауз Пэлем Гринвел / Дядя Динамит - Чтение (стр. 3)
— Почему вы зовете его Балбесом? — Его вся школа так звала. — Вы вместе учились? — Да. — Тогда, может, вы похлопочете? — Нет. Недавно я говорил его племяннику, что дал ему шесть раз по заду крикетной битой. Пусть Мартышка хлопочет. — Если замел следы. — Замел, замел. Он говорит, у Балбеса плохо с глазами, а очки не носит. Что же до служанки, она человек верный. — Как вы умеете утешить, дядя Фред! — Стараюсь, дорогая, стараюсь. Сладость и свет — мой девиз. — Хорошо, что у вас был этот бюст. — Исключительная удача. Вообще у нас бюстов мало. Статуи — есть, Венеру — пожалуйста, дедушка их очень любил. «Дом — это не дом без доброй старой Венеры», — говорил он, поглаживая баки. Вот и получилось, что иногда кажется, будто ты зашел в турецкую баню в женский день. А бюстов — нет. Мы. Икенхемы, их не держим. Если бы ты, по велению Промысла, не оставила… Из кресла в этой гостиной выскочить трудно, но Салли выскочила. — Дядя Фред! — вскричала она. — Он взял этот бюст? — Конечно. А что такого? Салли опустилась в кресло и глухо прошептала: — В нем — те камушки. — О господи! — Да. Я их туда сунула, Элис должна была забрать. Это и есть лучший способ. — Ну, знаешь! — сказал лорд Икенхем. Они помолчали еще раз. Никто не назвал бы пятого графа ненаходчивым, но тут он растерялся. Он крутил усы, он скреб подбородок, он барабанил пальцами по ручке кресла, но вдохновения не обретал. Наконец он поднялся на ноги. — Что ж, дорогая, — сказал он, — вины за собой я не чувствую. Стоит ли говорить, что хотел я сделать как лучше? Сейчас нужно не блеять, а придумать выход. Наверное, воздух поможет. Он прошел сквозь вращающуюся дверь, склонив голову, сцепив за спиною руки. Вернулся он минут через пять, совсем иной. — Все в порядке, моя дорогая, — сказал он. — Балбес вернул тебе бюст? Он в мастерской? — Да. — Так, так. Заберем и отвезем завтра в Эшенден. Там я его подменю. — Но… — Никаких «но»! — Как же?.. — И никаких «как же». Именно это говорили Колумбу и остались в дураках. Не ломай себе голову, доверься мне. Езжай домой, уложи вещи, выспись как следует, а я обдумаю кое-какие частности. Еще кофе? Нет? Тогда идем. Ах, хорошо! Чего-нибудь такого я и ждал, а то закис, старею. Сейчас я чувствую себя как тогда, когда мы с Мартышкой ездили в Бландинг в облике психиатров. Он тебе рассказывал? — Нет. — Странно. Я думал, он вспоминает об этом с нежностью. Завтра расскажу, в дороге. До свидания, дорогая, — закончил граф, усаживая Салли в такси. — Выспись получше, не волнуйся. Положись на меня. В таких ситуациях я проявляю лучшие свои качества. А лучшие качества Фредерика Алтамонта Корнуоллиса Твистлтона, пятого графа Икенхемского — это тебе не кот начхал. Часть вторая Глава 5 Если погода к тому располагала, у леди Босток вошло в обычай сидеть после ленча в шезлонге на террасе и вязать носки для достойных бедняков. Как и лорд Икенхем, она любила дарить радость и свет, но думала при этом — быть может, резонно, — что носок-другой внесет их в безрадостную жизнь. Назавтра после вышеописанных событий погода была прекрасная. Небо сияло синевой, озеро сверкало серебром, клумбы источали жужжание пчел и благоухание лаванды. Словом, день был из тех, что веселят сердце, поднимают дух и побуждают пересчитать по одному дары божьи. Леди Босток их пересчитала и осталась довольна. Хорошо вернуться домой, хотя вообще-то она не очень любила сельскую жизнь; хорошо съесть все то, что в порыве вдохновения приготовила кухарка; хорошо, наконец, видеть мужа в приличном, даже резвом настроении, поскольку судить младенцев будет не он, а Уильям. Сейчас сэр Эйлмер пел в своем кабинете о том, что все его добро — копье-о-о и щит из сыромятных кож, или, скажем точнее, ко-о-аж. Что ж, прекрасно. И все же, несмотря на мастерство кухарки, резвость мужа и красоту дня, леди Босток страдала. Теперь, когда жизнь так сложна, а слепая судьба одной рукой дает, другой — отнимает, нелегко найти вполне счастливого человека. В сладости есть горечь, и она играет первую скрипку. Сурово, да, но цивилизация наша сама напросилась на такой приговор. Сидя в шезлонге и накидывая петли, или что там делают женщины, когда вяжут, леди Босток вздыхала, размышляя о Салли Пейнтер. Краткий визит произвел на чувствительную женщину большое впечатление. Она просто подъехала к дому, позвонила в дверь, отдала бюст консьержке (а может, служанке) и уехала; но этого хватило, чтобы узнать одно из тех мест, о которых мы читаем в романах. Именно так живут бедные художники, питаясь одной лишь надеждой. Как же радовалась мисс Пейнтер такому заказу, как горюет о его утрате! Этими мыслями леди Босток поделилась с мужем, возвращаясь от викария, но он не без грубости их отверг. Примерная жена не судит свою половину, и все же сейчас, в одиночестве, она страдала. — Неужели ничего нельзя сделать? — терзалась она, сравнивая недавнюю трапезу с сухой коркой, которую запивает водой бедная Салли. Уговаривать мужа бесполезно. А если послать денег, тайно, от себя?.. Тут размышления ее прервал, а муки — усугубил племянник, притопавший с трубкой на террасу. Она печально взглянула на него, чувствуя именно то, что чувствует мягкосердечный палач, когда ему по долгу службы пришлось удавить одалиску. Казалось, что она не забудет отчаяния и ужаса, исказивших темно-красное лицо. Следы этих чувств были еще видны. — Вяжете, тетя Эмили? — мрачно осведомился он. — Да, дорогой. Носок. — Вот как? — глухо произнес он. — Носок? Это здорово. Она осторожно коснулась его руки и попросила: — Ты не мучайся, дорогой. — Интересно, как? — ответил Билл. — Сколько их там? — В прошлом году было сорок три. — Сорок три!.. — Мужайся, мой дорогой! Если мистер Другг это делал, и ты сможешь. Билл сразу увидел, в чем ее ошибка. — Он священник. Их специально тренируют. Наверное, на куклах для чревовещателей. Сорок три? Ха-ха! Куда там, еще нарожали! Одно слово, кролики. Зачем я уехал из Бразилии? — Уильям, мой дорогой… — Да, зачем? Какая страна! Мухи, змеи, тарантулы, аллигаторы, скорпионы — и ни единого младенца! Тетя Эмили, можно я кого-нибудь найду? — Кого же? — Да, найти трудно, — согласился Билл. — Мало таких дураков. Ну, я пошел, тетя Эмили. Когда ходишь — как-то полегче. Он удалился, извергая дым, леди Босток — осталась и в такой скорби, что, как бы желая довести ее до предела, принялась думать о Мартышке. Потенциальные тещи часто пугаются потенциального зятя. Леди Босток не была исключением. Увидев Мартышку, она совершенно растерялась, не в силах понять, почему ее дочь выбрала этого человека. Только безупречное воспитание мешало ей шлепнуть его носком для достойного бедняка. Исследуя свои впечатления, она пришла к выводу, что нервный смешок, лимонные волосы и (время от времени) стеклянный взгляд — ничто перед исключительной прыгучестью. Всего час назад, когда, выйдя из столовой, они оказались в холле, Эйлмер направился было к бюсту, чтобы смахнуть с него пыль носовым платком, а Реджинальд мягко, словно тигр, прыгнул ему наперерез. Какой странный, однако! Быть может, он не совсем здоров? Быть может, его томит тайная вина? При жаркой погоде такие мысли располагают ко сну, и глаза несчастной леди стали слипаться. Где-то урчала косилка. Западный ветер нежно ласкал лицо. Недолгий сон прервали звуки такой силы, словно кто-то взорвал под шезлонгом добрую дозу тринитротолуола. — ЭМИЛИ! Сэр Эйлмер высовывался из окна: — Э-МИ-ЛИ! — Да, дорогой? — сказала леди Босток. — Да, дорогой? — Иди сюда! — проревел сэр Эйлмер, словно боцман в бурю. — Скорей! 2 Когда леди Босток поспешала в кабинет, сердце ее билось болезненно и часто. Интонация криков предвещала безымянные беды, и, переступив порог, она поняла, что не ошиблась. Лицо у сэра Эйлмера было синее, усы — ходили и плясали. Такого она не помнила с тех давних пор, когда самый юный из адъютантов, нервно играя щипцами, отбил ножку у любимого бокала. Сэр Эйлмер был не один. В углу, в почтительном отдалении, находился Гарольд Поттер, похожий, как все констебли, на хорошо набитое чучело. Леди Босток растерянно посмотрела на одного и на другого. — Эйлмер, — вскричала она, — в чем дело? Муж ее, человек искренний, не скрывал плохих новостей. — Эмили, — сказал он, — тут заговор. — Что, дорогой? — ЗА-ГО-ВОР. Ты знаешь Поттера? Леди Босток Поттера знала. — Здравствуйте, Поттер, — сказала она. — Доброго здоровья, миледи, — отвечал Поттер, обмякнув на мгновение учтивости ради и снова обращаясь в чучело. — Поттер, — сообщил сэр Эйлмер, — рассказал мне странную историю. Эй, вы! — Сэр? — Расскажите миледи. — Хорошо, сэр. — Это про Реджинальда, — объяснил сэр Эйлмер, чтобы расшевелить аудиторию. — Точнее, — поправился он, — про мнимого Реджинальда. Глаза у леди Босток увеличились, сколько могли, но тут они еще и вылезли. — Мнимого? — Да. — В каком смысле? — В прямом. Это самозванец. Я его сразу заподозрил. Смотрит как-то так… уклончиво. Хихикает. Преступный тип. Поттер! — Сэр? — Рассказывайте. — Хорошо, сэр. Констебль выступил вперед. Глаза его остекленели, как стекленели они, когда он давал показания в суде. Глядел он вверх, словно обращался к бесплотному духу, парившему над головами с невидимым блокнотом. — Шестнадцатого числа текуще… — Вчера, — уточнил сэр Эйлмер. — Вчера, — согласился констебль, — то есть шестнадцатого числа текущего месяца, я проезжал на велосипеде мимо вашего дома и заметил, что туда лезет подозрительный субъект. — В мой музей, — прибавил сэр Эйлмер. — В музей, принадлежащий сэру Эйлмеру. Я немедленно задержал и допросил подозреваемого. Он назвался Твистлтоном и сообщил, что у вас гостит. — Так и есть, — вставила леди Босток. Муж ее властно махнул рукой. — Тихо, тихо, тихо, тихо, ТИХО! — сказал он. — Слушай. Он вздул усы. Жена его, опустившись в кресло, замахала местным журналом. Констебль, снова обмякший на мгновение, остановил взгляд, вздернул подбородок и обратился к невидимому духу. — Окончив допрос и установив личность, я удалился, оставив задержанного под присмотром служанки, которая помогла мне… — он поискал слово, — установить личность. Однако… — Слушай, слушай! — Однако я не был удовлетворен. А почему? — перешел констебль на разговорный язык. — Вроде бы лицо знакомое. Думаю, гадаю — никак! Сами знаете, бывает. И главное, фамилия не та. — Слушай! — вмешался сэр Эйлмер. — Ты что, СПИШЬ?! — Нет, дорогой! — вскричала леди Босток, прикрывшая глаза, чтобы унять головную боль. — Что ты, дорогой! — Поттер служил в лондонской полиции, — пояснил ей муж. — Курит он сегодня трубку… — Сигарету, сэр, — почтительно поправил Поттер, знавший, как важны частности. — Такую, знаете… — …и вдруг вспоминает, — продолжал сэр Эйлмер, метнув в него грозный взгляд, — что видел этого субъекта на собачьих бегах. Что там он его арестовал, вместе с сообщником! — Эйлмер! — Кричи, кричи. У Поттера есть альбом с газетными вырезками, он собирает все свои дела. Так вот, он посмотрел и увидел, что фамилия этого типа — совсем не Твистлтон. а Смит. Эдвин Смит, Ист-Далидж, Настурциум-роуд, 11. Ну как, самозванец он или кто? Поскольку у женщин нет усов, им нелегко в такие минуты. Леди Босток тяжело задышала, но это уже не то, выразительности меньше. — Что же он у нас делает? — Поттер считает, что его заслали на разведку. Видимо, так оно и есть. Шайки любят упростить себе дело. Зашлют кого-нибудь, он все разузнает, а потом — откроет окно. Ты спросишь, что им тут понадобилось? Это ясно. Моя коллекция. Где Поттер застал субъекта? В музее. Где застал его я? Опять же в музее. Так и тянет к экспонатам. Вы согласны, Поттер? Недовольный тем, что его отодвинули на задний план, Поттер все же признал, что согласен. Леди Босток по-прежнему дышала. — Это очень странно! — Почему? Моим экспонатам нет цены. — Я хочу сказать, страшно. — Такие люди идут на риск. Идут они, Поттер? — Идут, сэр. — Истинные черти, а? — Черти, сэр, — окончательно смирился констебль. — Он знал, что мы ждем Реджинадьда, — рассудила леди Босток. —Но он же мог с ним встретиться! — Эмили, ты не ребенок. Шайка его устранила. — Как это — устранила? — Ну, как они устраняют? Ты что, не читаешь детективов? Поттер увидел, что пришел его час. — Звонят, миледи, и приглашают на старую мельницу, а там — запирают. Или… — …подсыпают снотворного в виски и уносят на яхту, — перехватил инициативу сэр Эйлмер. — Методов — сотни. Скорее всего, Реджинальд лежит на раскладушке, с кляпом во рту. Где-нибудь в портовом районе. А, Поттер? — Лежит, сэр. В районе, сэр. — Или в трюме, плывет к Америке. — Плывет, сэр. — Очень возможно, — отрешенно прибавил сэр Эйлмер. — что его пытают огнем. Поттер, я вас не держу. Пива хотите? — Хочу, сэр, — отвечал констебль, на сей раз — с истинным пылом. — Выпьете на кухне. А мы, — сказал баронет, когда дверь закрылась, — займемся делом. — Каким, дорогой? — Выведем на чистую воду этого субъекта. — Эйлмер!.. — Что тебе? — Может быть, ты ошибся? — Не может. — Ты подумай! Если он — Реджинальд, Гермиона нас загрызет. 3 Баронет заморгал, как заморгал бы рыцарь, который скачет в бой и налетает на дерево. Африканские вожди, трепетавшие, как серны, при мановении его усов, удивились бы такой слабости в том, кто неподвластен человеческому чувству, — и ошиблись бы. Гермиону он боялся. — М-да, — задумчиво сказал он. — М-да, я тебя понимаю. — Она рассердится. — М-да… — Просто не знаю, что и думать, — развернула мысль леди Босток. — Поттер очень хорошо рассказывал, но мог и ошибиться. Вдруг это — Реджинальд? — Навряд ли. — Да, дорогой, ты прав. Я и сама заметила, он какой-то странный. Пугается, что ли. Но… Сэру Эйлмеру пришла в голову блистательная мысль. — Разве Гермиона его не описывала? — Конечно, мой дорогой. Я совсем забыла! Письмо — в моем столе, сейчас принесу. — Ну что? — спросил баронет через минуту-другую. — Вот, пожалуйста, — отвечала жена. — Высокий, стройный, с большими сияющими глазами. — А, что я говорил! Сияют у него глаза? — Не сияют? — Нет. Одно слово, яйца всмятку. Еще что? — Он очень остроумный. — Видишь! — О! — Что такое? — Уильям знает его с детства. — Вот как? Тогда зовем Уильяма. Где он? Уильям! УИЛЬЯМ! У-ИЛЬ-ЯМИ! Такие вопли редко пропадают втуне. Билл Окшот, куривший на террасе, размышляя при этом о своих горестях, влетел в комнату, словно его потянули за веревку. Он понадеялся было (или испугался), что дядя — при смерти, но быстро понял, что это не так. — А, что? — спросил он. — Пришел наконец! — сказал сэр Эйлмер. — Как насчет этого субъекта? — Какого? — Который выдает себя за Твистлтона. — В каком смысле «как насчет»? — Господи! Ясно тебе сказано: «Как насчет субъекта?» — Мы очень расстроены, Уильям, — объяснила леди Босток. — Дядя думает, что этот человек — обманщик, самозванец. — С чего это вы взяли? — Не важно! — рявкнул сэр Эйлмер. — Ты его знал? — Да. — Так, хорошо. А вчера — узнал? — Ну, естественно. — Не отмахивайся. «Естественно», видите ли! Когда вы виделись в последний раз? — Лет двенадцать назад. — Как же ты его узнал? — Он такой самый. Подрос, а так — такой же. — Вы вспоминали прошлое? — Нет, не вспоминали. — Вот! Пожалуйста! — Да он отзывается на Мартышку! Сэр Эйлмер звучно хмыкнул. — Еще бы! Что ж, ты думаешь, у самозванца не хватит на это ума? В общем, толку от тебя нет. — Извини! — При чем тут «извини»? Ничего, я сам разберусь. Поеду к Икенхему, у старого психа должны быть его портреты, как-никак — племянник. Погляжу. Сверю. — Как ты хорошо придумал, мой дорогой! — Да, неплохо, — согласился сэр Эйлмер. — Просто осенило. Он вылетел из комнаты, словно его метнула рука бразильского туземца. Пробегая через холл, он взглянул на Мартышку, который, словно убийца, вернулся на место преступления, в сотый раз вопрошая себя, сойдет или не сойдет. — Ха! — заметил сэр Эйлмер. — А, здравствуйте, — отвечал Мартышка, слабо улыбаясь. Баронет посмотрел на него тем самым взглядом, каким смотрят на самозванцев, особенно если те пойманы на месте. Да, убедился он, вид у субъекта виноватый, мало того, подозрительный. — Ха! — повторил он на бегу, устремляясь к своей машине. Через несколько минут, нетерпеливо вырулив на дорогу, он повстречал другую машину. За рулем сидел лорд Икенхем, рядом — Салли. Глава 6 Лорд Икенхем зорко взглянул на изгиб дороги и беспечно покрутил ус. Вид у него был такой, словно он едет на пикник. Он хорошо выспался, хорошо позавтракал и просто светился радостью. Одно выражение неплохо опишет предприимчивого пэра: как огурчик. Мы можем осуждать его методы, можем и качать головой, но не вправе отрицать сходства с этим овощем. — Здесь? — спросил он спутницу. — Здесь. — Как ты уверенно отвечаешь! — Я тут была, лепила этот бюст. — Балбес не ездил к тебе в мастерскую? — Конечно, нет. Вельможные особы не ездят к скромным скульпторшам. Лорд Икенхем ее понял. — И то правда, — сказал он. — Никак не привыкну, что Балбес — большая шишка. Для меня он — мордатый подросток, который перегнулся через стул, чтобы удобней было его бить. И я бил, страдая не меньше, чем он. Кстати, не верь, я искренне радовался. Да, все становятся старше, и это странно. Себя я чувствую двадцатилетним, а что до Мартышки, понять не могу, что он женится. Так и вижу его в матросском костюме. — Какая прелесть! — Нет. Мерзость. Матлот из оперетты. Но хватит о нем. Пришло время обсудить и стратегию, и тактику. Голос его обрел ту звонкую легкость, которой боялся племянник. — Стратегию и тактику, — повторил он. — Вот — дом. Вот — бюст. Надо соединить их, что я сейчас и сделаю. А? — Я квакнула. Хотела спросить: «Как», но вспомнила про Колумба. Граф удивился. — Дорогая моя, неужели ты беспокоишься из-за такой чепухи? Поверь, есть тысячи способов. Если я опушу усы, вот так, похож я на слесаря? — Нет. — А если подниму, похож на репортера сельскохозяйственной газеты? — Ни в малейшей степени. — Так, так, так… Интересно, есть у Балбеса попугай? — Нету. А что? — Неужели Мартышка не рассказывал, что было на Мэйфкинг-роуд? — Нет. Что же там было? — Там был небольшой коттедж, укрепленный, словно замок, неприступные «Кедры». Но я проник в него с поразительной легкостью. Вот я — за оградой, вот — в гостиной, сушу ноги у газового камина. Служанке я сказал, что мы пришли подстричь попугаю когти. Я — хирург, Мартышка — мой ассистент, дает наркоз. Как же это он не рассказывал? Мне не нравится такая скрытность, есть в ней что-то болезненное. Да, хирург для попугаев мне особенно удался. Жаль, что у Балбеса их нет. Хотя это естественно — попугаев держат хорошие, добрые люди. Ну, как-нибудь войду. — А потом? — Это легче легкого. Прячу бюст под полой, завожу разговор с Балбесом и вдруг говорю: «Эй, что там?» Он оглядывается, я ставлю бюст. Пошли! — Подождите, дядя Фред, — сказала Салли. — Ждать, в такие минуты? Икенхемы не ждут. — Пусть учатся. У меня план лучше. — Лучше моего? — Несравненно. И проще, и разумней. Пятый граф пожал плечами. — Что ж, послушаем, — сказал он. — Вряд ли он мне понравится. — Это и не нужно. Вы сидите в машине… — Ерунда! — …а я отношу бюст. — Смешно! — Попытаюсь пройти незаметно, — продолжала Салли. — Но если меня заметят, я все объясню. Историю я придумала, а вы — нет. — Я могу придумать двадцать историй, одна другой лучше. — Одна другой безумней. Моя история очень хороша. Я пришла повидать сэра Эйлмера. — Говори: «Балбеса», это мягче. — Не буду. Итак, повидать сэра Эйлмера и умолить его, чтобы он взял бюст. — Чепуха какая-то! — Могу и поплакать. — Что за чушь! Где твое достоинство? — В самом худшем случае он меня выгонит. — А тогда, — просиял граф, — мы начнем все снова, передоверив дело тем, кто мудрее и старше. Что ж, дерзай. Мне твой план не нравится. Он бесцветен. И вообще, как это можно, где я? Ладно, действуй. Посижу, поскучаю. Раскурив сигару, он смотрел, как она идет к дому. Исчезая за поворотом, она помахала ему рукой, и он помахал ей с большой нежностью. «Какая девушка! — думал он. — Старая добрая Салли…» Лорд Икенхем прожил в Америке лет двадцать, приобрел много друзей, но больше их всех любил беспечного и бедного художника Джорджа Пейнтера. Любил он и его дочь. Она воплощала ту самую разновидность девушек, которую Америка производит в изобилии, одаряя их серьезностью, весельем и почти икенхемовской легкостью. Скажем, как хорошо она справилась с собой, когда он так огорчил ее в гостиной отеля. Не плакала, не ломала рук, не упрекала и не проклинала. Прелесть, а не девушка! Понять невозможно, как Мартышка предпочел ей каких-то таможенников! Вот из-за таких вещей мудрый старый человек разочаровывается в младшем поколении. Время шло. Граф посмотрел на часы. Сейчас, думал он, она входит в дом, сейчас — скользит через холл, сейчас — ставит бюст. Вот-вот она вернется, скорее всего — вынырнет из кустов. Он стал на них смотреть, но тут Салли появилась на дороге. Руки ее были пусты, лицо — серьезно. Однако, дойдя до машины, она обрела былую веселость и даже захихикала. — Веселимся? — осведомился граф. — Правда, смешно, — сказала она, — хотя случилось самое худшее. В жизни не угадаете. — Я и не пытаюсь. Жду. Салли облокотилась на машину и снова стала серьезной. — Сперва покурю. — Нервы? — Они самые. Она закурила и спросила: — Все еще ждете, дядя Фред? — Естественно. — Ну, ладно. Дверь была открыта, я обрадовалась… — Не радуйся раньше времени, — назидательно сказал граф. — Судьба любит пошутить. Но я тебя прервал. — Я огляделась. Никого нету. Прислушалась — тихо. И я пошла на цыпочках через холл. — Естественно. — Поставила бюст… Можно, я назову его бюст А, в отличие от бюста Б? — Называй. — Вы хорошо их различаете? Бюст А я несла, бюст Б — с камушками. — Ясно. Салли затянулась сигаретой. Ей было нелегко вспоминать, она как будто пробуждалась. — Да, где мы были? — Ты идешь на цыпочках через холл. — Да, конечно. Простите, отупела. — Не без того, моя дорогая. — Итак, я взяла бюст Б, поставила бюст А и пошла обратно. Зачем задерживаться? — Незачем. Не просят — не задерживайся. — Когда я добралась до двери, ведущей в музей, из гостиной вышла леди Босток. — Какая напряженность действия! — Вот именно. Эту минуту я буду помнить до смерти. Заснуть я не смогу много месяцев. — Нам всем надо спать поменьше. — Она сказала: «Кто там?» — А ты ответила: «Я», имея в виду, что это — ты. — Я ничего не успела ответить. Она кинулась ко мне, жалобно кудахтая. — Что? — Кудахтая, как сердобольная курица. Она хорошая, дядя Фред! Раньше я не понимала. Когда он мне позировал, она была такой сдержанной и светской… Но это манеры. Сердце у нее золотое. — Прекрасно сказано. Запомню. В чем же это выразилось? — Она кинулась ко мне, хрипло шепча, что она все понимает, и уговаривала мужа, но он не поддается, так что она пришлет мне чек. Потом она пошла в этот музей, поставила бюст в какой-то шкаф и заперла с такой быстротой, словно прятала мертвое тело. А уж после этого она меня выгнала. Нет, не прямо, но явно. Я ничего не могла поделать. — Значит, бюст в шкафу? — Да. А шкаф — в музее, а в бюсте — драгоценности. Не повезло нам, дядя Фред. Пока она говорила, лорд Икенхем оживал, как поникший цветок, который полили водой. — Не повезло? — удивился он. — В каком смысле? Я в жизни своей не слышал таких хороших вестей. Теперь надо не просто войти в дом, но и обосноваться, а я очень люблю обосновываться в чужих домах. Итак, ты едешь в Икенхем, там — наша база, а я еду с тобой, беру чемодан, поселяюсь в сельской гостинице и плету сети. Жди в самом скором времени сенсационных событий. — Вы твердо это решили? — Тверже некуда. — А мне нельзя сказать «Ой»? — Не стоит. Предоставь все мне — и я все улажу. Что-то ты грустная, Салли. Надеюсь, ты веришь в успех? — Я думаю о Мартышке. Что он сделает, когда вас увидит? — Подскочит, как холмы. Очень полезно. Мартышке нужен хороший шок. Они съездили в Икенхем, оставили там Салли, и пятый граф, подъезжая к кабачку, уже жалел, что не попросил ее вернуться и поднести чемодан, когда что-то большое и темно-красное замаячило впереди, и он узнал своего недавнего спутника. 2 Билл Окшот походил на лунатика, который натер ногу. Недавняя беседа и будущая задача потрясли душу, и без того измученную тем, что Гермиона любит другого, а другой целует служанок. Услышав приветствие лорда Икенхема, он посмотрел на него, словно умирающий палтус. — А, лорд Икенхем, — сказал он. — Здравствуйте. — Привет, привет, привет! — радостно вскричал пятый граф. За два часа, проведенные с массивным юношей, он горячо его полюбил. — Неужели сам Билл Окшот? В полночный час В полночный час… — см. «Сон в летнюю ночь» (Там — «гордую Титанию»), II, 1., при месячном сиянье я гордого Уильяма встречаю. — А? — Не важно. Шекспир. Как поживаете, гордый Уильям? Хорошо? — Вообще-то, нет, — ответил не гордый, но честный Билл. — Значит, плохо? — Ужасно. — Дорогой мой, вы меня удивляете. Казалось бы, вы вернулись из абсолютно мерзкой страны в этот рай. У вас неприятности? Несчастный Билл нуждался в сочувствии и решил излить душу приветливому графу. Еще немного, и он бы зарыдал у него на плече. — Начнем с того, — сказал он, — что дядя рехнулся. Лорд Икенхем поджал губы. — Спятил? — уточнил он. — Именно, спятил. — Да, это неприятно. Дом — не дом, если в нем живет безумный дядя. Когда же это случилось? — Сейчас. — Внезапно? — Да. — Почему? — Из-за Мартышки. Лорд Икенхем растерялся. — Неужели мой племянник за один день может свести с ума такого человека? Ну, хоть бы за две недели… Симптомы? — Говорит какую-то чушь, а теперь поехал к вам, за Мартышкиной фотографией. — Зачем она ему? — Для проверки. Чтобы узнать, какой он. — Разве он сам не видел? — Он думает, это самозванец. — Почему? — Не знаю. Да что там, сошел с ума. Сижу на террасе, он меня зовет, я иду, он спрашивает про Мартышку. Давно мы знакомы? Давно. Уверен я, что это тот самый человек? Я-то уверен, а дядя не верит мне. Поехал за фотографией. Лорд Икенхем покачал головой. — И зря. Изысканный, тонкий любитель красоты не держит таких фотографий. Венеру — пожалуйста. Да, Билл Окшот, вы правы, Балбес спятил. Видимо, с ним был солнечный удар, когда он держал в страхе Африку. Не удивляюсь, что вы огорчены. Советую спрятать ножи, таблетки и бритвы. А в остальном все хорошо? Билл засмеялся глухим, безрадостным смехом. — Вы уж скажете! Да я бы пел, как жаворонок, если б все было хорошо. — Что же еще случилось, о жертва рока? Билл ответил не сразу, он дрожал. — Я видел, — сказал он наконец, — как Мартышка целует служанку. Лорд Икенхем его не понял: — А что такого? — Как — что? Он обручен с моей кузиной. Лицо у графа прояснилось. — А, так, так, так!.. Вы печетесь о ее счастье. Дорогой мой, не беспокойтесь, у Мартышки это рефлекс. Мы с вами заплачем или сочиним стишок, а он целует служанку. Автоматическое действие. Билл хмыкнул. — Уверяю вас, — сказал граф. — Посмотрите в учебниках. Как же это? Комплекс горничной? Нет, забыл. Но уж все прочее — в порядке? — Если бы! — Значит, нет. Что же еще случилось? — Младенцы. — Простите? — Конкурс детской красоты. — Разве вы — счастливый отец? — осторожно спросил лорд Икенхем. — Я — несчастный судья. — Не говорите загадками, Билл Окшот. Кого вы судите? — Младенцев. — Почему? — У них конкурс. — Объяснитесь, — сказал лорд Икенхем. — Помните, я здесь — пришелец. Пока Билл рассказывал о мести сэра Эйлмера, граф сочувственно кивал. — Ужасно, — подытожил он. — А чего же еще и ждать? Губернаторы — страшные люди. Разят, как молния. В общем, вы влипли. — Если кого-нибудь не найду. А вы не хотите? Граф покачал головой: — Я бы рад, но Балбес не согласится. Как-никак я шесть раз дал ему по задней части битой для крикета. — Да он забыл! — Так скоро? — Сорок лет прошло! — Сорок два. Но вы недооцениваете силу моего удара. — Ну, предположим, не забыл. Посмеетесь вместе. — Я не согласен с вами, Билл Окшот. Не вам считать Балбеса образцом кротости. Разве он не рычит, разве не приносит кровавых жертв? Рычит и приносит, А тут — забыть, мало того — простить! — Давайте проверим. — Ни в коем случае. Выгонит из дома, кстати — вашего. А если не выгонит? Придется с ним дружить до самой смерти. Ездить друг к другу, посылать подарки… У-ф-ф! Нет, даже ради вас я на это не пойду. Вы сказали: «Черт»? 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9 |
|||||||||