Глава XVI

Когда прибыл лорд Маршмортон, Джордж читал доставленное утренней почтой письмо от Билли Дор. Оно было в основном посвящено передрягам, переживаемым подругой мисс Дор, мисс Синклер, из-за Спенсера Грея. Судя по всему, Спенсер Грей вел себя довольно странно. Относясь к мисс Синклер на ранних стадиях их знакомства с почти нескромной пылкостью, он вдруг охладел к ней. За недавним обедом он держался с непонятной отчужденностью и вот теперь, к моменту написания письма, исчез совершенно, оставив одну лишь обрывочную записку о том, что вынужден срочно выехать за границу и, как это ни прискорбно, они вряд ли встретятся снова.

«Он, — писала мисс Дор со вполне обоснованным негодованием, — наговорил бедной девочке, что она — единственная на свете. Если он думает, что может смыться, бросив „До свидания, желаю удачи!“, то глубоко ошибается. Но и это не все. Ни за какую границу он не уехал. Я видела его сегодня днем на Пиккадилли. Он тоже меня заметил и как ты думаешь, что он сделал? Нырнул в переулок! Каков голубчик, а? Должно быть, несся, как заяц — когда я добежала до переулка, его уже и след простыл. Поверь мне, Джордж, тут что-то не так».

Побывав уже раз или два конфидентом в бурных романах Биллиных подруг, романах, которые где-то на полпути всегда шли наперекосяк и, не достигнув точки равновесия, умирали естественной смертью, Джордж заинтересовался ими разве что в одном смысле — письмо утешительно свидетельствовало, что не у него одного неприятности такого рода. Он просматривал остаток письма и был уже в самом конце, когда раздался резкий стук в дверь.

— Войдите, — крикнул Джордж.

Вошел невысокий плотный человек средних лет. С первого же взгляда Джордж силился и не мог вспомнить, где он его видел. А ведь точно видел! Наконец он вспомнил: это садовник, которому тогда, в замке, он передал записку для Мод. С толку сбили заметные перемены в его облачении. Когда они впервые встретились, на нем была неопрятная садовая одежда. Теперь же, надев, по-видимому, свой выходной костюм, он выглядел занятно франтоватым. Право же, встретив его в аллее, можно было принять его за добропорядочного соседа.

У Джорджа запрыгало сердце. Влюбленный — вечный оптимист, и он не мог придумать иной причины для прихода этого человека в коттедж, кроме одной — ему поручено передать записку от Мод. Урвав у счастья секунды, он поздравил себя с обретением такого великолепного посредника. Очевидно, садовник из старых, преданных слуг, о которых пишут в книгах — верный, доброжелательный, надежный, готовый на все ради «маленькой мисси (благослови, Господи, ее душу»). Может быть, он еще качал Мод на коленях и с собачьей привязанностью следил за ее детскими забавами. Джордж приласкал гостя взглядом и поискал в кармане надлежащее вознаграждение.

— Доброе утро, — сказал Джордж.

— Доброе утро, — ответил садовник.

Придира сказал бы, что говорил он грубовато и без радушия. Но в том и таится прелесть этих преданных слуг. Это их конек — намеренно скрыть золотое сердце, принимая строгую и отчужденную манеру, И, заметьте, «Доброе утро», не «Доброе утро, сэр». Нарочитая независимость, подобающая свободному человеку. Джордж старательно прикрыл дверь и заглянул на кухню. Миссис Платт ушла. Все в порядке.

— Вы принесли записку от леди Мод?

Несколько мрачноватое выражение лица сменилось выражением суровым.

— Если вы имеете в виду мою дочь, — сказал гость ледяным тоном, — то вы ошиблись.

В последние дни Джордж не был чужд потрясений и даже свыкся с ними, но это, последнее, совершенно потрясло его.

— Прошу прощения? — сказал он.

— И правильно делаете, — отвечал граф.

Джордж сглотнул раз и другой, стараясь ослабить странную сухость во рту.

— Вы — лорд Маршмортон?

— Да.

— Боже правый!

— Вы удивлены?

— Нет, ничего, — пробормотал Джордж. — Вы, по крайней мере… я хочу сказать… Просто вы очень похожи на одного садовника у вас в замке. Я… вы, конечно, сами замечали. — Садоводство — мое хобби.

— Значит, это были вы…

— Я.

Джордж сел.

— Тут надо подумать, — сказал он.

Лорд Маршмортон остался стоять. Он сурово покачал головой.

— Ничего не выйдет, мистер… Я не знаю вашей фамилии.

— Бивен, — сказал Джордж, радуясь, что в этой душевной буре он еще не забыл ее.

— Не выйдет, мистер Бивен. Это нужно прекратить. Я говорю о странной связи между вами и моей дочерью. Ее надо кончить немедленно.

По мнению Джорджа, эта связь вряд ли начиналась, но он промолчал.

Лорд Маршмортон продолжил речь. Леди Каролина велела ему быть предельно суровым, и его решимость придавала речи ту строго отмеренную суровость и тщательность, которые отмечали его нечастые выступления в Палате лордов.

— Я не хотел бы судить слишком строго. Молодость — романтический период, когда сердце преобладает над разумом. Я и сам был когда-то молод…

— Вы и теперь молоды, — сказал Джордж.

— А? — вздрогнул лорд Маршмортон, от приятной неожиданности теряя нить рассуждений.

— Вам не дашь больше сорока.

— Ну, что вы, что вы, мой мальчик… то есть, мистер Бивен.

— Честно, не дашь.

— Мне сорок восемь.

— Расцвет жизни.

— По-вашему, я не выгляжу на столько?

— Ни в коем случае.

— Ну, ну. Кстати, как у вас с табаком, мой мальчик? Я забыл дома кисет.

— Вот там, у вас под локтем. Недурен. Купил в деревне.

— Я курю такой же.

— Интересное совпадение.

— Необычайное.

— Спичку?

— Спасибо, у меня есть.

Джордж тоже набил трубку. Все это уже походило на встречу друзей.

— О чем я говорил? — сказал лорд Маршмортон, выпуская уютное облако. — Ах, да. — Он вынул трубку изо рта, чуть-чуть смущенно. — Да-да, именно так.

Наступило неловкое молчание.

— Вы и сами должны понимать, насколько это невозможно.

Джордж покачал головой.

— До меня, может быть, медленно доходит, но я не понимаю.

Лорд Маршмортон припомнил часть из того, что его сестра велела сказать.

— Во-первых, что нам о вас известно? Вы совершенно чужой человек.

— Ну, мы все как-то быстро знакомимся друг с другом, правда? Только что я встретил на Пиккадилли вашего сына, мы поговорили, и вот вы уже наносите мне добрососедский визит.

— Это не совсем визит…

— Но вышло-то именно так.

— И потом, понимаете… Мы — древний род. Маршмортоны были в Бэлфере еще до войны Алой и Белой розы.

— Бивены были в Бруклине еще до подземки.

— Прошу прощения?

— У меня тоже всякие предки. В Бруклине надо глубоко копать, если хочешь что-то найти.

— Никогда не слыхал о Бруклине.

— А о Нью-Йорке слыхали?

— Разумеется.

— Один из районов.

Лорд Маршмортон снова запалил трубку. Разговор уходил в сторону от основной темы.

— Это совершенно невозможно.

— А почему?

— Мод такая молодая.

— Естественно. Она — ваша дочь.

— Слишком молода, чтобы знать, чего она хочет, — настаивал лорд Маршмортон, усилием воли подавляя чувства, вызванные замечанием Джорджа. Он думал о том, что этот чрезвычайно приятный молодой человек сильно осложняет ему жизнь. Совершенно же обескураживало то, что они вдвоем составляли отменную компанию — лучшую, по сути дела, чем все, что граф мог припомнить в последние годы своей довольно одинокой жизни. — Сейчас она, конечно, воображает, что безумно влюблена в вас. Это абсурд.

— И не говорите, — сказал Джордж. Лишь благодаря тому, что все приходили в его коттедж, чтобы сообщить, как Мод его любит, ему удавалось избавиться от мысли, что случай его — совершенно безнадежный. — Это невероятно. Это — чудо.

— Вы — романтический молодой человек, и сейчас вам кажется, что вы влюблены в нее.

— Нет, — такую подачу Джордж упустить не мог, — тут вы неправы. Что до меня, никаких «сейчас» и «кажется». Я действительно влюблен в вашу дочь. С того самого момента, как впервые увидел ее. И навсегда. Она — единственная девушка на свете.

— Чушь и чепуха.

— Ничуть не бывало. Голый, абсолютный факт.

— Вы так недолго ее знаете.

— Для меня достаточно. Лорд Маршмортон вздохнул.

— Вы расстраиваете все на свете.

— Все на свете расстраивает меня.

— Вы причиняете массу неприятностей.

— Как и Ромео.

— А?

— Я говорю — как Ромео.

— Какие такие Ромео?

— Что до любви, я там, где он и не ступал.

— Да одумайтесь вы!

— Куда уж больше!

— Мне бы хотелось показать вам свою точку зрения…

— Вижу я вашу точку. Расплывчато, но вижу. Понимаете, моя занимает весь передний план.

Они помолчали.

— Тогда я боюсь, — сказал лорд Маршмортон, — что нам придется оставить все как есть.

— Пока не сможем изменить к лучшему.

— Тогда давайте бросим это.

— Давайте.

— Но вы поймите, я сделаю все, что в моих силах, чтобы порвать эти прискорбные отношения. — Я понимаю.

— Прекрасно.

Лорд Маршмортон кашлянул. Джордж взглянул не него в некотором удивлении. Он считал беседу законченной, но собеседник не двигался с места. У графа явно было что-то на уме.

— И еше… хке… еще одно, — сказал лорд Маршмортон и снова кашлянул. Он глядел смущенно. — М-да… еще одно, — повторил он.

Причина посещения была двоякая. Во-первых, так велела леди Каролина, и этого, казалось бы, хватит. Но нет, особенную важность придавал визиту печальный инцидент, о котором он узнал лишь нынче утром.

Как мы помним, Билли Дор сказала Джорджу, что старик садовник, с которым она так подружилась, записал ее имя и адрес, чтобы выслать ей розы. Клочок бумаги, на котором это было записано, пропал. Лорд Маршмортон с самого завтрака искал его, но безуспешно.

Билли Дор произвела на лорда Маршмортона неизгладимое впечатление. Она принадлежала к тому типу, с которым он никогда не сталкивался, и он находил его в высшей степени приемлемым. Окончательно она покорила его тем, что разбиралась в розах и считала их разведение достойным делом. Никогда еще на своей памяти не встречал он девушку столь разумную и столь очаровательную, а потому — с особым нетерпением ожидал новой встречи. И вот, какая-то не в меру ретивая служанка, занимаясь, по их несносной привычке, уборкой, уничтожила единственное свидетельство, по которому ее можно найти.

После того, как это обнаружилось, надежда не сразу забрезжила снова. Только тогда, когда он оставил бесплодные поиски, до него дошло, что Билли Дор впервые появилась в компании Джорджа. Значит, единственное связующее звено между ним и ею — именно Джордж.

Чтобы выведать нужные сведения, он, главным образом, и отправился в коттедж. Но теперь пришло время коснуться этой темы, и он застеснялся.

— Когда вы посещали замок, — сказал он, — когда вы посещали замок…

— В четверг, — помог Джордж.

— Именно. Когда вы посещали замок в четверг, с вами была молодая дама.

He догадавшись, что тема переменилась, Джордж решил что противник передислоцировал фронты и теперь атакует его с другого фланга. Он мужественно противостоял инсинуации.

— Мы встретились в замке случайно. Она приехала одна, не со мной.

Лорд Маршмортон всполошился.

— И вы ее не знаете?

— Разумеется, знаю. Она — мой старый друг. Но если вы хотите сказать…

— Ни в коем случае! — радостно воскликнул граф. — Никоим образом! Я спрашиваю только потому, что эта молодая дама, с которой я тогда немного поговорил, была столь любезна, что дала мне свое имя и адрес. Она тоже приняла меня за садовника.

— Это все вельветовые брюки, — объяснил Джордж.

— К сожалению, я потерял их.

— Вы всегда можете купить другие.

— А?

— Я говорю, вы всегда можете купить другую пару вельветовых брюк.

— Я потерял не брюки. Я потерял имя и адрес.

— О!

— Я обещал послать ей розы. Она будет ждать.

— Невероятно! Я как раз читал письмо от нее, когда вы вошли. Вот, значит, что она имеет в виду, когда пишет: «Если увидишь папашу, моего лапочку, напомни ему о розах». Я перечитывал это три раза, но так и не понял. Так значит, вы — папаша?

Граф глуповато усмехнулся.

— Она меня так называла.

— Значит, это послание — для вас.

— Весьма своеобразная и очаровательная девушка. Как ее зовут? Где ее можно найти?

— Ее зовут Билли Дор.

— Билли?

— Билли.

— Билли, — тихо повторил лорд Маршмортон. — Надо бы записать. А ее адрес?

— Я не знаю ее домашнего адреса, но ее всегда можно застать в театре.

— А! Она играет на сцене?

— Да, в моей вещи «Вслед за девушкой».

_ Вот оно что! Вы — драматург, мистер Бивен?

— Боже упаси! — отвечал Джордж. — Я — композитор.

_ Как интересно! И вы познакомились с мисс Дор, потому что она занята в вашей пьесе?

_ О, нет! Я знал ее еще до того, как она пошла на сцену. Мы познакомились, когда она была машинисткой в музыкальном издательстве.

— Господи! Машинисткой! В самом деле?

— Да. А что?

— А… э… да так, ничего. Просто пришло в голову…

А пришло ему в голову мимолетное видение: Билли Дор занимает место Алисы Фарадей. С такой помощницей работа над этой треклятой историей, сущая мука, стала бы чистым наслаждением. Но мечта ушла, как и пришла. Он отлично осознавал, что ему никогда не хватит духу уволить Алису. В руках этой девушки со спокойным взглядом он размякал, как шпаклевка. Она оказывала на него то влияние, какое укротители тигров оказывают на своих зверюшек.

— Мы дружим много лет, — сказал Джордж. — Билли — свой парень.

— Очаровательная девушка.

— Последний грош отдаст, только попроси.

— Прелесть.

— И прямая, как струна. О Билли никто никогда не скажет дурного слова.

— Правда?

— Она может пойти на обед или ужин, но в этом нет ничего такого.

— Ничего такого, — горячо согласился граф. — Девушкам тоже надо есть.

— Конечно, надо. Вы бы на них посмотрели.

— Вполне безобидно — немного расслабиться после дневных трудов.

— Именно.

Лорд Маршмортон ощущал все большее расположение к этому разумному молодому человеку — то есть, разумному во всем, кроме одного пункта. Как жаль, что у них разные взгляды на то, что приемлемо для аристократа в любовных Делах, а что нет.

— Итак, вы композитор, мистер Бивен? — сказал он.

— Да.

Лорд Маршмортон тихонько вздохнул.

— Давненько не бывал я на музыкальных представлениях. Больше двадцати лет. В Оксфорде я был большой театрал. Ни одной премьеры не пропускал. То были дни Нелли Фаррен и Кейт Воган. И Флоренс Сен-Джон. Ах, как она была хороша в «Новом Фаусте»! Нелли Фаррен вы уже не застали. А композитором тогда был Мейер Лутц. Много воды утекло с тех пор. Вы, вероятно, и не слыхали о Мейере Лутце?

— Не припомню…

— Джонни Тул исполнял тогда вещь под названием «Партнеры». Пьеса так себе. А в «Савойе» тогда как раз вышел «Мещанин начеку». Так что это было очень давно. Ну что ж, не буду отнимать у вас время. До свидания, мистер Бивен, я рад, что нам предоставилась возможность побеседовать. Так значит, в театре идет ваша пьеса? Я, может быть, вскорости поеду в Лондон. Надеюсь увидеться. — Лорд Маршмортон поднялся. — Что же касается того дела — нет никакой надежды, что вы отнесетесь к нему правильно.

— Мы, кажется, по-разному понимаем, что правильно.

— Тогда говорить не о чем. Я буду с вами предельно откровенен, мистер Бивен. Вы мне нравитесь…

— Взаимно.

— Но я не хочу, чтобы вы были моим зятем. И, черт побери, — лорд Маршмортон взорвался, — вы им не будете! Что же вы думаете, можно напасть на моего сына в самом сердце Лондона и вообще вести себя черт знает как, а потом поселиться без всякого приглашения у самых моих ворот? И еще ожидать, что вас примут в лоно семьи? Если бы я был молодым…

— Вы молоды, мы уже это решили.

— Не перебивайте меня!

— Я только говорю…

— Я слышал, что вы говорите. Это лесть!

— Ничего подобного! Истинная правда.

Лорд Маршмортон растерялся; потом — улыбнулся.

— Какой идиот, однако!

— Вот в этом мы согласны.

Лорд Маршмортон колебался. Потом вдруг решился, распахнул свою душу и выложил все как есть.

— Я знаю, что вы будете говорить себе, как только я покажу спину. Назовете меня старым ханжой и все такое прочее. Не перебивайте, черт возьми! Будете, будете! И ошибетесь! Это не я считаю, что Маршмортоны отгорожены от всего мира. Это моя сестра так считает. Это Перси так считает. Но Перси — осел! Если вы обнаружите, что ваши воззрения расходятся со взглядами Перси, можете себя поздравить. Значит, вы правы.

— Но…

— Я знаю, что вы хотите сказать. Дайте мне договорить. Если бы это зависело только от меня, я не стал бы мешать Мод, пусть себе выходит за кого хочет, лишь бы человек был хороший. Но я не один. У меня есть сестра, Каролина. У меня целая куча всяких глупых, кудахчущих кретинов — двоюродные сестры, их мужья, всякие дурацкие родственники! Если я не стану мешать этому дурацкому увлечению, если опущу руки и позволю ей выйти за вас — что, по-вашему, станет со мной? Да у меня в жизни не будет минуты покоя! Вся эта стая набросится на меня. Начнутся споры, дискуссии, семейные советы. Я ненавижу споры! Терпеть не могу дискуссий! Меня тошнит от семейных советов! Я — мирный человек, я люблю спокойную жизнь! И, черт побери, она у меня будет! Вот и все. Против вас лично я ничего не имею, но досаждать себе не позволю. Да, я изменил то нелестное мнение о вас, которое сложилось понаслышке… на основании слухов…

— Как и я, — сказал Джордж. — Никогда нельзя верить тому, что говорят люди. Мне все уши прожужжали, что вы — настоящий Нерон.

— Не перебивайте!

— Я не перебиваю. Я только хотел…

— Да замолчите вы! Я говорю, изменил свое мнение. Но это не имеет никакой практической силы. Если вы думаете, что заставите меня согласиться на ваш брак, то, позвольте вам заметить, я — против!

— Ну, не говорите так!

— Почему это не говорить? Говорю, и все. Это не обсуждается! Вы меня поняли? Вот и прекрасно. Всего хорошего.

Дверь закрылась. Лорд Маршмортон ушел, сознавая, что проявил похвальную твердость. Джордж набил трубку и задумчиво закурил. Где-то теперь Мод? Что делает?

Мод в этот момент встречала ясной улыбкой своего брата, который ковылял вверх по лестнице после запоздалого утреннего туалета.

— Ой, Перси! — говорила она. — Какое у меня было приключение! Страшный бродяга преследовал меня несколько миль подряд! Совершеннейший зверь! Я так перепугалась, что попросила священника из соседней деревни, чтобы тот его прогнал. Как я жалела, что тебя нет со мною! Отчего бы тебе не ходить со мной на прогулки? Право, одной — совсем уж нельзя!

Глава XVII

Вопреки широко распространенному мнению, дар скрывать свои чувства от постороннего взгляда — не плод новейшей цивилизации. Задолго до того, как мы родились или даже замышлялись, существовал некий мальчик, получивший широкую известность в журналистских кругах Спарты, который преуспел в этом настолько, что позволил лисенку выгрызть свой нежный живот, не давая неприятным ощущениям, неизбежно сопровождающим такие события, отразиться на своем лице и помешать непринужденной беседе. Историки передают нам, что даже на поздних стадиях этой трапезы светский мальчуган оставался душой компании. Но хотя и можно сказать, что этим подвигом бн установил рекорд, никогда и никем не побитый, несомненно и то, что и в нынешние времена кое-кто изо дня в день являет недурные чудеса самообладания. В ряду качеств, присущих только человеку (а не другим, низкоорганизованным животным), это резче всего отличает нас от прочих тварей.

Животные мало озабочены тем, как они выглядят со стороны. Посмотрите на Быка Бертрама, когда дела идут не так, как ему хотелось бы. Он бьет копытом. Он ревет. Он роет землю. Он закидывает голову и мычит. Он расстроен, и ему нет дела до того, кто об этом узнаем. Примеры можно умножить. Внедрите часть заряда в периферийную секцию Тифа Томаса и понаблюдайте за эффектом. Раздразните Осу Оливию, уколите сзади Медведицу Молли. Нет такого животного, у которого имелось бы хоть рудиментарное понятие о приличиях; именно это, а не что-либо другое, должно наполнять нас гордостью за то, что мы, люди, находимся на более высокой ступени развития.

Несколько дней после посещения лорда Маршмортона выдержка обитателей замка подвергалась суровым испытаниям, и мы с удовольствием заметим, что все, как один, вышли из него с честью. Широкая общественность, представленная дядюшками, кузинами и тетушками, слетевшимися, чтобы помочь лорду Бэлферу отпраздновать совершеннолетие и представления не имела о том, что за невозмутимым фасадом у полдюжины постоянно встречаемых ими людей вскипают бурные страсти.

Лорд Бэлфер, например, хотя и болезненно прихрамывал, никак не проявлял той неистовой ярости, которая снижала его вес на сотни граммов в день. Его дядюшка Фрэнсис, епископ, прижав его в саду и проповедуя о Невоздержанности (ибо дядя Фрэнсис, как и тысячи других, прочитав в газетах отчет о столкновении с полицейскими и последующем аресте, a priori счел, что они явились результатом алкогольного опьянения), епископ этот нимало не догадывался о том, какой вулкан бушует в груди племянника. Более того, он вынес из беседы уверенность в том, что мальчик выслушал его со вниманием и должным раскаянием и еще не все потеряно, если только он не будет поддаваться искусу. Откуда было ему знать, что если бы не светские условности — а они осуждают убийство епископов, — Перси с удовольствием задушил бы его голыми руками и попрал бы останки ногой.

Случай лорда Бэлфера, пожалуй, самый трудный, поскольку он относился к себе с крайней серьезностью и был не из тех, кто может находить юмор даже в собственных неудачах; но и его сестра Мод тоже испытывала душевные треволнения. У нее все складывалось плохо. Всего лишь какая-то миля отделяла ее от Джорджа, единственного связующего звена между нею и Раймондом, но так густо была эта миля утыкана препятствиями и опасностями, что ее спокойно можно было считать нейтральной полосой. После того случая, когда лорд Маршмортон спутал ее планы и помешал ей войти, дважды пыталась она сходить туда снова, и оба раза какая-нибудь чепуха, какое-нибудь досадное недоразумение вставало на ее пути. Один раз тетя Августа пожелала сопровождать ее в «милой дальней прогулке», а во второй раз, когда она была уже в сотне ярдов от цели, неизвестно откуда выскочил родственник и навязал ей свое невыносимое общество.

Потерпев такое поражение в лобовой атаке, она прибегла к запасной тактике — написала Джорджу записку, где в хороших, честных выражениях объясняла все и просила о помощи его, человека, доказавшего свою рыцарскую доблесть. Это заняло у нее добрую часть дня, ибо писать было нелегко' и все понапрасну. Она отдала записку Альберту, чтобы он доставил ее Джорджу, но Альберт вернулся с пустыми руками.

— Он сказал, ответа не будет м'леди.

— Не будет? Должен быть!

— Не будет, м'леди. Сам сказал, — упрямо твердила черная душа, уничтожившая письмо через две минуты, не потрудившись даже прочесть его. Ох, непрост, ох, опасен, ох, подл подросток, сражающийся за победу и только за победу! В кармане у него — билет с надписью «Реджи Бинг», в безжалостном сердце — твердая решимость предоставлять свое бесценное содействие Реджи Бингу и никому другому.

Мод ничего не понимала. Вернее сказать, она решительно отказывалась принять единственное объяснение. Черным по белому написала она Джорджу, прося его поехать в Лондон, найти Джеффри и сыграть роль пересыльного пункта для писем между ними. Она с самого начала чувствовала, что с такой просьбой надо обращаться лично, а не в письме, но ведь трудно поверить, чтобы Джордж, так много претерпевший за нее, да и поселившийся здесь, чтобы быть ей полезным, холодно отказал ей, не сказав ни слова в ответ! Но что еще оставалось думать? Она была совсем одинока во враждебном мире.

И все же, несмотря на это, с гостями она держалась светло и беззаботно. Никто и не заподозрил, что жизнь ее — не сплошное солнечное сияние.

Альберт (и я рад сообщить об этом) чувствовал себя ужасно. Маленькое чудовище испытывало адские муки. Он буквально забрасывал Реджи Бинга анонимными «Советами безнадежно влюбленному», роскошным материалом из еженедельных газет, целые горы которых скапливались в комнате сентиментальной домоправительницы, — и все без толку. Каждый день, а то и по два, по три раза оставлял он на туалетном столике преисполненные глубокого смысла записочки, близкие той, что он оставил там в ночь после бала, но по своему воздействию на адресата они значили не больше, чем простые клочки бумаги.

Изысканнейшие цитаты из таких выдающихся писателей, как Тетя Шарлотта, автор «Незабудки», или доктор Амур, эксперт человеческих сердец («Домашняя воркотня»), преподносились бесплодно. Насколько Альберт мог судить — а он был из тех мальчиков которые могут судить обо всем в радиусе нескольких миль, — Реджи положительно избегал общества Мод. И это после бесценного урока доктора Амура: «Ищи ее общества при всяком удобном случае» или максимы от Тети Шарлотты: «Соискатель часто добивается благосклонности своей дамы, если он настойчив. (Альберт написал „настырен“, но смысл — тот же) и становится незаменимым, постоянно оказывая мелкие знаки внимания». Нисколько не становясь незаменимым и не оказывая мелких знаков внимания, Реджи, к жестокому разочарованию своего помощника, проводил большую часть времени с Алисой. Трижды мутило Альберта при виде своего протеже с девицей Фарадей — один раз в лодке на пруду и дважды в сером автомобиле. Этого достаточно, чтобы разбить мальчишеское сердце, и уж во всяком случае, чтобы начисто отбить аппетит — что, рад сообщить, отнесли в людской на счет недавних злоупотреблений. Горький миг пережил он, когда Кеггс, дворецкий, обозвал его прожорливым поросенком и выразил надежду, что впредь он не будет круглые сутки набивать себе брюхо крадеными пирогами.

Нам будет гораздо легче, если мы прервем рассуждения об этих страждущих душах и обратим взоры к более приятной картине, на которой предстает лорд Маршмортон. Тут мы со всей несомненностью увидим человека, не таящего никакой скорби; человека, находящегося в полном мире и согласии с лучшим из миров. После визита к Джорджу вторая молодость как бы сошла на графа. С новой энергией работает он в своем питомнике, насвистывая или даже напевая себе под нос какие-то веселые мелодии восьмидесятых годов.

Прислушаемся к нему. В его руках некая единица садового инвентаря, и он сеет ею смерть среди слизняков.

«Та— ра-ра бум-би-я,

Та— ра-ра БУМ…»

«БУМ», зов смерти, тихо гудит в теплом весеннем воздухе, а очередной слизняк переходит в мир иной.

Есть некое своеобразие в этой необычной веселости. Так и кажется, что и другие ее замечают. Среди других — лакей его светлости.

— Честное благородное слово, мистер Кеггс, — говорит он, охваченный священным ужасом, — утром старый хрен пел, как пташка. Расчирикался, как канарейка.

— Ух ты! — удивляется Кеггс.

— А вчера он мне дал полпачки сигар и говорит: «Ты добрый и верный малый». Да, скажу я вам, что-то творится со старым хрычом, попомните мое слово.

Глава XVIII

Над всей этой сложной ситуацией лучом прожектора блуждал ум Кеггса. Человек этот обладал зоркостью и мудростью, инстинктом и логическим мышлением. Инстинкт говорил ему, что, не подозревая, как изменилось отношение Альберта к ее романтической истории, Мод будет снова пытаться использовать его для связи с Джорджем, а логика, наложенная к тому же на доскональное знание черной души, позволяла догадываться, что Альберт непременно обманет ее доверие. Он готов был поспорить на сто фунтов, что Альберту доверены письма для доставки и он их уничтожил. До этого пункта все было ясно. Оставалось принять какой-нибудь план действий, которые привели бы к восстановлению нарушенной коммуникации. Не думайте, что под грубой внешностью Кеггса скрывалось нежное сердце. Нет, он не рыдал над драмой двух любящих людей, разлученных по недоразумению; он хотел выиграть в лотерею.

Положение было, конечно, деликатным. Он не мог прийти к Мод и просить, чтобы она доверилась ему. Мод не поняла бы его побуждений и могла решить, что он приобщился к хересу. Нет! С мужчинами сладить легче. И как только позволили служебные обязанности — а их в нынешних условиях хватало, — он отправился в коттедж, к Джорджу.