Припадок закончился, кровавая муть схлынула, обнажив каменистое, болезненное дно - он даже не пытался встать и лежал, широко раскрыв глаза. Он смотрел в потолок и там вместо аляповатой грубой лепнины, вместо пышнотелых нимф и ангелочков, похожих на сельскую выставку окороков и копченостей, вместо яркой лазури потолочной росписи - вместо всего этого Иерон видел серое небо, брызги грозовых облаков и черные силуэты чаек в вышине. Чайки кричали "Уа-у! У-а-у!". Было холодно, ветер дул справа - порывами. Щеку холодило. "Уа-у!", крикнула чайка Иерону. Он моргнул в ответ, раздул ноздри и глубоко вдохнул. Твердые прозрачные струи потянулись через нос в грудную клетку, наполняя ее стеклянной прохладой, как наполняет отворенная кровь цирюльничий таз. Стало совсем хорошо. Ветер пах йодом и болью. И покоем.
      Прошла вечность.
      Барон поднялся - тело висело на нем, как лишний груз; словно он раскрашенный ярмарочный болван и несет себя на костяке. Он донес болвана к зеркалу, долго разглядывал и остался доволен: показываться гостям в таком виде было категорически нельзя. Празднование можно было считать завершенным.
      Впрочем, гости, наверное, и сами обо всем догадались. Несомненно.
      Я, кажется, кричал - равнодушно вспомнил барон.
      УБИЙЦА*
      Смерть похожа на кошку с содранной кожей.
      Она бесшумно ступает, но иногда все же выдает себя.
      У меня невероятно острый слух, знаете ли.
      БАРОН
      Вы что-то сказали, милейший?
 
      - Я говорю: прикажете одеваться, вашмилость? - повторил слуга; у него были крупные ладони и глаза со слюдой - бегающие. И этот боится. - Куда после изволите?
      - В псарню, - сказал барон.
      Иерон гладил всех, чесал за ушами - собаки млели, толкались, вываливали розовые языки, совали породистые морды; капала слюна, пятная камзол и штаны, в воздухе висел густой запах песьей рабской радости - а барон гладил, чесал, похлопывал по янтарным чистокровным телам, щупал мышцы и смотрел зубы. С него сходил седьмой пот, а на подходе был восьмой. Иерон работал.
      В углу сидел, и наблюдал за стараниями барона внимательно и хитро, единственный, кого он по-настоящему любил здесь, в этой кузнице чистопородства - худой голенастый пес грязно-серого окраса; с черным пятном вокруг левого глаза. Помесь, ошибка. Зовут - Джангарла. В переводе с эребского: ублюдок.
      Человеку нужно кого-нибудь любить, верно?
      В этот раз очередь до Джангарлы не дошла.
      - Господин барон! Ваша милость! - закричали в дверях. - Ландскнехты напали на деревню!
 

* * *

      - Как твое имя, бродяга?
      - Великий Эсторио, ваша милость.
      Барон медленно поднял голову.
      - Слишком громкое имя для бродячего жонглера. Ты, конечно, владеешь магией?
      - Ээ. Не совсем. - бродяга смутился. - Я, видите ли, скорее лекарь.
      Магические умения для жонглера - обычное дело, но - лекарь? Иерон посмотрел на лейтенанта.
      - Деревенские говорят, что жонглер действительно лечил, - подтвердил лейтенант, - двоих или троих.
      Иерон хмыкнул.
      - Ну то, что лечил, я не сомневаюсь. А вот вылечил ли?
      Жонглер встрепенулся.
      - Старого Ила от подагры, - начал он перечислять с легкой обидой в голосе. - Жену Ила - от грудной жабы, дочку старосты...
      - От девственности, - закончил за него барон. - Ладно, допустим. Что у тебя там?
      - Где?
      - В сундуке.
      Жонглер встряхнул лохматой головой, блеснул глазами. Возможно, не только дочку старосты от девственности подлечил, но и еще кого. Парень красивый, ловкий, язык подвешен.
      - Куклы.
      - Что?
 

* * *

 
      Иерон разглядывал кукол, брал их аккуратно, чтобы не помять. Октавио, плут, ясно. А это кто? Похожа на Силумену, хозяйку гостиницы. Пальчиковые куклы. Правильно, сундук и есть театр, понял Иерон. Настоящий, передвижной. Барон усмехнулся. Поставить сундук набок и раскрыть - вот и сцена. И говорить разными голосами. Великий Эсторио, надо же такое имя придумать.
      - Вы разве меня не убьете? - спросил вдруг жонглер.
      Барон поднял голову - оторвавшись от рассматривания. Интересный у куколок хозяин.
      - Почему я должен тебя убить? Ты вор?
      - Нет.
      - Насильник?
      - Нет.
      - Убийца?
      - Нет, я...
      - Может, ты выкапываешь трупы и сношаешься с ними при полной луне?
      Эсторио передернуло.
      - Конечно, нет!
      - Тогда чего тебе бояться, лекарь? - барон насмешливо прищурился. - А?
      Жонглер помолчал.
      - Человеческой жестокости, - сказал он наконец. Смелый, подумал Иерон мимоходом, продолжая перебирать куколок в сундуке жонглера. Сделаны не то чтобы очень искусно, но старательно и с фантазией. Вот Климена - Возлюбленная, в нежно-белом платьице с блестками. Полидор - ее отец, громогласный тупица, глуповатый папаша и комичный тиран. Пузан в красных чулках, с круглым лицом. Тощий Капитан - тоже комический персонаж - огромные усы в разные стороны, рапирка едва не с него ростом. Смешной. Молодец, жонглер. Барон Профундо, злодей или обманутый муж - в зависимости от пьесы. Лапсалоне, доктор, в маленьких жестяных очках. Каждая куколка завернута в отдельную тряпицу, видно, как о них заботятся. На самом дне сундука лежал последний сверточек. Иерон развернул и засмеялся.
      Убийца.
      Почему люди испытывают к Убийце такое уважение? Ведь самая жалкая из масок. У нее даже собственного имени нет.
      Иерон надел куколку на палец. Попробовал. Ага, вот так. Убийца согнулся в поклоне. Медленно выпрямился. Темный камзол, темный плащ, серая шляпка и крошечный ножик из фольги.
      - Почему ты боишься жестокости, лекарь? - спросил Иерон тихим бесцветным голосом - как если бы заговорил Убийца. Получилось неплохо. Обычно этого персонажа делают зловеще-крикливым, таким мрачным типом. А Убийца должен быть... никаким.
      Жонглер вздрогнул.
      - Смерть похожа на кошку, - сказал Убийца на пальце. Эсторио смотрел на него расширившимися глазами. - Отвечай на вопрос, лекарь.
      - Потому что жестокость - это та же чума.