— А «Гарри Поттер» у вас есть? — спросила Юлька, в сомнении перелистывая «Нарнию». —У меня уже есть четыре книги, а пятой пока нет.

— Книгами о Гарри Поттере не торгуем, — строго сказал продавец.

— Почему?

— Потому что там все неправда.

— Как? Разве не все фэнтези — выдумка? — удивилась Юлька.

— Фэнтези то же самое, что волшебная сказка, а мудрые сказки не только забавляют, но и учат различать добро и зло, — ответил продавец. — А неправильная сказка только развлекает и перемешивает добро со злом в одну кучу — вот я про какую неправду толкую. Понятно?

— Не очень, — ответила Юлька. — Лично я очень хотела бы учиться в школе волшебников, как Гарри Поттер.

— Православная девочка хочет учиться в школе ведьм и колдунов? — удивился продавец и покачал головой. — Да ну вас, ничего вы не понимаете! — обиделась Юлька.

— Я только свое мнение высказал, — пожал плечами продавец. — Может у меня быть свое мнение о Гарри Поттере?

— Не может! — топнула ногой Юлька. — Если вы торгуете книгами для детей, так и должны продавать то, что детям нравится, — а детям нравится Гарри Поттер!

— Ну, далеко не всем детям нравится этот психованный Гарик.

— Всем! Всем нравится! Если только они не последние тупицы отсталые! — вдруг закричала Юлька, покраснев и топая уже двумя ногами поочередно.

— Юленька, что с тобой? — испугалась Аннушка.

— А ничего! Надоели мне все эти поучения! Она развернулась и быстро пошла в третий зал, где продавались одеяния для священников, которые ей были, конечно, совершенно ни к чему.

— Я, кажется, ее обидел? — растеряно спросил продавец Аннушку.

— По-моему, это она вас обидела. Вы на нее не сердитесь, на нее иногда находит. А вообще-то она очень хорошая, честное слово!

— А как ее зовут? Вы ведь сестры, да?

— Сестры. Ее зовут Юля, в честь Юлии Карфагенской.

— Ой, вот хорошо-то! — воскликнул продавец. Он выхватил из-под прилавка какую-то книжку и побежал вслед за Юлькой.

— Юлия, а Юлия! Постойте-ка! — позвал он, и когда Юлька оглянулась, протянул ей книжку. — Простите меня Христа ради! Расстроил я вас, ввел в искушение… И примите от меня подарок: в этой книжке про вашу святую Юлию Карфагенскую написано.

— Правда? — Юлька тотчас забыла обиду и взяла у него книжку, прижав икону Ангела подбородком. — Николай Блохин, «Избранница»[8]… Сколько стоит эта книжка?

— Нисколько. Это вам от меня подарок на именины — у вас ведь скоро день Ангела.

— Ага, говорят… А у вас что, такая большая зарплата, что вы покупателям книги в подарок раздаете?

— У меня не зарплата, у меня стипендия, я в семинарии учусь. А эту книгу мне наш директор отдал: видите, у нее сзади обложка порвана.

— А! Ну тогда спасибо. Я дома попрошу Аннушку заклеить, она у нас аккуратная, — сказала Юлька. — Наконец я теперь все узнаю про мою святую!

Девочки вернулись в книжный зал и снова принялись перебирать книги на детской полке.

— А что это такое, семинария? — шепотом спросила Юлька у сестры.

— Это школа, где учатся будущие священники, — так же шепотом ответила Аннушка.

— Так вот почему на нем этот черный балахон, это у них форма такая?

— Да. Подрясник называется.

Аннушка купила маленький молитвослов для детей и книгу «Святая Русь на реке времен», а Юлька решила взять сразу все книги Николая Блохина, какие были в лавке:

— Мне этот писатель уже нравится, раз он про мою святую пишет! — объяснила она продавцу и Аннушке.

Сестры вернулись в первый зал к Акопу Спартаковичу. Тот уже успел расплатиться за покупки и даже отнести в машину тяжелый киот. Когда подошли девочки, продавец уже заворачивал последнюю покупку — фарфоровый сосуд с изображением Александро-Невской Лавры и надписью «Святая вода». Увидев сестер, Акоп Спартакович сказал продавцу:

— Не надо заворачивать эту бутылочку. Дайте-ка ее мне!

Продавец удивился, но протянул сосуд Акопу Спартаковичу. Тот бережно опустил его в карман пиджака и обернулся к сестрам.

— Вы не устали, девочки? — спросил он.

— Ну что вы, дядя Акоп! Тут все так интересно! — сказала Юлька.

— Тогда позвольте предложить вам маленькое паломничество.

— Паломничество? — удивилась Аннушка. — А далеко? Папа не будет волноваться?

— Он знает, что вы со мной, и волноваться не станет. А паломничество нам предстоит не слишком далекое — в Александро-Невскую Лавру.

Они простились с продавцом, Акоп Спартакович взял сестер за руки и повел их из лавки. Они оставили машину с покупками на стоянке, с трудом уговорив Юльку положить иконы Ангела Хранителя и святой Юлии на сиденье. Они обошли площадь с памятником святому Александру Невскому посередине и направились в ворота Лавры. Акоп Спартакович при этом перекрестился, и девочки сделали то же самое. Они миновали стену старинного кладбища, куда посетителей пускали почему-то за деньги, перешли по мостику неширокую речку и подошли к собору. Войдя в храм, дядя Акоп положил три земных поклона, истово восклицая при этом:

— Боже, милостив буди мне, грешному!

— Он у тебя всегда так благочестив? — спросил Акопуса Ангел Иоанн.

— Через день, — честно ответил Акопус.

Девочки восхищенно оглядывали грандиозный храм, в котором сейчас было совсем немного народа; только в одном приделе небольшой толпой стояли молящиеся — там служили молебен.

Аннушка сказала сестре:

— Пойдем, купим свечи и поставим за здравие папы и бабушки и за упокой нашей мамы.

— Веди. Я тут ничего не понимаю.

Они купили свечки: Юлька, конечно, выбрала самые большие и дорогие, Аннушка — средние. За папу и бабушку поставили свечи Божией Матери, Спасителю и святому Александру Невскому, а за маму — к Распятию.

— Теперь мы пойдем поклониться святым мощам князя Александра Невского, русского покровителя нашего города, — торжественно объявил Акоп Спартакович, и они отправились к раке святого князя.

— А что, есть и нерусский покровитель Петербурга? — спросила по дороге Юлька.

— Да, святой апостол Петр — ведь это в честь него назван город.

— Правда? А я думала, в честь Петра Великого!

— В старой России в честь самих себя города не называли, — строго сказал Акоп Спартакович.

Трое Хранителей степенно выступали за подопечными. Возле раки с мощами стояло несколько Ангелов, а над самой ракой их вилась целая стая. Но какова же была радость Хранителей, когда среди стоящих Ангелов они разглядели и самого святого князя! Он был в старинном русском одеянии, длинном, богато расшитом, и с сияющим венцом на голове. Ангелы почтительно ему поклонились. Святой по их просьбе благословил сестер и Акопа Спартаковича.

Юлька в храме присмирела, а возле раки святого князя и вовсе оробела, что было на нее совсем не похоже. Она не спускала глаз с Аннушки и повторяла все ее движения: положила такие же земные поклоны перед ракой, благоговейно приложилась к ней и скромно отступила в сторону, уступая место другим паломникам. Отойдя от раки, сестры обнаружили, что дядя Акоп куда-то исчез. Они вышли в притвор и там стали его дожидаться.

УАкопа Спартаковича, похоже, везде были связи: он подошел к старушке, убиравшей храм, что-то ей шепнул и передал сосуд для святой воды; она взяла его и скрылась за укромной дверцей между колоннами. Через несколько минут старушка вынесла сосуд, уже наполненный святой водой, и литровую пластиковую бутылку в придачу. Потом Акоп Спартакович скрылся за другой дверью и вскоре вышел оттуда, ведя за собой молодого священника, на вид совсем юношу, невысокого, худенького и с небольшой белокурой бородкой.

— Вот эти сестрички, отец Георгий, — сказал он, подводя его к девочкам.

— Благословите, батюшка, — сказала Аннушка и склонилась перед священником, держа перед собой ладони крест-накрест. Отец Георгий благословил ее и вопросительно поглядел на Юльку.

— Здравствуйте, — вежливо ответила Юлька и протянула руку. — Меня зовут Юлия Мишина.

— Очень приятно познакомиться, благочестивая паломница Юлия, — сказал отец Георгий, пожимая ей руку. — Пришла поклониться святому покровителю нашего города?

— Я с сестрой пришла, — честно уточнила Юлька.

— Что ж, благое начало, — ласково сказал батюшка и погладил Юльку по голове. — Ты побывала в гостях у святого благоверного князя Александра Невского, а теперь я поеду к вам в гости, и мы освятим ваш дом.

— Ой, как хорошо! — просияла Аннушка. — Я уже давно хотела папу об этом попросить. Спасибо вам, дядя Акоп!

— Надо было давно ко мне обратиться, я бы все устроил, — сказал Акоп Спартакович.

— Угу, только надо было еще правильное время выбрать, когда к тебе можно обращаться: в Недокопкин день ты бы нам такое освящение устроил, что святых выноси! — заметил Ангел Акопус.

— Ну что, Акоп, едем? Времени у меня немного, — сказал отец Георгий.

За скромным худеньким священником ступал высокий статный Ангел; он был на целую голову выше других Ангелов Хранителей и намного шире их в плечах.

— Куда едем? — спросил он Хранителей из дома Мишиных.

— На Крестовский остров, в дом, который еще никогда не освящался.

— Понятно, — сказал Ангел Георгиус и поправил рукоять меча.

Сказать, что в доме Мишиных в этот день произошел скандал, все равно что назвать извержение вулкана праздничным фейерверком.

Машина со священником и святой водой еще только въехала на остров, а Крестовские бесы уже переполошились, как стая ворон перед грозой: они слетались со всех сторон, облепили деревья вдоль Петроградской улицы и Морского проспекта; с дикими воплями они кружились над машиной, пикируя на капот и пытаясь залепить крыльями ветровое стекло. Их отгоняли Хранители, летевшие низко над крышей автомобиля; Ангелы защищали своих людей и зорко следили за дорогой, чтобы не дать бесам подстроить какую-нибудь дорожную аварию — на такие пакости бесы большие мастера! Вот, кстати сказать, почему в автомобиле обязательно надо иметь иконку, и хорошо, что у Акопа Спартаковича к приборной лоске были прикреплены пять образочков. Правда, на зеркале у него висел маленький зеленый чертик — но ведь это же Акоп Спартакович!

Наконец машина въехала в ворота, и тут-то началось самое главное! С молитвой кропя святой водой все вокруг, по дорожке к дому двинулся отец Георгий; за ним шли Акоп Спартакович и девочки, все трое сияющие и мокрые — молодой священник то и дело оборачивался и кропил их «святым душем».

Над ними, распевая молитвы, летели торжествующие Ангелы Хранители, а впереди, сверкая обнаженным мечом, победно выступал грозный Ангел Георгиус.

Услыхав, что дом собираются освящать, бесы-минотавры, прижившиеся при охране, один за другим перескочили через высокий забор и попрятались в кустах на другой стороне улицы.

Вбежав на крыльцо, Акоп Спартакович гостеприимно распахнул дверь дома перед отцом Георгием. Вслед за ним вошли и девочки.

— Жанна! Ты дома? Иди скорей сюда! Мы сейчас дом будем освящать! — закричала Юлька.

Ей никто не ответил.

— Уехала куда-нибудь? — предположила Аннушка.

— Ей же хуже, — пожала плечами Юлька. — Самое интересное пропустит, потом сама жалеть будет.

А Жанна вовсе никуда не уезжала: предупрежденная бесами, она забаррикадировалась в своих новых апартаментах и лежала на кровати, накрывшись черным покрывалом и засунув голову под подушку.

Бес Жан, надо отдать ему должное, хозяйку в деле не покинул, хотя при первых же звуках молитвенных песнопений все его бородавки вспухли и стали оранжевого цвета, будто их смазали свежим соком чистотела: черный бес-яшер стал похож на гигантскую саламандру. Он лежал под кроватью Жанны, цепенея от страха и не осмеливаясь даже почесаться.

— Уж-ж-жас! Ненавиж-ж-жу! Уничтож-ж-ж-у! — слышалось из-под черной подушки.

Жан осторожно высунул голову из-под кровати. — Да не жужжи ты как оса — услышат! Они уже рядом, в спальне Мишина…

— Ой! — Жанна кувырком слетела с кровати и поползла под нее, шипя:

— Подвинься, ты, земноводное!

— Земноадное, смею заметить, — поправил ее Жан.

— Тс-с-с, саламандра!

— Сама тс-с-с, лахудра!

Они лежали рядом под кроватью, толкаясь, лягаясь, переругиваясь, и от бессильной ярости скребли когтями по паркету.

А больше всех в этот день не повезло домовому Михрютке. С утра у него было лирическое настроение. Он качался на люстре в гостиной и вспоминал незабвенные былые годы, проведенные в запушенном Исаакиевском соборе, превращенном в музей. В храме тогда не шли службы, не звучали молитвы, а он Михрютка, находясь в должности музейного домового, качался, сколько хотел, на маятнике Фуко. Злонаучный этот маятник демонстрировал суточное вращение Земли и, по заверениям экскурсоводов, будто бы тем самым одновременно доказывал отсутствие Бога. Бес-то знал, что вращением Земли, как и движением всех других светил во Вселенной, сам Бог и заведовал, но пустословие гидов ему очень даже нравилось. Эх, золотое было времечко, хорошо жилось бесам при коммунистах-атеистах! Вот бы снова храмы закрыли, священников разогнали, а людям запретили в Бога верить! И пусть бы даже они при этом и в бесов не верили — наплевать! «Оно даже и лучше, когда в тебя не верят, — размышлял Михрютка, — тут-то самая волюшка и начинается: делай что хочешь — никто тебя не заподозрит».

Когда послышалось пение священника и Ангелов, размечтавшийся домовой не успел удрать и как следует спрятаться. Услышав шаги у дверей гостиной, он прямо с люстры сиганул в камин. А отец Георгий взял да и брызнул в жерло камина святой водой! Несчастный Михрютка, ломая крылья, теряя когти, с истошным криком нырнул в дымоход, там врезался головой в закрытую заслонку и только после этого вылетел в трубу. А возле дома на него еще и быки-минотавры с рогами наперевес набросились: «Почему-му-у попы со святой водой ходят по всему-му-у на-шему-му-у дому-му-у? За что платим до-мовому-му-у?». И с каждым «му-му» рогами по Михрютке — бум-бум! И так они его отмумукали и отбумбумкали, что он еле живой от них вырвался.

Отец Георгий в сопровождении дяди Акопа, сестер и Ангелов обошел весь дом, пропустив только запертую комнату Жанны. Но бывшую ванную комнату Мишина, которой уже начала пользоваться Жанна, отец Георгий все-таки освятил. Услышав, что он вступил в нее с молитвой, Жанна взвыла и заколотилась головой о пружины кровати.

— Ты чего, хозяюшка? — спросил Жан с притворным участием. — Смотри, головку повредишь, прическу попортишь!

— А ты что, не слышишь? Элементарных удобств лишают! Теперь в туалет ходить будет страшно, а уж чтоб понежиться в ванне… Выживают проклятые девчонку из собственного дома!

— Дом пока еще не твой, хозяйка!

— Ерунда, почти мой! Ну, я им покажу…

— Не переживай. Поставишь на туалетный стол тазик, кувшин с водой…

— Ну да, как бомжиха!

— Напротив, как маркиза!

— Заткнись, ящер подкроватный!

— Ну, не вечно мне под твоей кроватью лежать, это место скоро занято будет.

— Кем это?

— Не кем, а чем — ночным горшком.

— Хвост оторву!

— А вот так не шути, хозяйка, — предупредил Жан, показывая акульи зубы, — сегодня я нервный, могу и цапнуть ненароком.

Жанна презрительно фыркнула и лягнула Жана, но дразнить больше не стала.

Освятили весь дом, после чего отца Георгия напоили чаем, и Акоп Спартакович повез его обратно в Лавру.

Вот о чем поведал бы домовой Михрютка бесу Недокопу, будь он в состоянии вести рассказ, но он не мог и двух слов связать. И вообще, он шел прятаться, когда Недокоп за ним увязался. Так вдвоем они и дошли до Лебяжьего пруда, где у Михрютки было присмотрено на всякий случай укрытие на чердаке лебединого домика. Напугав и разогнав лебединую семью, с шумом разлетевшуюся по глади пруда, забрались они на чердак, зарылись в сухую солому в самом узком месте под крышей и сразу же уснули: домовой Михрютка — чтобы оправиться от перенесенного потрясения, а ленивый бес Недокоп — просто за компанию.

Снилось Михрютке, что он снова оказался на старом месте работы, в Исаакиевском соборе, и почему-то лежит связанный под маятником Фуко, а маятник с каждым раскачиванием бьет его по боку чугунным шаром — «Бу-ум! Бу-ум!». Михрютка при этом дергался и повизгивал, не просыпаясь.

До самого ужина сестры с помощью Акопа Спартаковича вешали в красном углу киот, ставили в него иконы, прикрепляли кронштейн с лампадкой. Когда же красный угол был полностью устроен, Аннушка вынула из своей сумки портрет в деревянной рамке и попросила Акопа Спартаковича повесить его над их с Юлькой кроватью. С портрета на девочек веселыми глазами глядела молодая женщина с пышными русыми волосами.

— Это наша мама, Юленька, — сказала Аннушка.

Юлька запрыгнула на кровать, подошла к стене и долго смотрела на маму, опершись руками на стену. Потом вздохнула и сказала:

— Ладно, пойдем повесим икону в столовой.

А поздно вечером, когда обе улеглись в постель, Юлька попросила:

— Давай потушим свет, и ты мне все расскажешь про нашу маму.

— А свет зачем тушить, если ты еще не собираешься спать?

— Чтобы я могла плакать в темноте, пока ты будешь рассказывать.

— А лампадку оставим?

— Лампадку можно оставить: от нее свет тихий, он мне не помешает.

Аннушка рассказывала сестре о маме: какая она была красивая и веселая, как ее любили дети в обычной школе и в школе воскресной; как они с мамой и бабушкой ездили в паломничество на остров Залит, к удивительному старцу отцу Николаю Гурьянову; как ходили в лес за грибами и ягодами и однажды нашли в лесу зайчонка-сироту, вырастили его, а потом выпустили обратно в лес… Юлька слушала и тихонечко, чтобы не мешать рассказу, плакала.