Мацей Войтышко
      Семирамида
      Леонард Бухов, перевод с польского
      Выдающийся французский философ Дени Дидро в 1773 году посетил Россию по приглашению Екатерины II. Пьеса повествует о непростых отношениях между великим энциклопедистом и великой императрицей, об извечном конфликте между властью и прогрессивно мыслящим интеллектуалом.
      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
      ЕКАТЕРИНА II, Российская императрица
      ДЕНИ ДИДРО, философ
      МЕЛЬХИОР ГРИММ, барон, издатель
      ЕКАТЕРИНА ДАШКОВА, княгиня
      ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА, Российская императрица
      ПЕТР III, низложенный Российский император
      ГРИГОРИЙ ПОТЕМКИН, генерал
      АЛЕКСЕЙ БЕСТУЖЕВ-РЮМИН, канцлер
      МАВРА, актриса
      ГРИГОРИЙ ОРЛОВ, граф
      а также: солдаты, лакеи, придворные, крыса и собака
      Дени Дидро и Мельхиор Гримм посетили Россию в 1773-74 гг. Дидро оставался в Петербурге пять месяцев. Большая часть сведений о персонажах пьесы соответствует историческим реалиям и почерпнута из дневников Екатерины II и других литературных источников той эпохи.
      Поскольку действие пьесы разыгрывается в период с 1762 г. по 1774 г., возраст некоторых персонажей несколько изменен. Я позволил себе некоторое смещение биографии Бестужева-Рюмина, объединив ее с похожей биографией графа Панина - преемника Бестужева на посту канцлера. Остальное происходило так, как здесь описано, или с большой вероятностью правдоподобия. Работая над пьесой, я видел перед собой пустую сцену, что означает согласие с абсолютной произвольностью сценографических решений.
      Автор
      ДЕЙСТВИЕ I.
      Сцена 1.
      Дидро выходит на сцену на четвереньках. У него во рту лист салата, одет в халат. Обнюхивает пол.
      ДИДРО (жуя салат). Как они встретились? Случайно, как все.
      Как их звали? К чему вам это знать?
      Откуда прибыли? Из ближайших окрестностей.
      Куда направлялись? Да разве кто-нибудь знает, куда он направляется?
      Пауза.
      Недурное начало. Могло бы стать, например, началом рассказа об амурах философа.
      Желаете послушать историю амуров философа?
      Нет.
      Я и сам не пожелал бы ее слушать, не будь то моя собственная история.
      Я заглушал ее в себе. Унес ее с собой в могилу, не записал. Мне было велено молчать. Я молчал. Но все имеет свои границы. Даже моя деликатность. Двести пятьдесят лет. Срок немалый. Это очень долго.
      И все же я расскажу. В театре. При помощи актеров.
      Некий актер в пьесе, высмеивающей меня, ходил по сцене на четвереньках, обнюхивал землю и жевал салат. (Садится.)
      Весь Париж насмехался над Дени Дидро, прозванным Философом. Это я. Дени Дидро. Ну что ж... я, вне всякого сомнения, человек недюжинный. С этим ничего не поделаешь...
      Меня называют мудрецом, натуралистом, аскетом...
      Мудрец? Возможно. Натуралист? Вернее, - ревнитель незыблемых законов природы. Аскет? Никогда!
      Скорее - бедняк.
      Я просто оказался в нищете.
      Король заявил, что никогда не допустит моего избрания в члены Академии. Прощай, жалованье, прощай, безбедное, комфортное существование.
      Только что мне было запрещено печатать очередные тома Энциклопедии.
      Меня - энциклопедиста - лишили Энциклопедии.
      У любимой дочери не было ни гроша на приданое.
      Я оказался в нищете.
      И решил продать свою библиотеку.
      Сцена 2.
      Входит Гримм.
      ГРИММ. Не придавай этому слишком большого значения. Прочитай.
      Подает Дидро письмо. Тот распечатывает его.
      ДИДРО. От кого?
      ГРИММ. От Российской императрицы. Запахни халат!
      ДИДРО. Зачем?
      ГРИММ. Читай!
      ДИДРО. Шестнадцать тысяч ливров за мою библиотеку! С правом пользования ею до самой смерти! Просто чудо! Только ты, барон, был способен все так устроить!
      ГРИММ. Просто в Петербурге читают мою газету. Сейчас к тебе прибудет гость. Дама. Специальная посланница императрицы.
      ДИДРО. Я переоденусь...
      ГРИММ. Нет! Ни в коем случае! Лучше останься так!
      ДИДРО. Почему?
      ГРИММ. Подожди! Сам увидишь!
      ДИДРО. Она приглашает меня в Петербург! Ехать?
      ГРИММ. Разумеется.
      ДИДРО. Но я ненавижу путешествовать!
      ГРИММ. А что тут страшного? Садишься в карету и через месяц ты на месте.
      ДИДРО. Это тебе, барон, свойственна такая легкость... Ты - свой человек на всех дворах Европы.
      ГРИММ. Что ж, бывать приходится повсюду.
      ДИДРО. И в Петербурге? До тебя дошли сплетни о том, как умер царь?
      ГРИММ. Кое-что слышал.
      ДИДРО. Полагаешь, дело сомнительное?
      ГРИММ. Я? Ни в малейшей степени.
      ДИДРО. Говорят, что смерть царя...
      ГРИММ. Глубоко опечалила царицу. Она безутешна. А все остальное клевета. Как ты выразился - сплетни.
      ДИДРО. А по мне, лучше уж мгновенное и жестокое преступление, чем цивилизованный и хронический распад.
      ГРИММ. Сплетни, сплетни, сплетни. И твой приезд сгладит неприятное впечатление, вызванное этими слухами в Петербурге, в Париже, в Потсдаме.
      ДИДРО. В Потсдаме?
      ГРИММ. Великий Фридрих весьма болезненно воспринял эту смерть. Низложенный царь обожал Пруссию и прусский порядок больше всего на свете.
      ДИДРО. Эксцентричный владыка.
      ГРИММ. Эксцентричный сверх меры. Когда-то, как рассказывают...
      Сцена 3.
      Смена света. В глубине сцены стоит Петр, очень фальшиво играя на скрипке. Рядом с ним двое солдат заканчивают сооружать маленькую виселицу. Позади - макет крепости, заполненной фигурками солдатиков в таких же мундирах, как и на живых гренадерах, то есть - в форме Голштинского полка.
      ПЕТР. Я Царь, я Бог, я Высший Владыка. Каждый, кто нарушит мой приказ, должен понести наказание согласно закону. Не затем я собственными руками возвел эту твердыню, чтобы враг ее изменнически разрушил! Столь подлое преступление не должно остаться безнаказанным. Отмщение неминуемо наступит! (К солдату.) Клетку сюда!
      Солдат подает клетку с большой живой крысой.
      (К крысе.) Итак, ты видишь, ничтожная крыса, что заслуженной кары тебе не избежать.
      А самый доблестный из всех моих легавых, зоркий и мудрый Фаворит, за то, что поймал тебя в дыре под окном, будет мной пожалован орденом Святого Владимира третьей степени с лентой. Смирно! На караул!!! Ввести Фаворита!
      Один из слуг вводит собаку, другой трубит в рог.
      Фаворит! Сидеть!
      Любезный мой пес! Ты достоин этого отличия больше, чем многие из тех ничтожеств, которых осыпает наградами моя тетушка, милостиво нами правящая государыня Елизавета. Прими сердечные поздравления, а также эту чудесную баранью кость. (Подает собаке кость, ударяет ее шпагой по лапе и вешает на шею орден.) Вывести!
      Солдат выводит собаку и возвращается.
      А тебя, жалкая крыса, мне нисколько не жаль. Мало того, что ты сожрала двух солдат, так еще и обгадила всю комнату. К тому же я не замечаю в тебе ни малейших признаков раскаяния. Посему - просьба о помиловании отклоняется. Приступить к исполнению!
      Один из солдат отбивает дробь на барабане, другой достает из клетки крысу.
      Повесить!
      Солдату следует выполнить приказ так, чтобы в петле повисла не настоящая крыса, а кукла, ее изображающая, которая, однако, должна некоторое время дергаться, по возможности естественно.
      И вновь правосудие восторжествовало.
      Начинает снова играть на скрипке.
      Сцена 4.
      ДИДРО (один). Ехать или не ехать? Необходимо все взвесить.
      С одной стороны...
      С другой стороны...
      Поеду!
      Возможно, там во мне нуждаются больше, чем я допускаю?
      Не поеду.
      Творческий разум беспорядочно мечется. Разум методический упорядочивает. Я обладаю разумом и творческим, и методическим одновременно.
      Так ехать? Или не ехать?
      Гримм входит, сопровождая княгиню Дашкову.
      ГРИММ. Княгиня! Господин Дидро только что прочитал послание императрицы. Он ошеломлен! Он в полной растерянности! Разреши представить княгиня Екатерина Дашкова, близкая приятельница императрицы, ее посредница в делах искусства и науки.
      ДАШКОВА. Для меня, скромной читательницы ваших произведений, пожать руку бессмертного - необыкновенное событие.
      ДИДРО. Я поистине робею. Вы извините мой домашний наряд?
      ДАШКОВА. Но ведь мне говорили, что в этом шлафроке вы посещаете самые изысканные салоны. Я была бы разочарована, застав вас в костюме.
      ГРИММ. Он не расстается с этим одеянием.
      ДИДРО. Приятно слышать, что я вас не разочаровал.
      ГРИММ. А недавно мой друг сделал еще шаг вперед - он позировал художнице для своего портрета. И вдруг предстал перед ней обнаженным!
      ДИДРО. Нет, нет! Я разделся только до пояса. Не мог смотреть, как мадемуазель Теобаре мучается, стараясь разглядеть под тканью контуры мышц.
      ДАШКОВА. Мы с императрицей регулярно читаем "Литературную корреспонденцию", и в ней - вашу мастерскую критику произведений живописи. Шарден, Верне... Грез... Ваш утонченный вкус во всем, что связано с искусством, - еще одна из причин, по которой я имею честь пребывать здесь. Мы давно ожидаем вашего визита.
      ДИДРО. Приглашение императрицы - величайшая честь для меня. Однако сейчас мне будет трудно оставить Париж. Все свое время я отдаю работе над Энциклопедией. Даже не публикую некоторые свои труды, лишь бы не повредить этому предприятию. Я стал собственным узником, которому надлежит быть осторожным, чтобы не оказаться в тюрьме.
      ДАШКОВА. Да кто же осмелится заключить вас в тюрьму? (Смеется.)
      ГРИММ. Вам, княгиня, может показаться невероятным, но господин Дидро провел в тюрьме сто два дня.
      ДАШКОВА. В самом деле?
      ГРИММ. Для вас, русских, судебное преследование человека за его взгляды или публичное сожжение книги под названием "Философские мысли" - поистине немыслимо! Нам известно традиционное преклонение Востока перед силой разума.
      ДАШКОВА. Господа, до недавних пор и у нас случались ужасные дела. И мы имели повод стыдиться. Но - оставим это. Мы, русские, как вы, барон, справедливо заметили, от природы наделены истинным даром отличать добро от зла. Именно потому наш народ повсеместно дарит столь искренним обожанием императрицу Екатерину Вторую.
      ГРИММ. Семирамиду Севера, как справедливо титулует ее Вольтер. Божественную Афину! Пальмиру Востока!
      ДИДРО. Прошу вас еще раз лично передать императрице выражение моей признательности. Будьте добры, расскажите ее величеству, что я в крайнем отчаянии из-за того, что вынужден сейчас оставаться в Париже.
      ДАШКОВА. Может быть, вы, сударь, опасаетесь, что Петербург лишен чего-то, чем обладает Париж? Напрасно. Так что не надейтесь, что мы легко от вас отступимся. Ждите новых приглашений. Императрица вами просто очарована. И весьма рада тому, что стала владелицей вашей библиотеки, хоть и испытывает теперь некоторую озабоченность...
      ДИДРО. Озабоченность?
      ДАШКОВА. Императрица поручила мне спросить: не находите ли вы, что для вашей библиотеки необходим библиотекарь?
      ДИДРО. Библиотекарь? Но к чему? Я сам - собственный библиотекарь!
      ДАШКОВА. Именно такого ответа ожидала императрица. Моя государыня просит извинить, что не подумала об этом раньше и шлет вам двадцать пять тысяч ливров в качестве жалованья библиотекаря. Она просит считать эту сумму вашим вознаграждением за ближайшие пятьдесят лет.
      Подает документ.
      Вот вексель. Могу ли я просить вас удостоверить подписью его получение?
      Дидро подписывает.
      ГРИММ. Согласись, что это приятный сюрприз.
      Восхищенный Дидро только разводит руками.
      Не откажите мне в любезности, княгиня, расскажите в Петербурге, что я, барон Гримм, зная Дидро уже двадцать лет, его издатель и друг, впервые вижу как он онемел. Как Дидро не находит, что сказать!
      ДИДРО. Воистину! Я потрясен!
      ГРИММ. Жалованье за пятьдесят лет - даже для бессмертного неплохой задаток, не правда ли?
      Дидро снова жестами выражает свое удивление и восхищение.
      ДАШКОВА. Кроме того, императрица просит вашего согласия стать ее советником в делах приобретения произведений французских мастеров, которыми она желает украсить новые дворцы Петербурга. В этих письмах вы найдете подробности.
      Дашкова передает письма.
      Дидро, не раздумывая, хоть и несколько бестактно, тут же приступает к их чтению.
      ГРИММ. Сегодня буду ходить по городу и рассказывать - я видел счастливого человека! Чудный ангел с Востока опустился к стопам мудреца в шлафроке и переменил его судьбу.
      ДАШКОВА (к Дидро). Не откажите посетить меня завтра утром в посольстве и сообщить ваш ответ. Это важно. В моем распоряжении всего несколько дней, а нам еще предстоит совместно сделать немало покупок. Фике желает по возможности скорее украсить картинами и скульптурами новое здание дворца Эрмитаж.
      ДИДРО. Фике?
      ДАШКОВА. Так ласкательно называли государыню в детстве. Я позволила себе подобную фамильярность, зная, что нахожусь среди друзей.
      ГРИММ. Разумеется, княгиня. Трогательность, с которой вы говорите о вашей государыне, покоряет наши сердца, отныне они принадлежат вам обеим. Добро и красота, излучаемые вами, делают вас самым прелестным послом в мире. Подобной дипломатии покорится любой мужчина.
      ДАШКОВА. Ваши слова, барон, подтвердятся делами, если мы все увидимся в Петербурге. И чем скорее, тем лучше. Ах, да! Чуть не забыла. Третьего дня я купила в салоне картину: пастух и девица. Каково ваше суждение о художнике? Весьма милый, правда?
      ДИДРО. Буше? Эта карамель? По мне тогда уж лучше Ватто. В нем есть хоть чуточка правды.
      ДАШКОВА. Все правда и правда! Правду вы видите повсюду вокруг себя. И что вам с того, если искусство выглядит слаще, чем жизнь?
      ДИДРО. Меня мутит.
      ДАШКОВА. Как может мутить от того, что гармонично, ярко, мило. Действительность редко бывает приятной.
      ДИДРО. Я предпочитаю обыденность и натуральность со скрытой в них внутренней драмой.
      ДАШКОВА. Вы себе не представляете, как тягостно жить во дворце, на стенах которого развешены внутренние драмы.
      ДИДРО. У меня нет дворца.
      ДАШКОВА. В этом все дело. И потому вы должны ехать со мной. Отправляемся через неделю. А по возвращении построите себе дворец. Прошу вас, сударь, начинать сборы. А я тем временем куплю и то, что выбрали вы, и то, что понравится мне. Так будет вернее. Желаю здравствовать, господа.
      Дашкова выходит, ее провожает Гримм...
      ДИДРО. Неплохой задаток... Так ехать или остаться? Советник императрицы. Я уполномочен творить благодеяния. Могу порекомендовать императрице любую скульптуру, любую картину. Утащить ее прямо из-под носа у самого короля Франции!
      Шутка сказать!
      Пошлю в Россию Фальконе. Самого талантливого скульптора в Париже. Да что Париж! Во всей Франции. Пусть ваяет для нее Диану, Аполлона! Или конную статую Петра!
      Неплохая идея...
      Ехать или не ехать?
      Жалованье за пятьдесят лет вперед...
      Ехать.
      Хотя... Кто желает, чтобы ему верно служили, не должен платить вперед.
      Это нерассудительно.
      Остаться.
      Ехать, остаться, остаться, ехать.
      И я решился: поездку отложить. Тянуть время. Беседовать. В отдалении друг от друга. Таково мое решение - отложить поездку и начать диалог. Почтовый научный флирт на расстоянии. Эпистолярный роман.
      Сцена 5.
      ЕКАТЕРИНА. Что такое философ?
      ДИДРО. Это самозаводящиеся часы. Машина, которая раздумывает над своими движениями.
      ЕКАТЕРИНА. Как вы работаете, господин Дидро?
      ДИДРО. Прежде всего - думаю, не сможет ли кто-нибудь сделать предложенную мне работу вместо меня и лучше, чем я. При малейшем подозрении, что есть некто, более способный справиться с этой задачей, я отсылаю работу ему.
      ЕКАТЕРИНА. Во что вы верите?
      ДИДРО. В силу энтузиазма и могущество науки.
      ЕКАТЕРИНА. Как быть счастливым?
      ДИДРО. Достаточно быть разумным.
      ЕКАТЕРИНА. Что есть благо?
      ДИДРО. То, что приятно.
      ЕКАТЕРИНА. А высшая ценность?
      ДИДРО. Разве существует для человека более высокая ценность, чем наслаждение?
      ЕКАТЕРИНА. Прошу вас непременно приехать. (Исчезает.)
      Сцена 6.
      ДИДРО. И я поехал.
      Спустя десять лет. Тянуть дольше было неловко. К тому же Франция поручила мне деликатную миссию. Воспользовавшись оказией. Приятное с полезным...
      Чарующее путешествие: восемь недель, не вылезая из кареты.
      Желудок...
      Кости...
      Голова...
      Самое приятное, что я увидел в пути, были ноги некой трактирщицы в Мемеле. Она даже пробудила во мне поэтическую жилку:
      Заехав в Мемель, я в трактире ел селедку.
      Там подавала мне ее красотка.
      И хоть селедкой я пропах после обеда,
      Все ж знал, что на красотке той проедусь.[1]
      Сцена 7.
      Екатерина, Дидро, Бестужев, придворные.
      ЕКАТЕРИНА. С каких это пор российско-турецкие договоры пишутся под диктовку французов? По какому праву французское правительство навязывает мне свои решения? Войну с Турцией выиграла Россия, и она назначит условия мира. Неужели только потому, что я - женщина, меня готов оскорбить даже философ и друг
      ДИДРО. Не знаю, что и ответить. Ведь это всего лишь проект договора... Они рассчитывали, что...
      ЕКАТЕРИНА. Что я уступлю твоим увещаниям и приму французские предложения! Великий философ и весьма привлекательный мужчина, конечно же, с легкостью переубедит бабу, влюбленную в его творчество!
      ДИДРО. Ваше величество! Поручение принца д'Эгильона я не мог не принять! Для меня это могло окончиться Бастилией!
      ЕКАТЕРИНА. Имея выбор между тиранией своего министерства и уважением к женщине, ты предпочел страх перед министерством!
      ДИДРО. Государыня! Я готов собственными руками порвать и сжечь этот злосчастный проект!
      ЕКАТЕРИНА. Нет нужды! Я порву его сама! А тебе достаточно сообщить об этом своим патронам по возвращении в Париж. (Рвет и бросает в огонь документ.) И прошу не рассчитывать, что посредством своего мужского обаяния, тебе удастся склонить меня к изменению границ, оплаченных кровью моих солдат. (К Бестужеву.) Будьте любезны, граф, ответить французскому министерству, что мы благодарны за их благожелательные идеи.
      БЕСТУЖЕВ. Слушаюсь, ваше величество!
      Екатерина, Бестужев и придворные выходят.
      Сцена 8.
      ДИДРО. Так она меня встретила. За каким дьяволом вез я тот договор? Тащился два месяца, чтобы меня сразу же отчитали. Когда Вольтер прибыл в Потсдам, Фридрих Прусский, этот скряга, устроил торжества с фейерверком и большим военным парадом. Меня же проводили в нетопленую комнату и едва дали время на разборку багажа. Я даже не успел разложить книги...
      Сцена 9.
      ЕКАТЕРИНА. Дидро, ведь в глубине души ты женщин ненавидишь, признайся.
      ДИДРО. Государыня, твое обвинение меня оскорбляет.
      ЕКАТЕРИНА. Разве это не лицемерие, философ? Ты, как будто, вступаешься за женщин, но в действительности - пренебрегаешь ими. Хрупкость называешь несовершенством, темперамент считаешь отсутствием рассудительности, наконец склоняешь нас к податливости, утверждая, что таковы законы природы.
      ДИДРО. Никогда не говорил я ничего подобного!
      ЕКАТЕРИНА. Неужели я ослышалась? Или невнимательно читала твои произведения? Ты с таким наслаждением постоянно подчеркиваешь различия между женскими и мужскими сокровищами.
      ДИДРО. А разве их нет?
      ЕКАТЕРИНА. Желала бы я знать, сколько этих самых дамских сокровищ ты познал, чтобы судить столь уверенно?
      ДИДРО. Государыня, несмотря на почтенный возраст, отвечу - не столько, сколько хотелось бы. Не так уж много...
      ЕКАТЕРИНА. Как ты думаешь, философ, сколько женщин живет в России? Да и на всем земном шаре?
      ДИДРО. Не знаю, мадам, наверное, миллионы...
      ЕКАТЕРИНА. Миллионы. И при столь ничтожном опыте ты позволяешь себе судить о миллионах. Разве это научный подход?
      ДИДРО. Мадам...
      ЕКАТЕРИНА. А эти шуточки, которые ты себе позволяешь в своей книжонке "Нескромные сокровища", относительно женской фальши, алчности, расчетливости!
      ДИДРО. Но, государыня, я тебе тот роман не посылал!
      ЕКАТЕРИНА. Разумеется, не посылал! Мне пришлось добывать его втайне, даже от автора. Еще одно доказательство двуличности твоего отношения к женщинам, а в особенности - ко мне.
      ДИДРО. Нет, нет, нет! Ваше величество!
      ЕКАТЕРИНА. Прошу, не титулуй меня величеством. В твоих устах это отдает насмешкой.
      ДИДРО. Мадам! Я всегда говорил, что у меня - сто обличий. Не все я показываю охотно. Я не стал посылать тебе те скабрезные рассказы, боясь, что обижу тебя, в особенности из-за обилия в них намеков на французский двор...
      ЕКАТЕРИНА. И на французские болезни!
      ДИДРО. Что же до моего истинного отношения к женщине, то оно исполнено уважения и глубочайшего почитания. Фривольность в высказываниях о противоположном поле вовсе не означает пренебрежения или ненависти!
      ЕКАТЕРИНА. Не верю! Не верю! Я способна отличить фальшивое почтение от подлинного. Я женщина, не забывай об этом.
      Сцена 10.
      Дидро, Гримм.
      ГРИММ. Не стоит унывать, Дидро. Первое впечатление нередко обманчиво.
      ДИДРО. Не стоит унывать, говоришь? После такой встречи? Она же глумится надо мной!
      ГРИММ. Не придавай значения. Уже завтра она переменится.
      ДИДРО. Сомнительно. Она пренебрегает моими работами. Назвала меня лицемером! Как все это вяжется с комплементами, которыми она осыпала меня в письмах?
      ГРИММ. Ты должен ее понять. Будущий муж глумился над ней еще до свадьбы, а потом несколько лет не пользовался своими супружескими правами... Из-за незначительного физического недостатка, который легко устранялся. Но она об этом не знала. И с той поры каждого мужчину подозревала в равнодушии. Пока кто-нибудь не доказывал ей обратного... Попытайся добиться ее благосклонности.
      ДИДРО. Ты так считаешь? Неужели?..
      ГРИММ. Я нахожу, что у тебя есть шансы...
      ДИДРО. Шансы?
      ГРИММ. Шансы завоевать ее. Постарайся.
      ДИДРО. Думаешь, она легко перейдет от негодования к благосклонности? От гнева к улыбкам? Подобно актрисе?
      ГРИММ. Она и есть актриса. И какая! Не будь она актрисой, не стала бы императрицей. Если бы ты знал, как пятнадцать лет тому назад... после первых родов, она очнулась во дворце совсем одна. Всеми оставленная. Даже прислуги возле нее не было...
      Сцена 11.
      Екатерина входит из-за боковой кулисы, волоча за собой по полу покрывало с постели, она пытается кого-нибудь позвать, хлопает в ладоши, падает.
      Входит Бестужев.
      БЕСТУЖЕВ. Боже всемогущий! Ваше высочество... Прошу меня извинить. Но здесь нет никого, кто бы обо мне доложил, а я хотел как можно скорее принести вам от имени ее величества самые искренние поздравления с благополучным разрешением от бремени и вручить сей скромный дар.
      ЕКАТЕРИНА. Что это?
      БЕСТУЖЕВ. Бриллиантовое колье и серьги, ваше высочество.
      ЕКАТЕРИНА. Я родила девочку или мальчика?
      БЕСТУЖЕВ. Как же это? Вы не знаете?
      ЕКАТЕРИНА. Я была без чувств, когда унесли дитя. Все громко кричали, больше ничего не помню.
      БЕСТУЖЕВ. У вас девочка.
      ЕКАТЕРИНА. Почему она не здесь?
      БЕСТУЖЕВ. Государыня, заботясь о здоровье новорожденной, распорядилась перенести ее к себе во дворец. По совету медиков.
      ЕКАТЕРИНА. Каких медиков? Где моя мать?
      БЕСТУЖЕВ. Медиков ее императорского величества. Ваша матушка пребывает у себя, ваше высочество, по приказу императрицы.
      ЕКАТЕРИНА. Моя мать попала в немилость?
      БЕСТУЖЕВ. Есть разные взгляды на то, как ухаживать за новорожденными.
      ЕКАТЕРИНА. Понимаю. Спасибо.
      БЕСТУЖЕВ. Зная ваш разум и силу воли, уверен, что вы, ваше высочество, превозможете все трудности и не предадитесь печали.
      ЕКАТЕРИНА. Благодарю.
      Бестужев опускается перед ней на колени.
      БЕСТУЖЕВ. Хочу лишь добавить: я желал бы служить вам до последнего вздоха и надеюсь, что после долгого правления нашей государыни, вы сумеете изменить облик страны.
      ЕКАТЕРИНА. Ваше сиятельство, если кормило власти окажется в ваших руках, можно быть спокойным за Россию.
      БЕСТУЖЕВ. Верю, что в будущем мне будет позволено послужить вам своим опытом.
      ЕКАТЕРИНА. Спасибо, граф! Я высоко ценю ваши слова. И не забуду этой минуты. И о вас не забуду.
      Сцена 12.
      ПОТЕМКИН. Верить ли глазам своим! Господин барон Гримм!
      ГРИММ. Генерал Потемкин! Не на войне?
      ПОТЕМКИН. Воротился на перекладных! Чтобы приветствовать вас! Добро пожаловать снова в Петербург!
      ГРИММ. Разрешите, сударь, представить вам - мой друг - знаменитый философ, Дени Дидро.
      ПОТЕМКИН. Неужели! Собственной персоной? Систематик?
      ДИДРО. Систематик?
      ПОТЕМКИН. Так я вас называю. Система, которую вы ввели - пальчики оближешь!
      ДИДРО. Что за система?
      ПОТЕМКИН. Ну та... Уж до того пришлась мне по вкусу, что наизусть помню: у женщины добродетельной душа живет в сердце или в голове, и больше нигде. У женщины ласковой - обычно в сердце, но иногда в сокровище. У женщины чувственной - то в сокровище, то в глазах. А уж распущенная женщина - это такая, у которой душа помещается в сокровище и никогда его не оставляет.
      ДИДРО. Вы читали мою книгу?
      ГРИММ. Вот видишь? Какая слава!
      ПОТЕМКИН. Если честно, не читал. Друзья рассказали. А братья Орловы читали, им княгиня Дашкова посоветовала. Но книга несомненно превосходная! И еще тот фортель с просверливанием дыр в ягодице! Откуда вы только берете такие идеи?
      ДИДРО. Стараюсь по мере возможности.
      ПОТЕМКИН. У вас прекрасное перо!
      ДИДРО. Благодарю.
      ПОТЕМКИН. А вы, господа, слышали, как Орлов стрелял в Москве по воробьям?
      ГРИММ. Нет.
      ПОТЕМКИН. Он напился и начал стрелять. Тут выбегает соседка, что напротив, Кукулина, миленькая такая бабенка, и кричит: "Вы мне всех детей перестреляете!" А Гриша ей: "Ничего страшного, в крайнем случае наделаю вам новых!"
      Вас не обидит, господа, если я спрошу, с какой стороны вы вошли во дворец? Из парка или с фасада?
      ГРИММ. С фасада.
      ПОТЕМКИН. И никаких осложнений с караулом не было?
      ГРИММ. Несущественные. Они не понимают по-французски, но все же впустили нас.
      ПОТЕМКИН. Приходил кто-нибудь старший чином?
      ГРИММ. Нет, они сами все сообразили.
      ПОТЕМКИН. Вот как? Извините, пойду подучу их французскому.
      Выходит.
      ДИДРО. Что случилось?
      ГРИММ. Они здесь на особом положении. Война. Приходится быть внимательным, чтобы первый встречный казак не имел слишком легкого доступа к государыне.
      ДИДРО. Он тех солдат накажет?
      ГРИММ. Насколько я знаю генерала Потемкина, они просто получат по морде. Он человек непосредственный.
      ДИДРО. Я уж боялся, что из-за нас у них будут неприятности.
      Оба выходят.
      Сцена 13.
      ЕЛИЗАВЕТА. Принимать поздравления - ваша обязанность. Вы представляете императорскую семью. Не следует забывать, что все наши поступки становятся пищей для пересудов. Их обсуждают и трактуют на все лады. Мы не можем вести себя на манер частного лица, подчиняясь собственной прихоти. Почему вчера вас не было на благодарственном молебне?
      ЕКАТЕРИНА. Ваше императорское величество, у меня были вторые роды, очень трудные. Я еще очень слаба. К тому же, меня замучил флюс.
      ЕЛИЗАВЕТА. Вас замучила ипохондрия. На этот раз вы, благодарение Господу, родили сына и должны быть счастливы.
      ЕКАТЕРИНА. Так оно и есть. Но у меня, к сожалению, слишком мало сил, чтобы радоваться.
      ЕЛИЗАВЕТА. Вы тратите гораздо больше сил на пустые переживания. Мы устраиваем балы, маскарады, иллюминации, служим обедни и велим звонить в колокола. Родился наследник престола. А вы будьте любезны проявлять радость оттого, что вам выпала честь стать его матерью.
      ЕКАТЕРИНА. Моя радость безмерна, ваше величество. Я горда тем, что дала России цесаревича.
      ЕЛИЗАВЕТА. И если в следующий раз вам придет в голову блистательно отсутствовать на благодарственном молебне, советую сначала трижды подумать.
      ЕКАТЕРИНА (падает на колени). Государыня! Виновата! Но я боялась, что упаду в обморок, боялась удушья от кадильного дыма.
      ЕЛИЗАВЕТА (поднимает Екатерину). Не надо истерик. Вам следует владеть собой. Избегать проявления чувств. Разве я повысила голос, разве кричала? Я лишь деликатно обратила внимание на неправильность вашего поведения. Только и всего. И прошу заметить, я даже не задала вам вопрос, который смог бы привести вас в замешательство: вы уверены, что цесаревич - плоть от плоти вашего супруга? Моего племянника?
      ЕКАТЕРИНА. Ваше императорское величество...
      ЕЛИЗАВЕТА. Попрошу не перебивать. Я этого не терплю.
      ЕКАТЕРИНА. Извините.
      ЕЛИЗАВЕТА. Я не требую объяснений по сему поводу. Но если речь идет о соблюдении этикета, потрудитесь принять к сведению, что есть обязанности, пренебрегать которыми недопустимо.
      ЕКАТЕРИНА. Слушаюсь.
      ЕЛИЗАВЕТА. Я рада нашему взаимопониманию. Ах да, чуть не забыла - князь Салтыков отправляется с нашим посольством в Швецию. Будьте любезны принять это решение со спокойствием. И не выказывать недовольства.
      ЕКАТЕРИНА. Хорошо, ваше величество.
      ЕЛИЗАВЕТА (живо, лучезарно). Вы на меня посмотрите - на мне все заботы о державе. Но разве вы замечали хоть раз, чтобы я утрачивала душевное равновесие?
      ЕКАТЕРИНА. Нет, ваше величество.
      ЕЛИЗАВЕТА. И хоть я несколько старше вас, спокойно переношу кадильный дым во время обедни.
      ЕКАТЕРИНА. Понимаю, ваше величество...
      ЕЛИЗАВЕТА. Что вы будете делать, когда не станет меня? (Выходит.)
      ЕКАТЕРИНА (закрывает глаза и сжимает кулаки). Я должна все выдержать! Выдержать! Выдержать... (Выходит.)
      Сцена 14.
      Входит Петр, держа в руках куклу - прусского солдата, - насаженную на палку. Следом за ним входят несколько придворных, среди них Потемкин, Орлов и Дашкова.
      ПЕТР. Желаете кое-что посмотреть? Желаете? Идемте!..
      Просверливает буравом небольшие отверстия в двери. Затем манипулирует куклой, которая будто бы идет, прикладывает глаз к отверстию и, как бы пораженная, отскакивает.