Лысеющий молодой человек с меланхоличным лицом сказал:
      - На днях был я в одной компании. Там как раз зашел разговор об этом практиканте. - Он умолк, закрыв глаза.
      - Ну, а дальше? - спросила брюнетка. - Ефим, проснись! Что за несчастье, вечно спит на ходу! О чем был разговор?
      Ефим чуть приоткрыл глаза.
      - Говорили, что у него не было никаких документов, даже паспорта. И что у него нет даже фамилии, одно имя.
      - У Ефима всегда захватывающе интересная информация, - сказала баскетболистка. - На уровне гадательной книги Мартына Задеки. Без документов отдел кадров никого не оформляет. А что нет фамилии, так и у римских императоров не было фамилий.
      - Были у них фамилии, - сказал обладатель водолазки.
      - Нет, не было.
      - Ой, девочки, знаете что? Надо Аню Беликову спросить, она, по-моему... - И, понизив голос, брюнетка принялась шептать что-то баскетболистке.
      Г л а в а  ш е с т а я
      "Я - ЗЕМЛЯНИН"
      Я посмотрел в ту сторону, куда он
      показывал, и увидел гигантских косматых
      чудовищ. По сравнению с ними волны, на
      которых я катался сегодня, казались просто
      рябью.
      Д. Л о н д о н. Путешествие на "Снарке"
      Институтские коридоры! Потемневший от времени, скрипучий паркет, гул голосов и всплески смеха, клубы табачного дыма, причудливыми туманностями завивающиеся вокруг строгих коридорных лампочек.
      Раннее утро. Шумными стайками тут и там собираются эмэнэсы - младшие научные сотрудники, взбудораженные вчерашним футболом, до краев наполненные положительными эмоциями. И уже несутся выкрики, экспансивные, но незлобивые: "Сапог! Куда ты смотрел? Не был Бурчевский в офсайте, когда Тимофей отыграл ему..." Ссорятся, дерзко блестя очками, Марк и Аркаша, но ссора эта, как вы понимаете, пустяковая: спустя пять минут они дружно пройдут к своим столам.
      Младшие научные сотрудницы прогуливаются, взявшись под руку. О чем они говорят? Трудно уловить: говорят они все сразу, одновременно, то и дело понижая голоса до шепота. Все же по случайным обрывкам фраз можно понять, что речь идет о товарах массового потребления и устройстве детей в детские садики, о кастрюле-скороварке и об отсутствующих в данную минуту приятельницах.
      Затем в коридоре появляются старшие научные сотрудники. Завидев их, эмэнэсы, подобно матросам, застигнутым сигналом боевой тревоги, разбегаются по своим постам, то бишь отделам и лабораториям. Старшие немного задерживаются в коридоре, чтобы обменяться мнениями о назначениях и перемещениях, о публикациях и диссертациях. Немножко футбола, один-два анекдота - и с последними трелями звонка старшие скрываются за дверями своих кабинетов.
      Коридоры пустеют: с восьми до двенадцати - период, именуемый "творческим временем". В этот период в институт не допускаются посетители, нельзя ходить из комнаты в комнату. И все же... все же посетители понастырнее проникают в институт. И все равно по коридорам ходят, потому что невозможно втиснуть в жесткие рамки распорядка функции живых организмов. Бродят отдельные курильщики, коим не разрешают дымить в отделах.
      Пятиминутная физкультпауза. Коридоры наполняются сотрудниками, а также музыкой и командами, записанными на пленку: "Ноги - на ширину плеч, руки вперед..." Сотрудники и сотрудницы приседают в меру своего возраста и служебного положения и поднимаются, и на многих лицах можно увидеть благодушные улыбки, и можно услышать остроумные замечания в адрес сотрудников, чьи фигуры препятствуют грациозности движений. После бега на месте, сотрясающего межэтажные перекрытия, коридоры снова пустеют.
      Незадолго до перерыва появляются девушки из буфета с корзинами, в которых строгая белизна кефира так славно гармонирует с легкомысленной желтизной сдобных булочек. Навстречу призывным возгласам дев-кефироносиц выскакивают из комнат сотрудники порезвее...
      Мы не станем описывать коридоры во время обеденного перерыва. Желающих получить представление об этом мы отсылаем к известной книге Гаруна Тазиева о вулканах. Добавим только, что футбол и скороварки отнюдь не единственные темы коридорных разговоров. Здесь происходит постоянный обмен научной информацией между исполнителями различных тем. И немало открытий, если докопаться до их истоков, рождено именно в институтских коридорах. Хотите верьте, хотите нет, но это так.
      ...По институтскому коридору шел главный бухгалтер. В белой сорочке с черным галстуком, в просторных брюках, он не шел, а шествовал, держа кончиками пальцев тонкую папку, с достоинством неся свой круглый живот. Мельком поглядывал он на номера комнат, и каждый номер в его сознании был связан с номером темы, которая там разрабатывалась, а номер темы, в свою очередь, - со статьями расходов. Главбух вежливо отвечал на приветствия встречных штатных единиц, и каждое "Здрасте, Михаил Антоныч" вызывало в его тренированной памяти точные сведения об окладе, размере последней премии и о выполнении плана освоения средств. Работникам преуспевающих отделов Михаил Антонович даже улыбался, соразмеряя, впрочем, уровень поднятия уголков губ с экономическими показателями.
      Неотвратимый, как лазерный луч, главбух прошел к директорской приемной и скрылся за дверью.
      - Здрасте, Михал Антоныч, - пропела Нина Арефьева, отрываясь от пишущей машинки.
      - Здравствуйте, Ниночка. Вера Федоровна у себя? - спросил главбух, одновременно приводя в действие дверную ручку.
      Вера Федоровна была не одна. За приставным столом сидели Грушин, Нонна Селезнева к этот практикант-иностранец, о котором ходило по институту столько слухов.
      - Присядьте, Михал Антоныч, мы скоро кончим, - сказала директриса, дымя длинной сигаретой. - Продолжайте, Нонна.
      - Собственно, у меня все. - Нонна аккуратно укладывала в папку кипу листков. - Если мы сохраним взятый темп, диссертация будет готова через месяц.
      - Ну что ж, рада слышать. Так и надо поступать с неприятными работами - быстрее их кончать, к чертовой бабушке.
      Прищурившись, Вера Федоровна наблюдала за тем, как Ур наливал себе в стакан газированную воду из сифона.
      Практиканта она уже не раз видела, но на совещание вызвала впервые. Любопытно было посмотреть вблизи на этого сотрудника, о математических подвигах которого директриса была наслышана. Пока Нонна докладывала о состоянии работы по оказанию помощи знатному диссертанту, Ур громко зевал и возил под столом ногами. Без разрешения взяв с директорского стола сифон, беспрерывно пил газировку.
      Вере Федоровне захотелось услышать его голос, и она спросила:
      - Где вы обучались физике и математике? Я к вам обращаюсь, товарищ... э... товарищ Ур. Вы слышите?
      - Я слышу.
      Ого, вот это голосок!
      - Если слышите, то ответьте, - сказала Вера Федоровна и добавила: Пожалуйста.
      - Я учился далеко отсюда.
      - В Англии? - прищурилась директриса. - В Америке?
      - Нет. - Ур снова подставил стакан и нажал на рычажок, но сифон только издал жалкое шипение.
      - Понимаю, - сказала Вера Федоровна несколько раздраженно. - Чтобы начать разговаривать, вам нужно выдуть не два литра газировки, а четыре.
      - Вера Федоровна, он что-то не в духе сегодня, - быстро сказала Нонна. - Мне с трудом удалось привести его сюда, он терпеть не может совещаний.
      - А я их очень люблю, - повысила голос директриса. - Хлебом меня не корми, а дай посовещаться. К вашему сведению, товарищ Ур: я бы хоть сегодня бросила этот кабинет и ушла в плавание. Я больше половины жизни провела в море, и только мои научные заслуги усадили меня в это кресло. Впрочем, что ж вам объяснять... - оборвала она сама себя. И - официальным тоном: - Совещание закончено. В ваших же интересах, Нонна, быстрее закрыть работу по оказанию помощи диссертанту. Чем скорее кончите, тем больше вероятности, что вы уйдете в океан.
      - В океан? - Нонна просияла. Это было так неожиданно, как если бы в нежилом доме вдруг разом распахнули все окна и двери. - Вера Федоровна, разрешена экспедиция?
      - В принципе - да. В декабре отправится в плавание исследовательское судно "Миклухо-Маклай". Пиреев обещал выхлопотать несколько мест для нашей тематической группы. Только не кидайтесь меня целовать, Нонна, не люблю я это. - Вера Федоровна зажгла настольную зажигалку и прикурила новую сигарету. - Слушаю вас, Михал Антоныч, - сказала она главбуху.
      Это означало, что остальные могут уйти. Грушин бросил Нонне: "Пошли", - и легким шагом вышел из кабинета. Нонна, однако, замешкалась перекладывала листки в папке, возилась с завязками. Ур разглядывал большой глобус, стоявший на отдельном столике. Глобус был не простой. Океаны, вырезанные из листовой меди, были наклепаны на него. Внутри глобуса помещался соленоид, создававший магнитное поле.
      Тем временем Михаил Антонович докладывал с неизменной своей обстоятельностью:
      - В институте, Вера Федоровна, большой перерасход электроэнергии. Вот извольте взглянуть. - Он положил на директорский стол листок. - Третий месяц подряд выходим за пределы лимита, и переплата, как видите, возрастает.
      - Что вы смотрите на меня такими глазами? Я свою тереллу, директриса кивнула на глобус, - уже полгода не включала.
      - Разумеется, я не говорю лично о вас, Вера Федоровна. Более того: понимаю необходимость экспериментов. Но такого перерасхода допустить никак не могу. Электричество денег стоит...
      Тут плавная речь главбуха была прервана самым бесцеремонным образом.
      - Вы платите деньги за электричество? - спросил Ур своим гулким голосом.
      Михаил Антонович кинул на него неодобрительный взгляд.
      - Платим по утвержденному прейскуранту отпускных цен на электроэнергию для промышленных предприятий, - сказал он сухо. И добавил не без иронии: - Электричество, между прочим, это не просто щелк - и зажег лампочку. Это топливо, обслуживание электростанций, эксплуатация линии передач...
      И опять прервал его Ур:
      - Платить деньги за электричество - все равно, что стоять по горло в чистой воде и попросить прохожего принести стакан воды. Добывать энергию побочным путем, когда планета...
      - Товарищ... э... Ур, - сказала Вера Федоровна, - если у вас нет ко мне служебных вопросов, то я вас не задерживаю. Нонна, что вы тут торчите? Бегите доделывать диссертацию.
      - Вера Федоровна, еще один вопрос. Михаил Антоныч, извините, я совсем коротко... - Нонна подалась к директрисе, вытянув шею, и быстро заговорила: - Ур предложил оригинальный метод измерения электрических токов в слабых течениях, и нам бы хотелось проверить...
      - Существует, к вашему сведению, ЭМИТ*.
      _______________
      * Э М И Т - электромагнитный метод измерения течений.
      - Да, конечно. Но он годится только для мощных течений, а тут, судя по его схеме, можно измерить самые слабые. Прибор уже почти готов. Разрешите нам на несколько дней уехать...
      - Не разрешаю. У нас в этом месяце плохо с командировочными деньгами. Верно, Михаил Антонович?
      Главбух кивнул, поджав губы, ибо ни один главбух не станет поощрять служебные разъезды.
      - Нам не нужны командировочные, - сказала Нонна. - Мы поедем на автобусе. Тут недалеко есть речка со слабым течением, Джанавар-чай...
      - Не морочьте голову, Нонна. Эта речка воробью по пузо.
      - Всего на два дня, Вера Федоровна. Мы прихватим еще субботу и воскресенье.
      Ответа Нонна не получила. Директриса, сильно прищурившись, смотрела вбок, и Нонна обернулась в направлении ее взгляда.
      - Что с ним такое? - тихо спросила Вера Федоровна.
      Ур стоял, напряженно выпрямившись и запрокинув голову. Смуглое лицо его, обращенное к окну, заметно побледнело и как-то изменилось - будто резче обозначились под кожей кости и хрящи, будто отвердело оно вдруг, застыло, "схватилось", как "схватывается" цемент. Глаза были широко раскрыты и неподвижны.
      - Ур, тебе нехорошо? - Нонна быстро подошла к нему и потеребила за плечо. - Ур!
      Она ощутила в его напряженной мышце каменную, нечеловеческую силу и невольно отдернула руку. Подоспел Михаил Антонович, они вдвоем попытались усадить Ура на диван, но ничего не вышло. Он стоял статуей и не замечал, не видел их.
      - Как лунатик, - пробормотал главбух.
      Ур вдруг обмяк, веки его опустились, на лице появилось выражение опустошенности, сменившееся гримасой боли. Он принялся судорожно тереть лоб и виски.
      - Что с вами было? - спросила директриса. - Что это, Нонна? Такое бывает с ним?
      - Первый раз вижу, - растерянно ответила та.
      Прибор по схеме Ура действительно оказался несложным. Ур с Валерием быстро разработали чертежи и сдали их в мастерскую. Правда, возникла заминка: понадобилось восемь метров проволоки трехгранного сечения со стороной 0,27 миллиметра из чистого ниобия. Именно ниобий, по словам Ура, подходил по своим физическим константам, заменить его было нечем.
      А где его взять? И не тянуть же самим из него проволоку. Пришлось идти на поклон к институтскому начснабу.
      Начснаб обладал художественной натурой. Он рисовал, играл - и довольно неплохо - на скрипке и был превосходным рассказчиком. Посетители похитрее использовали эту его струнку: терпеливо выслушивали рассказы начснаба, всячески выказывая интерес и восхищение, и бывали вознаграждены. Дело в том, что, несмотря на артистичность натуры, Ованес Арсентьевич был весьма экономным хозяйственником. Подписывая "требования", он неизменно зачеркивал проставленную в графе "количество" цифру и заменял ее вдвое меньшей. В институте помнили, как однажды он задумался над "требованием" на вентиль водопроводный размером один дюйм: требовалась всего одна штука, и было невозможно отпустить половину вентиля. Но не таков был начснаб, чтобы изменять своим правилам. Твердой рукой он зачеркнул "один дюйм" и написал: "Отпустить размером полдюйма".
      - Ованес Арсентьевич, да ведь так нельзя! - возопил проситель.
      - Можно, - тихо ответил Ованес Арсентьевич. - У нас водопроводные вентили в квартирах ставят полдюймовые, а кто их открывает на полное сечение? Никто. На пол-оборота открывают.
      Перед окончанием занятий Валерий постучался в кабинет начснаба. Приветливо поздоровавшись, он справился о здоровье, спросил, давно ли Ованес Арсентьевич был в отпуску.
      Вопрос достиг цели: один из любимых рассказов начснаба как раз и был отпускной историей. И Валерий - уже не в первый раз - выслушал историю о том, как Ованес Арсентьевич, будучи в санатории, убедил некую легковерную курортницу, что радоновые ванны надо принимать непременно в темных очках и темной же шляпе, иначе полезная радиация уйдет наружу.
      Валерий проявил к рассказу живейший интерес, чем и расположил к себе начснаба. Затем он изложил свою просьбу.
      - Как, как? - переспросил Ованес Арсентьевич, берясь за любимую двенадцатицветную шариковую ручку. - Ниобий?
      Валерий начал было объяснять, что это такое, но начснаб отклонил объяснение.
      - У каждого своя специальность, - сказал он несколько торжественно. Ты знаешь, что такое ниобий, но не можешь его достать. Я не знаю, что такое ниобий, но я его тебе достану.
      Ованес Арсентьевич положил перед собой чистый лист бумаги, затем, подумав немного, выдвинул из ручки зеленый стержень (цвету он придавал некое одному ему известное значение) и взялся за телефонную трубку.
      - Учись, - сказал он. - Допустим, я приехал в чужой город. Никого не знаю. И мне нужен этот самый ниобий. Что я делаю? Я набираю любую комбинацию цифр. - Он закрутил диск. - Откуда это? Квартира? Извините, не туда попал. Ладно, другой номер... Откуда это?.. Главрыбпром? Это говорит Ованес Арсентьевич. Здравствуйте. Извините, я забыл ваше имя-отчество... Ах, ну да, Мамед Курбанович! - Он быстро написал имя-отчество и номер телефона. - У меня к вам маленькая просьба, Мамед Курбанович: мне нужна проволока из ниобия... Да, ниобий... Куда он идет? Почем я знаю, руководство требует... Вашему снабженцу? Записываю: девять-три-шесть-семь-ноль-девять... Как его имя-отчество?.. Большое спасибо.
      Минут через пятнадцать листок был плотно исписан телефонными номерами, именами-отчествами, названиями учреждений.
      - Понимаешь, - говорил в промежутках между звонками начснаб, - очень важно сразу назвать себя. Абонент подумает, что знает меня, но забыл, и ему передо мною неудобно... Это техупр Подземстроя? - говорил он в трубку...
      Ниобиевая проволока нужного сечения оказалась на складе неликвидов Аптекоуправления, куда попала неведомо как и неведомо откуда. Осталось найти способ оформления взаимоотношений, но это уже был сущий пустяк. И пораженный Валерий слышал, как кто-то горячо благодарил Ованеса Арсентьевича, а тот успокаивал собеседника:
      - Да что вы, Илья Исаакович, для хорошего человека мне не жалко. Помогу вам переделать самосвал на бортовую машину. Позвоните мне завтра после трех, я к этому времени обо всем договорюсь...
      Положив трубку, Ованес Арсентьевич размял сигарету, со вкусом затянулся и сказал, гася в глазах огонек азарта:
      - Конечно, физика моря - очень хорошее дело. А все-таки техническое снабжение интересней.
      К себе в отдел Валерий вернулся уже после звонка, возвестившего окончание занятий. В комнате был только Рустам - он откалывал от кульмана лист ватмана и насвистывал бурную мелодию "танца с саблями" из балета "Гаянэ".
      - Где Ур? - спросил Валерий.
      - Минут десять, как исчез. Вы разве не вместе вышли?
      Валерий бросился к соседней комнате и убедился, что она заперта. Значит, и Аня ушла. Очень мило.
      - Пойдем, дорогой, - прервал Рустам его горестные раздумья. - Чего ты за него беспокоишься? Он уже освоился в городе, не заблудится.
      Они сбежали по лестнице и вышли на улицу, заполненную людьми, машинами и троллейбусами.
      "Заблудиться-то он не заблудится, - думал Валерий. - Сам уже ходит по городу и вроде бы остепенился - не цапает с прилавков что ни попадя, не глазеет, разинув рот, на женщин". Нет, не потому тревожился Валерий, что Ур ушел один, - уж скорее потому, что ушел он, возможно, как раз не один...
      - Что ты сказал? - спохватился Валерий, что не слушает Рустама.
      - Уже третий раз тебе говорю: рано в этом году жара началась. И предлагаю съездить на пляж. Скажи?
      - Неохота, Рустам.
      - Надо, дорогой, надо. Сейчас - по домам, бери плавки и ласты, в полседьмого встретимся у бульвара на автобусной остановке. Есть? Проведем вечер как люди - в воде. Ну?
      Дома были раскрыты все окна и двери. Запаренная, потная тетя Соня поставила перед Валерием тарелку с холодной окрошкой и села у окна, обмахиваясь старинным сандаловым веером.
      - Валечка, - сказала она, добрыми глазами глядя на племянника. - Не сердись на меня, я очень к Уру привязалась, но все-таки хочу спросить: долго он еще будет жить у нас?
      - А что такое? - нехотя ответил Валерий. - Он почти всю получку тебе отдает на хозяйство...
      - Я не об этом! - вскинулась тетя Соня. - Я сама могу прокормить не одного, а, если хочешь, трех иностранцев.
      - Хватит и одного. - Валерий отодвинул тарелку.
      - Не сердись, Валечка, но мне странно. Вчера... нет, позавчера... Да, вчера звонит Аня, я ее, конечно, спрашиваю: "Вам Валечку позвать?" А она говорит: "Нет, Ура позовите..."
      - Ну, и что? - угрюмо спросил Валерий. - Ур захотел в цирк, мне идти было неохота, Аня вызвалась сопро... сопровождать его. Вот и все.
      - Да, я слышала, он говорил о цирке. Почему он без конца туда бегает?
      - Ну, нравится ему цирк. Подружился там с лилипутом. Ты имеешь что-нибудь против?
      - Конечно, нет. Я не об этом. Видишь ли, Валечка... ты ухаживаешь за Аней, а теперь могут пойти разговоры всякие...
      Валерий бросил нож и вилку и поднялся из-за стола.
      - Валя, подожди! Почему ты не доел? Господи, ничего не скушал!..
      У себя в комнате Валерий достал из шкафа маленький спортивный чемоданчик, покидал в него плавки, ласты и трубку. Заглянула расстроенная тетя Соня.
      - Мне ничего не надо в жизни, - сказала она, вытирая глаза, - лишь бы ты был счастлив... - Голос ее прервался. - Тебе уже двадцать семь, в твои годы люди имеют семью, детей...
      - Ладно, теть Сонь, не плачь. Все будет в свое время.
      - Ты твердишь это уже не знаю сколько лет... Может, и будет когда-нибудь, но меня уже не будет... Не придется мне понянчить внуков...
      Теперь она плакала неудержимо, и Валерию удалось немного успокоить ее, только пообещав, что в ближайшее время он "займется этим вопросом серьезно".
      Рустам уже дожидался его на автобусной остановке у Приморского бульвара. Они вдвинулись в огнедышащий автобус и полчаса простояли, стиснутые мокрыми жаркими телами так, что не могли пошевелить не то что языком, но и бровью. Наконец эта пытка кончилась, они вылезли едва живые на конечной остановке.
      Пляж и море!
      Шлепая ластами Валерий и Рустам вошли в воду. Некоторое время они плыли вдоль линии буйков, потом Валерий перевернулся на спину. Хорошо было лежать, пошевеливая раскинутыми руками и глядя на высокое небо. Солнце зашло за холмистую гряду, но было еще светло. Лишь на востоке горизонт затянуло как бы лиловым дымом. С пляжа донесся радиоголос, полный оптимизма: "До самой далекой планеты не так уж, друзья, далеко!"
      Валерий лежал, закрыв глаза, и представлял себе, как белый теплоход "Миклухо-Маклай" подходит к Азорским островам. Ах, было бы здорово попасть в экспедицию!
      Валерий размечтался. Теперь он видел себя на борту старинного парусного судна эпохи каперской войны. Судно проходит мрачную теснину Магелланова пролива и поворачивает на северо-запад. Стоянка у безлюдного острова Хуан-Фернандес - надо дать отдых измученному экипажу и пополнить запасы пресной воды и продовольствия. Да вот беда: стадо коз, оставленных на острове английскими корсарами, резко уменьшилось. Оказывается, испанцы, чтобы лишить врагов свежего мяса, высадили на остров голодных собак - те, ясное дело, стали охотиться на коз и почти всех загрызли...
      С закрытыми глазами лежал он на спине, и легкая волна медленно сносила его к берегу. "До самой далекой планеты..." - неслось с пляжа. Чей-то гулкий голос произнес:
      - Попробую кролем.
      С попутным ветром - на север, продолжал мечтать Валерий. Хорошо бы перехватить сорокапушечный испанский галион, набитый слитками золота, идущий из Акапулько...
      - Ты работаешь одними руками, потому и не движешься, - услышал Валерий знакомый голос, а вслед за тем и смех, тоже хорошо знакомый. Вмиг он перевернулся на живот и увидел в нескольких метрах, ближе к берегу, Аню.
      В бело-красном купальнике, в красной резиновой шапочке стояла она по пояс в воде и смеялась, наблюдая, как Ур, выпучив глаза и вздымая фонтаны, бил обеими руками по воде.
      - Ногами, ногами работай! - сказала Аня. - Ты слышишь?
      - Аня, я слышу, - ответил Ур, бурно дыша.
      Теперь он заработал ногами, извергнув новые всплески.
      Рустам, тоже увидевший Ура и Аню, сказал деловито:
      - Побью ему морду.
      - Не смей! - испугался Валерий. - Поплывем отсюда...
      Но тут Аня заметила их и крикнула как ни в чем не бывало:
      - Приветик! - Она помахала рукой, приглашая подплыть ближе. - Никак вот не научу Ура плавать.
      Ур хорошо помнил учебник доктора Жемчужникова. Он попробовал плыть брассом и, когда это не получилось, перешел на овер-арм, который теперь называют плаванием на боку. Но и овер-арм ему не дался, впрочем, как и треджен - превосходный, но вышедший ныне из моды стиль, заимствованный у южноамериканских индейцев. И тогда Ур, обеспокоенный несоответствием практики с теорией, применил кроль - стиль австралийских аборигенов, любимый стиль великого пловца Каханамоку, стиль, прославивший некогда Джона Вейсмюллера, исполнителя роли Тарзана.
      Он бил воду руками и ногами и правильно дышал, все он делал вроде бы правильно, но почему-то не продвигался вперед. Пожалуй, он даже несколько подался назад, что, собственно, и вызывало Анин смех. Вот "стиль", названный доктором Жемчужниковым "плаванием по-собачьи", получился у Ура сразу, - может быть, потому, что за основу этого "стиля" взято естественное передвижение на четвереньках, - но плавать "по-собачьи" Ур считал постыдным. И он усердно молотил воду.
      - Данет! - гаркнул Ур, встав на ноги и сгоняя ладонями воду с лица. Рустам! Аня учит меня плавать!
      - Вижу, вижу, - сказал Рустам, сузив глаза. - Я думал, ты приличный парень, а ты, оказывается...
      - Заткнись! - Валерий с силой ударил по воде, плеснув Рустаму в лицо. - Не будем тебе мешать, - сказал он Уру, - учись дальше. Поплыли, Рустам.
      - Поплыли. - Уже отвернувшись от Ура, Рустам скосил на него яростный глаз, сказал внятно: - Спасибо скажи своему Данету. Если б не он расквасил бы я тебе морду.
      - Рустам! - завопил Валерий.
      Но Рустам уже плыл прочь, шлепая по воде ластами и мерно загребая длинными руками. Ничего не оставалось Валерию, как последовать за ним. Он не видел, как насупила Аня светлые бровки, как разинул рот и ошарашенно хлопал глазами Ур.
      Доплыв до мостков, длинной колбасой протянувшихся с пляжа, Рустам и Валерий присели на обросшую скользкой зеленью ступеньку лестницы. Долго сидели они так, по грудь в мягко колышущейся воде, и молчали. На потемневшем небе проступила луна - ломоть дыни с неясными пятнами семечек. Заметно похолодало.
      - Свалим эту диссертацию - попрошусь в отпуск, - сказал Рустам. Жене приспичило в Закарпатье съездить. Ты был там?
      Валерий мотнул головой.
      - Брось, дорогой, - сказал Рустам, сочувственно глядя на поникший профиль Валерия. - Одна только Анька на свете? Если хочешь знать, вертихвостка она
      - Перестань! - поморщился Валерий.
      - Разве можно так - встречается с тобой и в то же время крутит с Петей Ломейко...
      - Петя кандидат, да еще с "Запорожцем", - горько сказал Валерий, - а я...
      - Вот-вот, в самую точку попал. Петя кандидат с автомобилем, а теперь и ему вышла отставка, потому что появился иностранец с вычислительной машиной вместо головы. Ей разве человек нужен? Положение ей нужно, а не человек. Скажи?
      - Ну, какое там положение у Ура, - пробормотал Валерий.
      - Не скажи, дорогой. Закончит он практику, вернется к себе в Румынию или откуда он там и займет видное положение. Анька давно учуяла, что этот румын-вундеркинд далеко пойдет.
      - Никакой он не румын.
      - А кто?
      - Инопланетник...
      Рустам изумленно воззрился на друга. В лунном и звездном свете лицо Валерия казалось неестественно бледным и как бы размытым. Вдруг Валерий вскинул голову и взглянул на Рустама. Их взгляды встретились.
      - Я пошутил, - сказал Валерий, мысленно обругав себя. - Это была шутка, понятно?
      Было поздно, когда Валерий возвратился домой. Редкие пятна света лежали на темном асфальте двора. Давно угомонились мальчишки, всласть погонявшие мяч. Даже у Барсуковых было тихо, не гремела магнитофонная музыка.
      На площадке второго этажа, облокотившись на перила, неподвижно стоял Ур. Валерий невольно замедлил шаг, поднимаясь по лестнице: не хотелось ни о чем разговаривать.
      - Я тебя жду, - сказал Ур, отлепившись от перил. - Где ты был так поздно?
      - Ты же знаешь, на пляже.
      Ур вслед за Валерием вошел в душную переднюю. На нем были его любимые плавки с подтяжками и кеды. Пока Валерий пил свою обязательную, оставленную тетей Соней в холодильнике простоквашу, пока умывался и чистил зубы, Ур сидел в комнате на диване, поджав ноги, и читал.
      - Можешь читать, - сказал Валерий, кидаясь на тахту и натягивая на себя простыню, - свет мне не мешает.
      - Не буду читать. - Ур потянулся, погасил свет.
      Некоторое время он ворочался на диване. Вечно он путался в простынях. Потом снова раздался его голос:
      - Валерий, пока ты не заснул, я хочу тебе кое-что сказать.
      Впервые он назвал Валерия по имени.
      - Может, завтра поговорим?
      - Нет. Сейчас. Завтра я уйду.
      - Как это уйдешь? - испугался Валерий. - Куда?
      - Уйду. Я тут вам только мешаю...
      - Никуда не уйдешь. Я тебя не отпущу!
      - Если ты не будешь перебивать, я тебе расскажу, почему я так решил.
      - Давай. - Валерий умолк, охваченный смутным предчувствием необычайного.
      - Валерий, ты считаешь меня пришельцем вроде тех, о которых я прочитал в твоих книжках. Я не могу тебе сказать, откуда я приехал, но я землянин. Такой же, как мои родители. Как ты, как тетя Соня. Как Аня.
      - Не надо перечислять. Ты землянин. Дальше?
      - Я землянин, - повторил Ур. - Но условия, в которых я вырастил... Нет, не так сказал...
      - В которых ты вырос.
      - Да. Условия, в которых я вырос, были немножко необычные. Долгое время мне пришлось жить вдали от других людей. У меня не было даже книг, из которых я мог бы узнать, как живут теперь люди. Поэтому я не знал многого. Когда я сюда приехал, все мне очень нравилось, я радовался тому, что снова живу среди людей, таких же, как я, как мои родители...
      - Ясно, ясно. Давай дальше.
      - Мне казалось, что я быстро... как это говорится... быстро адаптируюсь. Мне хотелось, как все люди, ходить на работу. Ездить в троллейбусе. Играть в настольный теннис. Посещать цирк. В цирке очень интересно, это замечательное зрелище...
      - Ну что ж, - сказал Валерий, опасаясь, как бы Ур не отвлекся в сторону, - ты все это делаешь неплохо. Могу добавить, что в институте тебя ценят как хорошего математика.
      - Математику я немножко знаю, - согласился Ур. - Но все оказалось гораздо сложнее. Сам того не желая, я причиняю людям неприятности и даже страдания.
      Он снова завозился, не то подтыкая простыню, не то вытаскивая ее из-под себя.
      - Что ты имеешь в виду? - тихо спросил Валерий.
      - Я плохо воспитан. Пью слишком много воды, слишком громко разговариваю, часто говорю не то, что нужно... Многим это неприятно. Нонне, например. Ей вообще не нравятся мои  м а н е р ы...
      - Ну, это не так страшно, - усмехнулся Валерий, - нравится Нонне или не нравится.
      - Ты думаешь? - Ур вздохнул. - А сегодня на пляже Рустам хотел меня побить, хотя я не представляю, как бы он это сделал... Я спросил Аню, за что он вдруг меня возненавидел. И Аня сказала, что это из-за тебя. Рустам твой друг, а у тебя - р е в н о с т ь, - тщательно выговорил Ур. - Ты ревнуешь меня к себе... то есть нет - к Ане... Как правильно?