- Какой он милый и любезный! - сказала Нонна, переставляя время на своих часиках. - Ну так, ребята, - мыться и отдыхать. Без четверти шесть постучитесь ко мне.
      У себя в номере Валерий был приятно удивлен кондиционером. Аппарат работал слишком громко, но, вероятно, уж таков был мадагаскарский стиль. В комнате зноя не чувствовалось. А за окном пыльная улица, застроенная старыми домами колониального стиля, сбегала вниз, и в конце ее виднелись причал, черный борт торгового судна и нависшая над ним шея портального крана. Дальше протянулась полоска мола, а за ней синел океан. При мысли о том, что это Индийский океан, Валерий с силой хлопнул себя по бедрам и произнес вслух:
      - Ай да Горбачевский!
      Он принял душ. Около шести, в любимой белой маечке-полурукавочке со скрещенными синими ракетками на левой стороне груди, в брюках прекрасного цвета беж, он зашел в соседний номер к Уру. Потом они постучались в Ноннину дверь.
      Нонна уже была готова. Она стояла в светленьком искристом костюме перед зеркалом и заканчивала сложный ритуал прически. Затем она критически оглядела маечку Валерия, черную водолазку и джинсы Ура и решительно сказала, что не пойдет с ними, пока они не оденутся прилично.
      - Что? Что такое? - возопил Валерий. - Не стану я надевать галстук в тропиках! Сама видала, здесь почти без штанов ходят, так с какой стати мне выпендриваться?
      А Ур сказал, что у него, кроме того, что на нем, есть только зимний костюм, который он, разумеется, не наденет, и одна рубашка. Нонна, однако, твердо стояла на своем, и пришлось идти переодеваться.
      Минут через десять они спускались по лестнице, устланной потертым красным ковром. Ур сменил водолазку на кремовую рубаху с погончиками, а Валерий шел в темно-сером костюме, демонстративно крутил шеей, обвязанной ярким, в колечках галстуком, и ворчливо рассказывал Уру - но так, чтобы и Нонна слышала, - как правы были комсомольцы двадцатых годов, когда отвергали галстук как символ буржуазного благополучия. Он даже припомнил пьесу тех времен под названием "Галстук" - читать он ее не читал, но слышал от тети Сони, что была такая пьеса, в которой товарищи высмеивали комсомольца, упрямо носившего галстук, а потом ему досталась винтовка без ремня, и он вместо ремня приспособил галстук, найдя этому пошлому предмету правильное применение...
      - Хватит, хватит, - сказала Нонна. И добавила, усмехнувшись: - Теперь я знаю, откуда пошла твоя манера: от Костюкова.
      Войдя в зал ресторана, они остановились. В табачном дыму плыли столики, потные, красные лица, салфетки, бутылки. Полированный ящик у стойки извергал громыхающую музыку.
      Тут они увидели невысокого человека с сухим горбоносым лицом, энергично пробиравшегося к ним между столиков. На нем была светло-зеленая рубашка и шорты такого же цвета.
      - А вот и Русто, - сказал Ур, широко улыбаясь.
      Валерий язвительно шепнул Нонне:
      - До чего неприлично одет! Ай-яй-яй...
      Доктор Русто, склонив воинственный седой хохолок, поцеловал Нонне руку и сказал по-французски, что счастлив видеть очаровательную мадемуазель Селезнёфф. Затем он обнял Ура и похлопал его по спине. Валерию крепко пожал руку и, столь же старательно, сколь и любезно, повторил вслед за ним фамилию:
      - Гор-ба-шез. Трез агреабльман*.
      _______________
      * Очень приятно (франц.).
      И он повел их в угол, где за сдвинутыми столиками сидел экипаж "Дидоны", навстречу улыбкам и картавому говору, и принялся представлять всех подряд, а бородач Шамон, смешно произнося русские слова, переводил. Впрочем, тут же выяснилось, что Нонна говорит по-английски, а Валерий с грехом пополам понимает, и тогда Русто перешел на английский.
      - Пьер Мальбранш, - назвал он, и над столиком воздвиглась высокая и гибкая фигура молодого человека с резко очерченным костистым лицом и каштановыми кудрями до плеч. - Мой помощник и штурман. А это Мюло, представлял он дальше, и дочерна обожженный солнцем дядька с тонким носом и водянистыми глазами оторвался от стакана красного вина и, ухмыльнувшись, подмигнул Нонне. - Мюло - механик "Дидоны", неустрашимое и болтливое дитя Прованса, прожигатель жизни и поджигатель подшипников. А это наш боцман Жорж, - продолжал Русто, и ладно сложенный креол в белом костюме почтительно наклонил курчавую голову. - Он родился недалеко отсюда, на Майотте, и мечтает вернуться туда и обзавестись гаремом, но ничего из этого не выйдет, потому что я отпущу Жоржа, только когда перестану плавать, а плавать я никогда не перестану. Франсуа Бертолио, - назвал он следующее имя, и тотчас вскочил юноша с улыбчивым открытым лицом, с большим родимым пятном на левой щеке, с длинными волосами соломенного цвета. - С его дядюшкой, Ур, вы хорошо знакомы - я имею в виду Жана-Мари, библиотекаря Океанариума. Франсуа ловил счастье в Париже, но найдет его, как я надеюсь, в океане. Это его первый рейс, и он будет помогать нам в лаборатории. Люсьена Шамона вы уже знаете. Здесь недостает Армана Лакруа, величайшего из ныряльщиков, смотрителя Океанариума, - Ур, его вы знаете тоже. Арман остался на "Дидоне", потому что должен же кто-то оставаться на судне, когда команда на берегу. Кроме него, на судне моторист Фрето, хотя, как мне кажется, ему следовало быть здесь, а нашему другу Мюло - в машинном отделении, но, увы, Мюло просто не умеет оставаться на судне, если оно стоит в порту. Еще матрос, нанятый мною здесь, он должен явиться на борт завтра, перед отплытием, - и вот, дорогие друзья из России, весь экипаж "Дидоны". А теперь, - Русто поднял свой стакан, - мы выпьем за самого очаровательного из всех океанологов, каких мне только доводилось видеть, - за мадемуазель Селезнёфф.
      - Вив! - дружно крикнул экипаж.
      Раскрасневшаяся Нонна поблагодарила - мерси, мерси боку - и отпила из фужера необыкновенно вкусного вина, и тут же на ее тарелке выросла гора салата, и была придвинута еще тарелка с рыбным блюдом необычного вида, и чашка с пряным напитком, и Нонна счастливо засмеялась и принялась за еду. Русто сразу завел с Уром спор о методике предстоящих измерений, они перебивали друг друга и чертили на бумажных салфетках схемы.
      Затем Русто предложил тост за Ура, немного погодя - за "мосье Горбашез", и еще дважды прозвучало дружное "вив". Шамон кинул монету в музыкальный ящик и увел Нонну танцевать. Валерий снял пиджак и повесил на спинку стула, оттянул галстук и завел разговор с Мюло. Потом пошел танцевать с Нонной Мальбранш, а рядом с Валерием очутился Шамон, и они выпили еще по стакану. Валерий спросил, где Шамон учился русскому языку. Оказалось, что тот женат на внучке русского эмигранта и от нее немного научился говорить по-русски, и ему нравится этот язык, а особенно песни.
      Мюло, хитроносый механик, сидел по другую сторону от Валерия. Он налил Валерию вина, и они выпили, подмигнув друг другу, и Мюло рассказал какую-то историю, а Шамон кое-как перевел. Это был старый провансальский анекдот. Мариус говорит Оливье: "Хочешь, я тебя представлю своей приятельнице, она исключительная красавица". - "Хочу", - отвечает Оливье. Мариус представил его. Теперь Оливье обращается к Мариусу: "Разрешите мне потанцевать с вашей прекрасной дамой". А красавица и говорит: "Надо бы у меня спросить". А Мариус говорит красавице: "Ты, гусыня, помолчи, когда два дворянина разговаривают".
      Валерий захохотал. Шамон, сдвинув брови, воззрился на Мюло и спросил, к чему тот, собственно, вспомнил этот глупый анекдот. Провансалец принялся его уверять, что рассказал это без всякой задней мысли, просто вспомнилось, а что тут такого? Шамон махнул рукой и ушел танцевать с Нонной, которая только что вернулась с Мальбраншем с танцевального пятачка.
      Мюло дернул Валерия за рукав, и они еще выпили, а потом Валерий обнаружил, что сидит с Мюло в обнимку и старательно подтягивает провансальцу, поющему какую-то песню. Ему было чертовски весело.
      Потом Валерий очутился на улице, под яркими звездами. Он помнил, что долго прощался со всеми, пожимал руки и говорил: "Трез агреабльман".
      Утром его разбудил солнечный луч, невежливо пощекотавший в носу. Валерий встал со смутным беспокойством от того, что позволил себе вчера лишнего, и пошел под душ. Потом заявился Ур, и они постучались к Нонне. Валерий вошел к ней, заранее приготовляясь к отпору. К его удивлению, обошлось без нотаций. Нонна стояла у окна, обведенная солнечным контуром, и улыбка ее - странное дело! - показалась Валерию смущенной.
      - Из нас троих, - сказала Нонна, - вчера только Ур сохранил ясную голову.
      Валерий хотел тут же предложить, чтобы Ур стал вместо Нонны старшим в группе, но промолчал, подумав, что Ур все-таки... ну, некоторым образом пришелец...
      - Они чудные ребята, - продолжала Нонна, - с ними просто и весело. Но много пьют, особенно этот механик...
      - Ясно, ясно, мадемуазель Селезнёфф, - сказал Валерий. - Учтем это дело и перейдем к следующему.
      - Да, Валера, очень прошу тебя учесть. Договорились? Теперь так: мы перебираемся сегодня на "Дидону" и отплываем на эти острова...
      - Какие острова?
      - Ты разве не слышал, что говорил вчера Русто? Он хочет показать нам Коморские острова. Говорит, было бы жестоко не показать такую красоту. Кроме того, насколько я поняла, он хочет повидаться там со своим старым другом, ихтиологом по фамилии Ту... Нет, забыла... Ну вот. Вчера "Дидона" прошла размагничивание, сегодня погрузка, потом отплываем на Коморы. А через два дня уйдем в океан. Такова программа.
      Внизу, в баре, они сели на высокие табуреты перед стойкой. Нонна и Валерий выпили кофе, а Ур - три бокала сока манго. Тут и разыскал их Франсуа Бертолио, посланный за ними.
      Франсуа был не только услужливым, но и расторопным мальчиком. Поймал такси, вихрем взлетел по лестнице за багажом.
      Приехали в порт. И - вот она, "Дидона". Чистенький белый корпус, изящная надстройка, солидные кран-балки и лебедки на низкой корме. Грузовая стрела поднимала с причала ящики и опускала в трюм, и было слышно, как распоряжался, кричал что-то грузчикам маленький смуглый боцман Жорж, работавший у лебедки стрелы.
      "Коробочка тонн на четыреста", - подумал Валерий, окинув судно опытным глазом. А вслух сказал, торжественно протянув руку:
      - Привет тебе, "Дидона", сестра "Севрюги" нашей!
      - Что-то тебя на стихи тянет, - заметила Нонна.
      Стали вытаскивать чемоданы из багажника машины, и тут произошло неожиданное. Еще минуту назад грузчики на причале мирно стропили ящики, как вдруг у них началась драка. Двое мальгашей в грязных белых шортах кинулись, остервенело крича, за малым в черном берете и комбинезоне. Догнали. Замелькали кулаки. Взметывая пыль, клубок сцепившихся тел подкатился прямо Уру под ноги. Тот наклонился, пытаясь разнять, в следующий миг и он очутился на земле. Валерий и Франсуа бросились к нему, но Ур уже и сам вскочил на ноги и растерянно рылся в карманах. Франсуа закричал на драчунов, малый в берете метнулся в сторону и скрылся за углом пакгауза, а мальгаши в шортах, ругаясь, вернулись к ящикам. С борта "Дидоны" сбежал к ним боцман Жорж, и они громко заговорили, жестикулируя.
      - Ничего, ничего... - сказал Ур обеспокоенным Нонне и Валерию. Просто с ног сбили... Почему они подрались?
      Франсуа, тоже очень взволнованный, счищал пыль со спины Ура. Прибежал Шамон, сошел с "Дидоны" и сам Русто.
      Происшествие объяснилось просто. В порту вечно толклись безработные докеры, они ссорились между собой, перехватывали друг у друга погрузочные работы, - как видно, и те трое сводили старые счеты.
      - Сожалею, Ур, - сказал Русто. - И прошу ни при каких обстоятельствах не вмешиваться в драки - я уже знаю эту вашу особенность. Мадемуазель, мосье, милости прошу на борт "Дидоны". Каюты для вас приготовлены. Люсьен покажет вам лабораторию. Меня же прошу извинить: счета, финансы, бумаги увы, без всего этого не выйдешь в океан...
      Каюты - крохотная одноместная для Нонны и двухместная для Ура и Валерия - оказались уютными, с деревянными панелями, с умывальниками и шкафчиками, Но лучше всего была корабельная лаборатория - длинное помещение со столами для карт и приборов. А приборов здесь было множество - термограф и батометры Нансена, драга и дночерпатели, магнитометры разных систем, эхолот и репитер гирокомпаса и другие нужные для работы в море устройства. Они занимали почти все пространство лаборатории, оставляя для людей только узкие проходы.
      Жарко было в лаборатории. По крутому трапу поднялись на шлюпочную палубу, которую здесь называли на английский манер бот-деком. Мальбранш в белом берете высунулся из окошка рубки и с улыбкой отдал честь. Подошел здоровяк Арман Лакруа, великий ныряльщик, сдержанно поздоровался.
      А механик Мюло вылез из люка машинного отделения, на нем были фиолетовые трусы, и он, подмигнув Валерию, спустил за борт ведро на веревке, зачерпнул воды и тут же, на палубе, окатил себя с головы до ног, после чего снова скрылся в люке.
      И только в третьем часу дня, покончив с береговыми делами, "Дидона" оторвалась от стенки причала и малым ходом пошла к выходу из гавани. Стая чаек устремилась за ней.
      Г л а в а  ш е с т а я
      ОСТРОВА В ОКЕАНЕ
      На берегу ничего не забыли, а? Тогда
      свистать всех наверх! Пускай выстроятся
      здесь, на шканцах, будь они прокляты!
      Г. М е л в и л л, Моби Дик
      Нонна медленно плыла, опустив голову в маске в воду и пошевеливая ластами. Вода была теплая и прозрачная, и в ней цвели роскошные, сказочно многоцветные коралловые сады. Тут и там среди нагромождений кораллов темнели подводные гроты, колыхались пышные водоросли, стаями и в одиночку ходили невиданные рыбы.
      Теперь Нонна плыла над внутренним склоном кораллового барьера. Никогда бы не отважилась она заплыть так далеко от берега, если бы не Русто. Он все время держался рядом, вселяя в Нонну спокойное чувство безопасности.
      А внизу кипела жизнь. Вон плывет кто-то с желтыми баллонами акваланга за спиной и ружьем для подводной стрельбы на изготовку, и тень от него скользит по светлому дну. Кто это - Ур или Валерий? А вот появился у подножия барьера Шамон, его легко узнать по "аквафлексу" - кинокамере для подводных съемок, похожей на маленький самолет. Кого или что он снимает? Нонна повисла над ним, раскинув руки. Не эту ли забавную рыбу с длинной ниткой на спине снимает Шамон? Или, может, ту уродину, толстую тушу с щетинистым рылом, которая пасется в водорослях? А это кто? Кажется, Валерий. Ну да, бородка мелькнула. Ах, он тянет рыбу на гарпуне, подстрелил-таки... Мальчишка неугомонный. Все они становятся как мальчишки, когда дорываются до воды и аквалангов.
      Нонна поплыла дальше и вдруг увидела довольно широкий проход в коралловом барьере. Там сгущалась синева, и Нонна на миг ощутила страх при мысли о бездонной глубине, которая начинается за барьером. Внизу - она отчетливо видела в прозрачной светло-зеленой воде - плыл Ур. Нонна остановилась, чтобы посмотреть, за кем он охотится. Вот он выстрелил - из ружья вылетел гарпун, вытягивая за собой линь. Ни в кого не попал! И тут из синевы прохода выплыла длинная серая тень...
      Еще ничего не случилось, еще не успела Нонна осознать, что Ур продолжает по инерции приближаться к проходу, а предчувствие беды уже охватило ее. Она с трудом удержала крик ужаса, едва не выпустив изо рта загубник трубки. Акула медленно, как бы приглядываясь, вплывала в коралловый сад. Ур теперь остановился. Заметил, конечно. Кажется, он находился выше акулы. Кто-то с длинным ножом в руке подплыл к нему и оттолкнул, да, оттолкнул назад. Теперь Нонна отчетливо видела тупые глазки акулы, ее треугольный спинной плавник. Русто был рядом, он потянул Нонну за руку, но она отняла руку, она была как во сне. И в дурном этом сне там, внизу, человек с ножом - теперь она узнала в нем Армана Лакруа надвигался, страшно медленно надвигался на серую тварь... Вдруг - удар хвостом, гибкое тело изогнулось в повороте... в следующий миг акула устремилась обратно в океанскую синь...
      Позднее, когда все вылезли наконец из воды и сидели на веранде бунгало в соломенных креслах, Нонна спросила, а Шамон перевел вопрос на французский:
      - Почему она отступила? Разве акулы боятся человека?
      - Нет, - усмехнулся Арман. - Они не боятся нас. Но иногда их можно озадачить.
      - То есть как?
      Арман пожал борцовскими плечами. Что он мог сказать? Никогда ведь не знаешь, как поведет себя акула, сыта она или голодна, очень или не очень агрессивна... На какую нарвешься...
      Вместо него ответил Русто:
      - Арман никого не боится в море, кроме касаток. И акулы, я думаю, чувствуют это.
      - Боится Арман или не боится, это мы увидим, когда я проявлю пленку, - сказал Шамон. - По лицу его увидим.
      - А ты снял эту встречу? - спросил Русто.
      - Да. Правда, камера прыгала у меня в руках, но что-то, надеюсь, получилось.
      Валерий выдвинул одно из кресел из тени кокосовой пальмы на солнце и уселся, вытянув ноги и блаженно щурясь.
      - Хлебом меня не корми, - заявил он, - а дай позагорать в декабре. И добавил сонным голосом: - Увидел бы меня сейчас друг Рустам - непременно умер бы на месте от зависти...
      Раздвинув тростниковые шторы, завешивающие дверной проем, вышел из дома на веранду Гийом Турильер, хозяин бунгало. Шел он трудно, со стуком ставя протез и медленно перенося на него тяжесть тела. Ур придвинул ему кресло.
      - Спасибо, мосье. - Турильер сел и принялся одной рукой набивать трубку рыжим табаком. Ловко он делал это. Вторая рука в черной перчатке неподвижно лежала на колене. - Я слышал, вы чуть не угодили в пасть Лизетте? - спросил он.
      - Лизетта - это любимая акула Гийома, - пояснил Русто, усмехаясь. Он до сих пор не может ей простить того, что она однажды позавтракала его ногой.
      - Да, мосье, мы с ней чуть не столкнулись носами, - сказал Ур, прислонившись к столбику веранды. - Спасибо Арману. Я ведь даже не сразу сообразил, что это акула,
      - Много было у меня врагов, - сказал Турильер, - и не до всех мне удалось добраться, но до Лизетты я доберусь... - Он добавил замысловатое французское ругательство и, спохватившись, извинился перед Нонной. - Вы тут настреляли столько рыбы, - продолжал он, обволакиваясь табачным дымом, - что мой Жан-Батист еле управляется на кухне. Впрочем, он теперь разрывается между кухней и политикой. Вчера полдня митинговал в Морони решал вопрос, не отделить ли Коморские острова от Франции.
      Ур с интересом смотрел на Турильера. Со слов Русто он знал, что этот искалеченный человек прожил бурную жизнь.
      Внук коммунара, сто лет назад сосланного на Новую Каледонию и там женившегося на полинезийке, сын моряка, впоследствии хозяина рыбной лавчонки, Гийом Турильер родился на Таити. Он помогал отцу в лавке, а потом сбежал от тяжелой его руки, от вечной рыбной вони, нанялся юнгой на шхуну-копровоз. Был много и нещадно бит, и однажды негодяй шкипер проломил ему нос. Плавал Гийом гарпунером на китобойце, возил контрабанду в Пондишери, сидел в сингапурской тюрьме, пытал счастье в ловле жемчуга на Туамоту. Там же, на архипелаге, нанялся в ихтиологическую экспедицию и свел знакомство с молодым Русто, помогал ему испытывать новый аппарат для подводного дыхания. Превосходный навык ныряльщика и практическое знание океана и его обитателей сделали Турильера незаменимым сотрудником экспедиции. К этому времени умер его отец на Таити, в приливе запоздалой нежности завещав блудному сыночку убогую свою рыботорговлю. Турильер продал лавку и, без особого сопротивления поддавшись уговорам Русто, уехал во Францию. Некоторое время он изучал в Сорбонне зоологию. Женился на дочери антиквара, романтической девушке, без памяти влюбившейся в "ловца жемчуга", "коричневого флибустьера", или как там еще она его называла, и все бы пошло хорошо у молодого ихтиолога, если б не война. В июне 1940 года, когда немецкие танковые дивизии устремились к Парижу и развалился фронт, Турильер попал в плен, но сумел бежать. После долгих скитаний он очутился в Алжире. В 43-м в составе французского африканского корпуса сражался в Тунисе. В 44-м высадился в Нормандии. В январе 45-го в Арденнах взрывом немецкой гранаты ему оторвало руку. В погонах капрала, с пустым рукавом, с нашивками за ранения Турильер возвратился в Париж - и убедился, что никто его здесь не ждал. Жена его была теперь женой юриста, делавшего политическую карьеру. Турильер опять уехал в южные моря. На Мадагаскаре он снова встретился с Русто и много лет подряд плавал с ним в качестве ихтиолога. Потом купил на острове Гранд-Комор клочок земли, построил бунгало и вот уже восемнадцать лет безвыездно жил здесь, зарабатывая поставкой редких пород рыб в частные аквариумы Европы и Америки...
      - Не собираешься ли, Гийом, стать первым президентом Коморской республики? - спросил, посмеиваясь, Русто.
      - Ни первым, ни последним, - прохрипел Турильер. - С меня хватит вашей проклятой суеты. Все тлен, все прах, дорогой мой Жюль. Мне, кроме покоя, ничего от жизни не надо.
      Ур задумчиво смотрел на его коричневое лицо со шрамом на щеке, с проломленным носом, с раскосыми глазами под гривой седых волос. Потом перевел взгляд на пальмовую рощицу, начинавшуюся сразу за бунгало, на заросли акаций и дынных деревьев, за которыми уходил вверх по склону горы лес, настоящие джунгли с гигантскими папоротниками и хвощами - древнейшими растениями Земли. Выше лесной полосы гора была покрыта кустарником, но тут и там виднелись серо-черные обнаженные места, прорезанные глубокими морщинами, - лавовые поля, как объяснил Русто. Еще выше гора уходила в серое облако, в шапку дымных испарений, вечно окутывающих верхушку.
      - Мосье Турильер, - сказал Ур, - если вы так дорожите покоем, то почему же поселились на склоне вулкана?
      Турильер повернул к нему голову.
      - Картала ведет себя смирно, - сказал он.
      - Но ведь она - действующий вулкан и может в любую минуту...
      - Может, - хохотнул Турильер. - А разве, мосье, не на вулкане обосновалась вся эта штука, именуемая жизнью? Вы, как я слышал, повидали такое, чего ни один человек не видел. Уж вы-то, мосье, должны бы знать, как случайна и ненадежна жизнь во Вселенной. Или, может, Вселенная набита разумной жизнью, как мои аквариумы - рыбой?
      - Нет, - сказал Ур. - Не знаю, как Вселенная, а в нашей Галактике разумная жизнь сравнительно редка.
      - Вы говорите - редка, а я говорю - случайна. Так не лучше ли перестать притворяться, что мы - венец создания? Не лучше ли играть в открытую: вот я, а вот вулкан? - Турильер опять извергнул хриплый смешок. - По мне так лучше, мосье.
      Нонна внимательно слушала этот разговор, шедший по-английски.
      - Странно вы рассуждаете, - обратилась она к Турильеру. - Жизнь - не игра, и жизнь не случайна, она возникла в закономерном ходе эволюции - это знает любой школьник, во всяком случае, у нас... Человек вовсе не беззащитен перед природой, наоборот - он активно воздействует на нее...
      - Зачем? Простите, мадемуазель, что прервал вас, но для чего это нужно - воздействовать на природу?
      - То есть как - для чего? - Нонна выглядела несколько растерянной. Если бы человечество рассуждало, как вы, люди до сих пор жили бы в пещерах и носили звериные шкуры...
      - И это было бы куда разумнее, чем вступать с природой во враждебные отношения. Посмотрите, что мы с ней сделали. Мы отравили ее дымом и химикалиями, загадили нефтью и отбросами, задушили бетоном. Не думайте, милая моя мадемуазель, что природа будет терпеть такое надругательство вечно. В один прекрасный день она взбунтуется.
      - Идеализм какой-то! - воскликнула Нонна, порозовев. - Природа была враждебна первобытному, а не современному человеку. В нашем веке человек близок к полному господству над природой. Это процесс сложный, противоречивый, и загрязнение среды оказалось некоторым образом неизбежным следствием. Но что же делать? Цивилизация - процесс необратимый. Выход только один - предотвратить дальнейшее загрязнение, постараться встать с природой в гармонические отношения.
      - Никогда этого не будет.
      - Будет! Непременно будет... Уже существует, к вашему сведению, проект такой выработки энергии, которая сделает ненужным сжигание ископаемого топлива...
      Нонна вдруг замолчала, с ужасом уставившись на столбик веранды, у которого стоял Ур.
      - Что это? - спросила она, указывая на животное величиной с кошку.
      Обняв столб как раз над головой Ура лапками, похожими на щипцы, и длинным чешуйчатым хвостом, это отвратительное создание выставило рыльце с какими-то наростами и смотрело круглыми глазами на людей.
      Ур отпрянул от столба. Животное перевернулось головой вниз и поползло по столбику. Валерий бросился его ловить.
      - Не смей! - содрогнулась Нонна. - Укусит!
      Шамон засмеялся:
      - Это... как это... утром один цвет, вечер - другой...
      - Хамелеон! - догадался Валерий, с сожалением глядя на кусты под верандой, в которых исчезло уродливое животное. - Так вот он какой... красавчик... А смотрел-то как! Прямо соглядатай. По-моему, они не опасны.
      - Они не приносят вреда человеку, - сказал Турильер. - Но туземцы их боятся. Они уверены, что тот, кто поймает хамелеона, умрет в этом же году.
      - Предрассудки, - сказала Нонна. И добавила, помолчав немного: - Все равно, не смей их ловить.
      - Вы этого старого скептика не переубедите, Нонна, - сказал Русто. Пусть он наслаждается покоем, сидючи на вулкане. О каком это проекте вы упомянули? Уж не о странной ли идее нашего друга Ура об извлечении электричества из токов океанских течений? Помнится, он вел в Санта-Монике смутные речи... Впрочем, об этом мы еще успеем поговорить. Гийом, ты решил сегодня уморить нас голодом?
      - Это я виноват, доктор Русто, - раздался высокий певучий голос. Очень много рыбы.
      Подвижной седоватый слуга вынес на веранду огромный поднос, уставленный кастрюлями, бокалами с кокосовым молоком. Он быстро расставил все это на столе. Над грубыми глиняными тарелками поплыл головокружительно пряный дух.
      К вечеру морской бриз умерил влажную жару коморского дня. Начался отлив. Вода уходила из бухты, с ревом разбиваясь о коралловый барьер и взметывая белые гребни.
      - Ничего себе отлив, - сказал Валерий. - Тут не успеешь почесаться, как тебя вынесет через проход в открытый океан. Как бы нашу "Дидону" не унесло.
      "Дидона" стояла на якоре на внешнем рейде, еще там стояло несколько промысловых судов.
      Группа островков за рейдом будто приблизилась, четче обозначилась на вечереющем небе. А дальние острова - скопища потухших вулканов подернулись розовым туманом.
      Уже некоторое время из соседнего селения, скрытого прибрежным лесом, доносились звуки барабана. Теперь они усилились. Турильер очнулся от послеобеденной дремоты. Прислушавшись к барабанам, сказал, что в селении празднуют свадьбу.
      - А можно пойти туда? - спросила Нонна.
      Решили идти лесом, чтобы заодно посмотреть, как пробуждаются от дневной спячки лемуры.
      Сумеречно было в лесу. Раздвигая лианы, свисающие тут и там с ветвей деревьев, путники медленно продвигались следом за Турильером. Вскоре набрели на целую стаю лемуров. Пушистые длинноухие зверьки прыгали с ветки на ветку, тихонько вереща и не обращая внимания на людей. Один сидел, свесив хвост, и быстро сжевывал веточку с листьями, придерживая ее передними лапками. Другой висел вниз головой, зацепившись хвостом за сук.
      - Какие они маленькие! - удивленно сказала Нонна. - Чуть больше белки. А я-то думала, что они не меньше обезьян.
      - Не торопитесь, мадемуазель, - прохрипел Турильер, припадая на протез. - Еще попадутся экземпляры покрупнее.
      И он пустился рассказывать о том, что в отряде приматов лемуры самый древний подотряд: они существовали уже в начале третичного периода, семьдесят миллионов лет назад, когда обезьян и в помине еще не было. И о "мосте" - полосе суши, связывавшей некогда Мадагаскар с Африканским континентом, от которой остались теперь только островные архипелаги, и о Древней Лемурии, которую поглотил океан.
      Потрескивал кустарник под ногами. Сгущалась темнота. Запрыгали лучики карманных фонариков, которыми Турильер заранее снабдил своих гостей. Ближе, ближе стучали свадебные барабаны.
      Нонна вздрогнула от резкого крика, раздавшегося где-то наверху. Враз взметнулись лучи - в их свете возник красновато-черный лемур почти метрового роста. Он сидел на ветке, жутковато светились его немигающие пристальные глаза, уши стояли торчком. В следующий момент лемур прыгнул на ветку повыше, и путники увидели, что на его брюхе висит, вцепившись лапками, детеныш цветом посветлее.
      - Это самка! - в восторге воскликнула Нонна. - А какой лемурчик чудный!
      - Лемурчик как огурчик, - пробормотал Валерий, стрекоча кинокамерой. - Вот только света мало. Может, ты поснимаешь, Люсьен? - протянул он камеру Шамону. - У тебя железно получится.
      - Тихо, - сказал Турильер.
      Уже несколько минут он прислушивался к шорохам, к торопливым каким-то шагам в лесу. Посветил в ту сторону, но, кроме шершавых стволов и кустарника, ничего не увидел. Потом он обвел лучом фонарика ноги своих спутников.
      - Нас четверо, - сказал Турильер. - А было пятеро. Кого-то нет.
      Не было Ура.
      Кричали долго, отчаянно. Нонна сорвала голос. Проклинала себя: увлеклась интересным разговором, уши развесила... забыла, что за Уром, как за ребенком, надо приглядывать...
      - Опасных для человека зверей на Коморах нет, - в десятый раз повторил Турильер. - Вот что, - сказал он немного погодя, - хватит кричать. Идите-ка втроем обратно до самого бунгало и смотрите в оба. А я потопаю за вами.
      Шли скорым шагом. Во всем этом - в верещании лемуров и в хлопанье крыльев огромных летучих мышей, взбудораженных криками, в нервной пляске фонариков, обшаривавших лес по обе стороны тропинки, во всей этой душной ночи было нечто фантастическое. Будто все это не с тобой происходит, не наяву.
      Не улетел ли он на своей лодке, про которую рассказывают, что она будто бы сваливается прямо-таки ему на голову при мысленном зове?.. Мог ли он так поступить - без предупреждения, без прощания?.. Мог, мог! Было ведь уже однажды...
      Они вышли из лесу. На веранде бунгало горел свет, там сидел кто-то... Нет, не Ур... Доктор Русто и Арман давно ушли на шлюпке на "Дидону"... Ах, это слуга Турильера...