6

Моросил дождь, и океан был неспокоен.

Кравцов ничего не замечал. Всю ночь он резал обсадные трубы и не заметил, как наступило серое утро. Лишь два раза он позволил себе сделать передышку, чтобы проведать Уилла. Шотландец лежал у себя в каюте без сна.

– Какая скорость? – чуть слышно спрашивал он.

– Четыре метра в минуту, – отвечал Кравцов, беспокойно глядя на него. – Как вы тут? Не лучше?

– Резак, – шептал Уилл. – Резак исправен?

– Исправен. – Кравцов пожал плечами. – Ну, ладно, постарайтесь поспать, Уилл. Пойду.

Плазменный резак работал исправно, только вот руки ныли от его тяжести. Трубы лезли из скважины все быстрее. Кравцов еле успевал цеплять обрезки труб на крюк вспомогательного подъемника.

Кончился аргон, и ему пришлось бежать на склад, грузить на тележку новые баллоны. Он провозился там с полчаса, и, когда он подъехал на тележке по рельсовому пути к буровой, обсадная колонна подбиралась уже чуть ли не к самому кронблоку.

Кравцов переключил управление с главного пульта на пульт лифта и поднялся наверх. С трудом ему удалось сменить восьмидюймовый спайдер на двадцатидюймовый. Затем, когда спайдер двинулся вниз, навстречу трубе, и, лязгнув, обхватил мертвой хваткой ее верхний край, Кравцов отрегулировал скорость подъема, спустился вниз и включил резак.

Он перерезал трубу – рез пошел косо – и оттянул вспомогательным подъемником ее конец, подвел под него тележку.

Несколько осторожных манипуляций – и стодвадцатиметровая плеть легла на мостки по ту сторону вышки.

Теперь над устьем скважины возвышался, как пень срубленного дерева, трехметровый обрезок. Пока он дойдет до верха, есть немного времени.

Надо напоить Уилла чаем.

Сутулясь и едва передвигая ноги, Кравцов побрел к каюте шотландца.

Он стянул рукавицы и вытер ими лицо, мокрое от пота и дождя. Голова слегка кружилась от усталости, а может быть, оттого, что он, в сущности, целые сутки ничего не ел.

Уилла в каюте не было.

Дверь камбуза была распахнута. Кравцов побежал туда. Ну, конечно, торчит у плиты, помешивает ложкой в кастрюле…

– Какого дьявола вы возитесь тут? – заорал Кравцов, не помня себя от ярости. – Сейчас же ложитесь!

– Гречневая каша, – тихо сказал Уилл. – Я не представлял себе, что она так медленно разваривается.

Кравцов помолчал, глядя на синие круги под глазами шотландца.

– Ложитесь, – повторил он. – Я сам доварю ее.

– Вам следовало стать тюремным надзирателем, а не горным инженером, – проворчал Уилл и вышел на веранду.

Кравцов снял с плиты чайник и налил чаю Уиллу и себе. Он сделал несколько глотков – и поставил кружку на стол. Отсюда, с веранды, было видно, как ползла внутри вышки обсадная колонна, скорость се заметно возросла.

Кравцов побежал к вышке. Но, когда он включил резак, вместо острого синего жала высокотемпературной плазмы вспыхнуло широкое, ленивое, коптящее пламя.

Кравцов выругался и отошел с резаком назад под яркий свет лампы, чтобы посмотреть, в чем дело. Но едва он сделал пять шагов, как резак в его руках исправно выбросил плазму.

Что еще за новости?..

Он поспешил к трубе, наставил резак, но плазма опять превратилась в простой огонь. Кравцов нервно крутил ручки вентилей, дергал шланги – ничто не помогало.

– Я ожидал этого, – раздался голос за его спиной.

– Послушайте, Уилл, если вы сейчас же не ляжете…

– Потушите резак, он не будет работать.

– Почему?

– Самоподъем ускоряется, и магнитное поле колонны возросло. Ионизатор резака вблизи скважины отказывает. Нейтрализация, понимаете?

– Что же делать? – Кравцов выключил резак и швырнул его на палубу.

– На складе есть газовые горелки.

– Старье, – пробормотал Кравцов.

– Другого выхода нет. Надо резать.

Они взобрались на тележку и поехали в склад. Баллоны, с газами пришлось вытаскивать из дальнего, заставленного разным инвентарем угла. Уилл вдруг глухо застонал, сел на ящик. Кравцов оставил баллон, подбежал к шотландцу.

– Ничего… Сейчас… – Уилл трясущейся рукой вынул из кармана стеклянную трубочку, положил под язык белые горошины. – Сейчас пройдет. Поезжайте…

Кравцов погнал нагруженную тележку к буровой. Лихорадочно, до крови сбивая суставы пальцев, он вталкивал баллоны в гнезда рампы, навертывал соединительные гайки.

Газовая резка шла куда медленнее. Нескончаемо тянулось время, и нескончаемо тянулись из устья скважины новые и новые метры трубы.

Семь метров в минуту!

Он кромсал трубу как попало и уже не оттаскивал отрезанные куски, только отскакивал, когда они с грохотом рушились на мостки. Гудело, не переставая, голубое пламя, и горелка дрожала в его руках, и резы шли вкривь и вкось.

Час прошел? Или сутки? Время остановилось. Гудящее пламя – и грохот отваливающихся кусков труб. Больше ничего. И еще только одна мысль в отупевшем мозгу: «Сам ее добью… Сам…»

Он не видел, как приплелся Уилл и стал следить за давлением, переключая рампу с пустых баллонов на полные.

Он не слышал рокота воздушных моторов. Не видел, как возле плота сел на неспокойную воду белый гидросамолет и как надувные красные шлюпки с людьми в брезентовых плащах направились, прыгая на волнах, к причалу.

Чья-то тяжелая рука опустилась на его плечо.

– Убирайтесь! – рявкнул он из последних сил и дернулся.

Рука отпустила плечо, но не исчезла. Она выхватила у Кравцова горелку, а другая рука мягко отстранила его.

Кравцов поднял голову и тупо уставился на жесткое, в морщинах, лицо с черными усиками над губой.

– Али-Овсад?.. – проговорил он, с трудом ворочая языком.

7

В те дни во многих газетах мира появились сообщения собственных корреспондентов из Манилы, Джакарты и Токио, подхваченные затем провинциальными газетами.

«Вести с Тихого океана: ожила стодвадцатитысячефутовая скважина, заброшенная еще во время прошлого МГГ».

(«Нью-Йорк герольд трибюн»).

«Загадочное явление природы. Недра выталкивают бурильные трубы из сверхглубокой скважины».

(«Таймс»).

«Подвиг советского инженера. Сутки напряженной борьбы на плавучем острове в Тихом океане».

(«Известия»).

«Мастер Али-Овсад приходит на помощь».

(«Бакинский рабочий»).

«Схватка русского и шотландца с морским дьяволом».

(«Стокгольм тиднинген»).

«Кара господня за дерзкое проникновение в глубь Земли».

(«Оссерваторе Романа»).

«Мы встревожены: это опять около нас».

(«Ниппон таймс»).

«Настало время вешать ученых и цветных».

(«Джорджия он сандей»).

8

Кравцов посмотрел на индикатор и, сморщившись, поскреб шею под левым ухом. Бороду он сбрил сегодня утром, но привычка осталась. Десять метров в минуту… Скоро вся обсадная колонна выползет наружу…

Четыре бригады, сменяясь, резали и резали трубы, еле справлялись с бешеным темпом подъема. Плот был завален кусками труб; автокран беспрерывно грузил их в самосвалы, а у причала трубы перегружались в трюмы транспортного судна под голландским флагом. Это судно было по радио зафрахтовано президиумом МГГ в Маниле. Туда же, в Манилу, срочно прилетели два представителя Геологической комиссии МГГ, и судно, приняв их на борт, форсированным ходом направилось к плоту. Сразу по его прибытии началась погрузка.

К Кравцову вразвалочку подошел мастер Али-Овсад. Жесткая, дубленная ветрами и зноем кожа его лица лоснилась от пота.

– Жалко, – сказал он.

– Да, жарко, – рассеянно отозвался Кравцов.

– Я говорю: жалко. Такой хороший труба – очень жалко. – Али-Овсад поцокал языком. – Джим! – крикнул он белобрысому долговязому парню в кожаных шортах. – Давай сюда!

Джим Паркинсон спрыгнул с мостков и пошел по трубам, размахивая длинными руками. Несмотря на свою молодость, Джим был одним из лучших монтажников техасских нефтяных промыслов. Он остановился, балансируя на трубе, и с улыбкой посмотрел на Али-Овсада. Тень от зеленого целлулоидного козырька падала на его узкое лицо, челюсть ритмично двигалась, пережевывая резинку.

Али-Овсад указал ему на крюк вспомогательного подъемника.

– Люльку подвешивай, билирсен?[3] Свои ребята-автогенщик в люльку сажай, поднимай рядом с трубой. Такая же скорость, как труба лезет, да? – Али-Овсад показал руками, как поднимается колонна труб, а рядом с ней люлька. – Лифт! Ап! Билирсен?

Кравцов хотел было перевести это на английский, но оказалось, что Джим прекрасно понял Али-Овсада. Он выплюнул резиновый комок, удачно попав между своими ботинками и ботинками Али-Овсада, и сказал:

– О'кей!

Затем он нагнулся, дружелюбно хлопнул бакинца по плечу и добавил:

– Али-Офсайт – карашо!

И, хохотнув, пошел отдавать распоряжения своим парням.

Через четверть часа люлька, подхваченная крюком подъемника, поползла вверх рядом с обсадной колонной. Здоровенный черный румын из подсменной бригады оглушительно свистнул и заорал:

– Давай, давай!

Техасец-газорезчик выглянул из люльки и, осклабившись, оттопырил вверх большой палец. Затем он выставил, как ружье, горелку и впился огнем в серое тело трубы.

9

Около семи часов вечера представитель Геологической комиссии чилиец Брамулья созвал в кают-компании совещание.

– Сеньоры, прошу высказываться. – Он залпом осушил стакан холодного лимонада и откинул жирный торс на спинку плетеного кресла. – Уилл, не угодно ли вам?

Уилл, несколько оправившийся после приступа, сидел рядом с Кравцовым и листал свой блокнот.

– Пусть вначале мой коллега Кравцов сообщит результаты последних замеров, – сказал он негромко.

– Да, пожалуйста, сеньор Кравцов.

– Скорость самоподъема – одиннадцать метров в минуту, – сказал Кравцов.

– По моим подсчетам, при наблюдаемом нарастании скорости обсадная колонна примерно через четыре часа будет полностью вытолкнута из грунта. Ее нижний край повиснет над дном океана…

– Позвольте, молодой человек, – перебил его сухонький австриец Штамм, единственный из всех обитателей плота при галстуке, в пиджаке и брюках. – Вы употребили выражение «вытолкнута». Если так, то низ колонны никак не может «повиснуть», как вы изволили выразиться. Его, очевидно, будет подпирать то, что вытолкнуло его, не так ли?

– Пожалуй… – Кравцов слегка опешил. – Просто я не так выразился… Теперь о бурильной колонне. Вы знаете, что мы оборвали ее на глубине, но она, несомненно, тоже ползет вверх. По моим подсчетам, ее верхний край находится сейчас на глубине около семи тысяч метров, то есть он поднимается внутри обсадной Колонны, в той ее части, которая находится в толще воды. – Кравцов говорил медленно, тщательно подбирая слова. – К шести часам утра можно ожидать появления бурильной колонны над устьем скважины. Я предлагаю…

– Позвольте, – раздался дребезжащий голос Штамма. – Прежде чем перейти к предложениям, следует кое-что уточнить. Считаете ли вы, господин Кравцов, что вместе с обсадной колонной выталкивается и искусственная обсадка, иначе говоря, оплавленная порода стенок скважины, которая служит как бы продолжением обсадной колонны?

– Не знаю, – неуверенно произнес Кравцов. Он немного робел перед Штаммом, чем-то австриец напоминал ему школьного учителя географии. – Я, строго говоря, не геолог, а всего лишь бурильщик…

– Вы не знаете, – констатировал Штамм. – Пожалуйста, продолжайте.

– Наши газорезчики… – Кравцов прокашлялся. – Газорезчики уже сейчас с трудом управляются. Что же будет, когда трубы попрут… извините, полезут еще быстрее? Я предлагаю срочно радировать в центр, чтобы на плот доставили фотоквантовый нож. У нас в Москве есть прекрасная установка – ФКН-6А. Она мгновенно режет материал какой угодно прочности.

– ФКН-6А, – повторил Брамулья и покивал головой. – Да, это мысль. – Он влил в свою глотку еще стакан лимонада. – Почему вы замолчали?

– У меня все, – сказал Кравцов.

– Сеньор Макферсон?

– Да, – отозвался Уилл. – Мое мнение таково. Скважина прошла в какую-то трещину мантии. Неизвестное вещество, сжатое огромным давлением до пластичного состояния, нашло выход и выталкивает колонну…

– Позвольте, – вмешался Штамм. – Господа, нужна какая-то последовательность. Я возвращаюсь к вопросу об искусственной обсадке. Считаете ли вы…

– Не думаю, мистер Штамм, что стенки скважины могут быть столь сильно разрушены, – сдержанно сказал Уилл.

– Вы не думаете, – резюмировал австриец. – А я думаю, что надо немедленно спустить телекамеру и посмотреть, что происходит с грунтом. Телекамера на плоту имеется, не так ли? Пока мы будем се опускать, обсадная колонна выйдет из грунта, и мы увидим, как ведет себя искусственная обсадка. Я удивлен, господин Макферсон, что вы не предприняли спуска телекамеры с самого начала явления. Прошу вас, продолжайте.

– Да, насчет камеры – моя оплошность, согласен, – сказал Уилл. – Вещество, которое выдавливает трубы, обладает магнитными свойствами. Я проводил измерения с начала вахты и убедился: трубы намагничены. Минуточку, – повысил он голос, видя, что австриец открыл рот. – Я предвижу ваш вопрос. Да, трубы сделаны из немагнитного сплава, но тем не менее это факт: они намагничены. Их магнитное поле нейтрализует ионизатор плазменного резака. Прошу ознакомиться со сводным графиком моих наблюдений.

Штамм поспешно нацепил очки и склонился над графиком. Брамулья, шумно отдуваясь и оттопыривая толстые губы, смотрел через его плечо. Али-Овсад подставил Кравцову волосатое ухо, и тот, понизив голос, переводил ему слова Уилла. Выслушав до конца, Али-Овсад задумчиво поковырял мизинцем в ухе. Старый мастер, на своем веку основательно издырявивший землю буровыми скважинами, был озадачен.

– Хотите что-нибудь сказать, сеньор Али-Овсад? – спросил Брамулья, и Кравцов перевел мастеру его вопрос.

– Что сказать? Бурение-мурение – это я, конечно, немножко понимаю, – нараспев ответил Али-Овсад. – А такую породу, честное слово, никогда не встречал. Давай подождем, это вещество наверх пойдет – тогда посмотрим.

Штамм поднял голову от графика.

– Ждать нельзя ни в коем случае. Неизвестно, что произошло в недрах. Извержение обсадки может вызвать сильные толчки. После спуска телекамеры предлагаю эвакуировать всех на голландский транспорт.

– Ну уж нет! – вскричал Кравцов. – Простите, мистер Штамм, но я поддерживаю Али-Овсада: надо подождать, посмотреть, что последует за выбросом труб. Надо получить информацию!

– Согласен, – кивнул Уилл. – Приборы здесь, уходить нельзя.

Теперь все посмотрели на Брамулью – за ним оставалось последнее слово. Толстяк-чилиец размышлял, поглаживая себя по лысой голове.

– Сеньоры, – сказал он наконец. – Вопрос, насколько я понимаю, стоит так: есть ли прямая опасность? Ответить трудно, сеньоры, поскольку мы столкнулись с непонятным природным явлением. Но я привык подходить к подобным вопросам как сейсмолог. Мне кажется, коллега Штамм, что с сейсмической точки зрения непосредственной опасности нет… Карамба! – воскликнул он вдруг, посмотрев в окно. – Что это такое?

Из устья скважины ползла вверх серая обсадная колонна, а на ней, обхватив ее руками и ногами, висел человек в синей кепке и синем комбинезоне. Монтажники, стоявшие внизу, свистели и орали ему вслед. Из люльки, поднимавшейся рядом с колонной, свесился газорезчик и тоже что-то кричал в совершенном восторге.

– Это ваш парень, Джим? – встревоженно спросил Брамулья.

Паркинсон, хладнокровно жевавший резинку, мотнул головой.

– Это мой бурильщик Чулков-Мулков немножко хулиганит, – сказал Али-Овсад и, выйдя из каюты, вразвалку пошел по обрезкам труб к вышке.

Все последовали за ним.

– Чулков-Мулков? – переспросил Брамулья.

– Да нет, просто Чулков, – усмехнулся Кравцов.

Али-Овсад прокричал что-то вверх. Автогенщик в люльке, повинуясь команде мастера, перерезал колонну метрах в двух ниже висящего Чулкова. Обрезок трубы с Чулковым медленно опустился на крюке.

– Прыгай! – крикнул Али-Овсад.

Чулков рывком оторвался от трубы, упал на четвереньки и сразу поднялся, потирая коленки. Его круглое, мальчишеское лицо было бледно, светлые глаза смотрели ошалело.

– Зачем хулиганишь? – грозно сказал Али-Овсад.

– С ребятами поспорил, – пробормотал Чулков, озираясь и ища взглядом кепку, слетевшую при прыжке.

Из толпы бурильщиков выдвинулся коренастый американец с головой, повязанной пестрой косынкой. Ухмыляясь, он протянул Чулкову зажигалку с замысловатыми цветными вензелями.

– Не надо, – сказал Чулков и отвел его руку.

Брамулья обратился к бурильщикам с краткой речью, и бригады, посмеиваясь, вернулись к работе. Инцидент был исчерпан.

И только Кравцов заметил, что у Чулкова дрожали руки.

– Что это у вас с руками? – тихо спросил он парня.

– Ничего, – ответил Чулков. И вдруг, подняв на инженера растерянный взгляд, сказал: – Труба притягивает, Александр Витальич…

– То есть как?

– Притягивает, – повторил Чулков. – Не очень сильно, правда… Будто она магнит, а я железный…

Кравцов поспешил в кают-компанию, где Брамулья заканчивал совещание.

– Эвакуировать плот пока не будем, – говорил чилиец. Он вдруг засмеялся и добавил: – С такими отчаянными парнями нам ничего не страшно.

Штамм пригладил жесткой щеткой льняные волосы и направился к лебедке телекамеры, бормоча под нос что-то о русской и чилийской беспечности.

Под навесом Кравцов отозвал Уилла в сторонку и сообщил ему о том, что услышал от Чулкова.

– Вот как? – сказал Уилл.

10

Уже четвертый час шел спуск телекамеры. Кабель-трос сматывался с огромного барабана глубоководной лебедки и, огибая блок на конце решетчатой стрелы, уходил в черную воду. Полуголый монтажник из бригады Али-Овсада дымил у борта сигаретой, изредка посматривая на указатель глубины спуска.

Подошел Али-Овсад.

– Папиросу курят, когда гулять идут, – сказал он строго. – Рука на тормозе держи.

– Ничего не случится, мастер, – добродушно отозвался монтажник и щелчком отправил сигарету за борт. – Кругом автоматика.

– Автоматика сама по себе, ты сам по себе.

Для порядка старый мастер обошел лебедку, пощупал ладонью, не греются ли подшипники.

– Интересно, в Баку сейчас сколько времени, – сказал он и, не дожидаясь ответа, направился в каюту телеприемника.

Там у мерцающего экрана сидели Штамм, Брамулья и Кравцов.

– Ну, как? – Кравцов сонно помигал на вошедшего.

– Очень глубокое море, – печально сказал Али-Овсад. – Еще полчаса надо ждать. Или час, – добавил он, подумав.

В дверь просунулась голова вахтенного радиста.

– Кравцов здесь? Вызывает Москва. Быстро!

Кравцов выскочил на веранду.

Плот был ярко освещен прожекторами, лязгали труби у автокрана, слышался разноязычный говор. Кравцов помчался в радиорубку.

– Алло!

Сквозь шорохи и потрескивания – далекий, родной, взволнованный голос:

– Саша, здравствуй! Ты слышишь, Саша?

– Маринка? Привет! Да, да, слышу! Как ты дозвони…

– Саш, что у вас там случилось? О тебе пишут в газетах, я очень, очень тревожусь…

– У нас все в порядке, не тревожься, родная!.. Черт, что за музыка мешает… Маринка, как ты поживаешь, как Вовка, как мама? Маринка, слышишь?

– Да, да, мешает музыка… У нас все хорошо! Саша, ты здоров? Правду говори…

– Абсолютно! Как Вовка там?

– Вовка уже ходит, бегает даже. Ой, он до смешного похож на тебя!

– Уже бегает? – Кравцов счастливо засмеялся. – Ай да Вовка. Ты его поцелуй за меня, ладно?

– Ладно! Тут пришли твои журналы на испанском, переслать тебе?

– Пока не надо! Много очень работы, пока не посылай.

– Саша, а что все-таки случилось? Почему трубы выползают?

– А шут их знает!

– Что? Кто знает?

– Никто пока не знает. Как у тебя в школе?

– Ой, ты знаешь, очень трудные десятые классы. А вообще – хорошо! Сашенька, меня тут торопят…

Монотонный голос на английском языке произнес:

– Плот МГГ. Плот МГГ. Вызывает Лондон.

– Марина! Марина! – закричал Кравцов. – Марина!

Радист тронул его за плечо. Кравцов положил трубку на стол и вышел.

Белый свет прожекторов. Гудящее, осыпающее искры пламя горелок. Палуба, заваленная обрезками труб. И вокруг – черный океан воды и неба. Душная, влажная ночь вокруг…

Кравцов, прыгая с трубы на трубу, пошел к вышке. Работала бригада Джима Паркинсона.

– Как дела, Джим?

– Неважно. – Джим отпрянул в сторону: со звоном упал отрезанный кусок трубы. Он откатил его и посмотрел на Кравцова. – Как бы вышку не разнесло. Прислушайтесь, сэр.

Кравцов уже и сам слышал смутный гул и ощущал под ногами вибрацию.

– Вода стала горячей, – продолжал Паркинсон. – Ребята полезли купаться и сразу выскочили. Сорок градусов на поверхности – не меньше.

У Кравцова еще звучал в ушах высокий голос Марины. «О тебе пишут в газетах…» Интересно, что там понаписали? «Я очень тревожусь…» Я и сам тревожусь. Приближается что-то непонятное, грозное…

В каюте Уилла горел свет. Кравцов постучал в приоткрытую дверь и услышал ворчливый голос:

– Войдите.

Уилл, в расстегнутой белой рубашке и шортах, сидел за столом над своими графиками. Он указал на кресло, придвинул к Кравцову сигареты.

– Как телекамера? – спросил он.

– Скоро. Уилл, я разговаривал с Москвой.

– Жена?

– Жена. Оказывается, о нас пишут в газетах.

Шотландец презрительно хмыкнул.

– А у вас, Уилл, есть семья? Вы никогда не говорили.

– У меня есть сын, – ответил Уилл после долгой паузы.

Кравцов взял со стола фигурку, вылепленную из зеленого пластилина. Это был олень с большими ветвистыми рогами.

– Я был с вами немного невежлив, – сказав Кравцов, вертя оленя в руках.

– Помните, я накричал на вас…

Уилл сделал рукой короткий жест.

– Хотите, расскажу вам short story?[4] – Он повернул к Кравцову утомленное лицо, провел ладонью по седоватому ежику волос. – В Ирландии, в горах, есть ущелье, оно называется Педди Блек. В этом ущелье самое вежливое эхо в мире. Если там крикнуть: «Как поживаете, Педди Блек?», то эхо немедленно отзовется: «Очень хорошо, благодарю вас, сэр».

– К чему вы это?

– Просто так. Вспомнилось. – Уилл повернул голову к открытой двери. – В чем дело? Почему все стихло у вышки?

11

Бригада Паркинсона толпилась на краю мостков буровой.

– Почему не режете, Джим? – осведомился Уилл.

– Посмотрите сами.

Обсадная колонна была неподвижна.

– Вот так штука! – изумился Кравцов. – Неужели кончился самоподъем?..

Тут труба дрогнула и вдруг подскочила вверх и сразу упала до прежнего положения, даже ниже. Плот основательно тряхнуло: автоматический привод гребных винтов не успел среагировать.

Опять дернулась обсадная колонна – вверх, вниз, и еще рывок, и еще, без определенного ритма. Палуба заходила под ногами, по ней с грохотом перекатывались обрезки труб.

– Берегите ноги! – крикнул Кравцов. – Крепите все, что можно!

Из жилых помещений выбегали монтажники отдыхавших бригад. Уилл и Кравцов бросились в каюту телеприемника. Там Брамулья сидел, чуть ли не уперев нос в экран, а рядом стояли Штамм и Али-Овсад.

– Обсадная труба скачет! – выпалил Кравцов, переводя дух.

– Я предупреждал, – ответил Штамм. – Смотрите, что делается с грунтом.

На экране телеприемника передвигалось и сыпалось что-то серое. Изображение исчезло, потом возникла мрачноватая картина пустынного и неровного океанского дна – и снова все задвигалось на экране. Видимо, телекамера медленно крутилась там, в глубине.

Теперь Кравцов разглядел: над грунтом высилась гора обломков, она шевелилась, росла и опадала, по ее склонам скатывались камни – не быстро, как на суше, а плавно, как бы нехотя.

Штамм слегка повернул рукоятку. Экран замутился, а потом вдруг резко проступила в левом верхнем углу труба…

– Tubo de entubaction![5] – воскликнул Брамулья.

Труба на экране выглядела соломинкой. Она качнулась, под ней вспучилась груда обломков, опять все замутилось, и тут же плот тряхнуло так, что Брамулья упал со стула.

Кравцов помог ему подняться.

– Мадонна… Сант-Яго… – пробормотал чилиец, отдуваясь.

– Я предупреждал, – раздался голос Штамма. – Искусственная обсадка выбрасывается из скважины вместе с породой, нижний конец обсадной колонны танцует на горе обломков. Неизвестно, что будет дальше. Надо срочно эвакуировать плот.

– Нет, – сказал Уилл. – Надо поднимать обсадную колонну на крюке. Как можно быстрее.

– Правильно, – поддержал Кравцов. – Тогда она перестанет плясать.

– Это опасно! – запротестовал Штамм. – Я не могу дать согласия…

– Опасно, когда человек неосторожный, – сказал Али-Овсад. – Я сам смотреть буду.

Все взглянули на Брамулью.

– Поднимайте колонну, – сказал чилиец. – Поднимайте и режьте. Только поскорее, ради всех святых…

Плот трясло, как в лихорадке.

Али-Овсад встал у пульта главного двигателя, крюк пошел вверх, вытягивая обсадную колонну. Поскрипывали тросы, гудело голубое пламя.

– Давай, давай! – покрикивал Али-Овсад, зорко следя за подъемом. – Мало осталось!

Отрезанные куски трубы рушились на мостки. И вскоре, когда колонна была достаточно высоко поднята над грунтом, тряска на плоту прекратилась.

А потом – над океаном уже сияло синее утро – из скважины полезли бурильные трубы, выталкиваемые загадочной силой. Плазменный резак не действовал, как и прежде, газовый резал медленно. Но теперь можно было установить горелку на автомат круговой резки. Автомат полз вверх на одной скорости с трубой, режущая головка шла по кольцевой направляющей вокруг трубы. Закончив рез, автомат съезжал вниз и снова полз рядом с трубой…

Но скорость самоподъема росла и росла, автомат уже не поспевал, резы получались косые, по винтовой линии. Пришлось остановить автомат и резать вручную, сидя в люльке, подвешенной к крюку вспомогательного подъемника.

Газорезчики часто сменялись, их изматывал бешеный темп работы, да и дни стояли жаркие. Транспорт с трюмами, набитыми трубами, ушел, но палуба вокруг буровой уже снова была завалена обрезками труб.

На всю жизнь запомнились людям эти дни, заполненные раскаленным солнцем, сумасшедшей работой, влажными испарениями океана, и эти ночи в свете прожекторов, в голубых вспышках газового пламени.

На всю жизнь запомнился хриплый голос Али-Овсада – боевой клич:

– Давай, давай, мало осталось!

12

Гидросамолет прилетел на рассвете. С немалым трудом переправили на плот ящики с фотоквантовой установкой ФКН-6А.