Так же как и в 1863 году, когда исследованиями Ливингстона нагорий Шире воспользовались работорговцы, следовавшие за ним по пятам, новое его путешествие к Луалабе совпало с началом вторжения работорговцев в земли маниема. Одновременно с ним отправился Мохаммед Богхариб, который из всех его арабских друзей казался ему пока наиболее приемлемым; ему он обязан даже своей жизнью. Мохаммед надеялся добыть там дешевую слоновую кость.
      12 июля 1869 года Ливингстон сел в большую лодку и пересек Танганьику. Далее неделями шел он на северо-запад со своими верными спутниками - Суси, Чума и Гарднером - и группой носильщиков. Путь лежал по редколесью, кругом мирные селения и обширные поля. То тут, то там удавалось подстрелить слона или буйвола.
      В середине сентября Ливингстон встретил купца Дугумбе, везшего с собой не менее восемнадцати тысяч фунтов слоновой кости из той местности, которую до этого не посещал еще ни один араб. Купил он ее там очень дешево.
      Люди, у которых Дугумбе по дешевке купил слоновую кость, новых пришельцев приняли враждебно. Невозможно было достать лодки, чтобы перебраться через широкий и глубокий приток Луалабы. Ливингстон вынужден был повернуть на север, чтобы попытаться достичь Луалабы в каком-либо другом месте.
      И снова наступили дожди. Возобновилась лихорадка. А как кстати был бы сейчас хинин, который лежит на складе в Уньяньембе!
      "1 января 1870 года. Да поможет мне всевышний завершить начатое дело". Еще до истечения года надо вернуться в Уджиджи, а еще лучше добраться до Занзибара. Он еще был бодр духом, но силы его заметно сдали.
      С каждым днем путь становился труднее и труднее. На тропе, проделанной слонами и буйволами, нога уходила глубоко в грязь. "Три часа ходьбы в таких дебрях измотают даже крепкого... Здесь задыхаешься от буйно разросшейся растительности", - записывает в свой дневник Ливингстон. Эта местность годится только для слонов, кстати, их здесь множество.
      От маниема трудно получить сколько-нибудь достоверные сведения о Луалабе: к путникам они относятся либо недоверчиво, либо явно враждебно, а то и просто "ничего не знают".
      Беспрерывно лившие дожди вынудили Ливингстона повернуть на юг. Обессиленный, измученный сыростью и лихорадкой, он разбил зимний лагерь в поселении Мамохела - сборном пункте торговцев слоновой костью.
      Ливингстон пробыл здесь четыре с половиной месяца и отсюда отправился на северо-запад искать Луалабу. Носильщики покинули его, остались лишь Чума, Суси и Гарднер. Всюду вязкая грязь. Ежедневно приходилось переходить вброд многочисленные ручьи и реки.
      Мохаммед Богхариб утверждал, что Луалаба совсем не там, где Ливингстон ее ищет; она здесь сильно отклонилась на запад. Итак, бессмысленно продолжать марш в принятом направлении. Но Ливингстон и без того был не в состоянии продолжать путь. На ступнях у него образовались нарывы, которые гноились. Прихрамывая, он еле-еле двигался.
      Это вынудило Ливингстона остановиться на длительный отдых в поселении Бамбаре, примерно на пять градусов южнее экватора. Окруженный здесь враждебными ему людьми, так как в их представлении он стремился расстроить им выгодный бизнес, мучимый болезненными нарывами, против которых у него не было никаких средств, обреченный на бездеятельность, он без пользы тратил драгоценные для него недели и месяцы.
      Лежа в хижине, ожидая, что нарывы в конце концов пройдут сами, он часто размышлял о своей жизни. "Во время этого похода я старался неизменно следовать своему долгу. Я перенес многое: трудности, лишения, голод, болезни - в твердом убеждении, что стою на верном пути к цели - во что бы то ни стало довести до конца исследование истоков Нила. Полный надежд, спокойно стремился я к тому, чтобы исполнить этот нелегкий труд, выпавший на мою долю, не заботясь о том, выйду ли победителем в этой борьбе или погибну... В первые три года меня угнетало неприятное предчувствие, что мне не удастся осуществить мои планы, что я не доживу до этого, но это чувство, по мере того как путешествие мое шло к концу, постепенно угасало".
      Лишь восемьдесят дней спустя смог он покинуть свою хижину, хотя был еще очень слаб, чтобы сразу же начать новый поход. Болезнь он, правда, воспринял как серьезное для себя предупреждение, однако, как только почувствовал прилив сил, принял решение продолжать путь, вместо того чтобы возвратиться в Уджиджи или даже на Занзибар.
      От арабских торговцев он узнал, что западнее Луалабы, берущей свое начало якобы из озера Мверу, течет еще одна столь же мощная река, называемая, как говорят, Ломами и сливающаяся где-то на севере с Луалабой. Ему хотелось непременно исследовать и ее. Он страстно желал проплыть вниз по Луалабе до слияния ее с Ломами, а затем проделать путь вверх по Ломами до Катанги, где она якобы берет свое начало. Но для этого ему нужны были люди и лодка. И то и другое он надеялся получить от арабов-торговцев, направлявшихся сюда, в Бамбаре, и намеревавшихся далее идти к Луалабе. У них около семисот ружей и большие запасы товаров, предназначенных для обмена. Ливингстон, полный нетерпения, ждал их. Выделить ему, разумеется, они могли только рабов: других людей у них не было, и ему пришлось мириться с этим. С таким же нетерпением ждал Ливингстон писем и лекарств. Он послал Мохаммеду бин-Салеху, находящемуся в Уджиджи, письмо с такой просьбой. Покинуть Бамбаре он теперь сможет, только когда прибудут товары и его экспедиция пополнится новыми людьми. Сам он уже не отправлял писем и записей, считая это бесполезным: они все равно не доходили.
      И снова начались дожди. Одна за другой проходили недели, а ожидаемого каравана все не было. Кончился и 1870 год. Уже более пяти месяцев сидел Ливингстон в бездействии в Бамбаре, продолжая ждать...
      Наконец в конце января пришел караван из Уджиджи, но того, что он так ждал, в нем не оказалось: ни писем с родины, ни лекарств; было лишь сообщение, что в Уджиджи прибыли новые люди, которых, он просил в своем письме к доктору Кёрку. Неделю спустя в Бамбаре действительно появились десять из них; но и они не принесли с собой ни лекарств, ни писем. Все они были рабами индийских купцов в Занзибаре. Вскоре Ливингстон пришел к выводу, что ему мало пользы от них.
      "Все десять присланных отказываются идти со мной на север... Они и не собираются помогать мне, а в оправдание заявляют, что английский консул в Занзибаре якобы поручил им передать, чтобы я не шел далее, а вернулся вместе с ними".
      Но вопреки всему 16 февраля 1871 года Ливингстон покинул Бамбаре. С ним пошли трое верных и неизменных его спутников и только что прибывшие люди.
      Они идут по равнине, покрытой высокой жесткой и влажной травой. Одежда на них всегда мокрая. Через многочисленные маленькие речушки Ливингстона переносили на руках, а через реки перевозили в лодке. Иногда делали мосточки из плетеных матов.
      Ливингстону прежде всего хотелось отыскать изгиб Луалабы к западу. "Не следует делать поспешных выводов об открытии истоков Конго". Никто не мог ничего толком сказать ему, кроме того, что за изгибом на запад Луалаба снова поворачивает как будто бы на север.
      Во многих деревнях уже стало известно, что появившийся белый человек - не охотник за рабами, и здешние жители принимали его с радостными возгласами: "Дружба! Дружба!" Но попадались и опустевшие деревни: при приближении его отряда жители убегали, опасаясь, что их подстерегает такое же злодеяние, какое только что учинили работорговцы. Ему то и дело сообщали, что окрестные деревни подвергались налетам.
      Иногда маниема решительно брались за оружие, но много ли они могли сделать со своими копьями, ведя борьбу с противником, имевшим огнестрельное оружие? Они ведь даже не видели такого оружия и представления не имели о его действии. Когда в них целились из ружья, они и не пытались бежать - смотрели удивленно на эту диковинную "палку". И начинали соображать лишь тогда, когда видели павших соплеменников. Но это действие они приписывали колдовской силе противника. Да и храбрость их бесполезна: у них, так же как у маньянджа озера Ньяса, нет единства, к тому же обычай кровной мести посеял глубокую вражду между ними. "Никого не заставишь пойти в ближайшую деревню, даже если она находится, скажем, в трех милях от его собственной: там ведь наверняка проживают люди, которые должны отомстить за убийство их отцов, дядей, дедушек и так далее. Ужасное положение!"
      Кровавая бойня у Ньянгве
      В конце марта Ливингстон стоял на берегу Луалабы. Это могучая река полторы мили шириной, глубоководная, отличающаяся мощным, но медленным течением; на ней есть большие острова. К берегам ее Ливингстон вышел вблизи селения Ньянгве.
      "Берега здесь плотно заселены. Какое-то представление о численности здешнего населения можно составить по наблюдению за потоком людей, посещающих рынок. Не менее трех тысяч человек, преимущественно женщин, появляются здесь одновременно".
      Ливингстону очень хотелось спуститься вниз по Луалабе, но лодку достать невозможно, к тому же нужно ждать, пока прибудет купец Дугумбе: ему маниема, конечно, продадут или дадут напрокат лодки. Теперь, в начале апреля, уже не отправишься в путь: каждую ночь бушует ливень.
      Ливингстону так и не удалось получить из Уджиджи необходимое; у него не оказалось даже бумаги и чернил. Чернила он изготовляет из растительных красителей, а в качестве писчей бумаги пользуется старыми газетами - на них он пишет поперек печатного текста. Эти записи сохранились и дошли до Англии, но прочесть их можно лишь с большим трудом: газетная бумага пожелтела и легко ломалась, а чернила поблекли. Лишь Эгнис Ливингстон, исполнявшая при отце обязанности секретаря во время его пребывания в Ньюстедском аббатстве и знавшая его почерк, умудрялась читать эти записи. Она-то и помогла издателю дневников Ливингстона Уоллеру, бывшему участнику университетской миссии в Африке, расшифровать записи его последнего путешествия.
      Один купец в Ньянгве случайно узнал, что десять рабов, обслуживавших Ливингстона, втайне готовят против него заговор: они уже сыты по горло его походами. Если он принудит их идти и дальше, они при первых же неладах с маниема откроют огонь, а затем сбегут. Это не вызвало бы подозрения о неблаговидности их поступка.
      Узнав об этом, Ливингстон отобрал у них оружие и прогнал их. Но они покаялись и поклялись, что будут следовать за ним, куда бы он ни пошел. "Так как мне страстно хотелось довести до конца мои географические исследования, то я готов был идти даже на риск, зная, что при случае они могут оставить меня в беде".
      Шесть долгих недель прошли в томительном ожидании, но наконец Дугумбе прибыл в Ньянгве с большим отрядом. "Он решил поискать новые места для торговли. Семья его при нем, так как он полагает, что ему придется провести в пути лет шесть-семь; все это время из Уджиджи ему будут регулярно доставлять необходимые вещи".
      На фоне той решимости, которую проявляли работорговцы, поразительно неоправданными кажутся выжидания Ливингстона. Вызывает удивление, что в это время он посылает своих людей валить деревья для постройки жилища. Почему бы ему не построить плот из бревен, вместо того чтобы искать лодку? Вряд ли Луалаба непроходима: рабы и местные жители не раз пересекали ее. Все его поведение свидетельствует об усталости и слабости.
      Один работорговец целой флотилией лодок попробовал плыть вниз по Луалабе, но уже на четвертый день лодки попали в водоворот и налетели на утесы. Передняя лодка разбилась, пять человек утонуло. Другие лодки перевернулись. Ливингстон, не зная этого, намеревался проделать такой же маршрут, но, на его счастье, ему не удалось достать для этого лодку: иначе его постигла бы такая же судьба. И в этом он усматривает благую волю провидения.
      После этого события он изменяет свой план и намеревается вместе с людьми Дугумбе идти на запад, к реке Ломами, затем вверх по ней до ее истоков, находившихся, как полагали, в Катанге, а оттуда через ту же Ньянгве вернуться в Уджиджи.
      Десять сопровождавших его рабов уже не пользовались у него доверием. Ему хотелось до похода обменять их у Дугумбе на такое же количество свободных людей, в придачу он предлагал четыреста фунтов стерлингов. Дугумбе просил пару дней на обдумывание. Проходит целая неделя, а ответа все нет. У него явно не было желания облегчать англичанину путь в страны, лежавшие к западу от Луалабы.
      Мучимый бесконечными ожиданиями, Ливингстон записывает: "Меня удручают сложившиеся обстоятельства, не знаю, как и поступить, чтобы все же закончить начатое дело, ибо все складывается не в мою пользу".
      Записывая эти слова, он и не догадывался, что на следующий день все его намерения и планы рухнут. То, что ему Довелось видеть 15 июля 1871 года, по своей бесчеловечности превосходило любую жестокость, невольным свидетелем которой он был ранее. И до конца своих дней он не мог забыть увиденную тогда ужасную картину.
      Все утро слышны были ружейные выстрелы, доносившиеся с другого берега Луалабы. Работорговцы, воспользовавшись каким-то ничтожным поводом, "творили суд и расправу".
      Хотя там, за рекой, многие деревни были охвачены пламенем, раздавались выстрелы и в ужасе метались люди, тут, как ни в чем не бывало, рынок жил своей жизнью: по-деловому суетилось не менее полутора тысяч человек. Ливингстон тоже пришел сюда; на краю рыночной площади он заметил троих, недавно прибывших с Дугумбе. В руках у них были ружья в нарушение установленных здесь обычаев: вооруженные на рынок не допускались. Один из сопровождавших Ливингстона людей обратил их внимание на это. Поскольку было очень жарко, Ливингстон собрался было уходить.
      Вдруг за его спиной затрещали выстрелы. Люди метнулись в разные стороны, многие бросили свои товары; дико крича, большая часть людей бросилась вниз, к берегу, к лодкам. Но торговцы, находившиеся внизу, открыли огонь по убегающим. В спешке достигшие лодок не успевали прихватить даже весла. У лодок создалась толкотня, люди мешали друг другу столкнуть в воду лодки. Раненые мужчины и женщины, боясь попасть в рабство, бросались в реку. Многие пытались вплавь добраться до ближайшего острова, но поток относил их в сторону, и они тонули в реке. Несколько больших лодок, переполненных людьми, отплыло от берега, но почти все без весел, и люди изо всех сил старались грести руками. Обессилев, плывущие в отчаянии цеплялись за лодки, пытались взобраться в них, но все кончалось тем, что, зачерпнув воды, лодки переворачивались и люди тонули.
      "Чего ради вся эта ужасная бойня?" - обращался Ливингстон к торговцам. Они же вину за происшедшее сваливали на одного из своих подчиненных. Но это лживое оправдание возмутило даже доверчивого Ливингстона. Главный мотив действий, как он их себе представлял, "внушить местным жителям глубокое убеждение в неодолимой силе пришельцев...". Он понял, что исследование реки Ломами невозможно, пока страна остается полем деятельности работорговцев.
      И как ни тяжело было принять такое решение, он вынужден отказаться от исследования двух рек, до которых уже добрался. Быть рядом с кровавыми псами - об этом не может быть и речи. "Другого выхода у меня нет, кроме как возвратиться в Уджиджи, чтобы набрать новых людей".
      20 июля 1871 года Ливингстон со своими людьми отправился в обратный путь в Уджиджи. И вновь пришлось переправляться через многочисленные реки и речушки, проходить иногда по совершенно опустевшим деревням. Там, где жители прослышали о миролюбивом англичанине, их встречают дружелюбно, проявляя готовность оказать какую-либо услугу или помощь. А дальше уже в первые дни августа начали попадаться деревни с заново отстроенными хижинами. Эти деревни, как им сказали, были сожжены в отместку за то, что жители отказались дать даровой приют работорговцам. Они не пожелали дать пристанище бесцеремонным "гостям", которые, как они убедились, рыскали всюду, грабя и разрушая. С тех пор они стали недоверчиво и даже враждебно относиться ко всем чужестранцам. "Эти люди покидали свое жилье, показывались лишь издали и всегда вооруженными; они отказывались приближаться к пришельцам... Спим тревожно, вокруг жители не спускают с нас глаз".
      На узкой тропе, окаймленной с обеих сторон непроходимым лесом, колонна натолкнулась на завал, устроенный из сваленных деревьев. Можно было опасаться нападения из засады, однако этого не случилось: видимо, были какие-то основания для отказа от такого плана. Противник нигде не показывается, но если взглянешь вверх, то в густой листве подчас мелькнет вроде бы человеческая тень.
      И вдруг Ливингстон, шедший позади колонны, уловил в чаще тихий шорох, а в следующий момент прямо около него просвистело копье и с силой вонзилось в землю. Оглянувшись, он увидел, как две фигуры мелькнули в чаще. Вскоре такой случай повторился.
      В августе у Ливингстона снова появились боли в животе - старая его болезнь; он ослаб и вынужден был частенько останавливаться для отдыха. Записи в дневнике сократились до двух-трех строчек в день, а подчас и для строчки не находилось сил или времени. В конце второго месяца пути он сообщает: "Поход от Ньянгве до Уджиджи был страшно изнурителен. К концу его меня уже едва ноги несли. Чуть ли не каждый шаг причинял боль, пропал аппетит, малейший кусочек мяса вызывает жестокий понос. При таких физических страданиях ухудшается душевное состояние, что в свою очередь очень неблагоприятно сказывается на здоровье. Для всех торговцев походы оказались успешными, они добились своего, лишь я так и не достиг того, к чему стремился! Будучи уже у самой цели, вынужден был вернуться, усталый, разочарованный, измотанный всеми превратностями судьбы".
      Худой как скелет возвращается Ливингстон в Уджиджи, проведя в походе более четверти года.
      "Доктор Ливингстон, полагаю я?"
      В Уджиджи подтвердилось, что агент, на попечении которого находился склад Ливингстона, разбазарил многие товары, менял их на слоновую кость: три тысячи ярдов ситца и семьсот фунтов бус - это в Центральной Африке по тогдашним временам было почти состояние. "Это была ошеломляющая весть. Хотя я, если мне не удастся набрать людей в Уджиджи, намерен был ждать здесь, пока не прибудут люди с побережья, но я и представить себе не мог, что придется ждать, будучи чуть ли не нищим".
      Оставшись без средств, Ливингстон вынужден был опять положиться на помощь арабов и к тому же снова оказался обреченным на бездействие Маячившая было надежда получить новых людей с побережья вскоре исчезла: в окрестностях Уньяньембе африканцы, руководимые умным и храбрым вождем Мирамбо, восстали. Даже если доктор Кёрк и выслал ему новых людей, сумеют ли они добраться в Уджиджи через область военных действий, лежавшую на пути?
      Ливингстону шел уже пятьдесят девятый год. Он выдержал все невзгоды африканского климата и сопутствовавшие этому болезни, но это была пиррова победа: каждый успех стоил ему здоровья. Надолго ли его хватит? Он уже не может позволить себе без пользы тратить остаток своей жизни. Его очень тяготит, что складывавшиеся обстоятельства вынуждают к этому. Никогда еще не приходилось ему попадать в столь беспросветно отчаянное положение, и это безмерно удручает его.
      "И вот, когда я находился уже в самом удрученном состоянии, добрый самаритянин оказался совсем рядом.
      Однажды утром ко мне прибежал Суси и, еле переведя дыхание, закричал: "Какой-то англичанин! Вон он!" - и тут же ринулся ему навстречу. В голове колонны развевался американский флаг, свидетельствовавший о национальной принадлежности чужестранца. Тюки товаров, цинковые сосуды, большие котлы, кастрюли, палатки и многое другое - все это навело меня на мысль: "Это, видимо, роскошно оснащенный путешественник, не как я, зашедший в тупик"".
      И это все, что смог Ливингстон записать в свой дневник о той знаменательной встрече 10 ноября 1871 года. Правда, он сбился в счете времени и этот день пришелся у него на 24 октября. Лишь четыре дня спустя он продолжает: "Это был Генри Мортон Стэнли, путешествующий корреспондент газеты "Нью-Йорк геральд", посланный Джеймсом Гордоном Беннетом-младшим, чтобы добыть достоверные сведения о докторе Ливингстоне, если только он еще жив, а в случае смерти доставить останки его на родину. На расходы ему было отпущено свыше четырех тысяч фунтов".
      Удивительно трезво и спокойно звучат эти слова. За много лет впервые видит Ливингстон белого человека и говорит с ним! Он, как известно, не любит изливать свои чувства и произносить высокопарные слова. И все же у него прорывается глубокое, хотя и своеобразное чувство: "Безмерная доброта м-ра Беннета, так благородно претворившаяся в действия м-ра Стэнли, просто потрясла меня. Я испытываю чувство безграничной благодарности и в то же время какое-то смущение, как не заслуживший такого великодушия". Безмерная доброта? Великодушие? Думал ли он всерьез, что американский газетный король Гордон Беннет так, без всякого расчета, просто из чувства уважения к Ливингстону подарит четыре тысячи фунтов? И верил ли он, что для Стэнли "благородство" было той побудительной силой, которая заставила его ринуться в неведомые дебри Африки ради проявления "безмерной доброты" своего шефа? Едва ли можно было бы поверить в искренность этих слов, если бы они не были написаны Ливингстоном.
      Совсем иначе изображает свой путь и встречу с Ливингстоном Стэнли: тут чувствуется торжество победителя, сумевшего вынести тысячи превратностей и одолеть множество препятствий.
      10 ноября стало вершиной его журналистской карьеры. Успех экспедиции определил его будущее.
      Целых два года мечтал он о том моменте, который довелось ему пережить в тот ноябрьский день в Уджиджи.
      Все началось с телеграммы шефа, полученной им 16 октября 1869 года в десять утра в Мадриде: "Приезжайте немедленно в Париж - важное поручение". Пять часов спустя он сидел уже в поезде, а следующей ночью постучался в дверь мистера Беннета в парижском Гранд-отеле. Мистер Беннет был в постели, но встал, как только услышал голос посетителя, и, накинув халат, впустил гостя.
      - Садитесь, пожалуйста. У меня для вас поручение. Где сейчас Ливингстон, как вы полагаете?
      Стэнли, которому до этого и в голову не могло прийти то, чего от него хочет босс, не задумываясь, ответил:
      - По правде говоря, я не знаю.
      - Полагаете ли вы, что он жив?
      - И то и другое может быть, - ответил Стэнли.
      - Я уверен, что он жив и его можно разыскать. Мне хотелось бы послать вас для выполнения этой задачи.
      К тому времени от Ливингстона давно уже не поступало никаких вестей в Европу. Работорговцы, которым он вручал свои письма для передачи, просто уничтожали их. Не раз бывало и так: люди, прибывшие на побережье из глубинных мест Африки, утверждали, что он умер. В декабре 1866 года спутники Ливингстона с острова Джоханна, покинувшие его в трудный момент, явились в британское консульство на Занзибаре и сообщили, что он якобы убит во время нападения мазиту на экспедицию. Это событие для большей правдоподобности они расписали во всех его подробностях: будто бы, обороняясь, Ливингстон убил двух нападавших, но, когда он перезаряжал ружье, ему в затылок попал брошенный топор. Парни из Насика, сопровождавшие его, тоже якобы погибли. То, что все островитяне вернулись невредимыми, оказалось, мол, случайностью: они замыкали колонну и смогли вовремя укрыться. Эта история казалась столь складной, что султан Занзибара, британское консульство и суда, стоявшие в гавани, отдали последние почести погибшему Ливингстону: приспустили флаги. Английские газеты поместили сообщение о его смерти, вся Англия была в трауре по случаю "смерти" человека, который давно уже по праву стал национальным героем. Чтобы рассеять все сомнения, Географическое общество, поддержанное правительством, выслало экспедицию, руководимую морским офицером Э. Д. Янгом. Она добралась до озера Ньяса. Собранные сведения свидетельствовали о том, что Ливингстон жив и где-то путешествует. Всю эту историю люди с острова Джоханна выдумали, боясь наказания за самовольный уход в трудную минуту и потери вознаграждения.
      Будучи зарубежным корреспондентом, Стэнли привык к необычным поручениям, но эта задача ошеломила его.
      - Как?! Вы всерьез думаете, что я смогу отыскать доктора Ливингстона? И я должен отправиться в Центральную Африку?
      - Да. Я полагаю, что вам следует туда поехать и поискать его там, где, по вашему предположению, он может оказаться. Найдя его, вы соберете все интересные сведения, которые сумеете у него получить. Возможно, старик сидит там на мели. Прихватите с собой достаточно припасов, чтобы помочь ему, если он в чем-либо нуждается. Разумеется, вам следует выработать собственный план действия и самостоятельно принимать решения. Словом, поступайте так, как вы считаете нужным, но доктора Ливингстона отыщите!
      Стэнли собрался было намекнуть о деньгах, необходимых для столь больших расходов, но...
      - Возьмите со счета в банке поначалу тысячу фунтов, - продолжал излагать свои планы Беннет. - Если понадобится - еще тысячу, а истратите это - еще тысячу, не хватит - еще тысячу, и так далее, но Ливингстона все же найдите!
      Весьма откровенно говорил он также и о причинах, побудивших его к этому. Разумеется, они были далеки от бескорыстия.
      - Мой отец сумел добиться того, что "Нью-Йорк геральд" стала важной газетой, но я не намерен успокоиться на этом... Думаю, что наша газета должна давать читателю все, что его интересует, сколько бы это ни стоило.
      - Мне все ясно, - ответил Стэнли. - Однако должен ли я ехать сразу в Африку для поисков Ливингстона?
      - Нет. Я хочу, чтобы сначала вы отправились на торжества по случаю открытия Суэцкого канала, а оттуда пробрались вверх по Нилу Есть сведения, что в Верхний Египет едет Бейкер. Разнюхайте о его экспедиции все, что удастся, а когда будете подниматься вверх по Нилу, опишите как можно подробнее то, что может интересовать туриста. Составьте путеводитель, чисто практический, о Нижнем Египте, в котором бы сообщалось обо всем, что там стоит посмотреть. Затем вы можете отправиться в Иерусалим: капитан Уоррен, говорят, сделал там недавно интересные открытия. Посетите потом Константинополь и сообщите о раздорах между хедивом* и султаном. Затем езжайте через Кавказ к Каспийскому морю, там русские якобы снаряжают экспедицию в Хиву. Оттуда через Персию вы сможете перебраться в Индию, написав прежде интересный репортаж из Персеполя*. Багдад также лежит на вашем пути в Индию. Было бы хорошо, если бы вы и там побывали и что-нибудь написали о железной дороге, идущей вдоль долины Евфрата. Когда вы попадете в Индию, можете попытаться узнать там что-либо о Ливингстоне. По всей вероятности, еще до этого вы услышите, что он находится как раз на пути к Занзибару. Если не так, то отправляйтесь в глубь материка и ищите его там. Если он жив, постарайтесь как можно больше выведать у него об открытиях, а если его нет в живых, то узнайте обстоятельства его смерти. Вот и все. Доброй ночи! Да хранит вас господь!
      _______________
      * Х е д и в - титул наследных правителей Египта (1866 - 1914 гг. Примеч. пер.
      * П е р с е п о л ь - столица древней Персии, севернее нынешнего Шираза. - Примеч. пер.
      Как видно, мистер Беннет не слишком-то торопился помочь Ливингстону, который, "возможно, сидит на мели".
      Стэнли выполняет поручения шефа одно за другим. Наконец отплывает из Бомбея на Занзибар и 26 января 1871 года высаживается там. Никому не открывает он истинных причин, приведших его сюда, даже близким к этому делу: ни американскому консулу, у которого он остановился, ни британскому консулу - доктору Кёрку, у которого он как бы случайно расспрашивает о Ливингстоне. Всем говорит, что намерен открыть истоки реки Руфиджи. Стэнли быстро сколотил отряд: добыл вьючных ослов, запасся товарами для обмена, провиантом, лекарствами, оружием, боеприпасами и сотней других вещей, нужных для экспедиции, рассчитанной на два года. Сопровождали экспедицию полторы сотни носильщиков.
      Вначале у Стэнли было такое чувство, как если бы его заставили искать иголку, затерянную в стоге сена. Но после бесед с доктором Кёрком задача оказалась много проще. У Ливингстона в Уджиджи находился своего рода базовый лагерь, и если исследователя вообще можно было разыскать, то скорее всего где-то в окрестностях озера Танганьика. Поэтому добраться до Уджиджи - первая задача Стэнли. Его отряд выступил в феврале и марте пятью партиями. Ливингстон в это время шел еще на запад, к Луалабе.
      Стэнли в известной книге "Как я нашел Ливингстона" подробно рассказал о своих приключениях в пути к Уджиджи. Ему пришлось проходить область военных действий между племенем вождя Мирамбо и арабами.
      Поход длился семь месяцев, и наконец Стэнли добрался до озера Танганьика, невдалеке от Уджиджи. Один из его спутников, европеец, умер в пути, другого он оставил в Уньяньембе (Таборе). Стэнли неслыханно повезло: Ливингстон только что вернулся из страны маниема и остановился в Уджиджи. Еще в пути Стэнли узнал об этом. Он нашел Ливингстона в такой нужде, что перед ним предстал действительно в образе доброго самаритянина, ниспосланного небесами для его спасения.
      Стэнли со своим караваном быстро пересек последнюю цепь холмов, и перед ним открылась наконец гавань Уджиджи. Он велел колонне подтянуться. Над поселением прогремел залп из пятидесяти ружей; рослый знаменосец развернул американский флаг и выступил вперед, а перед арьергардом вздымалось багряное знамя Занзибара. Время от времени повторяя залпы, караван приближался к деревне. Все жители высыпали на улицу приветствовать гостей. И вдруг улыбающийся африканец в длинном белом одеянии с тюрбаном на голове выкрикивает Стэнли по-английски: "Good morning, sir!" (Доброе утро, сэр!). Это был Суси. Сказав это, он тут же метнулся назад, чтобы сообщить доктору о прибытии американского гостя. А в это время гостю представлялся Чума.
      Толпа все время росла и почти преградила путь каравану. От волнения дрогнуло сердце Стэнли. Раздвигая толпу, он, преисполненный важности, выпрямившись, как свеча, направился к выстроившимся полукругом арабам и стоявшему перед ними европейцу.
      "Медленно подходя к нему, я сразу заметил, что он выглядел бледным и усталым, борода седая, на голове фуражка с выцветшим золотым околышем; одет он был в сюртук с красными рукавами и серые брюки. Мне хотелось подбежать к нему, но меня удерживало от этого присутствие людей. Я охотно бросился бы к нему на шею, но не знал, как он, англичанин, отнесется к этому. Степенно шагая к нему, я поступал так, ведомый моим малодушием и наигранной гордостью, и затем, сняв шляпу, сказал: