Единственный путь для ответа на этот вопрос состоит в следующем. Весь ход развития материального мира свидетельствует об общем правиле: характеристика любого объекта и происходящие в нем изменения определяются стадией развития этого объекта. Значит, надо установить, на какой стадии исторического развития общества создается посредством "пролетарской революции" система реального социализма, и тогда мы получим ответ на наш вопрос.
      Такой путь полностью соответствует и теории Маркса. Она была разработана под влиянием идей Дарвина об эволюционном развитии живых существ последовательными этапами от амебы к человеку. Соответственно марксизм говорит о последовательно сменяющих одна другую социально-экономических формациях как закономерных этапах развития человеческого общества.
      Мы отмечали, что Ленин уже в своей ранней работе "Что делать?" выступил с ревизией марксистского подхода к историческому процессу, когда он связал возможность и перспективу революции в России не с уровнем развития производительных сил страны, а с действенностью "организации профессиональных революционеров".
      Постарался напустить туману в Марксову теорию и "второй отец" номенклатуры – Сталин. На VI съезде партии летом 1917 года он заявил: "Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму,- и добавил по адресу теории Маркса:- Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь. Существует марксизм догматический и марксизм творческий. Я стою на почве последнего" [4]. В таком же духе стал высказываться и Ленин сразу же после октябрьского переворота: Маркс и Энгельс "говорили, что в конце XIX века будет так, что "француз начнет, а немец доделает"… Дела сложились иначе, чем ожидали Маркс и Энгельс, они дали нам, русским трудящимся и эксплуатируемым классам, почетную роль авангарда международной социалистической революции, и мы теперь ясно видим, как пойдет далеко развитие революции; русский начал – немец, француз, англичанин доделает, и социализм победит" [5].
      И уж совсем выразился отход Ленина от исторического материализма в одной из его последних работ – статье "О нашей революции (по поводу записок Н.Суханова)". Здесь Ленин поносит Суханова и "всех героев II Интернационала" за то, что они повторяют марксистское, как он сам пишет, "бесспорное положение": "Россия не достигла такой высоты развития производительных сил, при которой возможен социализм". В чем же тут грех? Ленин поясняет: "Им кажется, что оно ("бесспорное положение".- М.В.) является решающим для оценки нашей революции",- то есть они поняли, что Октябрьская революция – в Марксовом понимании этого слова – не социалистическая. Ленин опровергает такой вывод из "бесспорного положения" деланно наивным вопросом: "Почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы?" [6]. Пишется это так, будто Ленин никогда и не слыхал о базисе и надстройке – ключевом тезисе марксистской теории! Больше того:- с той же наигранной наивностью Ленин спрашивает: "В каких книжках прочитали вы, что подобные видоизменения обычного исторического порядка недопустимы или невозможны?" У Маркса и Энгельса прочитали да, кстати, и у самого Ленина – в его более ранних работах.
      Далеко должен был Ленин отойти от марксизма, чтобы написать в той же статье: "При общей закономерности развития во всей всемирной истории нисколько не исключаются, а, напротив, предполагаются отдельные полосы развития, представляющие своеобразие либо формы, либо порядка этого развития" [7]! Ведь общество, с марксистской точки зрения,- не сборище людей, а их общность, социальный организм, который, как и любой организм, проходит через совершенно определенные стадии развития от своего рождения до смерти. Говорить, что не исключается, а, напротив, предполагается изменение порядка такого развития,- это все равно что признать возможной и даже предполагающейся примерно такую последовательность в жизни человека: сначала стал студентом, затем пошел в детский сад, там умер от старости, тут же женился и, наконец, родился.
      На Маркса в подтверждение такого взгляда сослаться невозможно, и вот классик марксизма Ленин ссылается на Наполеона: "Помнится, Наполеон писал: "On s'engage et puis… on voit". В вольном русском переводе это значит: "Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет" [8].
      Все верно, Бонапарт так сказал. Только это бонапартизм вместо марксизма.
      Марксова же теория построена на принципе, что историю вершат не императоры и вожди, которые "ввязываются" во что-нибудь и затем смотрят, что получится, а вершит историю объективное развитие производительных сил общества. С такой точки зрения и рассмотрим вопрос: на какой стадии этого развития Россия, а затем и ряд других стран подошли к "пролетарской революции" и реальному социализму. Начнем с России.
 

 
      Каков был уровень развития предоктябрьских лет? И в этот вопрос Ленин постарался внести неясность: ответы на него – в зависимости от того, что требовалось доказать,- он давал самые противоречивые. Царскую Россию Ленин объявлял то колонией (или же "полуколонией") европейского капитала; то страной империализма; то, наконец, неким "военно-феодальным империализмом", что вообще бессмыслица, так как высшая стадия капитализма (а именно так определял Ленин империализм) не может быть феодальной.
      Но в конечном счете Ленин поставил перед собой задачу – внушить тогдашним революционерам, что в России уже господствует капитализм.
      С этой целью Ленин (под псевдонимом Н.Ильин) опубликовал в 1899 году книгу "Развитие капитализма в России". Автор неустанно продолжал дополнять ее новыми данными и в последующие 10-12 лет [9], настолько важным считал он это произведение. Дело в том, что задачей книги было доказать – капитализм в России достиг столь высокой ступени развития, что можно ставить вопрос о пролетарской революции. Чтобы выяснить, доказал ли это Ленин, остановимся на его сочинении.
      В отличие от ряда последующих работ Ленина книга "Развитие капитализма в России" основана на изучении кропотливо собранного им фактического материала. Но подход к источникам – чисто ленинский: берется все, что можно как-то истолковать в поддержку его тезиса, и объявляется неверным то, что этому тезису противоречит. Так, Ленин, не будучи статистиком, объявляет неудовлетворительной всю фабрично-заводскую статистику России последней трети XIX века. Он безапелляционно провозглашает, что "данными ее в громадном большинстве случаев нельзя пользоваться без особой обработки их и что главной целью этой обработки должно быть отделение сравнительно годного от абсолютно негодного"[10].
      Фабрично-заводская статистика – основной источник по теме ленинской книжки – оказалась "абсолютно негодной" для цели этого сочинения: она показала не рост, а убыль числа предприятий в России.
      Объяснялось это, конечно, не регрессом в промышленном развитии страны, а определенным прогрессом в сторону кристаллизации небольшого капиталистического сектора в экономике – машинного производства. Но Ленин не мог принять такого объяснения. Он попытался доказать, будто в России на рубеже XX века рабочие составляют "около половины всего взрослого мужского населения страны, участвующего в производстве материальных ценностей",- 7,5 миллиона человек; если же сюда причислить работающих по найму женщин и детей, получается цифра около 10 миллионов рабочих. Правда, Ленин сам в подстрочном примечании пишет: "Оговоримся, во избежание недоразумений, что мы отнюдь не претендуем на точную статистическую доказательность этих цифр…" [11].
      И верно: цифры дутые. Статистика свидетельствует, что в России было в то время всего 1,5 миллиона [12] промышленных рабочих, то есть явное меньшинство. Разумеется, соответствовало действительности именно приводимое статистикой число, а не ленинская пропагандистская цифра. Получил же ее Ленин весьма просто: он объявил, что все бедные крестьяне – безлошадные и однолошадные – являются пролетариями. При этом Ленин скромно упомянул, что среди рабочих эта "…большая, часть еще не порвала с землей, покрывает отчасти свои расходы продуктами своего земледельческого хозяйства" и образует "тип наемных рабочих с наделом" [13]. Речь идет, следовательно, не о рабочих, а о занимающихся отхожим промыслом в свободное от сельских работ время. Но ведь этот тип издавна существовал в разных странах и с капитализмом не связан. Да и сам Ленин признает, что, по теории Маркса, "капитализм требует свободного, безземельного рабочего"[14], а не крестьянина-отходника.
      Столь же неубедительно утверждение Ленина, будто наличие зажиточных, средних и бедных крестьян в русской деревне – это "разложение крестьянства", плод капитализма. В действительности и на заре средневековья, и в античности были зажиточные и бедные крестьяне. Никаких доказательств того, что наличие различных групп в среде крестьянства – явление новое и прогрессивное, Ленин не приводит. Напротив, он сам замечает: "По вопросу о том, идет ли вперед разложение крестьянства и как быстро,- мы не имеем точных статистических данных…" Нет и неточных: "…до сих пор… не было сделано даже попытки систематически изучить хотя бы статику разложения крестьянства и указать те формы, в которых происходит этот процесс" [15].
      Повисает в воздухе и категорическое заявление Ленина: в сельском хозяйстве России "…крестьянская буржуазия является безусловно преобладающей. Она – господин современной деревни" [16]. Ровно через 10 страниц автор не по-ленински смущенно берет его обратно: "Говоря выше, что крестьянская буржуазия есть господин современной деревни, мы абстрагировали… задерживающие разложение факторы… В действительности настоящими господами современной деревни являются зачастую не представители крестьянской буржуазии, а сельские ростовщики и соседние землевладельцы". Ленин оправдывается: "Подобное абстрагирование представляется однако приемом вполне законным, ибо иначе нельзя изучать внутренний строй экономических отношений в крестьянстве" [17]. Но дело-то обстоит как раз наоборот: именно такими приемами ничего нельзя изучать. Хорошо "абстрагирование" – объявить, что в деревне господствуют не помещики, а сельская буржуазия, зная, что господствуют именно помещики!
      Методом такого же "абстрагирования" выдвигает Ленин и другие доказательства успешного развития капитализма в России: наличие рынка, участие России в международной торговле, рост торгового и ростовщического капитала. Автор знает и даже цитирует положение марксистской теории, что ни торговый, ни ростовщический капитал не служат достаточным условием для возникновения капиталистического способа производства: «образование этого последнего "зависит всецело от исторической ступени развития…"…», причем чем сильнее развиты торговля и ростовщический капитал, тем слабее промышленный капитал, и наоборот [18]. Однако Ленин отождествляет эти два противоположных развития и из полученного результата делает вывод об исторической ступени, на которой находится Россия.
      С той же легкостью, как от теории, "абстрагируется" Ленин и от истории. Рынок, как известно, существовал уже в глубокой древности, когда о капитализме и речи быть не могло., Международная торговля велась на территории Древней Руси уже в VII-IX веках, участвовали в ней славяне, норманны, арабы, византийцы, хазары. А открытие археологами в 1984 году затонувшего торгового судна бронзового века еще раз наглядно показало: уже в те далекие от капитализма времена велась международная торговля с заморскими странами.
      Под давлением фактов Ленин сам начинает порой говорить о слабости капиталистических элементов в тогдашней российской экономике. Отыскав уезд в Самарской губернии, где хозяйничали немцы-колонисты и русские хуторяне, предвосхитившие идею столыпинской реформы, Ленин пишет: "Эти наиболее свободно развившиеся колонии показывают нам, какие отношения могли бы и должны бы были развиться и в остальной России, если бы многочисленные остатки дореформенного быта не сдерживали капитализма" [19]. А на предпоследней странице книги автор находит мужество написать: "…развитие капитализма в России действительно придется признать медленным. И оно не может не быть медленным, ибо ни в одной капиталистической стране не уцелели в таком обилии учреждения старины, несовместимые с капитализмом, задерживающие его развитие…" [20].
      Не смог Ленин доказать, что в России уже развился капитализм: это было недоказуемо. Если бы Ленин написал свою книгу не как пропагандистскую, а как научную, то должен был бы ее назвать: "Неразвитость капитализма в России". Экономическая Россия была сельскохозяйственной страной: 80% населения составляли крестьяне, 2% – рабочие.
      Социальная структура русского общества оставалась феодальной. Господствующим классом было дворянство. Только в 1861 году, за 56 лет до Октябрьской революции, в России было отменено крепостное право; в странах Западной Европы это произошло уже в XIII-XIV веках. Впрочем, и после реформы 1861 года российские крестьяне продолжали находиться пусть не в крепостной, но в феодальной зависимости от помещиков. Буржуазия пользовалась весьма незначительным политическим влиянием в государстве и еще не успела сконцентрировать в своих руках такие богатства, которые были в распоряжении буржуазии в Западной Европе и в США. Максиму Горькому, приехавшему в Нью-Йорк, этот капиталистический город показался "городом желтого дьявола", где правило золото, а в России правили дворянство и тесно связанное с ним чиновничество. Рабочий класс не только составлял незначительное меньшинство населения, это был не кадровый пролетариат, а рабочий класс начального этапа капиталистического развития – класс крестьян, пришедших на заработки в город и готовых в любой момент вернуться к сельскому труду.
      Политическая структура России характеризовалась давно отошедшей в прошлое стран Запада абсолютной монархией. Традиционно государственный характер русской православной церкви придавал российскому абсолютизму теократические черты. В России не было ни парламента, ни легальных политических партий. Национальные окраины России сохраняли весьма архаические социальные структуры. Так, в составе империи находился Бухарский эмират – средневековое восточное государство. А на северных окраинах России существовало еще родовое общество.
      Так выглядела в экономическом и социальном отношении Российская империя на рубеже XX века. Что уж тут говорить об "империализме как высшей стадии капитализма"! Можно ли вообще утверждать, что Россия вступила к этому времени в эпоху капитализма?
      Сдвиг в сторону капиталистического развития в России наметился лишь после первого удара русской антифеодальной революции 1905-1907 годов. Он, естественно, проявился прежде всего в промышленности. В период между 1907 и 1913 годами резко возросли добыча угля, выплавка чугуна. Стал быстро укрепляться национальный капитал: доля иностранного капитала в русской промышленности сократилась с 50% до 12,5%. Развивалось и сельское хозяйство: продукция зерновых культур в России возросла к 1913 году вдвое по сравнению с последними годами XIX века. В урожайные годы доля России в мировом экспорте пшеницы составляла 40%, но и в неурожайные не падала ниже 11%. Именно это быстрое развитие в сочетании с рядом политических факторов подготовило второй удар антифеодальной революции, приведшей к падению монархии. Но феодальные структуры все еще оставались мощными: в 1913 году дворянам (1,4% населения) принадлежали 63 млн. десятин земли, а крестьянам (80% населения) – 188 млн. десятин, то есть всего лишь втрое больше [21]. В целом Россия была и в 1917 году феодальной страной.
      Мы подошли к ответу на первый вопрос. На каком этапе общественного развития произошла в России большевистская революция? Не на этапе развитого и перезревшего капитализма, а в условиях феодализма и слабых еще ростков капитализма. Тем более это относится к подобным революциям в странах третьего мира, еще менее развитых, чем была Россия в 1917 году.
      "Социалистические революции" происходят не в наиболее высокоразвитых капиталистических странах, а в странах с докапиталистической структурой, в странах подходящего к своему концу феодализма. Эти революции должны, казалось бы, занять место в ряду антифеодальных или, как их называет марксизм, буржуазных революций.
      Но какие же они буржуазные? И на словах, и на деле они направлены против буржуазии. Соответственно они именуются "пролетарскими революциями". Мы подошли ко второму вопросу: действительно ли "пролетарские революции" связаны с пролетариатом? Рассмотрим этот вопрос на особенно наглядном примере.
 

 
      Советский Союз величественно именуется "первой страной социализма". Какая была вторая страна? Монголия. Была это до 1920 года страна примитивного кочевого феодализма – а стала вдруг страной реального социализма. Как же объясняется такая трансформация официальными советско- монгольскими идеологами? Такое объяснение давалось не раз, в частности в "Истории Монгольской Народной Республики" – объемистом совместном труде советских и монгольских историков[22].
      Официальную версию мы находим в статье Жамбына Батмунха, тогда генерального секретаря ЦК Монгольской народно-революционной партии и Председателя Совета Министров МНР; статья опубликована в "Коммунисте", теоретическом и политическом журнале ЦК КПСС, под четким заголовком "К социализму, минуя капиталистическое рабство" [23].
      Автор констатирует, что сегодня "рядом с реальным социализмом существуют и развитой капитализм, и ранне-капиталистические, феодальные и даже более архаичные социальные структуры. – Он ставит вопрос: – Могут ли запоздавшие в своем развитии народы… сократить сроки своего национального, политического и социального развития? Обязательно ли для них, как это полагали теоретики II Интернационала, пройти по пути к социализму все ступени феодального, а затем и буржуазного развития?" [24].
      "Теоретики II Интернационала" здесь, конечно, ни при чем, ибо так полагали уже Маркс и Энгельс. Поставленные же два вопроса друг с другом не связаны: одно дело – скорость движения по определенному пути, и совсем другое – можно ли пройти этот путь, не проходя отдельных его этапов.
      Человечество возникло в некую определенную эпоху, однако сегодня на Земле живут народы с различным уровнем общественного развития – от родового строя каменного века до развитого общества современной цивилизации. Это доказывает, что темп развития в разных странах различен. Значит, возможно его ускорение или замедление. Но этапы необходимо проходить все. Следуя по одному и тому же маршруту пешком, в поезде или на самолете, мы не минуем ни единого метра пути; грудной младенец не может превратиться в зрелого человека, не пережив всех этапов такого превращения.
      Вопреки этим очевидностям Батмунх объявляет, что Монголия успешно совершила "скачок" "через века – от кочевого пастушеского феодального хозяйства, страшной нищеты и почти поголовной неграмотности населения к социалистическому обществу", претендующему на то, чтобы быть высшей ступенью современного мира.
      По теории исторического материализма, сделать это невозможно – как невозможно человеку прыгнуть с подножия на вершину Эвереста. Поэтому Батмунх прозрачно намекает, что теорию Маркса здесь надо поправить. Он пишет: «…очень уместно напомнить слова К. Маркса: "Ни одна революция не может быть совершена партией, она совершается только народом". /…/ Но нельзя забывать и о том, что без руководства партии массы способны лишь на стихийные действия»
      [25].
      Тут мы и обнаруживаем поворот в сторону, противоположную теории Маркса. Именно в этом пункте происходит разрыв ленинцев и сталинцов с историческим материализмом: революция рассматривается ими не как результат объективного глубинного процесса роста производительных сил и вызванного им развития общества, а как захват власти удачливой партией профессиональных революционеров.
      Батмунх так и пишет: "Для начала у монгольских революционеров было главное – убежденность в необходимости революционных перемен, великий пример партии Ленина…" [26]. С наслаждением цитирует Батмунх ленинские слова: "…никто не поверит тому, что можно было этого достигнуть при таком ничтожном количестве сил" [27].
      Как видим, подход явно антимарксистский, только слова остаются марксистскими: "пролетарская революция" и "диктатура пролетариата". Но в России рабочий класс, хоть малочисленный и отсталый, все же был, там можно было претендовать на роль "авангарда" этого класса. А как в Монголии, где вообще не было рабочих и, следовательно, даже претендовать было не на что?
      Ответить на такой вопрос теоретики "скачка", естественно, не могут. Поэтому Батмунх вместе с редакцией "Коммуниста" находят лишь пустопорожнюю отговорку: "Конечно, всегда найдутся мудрецы, которые скажут: создание партии, которая берется вести народ к социализму, то есть осуществлять историческую миссию рабочего класса в стране, где этого класса вовсе нет, алогично. Но без таких "алогизмов" нельзя представить себе историю человечества и особенно нынешнего века…"[28].
      Если история человечества полна таких "алогизмов", то, очевидно, нетрудно привести примеры. Какие же? Бывала где-нибудь буржуазная революция без буржуазии? Было рабовладельческое общество без рабов и рабовладельцев? Доклассовое общество с классами или, наоборот, классовое без классов?
      И, конечно же, прекрасно можно себе представить историю любого века, в том числе и нашего, не как некую абракадабру, где следствия предшествуют причинам, а как нормальный, поддающийся исследованию при помощи законов логики процесс развития общества. Утверждения же о том, что авангард рабочего класса может существовать при отсутствии этого класса, что пролетарская революция и диктатура пролетариата возможны там, где нет пролетариата, право же, не заслуживают деликатно академичного названия "алогизм". Это попросту политическое шарлатанство.
      На таком шарлатанстве и построена вся теория "скачка" через эпохи. Последуем дальше за Батмунхом.
      По Марксу, революция – это объективный процесс.
      А Батмунх сообщает:
      "Отсутствие промышленности, а следовательно, социально-классовой базы социализма в лице национального рабочего класса" привело к тому, что "как сам выбор прогрессивного пути развития страны, так и его реализация во многом зависели от субъективного фактора – от деятельности МНРП"[29].
      МНРП захватила власть при советской помощи; III съезд МНРП в августе 1924 года утвердил "генеральную линию партии на развитие страны к социализму, минуя капитализм" [30]. А уже три месяца спустя Монголия была провозглашена "народной республикой", что якобы "окончательно закрепило революционно-демократическую диктатуру трудового народа" [31] – ввиду отсутствия пролетариата измененная ленинская формула о "революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства".
      Что же это было за "народное государство"? Бессмысленная с точки зрения марксизма, эта формула выражала лишь тот факт, что государство в Монголии имелось. О его характере формула не говорит ровно ничего. Неудивительно: как сообщает Батмунх, "народное государство в течение трех лет существовало в форме теократической конституционной монархии" [32]. Затем то же самое "народное государство" "постепенно стало выполнять функции диктатуры рабочего класса" [33], все еще фактически не существовавшего.
      Дальше – больше: "Социалистические производственные отношения примерно к 1960 году полностью победили во всех отраслях народного хозяйства" Монголии [34]. МНР, правда, еще не вступила в период строительства развитого социализма, а довольствуется пока "периодом полного построения социалистического общества". Однако почему-то "центральной задачей" этого периода является лишь "завершение создания материально-технической базы социализма". Звучит точно так же, как если бы было сказано: центральной задачей полного построения дома является завершение создания его фундамента. Не менее нелепо с марксистской точки зрения звучит торжественно объявленное сообщение: ныне, через четверть века после вступления Монголии в период полного построения социализма, еще только "крепнет рабочий класс – ведущая сила монгольского общества"[35].
      Очерк пути Монголии к социализму состоит не из одних нелепостей. Есть в нем вполне реальные черты: создание "партии нового типа" и как всегда замалчиваемой номенклатуры; истребление ею усомнившихся в возможности "скачка"; замена крепостного права сплошной коллективизацией; "национализация" земли, то есть переход ее в коллективную собственность номенклатуры; и, понятно, выкорчевывание любых "зарождавшихся капиталистических элементов" [36] с целью "твердо ограничить возможности зарождения из среды зажиточных слоев аратства хозяйств эксплуататорского типа" [37]. Для завершения картины упомянем "официальное провозглашение на IV съезде МНРП тезиса о том, что партия в своей деятельности руководствуется учением Маркса, Энгельса, Ленина, а изучение марксизма-ленинизма является обязанностью каждого члена партии" [38], хотя все описанное выглядит как злобная насмешка над учением Маркса и Энгельса.
      Мы подробно остановились на примере второй страны социализма – Монголии потому, что он наглядно показывает: все "объяснения" того, как страна может миновать закономерные этапы своего исторического развития и очутиться сразу на его последующих этапах,- пустая болтовня. Она противоречит не только марксистской теории – это бы не беда! – но прежде всего здравому смыслу! Противоречит ему и результат. Ведь социалистическая МНР теоретически стала ныне передовой страной по сравнению с капиталистическими США, Японией, ФРГ и др. Вместе с тем очевидно, что Монголия – и сегодня отсталая страна и никакой рост поголовья верблюдов в очередную пятилетку не приближает МНР к уровню названных стран.
      Как объяснить это явное противоречие? Может быть, болтовня и то, что в Монголии построен реальный социализм?
      В том-то и дело, что нет. МНР действительно по всем признакам стала тогда страной реального социализма. Все на месте: правит номенклатура, на ее вершине царят директивные органы: Политбюро и Секретариат ЦК партии во главе с генеральным секретарем, на выборах в Советы разных уровней трудящиеся дружно отдают 99,9% голосов кандидатам блока коммунистов и беспартийных, выполняются и перевыполняются народнохозяйственные планы; доблестные вооруженные силы стоят на страже мира, и неустанно бдят органы госбезопасности. Лишь по пропагандистской табели о рангах Монголии отведено было место страны, пока еще только строящей "полный социализм"; а в действительности по своей структуре она ничем не отличалась от страны развитого социализма – СССР.
      Как и в России, реальный социализм в Монголии оказался налицо, но так же налицо оказалась отсталость Монголии от любой страны современного капитализма. То же относится к другим социалистическим странам третьего мира. Так уже не в сфере теорий и пропагандистских словес, а в подлинной жизни выступает намертво затянутый узел, казалось бы, неразрешимого противоречия между двумя очевидностями.