– Еще и потаскушку свою… – плюнул старик.
      – А вот за это, дед, я тебе бороду выдеру, – пообещал Волкодав. – Не посмотрю, что седая. – И зарычал на Ниилит: – Я тебе что сказал – дома сидеть!..
      А про себя подумал, что так и не купил ей синие бусы. Себя небось не забыл, бегом побежал заказывать ножны…
      – Здравствуй, почтенный Бравлин, – обратился между тем Фитела к старшине, и Волкодав сперва удивился, но потом рассудил, что купец был здесь не впервые и наверняка знал полгорода. – Что это здесь произошло с моим человеком?
      – И ты здравствуй, Фитела, богатый гость, – ответил Бравлин. – И ты, Аптахар. Случиться-то ничего пока не случилось. Только вот мастер Варох признал его меч и говорит, что это – Жадоба.
      – Во дела! – восхитился Аптахар и звонко хлопнул себя по бедру ладонью: – Нет, дружище Бравлин. Жадобу словить, конечно, дело доброе, но нынче ты промахнулся.
      – Пожалуй, – согласился купец.
      – Что вы можете сказать об этом человеке? – кивнув на Волкодава, поинтересовался Бравлин.
      – Ничего, кроме хорошего, – ответил Фитела без раздумий.
      Аптахар же добавил:
      – Он венн, мы зовем его Волкодавом.
      Бравлин с сожалением посмотрел на налившегося багровой краской Вароха. Он спросил:
      – А давно ли вы его знаете?
      Аптахар принялся загибать пальцы и ответил:
      – Четырнадцать дней. Фитела согласно кивнул.
      – Так-так! – встрепенулся старик. Бравлин со вздохом развел руками:
      – Ничего не поделаешь. В кром надо идти, пускай кнесинка судит.
      – Кнесинка? – переспросил Аптахар.
      – Ну да, кнесинка Елень. Кнес-то нынче в отъезде, – кивнул Бравлин. И повернулся к Волкодаву: – Ты, парень, давай-ка сюда меч. Выйдешь чист перед государыней – получишь назад.
      – Не дам! – сказал Волкодав. Бравлин покосился на своих молодцов, но Аптахар перехватил взгляд старшины.
      – Не советую, Бравлин, – сказал он спокойно. – Я видел его в деле… ребят погубишь и его живым не возьмешь. Давай лучше я буду ручателем, что он не сбежит по дороге. Ведь не сбежишь, Волкодав?
      – Пусть тать бегает! – повторил Волкодав.
      – Мой человек хочет сказать, – вмешался Фитела, – что, пока он не назван преступником, ему нет нужды ни убегать, ни отдавать оружие. Он рад будет предстать перед кнесинкой и не сомневается в ее мудрости и справедливости, но до тех пор в его свободе не властен никто. Так, Волкодав?
      Тот кивнул. А про себя в который уже раз поразился способности ученых людей облекать складными словами все то, над чем сам он размышлял бы полдня.
 
      Кром зовется так оттого, что, во-первых, отгораживает самую укромную часть поселения, а во-вторых, строят его из кременно-твердого камня и самого лучшего, кремлевого леса. Галирадский кром стоял на неприступном скалистом холме под защитой знатного рва и крутого вала, над которым высились бревенчатые стены. Если какой-нибудь ворог надумает взять Галирад и проломит внешние укрепления, обширный кром примет защитников города и, чего доброго, позволит им отсидеться, пока гонцы летят за подмогой. Волкодав отметил про себя, что ров был ухожен, а земляной вал покрыт глиной и обожжен. Видно, кнеса не зря прозывали Глуздом, то есть Разумником. Посмотрим, в отца ли удалась дочь…
      Если бы суд судить предстояло, скажем, кнесичу – какому-нибудь безусому юнцу, годящемуся Волкодаву в младшие братья, – он не ждал бы для себя добра. Юнец поверит наговору, прельстится честью схватить Жадобу… Иное дело кнесинка. Суд женщины – священный суд Хозяйки Судеб.
      Им пришлось довольно долго ждать во дворе, но наконец Бравлин разыскал старшего витязя и, почтительно сняв шапку, изложил ему происшедшее. Могучий седой боярин выслушал и скрылся за дверью, и Волкодав обратил внимание, что у ворот сразу прибавилось отроков. Если кнесинка признает в нем Жадобу…
      Потом слуги расстелили у крыльца пушистый ковер и утвердили на нем резное деревянное кресло-столец. Волкодав предпочел бы, чтобы его судили так, как было принято дома, – под праведным деревом или на берегу чтимой реки. Он нахмурился. Сольвенны с их Правдой большого доверия ему не внушали.
      Но тут на крыльце появилась кнесинка Елень, и он мигом обо всем позабыл.
      Кнесинка была прекрасна. Дочери вождей всегда бывают прекрасными. Это так же верно, как и то, что большуха всегда разумна и справедлива, а муж ее – первый охотник и храбрейший воин в роду. Вожди – лучшее, что есть у народа, ими он и Богам предстоит…
      Кнесинка выглядела едва ли не ровесницей Ниилит. У нее была русая коса толщиной в руку и серые глаза, как два лесных родника. На чистом лбу красовался серебряный венчик, усыпанный зелеными, в цвет клеток поневы, камнями. Дивное диво, девичья красота!.. Ниилит легко было обхватить в поясе пальцами; кнесинка была полнотела. Ниилит была диким котенком, стремительным и пугливым – Кнесинка, привыкшая к почтению и любви, выступала белой лебедью…
      – Гой еси, государыня, – в пояс поклонились пришедшие.
      – И вам поздорову, добрые люди, – приветливо ответила она, усаживаясь в кресло. Ее взгляд задержался на лице Волкодава. – Боярин Крут Милованыч мне сказывает, – она кивнула на рослого седоголового воина, стоявшего по правую руку, – что здесь человек, которого другой посчитал за Жадобу?
      – Истинно, государыня, – тотчас ответил Варох. – Вот он, Жадоба! – И вытянул узловатую руку, указывая на Волкодава. – Я узнал его по мечу!
      – Покажите мне этот меч, – сказала кнесинка Елень. Волкодав молча размотал тряпицу и подошел к девушке, держа меч на ладонях. Он заметил, как поползла к ножнам рука красивого молодого боярина, стоявшего слева от кресла. Волкодав не удостоил его даже взглядом и отступил, сложив узорчатый клинок к ногам кнесинки на ковер.
      – Он пришел ко мне заказывать ножны, – продолжал старый мастер. – Думал небось – коли я не бойко торгую, так нечего и бояться! А я его сразу признал!..
      Волкодав угрюмо смотрел на свой меч, поблескивавший на ковре.
      – А что скажут очистники? – кнесинка Елень повернулась к Фителе. – Молви слово, почтенный гость. Фитела с поклоном вышел вперед.
      – Этого человека, – начал он, – я впервые увидел в Большом Погосте, в корчме Айр-Донна, две седмицы назад. Он пришел наниматься в охранники…
      – Он был один? – быстро спросила кнесинка.
      – Нет, госпожа, он сразу предупредил меня, что с ним еще двое: девушка, которую ты здесь видишь, и больной друг – слепой, весь в язвах. Я нанял его и…
      – В Большом Погосте? Так близко от Галирада?
      – Я и не хотел нанимать его, госпожа, но он сумел доказать, что лишним не будет.
      – Накостылял мне по шее, – хмыкнул Аптахар. – Прости, государыня кнесинка.
      – При нем уже был тогда этот меч? – продолжала расспрос кнесинка Елень.
      – Нет, он добыл его через два дня, когда на нас напали люди Жадобы.
      – Еще бы!.. – перебил старый Варох. – Сам и навел!..
      – Нет, – сказал Фитела. – Наоборот, он нас предупредил.
      – Каким образом? – наклонила голову правительница.
      – Он держит ручную летучую мышь – вон она сидит у него на плече. Эта мышь начала беспокоиться, и он сказал нам, что, верно, в лесу недобрые люди. Я велел надеть кольчуги, и только поэтому разбойники не перестреляли нас, как зайцев… Сам Волкодав уложил троих в рукопашной и еще одного – из лука.
      – Волкодав? – переспросила кнесинка.
      – Да, так мы его называем… Вот после того боя, госпожа, и появился у него добрый меч.
      Вокруг тем часом собрался любопытствующий народ: витязи из дружины, городские стражники, просто жители и купцы, пришедшие в кром по делам.
      – Кто видел, как он добыл меч? – спросила кнесинка.
      – Встретился со своими, они ему и передали, – сказал Варох.
      – Я не видел, – развел руками Фитела.
      – И я, – поскреб бороду Аптахар.
      – Я видела!.. – с неожиданной отчаянной смелостью вышла вперед Ниилит. – Да прольется дождь тебе под ноги, венценосная шаддаат…
      – А ты давно ли с ним, девица? – повернулась к ней кнесинка. – Не твоя ли бусина у него в волосах?
      – Нет, венценосная шаддаат, – ответила Ниилит. – Я встретила его почти месяц назад… он спас меня от насильника и с тех пор хранит, как сестру! Там, на дороге, один из разбойников схватил меня на седло и хотел увезти. Господин Волкодав догнал его, они бились… он ранил разбойника в руку, и тот убежал, выронив меч. Клянусь в том, госпожа! Если я лгу, пускай у меня… пускай у меня никогда не будет детей!
      – Э, парень! – сказал Аптахар. – Да ты никак самого Жадобу и ограбил!
      – Как был ранен разбойник? – вступил в разговор боярин, стоявший справа от стольца. Волкодав молча забрал в кулак два пальца правой руки – указательный и большой.
      – А я говорю – лжа все!.. – затопал ногами старый Варох. – Вели, государыня, железо нести!.. Потягаюсь с ним перед Богами, как ваша Правда велит!
      – А что, – сказал левый боярин. – Пускай бы потягались, сестра. Сразу узнаем, кто виноват, да и позабавимся заодно.
      Сестра, отметил про себя Волкодав.
      – Погоди, старче, – неожиданно поднялась с кресла кнесинка Елень. – Скажите мне, думающие бояре, батюшки моего верные ближники! И вы, сведомые горожане! Был ли Жадоба когда в плену, носил ли оковы?
      – Не был! – тотчас отозвалось сразу несколько голосов.
      – Не был, кнесинка, – сказал правый боярин, и левый согласно кивнул головой. Государыня Елень между тем пристально глядела на Волкодава, и тот не мог понять, что она рассматривала: то ли бусину, то ли щелкавшего зубами Мыша, то ли что-то у него на шее… Он уже думал поправить ворот рубахи, когда кнесинка обратилась к нему:
      – Подойди сюда, Волкодав. Засучи рукава и покажи мне руки.
      Он подошел, развязывая на запястьях тесемки. Потом завернул рукава и вытянул руки перед собой. Руки как руки: костистые, оплетенные выпуклыми темными жилами, в мозолях, шрамах и свежих пятнах, оставленных отболевшими волдырями. Чуть повыше запястий на коже красовались две широкие, плохо зажившие полосы, и Волкодав смекнул наконец, к чему присматривалась мудрая девушка. На шее у него был точно такой же след. От ошейника.
      – Этот человек – не Жадоба! – громко произнесла кнесинка Елень свой приговор, и даже Варох принужден был промолчать. – Тебе, мастер, – обратилась она к старику, – незачем с ним ссориться. Вот мое слово: сделай ему ножны, как договаривались, и за ту цену, о которой у вас шла речь. Ты же, Волкодав, вправе требовать за обиду виру в четверть коня серебром…
      Волкодав пожал плечами. Ему хотелось только одного – поскорее убраться отсюда и как следует вымыться. Правильно же делала мать: когда отец, продав яблоки и мед, возвращался с торга домой, она не сразу допускала его к общему столу, кормила из отдельной посуды. Чего, кроме скверны, можно набраться в городе, где гостя, вступившего под кров, обвиняют неведомо в чем и отдают стражникам на расправу?!..
      – …Но я прошу тебя, благородный венн, не держать сердца на мастера Вароха, – говорила тем временем кнесинка. – Это верно, он пренебрег святостью крова… но, если бы ты знал его горе, ты непременно простил бы его…
      Волкодав немедля кивнул, хотя, по его мнению, ни о каком прощении речи быть не могло. А кнесинка Елень продолжала:
      – Я не осмеливаюсь судить его, ибо сама не знала подобного. Прими же эту виру из моих рук! Пусть знают наши братья, храбрые венны, что и в Галираде есть Правда.
      Боярин передал ей несколько серебряных монет местной чеканки. Кнесинка наклонилась и подняла меч.
      – Я знаю, что еще не раз услышу об этом мече, – сказала она, протягивая Волкодаву узорчатую рукоять. – Я знаю, что теперь он в достойных руках.
      Бравлин вышел проводить их за ворота детинца.
      – Ты вот что, парень, – сказал он Волкодаву. – Если будет охота подработать до осени, покуда твой купец назад не поедет, – приходи, спросишь меня… рад буду.
      – Благодарствую, – кивнул Волкодав. И подумал, что скорее удавится.
      – Мы с Авдикой всегда нанимаемся, – сказал ему Аптахар. – Ты куда сейчас – домой? Или, может, выпьем зайдем? После этаких-то дел…
      Волкодав посмотрел на солнце, неспешно клонившееся к далеким горам.
      – Нет, я еще на рынок… пошли, Ниилит.
      – Ножны завтра будут готовы, – глядя в сторону, буркнул мастер Варох. – Вечером заберешь.
      – Обойдусь я без твоих ножен, – сказал Волкодав.
      – А я – без твоих денег!.. – Голос старого сегвана сорвался. Трясущейся рукой выгреб он из сумки задаток и швырнул под ноги Волкодаву. Тот молча повернулся и пошел прочь вместе с Ниилит, пугливо ухватившейся за его локоть. Внук старика бросился собирать раскатившиеся монеты и тут же получил за это от деда по спине костылем, но Волкодав того уже не видал.
 
      Рыночная площадь Галирада раскинулась у самого берега. По утрам к дубовым пристанищам подходили лодьи рыбаков, полные тугих слитков живого чешуйчатого серебра, торговля начиналась чуть свет и длилась допоздна, а весной и летом, в пору светлых ночей – круглые сутки. Волкодав понять этого не мог. Древний закон не признавал сделок, заключенных после заката, без присмотра справедливого Ока Богов. Ни один венн не стал бы покупать или продавать что-либо ночью, сольвенны же… Да, чего доброго, скоро этот народ вконец перестанет рождать женщин, подобных кнесинке Елень…
      – Что ты хочешь купить, господин? – набравшись храбрости, спросила Ниилит. Волкодав не мог взять в толк, с какой стати она, вовсю смеявшаяся с Тилорном, с ним самим ужасно робела. Наверное, я плохой человек, усмехнулся он про себя. Доброго человека ни котенок, ни девушка не забоится…
      – Бусы хочу купить, – проворчал он в ответ. – Одной такой голубоглазой, черноволосой саккаремской красавице. Может, присоветуешь, какие ей подойдут?
      Он изумленно остановился, когда Ниилит едва не заплакала:
      – Господин… не обижай меня, господин… Волкодав заметил краем глаза, что на них стали оглядываться. Ну и пускай оглядываются. Он взял Ниилит за плечи и легонько встряхнул:
      – В чем дело, девочка? Она закрыла руками лицо:
      – Я же только правду сказала о тебе, господин… Волкодав беспомощно выпустил ее и еле сдержался, чтобы не плюнуть на деревянную мостовую. Решила, стало быть, что он надумал ее отблагодарить за честные слова на суде. Давно уже Волкодав не чувствовал себя до такой степени дураком. И ведь не на кого пенять – сам во всем виноват. Выбрал времечко для подарка.
      В который раз пожалел он о том, что Хозяйка Судеб, дающая каждому смертному его долю, обделила его способностью красно говорить. Он заставил Ниилит отнять ладони от лица и сказал:
      – Я с самого начала хотел купить тебе бусы. Это нехорошо, когда девка без бус. Захочешь приветить жениха, и подарить нечего будет… Думал завтра пойти с тобой, присмотреть… а сегодня меня мало стражники не зарубили… у этого, как его там… вот я и решил: вдруг до завтра еще на что-нибудь напорюсь…
      Собственное косноязычие привело его в отчаяние, но Ниилит смотрела ему в глаза и, верно, сумела прочесть там все то, что он тщетно пытался выразить словами. Она вновь захлюпала носом, но уже совсем по другой причине:
      – Прости меня, господин…
      Волкодав притянул ее к себе и с большим облегчением провел ладонью по нежным щекам, утирая слезы:
      – Ладно, сестренка… Пойдем, что ли, бусы-то выбирать?
      – Пойдем, – прошептала Ниилит, держась за его руку, и в первый раз забыла назвать его господином.
      Лавок и лавочек, где торговали украшениями, было несусветное множество. День прочь, покуда все обойдешь. У некоторых на дверях красовались изображения змей – нарисованные, а то и резные.
      – Знаешь, зачем это? – спросил Волкодав. Ниилит помотала головой, и он объяснил: – Это знак для воров. Лавочку по ночам сторожат ядовитые змеи, так что, мол, не обессудьте…
      Ниилит засмеялась, а Волкодав поймал себя на том, что впервые говорит с нею легко и спокойно. Совсем как Тилорн.
      – Давай пойдем туда, где нету змеи, – предложила Ниилит.
      – Не любишь змей?
      Ниилит лукаво блеснула голубыми глазами:
      – Где нет змей, там, наверное, подешевле… Девочка понимала, что денег у него хватит разве что на стекляшки.
      – Когда-нибудь я тебе куплю настоящие, сапфировые, – сказал Волкодав.
      Она почему-то насторожилась. Потом спросила:
      – Тебе нравятся сапфиры?
      Волкодав пожал плечами и честно ответил:
      – Их, по крайней мере, не было там, где я сидел на цепи.
      В конце концов они облюбовали открытый лоток, за которым стоял молодой сольвенн, почему-то переодевшийся уроженцем Аррантиады.
      – Здравствуй, почтенный, – сказал ему Волкодав.
      – Благословенна пыль на дороге, приведшей тебя сюда, о воин, – ответствовал тот церемонно, старательно подражая выговору и манере аррантов. Волкодаву стало смешно. Что ж, сказал он себе, иные в самом деле охотнее расстегивают кошельки, если думают, что покупают заморский товар. Не все же видели, как он, с первого взгляда, что баснословные камни на самом деле происходили из стекловарной мастерской за углом.
      – Чем же ты хочешь порадовать красавицу, доблестный воин? – осведомился торговец. – Вот несравненное ожерелье из мономатанских черных алмазов. Вот чистейшие изумруды из тайных копей Вечной Степи: я бы поведал тебе об извилистых и поистине удивительных путях, которыми попал ко мне каждый из них, но, боюсь, рассказ мой задержал бы тебя до утра…
      Нелетучий Мыш между тем слез с хозяйского плеча на лоток и попробовал укусить густо-вишневую прозрачную бусину, показавшуюся ему съедобной. Чуть не сломал зуб и, оскорбленно плюясь, взбежал по руке Волкодава от греха подальше на привычное место.
      – Сапфиры, – сказал Волкодав. – Вот эти, если я тебя правильно понял, настоящие халисунские?
      – О да! – благоговейно сложил руки купец и едва не забыл об акценте, обрадованный легковерием лесного невежды: – Счастливые жители Халисуна находят их на дне глубоких озер… Иные считают их слезами райских птиц, удрученных разлукой. Ты, без сомнения, знаешь, что цвет камня зависит от глубины, на которой он зародился. Те, что посветлее, лежат у самой поверхности, почти невидимые в воде. Поэтому они дешевы. Зато темные и самые прекрасные добывают из страшных пучин, и почти каждый оплачен кровью ныряльщика, ибо во мраке подводных пещер гнездятся когтистые твари…
      Волкодав терпеливо слушал болтовню лже-арранта, искоса наблюдая за Ниилит. Он видел, как она склонилась над ниткой некрупных синих бус – чуть-чуть темней ее глаз. Вкус у девчонки был безошибочный. Она даже хотела взять бусы в руки, но последние слова продавца заставили её отшатнуться. Она испуганно посмотрела на Волкодава: неужели он все-таки надумал купить ей настоящие камни?..
      – Может быть, поищем стеклянные?.. – взмолилась она шепотом.
      Волкодав положил руку ей на плечо и широким жестом обвел весь прилавок:
      – Выбирай любые, какие нравятся.
      Испуг в глазах Ниилит сменился неподдельным ужасом. Она молча указала на самую дешевую кучку водянисто-голубых, почти бесцветных бусин неправильной формы. Они даже не были снизаны в ожерелье.
      – Ну уж нет, – сказал Волкодав и повернулся к торговцу: – Вон те, синие, – почем? Лже-аррант воздел руки к небу:
      – Горе, горе мне!.. Необходимость спешного отъезда вынуждает меня распродавать чудесные сокровища поистине за бесценок… Три четверти коня серебром. В убыток себе продаю…
      Услышав непомерную цену, Ниилит ахнула и дернулась было из-под руки Волкодава, но, конечно, не вырвалась. Он же не спеша положил на прилавок свой меч, постаравшись, чтобы с него при этом наполовину съехала тряпка, и принялся так же неспешно развязывать кошель.
      – Мы, венны, предпочитаем покупать у достойных людей, – проговорил он удовлетворенно. – Да, будь я здешним правителем, я бы приказал отрубать руку всякому, кто торгует подделками. Сам я так и поступил с одним человеком, продавшим мне якобы золотое обручье с рубинами. Полгода спустя я узнал, что отдал трехмесячный заработок за никчемную латунь и презренные стекляшки. Я долго разыскивал негодяя, но уж когда разыскал…
      Он видел, как заметался торговец. Волкодав очень надеялся, что сметливый мошенник найдет единственно правильный выход из положения, и не ошибся. Торговец подхватил нитку, облюбованную Ниилит, и уставился на нее так, словно впервые увидел.
      – Горе, горе мне! – вновь вскричал он, и на сей раз вполне искренне, к немалому удовольствию Волкодава. – Это ожерелье попало ко мне только вчера, и я не приметил крохотной царапинки на одном из камней, вот здесь, с краю. Таким образом, за эти чистейшие, несравненные камни…
      – …будет вполне достаточно полутора серебряных монет, – назвал Волкодав точную цену. И улыбнулся.
      – Ах, доблестный воин, – вздохнул лже-аррант и протянул бусы Волкодаву. – Видят Боги, в убыток себе продаю…
      Волкодав расплатился и застегнул на шее Ниилит крохотный замочек. Посмотрел в ее смеющиеся, сияющие глаза, и рука сама потянулась погладить шелковые волосы, заплетенные в тугую толстую косу.
      – Пошли, – сказал он и забрал меч с прилавка. – Мудрец наш там уже извелся поди.
      Напоследок они еще свернули к причалам: Ниилит, выросшая у моря, так и тянулась посмотреть на корабли. Нелетучий Мыш висел у нее на руке. Держась одной лапкой за ее палец и помогая себе сгибами крыльев, ушастый зверек запихивал в рот моченое яблоко, которым угостила его сердобольная торговка.
      Подумав немного, Волкодав купил с ближайшего лотка сладкую слоеную булочку для Ниилит.
      – А тебе? – сразу спросила она. Волкодав улыбнулся:
      – Я не сластена.
      Ниилит принялась уговаривать его, и наконец, сдавшись, он отщипнул кусочек. Плюшка показалась ему удивительно вкусной.
      А вокруг чем только не торговали! Грушами и яблоками, заботливо сбереженными с прошлого года и не потерявшими ни вида, ни вкуса. Ранней зеленью, успевшей налиться соками в солнечных уголках, укрытых от ветра. Рыбой девяноста девяти сортов и засолов. Грибами, засушенными на нитках или выдержанных в бочках под гнетом. Копчеными гусями и живой птицей в ивовых клетках. Пирогами, от одного запаха которых голова шла кругом…
      Волкодаву до смерти хотелось накупить сразу всего и устроить пирушку, побаловать Тилорна с Ниилит да и себя самого… Он все-таки опустил руку, уже тянувшуюся к кошельку. Рановато вздумалось баловаться. Надо будет завтра пойти на улицу кузнецов расспросить, не нужен ли кому подмастерье-молотобоец…
 
      Сольвеннские и сегванские лодьи стояли на песке, вытащенные за линию прилива на дубовых катках. Для тяжелых кораблей, приходивших из Аррантиады, был устроен настоящий причал из вбитых в дно свай, покрытых добротной бревенчатой вымосткой. Аррантских кораблей было немало. Благодарные мореходы даже воздвигнули на торговой площади бронзовую статую своего Бога. Здоровенный мужик, всклокоченный и голый, попирал гранитный валун, гневно замахиваясь гарпуном, зажатым в могучей руке. Когда сольвеннские купцы ссорились с аррантскими, Медному Богу, случалось, натягивали на голову мешок. А то и начищали иные части изваяния до веселого солнечного блеска.
      Сегодня подле Медного Бога вовсю стучали топоры: плотники возводили посреди торга дощатый помост.
      Ниилит любовалась парусниками, уверенно называя, откуда какой. Два или три из них она уже видела дома и теперь радовалась им, точно старым знакомым.
      Волкодав обратил внимание на одно судно, недавно причалившее к берегу. Команда снимала и сворачивала паруса, у борта суетились грузчики, а по сходням спускались несколько мужчин в долгополых одеяниях, сшитых из двух половин: справа серая ткань отливала краснотой, слева – зеленью. У тех, что шли впереди, цвета одежд были поярче. У тех, что держались сзади – побледней.
      – Это, должно быть, с острова Толми, – сказала Ниилит. – Там живут жрецы Богов-Близнецов.
 
      …Однажды, когда Волкодав был маленьким, мальчиком, к ним в деревню пришел высокий седобородый старик, назвавшийся Учеником Близнецов, и попросил разрешения обосноваться поблизости.
      «Старые люди не должны селиться одни, – сказала большуха. – Как вышло, что ты живешь сиротой?»
      Пришелец объяснил, что так велела ему его вера. Он собирался выстроить в лесу шалаш или выкопать над берегом Светыни пещерку. Но на другой же день начал кашлять и волей-неволей остался в большом доме, где за ним присматривали старухи и ребятня. Когда же старик выздоровел, наступила зима, и жреца никуда не пустили. Мыслимое ли дело – дать гостю уйти в метель и мороз, на верную погибель?
      Волкодав отлично помнил его морщинистые руки, добрые глаза и длинную, пышную бороду. Сколько было волосков в той бороде, столько же и рассказов о Близнецах жило в памяти старика. Серые Псы слушали его с любопытством, коротая за домашней работой зимние сумерки. Иногда же, наоборот, жрец, просил их рассказать о своей вере. Однажды он попросил мальчишек смастерить ему костяное писало и надрать гладкой бересты с поленьев, приготовленных для очага.
      «Зачем тебе?» – спросили его.
      «Запишу ваши сказания», – ответил старик. Куда подевались те берестяные листы, испещренные чужеземными письменами? В ночь разгрома старый мудрец взывал к милосердию, творил священное знамение и пытался прикрыть собой раненых и детей. Пока кто-то из комесов Людоеда не снес ему мимоходом седую голову с плеч… Волкодав не стал рассказывать о нем Ниилит.
 
      …Сладкая булочка все-таки не пошла ему впрок. А ведь мог бы, кажется, уже усвоить: стоит только пригладить на загривке вздыбленную щетину, и сейчас же что-нибудь случится. Что-нибудь скверное.
      Волкодав пребывал в таком неприлично добром расположении духа, что, заметив впереди стайку мальчишек, азартно швырявших в воду камни, не сразу разобрал, чем именно они занимались.
      И только когда с воды долетел тонкий, жалобный визг, Волкодав прищурился против света, мгновенно насторожившись. Вечернее солнце било в глаза, но все-таки он разглядел: в десятке шагов от причала, осыпаемый градом камней, барахтался лопоухий щенок.
      Дальше все происходило гораздо быстрее, чем можно про то рассказать. Волкодав сунул Ниилит завернутый в тряпку меч и, ни слова не говоря, прыгнул вперед. Нелетучий Мыш подавился яблоком, выронил его, расправил крылья и ринулся с руки Ниилит, но разорванная перепонка в который раз его подвела. Мыш шлепнулся на деревянную мостовую и пронзительно закричал, кляня свое увечье.
      Причал между тем огласился истошным ревом. Волкодав расшвырял малолетних палачей безо всякой пощады, а рука у него была тяжеленная. Разогнав мальчишек, он быстро глянул вниз. Ленивые волны колыхались между осклизлыми сваями. Там, где только что сучил лапками несчастный малыш, расходились медленные круги.
      Волкодав без раздумий прыгнул в холодную воду.
      Косые лучи отражались от поверхности, почти не проникая в глубину, но он рассчитал точно. Вытянутые руки почти сразу нащупали мягкое, еще шевелившееся тельце. Оттолкнувшись ногами от каменистого дна, Волкодав вынырнул, перехватил наглотавшегося воды щенка за задние лапки и сильно встряхнул. Оживая, тот закашлялся и заплакал. Волкодав подплыл обратно к причалу. Ему повезло – было время прилива, вода стояла высоко. Рванувшись вверх, он ухватился свободной рукой за край настила, подтянулся и вылез.
      – А ну, подай сюда щенка!
      Навстречу ему уже шел широкоплечий папаша одного из сорванцов. Сын опасливо прятался за спиной разгневанного родителя. Левый глаз у нею стремительно заплывал, зато правый смотрел на Волкодава с нескрываемым злорадством. Грозный батюшка нередко охаживал наследника плеткой. Зато с ним можно было ничего не бояться. И никого.
      Двое стражников появились из собравшейся толпы и остановились посмотреть, что происходило.
      Волкодав отдал щенка Ниилит и стад отжимать подол рубахи.
      – Много воли забрал, венн! – багровея лицом, зарычал мужчина и рванул его за плечо, заставляя обернуться. – Не в лесу у себя!.. Не твой псеныш, не тебе о нем и радеть! Подай сюда, говорю!
      Довольно долго Волкодав молча смотрел на него. Потом улыбнулся. Он знал, какая у него была улыбка. Иные люди задумывались, стоило ли продолжать разговор.
      – Своего сына, – сказал он набычившемуся сольвенну, – ты так воспитал, что он горазд мучить всякого, кто слабей. Значит, пускай не обижается, когда и с ним так же.
      Мокрая одежда плотно облепила его плечи. Ему не пришлось стряхивать чужую руку – мужчина убрал ее сам. Брехливый дворовый кобель, привыкший лаять на всякого встречного-поперечного, разлетелся из-под ворот и нарвался на молчаливого волкодава. Да. Связываться из-за паршивого щенка с диким венном, покрытым шрамами и вдобавок явно способным сломать в ладони подкову… Уязвленная гордость, однако, пересилила опаску:
      – Ты-то в моем сыне не волен!
      – Как я погляжу, это вправду твой сын, – сказал Волкодав. – Весь в тебя. Наверное, ты хочешь вызвать меня на поединок?
      И покосился на Ниилит, баюкавшую израненного щенка. Она, между прочим, держала под мышкой его меч.
      Вызывать его на поединок сольвенн не захотел. Повернувшись, он зашагал прочь, пытаясь сберечь остатки достоинства под изумленным взглядом сынка, которого, оказывается, начали с некоторых пор в присутствии родителя безнаказанно обижать всякие проходимцы.
      Было видно, что с каждым шагом обида нашептывала в ухо сольвенну все громче, а осторожность – все тише. Отойдя на добрый десяток шагов, он обернулся:
      – В Самоцветных горах таких надо дер… …Видоки утверждали потом, будто венн покрыл разделявшее их расстояние одним звериным прыжком.
      – Ххахх!.. – изумленно выдохнул краснолицый и, пролетев спиной вперед полных полторы сажени, с плеском обрушился в воду. Стражники побежали к Волкодаву, но, приблизившись, остановились – он не пытался улизнуть и стоял спокойно, опустив руки. Сольвенн, отплевываясь, хватался за скользкие сваи. Он был непременным участником кулачных потех, смыслил кое-что в рукопашной и понимал, что должен был благодарить всех Богов сразу.
      – За что ринул доброго человека? – спросил Волкодава старший из стражников. – Что он тебе такого сказал?
      Волкодав ответил ровным голосом:
      – Этот добрый человек сказал, что таких, как я, в Самоцветных горах надо держать. Стражник обернулся к толпе: