Вечером он сидел дома недовольный и злой и смотрел новости. Телевизионщик нынче пошёл разворотливый: новопреставленного, правда, запечатлеть не успели, но милицейскую беготню застали в самом разгаре. Хмурый офицер морщился, как от зубной боли, рассказывая, что на Эльхана оглы напустили явно киллера высокого класса.
– Высшего! – ревниво пробурчал Валентин. – Высшего!
Действительно, стрелял он под очень неудобным углом, и тем не менее каждая мастерски посланная пуля –в голову, шею и грудь – была смертоносной. Причём два из трёх выстрелов делались по уже падавшей, то есть движущейся, мишени, и это значило, что промежутки были невероятно короткими.
– Работал, как в тире, – сквозь зубы прокомментировал офицер.
– А то как же, – смягчаясь, согласился с ним Валентин.
Увидев крупным планом кровь на ступеньках, он усмехнулся. Ещё приклеили бы к ней стодолларовую купюру, и метафора была бы полная. Хотя и двусмысленная. Цена жизни в нынешние благословенные времена. А что? Нравится это кому или нет, а неоценимого действительно не бывает. Закон природы. Глупые писают против ветра, умные подставляют ему паруса. Такая, братцы, игра.
Валентин потянулся за соком, необдуманно пустив в ход правую руку, и локоть очень нехорошим образом ёкнул, выстрелив болью. Кочетов ругнулся и опустил руку обратно в тёплое гнездо, устроенное на коленях. Он сам был далеко не дурак в рукопашном бою, но из баб, когда они берутся не за бабское дело, почему-то получаются сущие монстры.
Операция прошла без сучка и задоринки, как это всегда и бывало в делах, подготовленных для него «Эгидой», но, чёрт побери, можно было бы обойтись без членовредительства! Низкий поклон Лоскуткову за прикрытие и страховку, только хорошо бы он ещё попридержал свою ненормальную Дегтярёву: сволочная девка на полном серьёзе чуть не оторвала Валентину конечность. Она не знала, кто он такой, но легче от этого не становилось. Он уже студил руку под краном, а теперь обмотал её грелкой, но запястье и локоть ныли по-прежнему. Съесть бы анальгин, но таблетки, даже обезболивающие, он принимать не любил.
А кроме того, боль в руке помогала глушить неизбежный в таких случаях «отходняк». Валентин не был суперменом. Желудок сводило мнимым голодом, в голову так и лезла мысль о припасённой в холодильнике твёрдокопчёной колбаске. Не помни Дегтярёва ему руку, он бы дёргался сейчас ещё вдвое сильнее. Грызла бы мысль: больно уж чисто-гладко всё состоялось, кабы в следующий раз не…
– И, как всегда, киллера не поймали… – сокрушался тележурналист.
– Конечно. А ты как думал, – усмехнулся Валентин.
– … Но зато сорвали злость на участниках безобидной вечеринки, не имевших никакого отношения к случившемуся…
В кадре возникли возмущённые и обиженные лица злополучных гостей. Некоторые были украшены полновесными «бланшами».
– Итак, Фонд помощи имени легендарного Якова Львова осиротел, – рассказывал молодой репортёр. Он стоял на фоне знакомого беловатого корпуса, по-летнему тёплый ветер сдувал волосы ему на глаза. – Осиротела детская футбольная команда «Бьеф», которая, не секрет, в самые трудные годы пользовалась финансовой поддержкой Керим-заде, выросшего на Кондратьевском проспекте. Никогда больше на некогда могучем Турбинном заводе не услышат его жизнерадостного «Ахмах, да?». Остались без дружеской опеки как многие молодые спортсмены, так и ветераны, уже завершившие свою карьеру на помостах и рингах…
– А то ведь у государства денег на них, естественно, нет, – сказал Кочетов телевизору. – Вот такие ребятки разворовали, потом чуток поделились – и уже благодетели!
На экране возникла врезка: известный спортивный комментатор, юная гимнастка, прикованная к инвалидному креслу, и популярный исполнитель с неразлучной гитарой. Все они клеймили убийц, оборвавших жизнь замечательного человека. Гимнастка, вот уже два года без жалоб боровшаяся с последствиями травмы спины, не прятала слез. Она говорила о том, как уходит желание жить, когда некому защитить Захира Эльхановича и подобных ему от взрыва и пули.
– Ага, – проворчал Валентин. Он до сих пор со смешанными чувствами смотрел передачи, сюжеты которых ему приходилось, скажем так, создавать. Он надеялся, что это скоро пройдёт.
– В день, причинивший столь многим искреннюю и глубокую скорбь, очень не хотелось бы вспоминать некие слухи, витавшие последнее время вокруг имени Захира Керим-заде, – продолжал комментатор. – Увы, из песни слова не выкинешь. Вот здесь, – он поднял свежие «Ведомости», – опубликована статья, где в корректной и мягкой форме задаются некоторые неизбежные вопросы. А именно. Куда конкретно была направлена основная часть средств, полученных от продажи за рубеж цветных металлов из госрезерва, выделенных по указу Президента при самом создании Фонда? Как возникла фотография, где с покойным по-свойски чокается авторитет уголовного мира Иван Бородинский, он же Ваня-Борода, недавно, кстати, убитый в Америке? И что, наконец, за таинственный недуг в одночасье скосил четверых высокопоставленных руководителей Фонда – молодых мужчин, никогда не жаловавшихся на здоровье? Между прочим, автор упомянутой мною статьи говорит, что ещё до её публикации поступило несколько телефонных звонков с откровенными угрозами в его адрес…
Боль не унималась. Валентин размотал эластичный бинт, откупорил тёмную бутылочку с китайским снадобьем и стал втирать в покрасневшую кожу оранжевое пахучее масло. Масло быстро впитывалось и приятно щипало. Бутылочка стоила девяносто три тысячи. Бумажка, составленная на чудовищном подобии русского языка («При головной боли употреблять путём понюхивания…»), возводила рецепт аж к Шаолиньскому монастырю. Вряд ли Валентин купил бы эту притирку, если бы до сих пор работал, как предполагалось, исключительно на «Эгиду». Смешно теперь вспомнить, но ведь два года назад, когда всё начиналось, он был такой же идейный бессребреник и святая душа, как Плещеев и остальная команда. По счастью, довольно скоро судьба (или, верней, не судьба, а длинная и тщательно подобранная цепочка знакомств) вывела его на «дядю Кемаля» – Кемаля Губаевича Сиразитдинова, обитавшего в Пушкине. Получив вполне конкретное предложение, Валентин сначала отмёл его как полностью неприемлемое. Однако некую струнку в его душе оно, как выяснилось, зацепило, и толчок размышлениям был дан. Спустя некоторое время его посетила забавная мысль об искоренении криминалитета за его же собственную капусту. Вскоре он убрал для дяди Кемаля владельца подпольного заводика, выпускавшего отраву в бутылках, получил десять тысяч долларов и решил, что следовало, пожалуй, мыслить шире, чем это удавалось Плещееву. Потом наступил черёд чиновницы Вишняковой; к десяти тысячам прибавилось ещё двадцать и встал вопрос, как употребить эти деньги на что-то приятное и душеполезное, не возбудив нежелательного внимания. Зато сегодняшнее дело мало принесло ему, кроме боли в руке. Если бы в «Эгиде» ему платили столько же, сколько он зарабатывал у дяди Кемаля!.. Обидно же, ведь там и там он делал фактически одно дело. Он подумал о том, что следовало бы съездить на Невский и посмотреть, не появились ли на знакомом лотке новые книги.
Натуральный притон!..
Это была совсем молоденькая девчушка, розовый бутончик только что из-за парты, и для того, чтобы перешагнуть эгидовский порог, ей понадобилось не на шутку собираться с духом. Толкнув наконец стеклянную дверь, она пугливо остановилась и начала оглядываться. По её разумению, сразу за дверью должен был бы находиться стол с телефоном и при нём – внушительный, но вежливый и гостеприимный секьюрити. Ничего подобного! Маленький холл, не слишком, кстати, презентабельный, был безлюден. Даже звоночек не отозвался в глубине помещений. Тоже, называется, охранное предприятие! Сапожники без сапог. Справа – голая стенка, прямо по курсу – лестница наверх, а налево – широкая открытая дверь. Заглядывать в эту дверь Наташе сразу же расхотелось. Оттуда неслись не всегда цензурные возгласы, хохот и топот ног, а время от времени – тяжёлые глухие шлепки, как будто в большом помещении роняли на пол мешки с мокрым бельём. Наташа вздохнула и поняла, как чувствовали себя вынужденные эмигранты в свой первый день на чужбине. Словно в ответ на её вздох, под лестницей произошло движение, и стало ясно, что секьюрити при входе сажать было излишне. На девушку молча и по-деловому надвигались два больших пса.
В первый момент Наташа здорово перетрусила и решила: вот оно, закономерное окончание всей её неудавшейся жизни. Она не кинулась обратно за дверь только потому, что где-то слышала, будто бегать от собак самое последнее дело: лучше просто стоять. Овчарки, однако, рвать её не спешили. Спокойно подошли и начали сосредоточенно обнюхивать. Явился чужой человек, надо же познакомиться…
Оправившись от испуга, Наташа рассмотрела в дальнем углу глазок видеокамеры. Надо полагать, за ней наблюдали, а стало быть, на съедение псам не отдадут. Если, конечно, сапожник вправду не был сам без сапог…
Тут из спортзала выглянул молодой человек. Если Наташа вообще что-нибудь понимала, это был как есть самый отъявленный бандюган: бритая голова, потная рожа со сломанным носом, шрамом на лбу и азиатскими скулами. Дополняли картину потасканные армейские брюки на кривоватых ногах и тельняшечная маечка, не скрывавшая синих татуировок по мускулистому торсу. Ну то есть мама была на сто процентов права, когда отговаривала её от похода сюда. Натуральный притон. И почему мама всегда оказывалась права?..
– Здравствуйте! – весело и душевно поздоровался с ней «бандюган». – У вас всё в порядке? Кто вас обидел?..
Наташа запоздало сообразила, что, видимо, внешне не тянет ни на бизнесменшу, пришедшую заключать договор, ни даже на торговку-единоличницу, выступающую от лица своих товарок, обиженных уличным рэкетиром. Ну а зачем бы соваться в охранное агентство небогато одетой девчонке с внешностью школьницы, как не в поисках защиты от каких-нибудь приставал? И улыбающийся парень попросту спрашивает: «Миленькая, ты скажи только, кому за тебя морду набить?..»
– Я… Здравствуйте, – вконец смутившись, пролепетала она. – Я… я бы хотела… если возможно… на работу устроиться…
– Тогда вам наверх, – авторитетно сказал бритоголовый. Она не видела, какую команду он подал собакам, но те сразу отстали и убрались обратно под лестницу. – Это вам к Сергею Петровичу. Он как раз у себя… самая первая комната.
– Спасибо, – поблагодарила Наташа и стала подниматься по ступенькам.
Таинственный Сергей Петрович был, похоже, начальником, потому что «самая первая комната» представляла собой типичный предбанник важного кабинета. Наташа успела их повидать, пока сопровождала маму в её хождениях по инстанциям. Здесь присутствовал почти весь джентльменский набор: светло-кремовые стены, диван, столик с журналами «Оперативное прикрытие» и «Soldier of Fortune», шкаф, хорошо сделанные моющиеся растения и длинный стол с включённым компьютером (второй, только наверняка никогда не включавшийся, пылился небось у самого начальника в углу кабинета). За столом колдовала над кофеваркой белокурая красавица секретарша. Наташа сразу узнала в ней ту самую Аллочку, чей разговор с такой же холёной подругой она случайно подслушала вчера на автобусной остановке. Вот только на лице у девушки было совсем не то презрительно-ленивое выражение, с которым она жаловалась на низкий интеллект большинства сотрудников, не соответствовавший её уровню: из-за этого-то несоответствия она, мол, и подумывала устроиться в более приличную фирму. Сейчас перед Наташей был совсем другой человек. Сама нежность, забота, внимание и ещё многое, – о да, ещё многое-многое. То, для чего не хватало выразительных средств лица, успешно высказывали гибкие стройные бёдра, облепленные потрясающим мини («Никто не может дать ответ, то ль юбка есть, то ль юбки нет…»). Возле кофеварки стояли две чашечки. Девушка собиралась угощать кофе очень красивого черноволосого парня, сидевшего в кресле напротив. И делала это так, что в казённом директорском предбаннике словно бы сам собой уже сгущался интимный полумрак и начинала звучать тихая музыка, а на столе готова была неярко затеплиться пара свечей…
Наташа молча замерла на пороге и с упавшим сердцем поняла, что можно спокойно разворачиваться и уходить. Никуда эта Алла, естественно, не уволится. А вторая секретарша занюханной конторе уж точно нужна как собаке пятая нога.
Принять окончательно решение она не успела. Две огромные руки, без предупреждения возникшие сзади, чуть приподняли её и переставили на полметра в сторонку, причём сделали это с такой мягкой лёгкостью, словно она была невесомым пластмассовым пупсом. Наташа ощутила лишь краткий миг взлёта и даже не испугалась, а впереди уже замаячила спина неслышно подошедшего великана. Голая, потная и необозримая в своей мощи. И сплошь покрытая рыжим вьющимся пухом.
Пока Наташа силилась что-то сообразить, Алла, стоявшая наклонясь к кофеварке, обернулась через плечо, увидела вошедшего и сделалась весьма похожей на себя вчерашнюю – ленивая Багира, готовая шарахнуть когтями, – а великан встал в картинную позу и шаляпинским басом продекламировал:
Милка во поле трудилась,
К травам плавно наклонилась.
У быка, что позади,
Сердце ёкнуло в груди…
С секретаршей произошла ещё одна метаморфоза: царственная Багира превратилась в дворовую кошку, политую из окна кипятком. Сквозь чудеса косметики проступила свекольная краска, из глаз брызнули слезы. Девушка схватила стоявший на столе графин и с криком запустила им в оскорбителя. После чего вылетела за дверь и вихрем умчалась по коридору. Не иначе, рыдать в туалете.
Наташа проводила её глазами и подумала, что мама была права даже не на сто процентов, а на все двести. Не просто притон. Ещё и форменный гадюшник…
Между прочим, черноволосый красавец и не подумал вступаться за девушку. Лишь смешливо сощурился и укоризненно покачал головой:
– Ну-у, Сень… уж так-то зачем… Великан Сеня поставил на стол совершенно целый и даже не расплескавшийся графин, щёлкнул каблуками и вытянулся:
– Оберегаю любимого командира от сексуального домогательства…
Пока Наташа раздумывала, уж не сам ли Плещеев этот «любимый командир» (ну ни фига себе шеф!), он повернулся в её сторону:
– Здравствуйте. Вы к кому?
– Я к Сергею Петровичу… – пискливо от волнения пояснила Наташа. – Мне сказали, надо к нему… я по поводу работы…
Вот никогда не думала, что в синие глаза так трудно смотреть. Мало того, что они кажутся ненастоящими; невозможно отделаться от мысли, будто слишком красивый человек плевать хотел на все остальные вопросы и только думает о собственной красоте.
– Сейчас посмотрю, как там шеф, – кивнул «командир», оказавшись совсем не Сергеем Петровичем. – Подождите секундочку.
Приоткрыл дверь, хотя вполне мог бы нажать кнопку селектора, заглянул внутрь и обернулся к Наташе:
– Заходите, пожалуйста.
К этому моменту она уже откровенно надеялась, что с трудоустройством ничего не получится, но привычка взяла своё. Сделала шаг, так уж иди до конца. Иначе нечего было и затеваться. Она ступила через порог.
Она собиралась разговаривать с лысеющим пожилым дядькой, вросшим в кресло и даже в летнюю пору облачённым в шерстяной официальный костюм. Конечно, он будет либо раздражённо бежать куда-то по неотложным делам, либо, наоборот, равнодушно смотреть сквозь неё в стену. Вместо этого… с ума сойти! – ей навстречу вдоль длинного стола шёл призрак Влада Листьева. И приглашал побеседовать в удобных креслах возле большого окна, выходившего на Московский проспект. Окно, как сразу заметила Наташа, было суперсовременное вакуумное, не пропускающее холода и жары. Она видела такое дома у состоятельной одноклассницы.
– Я вас слушаю, – сказал Сергей Петрович.
«Любимый командир» неслышно возник рядом б ними и поставил на столик две чашечки с кофе. Не иначе, те самые, что так любовно варила себе и ему бедная Алла.
– Мне бы, если можно, на работу устроиться… – несчастным голосом повторила Наташа. – Я компьютер знаю… и машинопись… и английский… Французский и немецкий со словарём, но тоже могу…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.
