"А крысы, между прочим, начинают с ушей - у всех свои вкусы". Снегирев молча покачал головой и вскоре услышал самое главное. Заключалось оно в том, что Ирина подруга была не только зверски изнасилована - в ее останках присутствовал наркотик, который, собственно, и послужил причиной смерти.
      - Веселенькая история. - Поднявшись, Снегирев подошел к окну и увидел, что капот его "Нивы" уже закрыт. - А что за молодой человек у твоей Иры? Кто таков?
      - А, Тема-то? - Выпитое постепенно одолевало Кольчугина, и говорил он все неразборчивее. - Бритый он, скин-хэд. Вроде студент бывший... знаю только, что машется классно... наверное, боксер.
      Голова его свесилась на грудь, глаза закрылись, и, тяжело вздохнув, Кирилл заснул.
      "Ладно, увидимся". Снегирев захлопнул дверь и, наградив по-царски Пал Иваныча, энергично порулил домой - после сока ему здорово захотелось есть. Долетев как на крыльях, он отправился выгуливать Рекса, а затем на пару с питомцем так наелся собачьего варева, что некоторое время пришлось посидеть неподвижно с книжкой в руке.
      _...Жрица между тем разделась полностью и улеглась у его ног, а Навузардан, не выбирая, вытащил блеснувший в свете факела камень, и смуглая женская рука ловко приняла его. Это был рубин с наперсника иудейского первосвященника.
      А затем муж вавилонский навалился на распластанное женское тело, и огромный фаллос его натужно вошел внутрь, вызвав непритворные стоны у жрицы любви. Могуч был начальник телохранителей, неутомим, да и зелье подействовало: трижды уже излив семя, Навузардан все никак не мог насытить похоть свою. Наконец он покинул палатку жрицы и не спеша двинулся в парк, где аллеи были разделены веревками на отдельные участки и по каждому прогуливалась дочь Вавилона, желавшая послужить богине любви.
      В голове начальника телохранителей клубились винные пары, побуждавшие его огромное тело к действиям, и, подойдя к ближайшей служительнице Милидаты, он взамен лигура с наперсника иудейского заполучил женское тело на потребу свою. Это была стройная вавилонянка с тонкой талией и упругой грудью, одетая скромно, однако запах дорогих благовоний подсказал Навузардану, что принадлежала она к знатному роду. А потому, привязав ее к стволу акации, он обошелся с ней как с самой грязной шлюхой, заставляя извиваться от сладостной муки. Наконец муж вавилонский крепко сжал ее и, оставляя синяки на нежной женской коже, излил семя в который уже раз.
      Он наконец ощутил, что земные радости ему наскучили. Душа его, утомленная суетой, просила покоя, и длинные мускулистые ноги понесли Навузардана прочь из храмового парка к берегам Евфрата, где расположилось множество заведений с репутацией далеко не лучшей. Жизнь человеческая ценилась здесь не дороже пригоршни пыли, и часто случалось, что попавших сюда вечером находили утром с перебитым хребтом далеко по течению реки. Воры, грабители и непотребные девки чувствовали здесь себя привольно и каждую ночь с берегов великой реки слышались громкий смех, ругань и похотливые стоны - это скопище людское жрало, пило и спаривалось.
      Между тем настало время Второй стражи, и в свете полной луны Навузардан легко отыскивал путь в лабиринте узких портовых улочек, где меж домов маячили неясные тени. Дважды уже приходилось ему размыкать пряжку своего пояса и, когда тот, распрямляясь, превращался в клинок, рассекать человеческую плоть и идти дальше. Наконец муж вавилонский остановился возле неприметной двери и особым образом постучал.
      - Кто тревожит в поздний час богов, обитающих здесь? - спросил его грубый голос.
      - Тревожит тот, кто хочет испить их радость, - ответил Навузардан, и его пустили внутрь.
      Начальник телохранителей сошел по каменным ступеням и очутился в помещении, едва освещенном масляными светильниками. В углу горел огонь, на котором в медном котле кипело что-то, за столами веселилось стадо людское, и воздух был наполнен густым чадом, запахом подгоревшей пищи и вонью человеческой.
      - Дай мне испить божественной радости. - Навузардан глянул на подскочившего хозяина-хетта, чей раздробленный нос был прикрыт медным чехлом, и, заметив в гноящихся глазах испуг, вытащил золотую цепочку.
      Знал он, что лишь жрецы могли вкушать "небесный дар", а того, кто пренебрегал запретом, медленно лишали жизни. Скоро безносый привел его в небольшую залу, где в непроглядном мареве с трудом можно было различить лежавших, чьи души находились далеко. Навузардан устроился на свободном месте и, осушив чашу не отрываясь, сразу же взял другую. По его телу пробежала дрожь, сердце затрепетало в предвкушении несбыточного, и, прикрыв глаза, он начал медленно тянуть пахучую, дурманящую жидкость.
      Скоро чаша выпала из его рук, и, засмеявшись, в забытьи от счастья, он не почувствовал быстрых пальцев, вытянувших кожаный мешочек с его груди. Спустя мгновение старый одноглазый вор-финикиец, подгоняемый страхом и любопытством, был уже далеко. Проплутав по лабиринту портовых улиц, он забрел наконец на заросший кустарником пустырь и, оглянувшись по сторонам, высыпал украденное на край хитона. О боги! Никогда еще в руки ему не попадало такого богатства, и, бережно упрятав добычу, одноглазый возблагодарил Астарту за свою воровскую удачу. Не мешкая он покинул пустырь и быстро зашагал в направлении Старого Города, где обретался проверенный в деле знакомый халдей-перекупщик.
      А Навузардан в это время возлежал в густых клубах дурмана, ничто земное не волновало его. Дыхание его было глубоким и спокойным, а на лице, обезображенном давним ударом секиры, застыла улыбка блаженства. Наверное, ему виделось что-то приятное, кто знает?.._
      Неожиданно, не дочитав, Скунс судорожно отпихнул книгу. "Кира, Ира сестра кольчугинская, подружка ее, - где же край всему этому?" Зрачки его вдруг начали расширяться, и глаза снова сделались черными дырами в никуда. "Стаська..." На мгновение он уставился в потолок, глубоко вдохнул и, уже бережно книгу закрыв, отправился парковать машину - ворье водилось не только в древнем Вавилоне.
      ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
      В себя Жилин пришел от холода. Он сидел скрючившись в салоне своей "девятины" и едва открыл глаза, как желудок стремительно подступил к горлу, выворачиваясь чулком наизнанку. Сразу стало легче, и, заметив торчавший в замке зажигания ключ, Сергей Иванович запустил двигатель. Скоро пошел теплый воздух, негнущиеся пальцы обрели чувствительность, и, дотронувшись до подбитой челюсти, Жилин вздохнул:
      "Надо ж так вляпаться, блин! Ну и Мясницкая!" Перед его глазами сразу же предстал Федя Кабульский в последние минуты своей жизни, и вновь Сергей Иванович принялся давиться желчью, потому как блевать ему уже было нечем. "Ну, бля, форшмак вселенский!" Он хватанул снежку и, ощущая, как невидимая рука отпускает желудок и вцепляется в мозг, начал выбираться на трассу. Жутко болела голова, с координацией было напряженно, однако, не понимая, куда, собственно, едет, Жилин давил на педаль газа. Машину пару раз уже опасно заносило, у светофоров водители соседних авто крутили пальцами у виска, а в довершение ко всем бедам на Северном он попал под гаишный радар, и чтобы псы поганые отлезли, пришлось отмусолить им кровные пятьдесят тысяч.
      Между тем часы показывали уже начало одиннадцатого, и, хочешь не хочешь, надо было включаться в трудовой процесс. Сергею Ивановичу не хотелось жутко, однако - ноблесс оближ, и, не дотянув немного до крематория, он остановился. Здесь в одном из фонарных столбов была оборудована зоночка - тайник для товара, и, достав, как всегда, полиэтиленовый пакет, Жилин вдруг замер. Перед глазами его внезапно возникла ревущая печь, в недрах которой медленно исчезал Кабульский. Тело его от страшного жара корчилось, лопались, обнажая дымящуюся плоть, покровы, а обгоревшие губы шептали: "Деньги за товар опусти в мою урну, не забудь, корешок, опусти".
      "Господи, за что?" Жилин поспешно убрал мешочек с отравой и, стремительно повернув направо через переезд, всю оставшуюся дорогу был мрачен.
      Раскаленный бурав в его мозгу наконец остыл, тошнить перестало, и, когда показалась разноцветная вывеска "Эльдорадо", к нему уже вернулась обычная рассудительность - будет день, будет пища. Не доезжая до дискотеки, он припарковался и, глянув на часы, неторопливо двинулся ко входу в бар, где его должны были ждать сбытчики. Однако, странное дело, вместо улетных звуков музыки воздух был наполнен хаем недовольной молодежи, вызывающе блестели ментовские маячки, а заведение, судя по всему, было конкретно закрыто.
      - Ну что случилось, сироты казанские? - Подчиненных Сергей Иванович нашел в замерзшем виде у входа в бар и попытался криво ухмыльнуться. - А что это вас любовь к Родине не греет?
      - Умный ты, Ломоносов, просто светильник разума. - Верка Котяра даже не попыталась улыбнуться в ответ и прикусила пухлую, ярко накрашенную губу. Крученого замочили, а еще Андрея Давыдыча, Зяму - ну, словом, всех, кто хавал с ним вместе. Мэтра с халдеем загасили заодно - они рядом тусовались, на подхвате.
      Была Верка дамой авторитетной - в свое время путанила, на зоне ходила в коблах, а главное, переспала со всей охраной в заведении, так что в достоверности информации сомневаться не приходилось. В животе Сергея Ивановича опять проснулся тяжелый ком, и он скривился:
      - А кто?
      - Да трое тяжеловесных с "калашами". Завалились в кабак, дернули стволы и ну давай шмалять. Все залегли сразу, цирики наши обосрались, а те выкатились, в тачку - и ходу. - Котяра присмолила туберкулезную палочку "Морэ" и повела роскошным бедром. - Лоханка совсем задубела - тачка у тебя далеко, Ломоносов?
      - Доплюнуть можно. - Сергей Иванович махнул рукой, но остальных подчиненных в машину не взял. - Не мякните, один хрен, надолго скачки не прикроют, - сказал он им на прощание.
      - Вероятно, грядет смена власти. - Верка юркнула в еще не остывший салон и глубоко затянулась. - Ну и тоска! Вмазаться, что ли?
      - Поедем ко мне, оборвем струну. - Сергею Ивановичу внезапно стало на все наплевать: вот так живешь, упираешься рогом, а потом вдруг придут трое с "калашами", и все, хана, ничего не надо. - Поехали, отвечаю беляшкой.
      Больше всего в жизни Котяра любила трахаться под кокаином - не важно с кем, был бы кокс, и она положила водителю на коленку руку:
      - Заметано.
      Ломоносов тронулся, "Самара" взревела и на крыльях любви полетела по ночному городу.
      В то время как Верка извивалась в кокаиновых оргазмах, на другом конце города кое-кто тоже двигался весьма интенсивно. "На танцполе игры доброй воли". Затянутая в резиновые полосатые джинсики, Катя Дегтярева ритмично выплясывала под громкий стон, что ныне песней зовется. При этом она загадочно улыбалась домогавшемуся ее молодцу и косилась в сторону Лоскуткова, который пользовался у женской половины веселящихся успехом небывалым. С партнером Кате повезло - он был уже изрядно навеселе, с проколотым, несколько картофелеобразным носом, а на его оранжевой футболке светилась надпись: "Дядя Терминатора". Да и сама Дегтярева была нынче девушкой хоть куда - выкрашенные синей глиной волосы, ярко-зеленые брови и роскошная роза татуировки-однодневки в глубоком вырезе на груди.
      Сверху из бара на корячившуюся толпу мрачно взирал Плещеев и, изображая перебравшего мэна, неторопливо тянул отвратительно теплый коктейль под названием "Ариадна". Окружающее ему не нравилось - публика была сплошь на кочерге, на полу валялись обертки от презервативов, а в воздухе шмонило палеными вениками - кто-то баловался марихуаной.
      Дискотека "Алабама" была заведением средней руки. В самом центре танцпола стояла клетка, где исходили потом едва одетые затейницы, музыка доставала до мозгов, а бывал здесь элемент разный - молодой, голубой, особо ничем не занятый и по большей части деклассированный. Правда, "быков", пьяных до безобразия, и людей, одетых в стиле "шаверма-фасон" - кепка, "адидас" и кожаная куртка, - в заведение не пускали. Зато существам женского пола и всевозможным фрикам, то бишь по-иноземному уродам - с персингом губ и шевелюрами, вымазанными суриком, - до полуночи горел в "Алабаме" зеленый свет.
      Между тем веселье уже было в самом разгаре. В лучах светотехнической "ботвы" людское море на танцполе стало выходить из берегов, и охранники из фэйс-контроля начали выпускать всех желающих на улицу - проветриться. Взамен билетов им на запястье ставили печати, и этим не замедлили воспользоваться любители веселья на халяву. Кто как мог. Одни рисовали печати фломастерами, другие переводили их при помощи вареного яйца, - прав был классик, не оскудевает талантами Россия.
      "Господи, что же они кладут туда?" С отвращением вкусив "Ариадны", Плещеев склонился к спрятанному на груди микрофону:
      - Это Первый. Начали.
      - Тормози. - Катя Дегтярева вдруг споткнулась и, не удержавшись на ногах, обхватила Дядю Терминатора за шею. - Сдохла. Схожу с пробега.
      При этом она крепко прижалась к нему всеми, какие были, округлостями и незаметно кивнула Багдадскому Вору - будь готов, начинаем.
      - Не гони, лапа, мы еще знаешь как с тобой оттопыримся! - В мутных глазах Терминаторова родственника заблестел живой интерес, и он положил руки спутнице ниже талии. - Сейчас заправим тебя.
      От него несло чем-то прогорклым, мокрая футболка воняла потом, и Кате вдруг бешено захотелось разворотить ухажеру пах, но она, конечно, сдержалась. Не в первый раз.
      - Вот он, рванули. - Ее потащили к выходу, и уже около туалетов Дядя Терминатора ухватил за рукав прикинутого в кожу шибзика. - Лешик, "фенечки" подгони - девочку угостить.
      - Юбилярша, сразу видно. - Тот оценивающе посмотрел Кате куда-то выше коленок и задумчиво наклонил шишковатую, коротко стриженную башку. - Сейчас узнаю, осталось ли, - сегодня все двигают как бешеные.
      Не замечая скрытно-внимательного взгляда Багдадского Вора, он с важным видом обошел танцпол и, вернувшись, сунул руку в карман.
      - Повезло тебе, маленькая. Случайно осталось - "малинка". Смесь "фенечки", ЛСД и кокса, райское наслаждение, всю ночь подмахивать будешь. Бабки гони. - В обмен на зелень он вытащил багровую пилюлю и, усмехнувшись, посмотрел на киборгову родню: - Счастливо покувыркаться.
      Шибзик повернулся и, ненавязчиво опекаемый Багдадским Вором, исчез в толпе, а Дядя Терминатора подмигнул Кате:
      - Глотай, не вафля. Жалеть не будешь.
      Был он весь какой-то дерганый, уголки губ запаршивели, и, представив его пальцы на своих бедрах. Катя содрогнулась.
      - Смотри - фокус. - Подкинув пилюлю, она с ловкостью подставила рот, успев, однако, ухватить "фенечку" рукой, и поморщилась: - А говорил, райское наслаждение.
      - Не гони волну, сейчас тебя попрет. - Родственник Терминатора плотоядно оскалился, и в этот миг, изнемогая от праведного гнева, рядом возник разгоряченный Лоскутков:
      - Надюха, что за дела? - Бутафорские усы его раздувались вполне натурально, а в глазах застыло уязвленное мужское самолюбие. - Младшего купать пора, обед не варен, а ты на танцах развлекаешься?! Домой, к детям!.. - Он ухватил Катю за руку и категорически потащил к гардеробу.
      Киборгов дядя тем временем смекнул, что предмет его желаний, внутри которого уже наверняка проснулась "фенечка", вот-вот исчезнет с горизонта, и не мешкая поднялся на защиту своих половых интересов:
      - Ты куда это, козел, телку поволок? Сокрушу, ушатаю, раздербаню, на ноль помножу!
      При этом он попытался съездить обидчику по усам, но сделал это по-дилетантски неумело, со звонком. Легко уклонившись, Лоскутков в четверть силы ударил нападающего в солнечное. Того сразу скрючило, дышать стало нечем, и, посрамив родню, Терминаторов дядя уткнулся носом в затоптанную мозаику пола - скорбеть о мировой несправедливости. Местная секыорити посмотрела на рогато-воинственного мужа с одобрением и весело заржала, а тот благополучно доволок свою заместительницу до выхода и с криком:
      "Шалава, домой!" - повел ее к стоявшему неподалеку эгидовскому "рафику".
      Как у моей сладкой
      Были неполадки,
      Так в духовке мы сушили
      Ейные прокладки.
      Истомленный маревом салона и ничегонеделанием, Кефирыч напевал себе под нос, разгадывая кроссворд "Для женщин", Пахомов с Наташей играли в шашки и прибытию начальства обрадовались, - значит, скоро их черед идти парой на дискотеку.
      - Вот, Осаф Александрович! - Улыбнувшись, Катя поднесла Дубинину, вникавшему в секреты разведения ханориков, добытую отраву, и тот, смачно крякнув, убрал ее в специально помеченный пакетик. За сегодняшнюю ночь это был уже третий.
      Скоро в микроавтобусе объявился Плещеев и, отчаянно пытаясь забыть шевелившуюся в животе "Ариадну", с ходу ухватился за термос с кофе:
      - Кефир... э-э... Семен Никифорович, что там у нас по плану дальше?
      Кефирыч ерзанул по жалобно заскрипевшему сиденью и потянулся к висевшему через плечо портфелю, который служил ему в качестве офицерской сумки:
      - Дискотека "Эдельвейс", открыта тогда-то. Здание приватизировано, собственник ТОО "Эдельвейс". Зарегистрировано тогда-то, налоги платят, на счету столько-то, наемный директор такой-то. И т.д. и т.п. - полный ажур.
      - Ладно, поехали в "Эдельвейс". - Плещеев выпил кофе большим глотком и посмотрел на Игоря с Наташей: - Выше нос, гвардейцы, веселье продолжается.
      ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
      _...Всему в этой жизни наступает конец. Пришел он и долготерпению сынов Израилевых, а потому в году шестьдесят шестом по Рождеству Христову вся Иудея поднялась против римского самовластия. Однако и года не миновало, как нагрянул полководец Веспасиан во главе шести легионов и овладел Галилеей, а предводитель повстанцев Иосиф Бен Меттафий, да будет он проклят в веках, перешел на сторону врага и, назвавшись Иосифом Флавием, принял римское гражданство. А земля Иудейская наполнилась слезами и плачем, только в одном городе Цезария мучительно погибли двадцать тысяч граждан, а по дороге на Вифлеем крестов с распятыми стояло во множестве.
      Трудно представить даже, насколько тяжела смерть подобная. Вначале человека бичевали так, что после пятого удара уже не брызги крови, а куски мяса летели во все стороны. Затем ему на плечи кидали бремя перекладины и прибивали к ней руки гвоздями, и не допусти. Господи, чтобы были они ржавыми. Под щелканье бичей, окрики и пинки тащил мученик свою ношу до места казни, где его поднимали наверх и крепили к вертикальному столбу. Но в таком виде казнь для палачей была неинтересна - подвешенный подобным образом не имел возможности дышать и быстро умирал от полного удушья. Поэтому-то римляне и прибивали распятым иудеям ноги, чтобы те имели точку опоры и умирали медленно, от жажды, заражения крови и палящего южного солнца. Иногда в качестве высшего милосердия казненным ломали голени, но такое случалось нечасто.
      Пока сыны Израилевы мучились на крестах, четыре легиона римских во главе с Титом окружили Иерусалим, и был страшен гнев их. Подтащив передвижные башни гелеполы - и с криком "Барра!", подобным рыку слона африканского, они овладели третьей, а потом второй стеной и спустя время ворвались в град Божий. В десятый день пятого месяца проникли они во внутреннюю часть храма Господня и сожгли его, унеся все ценное из святая святых. Однако была это малая талика из того, что веками собиралось с бережением во славу благочестия иудейского. Левит Овид, дальний потомок Аарона, через правнука его Финиеса на своем смертном одре поведал, что золотая и серебряная утварь, а также все прочее во множестве было сокрыто от римлян в Соломоновых конюшнях, кои размещались под древним храмом. Будто бы находилось все добро в двадцати четырех кучах, а главное, там же хранились знаки достоинства иудейского - пять каменьев из дюжины, бывших на наперснике первосвященника и собранных левитами за века... _
      Дальше страницы были вырваны с корнем, и, вздохнув, Снегирев вернулся к реалиям жизни. Достал сотовую трубку и, подмигнув Рексу, принялся звонить Кольчугину.
      - Слушаю. - Голос того энтузиазма не выражал, и Снегирев улыбнулся:
      - Здравствуй, Кирилл, как самочувствие?
      - А, Алексеич, привет. Слушай, извини за вчерашнее - нажрался как свинья. Машину-то хоть тебе сделали? - Чувствовалось, что на душе и в желудке у него Тяжко.
      - Ерунда, с каждым случается. - Снегирев вдруг поймал себя на мысли, что лично с ним такое не случается, и направил разговор в другое русло: - Нужны фотографии твоей сестры и ее подружки. Желательно цветные, сможешь раздобыть?
      - Конечно. - Кольчугинский голос прямо-таки заискрился надеждой, и он поспешно добавил: - Завтра утром будут.
      - Ну и чудесно, заеду. -Снегирев отключился и взялся было за книгу по новой, как раздался зуммер и на штучном сотовом чуде загорелась багровая кнопка без надписи. После нажатия на нее в эфире что-то щелкнуло, и раздался неожиданно близкий, отлично слышимый голос Резникова:
      - Приветствую, дорогой друг. Нам бы увидеться...
      - Здравствуй, Иван батькович. - Снегирев представил, как скрипит под инвалидным креслом пол, и почему-то ощутил крепкие мускулы своих ног в тренировочных штанах. - Пообщаться невредно. Если не горит, буду часа через полтора.
      В это время в трубке что-то грохнуло, и, прокомментировав ситуацию:
      - У меня не очень, а вот сковородка горит ясным пламенем, - Резников заверил: - Жду.
      - Вот и ладно. - Снегирев отключился и, убрав трубку в карман куртки, принялся собираться.
      Через минуту он уже бодро шагал на стоянку и в душе поздравлял себя, что догадался одеться потеплее - вчерашняя оттепель обернулась арктическим холодом, было ветрено, неуютно и очень скользко. За ночь "мышастая" обросла ледовой коростой, и, включив обогреватель на всю катушку, Снегирев начал скребком сражаться со стихией.
      Наконец лобовое стекло оттаяло и прояснилось, салон нагрелся, и, плавно тронувшись с места, "Нива" покатила к Неве.
      Даже и на четырех ведущих езда удовольствия не доставляла. Проезжая часть представляла собой натуральный каток, на перекрестках общались, большей частью по матери, неразминувшиеся, а в Лахте на гаишном КПП менты играли в казаки-разбойники - шмонали все машины подряд, видимо надеясь, что количество перейдет в качество. Причем творили беспредел крайне непрофессионально, без зеркал, позволяющих взглянуть под порожек. Глянув на убогие ухищрения борцов с преступностью, Снегирев покачал головой: "Какая держава, такие и стражи".
      Когда дошел черед до него самого, он с легким сердцем представил машину к досмотру. Как гласит народная мудрость, в автомобиле киллера фиг ли что найдешь.
      Наконец, преодолев непогоду, скользкую дорогу и все прочее, Снегирев миновал указатель "Лисий Нос" и, ломая хрусталь наледи, двинулся вдоль обшарпанных деревянных строений. Тявкали собаки, дымы над крышами стояли столбом - к морозу, а кое-где воображение поражали дворцы новых русских. Вечерело.
      Оставив "Ниву" под загоревшимся фонарем, Снегирев свернул в проселок, но прежде чем толкнуть калитку в давно не крашенном заборе, он приложил к губам свисток. Звук его был не слышен, но злобное рычание во дворе сразу же смолкло. Огромный исландский волкодав принялся дружелюбно делать хвостом отмашку проходите, не трону.
      Потрепав его по загривку, Снегирев поднялся по бетонному пандусу в дом и сразу же учуял, что сковородка грохотала не зря - в воздухе благоухало жаренными с капустой свиными ребрышками.
      В гостиной запах сделался еще гуще, и, заметив вошедшего, Резников заулыбался:
      - Ну что, будете?
      Сам он уже поел и, прихлебывая чай, лазил ложечкой в малиновое варенье. Как и все много пережившие люди, он был хорошим психологом и серьезные разговоры начинал издалека.
      - Обязательно буду. - Снегирев молча прикончил предложенное, выпил, правда без потогонного, чаю и посмотрел на кормильца выжидающе: мол, о чем пойдет речь-то?
      - Вы ведь знаете, сколько сделал лично для меня Петр Федорович, - Резников действительно начал с самого начала и махнул рукой в сторону соседней комнаты, сплошь уставленной аппаратурой, - и говорю об этом, чтобы была простительна моя настойчивость. - Он замолчал на мгновение и, скрипнув половицами, подкатил к гостю. - Речь идет все о том же - решить вопрос сорокинского друга. Кардинально решить. Видите ли... После встречи с вами тот ни с кем другим не желает иметь дело, и, если есть возможность... я вас очень прошу... помогите.
      Он глянул собеседнику в глаза и, сразу же оборвав монолог, откинулся на спинку кресла, а Снегирев, вытирая губы, улыбнулся:
      - Такой возможности нет. А выжить он сможет только в одиночку, пусть бросает все и уезжает. Как можно быстрее. Ну-с, было очень вкусно. - Он начал подниматься из-за стола и вдруг хлопнул себя по лбу ладонью: - Чуть не забыл совсем! Нельзя ли будет узнать положение дел на наркорынке? Особенно меня интересует команда, занимающаяся "фараоном", - кто, что, откуда, все мелочи. Это первое. - Он взял грязную посуду и поволок ее на кухню, в таз с кипятком. Кроме того, хотелось бы знать, где наиболее часто пропадают люди. Если женщины, то какого типа, а если будет возможность - для каких целей и кто за этим стоит? Посмотрите в компьютере у ментов и федералов, чем черт не шутит, может, у них что-то есть. И еще, - он плеснул себе чаю, - попробуйте узнать, кто интересуется всем этим, кроме ментов и меня.
      Повисла тишина. Трещали в камине дрова, тикали на стене ходики. Даже не верилось, что где-то существовал другой мир - жестокий, в котором жизнь человеческая ценности не представляла никакой. За ситцевыми занавесками окна уже вовсю хозяйничал зимний вечер, и, взглянув на часы, Снегирев поднялся:
      - Спасибо. Помимо всего прочего, у вас явные кулинарные наклонности.
      - Весьма тронут. - Резников проводил его до крыльца, в дверях прищурился от резкого, холодного ветра. - Всего хорошего.
      - И удачи.
      Снегирев подмигнул исландскому волкодаву и быстро припустил к "Ниве", отворачивая лицо от не на шутку разыгравшейся метели. Вероятно, это она заставила поредеть потоки машин на шоссе, утихомирила гаишников на Лахтинском кордоне, ну а город преобразила так, что не узнать: только что была замерзшая грязь, а теперь все одето в белый саван зимней неотвратимости.
      Снег Снегирев не любил. Недаром зеки называют его "тварью": холодный, следы остаются, а главное, без лыж передвигаться по нему затруднительно. Не оценив упавшее с небес великолепие, Алексей припарковался у пивного бара "Сена".
      Воздух в заведении был прокурен и пах чем-то кислым, из колонок надрывался "Тотен-Копф", то есть "Мертвая голова", а публика в большинстве своем собралась окраса своеобразного. Буйны головы, бритые под героя-конника Котовского, тяжелые ботинки северной группы войск НАТО, шнурованные белой парашютной стропой, куртки-"пилот", за которые невозможно ухватиться в драке и тяжело "расписать пером", - ультраправые россияне, скинхэды то есть.
      - Ну мы выволокли черножопых из "баса", колотуху им в бубен и на снег дали козлам карате буром, хорошо, если не перекинулись.
      Трое стриженых молодцов расположились за четырехместным столом. Усевшись на свободный стул, Снегирев им улыбнулся:
      - Не возражаете?
      Откровенно говоря, он с удовольствием выпил бы соку - резниковские ребрышки были жутко перченые.
      - Возражаем, сивый, - оскалился в ответ одетый в натовский свитер с погонами высокий молодой человек и глянул на заржавших товарищей. - Более того, мы категорически против. Отлезай, пока есть на чем!
      - Я не сивый, я седой. - Скунс улыбнулся еще шире и под столом ловко ухватил собеседника за мужскую гордость. - А седину надо уважать.
      При этом он сделал круговое движение кистью, отчего молодой человек скалиться перестал и, вскрикнув, помрачнел:
      - Мужик, ты чего, мужик, отпусти, больно!
      - Не верю. - Скунс крутанул энергичнее, молодец взвыл яростнее и заскулил, а его соратники даже не подумали дернуться - застыли, ошалев от увиденного. Ну вот так-то лучше. - Удерживая болевой предел, истязатель подмигнул своей жертве и поинтересовался: - А что, парни, знает кто-нибудь из вас Тему? Нужен он мне, просто беда.
      ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
      Ночь любви Жилин провел так себе. Сперва его ужасно доставала не в меру разошедшаяся Верка, а когда удалось от нее отвязаться и наконец-таки закрыть глаза, то приснился ему Федор Кабульский. Будто бы стоял он совершенно голый, в одной лишь пограничной фуражке, и приветственно махал рукой: "Брат, я тебе товару подогнал", доставая при этом отраву из дымящейся раны на боку, где размещается у живых печень.
      "Ну бля, ну бля!" - Проснулся Сергей Иванович ни свет ни заря в холодном поту и, открыв глаза, застонал. Похоже, судьба-злодейка решила доконать его - в свете ночника он увидел горящие глаза Котяры и услышал ее сладострастный шепот:
      - Дорогой, ты готов взять меня на рассвете? Тут же она подкрепила слова решительными действиями, проигнорировать которые было невозможно, и к действительности Ломоносова вернул благожелательный мужской голос:
      - Бог в помощь, Сергей Иванович!
      Вздрогнув, Жилин поднял лицо с Котярина затылка и увидел в полумраке две мужские фигуры, развалившиеся на диване. Они спокойно наблюдали за процессом спаривания и, судя по черным провалам ртов, улыбались) - как они попали в квартиру, оборудованную железной дверью с "цербером"?
      - Кто вы? - Мгновенно утратив способность к размножению, Сергей Иванович оторвался от партнерши и быстро закрылся подушкой, а Верка, вынырнув из глубины оргазма на поверхность, тут же впала в ступор, успев только прошептать:
      - Писец, приехали...
      - Иди, девушка, подмойся. - Один из визитеров вытащил ее за волосы из койки и подтолкнул в направлении ванной, а второй достал объемистый пакет:
      - Не переживайте вы так, Сергей Иванович! Мы ваши компаньоны. А вот, как и договаривались, товар - там все расписано, что, почем и сколько.
      - У меня нет сейчас денег, еще с прошлой партии не раскрутился.
      Жилин дрожащими руками натянул халат и попытался было включить свет, но его тут же остановили:
      - Не надо, темнота - друг молодежи. А что касаемо товара, так ведь мы компаньоны и поверим в долг. Ну, скажем, на неделю. Какой нынче день-то? Визитер посмотрел на часы, и стало видно, что рука у него напоминает клешню огромного краба-трупоеда. - Так вот, в следующий понедельник вы, Сергей Иванович, получите новую партию и отдадите должок за старую. Ну а не сумеете, не обижайтесь - включится счетчик. Тик-так-тик-так! - Незнакомец засмеялся, и Ломоносов похолодел: