— Ну что, друзья-однополчане, начнем пожалуй. — Вскрыв кодовый замок кейса, Плещеев вытащил дискету, определил ее в недра компьютера и ввел пароль. — Итак, что мы имеем?
      Он только что вернулся от начальства и, несмотря на чаепитие в генеральском обществе, страшно хотел есть. Однако крепился, справедливо полагая, что хлеб насущный может и подождать, решил первым делом провести охват инструктажем.
      Благодаря кондиционеру воздух в кабинете был прохладен и чуть заметно дрожал из-за работающей установки защиты. Пахло духами Пиновской, отцветавшей за окном сиренью и дорогой, пенковой, трубкой Осафа Александровича Дубинина, которую, не прикуривая, он задумчиво держал во рту.
      — Так, есть. — Пробежав пальцами по клавишам, Плещеев поправил очки и, откинувшись на спинку, поудобнее устроился в кресле. — Морозов Кузьма Ильич, начальник седьмого отдела Управления КГБ по Ленинградской области. Воинское звание полковник. Тысяча девятисот сорок шестого года рождения. Русский. Член КПСС с тысяча девятисот семьдесят первого года. Образование высшее, в тысяча девятисот семьдесят шестом году закончил Высшую школу КГБ им. Ф. Э. Дзержинского при Совете Министров СССР. В тысяча девятьсот восьмидесятом году прошел переподготовку в Учебном центре КИ (Краснознаменный институт имени Ю. В. Андропова). Награжден четырьмя орденами и рядом медалей. Личный номер Б-113448… Каков герой. — Плещеев щелкнул клавишами, и на экране высветилась служебная характеристика на товарища Морозова: «…Умеет выделить главное и сосредоточить усилия на ключевых участках контрразведывательной деятельности. Непосредственно участвует в планировании и проведении наиболее сложных оперативных мероприятий. Принимает обоснованные решения, старается действовать нестандартно, не боится взять ответственность на себя…»
      — Редкое имя Кузьма. — Дослушав панегирик до конца, Пиновская по привычке высыпала на стол горсть семечек, на этот раз тыквенных, и принялась лущить их. — Лично у меня оно ассоциируется с пожарным. Этаким бравым, лихим брандмейстером — чтобы каска блестела, усы торчком и навеселе изрядно…
      На экране тем временем высветилась благообразная очкастая физиономия лысеющего отца семейства — ничего примечательного, если бы не жесткий прищур глаз, и Марину Викторовну передернуло:
      — Да, на брандмейстера не тянет…
      — И не пьет совсем, бережет потенцию. — Ухмыльнувшись, Плещеев принялся копать дальше, постепенно стало ясно, что обладатель редкого имени и сам по жизни является сволочью редкой.
      Свое служение отечеству Кузьма Ильич начал еще в младые годы, старательно стуча на однокурсников по институту. Причем делал это настолько успешно, что по распределению попал в кагэбэшное управление "З" — защищать родной конституционный строй. Здесь он проявил себя во всей красе, доблестно выявляя агентов сионизма и апологетов буржуазной лжекультуры, за что, видимо, и попер быстро в гору. После окончания главной кузницы чекистских кадров — Высшей школы КГБ имени Железного Феликса — Кузьма Ильич заматерел, и родина регулярно давала ему шанс совершить что-нибудь по-настоящему геройское. К примеру, именно он сыграл немаловажную роль в грубом фарсе под названием «Ввод советских войск в Афганистан». Если вспомнить, поводом для этого явилось варварское нападение на дом в Кабуле, где жили служащие многочисленных миссий и представительств СССР. Банда разбойников в чалмах и халатах убила множество советских граждан, отрезала им головы и, насадив на острия пик, с криками понесла вдоль улиц. Полиция открыла по негодяям огонь. Побросав головы советских граждан, бандиты скрылись. Позже полицейские отметили в рапортах, что у большинства экстремистов чалма была повязана неправильно. Так вот, этой зондеркомандой и руководил тогда, пребывая в чине майора, Кузьма Ильич Морозов. А вскоре его, как специалиста по классовой борьбе, бросили на самый передний ее край. Обретаясь в странах, где деятельность компартий была запрещена законом, он изыскивал для младших сестренок КПСС экономические источники существования. Работа спорилась, а главное — бремя морально-этических ценностей не тяготило: во имя всемирной революции все средства хороши. Под чутким руководством КПСС шла бойкая торговля оружием, наркотиками и ворованными товарами. Процветал рэкет, коммунары не гнушались брать деньги с проституток и игорных заведений, а частенько бывало, что не брезговали и банальным разбоем. Разжигали потихоньку мировой пожар.
      Перестройку Морозов встретил лихим полковником и естественным путем влился в рыночные отношения. Его старшие товарищи из ГПУ сразу ухватили суть экономических реформ и без колебаний начали воплощать в жизнь свой богатый опыт работы в подполье. Чтобы не мелочиться и торговать оружием с размахом, было решено создать концерн «АНТ», куда на ключевую должность и назначили Кузьму Ильича. Только неувязочка вышла. Бравые комитетчики из Шестого управления, терзаемые завистью к своим удачливым коллегам, накрыли их эшелон в городе-герое Новороссийске. Танки разведчиков под видом сельхозтехники были снабжены липовой накладной и направлялись в сторону границы нашей родины. Разразился грандиозный скандал, и засветившегося Морозова убрали с глаз долой в Ленобласть, начальником местной наружки. Это после всего-то! На карьере можно было смело поставить крест, и Кузьма Ильич, не дожидаясь пенсии, махнул в народное хозяйство. Там он подружился с братьями-разбойниками Клюевыми и, используя личные связи, на общаковые деньги основал охранную структуру «Эверест». Укомплектовал ее бывшими комитетскими, выбил лицензии на стволы, и процесс пошел. Охраняли всех — магазинщиков, ларечников, проституток, вышибали за долю половинную долги, не брезговали вульгарным кидаловом. Решали вопросы. Однако скоро Кузьма Ильич понял, что охранной деятельностью денег не нажить, и начал пробовать себя в других направлениях, а с братьями Клюевыми стали происходить загадочные вещи. Старший просто куда-то исчез, испарился, а у младшенького в джипе вдруг оказалась радиомина, и хоронить его пришлось в закрытом гробу.
      Утрата подельщиков Морозова из колеи не выбила, и он занялся прокладкой дорог, вернее, содействием в их строительстве.
      — На Западе существует немало фирм, готовых с радостью класть асфальт на российских просторах. — Сняв очки, Плещеев потер глаза и ловко умыкнул у Пиновской семечку. — Условие только одно — все материалы у них свои. И насыпной фунт в том числе. А теперь немного арифметики. — Он выплюнул шелуху на ладонь и перестал шепелявить. — Привезти из-за кордона тонну грунта стоит порядка пятидесяти долларов. А дезактивация той же тонны грунта, загрязненного радиоактивными отходами, выльется никак не меньше чем в полторы тысячи баксов. Надеюсь, понятно, откуда дует ветер?
 
      — Да, дела. — Взглянув вопросительно на Пиновскую, Дубинин принялся набивать трубку ароматизированным табаком, и в воздухе запахло жасмином. — Фирмачи хоронят у нас свое ядерное дерьмо, а господин Морозов на этом деньги делает.
      В свое время Осаф Александрович занимался последствиями атомного взрыва под Челябинском и к вопросам остаточной радиации относился весьма болезненно.
      — И хорошие деньги. — Кивнув головой, Плещеев нахмурился и, покосившись на трубку в дубининских руках, разгрыз еще одну семечку. — Давай уж, что ли, Осаф Александрович, не томись, если Марина Викторовна не против… Что же касается Морозова, то все вышесказанное — это преамбула, так сказать, штрихи к портрету. — Он тронул пальцами клавиатуру, и на экране в изометрии возникло изображение предмета, отдаленно напоминающего большую буханку хлеба. — А попал он в поле нашего зрения совсем по другой причине. Вопрос на засыпку: что вам, коллеги, известно о красной ртути, «краснухе», если по-простому?
      — Кажется, ее в природе не существует. — Марина Викторовна закашлялась и потянулась к стоявшей на столе бутылке «швепса». — Во всяком случае, так заверяли с самых высоких трибун, нет, мол, никакой красной ртути, а все слухи о ней есть плод вражеских измышлений…
      — Блажен, кто верует. — Крякнув, Дубинин раскурил трубку и, выпуская кольцами жасминовый дым, еще раз посмотрел на монитор. — Это не что иное, как контейнер для ее хранения. А вообще-то, вся информация о «краснухе» основательно засекречена. Лично мне только и известно, что она идет на изготовление оружия огромной мощности, о принципе действия которого можно только догадываться…
      — Все верно, Осаф Александрович, стратегическое сырье красная ртуть является одним из самых больших наших секретов. — Плещеев заставил контейнер на экране медленно поворачиваться и показал его в разрезе. — Это так называемая «буханка», пятикилограммовый контейнер для хранения и транспортировки «краснухи», представляющий из себя фарфоровую капсулу в свинцовой оболочке. Он оборудован «спутником», или пробником содержимого. — Плещеевский палец указал на нечто, отдаленно напоминающее обыкновенный чайник. — К нему для проверки присоединяется «кейс» — специальное устройство для диагностики качества красной ртути. Принцип его действия не в нашей компетенции. Единственное, что известно, что если в определенное время соединить пробник с «кейсом», то тот примет сигнал от космического спутника, это удостоверяет подлинность содержимого контейнера. В то же время посылается ответный сигнал, который немедленно пеленгуется. Кроме того, спутник способен засечь контейнер, если тот транспортируется на высоте свыше пяти километров, так что нелегально «краснуху» перевозят или наземным транспортом, или вертолетом.
      — Значит, и здесь воруют. — Пиновская понимающе кивнула. — И оно того стоит?
      — Да уж наверное. — Усмехнувшись, Плещеев Снял очки и принялся массировать на переносице след от оправы. — Известно, что посредник берет за килограмм семьдесят тысяч долларов, то есть с контейнера триста пятьдесят тысяч, а доля продавца, несомненно, раза в два солидней. Правда, и риск велик, поймают — сразу вышка. А вообще-то вся история с «краснухой» началась после перестройки, когда границы стали «прозрачными» и появились покупатели, способные заплатить сразу за несколько «буханок». Продавец обычно работает через посредника. Тот соблюдает определенные правила конспирации: встречается с покупателем вначале где-нибудь на неприметной арендованной квартире и с собой приносит не товар, а сертификат — сопровождающий каждый контейнер паспорт качества, — подтверждая таким образом наличие красной ртути. И только потом оговаривается место сделки, где и происходит серьезная проверка товара.
      — Звучит занимательно, прямо боевик про Джеймса Бонда. — Дубинин выпустил к потолку душистое облачко и посмотрел на Плещеева. — Только наверняка реальные персонажи другие. Уж не господин ли Морозов имеет отношение ко всему этому?
      — Самое прямое и непосредственное. — Перед глазами Плещеева вдруг возник лангет из парной свинины, с поджаристой корочкой, истекающий на разрезе розовым соком, в окружении сложного гарнира из молодого картофеля и кольраби с тушеным красным перцем, и, проглотив набежавшую слюну, он мрачно закончил: — Осенью девяносто четвертого неподалеку от авиабазы «Мары-2», что в Туркмении, рванули склады оружия и техники. Поначалу отрабатывалась версия несчастного случая, затем заговорили о преступней халатности, и лишь недавно всплыли факты, подтверждающие заранее спланированную операцию по уничтожению следов хищения. Однако ниточка потянулась сразу же на такие верхи, что была дана команда «отбой» и расследование спустили на тормозах. А примерно две недели назад в Ашхабаде при попытке реализации аж трех контейнеров был задержан бывший майор КГБ, в свое время находившийся в непосредственном подчинении у Морозова. Эксперты без труда определили происхождение товара — «Мары-2». Задержанный поначалу взял всю вину на себя, но, будучи подвергнут психотропной обработке, показал, что «краснуху» получил от Морозова, причем «буханок» у того было как в булочной.
      Непроизвольно ощутив аромат горячего хлеба, Сергей Петрович замолчал и произвел глотательное движение, что не укрылось от проницательного взгляда Пиновской.
      — Понятное дело, Морозов — это верхушка айсберга, а кто в основании, все равно не докопаться. И скорее всего комитетского майора уже убрали где-нибудь в СИЗО, а на самого Морозова натравили нас, чтобы все было шито-крыто. Демократия в действии. Как насчет куры-гриль с чесночным соусом и свежим лавашем?
      — Это было бы весьма кстати. — Просияв, Плещеев извлек дискету из компьютера и направился к сейфу. — Однако оставим домыслы и предположения. Нам надо знать только одно: Морозов — это вор, забравшийся в закрома родины. И его нужно остановить. Вопрос только как, — команду он себе подобрал серьезную, в его личной охране, к примеру, спецы из Девятого управления КГБ, многие раньше номенклатуру охраняли, вождей из ЦК, партийную элиту. Кстати, Марина Викторовна, Скунс как, созрел для подвигов?
      — Вряд ли. — Мастерски, будто проработала всю жизнь в бакалейной лавке, Пиновская скрутила кулечек и, смахнув в него шелуху, отправила в ведро для мусора. — Как раз сегодня имела честь общаться с ним через компьютер. Их сиятельство изволят пока что расслабляться и просили не давить на психику. Говорят, рука бойца колоть устала, и как только, так сразу же, вернее, после дождичка в четверг, когда рак на горе свистнет…
      — Силен, бродяга. — Поставив сейф на охрану, Плещеев выключил компьютер и подмигнул Дубинину. — Ладно, пусть отдыхает, сами управимся. Пойдем-ка, Осаф Александрович, вдарим по жареной куре да под чесночным соусом!
      Вырубил установку защиты, отпер звуконепроницаемую дверь и прямой наводкой двинул к микроволновому чуду, струившему волшебный аромат хрустящей корочки.

      …Понедельник день тяжелый. Нелегким на этой неделе он выдался и для президента охранно-промышленной, фирмы «Эверест» Кузьмы Ильича Морозова. Примерно в одиннадцать тридцать с чердака дома, расположенного напротив его офиса, неизвестные дважды выстрелили из ручного гранатомета «Муха» по окнам кабинета пятидесятидвухлетнего бизнесмена. Лишь по счастливой случайности он в это время находился на другом этаже и не пострадал. Однако на этом злоключения Кузьмы Ильича не закончились. Вечером по дороге в его поместье под Зеленогорском произошло новое покушение. На выезде из Сестрорецка рядом с шестисотым «мерседесом» Морозова взорвалась припаркованная на обочине машина. Специалисты утверждают, что сработал заряд направленного действия с дистанционным подрывом. К счастью, бронированный автомобиль, изготовленный на заказ в Германии, не подвел — Кузьма Ильич отделался легкими ушибами, так же как и находившиеся в машине телохранители. Компетентные органы, ссылаясь на интересы следствия, случившееся не комментируют, а сам господин Морозов следующим же утром отбыл за границу, подальше от родных просторов, где с каждым днем жить становится все опасней…
Газета «Демократический вестник», из криминальной хроники

      Когда Снегирев добрался до гуся, уже начался бесконечный час сериала и народу на кухне было немного. Гриша Борисов яростно рубал перловку, всем своим скорбным видом выражая непротивление злу, смешанное с тревогой за будущее российской интеллигенции, — зарплату он не видел уже шесть месяцев. Таня Дергункова, нарядная, с надеждой во взоре, суетливо нарезала закусь, и свеже-наманикюренные пальцы ее дрожали: сегодня к ужину она ждала очередного принца, пусть не на белом коне, но по-кавалерийски усато-кривоногого. Может, наконец судьба? Предначертание, рок, фатум? Ладно, утром будет видно.
      А вот кто не жаловался на судьбу, так это Валя Новомосковских. Сегодня в привокзальных удобствах Бог послал ему липкую от нечистот стобаксовую, и потому «Балтика» лилась рекой, в пластмассовом ведерке громоздились раки, а друган Юрасик, будучи уже изрядно навеселе, разливался курским соловьем.
      «Скину белые одежды…» — нараспев предупреждала по радио супруга Киркорова; бывший на мели Тарас Кораблев хмуро жарил вчерашние макароны, а колченогий кот Пантрик, обожравшись хозяйского балыка, из спортивного интереса готовился умыкнуть истекающего жиром палтуса, порадовать вечно беременную жену.
      — Алеша, вам ногу? — Гусиный окорок едва уместился на тарелке, сверху тетя Фира облила его густой, на базилике, подливой и в отдельной посуде подала кусок фаршированного гусиного горла посреди горки подостывших шкварок. — Горчицу хотите?
      Она улыбалась, но уголки ее старческого рта скорбно подрагивали, а в глазах таилось что-то жалкое. Смотреть на нее было тяжко, как на побитое животное.
      — Спасибо, тетя Фира, и так очень вкусно. — Уставившись в тарелку, Снегирев молча убрал гуся, съел и в самом деле таявшие во рту шкварки и, поднявшись, вытащил из холодильника купленную по пути домой коробку. — «Ленинградские», свежие. Давайте-ка чаю попьем.
      Однако чаепитие вышло столь же печальным. Маленькие, всегда вызывавшие восторг пирожные на этот раз в горло тете Фире не лезли, и, отставив недопитую чашку в сторону, она принялась тереть внезапно заслезившиеся глаза:
      — Пейте, пейте, Алеша, на меня не смотрите.
      Она покачала седой головой и, вдруг всхлипнув, медленно пошла к себе, как-то тяжело, сгорбившись, словно на похоронах. Проводив ее долгим взглядом, Снегирев поднялся и понес грязную посуду в раковину. Юрасик, случайно встретившись с ним глазами, «заткнул фонтан» и предпочел общаться с раками, интеллигент Борисов подавился кашей, а Пантрик, плюнув на палтуса, временно забился за плиту, подальше от этого двуногого, опасного, как лайка-медвежатница. В гнетущей тишине, лишь вода пульсировала в трубах, Снегирев управился с посудой и, миновав длинный, слабо освещенный коридор, постучался в дверь своей квартирной хозяйки:
      — Тетя Фира, что там идет, по ящику-то?
      Эсфирь Самуиловна и в самом деле сидела перед включенным телевизором, однако смотрела не на экран, а, подперев сухонькой ладошкой подбородок, невидяще уставилась в истертый рисунок паркета. По ее морщинистым щекам сбегали частые слезинки, узенькие плечи вздрагивали, а губы еле различимо причитали:
      — Господи, страшно-то как. Господи… — Ощутив его присутствие, тетя Фира вздохнула и, утерев глаза намокшим носовым платком, попыталась через силу улыбнуться: — Не обращайте внимания, Алеша, я просто истеричная старуха. Старая жидовка… Зажилась, говорят…
      Выяснилось, что днем Эсфирь Самуиловна решила наведаться в открывшийся неподалеку «ночник», где, по словам Оленьки Борисовой, цены вызывали смех. Но не тут-то было. На входе тетю Фиру остановил усатый охранник и, пояснив, что «чурок, жидов и барбосов пускать не ведено», дружески посоветовал или уматывать на историческую родину, или поживее дать дуба. «А то мы поможем». Ошивавшиеся у дверей «синяки» пьяно заржали, и Эсфирь Самуиловна, с тяжелой душой, несолоно хлебавши побрела назад.
      — Это же так страшно, Алеша. — Она судорожно вздохнула, однако справилась и плакать не стала. — Бог сотворил людей одинаковыми, я-то уж насмотрелась на войне: кровь у всех одна, что у евреев, что у русских, что у грузин, — красная. А кто против равенства, тот, значит, против Бога. И кто дал им право судить? Выходит, если человек еврей, то, значит, он не человек? А впрочем, здесь всегда было так…
      Ей вспомнился двоюродный папин брат, ныне покойный дядя Зяма. Был он доктором наук, умных книжек написал целую полку, а вот последние годы жизни проработал разнорабочим при столовой — чтобы окончательно отупеть и лишь в таком виде быть отпущенным советской родиной на родину историческую. Только напрасно дядя Зяма мыл котлы и выносил помои. Никуда его отчизна из своих объятий не выпустила, так и угас, бедняжка…
      — Знаем, знаем, если в кране нет воды, значит, выпили жиды. — Снегирев кивнул и вытащил из кармана чистый носовой платок. — У нас, тетя Фира, когда дела хреновые, всегда ищут крайнего. А когда у нас дела были хороши? Ну стоит ли переживать так из-за моральных уродов? Давайте-ка лучше чайку, я пойду свежего заварю. — И, не дожидаясь ответа, бодро отправился на кухню.
      Зрачки его были неестественно расширены и напоминали черные провалы в никуда.
      Вернувшись, он напоил тетю Фиру чаем и, убедившись, что на душе у нее полегчало, засобирался на ежевечерний променад. От судьбы, говорят, не убежишь, а вот от гиподинамии можно. И потом, не зря же говорили древние: хочешь быть здоровым — бегай, хочешь быть умным — бегай, не хочешь — все равно бегай, — а в мудрости поколений Снегирев не сомневался. «Мы бежали с тобою золотою тайгою. — Он влез в бесформенные, с вытянутыми коленями треники, натянул неопределенного цвета футболку и, укрыв седину шевелюры бейсболкой, мягко тронул кроссовками выщербленные ступени подъезда. — Как бежали с тобою мы, Кирюха, вдвоем…»
      Погода радовала. Воздух после дождя посвежел, на прояснившемся небе сияла луна, и, хотя уличные фонари не горели, ее молочного света вполне хватало, чтобы превратить кромешную темень в таинственный полумрак. К слову сказать, весьма небезопасный: младшие братья наши не очень-то жалуют бегущих от инфаркта родственников, так и норовят вцепиться если не в глотку, то уж непременно в филейную часть. Третьего дня и к Снегиреву привязался один несознательный ротвейлер. Злой, зубастый, а главное, на ухо тугой, — сколько хозяин ни взывал к нему из темноты, хрен вам. Никак не желал пес идти на компромисс, пришлось его вырубить, ударом в нюх. То есть по кончику носа. А всякие там баллончики-"антидоги" Снегирев не уважал. Другое дело кайенская смесь — перец пополам с махоркой, однако возни с ней… Не дай Бог просыпется в кармане брюк, вот уж попрыгаешь! Гораздо проще собачьему хаму прямым в морду и ходу, пока хозяева не подоспели. Хотя им бы следовало врезать в первую очередь, во всем виноваты именно они. Нет опасных пород собак, есть опасные породы хозяев.
      Кроссовки ритмично касались асфальта, под футболку забиралась вечерняя свежесть, и было хорошо бежать вот так, неторопливо, расслабленно, без всяких мыслей. Обычно Снегирев выбирал улицы поглуше, чтобы не видеть ни торгующих собой барышень, ни бритых черепов отморозков, ни крутизны и великолепия новых русских, однако на этот раз он сошел с привычного маршрута и направился прямо туда, где жизнь кипела ключом.
      «Ночник», где не приветствовались «жиды, чурки и барбосы», был заметен издалека. Над железной дверью, ведущей в полуподвал, светилась внушительная, цвета кремлевских звезд вывеска: «Славянская обитель», а неподалеку от входа парочка отвязных россиян с чувством, с толком, с расстановкой охаживала каблуками по ребрам третьего, все норовившего принять позу эмбриона. Призывно струился в ночи неоновый свет, звуки ударов, заглушаемые матерными вскриками, будили неподдельный интерес и толкали на подвиги. Оставаться равнодушным было трудно, может быть, поэтому вокруг и собралось с десяток зрителей, разгоряченных, едва стоящих на ногах, но тем не менее готовых показать на деле всю широту своей загадочной души. В воздухе пахло перегаром, свежей кровью и назревавшей групповой дракой.
      «А все говорят, скучно живем. — Ухмыльнувшись, Снегирев перешел с бега на шаг и, обогнув веселье стороной, стал спускаться в подвал. — Вон какой досуг у народа активный». В дверях он повстречал охранника, мордастого, откормленного до пятьдесят четвертого размера. Усы а-ля гетман Скоропадский, «набивка» на суставах рук, дубинка, а на коричневой, выглядывавшей из-под камуфляжа рубашке мулька, похожая на свастику, и три черные буквы: «РПС».
      «Чего и следовало ожидать». Широко улыбнувшись, Снегирев изобразил на лице радость, и страж порядка милостиво махнул рукой:
      — Годишься, заходи.
      Изнутри магазин не впечатлял: в бывшее бомбоубежище воткнули пару стеллажей, кассу, холодильный прилавок и дешево толкали отечественную паленую водку, макароны с жучком и сомнительных кондиций холодец, прозванный в народе «волосатым». Во всем же остальном ассортимент и цены соответствовали уровню лабаза средней руки. Впрочем, изюминка все же имелась. На самом видном месте, над бритым черепом охранника, висел огромный красочный плакат: «Русские, украинцы и белорусы! Вступайте в Русский патриотический союз! С нами Бог, удача и Андрей Петрович Петухов, величайший из русских! Россия для русских, украинцев и белорусов!»
      Вентиляции в помещении не было, в спертом, пропитавшемся кислятиной воздухе сновали эскадрильи зеленых мух. Желания отовариться не возникало, да и продавца за прилавком не было, и Снегирев, равнодушно глянув на редких покупателей, подошел к кассе:
      — Девушка, как насчет «Краковской»?
      — Пока напряженно. — Кассирша, худосочная, в прошлом крашенная под блондинку, зевнула и завистливо разъяснила: — Технический перерыв, минут на двадцать.
      — Ну тогда Бог с ней, с колбасой, давайте «Орбит». — Протянув деньги, Снегирев сочувственно вздохнул и покачал головой: — Ну и жарища, как вы только работаете в таком пекле!
      Он уже успел осмотреться, заглянул через приоткрытую дверь в подсобку и готов был приступить к решительным действиям.
      — Работаем, я уже мокрая как мышь. — Кассирша кокетливо потерлась ляжками о стул и протянула Снегиреву жвачку.
      — Ничего, скоро посвежеет. — Проигнорировав сдачу, он загадочно улыбнулся и шагнул к мрачно взиравшему охраннику: — Вы, ваше благородие, плавать-то обучены?
      — Чего? — С похвальной быстротой тот принял стойку готовности, но было уже поздно.
      Резкий, «от кармана», апперкот в «солнышко» заставил его согнуться, а поддевающий удар ногой в подбородок, строго дозированный — так, чтобы ничего не сломать, а просто вырубить, — превратил стража порядка в центнер неподъемной плоти.
      — Ни хрена себе. — Наполовину высунувшись из-за барьера, кассирша уставилась на потерпевшего, покупатели — на ее ляжки, а Скунс, не теряя времени, кинулся в угол с плакатом: «При пожаре звонить 01».
      — Пожар! — Ловко, словно всю жизнь сражался со стихией, он приладил к гидранту рукав и, быстро размотав его, крутанул маховик вентиля. — Пожар, говорю!
      Струя пошла. Сначала в потолок, этаким петергофским фонтаном, затем обратно — на головы и плечи.
      — Ни хрена, бля! — Кое-как заперев кассу, кассирша вылетела на улицу, покупатели, не медля, последовали ее примеру, и магазин мгновенно обезлюдел — вырубленный охранник не в счет.
      — Освежись, усатый. — Окропив тело охранника живой струёй. Скунс задраил «Славянскую обитель» на засов и осторожно, стараясь не промочить ноги в стремительно растущей луже, двинулся к подсобным помещениям. По пути он проверил стеллажи на устойчивость, выпустил из холодильника в плавание копченую скумбрию и, оказавшись наконец в коридоре, прислушался.