– Да, наши точно здесь не работали, – сделал вывод Песцов, когда они с оглядочкой пошли вдоль неприступных дувалов.
      За ними росли груши, гранаты, черешни, стояли шелковичные деревья, зеленел орешник, вился виноград…
      – Ничего, ещё не вечер, – мрачно предрёк Краев, тяжело вздохнул и загнал в патронник патрон. – Благо есть где развернуться… Особенно бронетехнике.
      Действительно, кишлак был не из бедных – мечеть, дукан, кое-где даже двухэтажные дома. Настоящий гадюшник, рассадник контрреволюции.
      – Бэтээр бы сюда, – размечтался Песцов. – Залечь в «десанте», ноги вытянуть. Хотя бы одну ногу…
      Усталость, кровопотеря, грызущая боль вдруг разом навалились на него. Хотелось даже не то что ноги вытянуть – просто не протянуть их. Не отдохнуть, а – не сдохнуть.
      – Точно, залечь, причём с бабой… – Кажется, Краев пытался его поддержать. – Ага, а вот и колодец. Вон там, за дувалом, у айвы. Ну что, пойдем посмотрим?
      Фигушки, посмотреть удалось только издали. Со стороны колодца ударили очередями. Стреляли, судя по звукам, из четырёх стволов, причём не на поражение – поверх голов. Как пить дать, суки, хотели взять живьём.
      – «…»! – хором высказались Краев с Песцовым и синхронно рванули к канаве. Плюхнулись на брюхо в липкую грязь местной клоаки, дружно огрызнулись короткими двойками. Вот это и называется – вешалка.
      – Давай, рви к мечети, – загнал гранату в подствольник Краев. – Я прикрою. И следом…
      Почему к мечети-то? Спроси – не ответил бы. Может, потому, что у нас преследуемый если добежит до церкви, то всё, вне опасности, под Божьей защитой. Может, и Аллах не выдаст, защитит, от смерти спасёт?
      – Сука! – Песцов, откуда и прыть взялась, добежал до угла, остановился, дал очередь по душманам. – Падлы!
      Сержант под прикрытием его стрельбы тоже вскочил, выдал спурт, благополучно подтянулся.
      – Ну от тебя, товарищ старший лейтенант, и несёт…
      – На себя посмотри, – не обиделся Песцов, и в этот миг их опять обстреляли.
      Снова длинными очередями, не экономя патронов, и снова поверх голов.
      – Вот суки! – сделал вывод Краев, бухнул из подствольника и потянул Песцова налево, в заросли винограда, – растяжка не растяжка, «лягушка» не «лягушка», наплевать. Все одно сдохнуть придётся, так лучше уж с музыкой!
      Однако Аллах, видимо, надумал повременить с их кончиной. Они увидели колодец. Увидели совершенно случайно, с двух шагов, – укрытый разросшейся лозой, он был практически невидим со стороны.
      – Что, падлы, взяли? – сквозь оскаленные зубы прошипел Краев и обернулся к Песцову. – Фонарь есть?
      – Есть. И дохлые батареи. – Волоча подбитую ногу, Песцов дохромал до колодца, заглянул в зияющую дыру. – Давай, я прикрою.
      Во время операций по зачистке кяризов он вниз никогда не смотрел – дабы не получить очередь в лицо от засевших под землёй духов.
      – Тьфу, тьфу, тьфу, тьфу… Господи спаси и помилуй. – Краев принялся спускаться по ступеням, устроенным на облицовке стенки, Песцов, изнемогая от боли, с матюгами двинулся следом. Казалось, в руку и в ногу воткнули по раскалённому штырю…
      Спуск привёл их на глубину где-то метров шести, на ровную каменистую площадку. В центре – яма, наполненная водой, вправо и влево – галереи высотой и шириной метра по два. В полу виднелись неширокие канавки, по ним вода попадала в ёмкости, а излишек тёк дальше, к следующей яме.
      Полумрак, прохлада, журчание струй, и при этом никакой осклизлой промозглости, никакого пробирания до костей. Уютное такое подземелье, чистенькое, с хорошей вентиляцией. Однако расслабиться Песцову с Краевым не довелось, наверху уже слышались чужие голоса. Вперёд, скорее вперёд… Куда? Да Аллах его знает. Батарейки в фонаре никакие, в контуженных башках вечерний звон, все галереи стандартные, одного калибра, одну от другой фиг отличишь…
      А и фиг ли их отличать, живы себе, и ладно. А воды-то вокруг, воды…
      У душманов, похоже, с ориентацией было куда как лучше. Как ни спешили Песцов с сержантом, как ни пытались оторваться, вскоре долетел шум близкой погони и из боковой галереи ударили кинжальные лучи фонарей.
      – Черт! – Краев сразу дал на свет очередь, послушал, развернулся, потянул за собой старлея. – Задний ход. Достали, гниды!
      Звуки автоматных выстрелов в подземелье оглушали, пробирали до нутра, раскалывали мозги, сбивали с толку. Это не говоря уже о контузии, кровопотере, ранах и страшной усталости после боя. Лопались даже не барабанные перепонки, лопались нервы.
      – Достали, – согласился Песцов и вытащил гранату, однако повременил: на полу, в свете умирающего фонаря, обнаружилась неожиданная дыра, не яма с водой, а вертикальный колодец, ведущий куда-то вниз.
      Ещё обнаружились знаки на стене рядом с дырой – витиевато-восточные, грязно-бурого цвета, казалось, что надпись эта сделана кровью, однако кровью, выпущенной очень и очень давно.
      – А вот и прямой лаз в преисподнюю… – Краев поёжился, горестно вздохнул, однако тут снова хлестнули выстрелы и выбирать особо не пришлось – полезли вниз, а куда денешься?
      Пересчитали ступеньки, прошли колодец и попали в галерею, один в один похожую на те, что наверху. Только тут не было никаких ям с водой, журчащих струй и подземного уюта. Мрак, вековая недвижимость, оторванность от мира. Действительно преисподняя. Ну там, предбанник, поскольку котлов с грешниками поблизости не наблюдалось…
      – Темно как у негра в жопе, – очень даже в тему заметил Краев. – В двенадцать ночи после чёрного кофе…
      Поправил автомат и повёл Песцова подальше – а ну как духи обрадуют гранатой. Швырнут в колодец эфку, и всё, финиш, всеобщий привет.
      …Но душманы, что странно, следом не пошли. Ни шума, ни голосов, ни стрельбы, ни фонарей. Только мрак, тишина и нескончаемая галерея…
      На том конце которой совершенно точно ждали адские сковородки…
      – Ну и ладно, – прошептал наконец Краев, помог Песцову сесть, устроился сам. – Подождём… Перекурим, отдохнём, у меня ещё сухпай есть… А потом вернёмся к колодцу, поднимемся на первый ярус и попытаемся уйти. Не будут же они там вечно торчать!
      – Да, не будут. – Песцов кивнул, вытер лоб, взялся было за сигарету, но прикурить так и не смог.
      Его всего трясло. Жутко болела голова, подкатывала омерзительная тошнота, перед глазами в темноте плавали радужные круги. Сюда бы автора выражения «врагу не пожелаешь». Небось сразу понял бы, хренов всепрощенец, – врагу оно и есть в самый раз…
      – Так, товарищ старший лейтенант, с вами всё ясно. – Сержант вытащил шприц-тюбик и прямо сквозь штаны всадил Песцову иглу в здоровую ногу. – Отдыхай. Времени у нас теперь вагон. Духи из родных кяризов нас горящим бензином выкуривать не станут…
      – Не станут, – вяло согласился Песцов. – У себя в кяризах гадить религия не позволяет.
      На него стремительно накатывалась волна безразличия, мягко обволакивала бездумной, убивающей волю пеленой. Ни боли, ни желаний, ни целей… совсем ничего. Теплый кефир амёбного бытия. Песцов привалился спиной к стене, обмяк, ровно задышал; время, словно засохшая патока на бетонной стене, прекратило для него бег… Сколько прошло – час? Сутки? Неделя?..
      К суровым реалиям жизни его вернул сержант. Безжалостно потряс, похлопал по щекам:
      – Пошли, старлей, надо выбираться отсюда. Не то от скуки загнёмся.
      Ладно, пошли по галерее назад, к колодцу, ведущему вверх. Фонарь окончательно дышал на ладан, Песцов был натурально плох, Краев, матерясь для поднятия настроения, почти тащил его на себе. Наконец он замедлил шаг, посадил Песцова, и в голосе его послышался вопрос:
      – Чегой-то не понял я… а где наш колодец? Давно бы уже должен быть… Посиди-ка, я сейчас.
      И, ведя по потолку издыхающим лучиком, сержант припустил вперёд.
      «Учкудук, три колодца… – сидя у стенки, медленно подумал Песцов. – Защити, защити нас от солнца. Солнечный круг, небо вокруг… это рисунок мальчишки…»
      Его знобило, мысли были неповоротливые и тяжёлые, словно мельничные жернова. И ещё эта первобытная, настоянная на столетиях темнота.
      «Пусть всегда будет солнце… пусть всегда будет мама…» Песцов зажмурился от боли, застонал, а когда разлепил ресницы, то увидел в галерее душманов. Бородатые, в чалмах, с автоматами наперевес, они шли на него в психическую атаку и кричали: «Гип-гип-ура!» Людоедски скалились свирепые рожи, жутким блеском сверкали расширившиеся зрачки, мерно поскрипывали огромные, необыкновенно вонючие галоши…
      – Гады, – встрепенулся Песцов, вскинул «калашникова», клацнул затвором и с упоением бешенства надавил на спуск. – «Пусть всегда будет солнце…»
      Страшно рикошетировали пули, громом раскалывался автомат, всполохи, подобно молниям, шарахались по галерее. Однако душманы как шли на него, так и шли.
      – Гады, суки!.. – заревел Песцов и вытащил гранату. РГД, хвала Аллаху, не эфку, – и по всей науке, с колена, швырнул душманам подарочек.
      Вспыхнуло, грохнуло, ударило по ушам, густо обдало жаром, ужалило болью… По голове за ухом, вниз по шее, потянулась горячая струйка. Боль, как ни странно, помогла. Муть в голове рассеялась, душманы исчезли, Песцов разом вспомнил, где он и почему. И увидел розоватое сияние, слабо нарушавшее темноту, – словно бледный раствор марганцовки подлили в чёрную тушь.
      «Ни хрена ж себе…» Песцов трудно встал, подошёл, не поверил глазам, потрогал руками. Свет шёл из узкой г-образной трещины в стене. Там, судя по всему, в стену была вмурована плита, и её стронуло взрывом гранаты.
      «Интересная фигня». Песцов вытащил нож, вставил в щель, попробовал раскачать плиту… фиг вам. Однако камень оказался мягким, сталь его легко брала. Песцов принялся долбить, и тут вернулся Краев, озадаченный не столько шумом и взрывами, сколько отсутствием колодца.
      – Ох и ни хрена же себе, – пошёл он на свет, потрогал щель, посмотрел на Песцова. – В кого гранату кидал?
      – Так, померещилось, – пожал плечами тот. – В нашем с тобой положении что ни делается, всё к лучшему.
      – Да будет свет, сказал монтёр… и жопу фосфором натёр, – кивнул сержант и тоже вытащил нож.
      Скоро в щель удалось всунуть дуло автомата. Вывернув плиту, они протиснулись в узкий крысиный ход, уводивший опять-таки вниз. Фонарь здесь был не нужен – пол, стены и потолок, видимо покрытые светящимися бактериями, излучали тусклое багровое сияние.
      – Дай-ка голову гляну… Фигня, касательное. – И Краев первым двинулся вперёд.
      Скоро в воздухе начало ощущаться явственное зловоние. Казалось, они готовились вползти по фановой трубе в огромный сортир.
      – Не робей, сержант, в большее дерьмо, чем есть, уже не влезем, – вяло пошутил Песцов, чувствуя, как на него опять накатывается дурнотная волна боли. – Даст Бог, отмоемся…
      Чуть позже его посетила мысль о промедоле. «Я буду тащиться, а меня будут тащить? Ну нет, на хрен, лучше потерпеть…»
      – От дерьма – запросто, а вот от крови… – настроился на философию Краев, но тут же застыл на месте и выдохнул в полнейшем восхищении: – Ого! Это тебе не речка-говнотечка, это тебе Стикс!
      Очередной поворот вывел их на берег подземного потока, нёсшего воды глубоко в недрах земли. Его поверхность пузырилась сероводородом, отсюда и густой, гнусный запах тухлых яиц. Ну чем не ад кромешный? Мрачные скалы, мутный поток, жуткая, сводящая скулы вонь. И всё это в багровых тонах. И два грешника на берегу…
      – Если Стикс, тогда я на тот берег ни ногой, ещё поживу, – усмехнулся Песцов, прислонился к скале, перевёл дыхание. – Да и Харона что-то не видно… по бабам небось… В таком вонизме ему молоко за вредность положено…
      Они нашли боковой проход, углубились в зигзагообразный разлом и неожиданно вышли в огромный – девятиэтажный дом построить можно – пещерный зал. Истинные размеры его терялись в полутьме, с потолка свисали ярко-красные сталактиты, на стенах искрились крупные кристаллы гипса. А в центре, радужно переливаясь, бил из камня родник и тоненьким звенящим ручейком сбегал куда-то под стену.
      И… никаких миазмов, лишь хрустальное журчание воды.
      – А вот и пещера Аладдина, – чувствуя, что сейчас вырубится, опустился на пол Песцов, выдохнул, сражаясь с болью, и виновато глянул на Краева. – Щас, сержант, чуток… Передохну малёхо… и двинем дальше…
      – Всё нормально, отдыхай. – Сержант тоже сел, снял РД, не спеша пошарил и задумчиво сказал: – Нет, там был не Стикс. Там была Лета. А это, – он кивнул в сторону ключа, – родник Персефоны. Вот такая фигня. – И, вскрыв символическую, на один зуб, банку в полсотни граммов из сухпая, намазал паштетом твердокаменную галету. – На пожуй.
      – Не… не полезет… – сразу отказался Песцов, опять подумал о промедоле и, чтоб хоть как-то отвлечься, глухо, через силу, спросил: – А это что за баба такая? Хали-гали знаю… цыганочку знаю… летку-енку знаю… а Персефону не знаю…
      Ему хотелось спать. Свернуться прямо здесь, на прохладном гладком камне, – и спать…
      – А что тебе её знать, она в загробном мире живёт. – Краев откусил, с усилием прожевал. – Если верить древним, духи умерших попадают под землю и, бродя по полям белых асфоделей… это вроде лилий цветочки… должны помнить, что нельзя пить воду из темной реки Леты. Ее дурманящая вода заставляет забыть опыт прошлого и заслоняет его пеленами забвения. Лишь тот, кто пьёт живительную влагу из родника Персефоны, способен сохранить огонь в душе и разорвать круг бытия в спираль…
      – Давай зачётку, студент, – похвалил его Песцов, замычал от боли, кое-как разлепил глаза. – Ставлю пятёрку. Только что-то лилий не видно… А из речки-говнотечки… я и в Сахаре не стал бы. Но ты всё равно молодец… тебе бы в замполиты…
      – С такими замполитами наш морально-политический уровень взлетит на небывалую высоту. – Краев, оказывается, ещё был способен смеяться. – Особенно если учесть, что из универа меня вышибли за анекдот… – Он встал, снял с ремня флягу, направился к роднику. – Спасибо, Персефона… – Бережно набрал воды, отпил и понёс флягу Песцову. – Слушай, тут не вода, а клубничный морс, как мама варила…
      – Клубничный? – Песцов ничему уже не удивлялся. – Не… По-моему, на квас больше похоже. Хлебный… Из бочки… его в окрошку хорошо… Колбаски туда, лучка, огурца… У нас девчонки в общаге…
      И замолк на середине фразы, внезапно поняв: надо вставать и идти. Оставаться в пещере было нельзя. Это был простой и естественный факт вроде того, что огонь жжёт, пуля убивает, а вода утоляет жажду. Так устроен мир, вот и всё.
      – Ну, хорошенького помаленьку. Двинули, – словно бы прочитал его мысли Краев, встал, надел РД, помог Песцову подняться, и они двинулись из зала прочь.
      Через длинную пещеру со стенами сплошь в розовых светящихся натёках, сквозь большой округлый грот, вдоль по узкой, круто завивающейся спиралью вверх галерее… Здесь приказала долго жить последняя, реанимированная на зажигалке батарейка, зато почудилось явное движение в воздухе.
      – Неужели? – щёлкнул зажигалкой Краев, посмотрел на язычок огня и восхищённо выругался: – Такую твою мать, сквозняк!
      Уже приканчивая зажигалку, они оказались в галерее, в которой царил показавшийся ослепительным полумрак. Свет вливался сквозь вертикальный колодец, устроенный в потолке туннеля далеко впереди. Кяризы! Они попали в кяризы! А значит, до земли, солнца, травы, деревьев всего какие-то метры!
      Так и оказалось. Осторожно поднявшись по ступеням, они очутились в саду. Огромном, заброшенном яблоневом саду, покрытом белой пеной цветения… Вот тут Краев огляделся и как-то сразу стал очень серьезен.
      – Старлей, – сказал он, – а ведь яблони-то весной цветут… Весной, такую мать, сука буду, весной. Это как же так?
      – А ты вот у этих спроси, – прохрипел Песцов, сплюнул и указал взглядом на фигуры в казээсах, которые быстро направлялись к ним. – Они тебе ответят…
      Это были его последние слова. Поддерживаемый лишь напряжением воли, он всё же потерял сознание, душа, измученная болью, взяла давно заслуженный тайм-аут…
      – А ну стоять! – подтянулись фигуры. – Стволы на землю! Руки в гору!
      Скоро выяснилось, что нелёгкая занесла их на охраняемый объект. Ажно в Центр по подготовке спецподразделений Министерства госбезопасности Демократической республики Афганистан. Но это была, собственно, присказка. А сказка состояла в том, что центр этот располагался в четырнадцати километрах от Кабула. В огромном, цветущем по весне яблоневом саду. Вот так – по весне и в окрестностях Кабула. Сходили, называется, на войну. Вне времени… в обход пространства…

Оксана Викторовна Варенцова. Вся икота на Федота

Варенцова. С отягощением…