Наконец она взобралась на нужный этаж. У неё были в запасе ещё пять минут.

Как раз, сколько нужно, чтобы успокоилось дыхание после подъёма по крутой лестнице. При входе на этот этаж на стене висело большое зеркало — в полный рост. Лучше бы она туда не смотрела. Голова выглядела отвратительно неухоженной. На ней было платье, которое она у, решила надеть для важного разговора. Оно ей шло — элегантное, в меру строгое. Агния купила его в последний парижский день в большом дешёвом магазине на Монмартре. Таких платьев в том магазине висел целый ряд. Так сказать, французский масспошивторг. Но это в Париже. А здесь или, по крайней мере, в Петербурге оно было единственным. Но теперь, при жуткой голове, она и в нем выглядела не как высокообразованный искусствовед, а как базарная бабища. Платье сидело на ней, словно украденное с чужих плеч. Агния уже собралась отойти от зеркала и вдруг с ужасом увидела громадную дырищу на колготках, на правой ноге. Колготки она, естественно, взяла новые. И надела их только в поезде утром. А дырища… Агния теперь вспомнила, когда могло это произойти. Всего минут пятнадцать назад, когда она выходила из метро, прямо на неё и на тех, кто был рядом, попёр здоровенный краснорожий мужик с двумя чемоданами. На мужика даже кто-то прикрикнул, чтоб он был осторожнее. Но один из чемоданов пришёлся как раз ей по ноге. И Агния тогда уже с ужасом подумала о колготках. Но взглянула и вроде бы убедилась, что все в порядке. А теперь оказалось, что в порядке не все.

— Деловая женщина всегда должна носить при себе зубную щётку и запасные колготки, — учила её главный редактор ещё той старой газеты, куда она в девятьсот мохнатом году пришла после университета.

По крайней мере с этим Агнии всегда как-то везло. И вот, пожалуйста. Можно сказать, поворотный момент судьбы, а в результате страшная голова дополнена ещё и ногами… Если бы оставалось хотя бы минут двадцать, чтобы спуститься на улицу к киоску у метро. Но этих минут у неё не было. Да и денег ведь тоже не было. К тому же второй раз ей наверняка не выдадут пропуск. Скажут: «Мы уже вам выписали». И тогда придётся узнавать местный телефон главного редактора, дозваниваться к ней, а она может, не дождавшись, уйти.

Агния продолжала потерянно стоять у зеркала, не решаясь сделать новый шаг.

Мимо неё, быстро поднявшись по лестнице прошла какая-то деловая дама. Дама держала около уха трубку, и Агния услышала, как она сказала собеседнику довольно решительным деловым голосом:

— Нет, только не сейчас, сейчас я жду автора из Ленинграда — и не успела Агния подумать о том, что это говорят именно о ней, как дама, приостановившись у ближней двери, взглянула на неё и спросила:

— Агния Евгеньевна?

— Да, это я, — подтвердила Агния не своим голосом.

— Простите, я заставила вас тут ждать несколько минут. У директора были вопросы…

И Агния, входя следом за нею в кабинет и стараясь поворачиваться тем боком, где колготки были целыми, все же мгновенно почувствовала, что это, так сказать, человек её тусовки: наверняка филфак и прежняя работа в большом государственном издательстве.

— От кофе не откажетесь? У нас хороший кофе, — главный редактор улыбнулась одновременно и доброжелательно и по-деловому, сразу же предложив удобное современное пластмассовое кресло напротив себя, чуть ближе к углу стола. — Или чай? Хотите с бергамотом?

Агния придвинула к столу ногу так, чтобы дыра была незаметна. Обычно она пила кофе, но тут решила проявить скромность и остановилась на чае.

— Манюша, принесите быстренько чай, — попросила главный редактор кого-то по внутренней связи и снова повернулась к Агнии. — До того, как вас пригласить, я просмотрела ваши театральные публикации…

И Агнии показалось, что главный редактор сказала это как-то странно.

«Сейчас объявит, что передумали», — с тоской подумала она и несмело выдавила:

— И как они вам?

— Понравились. — Дама снова улыбнулась. — Иначе бы я вас не позвала.

Проект договора готов, сейчас мы внесём в компьютер ваши реквизиты и распечатаем. Редактор вашей серии у нас заболела, поэтому сегодня мне приходится заниматься всем. Да, я не помню, называла ли своё имя и отчество.

Меня зовут Людмила Серафимовна… Людмила Серафимовна Боголюбова.

— Но перед тем как подписывать договор… — начала Агния фразу, которую много раз репетировала, готовясь к поездке.

Дальше следовали слова: «… я бы хотела уточнить предварительные условия». После этого, как советовали Агнии многоопытные коллеги, ей должны были дать для изучения проект договора. В принципе, она могла даже не сразу подписывать его, а взять домой на день-два, чтобы показать юрш] там, вставить свои предложения или поправить невыгодные для неё, автора, условия.

Однако сейчас Агнии вдруг показалось, что её голос прозвучал чересчур нахально, тем более, при её-то нынешнем виде. Она растерялась и забыла все слова, которые должна была произнести.

А Людмила Серафимовна продолжала смотреть на неё с таким недоумением, что у Агнии сама по себе вырвалась совсем иная фраза:

— Для начала меня в вашей Москве ограбили, и я даже не смогла сделать причёску, как собиралась. — И тут Агния совсем уж неожиданно для себя заплакала. Отвернувшись, она пыталась унять слезы, но те не останавливались. И тогда Агния добавила:

— Вы представляете, как все глупо получилось! Я так готовилась и вот… — Понимая, какую жалкую роль играет она во всей этой сцене, Агния наконец собралась и выдавила:

— Простите меня, Бога ради. Если можно, я выйду минут на пятнадцать, а потом войду и сразу подпишу ваш договор.

В это время зазвонил телефон, Людмила Серафимовна быстро заговорила с кем-то, и Агния, обрадовавшись паузе, вытерла, как могла, слезы вместе с растёкшейся тушью, а потом выложила паспорт с карточкой, куда она напечатала на компьютере ставшие необходимыми при бухгалтерских расчётах длинные ряды цифр…

Юная секретарша внесла подносик с ароматным чаем в красивой чашке, ванильные сухарики в цветной присыпке. Вид Агнии её нисколько не удивил, словно в этом кабинете плакали, размазывая тушь, подряд все авторы. Через несколько минут она вернулась с листами напечатанных на принтере Экземпляров договора.

Агния, которая никогда прежде не подписывала издательских договоров, взяла их так бережно, словно ей вручали диплом о присвоении Нобелевской премии.

— Давайте, я сразу поставлю подпись, где надо, и пойду, — предложила она закончившей разговор Людмиле Серафимовне — Простите меня, что я тут пустила слезу. Все так глупо получилось!

— А изучить! Вы же должны изучить свой договор! — изумилась главный редактор. — Я хотя бы скажу, что у вас тут за бумаги. Это — типовой, такой же точно мы подписываем со всеми нашими авторами. — Она поднялась со своего места, достала свою косметичку и придвинула её к Агнии. — Я вас очень хорошо понимаю, Агния Евгеньевна. Меня саму недавно ограбили. Причём в собственном подъезде.

Спокойно прочтите весь текст, я покину вас минут на десять. Вы его изучайте и приводите себя в порядок. Если нужно, пользуйтесь всем, что здесь есть. — И она указала на косметичку.

Первым делом после её ухода Агния достала зеркало и, насколько получилось, вернула лицу пристойное выражение, А затем стала изучать текст, вчитываясь в каждую фразу.

— Ну как, все в порядке? — Вернувшаяся главный редактор смотрела на неё с той же любезной, но и деловой улыбкой.

— Спасибо вам за все. Только я тут немного не поняла, начала, волнуясь от смущения, Агния. — Книга передаётся издательству бессрочно, так?

— Естественно. Это наш проект, наша идея. Но вы имеете право написать другую книгу о том же герое… через три года, под другим названием и без текстуальных совпадений. То есть совсем новую.

— Теперь ясно, — неожиданно для себя перебила её Агния. — Но тут, по-видимому, какая-то опечатка. Гонорар — целых семь процентов. Я прикинула, ведь каждая такая книга стоит примерно сто рублей. А тираж в договоре — пятьдесят тысяч. Это же получается космический гонорар! Огромные деньги! Тут что-то не так? — Агния с трудом выговорила эти слова.

— Ах, это! — весело сказала главный редактор. — Я вас забыла предупредить, решила, что вы знаете. В договоре речь идёт об отпускной цене, вы прочтите внимательно. О той цене, по которой издательство продаёт книгу оптовикам. А уж те накручивают, кто во что горазд, да ещё магазин добавляет свои проценты. И ещё: мы никогда не выпускаем таким тиражом, чтобы сразу пятьдесят тысяч.

Сначала пробный — пять. А потом допечатываем. — Она объясняла это терпеливо, с мягкой улыбкой. — Так что не пугайтесь, чего-чего, а космического гонорара вы не получите. Но зато у нас без обмана. Мы привыкли уважать автора. И аванс платим сразу при заключении договора. Кстати, тот, который указан, вас устраивает?

Агния чуть было не проговорилась, что давно уже не получала за один раз столько денег, но вовремя одёрнула себя и спросила деловито:

— Я могу подписать?

— Сначала я вас покажу директору, он хотел дать несколько рекомендаций, если они будут приемлемы, тогда сразу и подпишете, а после этого провожу в бухгалтерию. Москвичам мы обычно платим в течение десять дней, но чтобы вам не ехать снова…

— Я правильно поняла, — переспросила Агния, идя рядом с нею по коридору и стараясь не показывать счастливого волнения, — прямо сегодня я получу аванс?

— Постараюсь, чтобы прямо сегодня. Хотя бы в знак компенсации вашей потери. — Главный редактор продолжала улыбаться все той же деловой и одновременно любезной улыбкой, и Агния подумала, что и она попробует научиться такой улыбке.

Они поднялись ещё на один этаж и оказались в просторной приёмной. Там сидело человек десять. По их унылым лицам было понятно, что эти люди ждут здесь очень давно.

— Анечка, у меня автор из Петербурга, она была записана ещё на прошлой неделе, — сказала, все так же мило улыбаясь, главный редактор. — Вы уж, как будет окошко, проведите её, она сегодня должна уехать.

Очередь посмотрела на них с такой тупой ненавистью, что Агнии захотелось прикрыться. Секретарша согласно кивнула, и Агния заняла место среди ожидающих.

Сначала очередь демонстративно с нею не разговаривала. Потом один из соседей, самый пожилой, решил проявить милость и повернулся к ней:

— Так вы из Питера? — А после того, как Агния согласно кивнула, добавил:

— Я тоже. Приехал судиться с этим негодяем.

— С кем? — удивилась Агния.

— С Фрицем Алогинским.

— Это артист или режиссёр? Я где-то про него слышала.

— Как, вы его не знаете? — теперь удивился сосед. — Вы это серьёзно или шутите? Вы не читали Фрица Алогинского?

— Пока нет, — абсолютно честно призналась Агния. — Он тоже искусствовед?

Теперь на неё смотрела уже вся очередь.

— Ха-ха-ха! Искусствовед! Это вы здорово сказали! — расхохотался сосед. — Он был искусствоведом — это точно. Искусствоведом в штатском. Нет, вы посмотрите, она не знает, кто такой Алогинский!

— Ну, допустим, Фриц Алогинский — это я, — сказала девица лет тридцати, одетая в спортивный костюм.

— Да и я тоже, — согласился молодой человек, рядом с которым стоял футляр для скрипки.

— Как и я, — признался розовощёкий здоровенный блондин.

— Теперь вы наконец поняли?! — И пожилой сосед победно взглянул на Агнию.

Та уже готова была согласиться, что все поняла, хотя у неё появилось ощущение, что находится она в типичной психиатрической лечебнице.

— Ничего она не поняла, — проговорила спортивная девица. — Фриц Алогинский — это автор серии бестселлеров. Вы что, никогда к лоткам не подходили?

— Поняла! Поняла! — наконец обрадовалась Агния.

Она и в самом деле вспомнила, что уже несколько лет подряд видела это имя на каждом книжном лотке. И даже как-то раз удивилась тому количеству книг, которое один человек успел написать.

— На самом деле он нас всех обокрал, — продолжила девица. — Потому что писал не он, а мы. Каждый — свою книгу. И все мы тут — между прочим, тоже — не последние писатели.

— Так почему же?.. — удивилась Агния. Но ей не дали закончить вопроса.

— А вот потому же, — перебил её пожилой сосед. — Потому что мы все — идиоты и жалкие интеллигенты. А этот самый Алогинский и наш бывший издатель — два разбойника с большой дороги. Издателя мы даже не виним — его дело коммерческое, но Фриц-то каков, а? Вот смотрите. — И он показал Агнии потрёпанные листки с текстом. — Это мой договор. В нем говорится, что я, видите, тут моя фамилия, именно я пишу роман. Смотрите — срок, объём, название серии. Все правильно. И нигде не говорится, что имя на книге будет совсем не моё — а этого самого Фрица. А вот моя книга. — И сосед вытащил из сумки книгу в современной глянцевой обложке, каких на лотках лежали десятки. — Есть тут моё имя? Нигде его не найдёте. Издатель, видите ли, посчитал, что Фриц — это раскрученный брэнд, а мы для читателей никто и покупать нас не станут. Хотя у каждого из нас за плечами литературная премия.

— А теперь он перепродал нас сюда, в «Парнас», — снова заговорила девица.

— Но мы провели юридическую экспертизу договоров. Они были составлены так, что к ним не подкопаешься — издатель их не нарушил. Это каждый из нас по отдельности пролопушил, когда их подписывал. Но с Фрицем-то у нас договора не было. И тут победа будет за нами. Как только мы добудем его адрес, сразу подаём на него в суд за плагиат. И пусть он покрутится…

Агния так и не узнала, что произойдёт дальше, потому что секретарша, сочувственно слушавшая их разговор, неожиданно ей кивнула и показала на едва заметную боковую дверь в стене. Агния, не теряя драгоценных минут, сразу поднялась и очутилась в просторном кабинете, где за т-образном длиннющим столом помещался директор.

Он показался Агнии невероятно молодым. К тому же в ухе у него была серьга.

Но держался директор с привычной уверенностью, словно уже двадцать лет отруководил за этим столом.

— Значит, будем делать книгу об Антоне Шолохове? — сказал он, едва она успела сесть на предложенное место. В его словах был, скорее, не вопрос, а подтверждение. Или форма знакомства, приветствия.

— Да, — стыдясь своей робости в голосе и стараясь не смотреть на его серьгу в ухе, произнесла Агния. Она понимала, что у директора на неё совсем немного минут, что в приёмной сидит десяток человек, а она влезла без очереди, и от этого ощущала себя неловко.

— Парадоксальная судьба… Мне рассказывали, вы были с ним лично знакомы… или даже дружны…

— Нет, — выдавила из себя Агния, теперь уже стыдясь, что выглядит перед директором почти что самозванкой.

. — Как нет? — удивился директор. — Не были знакомы? Что же мы тогда…

И Агнии показалось, что он отодвигает её договоры в сторону.

— Я была рядом с ним в момент его смерти, — успела сказать она.

— Ну вот, видите. — В голосе директора послышалось облегчение. — Быть рядом с умирающим — это даже больше, чем дружба. Это все равно, что душу принять. А вы говорите, не были знакомы. У меня тут авторы, наоборот, стараются нагнать понту. А вы — не были знакомы. Главный редактор предупредила вас о специфике нашей серии?

— Нет. Она сказала, это сделаете вы.

— Понятно, — директор слегка улыбнулся, и Агния почувствовала, что можно немного расслабиться. — Серия наша — массовая, то есть для народа. А народ у нас образованный. В ней не надо пускаться во всякую мутоту, там, искусствоведческие глубины, но у читателя должна остаться иллюзия, что вы это делаете. С другой стороны — не стесняйтесь давать клубничку. А также жареное.

Читатель делает вид, что плюётся, а на самом деле очень даже любит… Можно и говнеца…

— Хорошо, я учту: жареного говнеца, — выговорила, словно заворожённая, Агния.

— Да, — подтвердил директор, потом посмотрел на неё, секунду подумал и громко, с удовольствием, рассмеялся, — жуткий получился каламбур. Ещё то блюдо.

Нет, этим, естественно, кормить людей не надо. Важно, чтобы читатель постоянно испытывал удовольствие. Чтобы, дойдя до конца одной страницы, ему немедленно хотелось читать следующую. Ну да что я вас учу, вы это знаете лучше меня.

Помните, что тираж и, следовательно, гонорар зависят от вашей интонации, от секретов интимной жизни героя, которые вы приоткроете, от ваших умных размышлений.

— Я как раз хотела посоветоваться, — заторопилась Агния. — Не страшно, если я проведу анализ на тему, кем даётся талант: он от Бога или от дьявола?

— А вы что, всерьёз верите в эти глупости? — И директор впервые с интересом на неё посмотрел. — Ну хорошо… проводите этот свой анализ…

Главное, чтоб не скучно было, — согласился он. — Сами-то вы как думаете?

— Я хочу это выяснить в процессе, — теперь уже храбро сказала Агния. — Проанализировав его жизнь. С художником, я имею в виду художника в широком смысле слова — композитора, поэта, живописца, — часто бывает такое ощущение, что его рукой водит то сам Бог, а то — как будто дьявол.

— Но слишком много чернухи тоже не надо, важно, чтобы книга была коммерческой, — вставил директор. — И вообще, слишком этими анализами не увлекайтесь.

Директор поднялся. И, словно её вообще здесь не было, занялся своими бумагами. Агния поняла это как сигнал к немедленному уходу и тоже приподнялась.

— Против наших условий у вас возражений нет? — спросил он, придвигая листки договоров.

— Нет. Только, простите меня за идиотский вопрос. — Она вспомнила разговор, который только что произошёл в приёмной. — Книга выйдет точно под моим именем?

— Не понял? — спросил директор и во второй раз с интересом на неё воззрился.

— Я спрашиваю, на обложке будет моё имя?

— Естественно. За кого вы нас принимаете? Не моё же. Или вы хотите взять псевдоним?

— Нет-нет, пусть будет моё.

— И постарайтесь уложиться в сроки. — Это он говорил, уже ставя закорючку напротив своей фамилии.

Проходя через приёмную, по-прежнему забитую теми же терпеливо ожидающими авторами, Агния взглянула на часы. Весь её разговор занял четыре минуты.

— Теперь уж мы, — произнесла спортивная девица, и «Алогинские» стали радостно подниматься.