СЫН УХОДИТ В НОЧЬ

Ольгу Васильевну разбудило пение телефонного сигнала. Трубка у Миши лежала на удобной полочке рядом с кроватью.

— Спи, спи, — прошептал он и дотронулся губами до её виска.

— Свидетели преступления звонят, — сказала она и оказалась права.

Едва Миша взял трубку и проговорил отчуждённо в ответ на слова звонившего:

«Здравствуй. Не понимаю, какое это для тебя имеет значение?», как она догадалась, что звонит Наташка Дмитренко.

— Извини, наши отношения давно уже переехали в другие рамки, и я тебе ничего не должен. Пока. — Он вернул трубку на место, посмотрел на Олю и улыбнулся. — Тяжёлый случай.

— Она что, уже прилетела?

— Прилетела и желает немедленно получить подтверждение моей супружеской неверности. С учётом того, что мы почти два года живём врозь, это вроде бы лишнее.

— Ну и как? Получила?

— Она сначала звонила тебе, а когда кто-то из твои парней сказал, что тебя дома нет, сразу набрала мой телефон.

— Можно, я приготовлю тебе завтрак? Если бы ты знал, как приятно готовить завтрак любимому человеку.

— А я тебе — можно? Или ты думаешь, что мне готовить для любимого человека не приятно?

— Тогда будем кухарить вместе.

В школе в этот день у Ольги уроков не было. Зато был эксперимент в лаборатории, к которому она заранее все подготовила. А у Михаила — доклад на конференции в Университете. Они вместе проехались до «Канала Грибоедова», а там она посмотрела, как Мишу уносит вверх эскалатор, помахала ему рукой и пошла назад, к поезду.

В середине дня ей неожиданно позвонила Аллочка.

— Фу, еле тебя нашла! Ты там очень занята?

— Если честно, то очень.

Установка капризничала, не хотела выходить на автоматический режим, и Ольга Васильевна не могла отвлечься даже на несколько минут. Иначе вся долгая подготовка к опыту могла пойти коту под хвост.

— Жаль! Тут такое открылось! Приехала бы, а?

— А что открылось-то?

— Я Гришку поймала, поняла?! Все сделала, как тебе говорила, по плану. И он попался. Представляешь: он вынимает из моей сумки конверт с газетами, а ему из шкафа: «Ку-ку!»

— Григорий?!

— Вот так подруга! Гришенька это, наш чемпион олимпийский.

— Ну и что теперь? Мои — тоже он украл? Ты спросила?

— Он сам признался, я даже спросить не успела.

— Ну и что теперь? — повторила Ольга.

— В том-то и дело, что я не знаю. Приезжай, надо обсудить. Только пока — никому, поняла?

— Подожди, об этом что, никто не знает?

Ольга продолжала смотреть на свою установку. Точнее, на приборы.

Удивительные все-таки дела — пока она стояла рядом, регулировала каждое изменение на полградуса, установка капризничала. Стоило отойти и, так сказать, плюнуть на все, как установка сама вошла в автоматический режим, из которого теперь её выбьет разве что мощный природный катаклизм или внезапное отключение электричества.

— Все сложнее, чем мы с тобой думали, — проговорила Алла многозначительно.

— Короче, он сейчас сидит в спортзале с пистолетом в руках. Такая история.

Где-то отыскал пистолет…

— Говори скорей! — перебила её Ольга. — На дверь, что ли, наставил? Тогда ты не суйся, слышишь! Ни в коем случае.

— Если бы! Он себя хочет застрелить. Говорит, если хоть один человек в школе, кроме нас с тобой, узнает, он себе сразу пулю в висок.

— А пистолет-то хоть настоящий? Не муляж?

— Откуда я знаю! Я ему говорю: «Дурак! Попросил бы у нас по-человечески, неужели мы бы тебя не выручили!» Ты слышишь, да?

— Да слышу, слышу! Ну пяти тысяч я бы ему не доверила. Особенно теперь.

— Если он не врёт, у него особый случай: он отца спасает. У отца какая-то странная разборка с бандитами. Я в этом деле ничего не понимаю, но он уверяет, что они отца просто убьют, если он не выручит.

— Ладно, я сейчас тут договорюсь и минут через сорок пять буду, — решилась Ольга.

Из школы, после того как они с Аллочкой поклялись хранить тайну, а Григорий, плача и заикаясь от позора, обещал вернуть деньги в течение двух месяцев, Ольга вернулась в институт к своей установке.

— Как ты её дрессируешь? — спросил Федя, рабочее место которого было в той же комнате. — Ни разу не отступила от параметров, работала, как часы в палате мер и весов.

— Слушай, а часы разве там есть? — удивилась Ольга. — Я что-то не помню.

— Так и я не помню. Нет, часы вроде бы в Пулкове.

Опыт прошёл удачно, неудачи же начались, когда Ольга приехала домой.

Младший, Павлик, вообще неизвестно где собак гонял, а Пётр демонстративно макал чёрный хлеб в тарелку со смесью воды и растительного масла и делал вид, что её приход им не замечен.

— Мог бы почистить картошку и сварить, чем тюрю есть, заодно бы и мне меньше работы, — заметила Ольга Васильевна. — Случилось что-нибудь у вас? — Молчание одного сына и отсутствие другого уже начало её пугать.

— У нас — ничего. А вот что у тебя — это было бы интересно узнать!

Хорошенькое дело — сын требует отчёта от матери за проведённую вне дома ночь!

— То есть ты хочешь знать, где я была? — уточнила Ольга, ставя на газ чайник.

— Именно так.

— А была я у Михаила Ивановича. Отчёт принят?

— Нет, не принят. Тебе не кажется, что замужней женщине не позволительно оставаться на ночь у посторонних мужчин?

— Ты что, всерьёз? — Ольге даже весело стало. Ничего себе ситуация: сын учит мать высоконравственному поведению. — Михаил Иванович человек мне давно не посторонний. К тому же я — со вчерашнего дня не замужняя женщина, а вдова.

— Что ты хочешь этим сказать… Что, наш папа… — И голос Петра дрогнул.

Вот ведь как. Вроде бы недавно, когда Геннадий неожиданно вернулся в дом один Бог знает откуда, начал пить и буянить по вечерам, Петя лично наручники на него надел, чтоб утихомирить. На собственного отца. А она тогда возмущалась и требовала немедленно их снять.

— Да, вашего отца вчера похоронили в Германии.

— Ты это знала, а нам не сказала? И сама, значит, решила отпраздновать его смерть?

Вот уж действительно, воспитала на свою голову сына правильным человеком.

Даже, похоже, слишком правильным.

— Успокойся и прекрати болтать глупости, — проговорила она резко.. — В конце концов, ты должен соображать, что можно говорить матери, а что — нет.

Ясно, что мы с Михаилом Ивановичем вовсе не тризну справляли…

— Мать, которая в день похорон отца была не с сыновьями, а с посторонним мужчиной!…

— Ну хватит, пошёл ты к черту! — выкрикнула Ольга Васильевна. — Я смертельно устала, работаю на вас, как лошадь! А ты ещё тут будешь…

— Нет, я все-таки хочу знать!..

— Убирайся! Слышишь, убирайся! Дай мне поесть и подумать. Мне надо ещё результаты опыта обсчитывать.

— Убираться?

Сын поднялся, лицо его дёргалось от обиды. Ольге даже показалось, что он сейчас заплачет. Но Пётр справился с собой, набросил куртку и распахнул дверь.

Когда она выскочила на площадку, он уже стремительно сбегал по ступеням вниз.

— Пётр! Петя! Немедленно вернись! — позвала она, повиснув на перилах.

В то же мгновение уличная дверь громко хлопнула и на лестнице наступила тишина.

— Полный идиотизм, — проговорила в пустоту Ольга. — Ничего, ему полезно.

Походит, дойдёт до своей Даши, нажалуется на меня и вернётся. А я пока поработаю.

Ольга только успела разложить бумаги на своём столике, как в дверь позвонили.

«Так-то лучше, — удовлетворённо подумала она. — И вообще надо с ним построже. А то совсем распустился!»

Она отперла замок, но перед ней стоял не Пётр, а младший сын Павлик.

— А Петя где? Ты его не видел? — спросила она растерянно. — И скажи мне, почему ты так поздно?

— Разве Петька не сказал? — удивился Павлик. — Я же ему звонил!

— Сейчас-то он тебе на встречу не попался?

— Да вроде бы стоял. Я ещё удивился: с кем это он там обнимается?

— С Дашей? — удивилась Ольга Васильевна.

— Нет конечно, не с Дашкой. С типом каким-то. — Павлик повесил куртку и задал традиционный вопрос:

— Мам, а поесть что-нибудь найдётся?

— Так где был-то?

— Я же сказал: на дне рождения.

— И с дня рождения пришёл такой голодный, что сразу поесть просишь? — Ольга Васильевна даже развеселилась слегка. — Тебе пельмени или яичницу?

— А то и другое — можно?

Сын вошёл в возраст, когда постоянно хочется есть. Она быстро приготовила ему «то и другое», посидела рядом минут пять, для поддержания контакта. Что-то он ей рассказал, что-то она ему, но одновременно её свербила мысль об отсутствующем Петре. Она даже чуть было не позвонила Даше, чтобы спросить о нем, но в последний момент удержалась и снова села за работу. А когда закончила расчёты и взглянула на часы, оказалось, что уже половина второго. Так поздно Петя не возвращался никогда. И тут зазвонил телефон.

«Сейчас я ему задам!» — подумала она с облегчением, снимая трубку.

— Ольга Васильевна! — услышала она гортанный голос. — Это я, Ева Захарьянц. Извините меня, пожалуйста, вы не спите?

Вопрос, конечно, бредовый. Интересно, что будет, если ответить: «сплю»? И если бы звонил кто-то незнакомый, Ольга так бы и ответила. Чтобы сорвать раздражение. Но то была мать исчезнувшего Гоши.

— Нет, пока не сплю. Что? Что-нибудь про Гошу? Есть новости?

— Ой, не знаю, ой, я не знаю! Ольга Васильевна, послушайте, я нашла тот журнал!

— Какой журнал? — удивилась Ольга. Почему-то она подумала о классном журнале.

— Я вам разве не говорила?! Ой, Ольга Васильевна, я ничего не понимаю!

Лучше я сейчас его принесу! Я себе места не могу найти, весь вечер смотрю на этот журнал, не знаю, что делать, не знаю, с кем советоваться. Вы увидите и все поймёте! Я же помню, вы к нему как мать были!

— Ева! — несколько раз пыталась перебить её Ольга. У Евы было отчество — Саркисовна, но она всех просила называть себя только по имени. — Ева! — все-таки вклинилась Ольга Васильевна. — Может, утром посмотрим? Мне завтра к третьему уроку.

— Ольга Васильевна, я умру, если это Гоша! Я иду к вам. Как вы скажете, так я и буду делать!

Едва Ольга опустила трубку, как на лестнице хлопнула дверь, и кто-то вызвал вниз лифт. Ольга вслушивалась в каждый звук. Потом лифт стал подниматься наверх.

«Слава Богу, едет!» — подумала она о сыне и приготовилась открыть дверь.

Но лифт не остановился, проехал мимо их этажа и остановился выше. Ольга решительно подошла к телефону и набрала Дашин номер.

После пятого гудка она услышала сонный голос Даши.

— Дашенька, прости, пожалуйста, это Ольга Васильевна. Петя давно от тебя ушёл?

— Петя? — удивлённо переспросила Даша. — А он и не приходил. Мы по телефону поговорили, часов в девять вечера, и все. А что, разве он куда-то ушёл, Ольга Васильевна? — В её голосе послышалось удивление, которое сменилось испугом. — Он мне говорил, что будет дома весь вечер. У него коллоквиум завтра…

Продолжать расспросы было бессмысленно.

На часах — почти четыре Ольга только что закрыла дверь за Евой Захарьянц и вернулась на кухню. В душе её поселился ужас. И когда с улицы, из темноты донёсся крик, она не стала медлить и бросилась в комнату, где, не догадываясь о её тревогах, спал младший сын.

— Павлик, Павлик, вставай, бежим спасать Петю!

Видимо, вид её был настолько безумен, что Павлуша, который любил поспать, немедленно вскочил, быстро надел брюки, натянул свитер на голое тело и сунул босые ноги в ботинки. Мать и сын промчались по лестнице, выскочили на улиду.

Она была темна и пустынна. Лишь вдалеке двигалась, слегка пошатываясь, чья-то фигура.

— Э-э-э-й! — кричал человек. — Люди! Спасите! Помогите! Тоска загрызла!

Выпить не с кем! Э-э-э-й!

— Прости, Павлуша, — смущённо проговорила Ольга. — Значит, это вот кто кричал. А я решила, что Петя зовёт на помощь. Уже четыре, а его все нет.

Про страшный журнал она решила сыну пока не рассказывать.

— Посмотри! Посмотри этот журнал! — В момент сильного волнения Ева путала «ты» и «вы». Она только вошла в прихожую, ещё не разделась, а уже совала Ольге полиэтиленовый пакет. — Листать не надо, я там закладку сделала.

Ольга вынула из пакета журнал, раскрыла его и увидела голого мужчину с абсолютно гладким лицом, так сказать, без индивидуальных черт. Скорее всего, это был манекен. Но только с татуировкой. Примерно такой, какая была на Гоше. И на Пете.

— Это же Гоша! Это мой мальчик! — Ева громко зарыдала и пошла следом за Ольгой на кухню.

Усадив её, Ольга взяла чашку, вытащила из холодильника валерианку и открыла пузырёк.

— Ева, успокойтесь! Ну хватит! Лучше скажите, сколько вам капель накапать?

Я её никогда не пила, купила так, на всякий случай.

— Ой, не знаю, накапайте, сколько не жалко. Ольга насчитала двадцать капель, разбавила водой из чайника и подвинула успокоительное средство Еве.

— Откуда вы взяли, что это Гоша? Это совсем другой человек. Или вовсе не человек, а манекен.

— Я знаю, я чувствую, это — мой мальчик! — Едва успокоившись, Ева снова начала рыдать. — Гоша! Гошенька! Что они с тобой сделали?! Скажи мне? Ой, горе, горе!

— Да кто вам это сказал? — почти прикрикнула на неё Ольга. — Может быть, этот художник ничего другого и рисовать-то не умеет! Разрисовывает манекены.

Или мальчишек, если попадутся под руку! Тоже мне, художник от слова «худо»!

Может, он такими татуировками тысячи людей изукрасил! Я просто уверена, что это не Гоша, а самый обыкновенный манекен!

Этот довод на Еву подействовал, и рыдания её сразу прекратились.

— Да? — переспросила она. — Я об этом не подумала.

— Кофе будем пить? — спросила Ольга. — Давайте, я сварю кофе, потом прочитаем, что там, в статье, и решим, как быть. Уверена, что к нашим мальчикам этот журнал отношения не имеет.

— Я статью читала, но почти ничего не поняла…

Пока Ева пила кофе, Ольга читала статью. Однако текст её был таким сумбурным, что Ольга тоже не все поняла. В то, что кожа снята с живых людей, она не поверила: такого просто быть не может'! А вот «с только что умерших, сразу после смерти» можно понять и как «убитых, чтобы снять них кожу с татуировкой». Какой кошмар! Тут Ольга Васильевна вспомнила, как Петя показывал однажды фотографию. Этот полусумасшедший художник собрал вместе парней, которым сделал татуировки, встал между ними и запечатлел все это на снимке.

— Видишь, как интересно, — говорил тогда Петя, — шесть с одной стороны, шесть — с другой, а посередине — он сам. Иисус Христос и двенадцать апостолов.

— А почему двенадцать? — удивилась тогда Ольга. — Апостолов же было тринадцать.

— Мать, ну ты даёшь! — Пётр посмотрел на неё критически. — Апостолов было двенадцать.

— Ну не знаю, а как же тогда на Тайной вечере — тринадцать? Я же про это читала.

— Тринадцать их было вместе со Спасителем, Иисусом Христом, — проговорил Пётр учительским тоном. — А потом, . когда Иуда Искариот повесился, вместо него выбрали двоих, из числа учеников. Те двое бросили жребий, и жребий пал на Матфея. Поняла? Все-таки Библию знать надо. Если живёшь в православной стране.

— Наша страна многоконфессиональная. А вера — глубоко интимное дело личности, — заспорила она. Но сама с удивлением подумала: «Он-то откуда это знает? Все-таки мало я им уделяю времени».

Все это было так давно! А сейчас, вспомнив про фотографию, Ольга решила немедленно её найти.

— Я сейчас, на минутку, — сказала она Еве и пошла в Петину комнату.

У Пети, в отличие от Павлика, порядок был просто клинический. И он обижался, если обнаруживал, что младший брат рылся в его вещах и что-нибудь передвинул. Даже мать не решалась залезть к нему в письменный стол без спросу.

Но сейчас было не до того. Ольга выдвинула нижний боковой ящик, где сын хранил фотографии. В основном Дашины. Причём на каждой карандашом была проставлена дата. Вот ведь аккуратист! Порывшись, Ольга наткнулась наконец на тот снимок, который искала. Все на нем было так, как она помнила. Двенадцать парней совершенно разных, а посередине — автор содеянного. Гоша почему-то стоит рядом не с Петей, а с кем-то иным, незнакомым. А татуировка на Гоше абсолютно такая, как напечатана в журнале.

Хорошо, что она не сказала Еве, зачем пошла. Иначе сейчас бы снова начались жуткие рыдания.

— Знаете, Ева, я думаю, все же завтра надо вам сходить в милицию, — посоветовала она, вернувшись на кухню. — Только этот журнал им не отдавайте.

Хотите, я сделаю вам с него несколько копий на ксероксе? Напишите ещё одно заявление и приложите на всякий случай копию статьи. Это, конечно, не Гоша, но вдруг им все-таки пригодится, — сказала она как можно увереннее.

А саму её такой ужас обуял, что хотелось как можно скорее остаться одной, забыться, не думать ни о чем хотя бы мгновение.

«Только бы Петя пришёл утром! Только бы пришёл! Только бы с ним ничего не случилось!» — молила она непонятно кого, может быть, собственную судьбу, а может быть, некие высшие силы, управляющие Вселенной. Если в святых, изображаемых на иконах, ей как-то не верилось, то в существовании сил, которые ведают миром, она была убеждена.

СТРАННАЯ ОДИНОЧКА

— Ешь сметану, падла, кому говорят!

— Петя отвернулся от просунутого в окошко картонного стакана со сметаной и повторил:

— Пока не дадите свидания с адвокатом, от еды отказываюсь!

— Ну паскуда! Дождёшься ты адвоката! — пообещал охранник и со злобой захлопнул оконце в тяжёлой двери.

Эта была странная камера-одиночка в очень странной тюрьме. Пётр толком не знал, как и за что в ней оказался. Проснулся он с жуткой головной болью и ломотой в суставах, открыл глаза и увидел некое узкое чужое пространство. А когда огляделся, то обнаружил, что лежит на вделанной в стену полке, правда, с мягким матрасом. Окон в его камере совсем не было — только глухие бетонные стены и дверь. В углу — вполне современный унитаз.

Вероятно, за ним наблюдали в какую-нибудь телекамеру. Потому что, едва он сел, сразу за дверью услышал движение, в двери распахнулось оконце и его спросили:

— Пить, есть хочешь?

— Спасибо, — вежливо ответил Пётр. — Где я?

— Это тебе потом объяснят. Я тебя спрашиваю: есть и пить будешь? Значит так, если пить, то могу воду, чай или апельсиновый сок. А из еды есть пирожные со взбитыми сливками, сметана и бутерброды с красной икрой.

Услышав предложенное меню, Пётр подумал, что продолжает спать. Но раз уж ему предоставилась возможность заесть бутерброды с красной икрой пирожными, то он решил не отказываться. Пусть и во сне. Тем более что пирожные со взбитыми сливками он обожал.

— А все можно? — спросил он, удивляясь собственному нахальству.

— Можно все, — подтвердил голос.

— Тогда два бутерброда с икрой, два пирожных, кофе и стакан сока. Сметану — не надо.

— Сметану тоже надо, — ответил охранник. Или официант, который по совместительству работал охранником. — А кофе не будет. Его в рационе нет.

— Ну хорошо и сметану тоже, — миролюбиво согласился Пётр.

Он был уверен, что на этом сон и закончится.

Однако через несколько минут в дверцу было просунуто все, что он заказывал.

— Начать со сметаны, — произнёс повелительно тот же голос.

В этом странном сне Петя выяснил, что заказал многовато, но тот же голос приказал доесть все. Потом Петра потянуло в сон.

Он проснулся, и охранник опять немедленно предложил еду. Тогда только Пётр понял, что это никакой не сон, а самая настоящая явь. Только непонятная и, может быть, страшная. Он стряхнул с себя дрёму и спросил:

— Где я нахожусь?

— Где, где… в звезде! — услышал Пётр ухмыляющийся голос.

— Я серьёзно спрашиваю!

— А то я несерьёзно.

— За что меня задержали? Я хочу знать.

— Будет время, все узнаешь. А сейчас ешь давай, пока кормят.

— Нет, вы сначала доложите своему начальнику, что я требую ясности. Я должен позвонить домой…

— Уже позвонили!

Пётр так и не понял, издевается над ним голос или в самом деле тюремщики позвонили к нему домой. Да, но ведь в тюрьме не кормят пирожными и красной икрой. Хотя как знать, может быть, его поместили в какой-нибудь филиал шведского изолятора. Он сам слышал, что в городе работают шведские приюты, шведские хосписы, может, Швеция и свою тюрьму открыла…

— И все-таки вызовите своего начальника и адвоката.

— Как же, сейчас возьму и вызову! — с той же издевательской интонацией проговорил стражник.

После еды Пётр заснул опять. А когда проснулся, не стал открывать глаза и постарался напрячься и вспомнить, как же он тут оказался. Когда и за что его задержали?

Он поссорился с мамой — это помнилось отчётливо. Выбежал на улицу. Там неожиданно столкнулся с Данилой.

— А я к тебе, хотел в бассейн отвести, — сказал тот и, глупо посмеиваясь, полез обниматься. — Пойдём в бассейн, а? — прошептал он, дыша прямо в ухо. — Там тебе хорошо будет!

Петя постарался увернуться от его объятий и вдруг что-то укололо его в шею. Какая-то иголка была в рукаве у этого Данилы или что-то похожее. Это он помнил. А ещё помнил, как, выскользнув из объятий и трогая уколотое место, выкрикнул:

— Да иди ты! Совсем уже?!

— Ничего, скоро тебе будет хорошо, — ответил, хихикая Данила.

Дальше — все, дальше Пётр не мог вспомнить ничего — до того момента, пока не проснулся здесь. Но ведь как-то его сюда перевезли. Может, даже в наручниках. И какие-то документы обязаны были оформить. Ничего этого в памяти не было.

В СПАСИТЕЛЬНУЮ АНТАЛИЮ

Самолёт в Анталию улетал утром, в двадцать минут седьмого. Григорий Равшанбекович приехал к старому таксидермисту вечером.

— Ты, главное, не теряйся, отец! — говорил он намеренно бодрым голосом. — Осмотрись, а там, с твоими-то руками, найдёшь себе дело. Документы у тебя нормальные. Деньги я через месяц вышлю. Как долетишь, позвони.

Сын завёл будильник и предложил выпить по стопочке.

Тут в дверь к ним и позвонили…

«Дорогой друг!

Позвольте Вас обеспокоить дополнительными сведениями об искомом субъекте…»

Прочитав начало электронного послания, тот, кого в этой жизни звали Николаем, удовлетворённо хмыкнул. «Позвольте Вас обеспокоить»! Изысканная вежливость, которой отличалась сеть в первые годы существования, стала постепенно исчезать после того, как в Интернет хлынула хамоватая толпа юзеров.

«Февральские друзья сообщают ещё один из возможных адресов, по которым можно обнаружить интересующего их человека».

Обычно Николай получал заказы с точно обозначенными координатами, должностями, кличками и списками прегрешений перед Богом и человечеством. И лишь изредка в тексте заказа красовались одни прегрешения да фамилия того, чью земную жизнь требовалось пресечь. Здесь был сходный случай.

Но ситуация осложнилась. Субъект залёг на дно, причём настолько глубоко, что аналитики не могли обнаружить ни одного сигнала о его деятельности. О прошлой его жизни они выдали гору информации, но копаться в ней было не только муторно, а и бесполезно. О том, где искать сейчас и под какой он нынче ходит фамилией, не знал никто. А дата прихода судна «Корона Карибов» приближалась.

Николай отключил ноутбук и, прихватив потёртую сумку, которую таскал на плече, решил, не откладывая, проверить и этот адрес. В сумке среди всяческих мелких приспособлений, например, для вскрытия почти любого замка, лежала коробочка с интеллигентской темно-русой бородкой, париком такого же цвета, очками, гримом.

Стояли относительные тёплые дни, и в открытые лестничные окна влетали запахи прошлогодних прелых листьев и пробуждающейся после таяния снега земли.

На площадке в районе второго этажа роняли что-то тяжёлое: то ли шкаф, то ли диван. Но уже через секунду Николай понял, что там шло побоище. Двое быков избивали молодого мужчину в трусах и майке, который пытался прикрыть седовласого старика.

— Отец, беги, беги! — кричал мужчина.

Пока Николай спускался, быкам удалось сбить с ног молодого и тогда они взялись за старика. Старик сделал неловкую попытку увернуться, но после первого удара стал медленно оседать на пол.

В России с соседями Николаю везло. Где бы он ни останавливался, их жизни обязательно сплеталась с его делами. Так и тут. Нет чтобы робкой тенью «я ничего не вижу и вообще меня тут не проходило» проскочить через опасную площадку, так он остановился и бодро спросил быков:

— Что ещё за Куликово поле?

И мгновенно один из быков, тот, который уложил на пол старика, развернулся и с полоборота врезал чересчур любопытному мужичонке. Удар был нацелен в печень, после чего любопытствующему полагалось также присесть в углу и с полчаса корчиться на недавно вымытой площадке. Но тот, сделав испуганное лицо, отклонился в сторону, и кулак пролетел мимо.