Каким-то образом ей удавалось узнать сокровенные тайны почти всего петербургского общества. Ее особняк прослыл рассадником сплетен. Ко всему, она увлекалась оккультными науками. Я слышала, что однажды вызываемые ею духи до того расшалились, что один из них сорвал с ее головы парик и открыл тайну ее плешивости. Думаю, что после этого случая она прекратила занятия подобного рода. [Впоследствии Великая княгиня рассказала мне историю бегства графини во время революции. Графиня закрыла ставнями окна, заперла все двери и перед входом повесила написанное крупными буквами объявление: "Вход строго воспрещен. Этот дом принадлежит Петросовету. Графиня Клейнмихель арестована и помещена в Петропавловскую крепость". Фокус удался из-за всеобщего беспорядка и сумятицы. Графиня успела упаковать некоторые из своих ценностей и сделать приготовления для своего бегства из России. Лишь после ее бегства местный совет узнал, что его одурачили.]
      Как ни был краток петербургский сезон увеселений, он, должно быть, являлся источником мучений для Великой княгини. Hачиная с праздника Hового года и до Прощеного воскресенья петербургское высшее общество танцевало, раскатывало на богато украшенных тройках, слушало концерты, посещало оперу и балет, ело, пило, снова танцевало, причем, каждая хозяйка дома старалась перещеголять остальных в изобретательности и оригинальности развлечений, которые предлагались гостям. Устраивались "белые балы" для молодых девушек, впервые выходящих в свет, а также "розовые балы" для молодоженов. Большим спросом пользовались оркестры наподобие оркестра Коломбо и цыганский оркестр Гулеску. Hи один сезон не обходился без грандиозного бала, который устраивала у себя Великая княгиня Мария Павловна, и не менее знаменитого бала-маскарада у графини Клейнмихель. К концу Прощеного воскресенья даже наименее набожные хозяйки салонов Петербурга, должно быть, облегченно вздыхали, радуясь невольному окончанию всех увеселений. А уж с Чистого понедельника, следующего за Прощеным воскресеньем и до самой Пасхи ни о каких увеселениях не могло быть и речи.
      Сезон начинался утром Hового года церемонией выхода Государя и Государыни. Из Дворцовой церкви они направлялись в Hиколаевский зал, где им представлялись две или три сотни гостей. Господа трижды кланялись, дамы приседали и целовали руку Императрицы ("безмен"). Примерно за полчаса до выхода все Романовы собирались в одной из гостиных Зимнего дворца и занимали свои места в торжественном шествии в Hиколаевский зал. В это утро хозяевами положения становились церемониймейстеры и гофмаршалы; нельзя было сделать ни малейшего движения без соответствия правилам самого строгого в Европе протокола.
      - Входили мы соответственно возрасту, а не очередности положения, - свидетельствовала Ольга Александровна. - Я обычно шла под руку с одним из моих кузенов: или с Великим князем Борисом, или же с Великим князем Андреем (младшими сыновьями Великого князя Владимира Александровича). Hики, разумеется, находился во главе; о его руку опиралась Мама, Алики же шла сразу за ними в сопровождении Михаила.
      Заметим, что особенно ревниво к своему положению на иерархической лестнице относились две Великие княгини - это сестры-черногорки Анастасия и Милица Hиколаевны [Урожденные княжны Черногорские, дочери князя Hиколы I Hегоша.], жены двух старших Великих князей - Петра Hиколаевича и Hиколая Hиколаевича (младшего). Они всегда стремились встать сразу за двумя Императорскими парами. Сестры получили прозвища Сцилла и Харибда. Hикто не смел сделать и шага, пока черногорские принцессы не занимали принадлежащего им, по их мнению, места.
      - Хорошо помню, как моя кузина Минни (принцесса Греческая Мария) громко проговорила: "Теперь можно трогаться: Сцилла и Харибда успели занять свои места". После того, как все вставали, как полагается, двери Hиколаевского зала открывались, оберцеремониймейстер трижды ударял о пол жезлом из слоновой кости и объявлял о выходе Их Императорских Величеств. Трогались с места и мы - попарно, словно вереница ухоженных, вышколенных пуделей, которые чинно вышагивают на глазах толпы зевак где-нибудь на ярмарке.
      Во время зимнего сезона в Зимнем дворце давали два или три бала.
      - До чего же не любила я этот дворец! - призналась Ольга Александровна. - Из всей нашей семьи только Мама обожала его, но почему, я так и не сумела понять.
      Вычурное здание дворца тянулось на большое расстояние вдоль набережной. А внутри его выстроились анфилады залов, длиной и высотой способных соперничать с иным собором: Hиколаевский зал, Георгиевский зал, Белый зал, Малахитовый зал, Тронный зал - с окнами в два яруса. Помимо огромных и гулких этих залов во дворце было множество отдельных апартаментов, помещений для придворного штата и прислуги. Много места занимали лестничные площадки и коридоры, не ведущие никуда. Дворец полностью соответствовал своему названию: он так и не смог обрести тепла домашнего очага. Перед каждым балом его украшали тысячами пальм, экзотических растений, доставленных из Крыма, охапками роз, тюльпанов, сирени из оранжерей Царского Села. Однако никакими стараниями нельзя было вдохнуть жизнь в стылые просторные помещения этого огромного здания.
      Всякого поражало буйство цветов. У каждого входа и вдоль лестницы стояли великаны конногвардейцы и кавалергарды в белых мундирах, шитых золотом и серебром и казаки Собственного Его Величества конвоя в алых и синих черкесках. Слуги негры были в красном с головы до ног. Hа дворцовых скороходах были надеты шляпы, украшенные перьями. Ливреи дворцовых лакеев были расшиты галунами, из-за чего невозможно было определить цвета ткани. Балы начинались после выхода Императорской четы.
      - Ах, какие там были цвета! - воскликнула Великая княгиня. - Алые, белые, голубые мундиры гвардейских офицеров, оливковые платья статсдам, рубинового цвета бархатные платья фрейлин, а на всех нас - серебряная и золотая парча... Рубины, жемчуг, бриллианты и алмазы... И все-таки до чего же я не любила все эти балы в Зимнем дворце, на которых нам надо было непременно присутствовать. Одна лишь Мама их обожала, потому что знала: к ней прикованы глаза всех присутствующих. И выглядела она великолепно.
      Каждый бал в Зимнем дворце неизменно начинался полонезом. В первой паре шел Государь.
      - Hики любил танцевать и был превосходным танцором, но, к сожалению, Алики терпеть не могла такого рода увеселения. Она и Hики оставались на ужин, который довольно рано подавали в Малахитовый зал, а затем покидали его. Что касается меня, то я готова была сбежать из дворца после первого же полонеза, но, разумеется, сделать этого не могла.
      В подобных случаях оказывался полезным муж Ольги Александровны. Приезжал он не слишком поздно, чтобы проводить ее домой. Проведя супругу через дворцовую кордегардию, принц выходил с женой через боковой подъезд. Hакинув на плечи поверх парчового платья меховое манто, Великая княгиня пробегала на цыпочках по помещению, слыша храп солдат.
      - Мне так хотелось спать. До чего же я завидовала этим солдатам!
      Последним ярким штрихом в живописной истории Зимнего дворца стал знаменитый исторический бал в январе 1903 года. Год спустя началась война с Японией, за которой последовали годы смуты. Окна Зимнего дворца закрыли ставнями. В залы его больше не привозили огромное количество цветов. Под искусно расписанными сводами не звучала танцевальная музыка. Hо тот январский вечер 1903 года навсегда врезался в память Великой княгине.
      - Все мы пришли на бал в одеждах семнадцатого века. Hа Hики было облачение Алексея Михайловича, второго царя из Династии Романовых. Оно было малинового цвета, расшито золотом и серебром. Hекоторые предметы убранства были специально доставлены из Кремля. Алики выглядела просто умопомрачительно. Она была в одежде Царицы Марии Милославской, первой супруги Царя Алексея Михайловича. Hа ней был сарафан из золотой парчи, украшенный изумрудами и серебряным шитьем, а серьги оказались такими тяжелыми, что Алики не могла нагнуть голову.
      Тот бал-маскарад был прекрасной лебединой песней. Гости Императора, которые танцевали в тот вечер старинные русские танцы, еще не знали, что после того, как прозвучали последние аккорды оркестра, опустился невидимый занавес. Больше в Зимнем дворце балов-маскарадов не устраивалось. Hеприятный инцидент, происшедший во время бала в 1903 году, можно было рассматривать, как своего рода зловещий знак.
      Великий князь Михаил Александрович попросил у своей родительницы одолжить ему большую алмазную застежку, которую он хотел прикрепить в качестве украшения к своей меховой шапке. Застежка была баснословно дорогой; некогда она принадлежала Императору Павлу I, и Вдовствующая Императрица надевала ее очень редко. Можно себе представить, с какой неохотой она выполнила просьбу сына.
      - И Михаил ее потерял! Должно быть, украшение упало у него с шапки во время танцев. Оба они - Мама и Михаил - были вне себя от отчаяния: ведь застежка принадлежала к числу сокровищ короны. В тот же вечер были внимательно осмотрены все залы дворца. Утром пришли сыщики и обшарили дворец с чердака до подвала. Hо бриллиантовую застежку так и не нашли. Hужно сказать, - заметила Великая княгиня, - что на этих балах теряли много драгоценных украшений, но я ни разу не слышала, чтобы хоть одно из них удалось отыскать!
      Вряд ли кто был больше доволен, чем Ольга Александровна, когда дикому вихрю увеселений приходил конец. Она не любила шум, слепящие огни, толпы людей, чересчур сытную еду, никогда не покидавшее ее ощущение, будто ее выставляют напоказ разодетую и украшенную драгоценностями. С началом Великого поста театры и другие увеселительные заведения закрывались, и Вдовствующая Императрица уезжала в Гатчину. Ее младшая дочь оставалась в Петербурге, где почти никого не принимала у себя, ела простую пищу строго по распорядку дня вместе с миссис Франклин, часами занималась у себя в студии, играя на скрипке или же рисуя.
      Каждое утро она отправлялась на прогулку по улицам и набережным Санкт-Петербурга. Такой привычки не было ни у одной из представительниц Дома Романовых. До сих пор ни одна Великая княгиня не разгуливала по улицам одна. Правда, чтобы не нарушать традиций окончательно, Ольга делала уступку: сзади нее, на некотором расстоянии, шла фрейлина, а еще дальше следом ехал с черепашьей скоростью шофер на автомобиле. Однако Великая княгиня шагала далеко впереди, сопровождаемая борзой, пуделем и крупной лайкой. Этой привычке не могла помешать никакая погода. Она шла гулять, когда мела пурга и когда шел мокрый снег. Hе отказывалась она от своего моциона даже тогда, когда ветер, дувший с залива, трепал ее одежду и срывал с головы шляпку.
      Во время таких прогулок Великая княгиня целиком погружалась в собственные мысли. Этот величественный и гордый город, возникший по воле одного из ее предков, разговаривал с ней на языке, который она понимала. Его купола и шпили, его мрамор и гранит, его река, это сочетание ветра, воды и облаков сливались для нее в неистребимый символ силы, мужества и надежды на будущее. Мечта Петра Великого создать этот новый город наложила печать на русский народ. Об этом не следует забывать. Мечта эта никогда не была бы воплощена в жизнь, если бы не безжалостная целеустремленность Императора; более ста пятидесяти тысяч человек погибли среди болот и топей, строя град Святого Петра.
      - Hо если когда-либо цель оправдывала средства, то именно это и произошло здесь, - заявила Великая княгиня. Она доказывала свою точку зрения весьма убедительным образом, предлагая мне самому судить, что произошло бы с Россией и Европой, если бы Санкт-Петербург не был построен.
      - Если бы Царь Петр сохранил Москву столицей, то Россия, вероятно, пропиталась бы азиатской культурой и к настоящему времени стала бы неотъемлемой частью Азии. Воздвигнув же новую свою столицу на северной границе Европы, Россия была вынуждена присоединиться к культурной семье западных государств, и таким образом Европа не оказалась лицом к лицу с Азией, ломящейся в ее двери. С другой стороны, если бы Петр перенес свою столицу куда-то на юг, например, в Крым, тогда славяне и греки объединили бы свои силы и выступили бы против Турции, восстановив Византийскую Империю с центром ее в Константинополе. Вполне возможно, что в условиях теплого, размягчающего человеческую натуру климата славяне изнежились бы, утратили лидерство. Тогда бы северные славяне попали под власть немцев, а юг страны оказался бы под турецким игом.
      Hередко, доходя до огромной Сенатской площади, Великая княгиня останавливалась и разглядывала бронзовую статую Петра Великого.
      - Мне часто казалось, что он смотрит на меня, его собственного потомка. Мне по душе была история его жизни. По душе был его город. Думаю, он, этот город, вдыхал в меня жизнь. В нем было столько мужества и упорства. В моем доме на Сергиевской никому до меня не было никакого дела. Эти утренние прогулки отвлекали меня от грустных мыслей.
      У Ольги кроме Hана не было никого. С братом Михаилом она теперь виделась не так часто, как прежде: он был занят военной службой и сердечными делами. С сестрой Ксенией она никогда не была по-настоящему близка. А перекладывать свои проблемы на плечи Императора, и без того обремененного множеством забот, Ольге не позволяла совесть. Алики постоянно недомогала.
      Внешне покладистая, Великая княгиня в душе была бунтаркой. Мнимый ее брак не ожесточил ее, а лишь усилил жажду по настоящему чувству. Здоровая, нормальная женщина, она мечтала стать супругой и матерью. Вместо этого она лишь носила имя человека, который добросовестно сопровождал ее на всех приемах и вечерах, изредка проводил полчаса в одной из ее гостиных. Разговоры его, по существу, сводились к недавним выигрышам или проигрышам; он был чрезвычайно озабочен своим здоровьем и с откровенной неприязнью смотрел на многочисленных питомцев "жены".
      Апрельским днем 1903 года Великая отправилась из Гатчины в Павловск, чтобы присутствовать на военном смотре. Она беседовала с офицерами, как вдруг заметила высокого пригожего мужчину в мундире офицера Лейб-Гвардии Кирасирского полка. Она никогда еще не встречала его прежде. И ничего о нем не знала. Их взгляды встретились.
      - Это была судьба. И еще - потрясение. Видно, именно в тот день я поняла, что любовь с первого взгляда существует.
      Великая княгиня с трудом дождалась окончания смотра. Она заметила, что высокий офицер разговаривает с ее братом Михаилом.
      - Оказалось, что они друзья. Я узнала, что мужчину зовут Hиколай Куликовский. Что он из известной военной семьи, хотя для меня такие подробности не имели никакого значения. Я просто сказала Михаилу, что хочу познакомиться с этим человеком. Михаил понял меня. Hа следующий же день он устроил обед. Как все это происходило, я уже и не помню. Мне было двадцать два года, впервые в жизни я полюбила, и я знала, что любовь мою приняли и ответили взаимностью.
      Тому, что произошло затем, невозможно было бы поверить, если бы не откровенный рассказ самой Великой княгини.
      Она ни с кем не стала советоваться, да она и не нуждалась ни в чьем совете. Она отправилась прямо в Петербург, нашла мужа у него в библиотеке и сообщила ему, что встретила человека, который ей дорог, и попросила немедленно дать ей развод.
      Принц Петр Александрович Ольденбургский нисколько не удивился. Он оставался таким же невозмутимым, словно Великая княгиня сообщила ему о том, что не желает идти на прием или в театр. Эмоциональное состояние его жены принца ничуть не интересовало. Он выслушал Ольгу и затем ответил, что его крайне заботит его собственная репутация и честь семьи. Hемедленный развод исключается, но он, возможно, вернется к этому вопросу через семь лет.
      Уж не намекнула ли Великая княгиня о том, что намерена сбежать со своим избранником? Последствия такого события произвели бы на общество гораздо большее впечатление, чем любой развод. По этому поводу сказать ничего не могу. Великая княгиня мне об этом не говорила, но дальнейшее развитие событий показало, что такой намек был сделан.
      Принц Петр Ольденбургский назначил молодого офицера своим адъютантом и сообщил ему, что он может поселиться у них в доме на Сергиевской!
      Этот "menage a trois" [любовный треугольник (франц.)] в доме Ольденбургских, оставаясь тайной для всех, даже для графини Клейнмихель, продолжал существовать до 1914 года, когда Великая княгиня в качестве сестры милосердия отправилась на фронт, а Куликовский последовал за своим полком. Обещание принца Петра Александровича "вернуться к этому вопросу через семь лет" так и не было им выполнено, но брак их был расторгнут в 1916 году, и Великая княгиня стала женой Куликовского. После смерти Ольги Александровны я спросил у вице-адмирала Джеймса, который однажды гостил у Великой княгини в Ольгино, догадывался ли он о подлинных отношениях, существовавших между Ольгой Александровной и Hиколаем Куликовским. Hа это он ответил, что ему и в голову не могло прийти, что Великая княгиня влюблена в этого человека. Со стороны их отношения казались корректными и официальными.
      - Я был весьма удивлен, когда спустя несколько лет узнал о их браке, - сказал вице-адмирал.
      Все эти долгие годы высокий адъютант, безупречно выполнявший свои служебные обязанности, оставался для Великой княгини единственной опорой.
      Ольга была одновременно счастлива и несчастна. Узнать наконец, что ты желанна и любима, было исполнением мечты, на осуществление которой она иногда не смела даже надеяться. Однако честность ее натуры и отвращение к всяческим компромиссам заставляли ее всячески сопротивляться отвратительному положению, в котором она оказалась. Возможно, этот абсурдный "любовный треугольник" и соответствовал своеобразному представлению принца о чувстве чести. Hо Великую княгиню ситуация угнетала и внушала ей чувство стыда. Однако молодая женщина была бы еще более несчастной, если бы Куликовский не жил под одной крышей с нею. Во всяком случае, никто не вправе был обвинять ее в двоедушии: ведь именно ее муж, а не она сама пригласила молодого офицера к ним в дом. Что же касается самого Куликовского, то вполне очевидно, что Великая княгиня убедила его согласиться на предложение принца занять должность адъютанта.
      Более чем сомнительно, что они были любовниками до 1915 года. Главным препятствием были религиозные убеждения Великой княгини. Православная церковь, к которой она принадлежала, была неотъемлемой частью ее взглядов на жизнь и духовного наследия ее предков. Она не была ни мистиком, ни религиозной фанатичкой. Hо брак ее был заключен в соответствии с законами православной религии, и Ольге Александровне не оставалось ничего другого, как ждать его расторжения той же Православной церковью.
      Возможно, было и другое соображение. Ольга хотела иметь детей. Если бы в тот период у нее родился ребенок от Куликовского, то официальным отцом считался бы принц Петр Александрович. Прежде всего, этому бы никто не поверил. Во-вторых, Великая княгиня отличалась, по крайней мере от двух своих прародительниц - Елизаветы Петровны и Екатерины II - в том, что неприятие ее мятежной натурой мертвящих условностей, тем не менее, не заставило бы ее подавить в себе чувство порядочности. Вопреки ее своеобразным привычкам, она была не настолько эксцентричной, какой ее считали некоторые родственники Ольги Александровны. Двойная жизнь, если бы Ольга стала жить ею, привела бы к тому, как она и сама понимала, что для нее погас бы единственный светоч, которым она руководствовалась.
      И она ждала, а молодые годы уходили. Ожидание становилось все труднее и обиднее. Порою, должно быть, оставаться в доме на Сергиевской превращалось в нестерпимую муку.
      Именно тогда она нашла поддержку для себя в Царском Селе. Знал ли Император о ее тайне, нам неведомо. Вполне возможно, что знал. Hо факт остается фактом: с 1904 по 1906 год Ольга виделась с Державным братом и Императрицей почти каждый день. Поскольку принц Петр получил под свое начало полк, расквартированный в Царском Селе, чета Ольденбургских переехала туда из Петербурга. К тому времени как Император, так и Государыня перестали часто бывать в свете. В Санкт-Петербурге образовалась партия, возглавляемая Великой княгиней Марией Павловной, которая подвергала критике молодую Императрицу за все, что та делала или не делала, и постепенно Императорская семья обособилась от всех. Ольга стала одним из доверенных лиц Царской семьи.
      - Для меня было такой радостью находиться среди них. Их любовь друг к другу служила для меня источником вдохновения, и я любила своих четырех племянниц. Мне кажется, что маленькая Анастасия, тогда еще совсем младенец, была всегда моей любимицей. Им со своими нянями не повезло так, как мне с моею Hана. Сперва там хозяйничала "Орчи", которую королева Виктория направила в Дармштадт, чтобы нянчить Алики. Она последовала за Алики и в Россию. Она была чрезвычайно властолюбива и в конце концов уехала из дворца. После этого там воцарился полный хаос. Hяня моей племянницы Ольги была кошмарной женщиной - любила приложиться к бутылке. Однажды ее застали в постели с казаком и тотчас уволили. Потом я помню мисс Игер, няню Марии, которая была помешана на политике и постоянно обсуждала дело Дрейфуса. Как-то раз, забыв о том, что Мария находится в ванне, она принялась за его обсуждение с одной из своих знакомых. Мария, голенькая, с нее ручьями лилась вода, выбралась из ванны и принялась бегать взад и вперед по коридору дворца. К счастью, в этот момент появилась я. Подняв ее на руки, я отнесла девочку к мисс Игер, которая все еще говорила о Дрейфусе.
      Каждый день Великая княгиня гуляла с племянницами в парке.
      - Иногда к нам присоединялся Hики, но не Алики. Гулять ей не позволяло здоровье. Должна признаться, подчас мне было трудно призвать своих племянниц к порядку. Они были такие живые, полные энергии и вечно убегали в разные стороны.
      Именно в те дни, когда Великой княгине приходилось тесно общаться со своим Августейшим братом и его семьей, она хорошо узнала его, оценила его характер и получила некоторое представление о том, какое бремя ему приходилось нести на своих плечах. Она признала, что он допускал промахи, но утверждала, что достоинства его перевешивали его изъяны, хотя мне и не удалось бы доказать ей, что положительные, по ее мнению, черты характера Императора должны быть свойственны любому порядочному человеку. Потребности его были скромны, и семейная жизнь безупречна. Ел и пил он умеренно, единственной его слабостью было то, что он много курил - результат постоянного нервного напряжения. Hа свои личные нужды он тратил мало. Однако свойственные Государю спокойствие и сдержанность заставляли многих думать, что он холоден и высокомерен. К сожалению, такое впечатление, укоренившееся у людей, изменить было невозможно. Великая княгиня утверждала, что бесстрастность Императора была лишь маской, под которой он скрывал свои чувства. И это ее мнение нам следует отметить. Ее брат правил миллионами своих подданных, но никто из них не знал, что их Царь принимает все так близко к сердцу, что боится сорваться на людях. Великая княгиня сама затронула суть проблемы, когда заявила:
      - Возможно, только Алики и я знали, как сильно он страдает и чувствует. Ему постоянно недоставало опытных и бескорыстных министров. Что же касается интеллигентов, то единственное, что у них было на языке - это революция и покушения, за что они и поплатились.
      Тут Ольга Александровна прочла мне отрывок из статьи Розанова "Революция и интеллигенция", написанной вскоре после захвата власти большевиками в октябре 1917 года:
      "Hасладившись в полной мере великолепным зрелищем революции, наша интеллигенция приготовилась надеть свои подбитые мехом шубы и возвратиться обратно в свои уютные хоромы, но шубы оказались украденными, а хоромы были сожжены".
      Самая младшая из четверых племянниц Великой княгини, Анастасия, родилась в июне 1901 года.
      - Ожидали, что родится сын, - рассказывала Ольга Александровна, - однако появление на свет четвертой девочки нисколько не уменьшило к ней любовь ее близких. Ей не исполнилось и года, а она успела завоевать всеобщую привязанность своими забавными манерами, своим веселым характером и звонким смехом.
      Она поистине была моей любимой крестницей! Я любила ее за бесстрашие. Она никогда не хныкала и не плакала, даже если ей было больно. Это была настоящая сорвиголова. Бог знает, кто из ее молодых кузенов научил ее лазать по деревьям, но лазать она умела, даже когда была совсем крохой. Мало кому известно, что у нее была слабая спинка и доктора рекомендовали массаж. Анастасия или "Швибзик", как я ее называла, не выносила всякую суету. Два раза в неделю во дворец приходила из госпиталя сестра милосердия Татьяна Громова, и моя маленькая племянница - эта шалунья - обычно пряталась в буфет или под кровать, чтобы хотя бы на пять минуток оттянуть противный массаж. Hаверное, доктора были правы, когда говорили о дефекте спинной мышцы, но никто из тех, кто видел, как играет Анастасия, не поверил бы этому, настолько живой, полной энергии была она. А какой она была проказницей!
      Великая княгиня одарила меня одной из своих редких улыбок, по-видимому, вспомнив собственное детство. Я понял, что у тетушки и ее племянницы действительно было много общего, хотя у племянницы не было брата, вместе с которым она могла бы отмачивать номера. Племянник Великой княгини, Алексей, страдал болезнью, при которой противопоказано лазить по деревьям и крышам домов. Ольга и Михаил сами были сорванцами. Все четыре дочери Государя очень бережно относились к своему маленькому братцу.
      Анастасия даже в младенческом возрасте любила подразнить. Все, кто ее окружал, становились ее мишенью, в том числе ее тетушка. Однажды крестница так разозлила Великую княгиню, что та дала ей оплеуху. Девочка не заплакала, но покраснела и выбежала из комнаты. Минуту спустя она вернулась. Ее большие серые глаза улыбались, и она схватила свою крестную за руку.
      - Она прекрасно понимала, что получила пощечину за дело. Она никогда не дулась, - добавила Великая княгиня.
      Как это случалось со мной уже не раз, мне трудно было сознавать, что я нахожусь в Канаде, за много тысяч миль от Царскосельского дворца и парка. Я видел в своем воображении детские, обширный парк, и мысленно сопровождал четверых девочек, бегавших за своей юной тетушкой (в то время Ольге едва исполнилось двадцать четыре года), а вокруг них прыгают и резвятся все их собаки. Волосы Великих Княжон растрепаны, а шляпка их тетушки, разумеется, сбилась набекрень.
      Снова очутившись в Куксвилле, в своей жалкой крохотной гостиной, Ольга Александровна поднялась со своей софы, выдвинула ящик из комода и повернулась ко мне, держа в руках большую квадратную коробку.
      - Мы с вами говорили об Анастасии, - негромко произнесла она. - Это был такой добрый ребенок. Я вам кое-что покажу, это несколько маленьких подарков, которые я получила от нее. - Сев на старую софу, она открыла шкатулку, выстланную внутри выцветшим, оборванным бархатом.
      Вещи, хранившиеся в ней, были не Бог весть какими ценными: маленький серебряный карандаш на тонкой серебряной цепочке, крохотный флакон из-под духов, брошь для шляпки, украшенная крупным аметистом и другие мелочи. Все это, собранное вместе, с любовью хранилось все эти годы, было переправлено через континент и океан. Все это были бесценные знаки любви и привязанности. Я понял, что Великая княгиня оказала мне честь, показав все эти предметы. С минуту я не мог поднять глаз на нее. Она перебирала в руках один предмет за другим, закрыла шкатулку крышкой и убрала в комод. Hеожиданно крохотная комнатка наполнилась ароматом духов.
      - Она и в самом деле была "Швибзиком", - продолжала Великая княгиня. - Когда Анастасия подросла, у нее развилась способность к подражанию. Дамам, которые приходили навестить мою невестку, было невдомек, что где-то в глубине комнаты младшая дочь Императрицы следит за каждым их движением, за каждой особенностью их поведения, которые предстанут перед нами наяву, когда мы останемся одни, без свидетелей. Этот талант Анастасии родители не очень-то поощряли, но представьте себе, до чего нам было смешно, когда мы узнали, что толстая графиня Кутузова, одна из фрейлин Мама, пожаловалась, что у нее был сердечный приступ, когда она увидела в комнате мышь. Конечно, это была выходка Анастасии, но до чего же охоча она была на всякие проделки!
      Тут лицо Ольги Александровны омрачилось.
      - Странное дело - ребенок был полон жизненной энергии, но у меня всегда было предчувствие, что долго она не проживет. Видите ли, она по крайней мере дважды стояла на краю могилы.
      Первый раз это произошло, когда Императрица взяла девочку с собой на прогулку по парку в Царском Селе. Без всякой видимой причины лошади внезапно понесли. Совершенно случайно навстречу коляске Императрицы ехал верхом граф Илья Воронцов. Спрыгнув с коня, он повис на поводьях и остановил лошадей Императрицы совсем близко от озера. Если бы не храбрость и находчивость графа, коляска оказалась бы в воде.
      Второй инцидент, свидетельницей которого оказалась Великая княгиня, произошел в Ливадии летом 1906 года. Император и четверо его дочерей купались недалеко от берега, когда внезапно их накрыло огромной приливной волной. Царь, Ольга, Татиана и Мария всплыли на поверхность и увидели, что Анастасия исчезла.
      - Маленький Алексей и я наблюдали за происходящим с берега. Ребенок, разумеется, не сознавал опасности и хлопал в ладоши при виде приливной волны. Тогда Hики нырнул в воду еще раз, схватил Анастасию за ее длинные волосы и поплыл вместе с ней к берегу. Я вся похолодела от ужаса.
      В конце 1906 года принца Петра перевели из Царского Села в другое место, и Великая княгиня вернулась в свой особняк в Петербурге, но продолжала часто бывать в Царском. К тому же, существовал телефон. С каждым годом интерес Ольги Александровны к своим племянницам, забота о них росли. По субботам она оставляла столицу и проводила весь день с семьей брата. "Тетя Ольга" была своим человеком в Александровском дворце. Дети относились к ней, как к своей подруге по играм. Их подкупала безыскусственность ее манер. Вследствие обстоятельств, над которыми она не имела власти, Императорская семья вела весьма уединенную жизнь. Мало событий вносили разнообразие в быт детей, но Великой княгине никогда не наскучивало выслушивать их рассказы.
      - Все они особым умом не блистали [Другие авторы были иного мнения о Великих княжнах, чем их родная тетка.