Минуты две-три рассматриваем массивный темно-серый дом канцелярии. Все стекла выбиты, большинство окон заложено кирпичом, мешками с землей и превращено в амбразуры. Из многих безжизненно торчат стволы пулеметов, пушек и горшковидные головки фаустпатронов. Стены от пуль и снарядов точно после оспы. Правый с фасада угол отбит, и в брешь из комнаты глядит продырявленный портрет Гитлера. Балкон, с которого фюрер когда-то выступал с речами перед одураченными берлинцами, помят. Все здание покрыто пылью и копотью.

В этом доме находилась ставка Гитлера, партийные и государственные учреждения фашистской Германии. Поэтому здесь и происходили самые упорные, кровопролитные бои. Здесь была самая сильная оборона рейха. Здесь враг действительно сопротивлялся насмерть.

Наше внимание привлекли массивные колонны. Сквозь них виднелись тяжелые дубовые двери. Мы на-лравились к ним. Где-то в здании раздалось два выстрела. Проходившие мимо нас солдаты с носилками, видно из похоронной команды, зло выругались:

— Гады! Не все еще, видно, выкурены.

Петя Полоз, вынимая пистолет, предлагает идти в канцелярию.

Отворив тяжелые массивные дубовые двери, мы с оглядкой вступили в огромный вестибюль. Глаза после солнечной улицы сразу в затмении ничего не могли разглядеть, но зато обоняние остро восприняло запах крови и спиртного. Через полминуты, когда глаза привыкли, мы застыли от неожиданности. На полу при полном параде валялись в лужах крови и вина фашистские генералы и офицеры. Среди них много женщин в мундирах эсэсовок, одна голая. Кругом валяются автоматы, фаустпатроны, пустые и нераскупоренные бутылки разных вин. Здесь советское и французское шампанское, коньяки со звездочками и без звездочек, масса разных закусок. Потом нам стало известно, что по приказу Гитлера в имперскую канцелярию специально для разгула была доставлена по воздуху группа молодых эсэсовок. Более пятисот гитлеровцев в пьянке и разврате топили свой страх перед неотвратимой расплатой. Какое ужасное ничтожество! Но на этом ничтожестве пепел пожарищ всей Европы, кровь миллионов людей, слезы вдов и сирот. Народы теперь должны помнить, что обреченные историей классы в своей борьбе за существование не знают предела злодеяниям.

Ходим по коридорам, кабинетам имперской канцелярии. Всюду беспорядок, какой бывает на войне при поспешном бегстве противника, знающего, что ему больше сюда не вернуться никогда. За одной дверью раздаются голоса. Рывком распахиваю ее. Там двое наших офицеров ведут допрос эсэсовки, сидящей на кровати.

— Видимо, секретарь самого Гитлера, — говорит капитан, ведущий допрос. — Хотела скрыться. Отстреливалась. Я ее вытащил из-под кровати в спальне Гитлера.

— А сам Гитлер где? — спрашиваю я.

— Вот она говорит, — капитан ссылается на немку, — застрелился и сейчас валяется где-то во дворе. Но я лично не видел. Геббельса видел.

Капитан знал немецкий язык, и мы расспрашиваем эсэсовку про Гитлера. Она охотно рассказывает. Днем 30 апреля Гитлер пустил себе пулю в рот, а его любовница Ева Браун отравилась. Их трупы сожгли во дворе канцелярии.

Впоследствии в Западной Германии вышла книга «Я сжег Гитлера». Ее написал бывший начальник автопарка имперской канцелярии и личный шофер Гитлера Э. Кемпке, принимавший участие в сожжении трупа фюрера. Его описаний схоже с показаниями этой эсэсовки.

Спустились в подземелье. Два этажа — рабочие кабинеты, третий — склады. Подземелье укрыто от поверхности многометровой толщей железобетона. Длинные коридоры с толстыми металлическими, как у сейфов, дверьми и глухие отсеки — комнаты. Темно. Ходим с фонариками. В отсеках много трупов мужчин и женщин. Трупы в постелях, за столами, на диванах, и тут же вина и закуски. По всему видно, что большинстов — самоубийцы. Они последовали примеру своего фюрера. Куда конь с копытом, туда и рак с клешней.

Склады. Огромные запасы продовольствия, вещевого имущества, оружия и даже целые нераспакованные ящики с орденами. Особенно много винных отсеков. При бое в подземелье они сильно пострадали, и местами по коридору наши сапоги по щиколотку погружались в лужи разлившегося вина. Да, нацисты долго здесь собирались сидеть и кутить, но вся их столица с баррикадами, завалами и бункерами не продержалась и двух недель.

Более двух часов ходили в подземелье. От духоты, сырости и зловония у нас отяжелели головы, и мы поспешили выйти.

На улицах из-под развалин начали выползать берлинцы и, робко озираясь, делали шаги в наступившей мирной тишине.

Мы снова оглядели имперскую канцелярию, парк Тиргартен, взглянули на рейхстаг, на разрушенный Берлин, на поверженную хищную птицу, валявшуюся на асфальте. Двенадцать лет и четыре месяца она парила над Европой. Рейх, созданный огнем, железом и кровью, захлебнулся железом, кровью, развратом и сгорел со всеми потрохами.

С падением Берлина новое фашистское «правительство Деница» не капитулировало. Советская Армия продолжала бои. И вот наконец наступил долгожданный день.

8 мая, налетавшись на прикрытие войск 1-го Украинского фронта, пришедшего на помощь восставшей Праге, мы крепко спали. Нас разбудила стрельба на улице, особенно сильная в районе аэродрома.

Отдельные группки разбитых фашистских армий скрывались в лесах. Мы подумали, что, возможно, какой-то из таких отрядов и произвел нападение на аэродром. Быстро оделись, вышли из дома. В это время часовой выпустил длинную очередь из автомата.

— Вы что стреляете? — спросил его Ткаченко.

— Все стреляют, товарищ командир, и я стреляю. — В голосе часового радость.

Вблизи нашего дома находился узел связи. Пошли туда. Часовой, охранявший связистов, встретил нас очередью из автомата в небо.

— Зачем народ пугать? — спросили мы.

— Я, товарищи командиры, не пугаю, а пуляю.

— Зачем?

— Все пуляют, и я пуляю. Не могу же я не пулять! — Даже в темноте было видно ликующее лицо часового. Не спрашивая его больше ни о чем, пошли к связистам. Они зазвонили во все телефоны, но никто не отвечал.

— Удивляемся, почему все молчат? — спокойно ответили связисты. Потом из одной трубки, словно из репродуктора, полились ликующие слова: Мир! Мир же! Победа!..

— Ура! — закричали все. И мы, выйдя на улицу, тоже из своих пистолетов разрядили в небо по обойме. А стрельба все нарастала. Заговорили пулеметы, разрезая ночь огненными струями трассирующих пуль. Вскоре вступила в работу зенитная артиллерия, разукрашивая небо всевозможными фейерверками. Стреляли всё, кто имел оружие. Пушки, пулеметы, автоматы… Эти средства смерти превратились в своеобразные музыкальные инструменты и, слившись в один оркестр, теперь в полный голос играли гимн победы, извещая человечество о мире. Земля и небо от грохота содрогались и сияли. Ночь отступала, стало светло, как днем.

Перед зарей гул победы достиг наивысшего накала. С рассветом он начал спадать, и, как только блеснуло солнце, на земле наступила тишина. Торжественная и счастливая тишина! В эту минуту невольно вспомнились погибшие товарищи. Они, точно семена надежды, легли в землю. Мертвые служат живым. Человечество никогда не забудет тех, кто жизнь жизнью защитил. Теперь наш долг, долг живых перед мертвыми и потомками, предотвратить новую мировую войну, чтобы всегда было так же тихо, солнечно и радостно, как в это утро 9 мая 1945 года.

1966 — 1970 гг.

Примечания