Онни кивнула и, припечатав сиглайзер к виску, осторожно убрала руку. Тот, естественно, остался на месте. Прибор был настроен на индивидуальное пользование, лично для меня, поэтому, пока он находился на любом носителе, я тоже слышал музыку. Мне же пришлось и управлять им на расстоянии, так как спутница управления не знала, а объяснять было слишком долго и сложно. Да и межшрифта, на котором были заполнены строчки меню, она не знала. И я развернул стереому Валигаса перед мысленным взором женщины, внимательно наблюдая за ее реакцией.
Ей понадобилась какая-то доля секунды, чтобы вспомнить часть своего далекого прошлого. Внешне в ней почти ничего не изменилось, самообладание этой женщины было поистине железным, но внутри ее эмоции наконец словно прорвало. О Небо, чего там только не было! Страх, отчаяние, ненависть к убийце Валигаса, мятущиеся отголоски забытой влюбленности в своего бывшего подопечного, чувство беспомощности и застарелой вины за то, что не смогла его уберечь…
Я поспешно погасил стереому и запустил ранее отобранную глобулу, – композиция длилась около двадцати минут, и я дал «неистребимой» возможность успокоиться. Первые же аккорды песни Сароны заставили Онни Бельт забыть о делах давно минувших лет. Она была изумлена до глубины души. Просто не могла поверить, что слышит музыку из этой маленькой штучки. И какую музыку! Уж я – то знал. Оставил ее в покое и занялся собственными мыслями.
Я никак не ожидал такого результата от показа стереомы. Странная штука – судьба… Четырнадцать лет назад Онни Бельт везла человека, чужака из иного мира, на верную смерть в Кругу Причастия и умудрилась в него влюбиться… А если бы они все-таки добрались до места назначения? Остановила бы она Валигаса, нарушив волю Наместника? Или позволила бы ему сделать последний смертельный шаг – в Круг? Сейчас, сопровождая меня, она не испытывала сомнений – сказался жизненный опыт, изменивший взгляд на вещи, – но тогда, когда ей было всего двадцать и душа еще не была чужда романтики… Наверное, для нее было даже лучше, что ситуация разрешилась именно так. Не пришлось принимать решения, которое могло круто изменить ее жизнь… Возможно, именно с тех самых пор в душе дружинницы что-то перегорело вместе с девичьей влюбленностью, наградив нынешней бесстрастностью… Ладно, я не психолог, нет смысла гадать.
Дорога неслась под копыта, а я рассеянно смотрел вперед, прислушиваясь к звучащему в такт мыслям ритму глобулы Сароны и в который раз решая про себя щепетильный вопрос… Может быть, не совсем этично с моей стороны читать чужую историю жизни с эмлота со всеми глубоко хранимыми тайнами и личными переживаниями, но ведь и они здесь не собирались со мной церемониться. В чужом мире все средства хороши, а излишняя деликатность мало кому помогла сохранить жизнь… Силы Зла, кажется, я стат испытывать чувство вины за то, что разбудил в спутнице столь печальные воспоминания…
Что-то меня отвлекло от самокопания.
Нечто двигалось среди леса параллельно нам по обе стороны дороги. Сверхчувственно настроенное восприятие, мгновенно среагировав на уловленную опасность, развернулось сканирующим паутинным экраном-сетью во всей полноте, накрыв участок местности около километра в диаметре. Спустя какие-то доли секунды я уже обладал необходимой информацией. Множество отдельных живых особей, десятков пять. Какое-то хищное зверье, решившее выяснить, годимся ли мы им в качестве добычи. Судя по ощущениям, весьма голодное зверье.
Злыдень возбужденно тряхнул ушами, громко, с подвыванием, фыркнул, словно желая сбросить надоедливые поводья, снова повернул голову, уставившись на меня блестящим черным глазом, на этот раз – требовательно и азартно. Ему хотелось драки. Этот здоровенный черный парень ничего не боялся, жажда убийства его просто переполняла. Ему нужен был враг. И этот враг наконец появился в лесных окрестностях после долгих часов скучной скачки. Нет уж, парень, меня подобные сопровождающие тоже не устраивали, но я приму свои собственные меры. Надо сказать, что за свою жизнь я повидал немало разных страшилищ: чего стоит хотя бы лорк, хищник, до сих пор живущий в таком цивилизованном мире, как Нова-2, – свирепое, могучее создание, сплошь состоящее из клыков, когтей и панцирной кожи, взрослая особь которого способна разорвать бронированную машину. Цивилизация оттеснила этих зверюг в глубь дремучих лесов планеты, но так и не смогла уничтожить полностью даже спустя три столетия тотального истребления. Я мысленно воссоздал этот образ у себя в голове в цвете, придал твари рост, вдвое превышающий рост моего чарса, добавил адское чувство голода, нестерпимое желание поохотиться и способность к всеядности, а затем послал этот жуткий образ по ментальной паутине.
Сработало, да еще как.
Местное зверье, решившее сопровождать нас в качестве почетного эскорта, бросилось врассыпную. На всякий случай я отследил их продвижение до границ сканирующей сети и, как оказалось, не зря. Несмотря на внушенный ужас, звери не покинули нас совсем, просто держались теперь на почтительном расстоянии. Вероятно, эта местность служила им привычными охотничьими угодьями, и они не желали так просто сдаваться. Что ж, пока они не будут приближаться, меня это устроит.
Двадцать минут, отпущенные на глобулу Сароны, давно прошли, и когда я вернулся на волну сиглайзера, то меня ждал сюрприз. Здесь следует кое-то пояснить. Дело в том, что сиглайзер можно подстраивать под настроение и без программного меню, для этого лишь надо знать об этом. Пожелаешь – и аппарат займется подбором мелодии самостоятельно. Дружинница знать этого не могла, но вслед за отзвучавшей Сароной теперь звучала одна из глобул Шоларса – «Песнь Фанриетты, история о потерянной любви» (мощная композиция, глубоко воздействующая на подсознание). Музыка глобул заставляет переживать так, как если бы эта история случилась именно с вами, вдобавок глобулы Шоларса сопровождаются особенно яркими картинами происходящих событий и развивающихся взаимоотношений главных героев композиции. Я удивленно покосился на сотницу, но не стал ей мешать. Похоже, вошла во вкус. Как бы она ни пряталась за своим безразличием, тема любви ее все-таки волновала. Как и всякую нормальную женщину.
Так мы и неслись некоторое время среди утреннего, пропахшего тишиной леса, внося разлад в лесной покой грохотом копыт, пока я не почувствовал, что в нашем маленьком отряде не все ладно.
Эмоции эрсеркерши вдруг словно сорвались с цепи. Закружились в причудливом хороводе снежной метели, замерли фотосрезом, стеклянисто оплыли. Ею целиком завладело потрясение, навалилось на нее, как многотонный камень, и я ощутил, как сминается ее воля, словно мягкий воск, как темнеет разум, словно костер, заливаемый сильным холодным дождем.
Я резко повернулся. Взгляд Онни остекленел, по щекам текли слезы. Грудь судорожно вздымалась, словно ей не хватало воздуха. Я наклонился, хотел сорвать сиглайзер, но в последний момент передумал. Столь резкий переход никуда не годился. Я поступил иначе – сделал
свойзаказ. Расслабляющее, успокаивающее
темпа.Глобула для глубокой медитации. Десять минут.
Через некоторое время заострившиеся от внутреннего напряжения черты лица Онни Бельт смягчились, испытанное потрясение, сгустившееся в душе черным давящим комком, начало постепенно рассасываться. А когда
темпазакончилось, я запустил боевой марш Скорпионов, наемников с Сонгердана. Взбадривает весьма неплохо, по себе знаю…
Так и произошло. Взгляд женщины прояснился, слезы высохли. Она целиком пришла в себя и какое-то время рассеянно смотрела перед собой на несущуюся под копыта дорогу, уже адекватно реагируя на реальность. Я отвернулся, не желая ей мешать в эту минуту. Щит равнодушия смело с ее души, словно его и не было, он остался только на лице. Но ее спокойное лицо не могло меня обмануть. Я чувствовал ее неловкость и стыд за проявленную передо мной слабость, свойственную женщине, – и не спешил со словами утешения, понимая, что сделаю только хуже. Наконец «неистребимая» повернулась ко мне, задумчиво взглянула, молча сняла сиглайзер с виска и передала мне.
Верховые звери несли нас дальше, не интересуясь нашими проблемами. Я не лез к ней с вопросами, а она не торопилась делиться впечатлениями. Я и так знал, что ей понравилось общаться с сиглайзером, но она все еще была сильно напугана и уже не очень-то и рада, что согласилась на этот эксперимент. Я немного перестарался, предоставив сиглайзер неподготовленному и непосвященному человеку, но я не мог предугадать, что она сумеет сделать заказ под настроение. И еще я чувствовал, что мой аппарат произвел на нее сильное впечатление. В любом случае, ее пробудившаяся от спячки эмоциональность нравилась мне больше, чем то показное равнодушие, с которым она сопровождала меня от самого Сияющего. Сиглайзер привычно устроился на моем виске, но я не торопился копаться в полученном слепке с мозга Онни, пока система не закончит информационную адаптацию. Да и вторгаться в глубоко личное мне показалось сейчас несколько… неэтичным, преждевременным. Злоклятая щепетильность опять подняла голову. Ничего, главное, что память Онни у меня была и картину гибели Валигаса я еще просмотреть успею…
Почувствовал всплеск внимания со стороны эрсеркерши, я безотчетно повернул голову. Теперь она смотрела на меня совсем по-другому – пристально, оценивающе, задумчиво. Мягче. От былого равнодушия не осталось и следа. Ее неожиданный вопрос застал меня врасплох:
– Ты любил когда-нибудь? По-настоящему?
Глубоко же я ее задел, если она решилась спросить об этом меня, не просто постороннего, чужого ей человека, а чужака из совсем другого мира. Я не стал ломаться, придумывая ответ. Просто кивнул:
– Да. Я и сейчас… еще люблю. Наверное.
– Почему же ты оставил ее?
Я ответил прежде, чем сообразил, что же она сказала:
– Она оставила меня раньше… Постой, как ты догадалась?
– Обычно в наш мир попадают те, кто не имеет привязанностей в своем.
– Интересная мысль…
– Она погибла?
Я внезапно разозлился. Не люблю, когда кто-либо касается этой наболевшей темы. Но сдержался, ответил спокойно:
– Просто ушла… давай поговорим о чем-нибудь другом.
– Ты знал Остина Валигаса? Ты был его другом?
– Нет, я никогда не видел его лично. Я знаю его отца.
– Он и просил тебя его отыскать?
– Да.
– Как же тебе удалось… Я хочу сказать, что в наш мир люди из-за Сферы попадают только случайно…
– Долго объяснять. Извини. Лучше скажи, как тебе музыка сиглайзера.
– Эта музыка не для нашего мира, – задумчиво проговорила Онни. – Такая музыка способна убивать и исцелять. Я была не готова к чему-то подобному… Я забыла, кто я такая и где нахожусь, а это опасно.
Глубокомысленное замечание.
– В чем-то ты права, музыка сильная. Но в моем мире такая музыка привычна…
– Лысуны! – вдруг резко крикнула сотница, встрепенувшись, словно гончая, почуявшая дичь. – Надо прибавить ходу, эти твари могут доставить нам множество неприятностей!
Шпоры эрсеркерши с силой впились в чешуйчатые бока дракха, и тот рывком вырвался на полкорпуса вперед. Злыдень с горловым ворчанием тут же сократил разрыв, причем без моего вмешательства. В звере взыграло чувство соперничества. Я снова обострил ментальный слух. Те же самые звери, которых я пуганул раньше, решились-таки подойти ближе, хотя и не так близко, как в первый раз. Ты полна неожиданностей, женщина-воин. С дороги невозможно разглядеть зверей в глубине леса, до их стаи не меньше двухсот метров, выходит, у тебя есть определенное ментальное чутье, сходное с моим. Чутье эрсеркера?
Я вновь сотворил усиленный образ лорка и напустил его на преследователей, красочно и подробно представив, как ловлю одного из них и одним движением жутких когтистых лап разрываю надвое. Из леса донесся вой ужаса. Стая бросилась прочь, удаляясь с поистине феноменальной скоростью для бега по пересеченной местности с препятствиями, а я еще и наподдал им вслед, расширив скан-сеть до трехкилометрового диаметра.
– Как ты это сделал?! – вскрикнула женщина, хватаясь одной рукой за эфес меча и рывком выдвигая лезвие на ширину ладони. – Как ты вызвал эту жуткую тварь?
О Небо, она почувствовала! Мое уважения к ее способностям многократно возросло… Скорее всего, первый раз моего «страшилу» ей помешала ощутить музыка сиглайзера, теперь же ее восприятие было открыто.
– Я лишь представил… – Я пожал плечами, внутренне посмеиваясь. – Такие звери водятся в моем мире.
Онни Бельт с лязгом задвинула меч обратно и мрачно бросила:
– Я рада, что не живу в твоем мире.
Причем сказано это было таким тоном, что мне впору было оскорбиться за свой мир, но тут я
уловилеще кое-что, и мне стало не до обид. У нас появились новые преследователи, только что возникшие на границе действия скан-сети. Я еще немного расширил ее пределы и проанализировал ощущения, сравнивая их с эталоном, полученным ранее при встрече с ловчим магом Драхубом.
Точно.
За нами, примерно в трех километрах, бешено несся довольно большой отряд дал-роктов. Причем они постепенно нагоняли, ведь у каждого из них был такой же чарс, как и подо мной, – боевые собратья Злыдня. А впереди них, словно вздернутое в атакующую позицию копье, неслась жгучая иссушающая злоба. Адресованная лично мне.
13. Застава
Утро выдалось очень холодным.
Ежась под вилсиговым кожухом, Йевелд приподнялся на лежаке, сонно оглядывая полутемное помещение караулки. Из чаши эхолова доносилась множественная ритмичная дробь, пока тихая, но постепенно нарастающая, которая и потревожила его чуткий сон. Кого это несло в такую рань, Тьма их забодай? Не дают отдохнуть нормальному человеку. Впрочем, сам виноват. Заигрался с напарником в чашечки до середины ночи, вот теперь и глаза продрать не может.
Йевелд накинул кожух на плечи и зашнуровал на груди, затем пристегнул оружейный пояс с мечом. Места здесь были неспокойные, совсем под боком – граница владений дал-роктов, и хотя те много лет уже не беспокоили земли Хааскана, но береженого Свет Истинный бережет. Да и лысуны, любители человечинки, постоянно в округе шастают, эти мерзкие твари только острую сталь и уважают.
На соседнем лежаке заворочался напарник, высунул из-под кожуха патлатую голову и хрипло пробормотал в рыжую спутанную бороду, скрывавшую лицо едва не до бровей:
– Обоз, что ли?
– Тебе бы только о жратве думать, Крашен. Уши раскрой. Несутся во весь опор, словно Вестники у них на хвосте висят. Как бы не гонец самого светлейшего, этот ждать долго не будет, сразу по шее съездит за нерасторопность.
Крашен выпростал из-под кожуха руку и озадаченно почесал в затылке.
– Амулет у нас последний.
– Знаю. Что это они последнее время заладили только в одну сторону ездить – к нубесам, поперетаскали все амулеты. Придется сгонять на ту сторону Карбеса, забрать лишние.
– Дракха сначала накорми.
– Хорошо лежа на боку командовать, – беззлобно проворчал Йевелд, натягивая сапоги. Крашена он уважал, тот служил без малого пятнадцать лет и успел поучаствовать в десятке крупных боевых стычек, не считая мелких. – Встал бы да накормил.
– Твоя очередь.
– Знаю, – вздохнул Йевелд.
Напарник повернулся на другой бок и мгновенно уснул – с лежака донесся негромкий храп. За это Йевелд тоже его уважал – некоторые вояки, с которыми уже доводилось нести дозор, храпели так, что уснуть не было никакой возможности и приходилось всю ночь ворочаться с боку на бок да толкать храпевшего, чтобы хоть на минуту избавить свои уши от проклятого звука.
Сняв с вбитого в стену колышка кожаный шнур отводящего взор амулета и набросив его на шею, Йевелд нахлобучил на голову видавший виды шлемник и вышел из караулки наружу. Холодный пронизывающий ветер сразу накинулся на него, как оголодавший лысун. Вокруг выложенной каменитом тропинки, ведущей к сараю и навесу для дракхов, блестели мелкие лужи, почва сильно набухла от влаги. Знатный был ночью ливень. Хорошо, что караулка стоит на небольшом возвышении – почти все вниз стекает, в овраг, проходящий неподалеку…
Кстати об овраге.
Йевелд зорко глянул по сторонам, прежде чем пойти к навесу седлать дракха. Высокая, в рост человека ограда вокруг территории караулки, конечно, лысунов не пропустит – очень уж эти звери колючий мят не любят, из которого эта ограда сплетена, – но караульщик не привык полагаться на счастливый случай. Только на себя самого. А вчера двоих лысунов он видел на краю оврага, как раз перед ливнем. Зубы точили о стволы камнелюба да на караулку поглядывали. А зубы у них… Проклятые звери. Не столь уж и опасные, когда бродят только парами, но все равно неприятно, когда всякая нечисть желает тобой закусить.
Проклятая служба.
Все караульщики Ножевого ущелья, что разрезало хребет Карбесовых гор почти по прямой, за исключением двух небольших изгибов в конце и начале, числились в крепостной страже Сияющего, и примерно три раза в год, когда подходила очередь, каждый из них попадал на целую декаду на этот пост – гвэлтов сторожить, что в этих горах обитали. Вроде и не особенно утомительно, да со скуки сдохнуть можно. Куда интереснее в Сияющем по кабакам и бабам таскаться, сменившись с крепостного караула… А тут – тут только с лысунами воевать. Да с гвэлтами. Вот уж мерзкий народец, и чего его светлейший Наместник Хааскана вовсе не искоренил, не пришлось бы и караулки держать по обе стороны отрезка длиной всего в пять бросков (ровно столько тянулось Ножевое ущелье), отрезка, на котором безобразничали гвэлты, из-за чего приходилось снабжать путников специальными магическими амулетами. Амулеты были сотворены лично светлейшим, чтобы оберечь проезжих от нападения каменных тварей, и время от времени подзаряжались каким-нибудь дежурным магом из Сияющего.
Да, проклятая служба, сам себе кивнул Йевелд и прошел под навес. Похлопав Обормота по крупу, он снял со стены седло и принялся прилаживать его на широкую спину дракха. Обормот мелко затанцевал на месте, чувствуя, что предстоит прогулка, до которой застоявшийся дракх был весьма охоч.
– Не балуй, – строго осадил Йевелд.
Покормить Обормота времени уже не было, но до второй караулки всего час пути, так что потерпит, ничего с ним не случится. А лебс везде одинаков, что здесь, что там… Только дракхи и трескают это вонючее зерно за милую душу… Холодный ветер снова попробовал забраться ему под кожух, и Йевелд зябко передернулся. В такую погоду только дракху все нипочем. Вот уж выносливые животины, только позавидовать можно, – в любое время года, что зимой, что летом только навес над головой и приходится сооружать, и то не столько для дракхов, сколько для самих людей, чтобы хоть как-то укрыться от непогоды. Впрочем, ограничиваться лишь навесом приходилось не только поэтому. Дракхи не переносили стен, замкнутых помещений. Сразу начинали беситься, если их пробовали завести хотя бы в сарай. Вот и приходится дрожать рядом с дракхом на ветру… Затянув подпругу под вместительным брюхом Обормота, Йевелд замер, прислушиваясь. Да, топот был слышен уже и без эхолова. И впрямь кто-то несся во весь опор. Жаль, ежели и в самом деле окажется, что это гонец. От него и самой мелкой маны за прокат амулета не дождешься, как же – служба макору. А вот по шее – запросто.
Закончив седлать, Йевелд вывел дракха из-под навеса к воротам. Ждать пришлось недолго. Через минуту из-за поворота на всем скаку вынесло двух всадников. Глаза караульщика изумленно расширились. На здоровенном, черном, прямо дал-роктовском дракхе скакал какой-то чужак, а на втором, самом обычном на вид, сером… Зверь заворожи! Происходило что-то из ряда вон выходящее. На втором дракхе неслась сама Онни Бельт, эрсеркер, первейшая из телохранителей самого светлейшего. И потрясающая женщина! Сердце Йевелда неровно забилось при мысли о том, какая это удача – познакомиться с сотницей поближе. В городе у него такого шанса не представилось бы никогда, а здесь, на пустынной дороге, когда из мужчин, кроме него и чужака, никого нет… Ну и что, что он, Йевелд, молод… А может, как раз потому, что молод, он…
Спохватившись, Йевелд торопливо откинул щеколду ворот и вывел Обормота за ограду. Ман ему сегодня точно не видать, так что придется жить на подекадное жалованье. Ну да не впервой. Тем более что за такую оказию с сотницей он и сам готов выложить подекадное кому угодно, лишь бы она обратила на него внимание. Какая женщина, да прибудет с ней Свет и с ним, Йевелдом тоже, какая потрясающая женщина… Бедра, талия, грудь – мечта любого нормального мужика… Да еще и боевая!
Вскочив в седло, караульщик пришпорил дракха, и, когда путники нагнали его, Обормот несся уже во весь опор, охотно разминая застоявшиеся ноги.
14. Тревожное ожидание
Предупреждающий крик дозорного донесся со стороны западных ворот, и сразу густая цепь закованных в сталь воинов дрогнула и зашевелилась на крепостной стене. Вестники Тьмы появились куда позже, чем их ожидали, и приготовления к их встрече были давно закончены. Как и засферник, они явились с запада, по его следам, с лучами мутного утреннего света.
Широко раскрытыми глазами с большой высоты Севрен глядел, как темное клубящееся облако огромного войска с глухим рокотом, не спеша выползает из степи и широкой подковой охватывает стены Сияющего города на расстоянии полета стрелы. Такое вратник Севрен видел впервые в жизни по причине незначительности своего возраста. И впервые же в жизни он стоял на боевом посту наравне с остальными, как того требовала ситуация. И правда, что вратнику делать в своей караулке, когда город окружают враги, – не ворота же он им отворять станет. Вот и поставили его вместе с остальными. Впрочем, место на третьем ярусе крепостной стены, где он стоял, как раз оказалось над его родными западными воротами, так что он мог считать, что просто продолжает нести службу – с «повышением» в должности…
Севрен нервно стиснул приклад арбалета, отпустил и безотчетно поправил рукоять меча, непривычно отягощавшего пояс. По распоряжению Нарсона Большерукого, тысячника крепостной стражи, даже самым завалящим воякам, штрафникам и выпивохам, было выдано полное вооружение: кто чем хоть чуток умел владеть, то и получил сполна… Так что сейчас наверху густо перемешались воины из крепостной стражи и стальной дружины, по общенародному – «камнюки» и «железяки», а среди них нашлось место и вратникам всех трех городских ворот. Оглядевшись, со стен можно было увидеть еще несколько сотен «железяк», целиком заполнивших центральную площадь города. Крохотная с такой высоты фигурка подвоеводы Нарсона Большерукого, проводившего осмотр, быстро двигалась вдоль стройных рядов воинов, безликих и неподвижных в ожидании приказов. Это был резерв, в любой момент готовый рвануться вперед и заткнуть собой образовавшуюся брешь, если до такого дойдет. Дисциплина у Нарсона Большерукого всегда была железной, суров был подвоевода, дважды повторять не любил, и его чугунные кулаки частенько охаживали нерадивых.
Севрен очень надеялся, что до столкновения с дал-роктами дело не дойдет. Прямо-таки молился, чтобы этого не случилось. Ну какой из него вояка… Из воинского оружия и амуниции вратнику достался старый боевой меч с выщербленным лезвием (обычный двуручный «жальник» – прямой, с двусторонней заточкой) да такая же старая кольчуга, сильно посеченная, пробитая насквозь в двух местах, – видно, не слишком повезло ее прошлому владельцу. И все равно это было куда лучше, чем ничего. Хоть и старая, кольчуга еще способна была выдержать удар стрелы на излете, а меч вполне мог раскроить голову какому-нибудь дал-рокту, если тот, конечно, окажется еще большим неудачником и неумехой, чем сам вратник… В такую «оказию», конечно, слабо верилось… В народе про Вестников говорилось, что они и рождаются-то с мечом в руках. Если и был у него какой шанс, так только в схватке с пардом, из коих войско неприятеля, по рассказам бывалых вояк, состояло обычно на треть. Будучи потомками рабов-хасков, воспитанные в Родовых пещерах дал-роктов на равных с воинами Рода и всецело преданные своим хозяевам, они все же уступали последним в мастерстве владения воинским искусством. Впрочем, Севрен и меч в руках едва умел держать, так что за несколько ночных часов, что провел на стене, весь извелся от волнения, места себе не находил. Да и как тут не волноваться, когда нежданно-негаданно запахло самой настоящей войной, войной с исконными, страшными врагами. Но ошалевшее от нервного напряжения сердце в конце концов устало бухать в груди, что кузнечный молот, и теперь лишь глухо ворочалось где-то под желудком… Наверное, проголодался. И все-таки, все-таки… Первый раз оказавшись на стенах среди настоящих служак, знающих вкус кровавых сражений, Севрен с удивлением понимал, что испытывает не только жуткий страх, как вполне обоснованно ожидал, зная свою робкую и совсем не боевую натуру, но и гордость. Ощущение собственной значимости – что вот не обошлись в трудную минуту без него, какого-то вратника, – сладко тешило вдруг проснувшееся самолюбие. Да и сейчас совсем не то, что ночью, когда сидишь в караулке один-одинешенек, сейчас рядом – плечо сотоварища, на которого можно положиться…
Севрен покосился влево и скривился, точно от оскомины. Вот же проклятие! Он только сейчас и заметил, какого соседа послала ему судьба. Не в силах сдержаться, но и не желая привлекать внимание этого «сотоварища», он чуть слышно зашипел с досады. Прислонившись лбом к холодному каменному зубцу, чтобы облегчить муторное состояние после ночной попойки, рядом стоял… да нет, едва держался на ногах Гораз. Алкаш и последний мерзавец. Да уж, на плечо этой сволоты положишься в трудную минуту… как положишься, так и сложишься. Севрен на свою глупую голову одолжил ему как-то половину подекадного жалованья на пару дней, так этот гад, Стерегущего на него нет, одолженку зажал и вот уже третью декаду не возвращает… Да еще заявляет прямо в глаза (чтоб его причастило, чтоб дети его Светлого Ока никогда не увидели, если вообще когда-нибудь появятся), что не видал он никаких денег от караульщика Севрена, Мрак его забодай…
Севрен зло сплюнул и глянул вправо.
Вот тут-то он едва не грохнулся в обморок от неожиданности. Справа стояли ахивы. Словно из воздуха нарисовались. Мастера Желтого и Красного Плащей, Олсен Желтоглазый и Кетрам Пламебородый, самые важные и могущественные персоны после Наместника. Стояли и молча смотрели на растекающиеся внизу подобно черной грязевой волне боевые порядки дал-роктов. В неверном свете раннего утра борода Кетрама пламенела ярче Бошара, главного светила Сияющего, еще не переключившегося в дневной режим.
Севрен быстро отвернулся, инстинктивно втянув голову в плечи, и тоже уставился вниз, не желая обращать на себя внимание столь могущественных персон, мешать им в их несомненно важных помыслах, чтоб их… Неосторожная мысль оборвалась на полуслове. Конечно, на то они и маги, чтобы вот так, незаметно, появляться там, где требуется, но… Хм… Вот ляпнул бы что крамольное – и прощай, головушка. Желтоглазый одним движением пальца снимет, он на это горазд.
Но внезапный испуг быстро прошел. Умом Севрен понимал, что магам сейчас не до какого-то вратника. И когда маги наконец заговорили между собой, он навострил любопытные уши, для которых этот разговор явно не предназначался.
– Ну что ж, город готов настолько, насколько это вообще возможно, – с заметным удовлетворением проговорил Кетрам Пламебородый. – На стенах пять сотен опытных, тертых ветеранов, прошедших не одну заварушку и не раз смотревших смерти в глаза…
Севрен прямо-таки расправил плечи, услышав о себе такой отзыв. Ну, не совсем, конечно, о себе, вернее, даже вовсе не о себе, но раз он сейчас стоит среди ветеранов, то и сам кой-чего стоит, разве нет?
– …В городе – еще двенадцать сотен. А надо будет, так еще из наших городов через порталы можно будет подтянуть. Так что если Вестники хотят крови, они ее получат.
– Вечно ты торопишься воевать, – мрачно проворчал Олсен Желтоглазый. – Смотри, накличешь. Слов Вестников мы еще не слышали, и чем мы будем говорить – словом или сталью и магией, – еще не известно.
– Зато ты все стараешься оттянуть неизбежное, – жестко усмехнулся Кетрам. – По мне, так этот паскудный народец давно уже было пора пустить под корень, чтоб не только под ногами не путался, а даже мыслью своей зловредной Пророчества не касался.
– Пророчество, пророчество… сколько раз я слышал это слово за свою жизнь, оскомину уж набило. Я тебе вот что скажу – эти в кои-то веки совпавшие Три Признака кажутся мне какими-то… неубедительными. Как бы столь подозрительно удачное стечение обстоятельств в лице этого странного чужака не оказалось предательским заговором хабидонов. Если они стакнулись с Вестниками, а те использовали удобный предлог…
– Стоп, стоп, остановись-ка… По раскрытию заговоров ты у нас мастак, это твоя работа, но должен заметить, что дал-рокты в предлоге никогда не нуждались. Всегда брали, что хотели, коли хватало сил взять. Впрочем, ты ведь всегда был закоренелым скептиком. А по мне самоличный отъезд Наместника – самое убедительное доказательство. Чутье у него всегда было безошибочное…
Севрен вытаращил глаза, застыв как статуя. Отъезд Наместника? Он не ослышался? Сердце ухнуло еще ниже, хотя казалось, что дальше некуда. Да как же они без Наместника отобьются против такого-то громадного войска?
– Безошибочное… – тяжко вздохнул Олсен Желтоглазый, как человек, плечи которого давит непосильное бремя. – По мне, так все мы когда-нибудь ошибаемся. И пусть я скептик, но если следовать всем Признакам, то Спящий должен был проснуться. Не желаешь сходить в Усыпальницу и убедиться?
– Хватит ерничать. То признак второстепенный. И лично я в него не верю и в счет не беру… Погоди. Видишь терха впереди дал-роктовского войска?
– Как не видеть. Как слово будем передавать? Самолично или магически?
– Да ты присмотрись внимательнее, – раздраженно посоветовал Кетрам.
– Проклятие! – удивленно вскинул брови Желтоглазый. – Прав оказался Гилсвери. Драхуб собственной персоной. Почивший и воскресший. Вот тебе и Три Признака. Вот тебе и Пророчество…
– Зверь тебя заворожи, – вдруг вспылил Кетрам, – ты же сам маг! Должен понимать, что Посвященного Вестников так просто не прикончить! И дела это не меняет, чужак ведь справился уже с ним, не так ли?
