Распробовал. Изучил.
      Сыграл коротенькую гамму. Затем ещё одну.
      Филимонова поймала себя на том, что представляет, как Северцев столь же нежно и ласково прикасается к её груди, к бёдрам… Причём уродство руки уже не имело ни малейшего значения. Только прикосновения.
      «Интересно, какие у него губы… — растерянно думала Филимонова. — Наверное, такие же сильные и чуткие, как и руки».
      Авдей развернул кмелг так, чтобы играть можно было левой рукой и…
      …и пламенным вихрем взметнулась мелодия фламенко. Совершенно иное, не гитарное звучание, но его хотелось слушать. И танцевать. Хотя танец уже сменился лиричной грустью какого-то романса. Который Авдей тоже оборвал на полуфразе.
      — Редкостная гадость, — сказал он. — Это даже не подделка. Это издевательство.
      — Откуда ты знаешь? — спросил кто-то из инспекторов.
      — Ты же сам слышал — у этого, с позволения сказать, кмелга звук плоский, монохромный, подвижность всего девяносто градусов. Любой эксперт при сравнении с тем кмелгом, что есть в сетевой записи, подтвердит, что данный экземпляр — грубейшая подделка.
      — А ты что, музыкант? — враждебно спросил инспектор, не желая верить очевидному.
      — Бывший музыкант, — Авдей показал изуродованную руку.
      — Это несправедливо, — сказала Филимонова. — Нечестно!
      — Справедливость бывает только в суде, — ответил Авдей. — И то через раз. А в жизни всё… по-своему. — Он тряхнул головой. — Однако вернёмся к делу. Экспертиза по предмету этнокультурной ценности, именуемой кмелгом, должна быть назначена немедленно. Параллельно необходимо предупредить таможенную службу, чтобы отслеживала все кмелги, которые будут вывозиться из города. У вашего кмелга есть какие-либо особые приметы? Личное клеймо мастера, например.
      — Дарственная надпись, — пробормотал истец. — Староста своим именным кинжалом нацарапал. «На радость и удачу». Слово «радость» написано через «а» во втором слоге. Староста — толковый управитель, но не великий грамотей.
      — А здесь «радость» написана через «о»! — показала Филимонова.
      — Это, гражданка инспектор, — сказал Северцев, — вы не мне должны сообщать, а в протокол записывать. В следующий раз будьте, пожалуйста, внимательнее. И не забывайте пользоваться справочными ресурсами. Что касается вас, гражданин истец, то, обращаясь за помощью к официальным лицам, будьте любезны излагать претензии чётко, внятно и последовательно. А главное — кратко. Словесные кружева хороши только в гостиной ваших друзей, когда вы будете жаловаться на тупость и бесчувственность судейских чиновников.
      — Что вы, гражданин начальник, я не…
      — Взгляните, пожалуйста, вон туда, — показал Авдей на длинную очередь жаждущих правосудия. — И призадумайтесь на досуге, имеется ли у нас время разбираться в бесконечной веренице хаотичных речей. Если у людей есть дело, то и говорят они о деле, а не о соседском хмеле. Следующий, пожалуйста.
      Филимонову и речистого истца как ветром сдуло.
      Судья Пал а рик, среднерослый наурис тридцати девяти лет, заведующий инспекционным залом, смотрел на беседу Авдея с уже новым жалобщиком.
      Странный парень. И дело не только в ужасающем уродстве.
      Авдей одинаково легко чувствовал себя во всех четырёх основных юридических ипостасях — следователь, адвокат, прокурор и судья. Но так не бывает. Всегда превалирует что-то одно. «Ты должен выбрать свою роль», — сказал судья ещё на собеседовании. «Я выбрал. Судья». Однако судьёй Авдей в полном смысле этого слова не был.
      Такое случалось. Нередко в судьи стремился прирождённый следователь, а прокурор норовил стать адвокатом. Заблудившихся в собственном даре видно было сразу. В большинстве случаев Паларику удавалось убедить их поменять ипостась. Некоторые советов слушать не хотели, но это уже было их решением и их ответственностью. Каждый имеет право уродовать себе карьеру и жизнь в полное свое удовольствие.
      Но Авдей ставил его в тупик. В нём равны все четыре ипостаси. И для всех четырёх чувствуется хоть и небольшой, но опыт.
      Однако невозможно быть и судьёй, и обвинителем, и защитником, и дознавателем в одном лице.
      Надо выбрать что-то одно. Но для Авдея это было равносильно тому, чтобы отказаться от трёх четвертей собственной души. Убить себя на три четверти.
      К тому же было в нём что-то ещё. Нечто совершенно иное, к юриспруденции ни малейшего отношения не имеющее.
      И вот пожалуйста — музыкант. Причём немалого мастерства. Вот так сходу приспособить под себя совершенно незнакомый инструмент… Почувствовать его, понять… Причём взаимопонимание с кмелгом Авдей нашёл почти мгновенно.
      Как музыкант он талантлив необыкновенно.
      Но беда в том, что как юрист одарён не меньше.
      «Как же ты будешь выбирать, Авдей? И нужно ли выбирать, какую из рук себе отрубить? Однако и разорваться надвое, стать и юристом, и музыкантом невозможно».
      Дежурство закончилась. Инспекторы уступали места сменщикам.
      Авдей взгромоздился на костыли, проковылял в служебный коридор.
      К нему подошёл один из инспекторов.
      — Авдей, у моего отца знакомый есть. Владелец солидного антикварного магазина. В магазине имеется этнографический отдел. И там есть кмелг. По словам продавца, очень хороший. Его словам можно верить, магазин действительно очень солидный и уважаемый. Кмелг стоит недёшево, но я поговорил с отцом, а он — со своим знакомым. Продавец согласен на беспроцентную рассрочку. Всё равно товар неходовой. За год, максимум за полтора, ты свой кмелг выкупишь полностью. Если, конечно, он подойдет тебе по всем этим триколорам и градусам.
      — Год, максимум полтора… — повторил Авдей. — Как раз столько нужно, чтобы наработать руку. Я раньше на вайлите играл. И на фортепиано немного. Они совсем другие… Хотя и нечто общее в технике игры есть. Да, полтора года мне бы хватило, что бы стать… кмелгачом? кмелгером?.. Не знаю, как правильно.
      — Кмелгист, — сказал инспектор.
      — Да, — согласился Авдей. — Кмелгист звучит лучше всего.
      И заковылял к выходу.
      Инспектор догнал.
      — Так ты берёшь кмелг или нет?
      Авдей остановился.
      — Не знаю, — проговорил он тихо. — Как-то всё неожиданно. — И решил: — Беру.
      — Тогда поехали, — ответил инспектор. — Я с лётмаршем.
      Паларик подошёл к Авдею.
      — А как же юриспруденция? С карьерой музыканта она не совместима.
      Авдей опустил взгляд.
      — Полтора года мне надо на что-то жить. Выплачивать рассрочку. Халтурить в работе я не умею, так что за качество инспектирования исковых заявлений можете не опасаться. Но ваше право меня уволить.
      Не дожидаясь ответа, Авдей заковылял по коридору. Рядом с ним шёл инспектор.

* * *

      В дверь позвонили.
      Эльван открыл дистанционный замок. В комнату вошёл Авдей.
      — Нам пора в Башню, — сказал он.
      Эльвана захлестнула ярость.
      «Свершилось! — подумал он злобно. — Его колченогая, криворукая и косорожая милость соизволила вспомнить о своём Ассистенте. Днями напролёт этот засранец меня не замечает, но каждый вечер как нанятый заходит, чтобы попросить сопровождать его в Башню. Как будто я настолько туп, что сам не в состоянии усвоить свои прямые обязанности. — Эльван так стиснул пульт дистанционки, что тот затрещал. — Мой Светоч устраивается на работу, а я, его собственный теньм, узна ю об этом в случайном разговоре, причём беседую не со Светочем. Он два дня назад покупает себе музыкальный инструмент, взахлёб рассказывает об этом всем и каждому, только не мне, своей тени. Я даже ни разу не был в его квартире! И не говорил с ним никогда… Я только и делаю, что включаю дурацкий Радужный Фонтан, который не нужен никому, и в первую очередь самому Авдею».
      — Вы плохо себя чувствуете, сударь Кадере? — спросил Авдей. — Быть может, вызвать врача?
      Эльван дёрнулся как от пощёчины. Он ещё и заботу проявляет, мразь колченогая!
      — Я чувствую себя прекрасно, — сказал Эльван холодным, клинково-острым голосом. — А когда ты отсюда исчезнешь, буду чувствовать себя ещё лучше.
      — Я чем-то обидел вас, сударь Кадере?
      — Уйди отсюда, — велел Эльван. И заорал, срывая голос: — Прочь пошёл! Проваливай!! Вон!!!
      — Простите меня, сударь Кадере, — сказал Авдей. — Я не хотел причинять вам боль. Правда не хотел. Не знаю, как это получилось. Простите.
      Тихо щёлкнул замок. Авдей ушёл.
      Эльван хотел швырнуть ему вслед дистнационку.
      И замер на полудвижении, ошеломлённый пониманием.
      — Что я сделал… Пресвятой Лаоран, что же я натворил?!
      Он говорил со Светочем сидя. Даже головы в его сторону не повернул. Он приказал Светочу уходить. Причём в очень грубой, оскорбительной форме.
      Теньму за такое полагалось… Ничего ему за это не полагалось. Потому что ни один теньм никогда бы не сделал ничего подобного.
      Эльван перестал быть теньмом.
      Но и никем другим тоже не сделался.
      И ничем.
      Эльван положил на тахту дистанционку, отошел к окну, прижался лбом к стеклу.
      — Что же мне теперь делать?
      Подсказывать и приказывать было некому.
      Всё придётся решать самому.

= = =

      Хейно Вилджа, Хранитель гардской Башни, двадцать шесть лет, худощавый, рыжеволосый, вперил в Авдея ненавидящий взгляд.
      — Припёрся? А где твой Ассистент?
      — Не знаю, — сказал Авдей. — По всей вероятности, едет домой. В смысле, уезжает из Гарда. Так что ассистировать придётся тебе.
      — Сфера уже открыта, — кивнул на хрустальные лепестки Хранитель. — И три штыря соединены. Осталось четвёртый сомкнуть.
      — Так смыкай.
      — Это ты всё испортил! — заорал Вилджа. — Раньше это была Радужная Башня. И священная Хрустальная Сфера. А главное — был благодатный Радужный Фонтан. Теперь же ничего нет. — Он подошёл к Авдею. — По образованию я инженер-программист систем связи. Все Хранители всегда были только программерами-связистами. А я вот взял, и на свою беду задумался, почему так. И понял. Башни — это всего лишь древняя ойкуменская система связи. Что-то вроде радиовышки. Поэтому она и должна была быть в каждом селении. А Радужный Фонтан — всего лишь проверка радиосети. Способ выяснить, все ли её составляющие работают. Есть и другие методы проверок, но связистам было скучно, и они написали программу на Радужный Фонтан. Тогда Башен было совсем мало, и все связисты знали друг друга лично. Вот и развлеклись. После Фонтан стал традицией. Дальше — больше. Фонтан стали считать священным. Ведь к тому времени в Иалумете уже не было ойкуменских Контролёров, чтобы объяснить, что к чему. Но в библиотеке остались все записи тех времён. А так же письма, дневники простых гардчан. Ведь в цифровом виде всё это занимает ничтожно мало места, а здание библиотеки огромно. — Хранитель зло рассмеялся. — Вот и выяснилось, что на самом деле мы все не более, чем дежурные связисты при коммутаторе. А господин Открыватель — это всего лишь хакер, который не Сферу на благодатный Фонтан настраивает. Нет. Он всего лишь ломает одни коды доступа и меняет на другие. А ты так даже этого не мог сделать. Бросил коммутатор незапароленным — подходи, кто хочешь, передавай, что хочешь и куда хочешь. Хоть небесные картины, хоть популярные мелодии, хоть Фонтан, будь он проклят!
      — Ты сказал об этом другим Хранителям? — понял Северцев.
      — Разумеется, — ответил Вилджа. — Я во все Башни передал сообщение. Охранителям тоже рассказал. Потому-то здесь и нет никого. Или ты не заметил?
      — Заметил. Но подумал, что они придут попозже, ведь время ещё есть.
      — Никто больше не придёт. И никогда. И благодати Фонтана тоже не будет больше никогда.
      — Ошибаешься, — сказал Северцев. — Благодать Фонтана никуда не делась.
      Он ещё и издевается, гадёныш палёнорожий! Вилджа врезал ему кулаком в морду со всего маха, крепко, так, чтобы сломать челюсть.
      И понял, что лежит на кирпичном полу, а в спину ему упирается костыль.
      — Больно! — дёрнулся Вилджа. — Пусти, дурак!
      Костыль ткнул в какую-то одному Северцеву ведомую точку, и тело Вилджи пронзила такая боль, что в глазах потемнело.
      — Калек всегда недооценивают, — сказал Авдей. Он прикоснулся костылём к пояснице Вилджи. — Это очень важная точка. Если правильно ударить, то ты на всю оставшуюся жизнь станешь таким же, как я. Тебе необратимо парализует ноги. А если ударить здесь, — Северцев прикоснулся к точке у основания шеи, — то ты станешь хуже, чем я. Ты вечно будешь лежать в койке, потому что отнимутся не только ноги, но и всё тело. Ты даже рукой не сможешь пошевелить. В тебе будут жить только глаза и уши. Но в четырех стенах нечего слышать и видеть. Говорить ты тоже сможешь. Но только в том случае, если кто-то придёт тебя послушать. А иначе ты будешь вынужден молчать. Долго молчать. Сутками напролёт.
      — Сучий высерок, — процедил Вилджа, хотел подняться и врезать этому…
      Тело опять пронзила боль. Авдей сказал:
      — Древние связисты могли проверять коммуникационную сеть самыми разными способами, так?
      — Да.
      — Но они сделали Фонтан. Как думаешь, почему?
      — Дурью от безделья маялись, — буркнул Вилджа.
      — Или хотели сделать людям приятное. Сотворить маленький ежедневный праздник. И появился танец разноцветных искр. Сверкающее чудо. Древние подарили нам радость. Разве это не благое дело?
      Вилджа дёрнулся встать и тут же сжался в испуге, ожидая новой боли. Но Авдей не тронул, наоборот, отступил в сторону.
      — Дарить людям радость нелегко, — сказал Авдей. — Для этого надо отдавать часть себя. Отдавание — тяжёлый труд. Но приятный, как ни странно. Чтобы над заурядной башней связи фонтаном звонких искр засверкала чудесная радуга, в ней должна быть душа. Твоя душа. При условии, что она у тебя есть. Однако наличия души как таковой мало. Её надо ещё направить так, чтобы душевная сила обернулась добром и радостью, а не горем и злом. Чтобы стать радугой, душа сначала должна найти в себе тепло и свет.
      Авдей подошёл к Сфере.
      — Я не уверен, что моя душа достойный материал для того, чтобы делать из неё радугу, но поскольку ничего другого нет, придётся использовать то, что имеется. — Авдей задержал руку над штырём, посмотрел на Вилджу.
      — Я всегда был только музыкантом, и сделать что-то полезное мог лишь при помощи вайлиты. После, когда моя рука превратилась в искорёженное никчёмье, один весьма неглупый людь сказал, что музыка есть не только в музыкальных инструментах, а везде — даже в пирожках и кирпиче. Но если музыка может быть везде, где угодно, значит играть её можно всем, чем угодно. В том числе и коммуникатором. Искрами закоротившей проводки. Пусть сегодня они станут «Лунной сонатой». Она такая спокойная. Тихая. А всем давно недостаёт спокойствия. Значит, надо его подарить. Во всяком случае, ст о ит попробовать.
      Авдей присоединил штырь.
      Вилджа выскочил на площадь, посмотрел на фонтан. Нет, это был не просто фонтан, а Фонтан. Его струи сплетались, рассыпались искрами, струились ручейками. Они танцевали! Вилджа уловил ритм, почувствовал… нет, не звук, а дыхание мелодии.
      Фонтан оказался живым. А потому он мог танцевать и петь. И рисовать. Да просто раскидывать по всей округе искры-веселинки.
      Отведённое Фонтану время закончилось, сияние искр исчезло.
      Но Хранитель Башни знал, что оно вернётся. Вилджа сам вернёт Фонтан.
      Завтра же.
      Из Башни вышел Открыватель. Бросил на Хранителя безразличный взгляд и заковылял к лётмаршу.
      Вилджа бросился вдогонку, схватил за руку.
      — Не прогоняй меня, — попросил Вилджа. — Я сумею зажечь настоящий Фонтан, вот увидишь.
      Авдей посмотрел на него с удивлением.
      — Хранителей назначаю и увольняю не я. Это решает ВКС.
      — Не в назначениях дело! Открыватель, пожалуйста… Я очень вас прошу, Открыватель, позвольте мне зажечь завтра Радужный Огонь! Если он не получится таким же настоящим, как сегодня, я до конца жизни останусь только Хранителем, а к Сфере даже не прикоснусь.
      Авдей смотрел серьёзно, вдумчиво.
      — Ваш Огонь должен быть не таким же, как сегодня, а вашим собственным Огнём. Только вы знаете, каким будет его танец.
      — Не танец, — качнул головой Вилджа. — Рисунок. Он рисует. И согревает. Но молча. В абсолютной тишине, очень глубокой. Понимаете?
      — Да, — кивнул Авдей.
      Вилжда улыбнулся. Открыватель действительно его понимал.
      Вилджа протянул ему руку для пожатия. Авдей ответил. Пальцы покорёженной руки оказались гораздо сильнее, чем думалось Вилдже.
      «Калек всегда недооценивают. Дураки».

= = =

      Эльван ждал Авдея у дверей его квартиры.
      — Я слышал, вы какой-то музыкальный инструмент купили. Поиграете мне?
      Авдей смотрел на него с удивлением.
      — Я нагрубил вам, — сказал Эльван. — Простите.
      Авдей шагнул к нему.
      — Я пока ещё не так хорошо наработал руку, чтобы показывать свои экзерсисы слушателям. И мелодий, подходящих кмелгу, пока не подобрал.
      — Плевать. Я хочу просто посмотреть, что это такое, как звучит.
      Авдей опустил взгляд.
      — Вы уверены, что вам это действительно будет интересно?
      — Да, — твёрдо сказал Эльван. — Интересно.
      Авдей посмотрел на него.
      «Я всё неправильно истолковал, — растерянно подумал Эльван. — Перепутал маску и истину».
      Маской был броневой металл и бластерный огонь.
      Истиной — весенний дождь и солнечный свет.
      Так, как и должно быть. Каждый защищает себя как может. Скрывает себя от мира.
      Иначе мир уничтожит.
      Но Авдей не любит маски. И без крайней необходимости не надевает.
      Как и не возьмёт без самой крайней на то необходимости оружие.
      — Нельзя быть таким открытым, — сказал Эльван. — Мир жесток. Он уничтожает всё, что не скрыто бронёй.
      — А это смотря что в нём искать, — ответил Авдей. — Уничтожение или созидание. Вряд ли в боевой броне можно будет заниматься миротворчеством.
      — В каком смысле?
      — В любом.
      Авдей открыл дверь.
      Эльван вошёл, осмотрелся. Точно такая же квартира, как и у него, с той же казённой меблировкой.
      Авдей вымыл руки, поставил на журнальный столик вино, печенье и шоколад — традиционное угощение в Бенолии.
      Эльван подошёл к письменному столу, тронул замысловатое устройство из стекла и металла. Оно отозвалось тихим звоном.
      — Это и есть кмелг?
      — Да, — кивнул Авдей.
      — На нём можно сыграть реквием? — неожиданно для себя спросил Эльван.
      Авдей вопросу не удивился. Наверное, счёл заурядным любопытством.
      — Для реквиема нужен симфонический оркестр.
      Авдей сел, точнее — упал в кресло, полузакрыл глаза. Лицо усталое.
      «Это ведь очень тяжело, — понял Эльван, — целый день таскать себя на двух палках».
      — Сделать вам травяной чай с мёдом? — спросил он. — Я купил всё необходимое. Сам не знаю, зачем.
      — Травяной чай — идея замечательная, — сказал Авдей и стал подниматься на костыли. — У меня имбирные пряники есть.
      Эльван улыбнулся. «А ведь я первый раз пришёл в гости. Смешно. И грустно. А самое главное, глупо — в моём-то возрасте и начинать новую жизнь. Но деваться некуда, придётся».
      За чаем говорили о боях без правил. Благодаря Кандайсу Джолли Авдей отлично разбирался в теме.
      — Ваш дедушка священник, — сказал вдруг Эльван. — Вы должны знать все танирские обряды. Там есть Прощальный канон, а в нём песня.
      — В любом таниарском каноне есть песнопения, — ответил Авдей. — В погребальной церемонии их три.
      Эльван как сумел, напел мелодию.
      — Это «Сокровища памяти», — сказал Авдей.
 
— Ты уходишь.
Только в сердце моём остаётся твой свет,
И не меркнуть ему в вихре данных мне лет.
Вечен времени бег,
Лета жар сменит снег,
Горы будут песком,
А вода — ветерком.
Только свет неизменен твой в сердце моём,
Продолжать свою жизнь теперь будешь ты в нём.
 
      Авдей неловко повёл плечом.
      — Я посредственный вокалист. Песнопение заслуживает лучшего исполнителя.
      Эльван резко поднялся, отошёл к окну.
      — Мой друг недавно умер, — сказал он.
      Авдей молчал. И это было лучше всего.
      Тихо зазвучала мелодия — грустная и светлая. Эльван заплакал. Так они и лились вместе — слёзы и прощальная песня.
      — Со времён приюта не плакал, — сказал Эльван. Авдей оборвал мелодию.
      — Зачем вы здесь? — спросил он. — Вы ведь можете уехать куда угодно, в любую точку Иалумета. Всем отставникам Асхельма положено солидное выходное пособие, хватит на аренду приличной квартиры и безбедную жизнь до того, как найдёте нормальную работу.
      — Мне не к кому идти, — сказал Эльван. — Не для кого жить.
      — Кроме «для кого» бывает ещё и «для чего».
      — Только не у нас. У нас всё начинается с «для кого». И заканчивается тем же. Я ведь теньм, пусть и бывший. А мы способны жить только для кого-то.
      Авдей смотрел серьёзно, вдумчиво.
      — Если будет «для чего», появится и «для кого». Люди, тем более любимые, никогда не встречаются просто так. Только на пути к чему-то.
      Эльван горько усмехнулся.
      — Да кому я нужен… Вы ведь мою жизнь не возьмёте?
      — Это зависит от того, для чего мою жизнь захотите взять вы.
      — Что? — оторопел Эльван.
      — Если вы хотите с кем-то связать свою жизнь — всё равно с кем: с другом, с учителем, с любовницей — то этот «кто-то» обязательно должен быть вам для чего-то нужен. Хоть для чего. Пусть даже для того, чтобы было, с кем обсуждать результаты спортивных боёв. Так для чего вам я?
      — Ни для чего, — тихо сказал Эльван. — Ни вы… Ни император… Никто. Только Димайр и Клэйм. Но Димайра больше нет. А Клементу я буду помехой, потому что не знаю, куда себя деть. — Эльван качнул головой. — Вы так невозможно, так ужасающе правы… Чтобы претендовать на кого-то, сначала нужно найти для себя что-то. А у меня ничего нет.
      — Вот так совсем и ничего? Вы так были чем-то заняты все эти дни, что я даже на чай вас пригласить не решался. Не хотел мешать. А теперь вы говорите, что у вас ничего нет.
      Эльван смущённо улыбнулся.
      — Я для Клэйма репортаж делал о гардской жизни. Вообразил себя журналистом. Всё равно заняться было нечем. Вот и насуропил. Хотите посмотреть?
      — Хочу, — сказал Авдей.
      — Я сейчас принесу видеопланшетку. — У двери Эльван остановился, посмотрел на Авдея. — Бюро по трудоустройству сможет подыскать мне место в какой-нибудь газете или на стереоканале? Может, и глупо лезть в журналистику вот так, с кондачка, но ведь лучше это, чем не делать вообще ничего, верно?
      — Да, — кивнул Авдей. И сказал: — В Бенолии журналистов не через бюро набирали, а через специальный сайт, где соискатели размещали свои репортажи. Главредам сразу было видно, кто на что способен. Может быть, и в Гарде что-нибудь подобное есть?
      — Сейчас принесу планшетку, антенну и проверим, — сказал Эльван.

- 15 -