Адвиаг по-прежнему смотрел в столешницу.
      — Так вы отказываетесь от моего предложения?
      — Отказываюсь, — твёрдо сказал Северцев.
      — Это расстрел, — предупредил Адвиаг.
      — А я пряников и не ждал, — с усмешкой ответил Северцев.
      Адвиаг ткнул пальцев в кнопку вызова конвоя.
      — Почему, Берт? — спросил он, когда дверь за Северцевым закрылась. — Почему он отказался?
      — Не знаю. Но я никогда ещё не чувствовал себя униженным больше, чем сегодня. Даже когда был вынужден изъявлять своё верноподданнейшее почтение Максимилиану.
      — Почему Северцев отказался? — повторил Дронгер. — Почему?

* * *

      Время близилось к полуночи двадцать девятого ноября.
      «Через двадцать пять минут тридцатое, будь оно проклято», — подумал Николай.
      Он сидел в дешёвом полутёмном баре, крутил в ладонях стопку водки. Ни пить, ни жить не хотелось.
      Коллегианцы разбежались по собственным убежищам, Авдея же Николай привёз на одну из квартир Цветущего Лотоса, рассудив, что собственная территория — последнее место, где братки будут искать беглецов.
      Всё так бы и было, не заявись получасом позже на эту же квартиру один из старших братьев со своим любовником. Добродетельный джентльмен посчитал, что резервная явочная квартира — идеальное место, где можно сполна насладиться ароматами жёлтых цветов.
      Догадаться, что в квартире уже есть постояльцы, было нетрудно. Браток решил проверить, кто именно. Спустя полчаса в квартиру ворвались боевики Цветущего Лотоса.
      Николай сумел уйти от них через балконы соседних квартир. Выбрался на лестничную клетку, вызвал полицию, наговорив им о краже со взломом. Как бы ни обернулось дело, а полиция и, вслед за ней, охранка были бы для Авдея в сотню раз безопаснее братства.
      Однако полицейские разминулись с боевиками всего на одну минуту. Следы борьбы и похищения в квартире были самые что ни на есть явственные, и стражи закона тут же перекрыли квартал, начали проверять всех подряд, но было уже поздно. Авдея увезли.
      А через четыре часа по всем каналами стерео пошла реклама, что тридцатого ноября в цирке Мальдауса на дневном представлении будет выставлен на битву со львами Погибельник и мятежник, оскорбитель ВКС Авдей Северцев.
      Николай швырнул стопку в стену, бросил на барную стойку деньги и вышел на улицу.
      Безнадёжно. Совершив предательство единожды, он словно пачкал проклятием всё, к чему прикасался.
      — Но почему Авдей? — бормотал Николай. — За что Гюнтера? Ведь я же виноват, я! Так почему кара за мои грехи падает на других?
      В кармане запиликал мобильник. Судя по мелодии, звонят с какого-то незнакомого номера.
      — Да, — ответил Николай.
      — Вы меня не знаете, — сказал молодой мужской голос. — Но Авдей наверняка говорил обо мне. Я Кандайс Джолли.
      — А… Как… — только и смог выдавить Николай. Чтобы ему вот так просто позвонила одна из самых ярких и стремительно восходящих звёзд спортивных единоборств?
      — Откуда вы знаете мой номер? — спросил Николай.
      — От Винсента Фенга. Я был у него на свидании. В некоторых случаях у спортсмена возможностей больше, чем у директора службы охраны стабильности.
      — Но… Я не понимаю… Брось шутить, кретин! Юморист кляченый!
      — Нам нужно срочно встретиться. Ради Авдея нужно! Вы знаете, где находится мегамаркет Освальда?
      — Да пошёл ты!!!
      Николай оборвал связь. Но спустя три минуты пошла эсэмэска.
 
       Мегамаркет Освальда, 44 этаж, клуб «Белая Роза». Жду Вас у входа. Вы ведь ничего не потеряете, если просто подойдёте к входу в клуб, верно?
       С уважением. К. Дж.
 
      Терять Николаю действительно было нечего.
      «Хоть морду засранцу начищу. Всё дело».
      …У входа в клуб какой-то наурис в куртке с большим и широким капюшоном разговаривал с охраной. Николай глянул на его дорогие штаны, ботинки ценой не меньше, чем в сотню дастов. «Что от меня надо этому пижону? Откуда знает об Авдее? Неужели он и правда сам Кандайс Джолли?!»
      Кандайс подошёл к Николаю.
      — Доброй ночи, — поздоровался знаменитый боец. — Хотя какая тут доброта…
      — Вы… — Николай запнулся. — Вы действительно Кандайс Джолли… Настоящий!
      — В первую очередь я друг Авдея Северцева. Вам, насколько я понял со слов Винсента Фенга, Авдей тоже не безразличен?
      У Николая сжалось сердце.
      — Да, — сказал он тихо.
      — И вы хорошо знаете цирк Мальдауса.
      — Оттуда невозможно сбежать! — с отчаянием проговорил Николай. — Я уже всё перебрал и передумал. Сбежать невозможно…
      — О побеге после. А сейчас надо передать Авдею вот это. — Кандайс протянул Николаю круглую деревянную пластинку, на которой была вырезана лаоранская звезда.
      Древесина, насколько мог судить Николай, сибирский кедр. В Иалумете она ценилась на вес золота, вывезенные с Земли Изначальной деревья прижились всего лишь на одном крохотном островке какой-то из планет в центральных секторах.
      Николай печально улыбнулся.
      — Вы щедры на подарки, многочтимый. Но Авдею драгоценности уже ни к чему. Тем более, что он атеист и святая звезда предвечного круга его не утешит.
      — Дело не в религии, — возразил Кандайс. — Это звезда Винсента Фенга. Он отдал её мне на свидании. Передача священных символов официальной церкви не запрещена даже приговорённым к смерти… Звезда заряжена милтом, Николай. Она не позволит львам подойти к Авдею.
      — Нет, — качнул головой Николай. — Мальдаус никогда не был настолько глупым, чтобы смеяться над милтуаном. Тем более, если на арену надо будет выпускать гирреанца. Авдея проверят, многочтимый. Очень тщательно проверят.
      — Меня зовут Кандайс! — разозлился знаменитый боец. — Канди, если хотите.
      Николай горько улыбнулся.
      — Хороший ты пацан, Кандик. Реальный. Но это невозможно. Звезду у Авдея отберут.
      — Это горский милтуан, а не полесский! О нём на большой земле вообще никто ничего не знает. В горах совершенно иные приёмы управления милтом. Проверяющие просто не поймут в чём дело, не догадаются.
      — Ну допустим… — задумался Николай. — Нет, всё равно догадаются. Атеист, и вдруг надевает звезду предвечного круга. Даже кретин поймёт, что здесь что-то нечисто.
      — Вот поэтому и надо, чтобы все знали о том, что это подарок друга, и что Авдей надевает звезду из дружеских, а не религиозных чувств.
      — Это, пожалуй, прокатит, — согласился Николай. — Одно плохо: из Авдея милтуанщик как танцор из паралитика.
      — Винс это предусмотрел, — сказал Кандайс. — Звезда заряжена как очень сильный детский о берег. Горцы вешают такие своим малышам, которые ещё не могут управлять милтом, для того, чтобы детей не покусали собаки и свиньи. Животные просто не подходят к тому, у кого есть такой оберег. Винс использовал те же технологии, только настроил оберег на тигров и львов. К счастью, другого зверья у Мальдауса нет, а милтовибрации этих кошек Винс изучил, пока в цирке работал.
      Николай посмотрел на Кандайса с настороженностью.
      — Изготовление милтуанного оберега требует не меньше восьми часов. А свидание со смертником длится не более десяти минут.
      — А Винс его заранее сделал. Сразу, как только узнал о том, что Авдея отправили в цирк, начал делать оберег. С одной стороны, чтобы о собственной казни не думать, с другой — понадеялся на наш гирреанский авось. Вдруг да чудо произойдёт, и оберег получится передать.
      — И чудо произошло, — сказал Николай. — Точнее, пришло.
      Он взял у Кандайса звезду.
      — Я передам. Сейчас же и передам. Я действительно знаю, как это сделать. Я передам.
      Кандайс посмотрел на него, кивнул.
      — Спасибо. Я пойду?
      — Да, — кивнул Николай. — Мне надо спешить.
      Кандайс крепко обнял Николая.
      Николай прикоснулся губами к его щеке.
      — Всё будет хорошо, — сказал он тихо. — Милтуан — это отсрочка. А любая отсрочка работает на нас. Нет тюрьмы, из которой нельзя убежать.
      Николай пожал Кандайсу плечо и пошёл к лифту, на ходу вызвал такси. В цирк попасть надо было как можно скорее.

= = =

      Лиайрик с интересом посмотрел на Маргариту.
      — Теперь ты собираешь срочную сходку.
      — Только делает она это в более разумное время, — буркнул Тромм.
      — Так что случилось? — спросил Лиайрик.
      — В космонете появился новый виртуальный клуб, — сказала Маргарита.
      — И что за пыль там клубится? — поинтересовался Тромм.
      — Вполне возможно, что смертоносная. Для нас. — Она немного помолчала. — Один умник сообразил, что до Раскола корабли Ойкумены не только летали в безвоздушном невесомом пространстве, но и безопасно проникали сквозь стены капсулы.
      — Новость, — фыркнул Лиайрик.
      — Не торопись, — сказала Маргарита. — Однако эти корабли очень плохо летали в капсуле, где невесомости и безвоздушного пространства нет. Тогда были созданы Врата, где грузы с кораблей внешнего пути перегружали на корабли капсульные. Причём все данные об этапах и деталях процесса постройки внешних кораблей сохранились и после Раскола. Современные технологии позволяют так модифицировать внешние корабли, что становится возможным установить на них два типа двигателей — нейтринный и силокристаллический. Что позволяет пусть и плохонько, но добраться до Земли, Келлунеры и Вайлурийны.
      — И припасть ко всем трём истокам нашей цивилизации, — громыхнул кулаком по подлокотнику кресла Тромм. — Гении, мать их…
      — Как бы то ни было, — сказал Маргарита, — а в этом клубе уже полным ходом идут виртуальные испытания и собираются пожертвования для испытаний реальных. Благотворителей у клуба хватает.
      — Конфисковать счета… — начал Тромм.
      — Не получится. Каждое вложение проводится через нескольких посредников, которые постоянно меняются, и отследить конечную точку трафика невозможно. Клуб теряет на этом четверть получаемых сумм, зато счета их недосягаемы.
      — Однако можно найти самих клубников.
      — Да, — кивнула Маргарита. — Примерно через месяц следствие вычислит и держателей сайта, и постоянных посетителей. Только к тому времени появится не меньше десятка новых клубов того же сорта. А дальше они будут плодиться как поганки после дождя. Вы не забывайте, мечта о возвращении в Ойкумену — это основа нашей цивилизации.
      Лиайрик злобно хлестнул хвостом.
      — Сколько раз вам говорил — война нужна! В бою научными изысканиями заниматься некогда. А вы всё миндальничаете.
      — Ты уверен? — спросил Тромм. — Ты можешь гарантировать, что это спасёт ВКС? Я всё ещё офицер космостражи и не хочу допускать напрасного кровопролития.
      — Если эти умники построят свои корабли, то доживать остаток своей жизни ты будешь в тюрьме Контролёров! Или ты надеешься, что Ойкумена позволит нам по-прежнему править Иалуметом, вместо того, чтобы прислать своих наместников?
      — И всё же война — это крайняя мера. Надо постараться обойтись без неё.
      — Не знаю, как там с крайностью, — сказала Маргарита, — а вот то, что война будет бесполезной, это однозначно. Ты, Лий, готовишь боевые действия на границе Северного и Западного пределов, тогда как клуб появился в директории Южного. Там не знамений ждут, а мудрость ищут, и потому способ посворачивать нам бошки обретут не в пример быстрее западных мятежников, не говоря уже о сдвинутых на Избраннике северянах.
      — Две войны — это много, — вздохнул Лиайрик. — Две столь обширных горячих точки сразу нам под контролем не удержать. Значит, воевать надо только на Юге.
      — А что ты будешь делать с западными мятежниками? — ехидно поинтересовалась Маргарита.
      — Война на Юго-Западной линии? — задумался Лиайрик. — Только погорячее, чтобы и на северной границе Западного предела было некогда думать ни о чем другом, кроме помощи границе южной.
      — У тебя что, ни для чего иного, кроме как для войны, ума не хватает? — ядовито спросил Тромм.
      — А ты что предлагаешь?
      — Открыто предложить клубам патронаж ВКС, — сказал Тромм.
      — Лучший способ задушить любую инициативу, — заметила Маргарита, — это её организовать и возглавить.
      — Элегантная формулировка, — ехидно похвалил Лиайрик. — А в конкретике это как выглядеть будет?
      Тромм довольно оскалился:
      — Едва корабли наших гениев выйдут из капсулы, их расстреляет патруль Ойкумены. Б о льшая часть кораблей будет уничтожена, несколько вернётся обратно, чтобы рассказать, насколько мерзкой и подлой является Ойкумена на самом деле. Только надо заранее придумать логическое объяснение тому, почему столь прекрасны посылаемые Ойкуменой картины.
      Лиайрик хмыкнул:
      — Это проще, чем узнать, как выглядят настоящие боевые звездолёты Ойкумены.
      — А зачем нам это знать, если наши гении тоже понятия не имеют, как выглядит настоящий боевой звездолёт Ойкумены?
      — Резонно, — сказала Маргарита.
      — Проблему клубов мы решили, — подытожил Лиайрик. — Осталось разобраться с Северо-Западом.
      — Разбираться надо не с Северо-Западом… — вздохнул Тромм. — Он не причина, а следствие. Истинная причина в том, что нам больше нечего дать людям в обмен на их подчинение. Мы заставляем их подчиняться силой, нас за это ненавидят, и в конечном итоге уничтожат, как уничтожили Межпланетный Союз и орден Белого Света.
      — И что же мы можем дать людям? — зло спросил Лиайрик. — Этим тварям сколько ни дай, всё мало. Они только и способны, что требовать новых и новых подачек.
      — Нужно нечто такое, к чему они всегда будут стремиться, но никогда не смогут взять в руки.
      — Предлагаешь торговать сказками? — хмыкнул Лиайрик. — Однажды ты уже высказывал такую идею. Толку, правда, из неё не получилось.
      — Это потому, что мы сказку так и не придумали, — ответил Тромм.
      — Нелёгкая задача, — качнул головой Лиайрик.
      — Невозможная, — отрезала Маргарита. — Сказку никогда нельзя навязать извне. Нужно придать чётко очерченную словесную форму тем сказкам, которые люди сами себе придумывают. Лишь тогда наши речи будут цеплять за душу крепче любых крючков, даже наркотических. Политреформисты именно так и делают: их идеи — это доведённые до чёткой программы действия людские сказки об идеальном мире, в котором хотелось бы жить любому и каждому. Политреформисты всего лишь компонуют их по принципу логического сходства, чтобы получилась единая чёткая картина мира. Затем убирают все собственно сказочные детали типа Великих Врат, за которыми скрывается счастье, или пришествия Истинного Государя, который установит всеобщую справедливость. При этом поясняют, что Великими Вратами к всеобщему счастью на самом деле является свержение нынешней власти, а Истинным Государем должен стать предлагаемый реформистами пакет законов. Именно потому, что все политические программы основаны на сотворённых самими же людьми сказках, они так сильно на них действуют.
      — Недостаточно сильно, — возразил Тромм. — Политическая программа всегда слишком логична и однозначна, поэтому понять её и оценить, а значит принять или отвергнуть, способен даже идиот. Именно потому политреформисты могут обладать лишь большинством голосов, необходимых для принятия решения, но никогда у них не было, нет и не будет всеобщей приверженности. У политиков всегда есть противники. Даже у тех, кто творит революции. «Да-да, — говорят люди, — вы правы, диктатора свергнуть нужно, но после жизнь устраивать надо по-другому. Например, так, как предлагают ваши конкуренты». У политика никогда не будет абсолютной власти, даже если он называется господом богом. Всегда отыщется не только прямой враг-дьявол, но и конкурирующее божество. В русле одной и той же религии есть множество разных течений.
      — Тогда зачем нам творить сказку? — не понял Лиайрик. — Если ни в форме политической программы, ни в виде религиозного учения она не даст нам полного контроля над Иалуметом?
      — А мы и не будем доводить сказку до уровня программы или учения. В отличие от политреформистов или провозвестников новых религий нам нет нужды добиваться верховной власти. Мы уже вершители судеб Иалумета. Поэтому мы остановим развитие нашего сказания на середине пути, когда оно уже избавится от наивности и примитивизма сказки, но ещё и не обретёт целеуказующей конкретики учения. Нам нужна полувоплощённая мечта, фата-моргана, которая всегда будет привлекать, но никогда не даст себя разглядеть, а значит, принять или отвергнуть. Люди будут стремиться к ней вечно. Хотя бы для того, чтобы понять, что это такое. А пока народ будет гоняться за фата-морганой, ему некогда будет обдумывать и оценивать наши поступки.
      — Иллюзии всегда держали крепче любых цепей, — согласилась Маргарита.
      — Что ж, — одобрил Лиайрик, — звучит разумно. Осталось выяснить, какие сказки сейчас наиболее популярны.
      — Надо народ слушать, — сказала Маргарита. — Представителей каждого конкретного класса и каждой страты на каждой планете Иалумета, систематизировать их высказывания.
      — Да это же какая бездна работы!
      — Однако и политреформисты, и провозвестники религий с ней справляются, причём в кратчайшие сроки и собственными силами, тогда как в твоём распоряжении вся мощь ВКС.
      — Ладно, — Лиайрик откинулся в кресле, закрыл глаза. — Попробуем.

* * *

      Мальдаус, хозяин самого крупного и знаменитого в Бенолиии цирка, высокий и полноватый человек пятидесяти двух лет с тёмными волосами и синими глазами, взбешённо мотался по кабинету.
      — Как прикажешь это понимать? — спросил он управителя, худощавого, но жилистого и крепкого блондина лет тридцати с небольшим. — Как на арену мог попасть кукляк с милтуанным оберегом? У тебя что, глаза повылазили на проверке?
      Управитель бросил быстрый взгляд на мониторы.
      Приговорённый к смерти на арене государственный преступник, на цирковом жаргоне — кукляк, сидел, свернув по-степняцки ноги, у южного края арены. У северного лежали два льва. Немного правее пристроились три тигра. Звери скучали, ждали, когда на арене появится пригодная для охоты жертва. Такая, от которой не исходит тяжёлая отталкивающая вибрация.
      — Я… — начал управитель. — Северцева сейчас уберут с арены, обыщут. Его вышвырнут на арену голым, даже налысо выбритым! У него больше не будет никакого милтуанника.
      — Поздно, — сказал Мальдаус. — Представление испорчено. Уже вечером все СМИ начнут называть мой цирк непрофессиональным, а завтра вообще превратят в ничтожность. Но ты этого уже не увидишь! Точнее, увидишь, но не как управитель лучшего цирка империи, а как рядовой безработный Бенолии. Пшёл прочь отсюда!
      Управитель побледнел.
      — Но ведь всё небезнадёжно, мой господин, — ответил он дрожащим голосом. — Если сейчас же выставить против Северцева гладиатора, то СМИ назовут облом со зверями лучшим разогревом публики в истории цирков. А на людей милтуан не действует. Во всяком случае, тот, который есть у Северцева — звериный.
      — Умный, да? — разъярился Мальдаус. — Ты же слышал, что говорили о Северцеве. Ни один гладиатор не пойдёт против Погибельника.
      Управитель понял, что помилован. Если хозяин продолжает разговор, то в цирке оставит.
      — Разве гладиаторы трусливее и слабее коллегианцев? — неуклюже изобразил ехидство управитель. Голос всё ещё подрагивал от страха. — Те, значит, крутые перцы, а гладиаторы — дерьмо и трусы?
      — Хм-м… — глянул на него Мальдаус. — Пожалуй, это сработает. На такую подначку они не могут не повестись.
      Управитель облегчённо перевёл дух. Спасся! Теперь надо немедля закрепить позиции.
      — К тому же слава того, кто отрубит голову самому Погибельнику, будет не просто велика — огромна. И риска при этом никакого, потому что противник — калека колчерукий, которого едва держат полухромые ноги. Ваши гладиаторы не идиоты, господин, выгоду считать умеют.
      — Хорошо, — кивнул Мальдаус. — Делай. И побыстрее!
      — Господин, — осторожно спросил управитель, — почему вы не дали мне времени на подготовку? Если бы не пришлось так спешить с номером, то не было бы всех этих накладок. Ведь прежде я никогда вас не подводил! Но и вы не заставляли меня так спешить. Будь у меня ещё хотя бы сутки…
      — Я получил приказ из Императорской башни. Северцев должен быть на арене тридцатого! По-твоему, я мог говорить об отсрочке?
      — Из Императорской башни? — испуганно переспросил управитель.
      — Разумеется. Или ты думал, Погибельником империи будут заниматься на низших уровнях?
      — Нет… Только… Хозяин, ведь до сих пор ни один Погибельник не оказывался в цирке. С ними всегда разбиралась Преградительная коллегия. Почему же теперь…
      — Не нам судить о поступках высших! — оборвал Мальдаус. — Наш удел — выполнять повеления государя. Иди и работай!
      Управитель поклонился, ушёл.
      Но сердце грызло сомнение. То, что звонок исходил из Императорской башни, ещё не означало, что сделан он по приказу государя. Тут явно какие-то собственные интриги, прикрытые ссылкой на императора.
      Как бы не закончились они крутыми неприятностями.
      Может, лучше свалить отсюда, пока не поздно? Без должности будет плохо, а без головы ещё хуже.
      Управитель посмотрел в окно. У огромных мониторов перед цирком топился народ. Журналисты, зеваки…
      Как легко будет раствориться в этой толпе, исчезнуть… Сейчас он управитель знаменитого цирка, приближённый самого Мальдауса. Все его знают, многие говорят о нём с почтением. А кем он будет там, за стенами цирка?
      Никем. И ничем.
      Управитель поёжился.
      — Нет, — сказал он тихо. — Нет.
      И пошёл к гладиаторам.

=

      Золотая ложа в цирке предназначена для посетителей самых высших статусов. Билеты в неё не продаются, в Золотую ложу посетителей почтительнейше приглашают.
      Сейчас в Золотой ложе только один зритель — предвозвестник государя.
      Мальдаус со страхом смотрел на смуглошерстого беркана тридцати двух лет.
      Красив как картина, элегантен как стереозвезда, бесстрастен как изваяние. И смертоносен, как топор палача.
      Эльван Кадере, теньм императора номер пять. Предвозвестник высочайшей воли.
      — Угодно ли вам вина? — с низким поклоном спросил предвозвестника Мальдаус.
      — Нет.
      У ног посланца государя стоит контейнер для головы Погибельника.
      — Свободен, — тоном приказа сказал предвозвестник.
      Мальдаус исчез.
      Эльван смотрел на арену.
      Огромная плоскодонная чаша с высокими трёхметровыми бортами — чтобы смертники или звери не выскочили к зрителям.
      Борта и покрытие пола пронзительно-белые, чтобы ярче видна была кровь.
      От верхнего края бортов начинаются зелёные трибуны для зрителей.
      Над ареной, на уровне верхних ярусов трибун, к куполу подвешено кольцо из восьми громадных мониторов, которые показывают происходящее на арене. Немного ниже восемь мониторов поменьше, на них демонстрируют счёт поединков, размеры ставок и выплат.
      Хищников с арены уже убрали.
      Северцев по-прежнему сидел возле края арены.
      Сейчас выпустят гладиатора и с гирреанским гадёнышем будет покончено.
      А пока смотреть не на что. Эльван откинулся в кресле, закрыл глаза.
      Какой же сладкой будет смерть гирреанца! Жаль только, нельзя выродка палёнорожего убить собственноручно.
      …Решению Преградительной коллегии выставить Северцева на арене, вместо того, чтобы обезглавить в собственном подвале, как это делалось обычно, император удивился безмерно. И разгневался.
      Но один из гардеробщиков почтительнейше заметил, что так будет даже лучше — все увидят, сколь ничтожен Погибельник в сравнении с могуществом государя.
      Император согласился, однако на коллегию продолжал гневаться. Тогда гардеробщик ещё почтительнейше заметил, что коллегия тут ни при чём. Северцева передали в цирк самые обычные подданные его величества, которым, волею пресвятого, посчастливилось разоблачить и задержать это отродье сатаны. «Зверя — к зверям, — сказал гардеробщик. — Ведь от начала империи треть приговорённых казнят в цирках».
      Император кивнул и повелел «этому новому Серому лейтенанту, теньму-пять, кажется» привезти голову Авдея Северцева.
      …Эльван открыл глаза, посмотрел на Авдея. На злейшего из своих врагов. Если бы не эта гнусная палёнорожая тварь, Клемент никогда не ушёл бы из Алмазного Города. Он и дальше был бы рядом с Эльваном, как был все эти годы. Клемент, единственный живой людь на весь Алмазный Город. Клэйми, самый лучший друг, который только может быть.
      Если бы не встреча с выродком гирреанским, Клемент никогда бы не начал сомневаться в истинности пути теньма, не ушёл бы со службы, не бросил Эльвана.
      Серый капитан говорил, что Клемент каждый день ждёт его письма. Но о чём писать? В жизни теньма-пять нет ничего такого, о чём можно было бы рассказать.
      Вот всё за это Эльван и ненавидел палёнорожего гада. За то, что понял, насколько пустым и бессмысленным было служение императору, ведь император сам пустышка.
      Столько лет потрачено зря. И впереди ничего, кроме напрасных до бессмыслицы дней.
      Пусть смерть гирреанца ничего не изменит, но хотя бы ненависть утолит.
      На арене тем временем поставили ширму, велели Авдею переодеться в костюм для боя и теперь явили гирреанца публике. Голубая античная туника длиной немного выше колен, сандалии со шнуровкой. Наряд удачный — ярко подчёркивает красоту и в то же время с беспощадной жесточью выставляет на всеобщее обозрение уродство.
      Обслуга исчезла с арены, отгрохотали аккорды бравурной музыки, и на арену вышел гладиатор — высокий наурис могучего сложения. Тоже в античной тунике, только красной. Судя по восторженным воплям публики — местная знаменитость.
      Вооружены и гладиатор, и Авдей короткими мечами-гладиусами и круглыми щитами. Свой меч Авдей взял в левую руку, от щита вообще отказался, слишком тяжёл для искорёженной руки.
      Эльван улыбнулся. Сейчас всё закончится. Тот, кто едва не уничтожил Эльвана, отобрав всё, что было у него в жизни — Клемента и Светоч, сам будет уничтожен. А жизнь Эльвана вернётся в прежнее русло — пусть без событий и чувств, но зато и без сомнений и боли. Кровь гирреанского урода смоет уродливость теньмовской судьбы.

=

      Авдей смотрел на своего противника. Могучий красавец-наурис шёл вдоль края арены, салютовал мечом публике, изящно, даже эротично поигрывал хвостом, складывал и растопыривал шипы. Алая туника выгодно оттеняла как лепную мускулатуру тела, так и золотистую шёлковость кожи.
      Боец он опытный, однако есть надежда уцелеть — калеку гладиатор хоть сколько-нибудь серьёзным противником не считает. Но сделать больше одного выпада не позволит, профессиональный фехтовальщик сразу поймёт, что Авдей не так прост, как кажется.
      Авдей время от времени ходил на тренировки вместе с Кандайсом. Научился немногому, да и способности оказались ниже среднего, но постоять за себя Авдей умел. Хотя против профессионала его умения не стоят и плевка.
      И всё же один удар у него есть…
      Прозвенел гонг.
      Гладиатор небрежно ударил хвостом, бить прицельно, а тем более — мечом размахивать ради увечника считал недостойным.
      Авдей уклонился, ушёл перекатом.
      В глазах гладиатора промелькнуло удивление. Второй удар был уже и точным, и выверенным — хотя Авдей и уклонился, плечо расцарапать гладиатор успел. Раны пусть и небольшие, но болезненные.
      Теперь шутки кончились, гладиатор будет драться всерьёз.
      Авдей половчее перехватил меч. Удар может быть только один. И в левый бок, иначе ничего не получится. Значит, бить придётся правой рукой, а точность движений у неё не ахти.
      От косого замаха мечом Авдей уклонился, упав на колени. Чтобы уйти от удара хвостом, пришлось распластаться на полу. Зато оказался с левого бока гладиатора. Хотя и не совсем. Но дотянуться до нужной точки можно. Авдей привстал на колени и остриём меча нанёс гладиатору поверхностный скользящий удар по нижней трети рёбер.
      Если задеть нервный узел, то наурису гарантирован полный паралич всего тела минут на пять-семь. Боли никакой нет, только полная неподвижность.
      Наурис рубанул Авдея мечом, тот опять уклонился, однако на спине, от лопатки к пояснице, остался длинный порез.
      Наурис торжествующе усмехнулся.
      Всё. Теперь только смерть.
      Науриса выгнуло дугой, он захрипел и столбом рухнул на арену.
      Тишина упала на трибуны. Только сейчас Авдей понял, что всё это время зрители орали, требовали его крови, желали видеть вывороченные на арену кишки.
      Авдей посмотрел на зрителей, на мониторы, на гладиатора.
      Тело науриса неестественно вытянутое, напряжённое, окостеневшее.
      Мёртвое.
      Авдей выронил меч.
      — Нет, — прошептал он. — Я не убивал.
      Авдей сел на пятки рядом с наурисом. Проверил пульс на шее.
      — Жив! — обрадовался Авдей. — Жив.
      Теперь проверить рефлексы. Авдей нажал нужные точки на второй трети хвоста. Шипы складывались и растопыривались нормально. Значит, никаких серьёзных повреждений нет.
      Авдей осмотрел рану на боку науриса.
      — Ничего страшного, — сказал гладиатору. — Кровотечение уже прекратилось. И было совсем небольшим. Нерв не разрублен, и паралич пройдёт минут через двадцать. Просто рана получилась немного глубже, чем надо. Я паршивый фехтовальщик. Прости.
      По трибунам прокатилась смесь возмущённых воплей и восторженных кликов, свист и аплодисменты.
      Авдей оглянулся с растерянностью и испугом. Он и не подозревал, что каждый шёпот и вздох слышен на трибунах.
      Ударил гонг.
      — Голосование! — прогрохотали динамики.
      На нижних мониторах появились чёрные и белые цифры на красном фоне — процент проголосовавших за то, что неудачливого гладиатора следовало добить, и доля тех, кто считал, что проигравшему надо оставить жизнь.
      Семьдесят восемь процентов проголосовало за смерть, двадцать два — за жизнь.
      — Я не убийца, — отрицательно качнул головой Авдей. — Этот людь жив, и останется жить.
      Он поднялся, взял меч.
      — Если вы хотите его убить, то сначала вам придётся убить меня.
      И вновь трибуны накрыла тишина.
      А мгновением спустя — свист, аплодисменты, проклятия, восторженные клики.