— Можете забирать Северцева, — сказал инспектор. — Я дам предписание для СИЗО.
      Эмиссар согнулся в поклоне. Инспектор посоветовал тоном приказа:
      — Постарайтесь разобраться с Погибельником как можно быстрее. И вам, и нам нужна стабильная Бенолия.
      — Потребуется не более двух-трёх дней, сиятельный, — заверил эмиссар. — Я могу приступить к выполнению?
      — Да.
      Эмиссар ушёл.
      «Допрашивать коллегианцы умеют, — подумал инспектор. — Но утаить полученное на допросе им не под силу».

= = =

      В Гирреане нет гостиниц. Зато можно снять чистую комнату в полупустом общежитии при инвалидском интернате.
      Клемент лежал навзничь на узкой кровати, смотрел в светло-голубой потолок.
      «В Маллиарве сейчас разгар дня. Здесь — глубокая ночь. Но всё ещё двадцать второе. До полуночи осталось двадцать минут. Самое время подвести итоги».

+ + +

      Бетриса встретила Клемента приветливо. Сразу же принялась жарить курицу, делать салат. Клемент с растерянностью и удивлением смотрел, как стремительно и ловко маневрирует она в инвалидной коляске по маленьким тесным комнатушкам дома и, тем более, на крохотной кухне. Беатриса не умолкала ни на секунду: расспрашивала брата о его житье-бытье и тут же, нисколько не обидевшись на неопределённые ответы, рассказывала о себе, детях, муже.
      Её супруг, крупный полнотелый увалень, двигался дёргано и ломано, как и все страдающие церебральным параличом, но при этом сноровисто собирал миниатюрные детали каких-то похожих на мобильные телефоны устройств. Беатриса работала бухгалтером в той же мастерской, что и муж.
      Внешне она ничем не отличалась от обычных поселковых баб и простодушно радовалась тому, что младший братец выглядит как истинный отпрыск благородной фамилии. Молчаливый супруг улыбался, кивал одобрительно.
      Вскоре из школы вернулись дети, два мальчика и девочка. Клементу племянники и племянница понравились: от отца они унаследовали спокойствие, от матери — умение говорить так, что гость сразу начинал чувствовать себя легко и свободно. К тому же все трое оказались совершенно здоровы. Видеть маленьких калек было больно.
      «Хорошие люди, — думал Клемент. — И семья у них ладная. Хоть кому-то из Алондро с этим повезло… Хорошие люди. Но чужие. Нас ничего не связывает. Я здесь всего лишь случайный гость. Меня забудут, едва я выйду за порог».
      Мысль кольнула обидой. Но претензии предъявлять было бы глупо, да и не к кому.
      После обеда разговор сам собой сошёл на нет.
      — Ты о Диего что-нибудь знаешь? — спросила Беатриса.
      — Нет, — соврал Клемент. — Но если хочешь, можем найти его через справочную паспортной службы.
      Беатриса мгновение поразмыслила.
      — Незачем это, Клэйми. Хотел бы родничаться, сам бы нас нашёл. Ты же в Гирреан приехал. Он тоже мог бы.
      — Да, ты права. А сейчас мне пора уезжать.
      — Поблизости будешь, заглядывай.
      Клемент кивнул.
      Поцеловал сестру, пожал руку её мужу, улыбнулся их детям.
      Всё. И эта страница жизни закрыта. Гостю пора уходить.
      Из Южного Гирреана, где жила Беатриса, Клемент улетел на север. Хотелось оказаться как можно дальше от того, что никогда не сбудется.
      Но делать на севере было нечего точно так же, как и на юге. Клемент шёл по улице неведомого посёлка, не зная, куда себя деть.
      «Может, мне всё же поехать за Погибельником? Что бы там ни произошло, это лучше, чем ничто».
      С высоких ступеней комендатуры Клементу под ноги рухнула светлошерстая берканда. Рядом упали костыли.
      Девушка попыталась подняться, но руки не слушались, а ноги — тут Клементу острыми мурашками повело спину, в точности как перед поркой — ноги были неподвижны, словно камень.
      Жандармы засмеялись, один из них кинул в девушку полуобглоданным рыбьим хвостом.
      Клемент шагнул было к паскуднику, но девушка схватила его за штанину.
      — Нет! Они запрут вас в кутузку, а там… Добрый господин, прошу вас, не надо!
      Клемент взялся за лацкан куртки и тут же замер. Если этим поганцам показать предвозвестнический значок, они на брюхе поползут, умоляя о пощаде. Но капитан настаивал, что о пребывании Клемента в Гирреане должны узнать не раньше двадцать третьего… Пусть это не приказ, а всего лишь рекомендация, однако до сих пор Клемент не мог пожаловаться ни на одну из них.
      Клемент помог девушке подняться, подал костыли. Та поблагодарила, заковыляла по улице в сторону, противоположную той, откуда пришёл Клемент. Опять поскользнулась, но упасть не успела, Клемент поддержал.
      — Вы что, неделю как на костыли встали?
      — Третий день.
      — Тогда почему вы не в госпитале, а здесь?
      Девушка опустила взгляд. «А глаза у неё красивые, фиалковые, — отметил Клемент. — Для берканов это редкость. И шерсть такая мягкая, гладкая как шёлк».
      — Я всё равно останусь калекой. Хромой на левую ногу. А может, и на обе. Таких нет смысла лечить. Во всяком случае, на большой земле.
      Клемент невольно глянул на её ноги. Под брюками угадывались очертания вытяжных аппаратов.
      — Спасибо, — сказал девушка. — Я пойду.
      Клемент посмотрел на улицу. Обледенелая, неровная — сплошь рытвины да кочки. По такой на здоровых ногах ходить сложно, не то что на покалеченных…
      — Я вас провожу.
      — Нет! — испуганно отпрянула девушка.
      — Я не буду приставать, почтенная. Всего лишь доведу вас до относительно ровного участка дороги.
      — Это и есть самый ровный участок.
      — Тем более.
      Девушка отрицательно мотнула головой. Клемент вздохнул.
      — Почтенная, изнасилования и грабежи не входят в число моих любимых развлечений. Вам нечего бояться. А в одиночку на такой дороге вы обязательно переломаете кости второй раз, и тогда вряд ли сможете рассчитывать на самостоятельное передвижение, пусть даже и на хромых ногах. Вот этого действительно нужно бояться.
      — Я лаоранка, — тихо сказала девушка.
      — И что из этого? А, ну да, здесь же главенствует таниарство. — Клемент ободряюще улыбнулся девушке. — Я тоже лаоранин.
      — И давно вы приехали?
      — Вчера вечером.
      — Это заметно.
      — Так вы позволите вас проводить?
      — Благодарю вас, добрый господин. Но вам не стоит так себя обременять. Я сама смогу добраться.
      — Охотно верю, — кивнул Клемент. — Однако сложность в том, что я не смогу видеть, как вы идёте по льду и ухабам без поддержки. Поэтому, госпожа, я прошу вас о милосердии к моим ничтожно слабым нервам. Позвольте вас проводить.
      Девушка засмеялась.
      Клемент забрал у неё один костыль и подставил руку.
      — Но… — заколебалась девушка.
      — Смелее.
      Через несколько шагов девушка остановилась, посмотрела на Клемента с удивлением.
      — Где вы этому научились? Водить калеку очень трудно, а вы ведёте меня лучше больничной медсестры.
      — Я профессиональный телохранитель. — Клемент и сам не мог понять, почему говорит ей правду. Но врать не хотелось категорически. — Приезжал навесить сестру.
      — Быть может, я её знаю? Мы уже со многими познакомились. В каком доме она живёт?
      — Она из другого посёлка. Я случайно здесь оказался.
      Чтобы прекратить расспросы, Клемент сделал шаг. Девушка невольно шагнула за ним, разговор оборвался.
      — Меня зовут Лам и на Пали а н, — спустя минуту сказала девушка. — Можно узнать ваше имя?
      Клемент замер. Имя у него никто не спрашивал с тех пор, как закончилось обучение у Латера. Всегда был только номер.
      — Я Клемент Алондро, — произнёс он едва слышно, точно так же, как твердил своё имя по ночам в лицеистской казарме. — Даарн империи.
      Ламина убрала руку.
      — Простите, досточтимый.
      — Что вы, не надо! — Клемент посмотрел на неё умоляюще. — Я просто так сказал. К общему сведению. Окажись вы дээрной, я мог бы рассчитывать на то, что благодаря даарнскому титулу моя поддержка не очень оскорбила бы ваше высокородие.
      Ламина качнула головой.
      — Пресвятой Лаоран, как же мешают жить все эти условности.
      — Да, наверное, — согласился Клемент. — Пойдём?
      Ламина оперлась на его руку.
      — У вас такие приятные духи, — сказал Клемент.
      Девушка улыбнулась, но как-то натянуто, словно пыталась скрыть боль. Клемент встревожился. «Слишком долго идёт пешком», — понял он.
      — Полезайте-ка мне на спину, — присел перед ней Клемент.
      — Как это? — растерялась девушка.
      — Обыкновенно. Давайте костыль и хватайтесь за плечи. Только не говорите, что вас так в госпитале никто не носил.
      На это раз Ламина послушалась без споров.
      — Врач сказал, — пробормотала она, оправдываясь, — что всё сразу биоизлучателем залечивать нельзя. Слишком сложная травма. Если зарастёт постепенно, последствия будут не такие тяжёлые.
      Клементу вспомнилась искорёженная рука Северцева.
      — Да, — сказал он. — Лучше не торопиться.
      — Зато руки быстро залечили. Почти всё прошло. Только слабые пока.
      — Я заметил. — Одной рукой Клемент нёс костыли, другой поддерживал пассажирку. — Но к Новому году будет всё в порядке.
      — Скорее уж к весне.
      — Раньше, — заверил Клемент. — Я так чувствую.
      Ламина не ответила, только уцепилась за него покрепче.
      Дом Ламины оказался на краю посёлка. Клемент внёс девушку в прихожую, снял с неё сапоги, куртку. Ламина засмущалась, начала было протестовать, но Клемент подхватил её на руки, перенёс в комнату и бережно положил на диван. Подсунул под ноги специальную подушку.
      — Ой, — глянул на потёртый ковёр. — Наследил. Надо было ботинки сбросить. Не догадался. Но я сейчас всё уберу!
      — Что вы, не беспокойтесь, — привскочила Ламина. — Я сама…
      — Вам лежать надо, а не со щётками прыгать. Вы и так натопались сегодня гораздо больше того, что требует ежедневная разминка.
      Клемент вернулся в прихожую, снял куртку, шапку, переобулся в мужские тапочки стариковского фасона. «С дедушкой приехала. Это хорошо, есть кому присмотреть. Хотя от старика пользы и немного, но лучше такая помощь, чем никакой».
      Ковровая щётка обнаружилась не в прихожей, а в кухне. Планировка дома такая же, как и у Беатрисы, только комнат не три, а две. Клемент вернулся в зал, вычистил следы на ковре.
      — Я чайник поставил, — сказал Ламине. — Вам обязательно нужен горячий чай. — И спросил неуверенно: — Не рассердитесь за такое самоуправство?
      — Клемент, пожалуйста, не надо столько хлопот. Я очень вам благодарна и не хочу вас обременять…
      — Мне приятно всё это делать. Так что я должен вас благодарить, а не наоборот.
      — Клемент…
      Он отрицательно качнул головой.
      — Не надо, — попросил Клемент, ушёл в кухню. Слышать своё имя из её уст было и сладко, и страшно: ведь через несколько минут всё закончится, исчезнет навсегда — и тёплый дом, и ласковый голос.
      Клемент тщательно вымыл руки, стал резать тонкими ломтиками булку, мазать маслом и вареньем. Каждое движение хотелось делать как можно медленнее, чтобы растянуть удовольствие.
      Первый раз Клемент не прислуживал, а помогал, причём в его помощи действительно нуждались.
      «Пресвятой владыка, пусть сегодняшний день продлится как можно дольше. А завтра делай со мной всё, что захочешь. Я подчиняюсь любой цене».
      Настоялся чай. Клемент на маленький столик с колёсиками поставил чайный прибор, бутерброды, розетку с сахаром. На выдвижной нижней полке была чашка для омовения рук и кувшинчик для воды. «Правильный столик», — одобрил Клемент.
      Когда он вошёл в комнату, Ламина удивлённо и даже обиженно воскликнула:
      — А вы разве не будете чай пить? Уйдёте так сразу?
      «У людей принято, чтобы гость и хозяева делили трапезу поровну, — сообразил Клемент. — Отказаться от неё означает оскорбить хозяев. А я пока ещё гость. Людь».
      — Сейчас принесу и себе, — сказал он вслух.
      Чай пили молча. Спустя несколько минут Ламина сказала:
      — Послезавтра мне снимают тягуны. Так что когда вы приедете снова, то будет ваша очередь лежать на диване, а моя — подавать чай. И не с покупными булками, а домашними. Вы даже не представляете, как вкусно я умею печь.
      Клементу показалось, что под ним качнулся стул.
      — Я… Я ведь случайно здесь. И больше не приеду. Не смогу.
      — Да, — кивнула Ламина. Лицо сразу же погрустнело.
      — Почему вы одна ходите так далеко? — спросил Клемент лишь для того, чтобы хоть что-то сказать.
      — Надо было срочно оформить регистрацию. А сделать это можно только лично.
      — Но почему вы пошли одна? Где ваш дедушка? Вы ведь с ним живёте?
      — Повёз дочку на прививку. На лошади, в соседний посёлок, так что вернутся они часа через два.
      — Дочку?
      — Ей пять лет. Когда выяснилось, что я останусь инвалидом, муж расторгнул брак, а дочь забирать отказался. Сказал, что не собирается держать в доме отродье калеки. Пришлось везти её сюда.
      — Зато ваша девочка осталась с вами.
      — Моя дочь будет расти в Гирреане! Навечно останется изгойкой! Это хуже клейма, от прозвания «гирреанка» не избавиться никогда.
      Клемент не знал, что ответить.
      — Многие сами приезжают в пустошь, — сказал он осторожно. — Просто так, а не за родственниками. Значит, здесь всё не так плохо…
      — Для тех, кого берёт под опеку таниарская община. Нам же это не светит. А значит любой уголовник может убить нас просто развлечения ради. Я ведь калека, воплощение скверны и божьего проклятия. Такие не должны жить. А вместе с ними не должны жить и их отродья.
      — Вы ведь можете… — начал Клемент, но Ламина перебила:
      — Мой дедушка был архивариусом в Бюро церковного надзора. Всего лишь архивариусом! Но для местных он не отличим от тех, кто приказывает расстреливать таниарцев за ересь. Так что вам лучше уйти. Незачем засиживаться в пр о клятом доме.
      — У вас всё наладится, — сказал Клемент. — Со временем люди поймут, что ваш дедушка не злодей. Ведь даже сейчас всё не так плохо. Вам лошадь с повозкой одолжили.
      Ламина улыбнулась.
      — Вы умеете дарить надежду. Спасибо.
      — Это вам спасибо. Вы подарили мне день из жизни, которая для меня невозможна. Но теперь этот день останется со мной навсегда.
      — Я не понимаю, — встревожилась Ламина. — Клемент, вы о чём?
      — И хвала пресвятому, что не понимаете. — Он поднялся. — Прощайте.
      — Прощаются не так, — сказала Ламина. — Подойдите.
      Она взяла его за руку, заставила сеть на диван. Крепко обняла и поцеловала в губы. Клемент на мгновение задохнулся от растерянности, но тут же ответил на поцелуй. Губы у Ламины нежные, сладкие, гибкие. Не зря говорят, что беркады целуются лучше всех в мире.
      Ламина разжала объятия. Клемент смутился, будто школьник, отвернулся. И тут же устремил восторженный и благодарный взгляд. От сладости поцелуя голова кружилась, как у хмельного.
      — Да ты покраснел! — с шаловливой улыбкой сказала Ламина. — Как будто в первый раз целуешься.
      — В первый, — серьёзно проговорил Клемент.
      Ламина смотрела на него с недоумением. Она чувствовала, что Клемент сказал правду, но губы у него не просто опытные и умелые — искусные в лобзаниях… Да и невозможно быть девственником нецелованым в его-то годы. И всё же её поцелуй стал для Клемента первым.
      — Ты никогда не влюблялся? — поняла она. — Даже в школе? Но ведь все старшеклассники влюбляются, пусть даже на один день!
      — Есть школы, где любовь запретна. Эта роскошь не для всех.
      — Любовь нельзя запретить, — твёрдо сказала Ламина. — Наоборот, пока в тебе душа живая есть, ты не можешь не любить.
      — А у меня не было души. Только номер.
      Он поднялся.
      — Прощай. И забудь.
      В дверях комнаты стоял крепкий беркан лет пятидесяти. За его руку держалась маленькая девочка.
      — Я Урд а инг Палиан, — сказал он. — Внучке после развода девичью фамилию вернули. Не захотел её супружник свою с калечеством связывать. А ты, стало быть, увечьем не брезгуешь. Соседи рассказали, как ты Ламину от самой комендатуры на загривке нёс.
      — Простите, — пробормотал Клемент. — Я ухожу, и претендовать на благосклонность госпожи Ламины не стану.
      — С чего вдруг? Только не говори, что она тебе не понравилась. А то я не видел…
      — Я теньм, — ответил Клемент. — Тот самый, о которых сейчас пишут в газетах.
      — Вот как… — медленно проговорил Урдаинг. — Как же ты из Алмазного Города в Гирреан попал?
      — Случайно и ненадолго, — в который раз за последние часы сказал Клемент.
      Урдаинг кивнул. Несколько бесконечно долгих секунд рассматривал Клемента, потом подошёл. Клемент замер, ожидая пощёчины. Ни на что иное теньм, жалкое подобие людя, рассчитывать не мог. Любая дерзость должна быть наказана. Тем более, если совершил её теньм.
      Урдаинг положил ему руки на плечи.
      — Это всё ничего, — мягко сказал он Клементу. — Это был всего лишь плохой сон. Мало ли какая дрянь приснится. К настоящей жизни она отношения не имеет. Ты оставайся здесь. Тогда плохие сны забудутся, как и не были.
      Клемент закрыл глаза. С ним такого быть не могло. Ведь он же теньм!
      Посмотрел на Урдаинга и сказал обречённо:
      — Ничего уже не изменить. Поздно.
      Клемент снял руки Урдаинга, пошёл к двери.
      — Мы будем ждать тебя, — сказал Урдаинг вслед.
      Клемент резко обернулся.
      — Нет… Вы должны всё забыть. Нет! — Он бросился в прихожую, схватил куртку, ботинки, выскочил на улицу. Пробежал куда-то за дома и лишь там оделся. — Нет, — повторил он. — Невозможно. Я всего лишь тень.
      Скоростной лётмарш ждал его на стоянке возле комендатуры. Клемент поднял машину в воздух. А дальше мчался, сам не зная куда, пока не разрядились энергокристаллы. Еле дотянул до стоянки в каком-то посёлке, таком же безвестном, как и предыдущий.

+ + +

      Клемент кончиками пальцев прикоснулся к губам. Как жаль, что поцелуй не оставил на них шрама. Тогда у Клемента был бы вечный след сегодняшнего чудесного дня.
      И координаты посёлка, где живёт Ламина, неизвестны.
      — Всё правильно, — сказал Клемент. — Тень всегда остаётся лишь тенью. Если ты никто и ничто — это навечно. Переменить судьбу невозможно.
      Со стороны интерната сверкнула вспышка, спустя несколько мгновений донёсся звук взрыва.
      — Что за чёрт? — метнулся к окну Клемент.
      Сверкнуло ещё семь вспышек.
      — Зажигательные гранаты! — охнул Клемент и побежал к интернату. Горело левое крыло.
      Два санитара навинчивали брандспойт на трубу. Другие вытаскивали калек из горящих палат.
      — А где врачи? — спросил Клемент.
      — Таскают, — буркнул санитар. — Не мешай.
      Дым превратил белоснежную форму врачей в такую же серую, как и у санитаров, а пламя сделало её лохмотьями.
      — Где посельчане? — не понимал Клемент. — Где пожарные?
      — Ты что, совсем дурной? Это же калеки! Никто не придёт мараться об их скверну.
      — Ты же пришёл.
      — Не мешай, придурок! Не видишь — люди горят!
      Клемент через окно запрыгнул в здание интерната. Схватил за плечо какого-то медика.
      — Где самые тяжёлые? По весу тяжёлые! Я очень сильный. Могу носить их один.
      — Пойдём, — медик повлёк Клемента в палату. — Бери вон того!
      Пациент оказался хотя и громоздким, но лёгким как мешок с пухом.
      Другой был маленьким, но тяжёлым из-за ортопедических растяжек.
      Прочих Клемент не запомнил. Только пламя, удушливый дым и крики боли. Собственную боль Клемент не чувствовал. Не до неё оказалось.
      — Всё, — сказала какая-то женщина в форме врача. — На это раз вытащили всех.
      — Что значит «на этот раз»? — спросил Клемент. Хотя прекрасно знал ответ. Просто верить не хотелось.
      — У вас ожоги, — сказала врач. — Идёмте, я обработаю.
      — Не надо. В лётмаршной аптечке есть биоизлучатель.
      — Вы так помогли нам, господин…
      — Где охрана? — взъярился Клемент. — Почему на окнах бьющиеся стёкла? Горючие материалы в палатах для беспомощных людей?
      Врач горько рассмеялась.
      — Вы что, из Ойкумены сюда свалились? Мне едва хватает денег, чтобы не дать этим беднягам умереть с голода. Медканцелярия не считает нужным тратить средства на людской мусор.
      — Но вы можете подать прошение в Коронный совет!
      — Каждый год подаю. И каждый год получаю ответ «Нет возможности». Никто не станет финансировать калек.
      Клемент пошёл к лётмаршу. Оставаться в посёлке было невыносимо.
      — Это не наши, — донеслось до Клемента. — Не блатные и не бригадные. Так и передай почтенной Фогель — залётные сработали. Зуб даю.
      — Мы проверим.
      — Посельчане тоже ни при чём. Слово перед великой матерью.
      Клемент оглянулся на говорящих. Медбрат из интерната и наурис в дорогой одежде, на пальце — перстень с большим рубином, знаком герцога, главы уголовного сообщества района. В Гирреане упорно придерживались древних традиций. Третий оказался невзрачным человечком. К плечу приколота лента поселкового старосты.
      — Что ж никого из вас на пожаре не было? — спросил Клемент. — Помогли бы тушить, если не ваши люди поджигали.
      — Новичок, — усмехнулся медбрат. — Ты здесь первый день или второй?
      — В левом крыле нет детей благодатной матери, — сказал староста.
      Разбойничий герцог молча повернулся спиной, пошёл к своей свите.
      Клемент провёл рукой по лицу, словно стирал плевок. Побрёл к лётмаршу.
      — Эй, новенький, — окликнул медбрат. — Новенький!
      Клемент обернулся.
      — Всё пациенты остались жить, — сказал медбрат. — Спасибо.
      — Разве это жизнь? Существование.
      — Ты зайди как-нибудь, послушай как они поют. Рисунки посмотри, скульптуры. Тогда поймёшь, где жизнь, а где — существование.
      — Что? — не понял Клемент. — Какие скульптуры?
      — Досточтимая Мария Фогель, наш главврач, любит метод арт-терапии. Неплохой способ стать значимыми персонами для тех, кого судьба и людская злоба превратили в ничто.
      — Может быть, — сказал Клемент. — Только не для всех.
      Он вернулся к лётмаршу, залечил биоизлучателем ожоги. Обтёрся снегом, смывая копоть и запах гари. Переоделся в запасной костюм. Куртки на замену не было.
      — Обойдусь пока, — пробормотал Клемент.
      Энергокристаллы немного подзарядились, хватило, чтобы долететь до соседнего района.
      Теперь надо только дождаться полудня, выполнить приказ, — и всё, можно вернуться в Алмазный Город. Забыть.
      Клемент опять прикоснулся к губам.
      След всё же остался. Неизгладимый. Только не на губах.
      На душе.

* * *

      Срочный межпартийный съезд глав бенолийских реформистов был назначен на двадцать третье ноября. Место сбора — конференц-зал в одной из многочисленных гостиниц Тулниалы.
      Президент конституционной партии, пухленькая сорокапятилетняя наурисна, поправила перед зеркалом в прихожей маленького номера блузку.
      — Идём, — сказал она своей референтке, молодой берканде, недавно принятой в партию лейтенантке службы охраны стабильности.
      Лейтенантка нерешительно глянула на начальницу.
      — Зачем всё это? Ведь Михаил Северцев наш враг.
      — Наш враг — это император. А Северцев… Он умён и талантлив, б о льшая часть его разработок в области оперативного обеспечения гениальна. Да и чисто по-людски он замечательный. Добрый, надёжный, понимающий… И безупречно честный. Есть в нём какое-то душевное благородство, которое выше и ценнее благородства крови. Я знаю, что говорю, поскольку сама диирна империи. А теперь Северцев считай, что мёртв. Завтра суд с заранее предрешённым приговором и казнь. — Президентка вздохнула. — Пока Северцев был жив, я надеялась, что однажды он осознает, как сильно заблуждаются центристы, оставит их и присоединится к нам. Теперь этому не бывать.
      — И центристы ничего не попытаются сделать?! — возмутилась лейтенантка. — Можно ведь захватить здание суда…
      — Северцев запретил. Это потребовало бы много крови. А покупать свою свободу ценой людских жизней он не захотел. Говорю же, Северцев был наделён истинным благородством. — Президент отвернулась, ударила кулаком по стене. — Твари занебесные!
      — При чём тут ВКС? — не поняла лейтенантка. — Подставил Северцева его сын. Чтобы спасти Авдея от смертной статьи Михаил всё взял на себя. Думаю, имперские силовики правы, когда стараются не подпускать к ведущим должностям семейных людей.
      — Ну и дураки. Тот, кто не способен хранить верность семье, верность делу тем более не сохранит. Жену, а в нашем с тобой случае мужа, как и Родину — не предают.
      — Но Михаил погибнет только из-за Авдеевой глупости! А его жизнь намного ценнее существования этого пацана, к тому же Михаил — глава семьи. Зато Авдей всего лишь отпрыск, это он должен был отдавать жизнь за отца. Михаилу ни в коем случае нельзя было вмешиваться! Авдей обязан сам отвечать за свою глупость. Таким поступком Михаил предал центристов. И всех нас вместе с ними.
      — Девочка, — грустно улыбнулась президентка, — если ради идеи надо предавать близких, это плохая идея. Она принесёт людям лишь боль и ненависть, а потому не имеет права на существование. Даже звери защищают детёнышей, не считаясь с собственной жизнью, — так что остаётся людям? Михаил поступил так, как и должен был поступить настоящий отец. А что касается Авдеевой глупости… Ты считаешь, что, публикуя «Лицеистский файл», он был неправ? Надо было позволить имперцам и дальше калечить всех этих детей?
      — Нет, — опустила голову лейтенантка. — Высшие лицеи — это мерзость, которая не должна осквернять собой Бенолию.
      — Поэтому Авдей целиком и полностью прав. «Лицеистский файл» стоит того, чтобы отдать за него жизнь.
      — Но зачем надо было совать туда копирайт? Авдею что, мозги вышибло?
      Президентка вздохнула.
      — С копирайтом история тёмная. Я немного знаю Авдея. Он толковый парень, но в компьютерных технологиях разбирается средненько, на пользовательском уровне. А чтобы сделать плавающий самокопирующийся файл, надо минимум два года профессионально обучаться программированию. Значит, Авдею нужен был помощник-программист. Для программеров же характерно снабжать файлы скрытыми копирайтами.
      — Только в них указываются эмейлы и ники, а не реальные адреса! Или вы думаете, — не веря собственной догадке, спросила лейтенантка, — что программер подставил Авдея специально? Но почему?
      — Нет, — качнула головой президентка. — Такой мерзости просто не может быть!
      — Но почему же, командир? Если допустить, что программер был провокатором ВКС…
      — Тогда… Нет…
      — Тогда получается, командир, что векаэсники всё специально устроили. Захотели уничтожить нас через наши семьи. Сейчас они взялись за центристов, а вскоре примутся и за конституционщиков. Точнее — за ваших дочерей или мою мать!
      — Зачем им это? — растерянно спросила президентка. — Наши дела с их делами никак не пересекаются.
      — Вы командир, вы и думайте зачем. А я одно понимаю — пока есть ВКС, я не могу быть уверена, что мать будет жить спокойно. И что она вообще будет жить! Ну мы и попали… С одной стороны сука-Максимилиан, с другой — векаэсники. И не поймёшь кто хуже.
      — Зло не делят на большое и малое. Его просто убирают. А на освободившемся месте надо постараться сделать хоть что-нибудь хорошее.
      — Командир, но разве мы сможем победить и ВКС, и империю одновременно?
      — Должны. Одновременно или по очереди, будет видно по ходу боя, но победить должны обязательно. А подробности того, как именно мы это сделаем, сейчас и обсудим.
      — Но послушают ли вас другие члены съезда?
      — Если внятно изложить то, что мы только что с тобой обсуждали, то послушают. В конференц-зале сидят наши соперники, но не враги и не идиоты.
      — Жаль только, — сказала лейтенантка, — что «Лицеистский файл» сделал центрист, а не конституционщик.
      — Авдей — только сын центриста. В партии он не состоял. Иногда помогал отцу, но только по мелочам, а в данном случае действовал исключительно по собственной инициативе. Так что центристы на лавры претендовать не могут.
      — Но официально, во всех следственных документах и сообщениях СМИ автором «Лицеистского файла» назван Михаил Северцев. Центрист!
      — Это ненадолго, — успокоила президентка. — Недели через две, максимум через месяц, мы всем расскажем правду. Ведь единожды вынесенный приговор пересмотру не подлежит. Авдей не пострадает.
      — Но почему он не обратился за помощью к отцу? Тогда бы не нарвался на провокатора.
      — От этих паскуд никто не застрахован, — возразила президентка. — В том числе и Великий Конспиратор. И я сама. И ты. — Она немного помолчала. — Почему Авдей не обратился за помощью к отцу, говоришь… Семейные взаимоотношения — дело сложное. Особенно, когда приходится выстраивать их со взрослыми детьми. Тем более, с такими молодыми. Им хочется побыстрее доказать нам взрослость, а миру — свою значимость. И ты никогда не знаешь, какая из случайно брошенных фраз обидит их так, что в доказательствах они утратят рассудительность и осторожность.
      — Я не совсем поняла…
      — Разберёшься. И хорошо бы это произошло до того, как ты окажешься матерью взрослых детей. — Президентка вздохнула. Немного помолчала и решительно тряхнула головой. — Всё, лейтенант, нам пора. Мы и так опоздали.

* * *

      На Маллиарву опускались сумерки. Дронгер подошёл к одному из служебных входов в цирк Мальдауса.
      «Неплохое убежище, — отметил он. — Нет, убежище отличное. Когда уедет Винс, я перетряхну эту гадючню от подвала до крыши».
      Из служебной двери вышел Винсет. Дронгер тут же затянул его под навес брошенного торгового лотка, в густую тень.
      — Винс, ты зачем позвонил? Мои телефоны до сих пор на контроле!
      — Но ведь я же ничего такого не сказал.
      — Хотелось бы верить.
      Винсент опустил голову.
      — Прости. Я не хотел мешать.
      — Дурак. — Дронгер притянул его к себе, прижался губами к виску. — Винс, сердце моё, никогда так не думай, слышишь, никогда!