А вот канал прямой связи с Предрешателями пригодится.

* * *

      Куда Верховные Хранители сбежали со своей виллы, неизвестно, — от систем наблюдения Кошуриной они оторвались. И уже десятый день не предпринимают никаких активных действий. Аудиенцию у Дуанейвинга Миденвен до сих пор не получил, чему я трусливо порадовалась.
      В МИД поступает всё больше заявлений от кейларов. К счастью, почти все они умеют жить на основице. Зато многие маги и оборотни — нет.
      В Царство приходит всё больше новых людей. И столько же уходит. Ушли почти все лигийцы и альянсовцы, которые были на штурме Надмирья, в том числе и дикая община Анрой-Авати. Роберт ходит как пришибленный, но вернуть Рижину не попытался. Сказал, что это её право и её выбор. Волшебный мир сейчас похож взбаламученную воду, пройдёт ещё немало времени, пока всё успокоится, а люди примут окончательное решение. Значит, надеется, что Рижина вернётся сама. И не только Рижина.
      Я сидела на скамейке под яблоней. Мама подрезала розы. Ей очень нравятся цветы, но дома обзавестись собственным садом не получилось. А теперь даже цветочный магазин открыть можно. Папа сразу же занялся ремонтными мастерскими в порту. Родители Егора искусствоведы, так что без работы тоже не остались. Сам Егор, как и хотел, устроился в римский центр травматологии.
      Пискнул мобильник.
      — Государыня! — в голосе дежурного звенела паника. — Зеркало пробуждается!
      — Сейчас приду. Объявите сбор три.
      — Что-то случилось? — встревожилась мама.
      — Да так, рутина. — Я сказала правду: на войне вражеское наступление действительно становится рутиной.
      Мама поверила, успокоилась, вновь занялась розами.
      Я пошла в зеркальную комнату. Там уже собрался Верховный совет и Тимурова бригада.
      — К сбору один готовы, командир, — доложил он.
      — Надеюсь, обойдёмся без прямых боевых действий, — сказала я.
      — Хотелось бы.
      Окно уже открыто, видна астральная площадка какой-то хелефайской долины. Их зеркало только ещё готовилось к активации — мигало, наигрывало мелодию оповещения. На площадку прибежали Дуанейвинг и голубоглазая хелефайна-лайто, надо полагать — всевладычица Альдевен.
      Запинаясь от волнения, хелефайна произнесла коротенькую приветственную речь на волшебном языке. А я и не знала, что такой ритуал существует, Элунэль забыл о нём упомянуть.
      Хелефайское зеркало просветлело, стали видны Предрешатели. Резервный Перламутровый Зал ничем не отличался от основного. Ануновый комплекс, надо полагать, тоже аналогичен старому.
      Всевладыки опустились на колени. На Девятку смотрели с таким восторгом и обожанием, что мне стало страшно. Ладно ещё, в землю кланяться не стали. Некоторыми мелкими привилегиями своих любимейших детей Сотворители всё же одарили.
      Девяточник по имени Лайрос изрёк:
      — Владыка Далуринг и владычица Хледейвен нарушили непреложные законы и неотрицаемые уложения. Они осквернили Виальниен техномагией, впустили в благодатную долину людей низшей крови. Отступники должны быть наказаны.
      — Они будут наказаны, учитель, — тихо ответил Дуанейвинг. Уши безвольно обвисли.
      — Преисполнившаяся скверны долина должна быть уничтожена со всеми обитателями. Они оказались недостойны своей высокой судьбы.
      — Нет! — в ужасе закричала Альдевен, моляще сложила ладони. — Во имя милосердия, монсеньоры, нет! Любую скверну можно снять.
      — Не любую, Альдевен. Эта скверна отравит весь Хелефайриан. Язву из тела надо выжечь ещё до того, как она наполнит его своим ядом.
      Всевладычица отрицательно качнула головой. В глазах сверкнули слёзы.
      Дуанейвинг решительно распрямил плечи. У коленопреклонённого людя это выглядело несуразным до безнадёжности.
      — Я не сделаю этого, монсеньоры, — сказал он.
      — Ты повторишь смерть предателя вашего народа, отступника Долерина.
      — Пусть, — ответил Дуанейвинг.
      Альдевен взяла его за руку, пальцы всевладык сплелись.
      — Я тоже никогда этого не сделаю, — сказала она.
      — Сделают ваши преемники, — равнодушно ответил девяточник. С нарочитой медлительностью поднял руку, собираясь отключить зеркала.
      Я втянула в горсть искры Хаоса и первооснов, одним прыжком подскочила к зеркалу, шлёпнула ладонь на стекло и сказала:
      — Силой изначалия — взываю.
      Получилось, картинка зазеркалья изменилась: теперь на центральном плане оказался Перламутровый Зал, а слева, у самой рамы — площадка со всевладыками.
      Я отошла от зеркала на три метра, так видно гораздо лучше.
      Второй девяточник быстрым движением пальцев выплел и сбросил какое-то волшебство, но к моему зеркалу встал Идзума, жестами отдал приказы тройке чаротворцев, сбросил своё волшебство.
      Кивнул мне.
      — Надо было всё-таки вам бошки прострелить, — сказала я. — Но ничего, это поправимо.
      — Поздно, — усмехнулся Первый девяточник. — Теперь Надмирье недоступно.
      — Испугал ежаку, — фыркнула я. — Планета Земля не так уж и велика, найти на ней девятерых поганцев нетрудно.
      Предрешатели поверили: Тимуровы методы проникать в запретные зоны произвели на них впечатление глубокое и неизгладимое.
      — Нина Витальевна, — проговорил Рид, — вы уникальны в своей глупости. Понятно, когда царица сражается за свой венец. Но ушастые-то вам зачем? За всевладык можете не бояться. Им ничего не грозит. В конечном итоге они согласятся исполнить волю своих Учителей.
      — И Виальниен будет уничтожен, — сказал я. — Тысячи людей. Вы опоздали родиться, мистер Рид. Вам бы инквизитором быть. Это их специализация — видеть во всём исключительно скверну и выжигать её носителей.
      — Да бросьте вы! — досадливо сказал Рид. — Дело не в скверне, а в неповиновении. Да и вообще хелефайи — одно сплошное разочарование. При сотворении их наделили множеством даров, на ушастых возлагалось столько надежд… Но универсалов не получилось. Пришлось делать узкоспециализированных помощников. Вот они затраты оправдали. А хелефайи… Смазливая безделка, и не более того. Развлекать толком и то не умеют, воображения не хватает. Одно достоинство было — послушание и верность. А теперь истощается даже это. Но Виальниен всё исправит.
      — Послушание и верность — это уже два достоинства, — сказала я. — При условии, что люди соображают, кто заслуживает такие дары, а кто — нет. И если хелефайи столь никчёмны, то почему вы так за них цепляетесь?
      — Ради их же блага, Нина Витальевна. Они совершенно не способны жить самостоятельно.
      — Однако они прожили самостоятельно семьсот семьдесят пять лет, — напомнила я.
      — И за такую бездну времени так и остались всё тем же никчёмным дивнючьём, которым были всю свою жизнь!
      Вскрикнул Дуанейвинг, зажал уши руками. Альдевен теребила прядь волос, едва слышно шептала «Нет… Нет… Нет…». Уши у неё обвисли и дрожали.
      Нередко истина бывает убийственной.
      Рид понял, что нашу беседу слышали все обладатели астральных зеркал.
      — Сучара, — процедил он.
      — Это оскорбление, — спокойно ответила я. — Дуэль. Или слава вечного подонка и труса на весь волшебный мир. С такой репутацией вашей Тройственной Триаде власть не удержать, мистер Рид.
      Это он понимал. Как и его соправители.
      Младший девяточник сделал шаг вперёд.
      — Дуэль, Хорса.
      В победе он был уверен.
      — Дуэль немедленно, — ответила я. — В нигдении. Любым угодным вам оружием. Секундант — изначалие. Да будет так.
      Идзума оборвал связь и «троеклинкой» в мелкие дребезги разбил зеркало.
      — Нина, зачем? — спросил Джакомо.
      — А по-другому всю эту погань из новой норы не выколупать.
      — Но они же чаротворцы-обратники! — простонал он. — Ты нулевичка.
      — Ты забыл главное. Я не умею дуэлировать. Я могу только убивать.
      — Где тебя ждать, командир? — спросил Ильдан.
      — На астральной площадке всевладык Хелефайриана, — ответила я, прикоснулась пустой ладонью к пустоте и вошла в нигдению.
      «0 »
      Ну вот и всё, воспоминания кончились, наступило настоящее. Пора начинать поединок с Первым девяточником. Это оборотень, а лет ему семьсот девяносто восемь.
      Всесовершеннейший смерил меня ещё одним презрительным взглядом и процедил:
      — Нулевичка.
      — Вот именно, — любезно улыбнулась я и выдала экспромт:
      — Начальная точка — ноль:
      Рожденье и смерть,
      Радость и боль.
      Жизнь — от нуля путь
      И до бесконечности.
      Ноль — середина вечности.
      Рифма получилось не ахти, но девяточника зацепило — дернулся так, будто крапивой по голому заду хлестнули.
      — Ты всегда позволяла себе слишком много, — сказал он.
      — Я всегда позволяла, позволяю и буду позволять себе ровно столько, сколько нужно.
      — Нет, — ответил девяточник. — Твоё время прошло.
      — В нигдении вообще нет времени, — напомнила я. — Ноль.
      Предрешатель опять гневно сверкнул глазами, я уловила эмоциональное и ментальное эхо, считала информацию.
      Они никогда не были единой командой. Даже внутри троек. Каждый только и мечтал избавиться от соперника и взобраться на ступень выше.
      Их обязательно должно быть девять — иначе не составить восьмилучёвую магическую звезду со срединной опорой, основу большинства волшебств высшего уровня сложности. Не удержать власть.
      Предрешатели терпели соправителей, но нисколько не дорожили друг другом. Да и взаимной симпатии у них никогда не было. Одна только опостылевшая необходимость держаться вместе.
      На мгновение мне стало их жаль: столетиями изо дня в день работать бок о бок с теми, кого не хочешь ни видеть, ни слышать. Пытка, растянутая в бесконечность.
      Жалость стегнула Предрешателя не слабее стихов. Он начал трансформацию.
      Девяточника подвела привычка к театральности: выбрал слишком сложную по структуре и трудную в исполнении ипостась — дракона, и делал нарочито медленно, чтобы я успела осознать всю неотвратимость своей гибели и испугаться. Но я предпочла считать ещё немного информации.
      Лайрос был младшим письмоводителем в секретариате одного из мелких координаторов Лиги. И бездарным волшебником, перекиднем всего лишь с одной ипостасью и рангом ведьмака.
      Прежний Первый Всесовершеннейший Мироправитель затеял убрать Второго, очень захотелось занять его место. Для Девятки дело обычное. Второй узнал о затее Первого. Тоже нередко бывает. И решил защититься от опасности самым простым и надёжным способом — убить Первого. Но прямое уничтожение невозможно, тогда остальные члены Девятки прикончили бы его самого. Оставался либо несчастный случай, либо дуэль. Подстраивать несчастный случай дело ненадёжное, провал замыслов Первого тому доказательство. Оставалась дуэль. Внутри Девятки поединки запрещены, да и глупо было бы рисковать собственной шкурой, ведь соперник может и убить. Но древний обычай позволяет любому жителю волшебного мира вызвать на бой младшего из его наиверховнейших правителей. Повод для поединка не нужен — правитель обязан доказывать подданным своё недосягаемое превосходство. Ну а если не сумеет, то его место займёт победитель. Насколько честной будет эта победа, не волнует никого. Победитель всегда прав.
      Второй через хранителей зеркала, официальных шпионов Предрешателей, выбрал в поединщики Лайроса, молоденького и снедаемого честолюбием мелкого чиновника без надежд на славу, деньги и карьеру. Снабдил оружием, подсказал несколько тактических приёмов. Лайрос победил, забрал себе всю силу и мастерство побеждённого.
      И стал Предрешателем.
      Не знаю, сбылись ли надежды Второго заполучить обязанного ему всем, а потому всецело преданного союзника. Вряд ли. Слова «преданность» и «союз» к Девятке вообще неприменимы. Здесь нужны словосочетания «тайная вражда» и «явное предательство».
      Первый закончил трансформацию. Передо мной предстал огромный золотистый огнедышащий дракон.
      — Дурак ты, — сказала я. — Да и не просто дурак, а дважды. Первый раз — когда так долго входил в боевую форму. За это время тебя можно было пристрелить по меньшей мере четыре раза. Второй — когда предал свой дар. Ты ведь скульптор. Для магородных способность к художественному творчеству — редчайшее явление. Тем более, способности такого уровня. Ты ведь очень красивого дракона смоделировал. Любой музей или частый коллекционер купил бы такую скульптуру, ни секунды не раздумывая, и за большие деньги. А славы было бы — на весь мир.
      Дракон плюнул в меня огнём. Я увернулась и сказала:
      — Злишься. Значит, я права. И ты очень несчастен, ведь погибший талант отравил тебе душу. Ни власть, ни всеобщее пресмыкательство ни разу не дали тебе той радости, которую давали скульптуры. Из семисот девяноста восьми лет ты полноценно прожил только двадцать три. Минус восемнадцать детства и отрочества — будет пять. Всего лишь пять лет настоящей жизни. И семьсот семьдесят пять лет твоя душа гнила заживо. Ты ходячая куча гнили, Лайрос.
      Дракон опять плюнул огнём. И опять промазал. Гнев и обида на чужую правоту — скверные помощники меткости.
      — И третий раз ты дурак, — сказала я. — У тебя ведь ничего нет. Ни друзей, ни любви, ни дела. Ты всё потерял. И никому ты не нужен. И тебе никто не нужен. По сути дела, ты уже семьсот семьдесят пять лет как умер.
      Я увернулась от плевка.
      — А у меня, Лайрос, есть настоящие друзья, любимый и любящий муж, родители, брат. Я нужна многим. И мне нужны многие. Мне есть ради кого жить и для кого побеждать. У тебя же только власть, от которой никому никогда не было пользы. Если ты подохнешь, никто этого даже не заметит. Ты пуст и ничтожен, властелин мира Лайрос.
      Дракон ответил серией плевков. От половины я увернулась, половину приняла на «ледяной щит». Он вмиг испарился, но я осталась невредима. Но второй раз его уже не выставить, для нулевика это волшебство одноразовое. Надо поторопиться закончить бой.
      — У меня, Лайрос, ещё и любимое дело есть. Такое, которое нравится мне самой и которое действительно нужно и полезно людям. Моя страна. Мир, где можно быть счастливыми. Мир, где многие хотят жить. И потому люди сами, без просьб и принуждения помогают мне его построить. У меня есть ради чего жить и ради чего побеждать. А тебе, Лайрос, даже умирать не за что. Подохнешь тупо и бессмысленно как животное.
      Своего я добилась — дракон спикировал на меня смертоносной, неотвратимой «Стрелой Ахримана». В последнее мгновение я отступила и провалилась в Мёртвую Бездну. Лайрос упал вслед за мной. «Стрела Ахримана» — приём действительно неотвратимый, уклониться от него не может ни жертва, ни агрессор. Его нельзя прервать. Он связывает нападающего и обороняющегося в единое целое.
      Мёртвая Бездна соткана из боли и страха. Это не преддверие смерти. Наоборот, смерть — спасение из Мёртвой Бездны.
      Но мне действительно есть ради кого и ради чего жить и побеждать.
      Если из Мёртвой Бездны нельзя выбраться, то нужно нырнуть в глубь.
      Уйти на самое дно боли и страха. Я не помню, как это было. Не знаю. Не хочу помнить и знать. Прицепленный неразрывной связью «Стрелы Ахримана», за спиной прицепом болтался Лайрос. Пришлось вытаскивать и его.
      Когда вдруг прекращается боль, её отсутствие воспринимается как эйфория. Несколько минут пьяного, тупого и животного наслаждения самим фактом — ты живёшь и тебе не больно и не страшно. Едва начало проясняться сознание, как я провалилась в тягучую прашню. Это всё равно, что в зыбучие пески попасть. Да ещё и с довеском в виде полуобморочного мужика килограммов эдак на восемьдесят с лишним.
      Засасывает тягучая прашня гораздо быстрее зыбучих песков и болотной трясины. Выбраться из тягуна можно, если не паниковать и не дёргаться, а спокойно переместиться в нигдению. Теоретически. На учебке нам говорили, как выбираться из тягучей прашни, но тут же добавляли, что на практике этого никто не проверял. И советовали держаться от тягуна как можно дальше — гиблое место.
      Неважно, что я застряла в прашне по самые плечи. Поскольку её золотистые песчинки мне не нужны, то и руки у меня пусты. Прикосновение пустой ладонью к пустоте… И мы в нигдении.
      Сцепка «Стрелы» разорвана.
      Несколько мгновений Лайрос наслаждается осознанием того, что он жив, и тут же с возмущённой злобой вопит на всю нигдению:
      — Ты, сука!!! Бездна и тягун навечно лишили меня волшебной силы! Я стал нулевиком!
      — Ну и что? Я всю свою жизнь нулевичка. Как видишь, не сдохла.
      Ответ не особо вразумительный, и Лайрос снова орёт:
      — Я стал нулевиком! Я был чаротворцем, а стал нулевиком! Всё из-за тебя, суки!
      Разнообразием словарного запаса Предрешатель похвастаться не может. К тому же от воплей противно звенит в ушах, и я тычком в нервный узел отправляю истеричного придурка в глубокий обморок.
      Поединок завершён моей безоговорочной победой.
      Давно отработанным и привычным до машинальности движением я втянула в ладонь по искре Хаоса и первооснов. Сосредоточилась, вспомнила лица Девятки.
      — Силой изначалия — взываю!
      Радужная вспышка на ладони. Сильное, но терпимое жжение.
      — Я победила Предрешателя Лайроса, Первого из Тройственной Триады. Я оставляю Лайросу жизнь.
      Такое позволено. Если победитель не убивает побеждённого, это означает, что тот остаётся в Предрешательском Круге, а победителю предстоит поединок со Вторым из Всесовершеннейших Хранителей.
      Нынешний Четвёртый не далее как десять лет назад именно таким способом и получил свою должность. Бывшего Четвёртого он победил легко, но понимал, что с Пятой Предрешательницей ему не справиться, и потому разумно предпочёл удовольствоваться уже имеющимися достижениями и убил соперника.
      Совместное путешествие с Лайросом через Мёртвую Бездну и тягун значительно обогатило мои знания о Тройственной Триаде.
      То ли ещё будет.
      Я схватила девяточника за шиворот, сосредоточилась на образе астральной площадки всевладык Хелефайриана, поймала ауральное эхо и…
      …едва не врезалась со всего размаха лбом в дубовый столб. Опять промахнулась с точкой возврата. Нет, нулевик — это безнадёжно.
      Очнулся Лайрос, что-то возмущённо заверещал. Получилось очень тихо, от стрессов у Предрешателя ослабли голосовые связки. Ничего, минут через пять всё восстановится.
      — Нина, — простонал Джакомо, — тобой что, асфальт полировали?!
      — Почти, — ответила я.
      На площадке, кроме него и всевладык, стояли Беркутова, Ильдан, Лопатин, Тлейга. Чуть в стороне — Тимур, Каварли, Валенти, на плечах которого сидели Адайрил и Бьельна, рядом с ним стоят Элунэль, Кошурина и Роберт.
      Брат подошёл, обнял.
      — Жива, — тихо сказал он на торойзэне.
      — Мама знает о поединке?
      — Нет. Ни родители, ни Егор ничего не знают.
      — Хоть тут повезло, — устало порадовалась я и мягко высвободилась из объятий. — А времени сколько прошло?
      Роберт глянул на часы.
      — С точки перехода в нигдению — четыре часа семнадцать минут.
      — Неплохо, — похвалила я себя. — На временном искажении можно было промахнуться с возвратом гораздо сильнее.
      — Да. — Он снова обнял меня, отпустил. Прикоснулся к разорванному в клочья рукаву. — Скверно выглядишь. Надо срочно приводить в норму, чтобы дома никаких вопросов не было.
      — Лицо цело? — испугалась я.
      — Мелкие царапины. Ерунда.
      — Мне их прашней затёрло.
      — Что? — не поверил Роберт. — Но тогда должны остаться шрамы, а не подсохшие ссадины.
      — Это был тягун. То, что говорили на учебке, работает — выбираться надо только через нигдению.
      Подошёл Тимур, быстро и жёстко промял основные точки жизни.
      — Всё в порядке, здорова, — сказал он. — Ну ты и везучая, командир.
      Тимур глянул на меня магическим зрением и побледнел, отшатнулся.
      — Хорса, у тебя ни одной ауральной татуировки нет. Всё исчезло — и обережные, и опознавательные, и наградные, и даже боевые. «Спящего солнца», и того нет.
      — Думаю, их стёрло тягучей прашней.
      Тимур робко прикоснулся кончиками пальцев к своим щекам. К наказательским меткам. Палаческому клейму.
      — Очищение, — тихо сказал он. — Мы свободны от старых грехов, командир. От крови.
      Я кивнула. Прошлое уходило. Оставалось только настоящее и будущее.
      К площадке подошёл Дьятра в сопровождении взвода гвардейцев. Боевую стойку я приняла прежде, чем успела осознать факт его визита. Как и все троедворцы.
      — Да, — с сожалением сказал Дьятра, — я своих людей до такого уровня подготовки доведу ещё не скоро.
      И глубоко поклонился.
      — Примите мои почтительнейшие поздравления с победой, государыня.
      — А… — только и выговорила я. — Почему?
      — Точка выбора, государыня. Я свой выбор сделал. Эти люди, — взмахом руки показал он на моих бывших курсантов, — тоже.
      Я кивнула. Сказать было нечего: точка выбора, она и есть точка выбора.
      К нам подошла Альдевен.
      — Кто этот людь, Нина? Тот, который сопровождал вас.
      Оказалось, что Лайрос уже окончательно пришёл в себя, встал у зеркала в горделивой и величественной позе.
      Ответить я не успела — по-звериному глухо и яростно зарычал Элунэль, рванулся к Лайросу. Роберт успел схватить его за плечо, остановил.
      — Пусти, — вырывался хелефайя. — Это он. Он, паскуда…
      Лайрос с тонким трусливым взвизгом спрятался у меня за спиной.
      — Госпожа, я ведь ваш пленник. Ваш слуга. Вы не можете позволить какому-то чужаку…
      — Заткнись, — оборвала я. Лайрос умолк.
      Понять, в чём дело, было несложно. Семьсот семьдесят пять лет назад Лайрос начал свою карьеру Предрешателя с подавления бунта Бернарда и Долерина. Кровью восстание заливали все девяточники одинаково, но Лайрос был единственным, кто, по немеряному тщеславию и столь же безмерному комплексу неполноценности, не стал надевать маску. Очень уж ему хотелось, чтобы бывшие соседи и сослуживцы узнали, КЕМ стал презираемый ими неудачник. Мозги Лайросу соправители прочистили быстро, объяснили, почему их называют Девятью Неизвестными, и для чего это нужно. Но показать ясно личико Лайрос всё же успел многим.
      Я подошла к Элунэлю и сказала:
      — Будет трибунал. Их всех будут судить за преступления против людей. Элунэль, мы с тобой не Предрешатели, чтобы убивать даже такую мразь просто так, без суда и следствия.
      Элунэль кивнул.
      — Да. Ты права, Хорса, — нужен суд. Бернард и Долерин не одобрили бы дикарской мести. Только суд. Честный и справедливый.
      Мысль о трибунале придумалась прямо сейчас. Я не знала, для чего притащила с собой Лайроса. Не понимала толком, зачем оставила его в живых, почему продолжила дуэль — становиться Наивысочайшей Хранительницей и Хозяйкой волшебного мира, пусть даже и Девятой, я совершенно точно не хотела. Категорически не хотела. Но теперь всё стало понятным и однозначным. Неясные догадки и планы упорядочились и превратились в единственно возможное в такой ситуации решение. И не только в том, что касалось Тройственной Триады.
      — Бекбоев, — приказала я Тимуру, — доставьте арестованного в «Соловьиный приют». Содержать в одиночке строгого режима, все контакты с охраной исключить. Большемирский телевизор, потайничные газеты предоставить. За жизнь арестованного, генерал Бекбоев, отвечаете головой.
      — Слушаюсь, — ответил свеженазначенный генерал. — Прикажете оборудовать ещё восемь камер?
      — Да. И срочно.
      — Вас понял. Разрешите выполнять?
      — Выполняйте.
      Тимур дёрнул за шиворот Лайроса, стянул ему за спиной запястья шнурком от его же спортивного костюма, расставил вокруг арестованного гвардейцев Дьятры и ушёл.
      Когда Тимур требовал устроить в «Соловьях» камеры, я долго отказывалась и с большой неохотой разрешила оборудовать одну. Не хотелось тащить в Царство нравы и обычаи Троедворья.
      Но придётся. По-настоящему эффективно и беспристрастно трибунал работает только там.
      Ко мне подошёл Дьятра.
      — Государыня, вы действительно хотите… — договорить он не решился.
      — Да, — твёрдо ответила я.
      — Сюзерен не сражается на дуэлях, — сказал он. — Для этого есть вассалы. Даже если это дуэль со Всесовершеннейшими Сотворителями волшебного мира.
      — Дьятра, я начала этот бой, мне его и заканчивать.
      — Дважды хитрость с Мёртвой Бездной не сработает, государыня. А по-другому вам чаротворцев не одолеть. Вам ведь они нужны только живыми, так что пуля в голову, другое доступное вам средство побеждать в поединках, исключается.
      — Как вы узнали о Мёртвой Бездне?
      — Я боевой волшебник, государыня. И без ложной скромности или хвастовства — лучший в Ойкумене. Даже по троедворским меркам. У меня было время освоить все их новые достижения. И те, что забыты здесь, но успешно используются там.
      — Спасибо, Дьятра, — поблагодарила я.
      — Вы нужны Царству для других битв, государыня. А Девяткой, точнее — уже Восьмёркой, займусь я.
      Заиграло мелодию призыва астральное зеркало. Дуанейвинг произнёс приветственную речь. Интонация меня насторожила — звучало в ней что-то… непонятое. Скрытое.
      Насторожился и Дьятра, попытался отпихнуть меня себе за спину.
      — Я боевой офицер! — возмущённо ответила ему.
      — Нулевого уровня, — с непрошибаемым спокойствием оценил Дьятра.
      Зеркало просветлело, дискуссию пришлось прекратить.
      В Перламутровом Зале собрались все восемь Предрешателей. Что меня не будет в поле зрения, они явно не ожидали.
      — Где Хорса? — спросил Дуанейвинга Второй девяточник.
      — Я передам ей все ваши слова без каких-либо изменений или комментариев, — ответил Дуанейвинг.
      Ни он, ни Альдевен на колени не встали. Рид недовольно шевельнул плечами, но ничего не сказал.
      Второй назвал время встречи в нигдении — по часам Рема. Зеркало погасло.
      Дуанейвинг минуту стоял неподвижно, напряжённо размышлял. Думы были нелёгкими, — уши всевладыки отворачивались к затылку, обвисали, поднимались. Альдевен была бесстрастна до полной непроницаемости. То, о чём размышлял всевладыка, она для себя давно уже решила.
      Дуанейвинг провёл тылицей кисти по лбу, словно стирая следы раздумий, посмотрел на Альдевен и сказал «Да».
      Всевладыки подошли к зеркалу и опрокинули его стеклом вниз.
      Дьятра только хмыкнул. Я положила руку ему на плечо, пожала. Чаротоворец едва заметно дрожал. Мир менялся слишком круто, перемены, несмотря на всю их желанность, страшили.
      — Нина Витальевна, — сказала Альдевен, — в знак дружбы между Хелефайрианом и Царством я приглашаю вас и ваших спутников провести этот день в Ланиэльиене. Это самая главная и самая прекрасная изо всех долин Хелефайриана.
      Я вежливо поблагодарила, заручилась их согласием провести день в «Соловьином приюте». Стандартная дипломатическая беседа, словно и не происходят самые невероятные для волшебного мира события.
      Но главное решение всевладыки Хелефайриана уже приняли. А если так — надо заниматься самыми обычными делами.
       «+ 1 »
      В Мёртвой Бездне я потеряла мобильник. А может, и в тягуне. Хватило же дури полезть с телефоном на дуэль.
      К счастью, вся информация продублирована в ноутбуке. Теперь я её сортирую — ненужную удаляю, нужную переписываю в новый мобильник.
      Ауральные татуировки я тоже сделала новые — обережные, вспомогательные и, на всякий случай, боевые. Зато ранговые, опознавательные и «спящее солнце» больше не понадобятся никогда. Надеюсь. Не стала повторять и наградные татуировки: давали их не за те дела, которыми можно гордиться.
      Секретарша принесла первый отчёт Фонда крови. Я посмотрела на него с испугом — почти одни цифры. Как хочешь, государыня, так и понимай, и никого не волнует, что образование у меня гуманитарное.
      В кабинет вошла Альдевен. В большемирской одежде она чувствовала себя неуверенно.
      — У вас очень красивый сад, — сказала она. — Необычный, но красивый. Его действительно делали только человеки?
      — Конечно. До мая этого года никто другой здесь не жил.
      — Я бы хотела ознакомиться с парковым и садовым искусством человеков. Как они всё это делали без волшебства.
      — Садовое и парковое искусство большого мира очень разнообразно, владычица Хелефайриана, — ответила я. — Множество стилей и течений. Елена Ивановна, — сказала я секретарю, — распорядитесь подготовить обзорный альбом. (Секретарша кивнула и ушла). Объяснить секреты неволшебного садоводства могут только специалисты.
      Я достала из ящика стола блокнот.
      — Это адреса и телефоны прежних служащих поместья. У всех уже другая работа, но от частной консультации они вряд ли откажутся. Вот, «Парк и сад». Сделаем ксерокос и…
      — Я не умею звонить по телефону, — ответила Альдевен. Подошла к дивану у стены, сбросила туфли и, по хелефайскому обычаю, села с ногами.
      — Всё так изменилось, — сказала она. Верхушки ушей в недоумении согнулись крючочками. — И не только устройство большого мира. Волшебный мир тоже стал другим. Даже тысячелетиями незыблемый Хелефариан. Я вышла из долины. Невозможно. Но я это сделала. И ничего не рухнуло.
      — Разве владычице Хелефайриана предписана жизнь затворницы? — спросила я.
      — И да, и нет, — беспомощно улыбнулась Альдевен. — Понимаете, царица Нина, главная обязанность владычиц — поддерживать существование нычки. Работы много, но не настолько, чтобы некогда было выходить во внешний мир. И даже проводить там по два-три дня. Но это обычай… Владычицы не покидают нычек ни на мгновение, как душа живого людя не покидает тело. Поэтому главная долина всегда совсем крошечная, по размерам равна вашим «Соловьям», — у всевладычицы должно оставаться время помогать младшим хозяйкам. Я постоянно ездила из нычки в нычку прямым телепором, но все долины, по большому счёту, одинаковы, так что Хелефайриана я не покидала с тех пор, как в первый раз получила искру Выбирающего Огня, став хозяйкой нычки в одной из потайниц Уэльса. Но не нужно думать, будто запрет покидать долины — ограничение власти владычиц. Когда дело доходит до действительно важных решений, главным является именно слово владычицы.
      Я посмотрела на неё с интересом.
      — Вы, пусть и ненадолго, покинули Хелефайриан, но жизнь там всё равно идёт своим чередом. Чувствуете себя ненужной?